Текст книги "Под соусом"

Автор книги: Ханна Маккоуч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Соте, да? – ухмыляется он.

Пабло выглядит пристыженным.

– Прости, Лейла, – стонет он, когда я возвращаюсь в наш уголок, и в знак отчаяния бьет себя кулаком по лбу.

Я его успокаиваю: моя вина, недоглядела. Он ведь всегда меня прикрывает, и я в любой момент готова сделать ради него то же самое. Мне нравится работать с Пабло – парень он молчаливый, работящий и уважает меня, что не может не радовать. Мы прозвали его Ратон – «мышь» по-испански. Шевелюра у него иссиня-черная, густая, и волосы растут так быстро, что бедняге приходится стричься каждые две недели. Пабло тощий, и росту в нем метр шестьдесят, но из-за шевелюры он кажется сантиметров на десять выше. Работник толковый, почти никогда не допускает ошибок. Я бы хотела иметь такого, если у меня когда-нибудь все же будет свой ресторан.

После случая с мятой Ноэль выходит на тропу войны. Его бесит манера новенького каждые полчаса бегать в туалет за очередной понюшкой кокса. Шеф свирепеет на глазах. Рвет и мечет, недоумок. Такого маху дал в выборе сотрудника, и, главное, все мы этому свидетели. Заказы на десерт следуют один за другим.

– Три фруктовых мороженых! – рявкает Ноэль. – Два раза коричные шарики! Три с глазурью! Четыре фруктовых! Три птифуры! И глядите не облажайтесь – это для друзей Оскара!

Оскар, наш хозяин, классный парень. Слегка не в ладах с законом, и кто знает, можно ли верить всем этим историям про его учебу в колледже, но со мной он всегда очень мил. Коротышка с обесцвеченными волосами, в роговых очках, Оскар почти каждый вечер торчит в баре. Стоит мне только высунуться за дверь кухни, и Оскар не отпустит, пока я не сделаю несколько глотков текилы.

Мы с Пабло работаем как хорошо налаженные автоматы, заранее договорились, кто что раскладывает, запаслись достаточным количеством бокалов, блюд и тарелок. В четыре руки выдавливаем из тюбика с шоколадным соусом завитушки, зачерпываем круглыми ложечками шарики мороженого, растапливаем шоколадную глазурь… Что может сравниться с чувством локтя, когда ты с надежным товарищем выбираешься из-под обстрела? Ноэль стоит над душой, выискивает промахи и ошибки.

Тарелки, блюда и бокалы (по два в каждой руке) подносим к окошку, откуда их забирают официанты. Поставив на раздачу последнюю тарелку, я замечаю на ней увечную шоколадную звезду: один лучик отломан. Ноэль тут как тут, хватает тарелку и сует мне под нос:

– Что за хреновина?!

Не надо лишних слов, я уже достала с полки коробку и выбрала идеальную пятиконечную звездочку. Есть у Ноэля этот дзэновский бзик: якобы четные числа – к несчастью. А звезды-то хрупкие, как рисовая бумага, ломаются буквально от взгляда. Хотя странно… я могла бы поклясться, что, когда ставила тарелку, все лучики были на месте. БАЦ! Оглянувшись на звук, я смотрю через голову Хавьера на стену за грилем – по белому кафелю стекает коричное мороженое с мятой.

– Другое давай! – гаркает Ноэль.

Пабло яростно зачерпывает ложечкой коричное мороженое, я выбираю три звездочки – две про запас, я теперь ученая. Ловко поливаю мороженое шоколадом, затем, затаив дыхание, кладу сверху шоколадку и мяту и, не глядя на Ноэля, направляюсь к окну. О’Шонесси лезет прямо в тарелку своей красной потной рожей: инспектирует, паразит! Фурункул на его шее таращится на меня злобным красным глазом, а изо рта явно несет шоколадом.

– Ça va?[15]15
  Сойдет? (фр.).


[Закрыть] – насмешливо спрашиваю я.

– Не знаю… шарики мягковаты, могли бы быть покруче, – замечает он на полном серьезе.

Ноэль хихикает. И слава богу: доволен, значит. А вот я еле сдерживаюсь. Подумать только, я позволяю этому наркоману втаптывать меня в грязь.

– Пожалуй, – отзываюсь я. – Крутые, как яйца. Мы бы назвали этот десерт в твою честь – «Мороженые яйца Дэнни».

Хавьер и Пабло гогочут. По-английски они почти не говорят, но смысл улавливают, особенно когда речь заходит о яйцах.

Ноэлю не смешно. Своего протеже он притеснять не позволит:

– Повтори, что ты сказала?

– Ничего, – мямлю в ответ. Еще одно слово – и мне, похоже, крышка.

– Ну так и засунь язык сама знаешь куда.

Вся кухня замерла: Ноэль перешел границу, отделяющую просто придурка от скотины. Такая оплеуха, да при всем народе! Лицо у меня пошло красными пятнами, нижняя губа трясется: кажется, сейчас разревусь. В последнее время меня так легко довести до слез. Ноэль ведь на многих орет, но другим хоть бы хны. Моя беда в том, что я все принимаю близко к сердцу. Будь я хоть капельку увереннее в себе и в своих способностях…

М-да… На кухне – как на минном поле: ходи осторожно, пинки сноси терпеливо, а если уж очень хочется взбрыкнуть, тщательно выбирай момент. Убедись, что шеф в хорошем настроении, и гляди не задень его чувства. Короче говоря, Ноэлю нужно, чтобы его боготворили, а не испытывали и высмеивали: он трясется за свой авторитет. Понять я это могу. Одобрять не обязана.

Работа почти закончена, так что вполне можно разыграть маленькую драму. Прочь отсюда! Надо выпустить пар. Стянув фартук, я хочу стремглав выбежать за дверь, но бедро сразу дает о себе знать. Эффектный выход исключен. Я квазимодой выползаю наружу и шаркаю к мосту Квинсборо. Плохи мои дела. Можно бы хуже, да некуда. Или есть куда?.. Возможно, просто месячные на подходе, но мне кажется, что я схожу с ума. В висках стучит, по щекам катятся слезы. Вместе с ними уходит все напряжение этого дня. Все в порядке, все хорошо, шепотом утешаю я себя. Подумаешь, десерт. И вспоминаю, как от Дэнни пахло шоколадом. Долбаный ублюдок.

Представляю, что думают прохожие при виде хромоножки в бандане, черных сабо, клетчатых штанах и угвазданном поварском халате, которая что-то бормочет себе под нос. С приходом ночи в воздух вернулась морозная свежесть; я такая разгоряченная и потная, что это даже приятно. Возьми себя в руки, держись, твержу я. Эта скотина не будет тобой вертеть. И что бы ни случилось, он никогда не должен видеть твоих слез.

На Второй авеню ни души. Я провожаю глазами трамвай, идущий через Ист-Ривер на Рузвельт-Айленд. На Шестидесятой улице понимаю, что ноги сами привели меня к психушке, и хохочу от души. Краем глаза замечаю Марка Аллена – шеф-повар «Гриля-ассорти» топает к бару «Метро». Аллен знаменит своими обходами окрестных заведений в рабочее время: где кружку пива опрокинет, где пару рюмашек виски пропустит. Я не хочу, чтобы он меня заметил. Аллен всегда со мной любезен, но, подозреваю, только потому, что знает: я не стану проситься к нему на работу. Почему бы ему и не вести себя со мной по-человечески? Я перехожу на другую сторону улицы, разворачиваюсь и ковыляю обратно в «Такому». По дороге вытираю лицо полой халата и сморкаюсь туда же.

На кухню я возвращаюсь с невозмутимым видом. Ноэль ушел. Ребята роются в ящиках с ножами: у Хавьера пропал главный нож. Пабло утверждает, что видел, как О’Шонесси сунул его к себе в коробку.

Вооружившись бумажными полотенцами и моющим средством, я привожу кухню в порядок. После чего позволяю себе расслабиться в баре в компании с Густавом, мастером по соте из соседней «Перлы». Оба ресторана принадлежат Оскару, у нас общий холодильник в подвале и общие подсобки, поэтому мы с Густавом постоянно пересекаемся. Иногда в обеденное время он даже готовит соте в «Такоме».

За стойкой сегодня Дина, обкатывает на нас новые коктейли. Дину я люблю. Она всегда приветлива и не слишком зациклена на собственной персоне. Немножко похожа на Шер в былые дни, с неизменным загаром и великолепной кожей. Надо сказать, татуировка-солнышко вокруг пупка смотрится круто.

Густав разговаривает точь-в-точь как Арнольд Шварценеггер:

– Ну, Лейла? Кто тебе сегодня нассал в салат, а?

Неужели понял, что я ревела?

– Никто, – бурчу я.

– Да ладно, детка, я же вижу, когда ты не в своей тарелке. Критические дни подоспели, а?

Такие вот у Густава манеры. Физиологические подробности его не смущают.

– Угадал.

– Эй, Дина, гони «Маргариту» для моей подруги, у нее месячные. И лучше двойную, – посмеивается Густав. – Хочешь словить кайф? – предлагает он, похлопывая по оттопыренному карману своего халата.

– Давай.

Я не в настроении разговаривать, хочется просто посидеть за стойкой, тихо потягивая коктейль, может быть, пару раз затянуться косячком, взобраться на велосипед и, если получится, доехать домой.

– Пошли. Это тебя развеселит. Гарантирую.

Оставив стакан с едва тронутым коктейлем на алой салфетке, я выхожу вслед за ним.

К Густаву меня никогда особо не тянуло, хотя его можно назвать красавчиком – красавчиком из Австрийских Альп: атлетический блондин с голубыми глазами и массивной челюстью. На работу он ездит на роликах. Иногда мы устраиваем гонки по мосту Джорджа Вашингтона: он на роликах, а я – на велосипеде. Словом, мы с ним друзья. Густаву сорок, а готовит он с четырнадцати и знает кухню как свои пять пальцев. Я же, хотя это мой четвертый ресторан, в профессиональном плане пока новичок. Мне еще расти и расти, и неизвестно, насколько меня хватит.

Густав – большой любитель давать советы, и в этом своем хобби порой доходит до занудства. Да, да, знаю, морковку нужно чистить к себе, а не от себя, «как домохозяйка», но мне все-таки больше нравится так. В конце концов, какая разница? Времени уходит ровно столько же, так в чем дело? Дело в том, что на кухне каждый строит из себя доку, каждый желает показать, что знает, как правильно. Однако в кулинарии «правильно» – понятие относительное.

Я еле плетусь, но Густав этого не замечает, поглощенный поисками укромного уголка. Зайдя в темный подъезд, он осматривается и, убедившись, что никто не идет, достает косяк. Отсюда нам виден «Тайский дворец» – к одной из тамошних прелестниц Густав давно пытается забраться в трусики.

– Женюсь на ней. – Кивнув в сторону «Тайского дворца», он блаженно выпускает дым.

– Вы даже не знакомы. – Я двумя пальцами беру сигарету и подношу к губам.

– Ее зовут Жемчужина, – парирует Густав, наблюдая, как я затягиваюсь. – Эй, да ты весь косяк высосешь, подруга-э.

На конце слов он добавляет «э».

– Где ты этому научился? – удивляюсь я: забавно слышать от него американизмы.

Густав пожимает плечами.

– Не знаю. От тебя? Так что с тобой стряслось-то, поделишься наконец? Или и впрямь просто «гости»?

С одной стороны, мне неприятно об этом говорить. С другой – хочется увидеть реакцию Густава: тревогу, шок, злость.

– Для начала – по дороге на работу меня сбило такси.

– Да ты что! – ахает он, будто никогда не слышал ничего страшнее. – Тебя сбило такси?

– Угу. Кувыркнулась через голову и шмякнулась об асфальт. То еще удовольствие.

– Ну и как? Обошлось? – Он кладет руку мне на плечо, подходит ближе и добавляет: – Дай-ка зрачки проверю.

– При чем тут мои зрачки?

Густав запрокидывает мне голову и вглядывается в глаза, его лицо в двух сантиметрах от моего. Ничего не разглядев, он тащит меня за руку к фонарю. Там лучше видно.

– А-а-а-а! – ору я. Хороша забота, чуть руку не выдернул. Больно же!

– Ты в порядке? Господи, что с тобой? – Густав выглядит озадаченным и озабоченным одновременно. Он ведь всего лишь собирался поставить мне диагноз. И почему это европейцы в любой момент готовы продемонстрировать познания в медицине, нам абсолютно неведомые? Густав оттягивает мне веко большим пальцем и пристально всматривается в глаз.

– Ну? – не выдерживаю я.

– Жить будешь, – обещает Густав и возвращается к двери.

Он снова зажигает сигарету и, прежде чем передать ее мне, делает пару затяжек. Я втягиваю дым изо всех сил и подольше задерживаю его в легких. Минуту мы стоим молча.

– Сегодня на соте взяли нового парня, – сообщаю я.

– Козел. – Густав имеет в виду Ноэля. – Разве он не обещал поставить тебя?

– Не совсем.

– Тебе нужно переходить на соте, а то никто всерьез принимать не будет.

– Благодарствую.

– Эй, малышка, соте – это… одним словом, соте. Первая ступенька к настоящему успеху.

– Густав, – с раздражением прошу я, – скажи что-нибудь, чего я не знаю.

Он замолкает.

– Почему тогда ты еще не шеф-повар, если такой умный? – не унимаюсь я.

– Не хочу: слишком много работы. И к тому же я пока нелегал, без вида на жительство меня никто не возьмет. Между прочим, я подписался на лотерею «зеленая карта»!

– А что, бывает такая лотерея?

– Бывает. И я выиграю.

Я закатываю глаза и киваю: а что, все может быть! Косячок начинает действовать. Кайф!

– «Эй, покажи мне любовь», – мычу я популярный мотивчик.

– Малышка, я покажу тебе такую любовь, что мало не покажется, – отвечает он, хватая меня за задницу, чуток слишком энергично – при моем-то состоянии, но быстро ослабляет хватку и извиняется:

– Ой, пардон, забыл.

Можно было бы оскорбиться, когда Густав лапает меня за задницу или за ноги, но это бесполезно. Такой уж он есть, я не обижаюсь. Иначе мы не смогли бы дружить. Он уже «улетел», и я на «подлете». Затягиваясь, я вскидываю голову, и мой взгляд падает на выходящего из «Перлы» Дэнни О’Шонесси.

– Вот он, – показываю. – Наш новичок на соте.

– Чего прикажете с ним сделать? Дать под зад?

– Для начала. Ей-богу, Густав, этот чувак всю смену бегал нюхать кокс! А еще мы думаем, что он украл у Хавьера главный нож.

Густав навострил уши:

– Без дураков? Стащил главный нож Хавьера?

– Тсс! Сюда идет.

– По-твоему, меня волнует, слышит он или нет? Глубоко ошибаешься, малышка.

– Ради всего святого, Густав. Мне с ним работать.

– Не против, если я произведу небольшой… как его там? Обыск внутренних полостей тела?

Я хихикаю:

– По-твоему, он там его прячет?

– А что, некоторым нравится.

– Ладно, – обрываю его я, – пошли внутрь, холодно.

– Он подонок, это ясно. На роже написано. Представляешь, сколько Хавьеру придется пахать, чтобы купить другой нож? А этот отморозок… – восклицает он, когда Дэнни уже в полуметре от него.

– Не поминайте мое имя всуе. – Дэнни улыбается как человек, которому нечего терять. Он сменил белую униформу на свободные брюки и блейзер. Откуда, интересно, у повара деньги на такие стильные тряпки? Собственные ножи у нашего красавца при себе, в красном металлическом ящике с амбарным замком сбоку.

– Дэнни, это Густав, – говорю я, стараясь соблюдать приличия.

Густава моя любезность слегка смягчила, он протягивает руку:

– Здорово, рад познакомиться.

Глаза у Дэнни вращаются, того и гляди из орбит выскочат. Сам он покачивается из стороны в сторону, вытирая поочередно то нос, то уголки рта.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – начинает он, – но сдается мне, тут попахивает косячком? Что-то я приустал, не отказался бы…

– Нет, – отрезает Густав и обнимает меня за плечи. – Мы с Лейлой как раз о ножах трепались. Ей «Сабатье» нравится, а по мне, так нет ничего лучше «Вустхофа». Ну а ты какую марку предпочитаешь?

Дэнни невозмутим, тема его, похоже, не смущает.

– У меня разные есть. Самый любимый – с зубчиками, без всяких там марок, я его в простом хозяйственном купил баксов за десять.

– Неужели? – говорит Густав. – Он у тебя главный?

– Он тоже. У меня несколько главных.

– Ха, – подытоживает Густав. Мол, вон оно как.

И мы все тупо замолкаем.

– Ты уж прости, Лейла, тебе сегодня из-за меня попало… Сама знаешь, как оно бывает.

– Она, может, и знает, – вмешивается Густав, – а я так нет.

– Значит, ты не работаешь на кухне, – говорит Дэнни, пытаясь таким образом заручиться моей поддержкой. Он и понятия не имеет, что на кухне Густав его может сделать одной левой.

– Разве?

– А что, работаешь?

– Вроде сегодня числился.

– A-а… Ну, тогда ты понял, что я имею в виду.

– Ты это о чем? Не о нагловатых ли новичках с дерьмом вместо мозгов и тягой к сортиру?

Дэнни смеется, причем вполне натурально, без истерических ноток. Не похоже, чтобы испугался. Скорее – в жизни не слышал ничего смешнее. В свете фонаря сизый фурункул выглядит так, будто он над ним поработал.

– Эй, Дэнни, – любопытствую я. – А ты часом не в курсе, что приключилось с той шоколадной звездой?

– А, это… Извини. Хотел попробовать, не думал, что Ноэль так взбеленится. Он какой-то дерганый, скажи?

Да что ты говоришь?

– Ладно, но в следующий раз, если захочешь чего-нибудь попробовать, попроси по-человечески, идет?

К нам приближаются три негра в мешковатых джинсах и гигантских дутых куртках.

– Йоу, Дэнни О! – хрипит один.

– Здорово, Джамал, как она, житуха, братан?

– Ниче, брат, ниче. Готов?

– А то! – заверяет Дэнни. – Рад был и все такое. (Это уже нам с Густавом.) До завтра, Лейла.

– Жду не дождусь, Дэнни.

– Еще бы. – Он прищелкивает языком и подмигивает.

Расставшись с Густавом у «Тайского дворца», я возвращаюсь в бар «Такомы», ополовиниваю бокал розовой «Маргариты» со льдом и ликером «Гран Марнье» и понимаю, что не отказалась бы от мороженого.

– Эй, захвати там кокосового печенья для подружки! – просит Дина.

На кухне Пабло с Хавьером, усевшись прямо на рабочий стол, уписывают цыпленка и запивают колой.

– Qué tal, chica? – интересуется Пабло.

– Bien, – отзываюсь я по пути к холодильнику.

– Necesitas helado para el culo?[16]16
  Как дела, крошка?
  – Хорошо.
  – Мороженое полезно для задницы? (исп.).


[Закрыть] – с широченной улыбкой добавляет Хавьер.

Это у нас с ним прикол такой. Я как-то призналась Хавьеру, что обожаю мороженое. Он задал дурацкий вопрос – почему, мол? Пришлось сострить: «Полезно для задницы». Теперь при виде меня с мороженым он всегда кивает: «Necesitas helado para el culo?» – и, по правде говоря, это меня уже достает. Не только потому, что мне не очень нравится обсуждать собственную задницу с Хавьером, а потому, что последнее время я совершенно сдвинулась на мороженом, и эта страсть уже сказывается на этой заднице. А остановиться-то сложно… По-моему, я вообще ничего не в состоянии контролировать – ни количество проглоченного за день мороженого, ни карьеру, ни собственную, если на то пошло, сексуальную жизнь. У меня никого и не было после скоротечного романчика в горах Юра с главным кондитером местного ресторана. Он носил очки с темно-зелеными стеклами. Над яблочными пирожными смотрелся не очень, зато в темноте превращался в истинного донжуана. Называл меня своей «американской пра-анцессой». Его карамельные лебеди и хрупкие розочки выигрывали конкурсы. Руки у него были что надо.

Я набираю по полной ложке коричного и орехового мороженого, бросаю сверху тонкую шоколадную звездочку. За вечер холодильник столько раз открывали и закрывали, что мороженое подтаяло, и теперь оно идеальной консистенции – чуточку мягкое. Утопив звездочку в мороженом, я забираюсь на стол к Хавьеру и Пабло, и мы втроем молча наслаждаемся вкуснятиной – кто какой. Иногда я думаю, что запросто прожила бы на одном мороженом. Ничто так не утешает.

От пиршества нас отвлекает Дина. Она сует голову в окно и кричит:

– Чем мне тут трахнуть, чтоб получить кокосовое печенье? Просила ведь!

– Ой, забыла.

Я спрыгиваю вниз и хватаю с полки коробку с печеньем. Хавьер и Пабло обсасывают куриные кости, пихая друг друга в бок на манер Бивиса и Батхеда. Она сказала «трахнуть»! Хи-хи-хи-хи!..

Сую Дине десертную тарелку с тремя кокосовыми кругляшками. Она берет одну, мечтательно рассматривает, откусывает и медленно жует.

– Другое дело, – мурлычет Дина, без стеснения выковыривая остатки печенья из зубов. – Спасибочки, Лей.

– Esta chica es guapa[17]17
  Какая цыпочка (исп.).


[Закрыть], – замечает Пабло, как только голова Дины исчезает из окошка. Хавьер энергично трясет головой. Согласен, значит.

– Нравится Дина, мальчики? (Оба улыбаются и кивают.) Pero estas casado pinche, Пабло..

– No le importa, – ухмыляется Хавьер.

– Perros[18]18
  Но ты женатый поваренок.
  – Ну и что.
  – Кобели (исп.).


[Закрыть], – возмущаюсь я.

К моему возвращению домой Джейми, как обычно, уже спит. Я наливаю себе стакан воды и читаю запись в блокноте у телефона: «Прослушай сообщения».

Одно от Густава с пожеланиями спокойной ночи и советом не переживать из-за отморозка. Другое от Билли, который устраивает вечеринку в мой выходной и хочет, чтобы я пришла.

И еще одно от Джулии: «Привет, котенок, это твоя мама. Помнишь меня? Я на секундочку, просто хотела узнать, как дела, и убедиться, что ты слышала о моей премьере завтра в девять. Ты работаешь? Ну все равно, запишешь на кассету. Отличная работа, одна из моих лучших. Думаю, тебе понравится. Не забудь сообщить всем друзьям». Би-иип!

Уверена, это не все. Джулия так скоро не заканчивает. Просто она не очень разбирается в автоответчиках, и для меня это великое счастье – я избавлена от нескончаемых монологов. По-моему, Джулия продолжает говорить и после сигнала, потому что иногда упоминает вещи, о которых якобы рассказывала мне по автоответчику, а я их слышу в первый раз. Так, например, я узнала о разводе Джулии с мужем номер три. Неплохой, кстати, был муж, собирался свозить нас на Рождество в Аспен, пока не застукал ее с ассистентом режиссера.

Моя мать играет в новом сериале под названием «Интриги». Все прошлое лето она снималась в пилотных сериях, буквально на днях их пустили по телику, и она страшно боится, что фильм уберут из эфира, как ее предыдущий, «Санта Розу».

Уже поздно, но я все равно набираю номер – Билли наверняка не спит. Билли – мой сокурсник по колледжу, но уже тогда он жил не в общежитии, а в собственной замечательной холостяцкой квартирке, где мы, бывало, валялись на подушках, покуривали кальян с гашишем и вели задушевные разговоры до самого рассвета.

– Привет, красавица, – говорит Билли.

– Ну-у, ты мне льстишь.

– Если не я, то кто?

– И то правда.

– В воскресенье придешь? Строго говоря, эта вечеринка планировалась для тебя.

– За что мне такая честь – или, может, бремя?

– Называй как хочешь, но помни: твой будущий муж жаждет встречи.

Я потрясена: Билли в роли свахи – это что-то новенькое.

– Ты собираешься меня с кем-то познакомить?

– Да. С твоим будущим мужем, – убежденно подтверждает он.

– Он часом не голубой, нет?

– Будем считать, я ничего не слышал…

– Прости, прости, но… я не думала, что ты знаешь столько людей традиционной ориентации.

– Я тебя, например, знаю.

– И что это значит?

– Ты – девушка традиционной ориентации.

– Не спеши с выводами.

– О-о, шалунишка, – хихикает Билли.

– По-твоему, я не прикидывала варианты?

– Разумный подход. Слушай. Он старый друг семьи, работает со мной, и еще – он клевый, клевый, клевый.

– Признайся, сам подбирался к нему?

– Я не удостою тебя ответом, – заявляет он. – Ты знаешь, я не предложу тебе никого, с кем сам не стал бы спать.

– Факты давай, – требую я с напускной скукой в голосе: слишком уж я взволнована тем, что на горизонте замаячил мужчина. Хоть какой-то. Год в смысле секса выдался совершенно пустой.

– Первым делом цифры. Рост – метр восемьдесят восемь, для тебя в самый раз. Сколько в тебе – метр семьдесят семь, метр восемьдесят?

– Метр семьдесят пять. Надеюсь, ты не пообещал ему королеву красоты.

– Я не рекламирую то, что не могу толкнуть, куколка.

Надо сказать, после давешней ночки неприкрытая лесть вдвойне приятна. Но я, видимо, никогда не научусь с достоинством принимать комплименты. Мне всегда нужно вставить что-нибудь вроде «Ага, а жуткий прыщ у меня на подбородке видел? Это нечто». Или как сейчас:

– Ты мою задницу давно видел?

– Да брось ты! У тебя роскошная задница. Уж поверь мне, в задницах я толк знаю. В мужских, женских, собачьих… И хватит об этом. Больше ни слова критики в адрес твоей попки.

– Я серьезно. За последние две недели я набрала килограммов пять.

– Ну, так мороженого ешь поменьше, а бегай побольше. Я видел тебя три дня назад, ты выглядела отлично.

– Отлично?

– Ты выглядела о-бал-ден-но. Можно продолжать?

– Вряд ли мне сейчас стоит с кем-то знакомиться. Я не в лучшей форме. Знаешь ведь: «Никто не сделает тебя счастливым, если ты недоволен сам собой».

– Бред. Что тебе нужно, так это хороший мужик. Тогда ты будешь довольна собой, а заодно, надеюсь, оценишь и мистера Дика Давенпорта.

– Издеваешься? – хохочу я. – Только не Дик![19]19
  В современном английском dick значит «пенис».


[Закрыть]

– Таким уж именем наградила его мамочка.

Все, что тебе нужно, – это хороший мужик? Не уверена. Мужик, конечно, своего рода отвлекающая терапия, но она, увы, нередко дает побочные эффекты: страдания, нервные срывы, а напоследок вдребезги разбитое сердце. По правде говоря, я уже и не помню, когда последний раз занималась сексом. Видит Бог, я не хочу, чтобы сейчас меня разглядывали в голом виде. Но присущий мне оптимизм, а может мазохизм, побеждает.

– Валяй дальше.

– Волосы темно-каштановые; глаза голубые, размером с блюдце.

– Какая прелесть. Вылитый Бемби, – комментирую я по дороге на кухню, где достаю из-под раковины пыльную бутылку конька «Курвуазье».

– Не ерничай, ты поняла, что я имел в виду. Что еще? Обожает лыжи, горный велосипед, байдарки, гм… в общем, все эти безобидные развлечения, на которых и ты сдвинута. Да! Кроме того, он – магистр делового администрирования, закончил Гарвард и Колумбию!

Двух моих последних дружков едва хватило на среднюю школу. Внутри у меня что-то закипает. В последнее время, когда речь заходит о подходящих мужчинах, у меня подгибаются коленки. Я наполняю бокал, закуриваю, с наслаждением затягиваюсь и выдыхаю дым.

– Смолишь там?

– Нет, – вру я. – Так значит, он бизнесмен.

– И природу любит!

– Бизнесмен с золотым сердцем?

– Вот-вот.

– В воскресенье, говоришь? Начало когда?

В субботу дела определенно идут лучше. Первая радость – Джейми вскипятила воды на нас обеих. Я чувствую себя прекрасно, настроена оптимистично, и мне плевать, что растянутые мышцы в паху ноют невыносимо. Даже слой зимнего жирка на боках сегодня трясется меньше, ей-богу! Как это получается: еще вчера ты чувствовала себя гиппопотамом, а наутро с удовольствием крутишься перед зеркалом? Загадка.

Вторая радость – по дороге на работу меня не сбило такси, что я воспринимаю как подарок судьбы.

И наконец, кульминация: на кухне не обнаруживается Дэнни О’Шонесси! Пабло и Хавьер его не видели. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Я на седьмом небе. Все ясно: Ноэль его раскусил и вышвырнул вон. Неужели моя взяла? Неужели с сегодняшнего дня я на соте?!

Я рывком выдергиваю миску, пританцовывая (синяки на бедре и боль в паху – побоку) проскакиваю обеденный зал и спускаюсь в подвал, в холодильную камеру, за овощами. Рэй, мясник, встречает меня улыбкой. Славный парень этот Рэй. Знает, что я интересуюсь разделкой мяса, и в свободную минуту отводит меня в сторонку и показывает, как правильно вырезать говяжье филе или надсечь вдоль кости ножку ягненка. Самое главное – острый нож, поэтому у Рэя всегда под рукой кремневый брусок и стальное точило: он постоянно подтачивает ножи во время работы.

– Хочешь глянуть на свиные ребрышки? – предлагает он.

– Некогда, – отвечаю я на ходу.

– Э-эй! В дерьмо не вляпайся!

Я резко торможу и смотрю вниз. По потрескавшемуся бетонному полу бежит густой бурый ручей. Только теперь замечаю, что тут жутко воняет канализацией.

– Какого черта?..

– Труба лопнула! – сообщает Рэй.

– Красота, – бормочу я, стараясь не наступать на коричневые комки (неужто и впрямь дерьмо?). Добравшись до холодильной камеры, открываю дверь – и кого я вижу? Кто это возится в углу с молочными продуктами? Подонок О’Шонесси собственной персоной.

– Дэнни… – цежу в надежде, что на этом наше общение и закончится.

Он спешно сует что-то в карман:

– Здорово, Лейла. Ну, как оно?

– Не особо, – хмыкаю я, ставлю свою миску и набираю из ящиков овощи. Причем не глядя на Дэнни: пусть берет поскорее что ему там надо и катится. Глаза бы мои на него не глядели. Но он застыл истуканом и таращится на глыбы масла.

– Знаешь, Лейла, что я ищу?

– Без понятия.

– Самый твердый кусок масла, – объясняет он, привычно вытирая нос.

– Н-да? Что ж, удачи. Хотя я бы сказала, здесь все масло совершенно одинаковой консистенции.

Свекла и морковь на своем обычном месте, а вот сладкого перца что-то не видно. Я сердито шарю под коробками с лимонами и лаймом, поднимаю и передвигаю ящики, изображая крайнюю занятость, но чертов О’Шонесси не умолкает:

– Именно это я и пытался установить. – Судя по звуку, он приближается.

В камере холодина, пара тусклых лампочек дает ровно столько света, чтобы видеть свои руки. Сидя на корточках, засунув голову под полку с мясным ассорти, я спиной чувствую, что Дэнни стоит сзади, но делаю вид, что не замечаю.

– У меня тут проблема, не поможешь? – спрашивает он.

Я поворачиваю к нему голову и – силы небесные, пусть это окажется всего лишь ночным кошмаром! – утыкаюсь взглядом в толстый, лиловый, твердый член.

– Так вот где у нас китайские баклажаны! – Я вскакиваю, чувствуя, как «баклажан» вжимается мне ниже живота.

– Как насчет того, чтобы разогреть мой? – сипит мерзавец прямо мне в ухо. Он опирается на металлический стеллаж позади меня, так что моя голова оказывается между его рук. – Сама вчера сказала: если захочешь чего-нибудь попробовать… – Изо рта у него воняет пивным перегаром и какой-то химической дрянью.

– Ха, Дэнни. Польщена, – ухмыляюсь я и, резко подавшись вперед, изо всех сил бью коленом ему по яйцам. Это причиняет мне не меньше боли, чем ему, и мы оба орем.

Дэнни стонет, сложившись пополам. Его скулеж тонет в громогласном окрике с порога:

– Без меня веселитесь? Нечестно, ребята!

Ничего не подозревающий Рэй, что-то насвистывая, направляется к ведру с петрушкой. Дэнни падает на колени, у него внезапно возник острый интерес к лимонам в нижнем ящике. Я же, отыскав наконец перец, добавляю его к куче овощей и удаляюсь прихрамывая, но делая вид, что ничего не произошло.

– Хочу картошки с тем классным коктейлем. Сделаешь? – кричит мне вдогонку Рэй.

На кухне меня встречает Ноэль со словами:

– Нужно поговорить.

Я еще даже не начинала готовить рабочее место, но разве ему возразишь? Хозяин-то здесь он. Ноэль усаживает меня, кладет на стол перед собой блокнот и приподнимает бровь – эта его привычка давно меня бесит.

– В последнее время я чувствую некоторое напряжение между нами, – начинает он с укором во взгляде.

Напряжение. Некоторое. Звание «Фарисей года» тебе обеспечено.

Меня так и подмывает сделать умное лицо и удивиться: «Неужели?»

Нет, лучше прикусить язык. Ясно как божий день, Ноэль завел этот разговор потому, что мечтает меня уволить, но боится, что я его засужу за дискриминацию по половому признаку. Помощница нашего главного пекаря бросается заполнять исковые формы, стоит только парням свистнуть ей вслед или промурлыкать любимую песенку: «Andale, апdale, уо necesito un poquito de chocha caliente». Перевод: «Скорей, скорей, мне нужна кошечка погорячей». Девчонка, которая раньше работала на моем месте, подала на ресторан в суд и выиграла. Я уверена, Ноэль молит Бога, чтобы я ушла подобру-поздорову. Точнее, по собственному желанию. Ладно, послушаем, что он там надумал.

– Понимаешь, о чем речь?

– Примерно.

Я придерживаюсь выжидательной тактики, а пока длится пауза, составляю мысленный список его недостатков: редеющие на макушке волосы, перебор с гелем, заметное пузцо, которое непременно в будущем дорастет до жирного брюха, одутловатая, самодовольная физиономия.