Текст книги "Королю червонному — дорога дальняя"

Автор книги: Ханна (Ганна) Кралль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Кресло: если бы

Если бы не табак и не Вена (эта мысль будет приходить ей в голову все чаще), она погибла бы в подвале вместе со своей матерью.

Если бы она не бежала из Губена, то умерла бы от тифа вместе с Янкой Темпельхоф.

Если бы младшая дочка не поехала в Польшу…

Если бы не этот ужин…

Если бы Марыся не стала пробовать…

Если бы не памятник…

Если бы не лодзинское гетто…

Сохачевские

Младшая дочь записывает в тетрадь имена Сохачевских. Это была большая семья, в туннеле они значатся в нескольких списках. В Хелмно-на-Нере увезли супругов Меера и Песю, их дочерей Толю и Голду и внука, младенца Ицека. Чуть позже уехали Ривка с братом Мойше, сестрой Рухлей и двумя дочками-близнецами, Ханой и Любой. И еще Давид с тремя внуками – Рохной, Хаей и Давидом.

Младшая дочь не знает и никогда не узнает, был ли кто-то из этих мужчин мужем тети Гумы. И стал ли он раввином. И успел ли осесть в тихом спокойном городке.

В день ее рождения дети устраивают праздничный обед. Собираются все: дочери, внучки, зять, нет только внучки-солдата – не дали увольнительную. Внучка стоит сейчас на каком-то пограничном посту. Впускает в Израиль палестинцев. Каждый палестинец заверяет внучку, что идет на работу, а она должна угадать, кто действительно собирается работать, а кто способен взорвать себя вместе с автобусом, рынком или рестораном.

Ей бы хотелось дать внучке какой-нибудь совет – не на предмет палестинцев, а вообще. И ее приятелю-студенту тоже. Он стоит у металлоискателя. Это самая опасная работа во всем Израиле, потому что в случае теракта такой человек погибает первым. Ей хочется дать несколько полезных советов всем собравшимся за ее столом – советов, как выжить. Уж что-что, а это она умеет. Она – без преувеличения – выдающийся специалист по выживанию.

Она сидит на почетном месте.

Все с нею очень заботливы, вот только она не видит их и к тому же не понимает, потому что родные и гости разговаривают на иврите. Время от времени они спохватываются и переходят на английский. Пускай она что-нибудь скажет, она ведь учила язык целых три месяца.

– Даже если ошибешься, ничего, – подбадривает ее внук.

Вообще-то она и без ошибок может.

– High above the city, on a tall column, stood the statue of the Happy Prince… Оскар Уайльд, – добавляет она гордо. – У меня был великолепный учитель (wonderful English teacher), но через три месяца…

Она не знает, как сказать по-английски «повесился», они этого не проходили. Ну и хорошо: учитель, который столовался у пани Шварцвальд, – неподходящая тема для праздничного стола. Впрочем, как и сама пани Шварцвальд. (А как по-английски «яд»? Она тоже не помнит.)

– Так что случилось через три месяца? – спрашивает внук.

– Ничего, учитель отказался от уроков.

– Жалко, – говорит внук.

Так вот, советы. Выдающийся специалист по выживанию хочет дать своим родным ценные указания. Все они опробованы на себе, основаны на богатом личном опыте.

Например:

следует покрасить волосы,

следует изменить голос,

следует смотреть спокойно и уверенно,

не следует ставить сумочку по-еврейски, отжимать тряпку по-еврейски, молиться Деве Марии по-еврейски,

следует заключить с Господом Богом договор,

следует добросовестно соблюдать условия этого договора,

следует слушаться даймониона, следует…

– Бабушка, почему ты смеешься? – спрашивает внук.

Они снова переходят на иврит. Кажется, обсуждают Славека Б. и стоит ли младшей дочери перебираться в Польшу. Славек Б. просит, но она не хочет расставаться с детьми. У нее четыре дочери, кстати, – поразительно похожие на тех четырех сестер.

Она начинает считать – в уме, по-польски.

Две тысячи пять минус тысяча девятьсот сорок два… и прибавить тридцать один… сколько получается? Девяносто четыре? Матерь Божья, Геле было бы столько?! Тогда Тусе девяносто два… А Шимеку? Ничего себе, семидесятилетний Шимек!

[42]42
  – Как было в Индии?
  – Замечательно. После службы в армии нет ничего лучше. Просто физически ощущаешь, что все можешь, что тебе все позволено…
  – А в чем фокус с волосами? Бритая ты ощущала себя свободнее?
  – Да, как ни странно… Мне теперь так трудно вернуться – к волосам, к учебе, к дисциплине. Индия по ночам снится… (иврит)


[Закрыть]

Она сидит во главе стола. Где всегда сидела мать… Отец должен сидеть напротив. Хочется надеяться, он не стал бы рассказывать о женских улыбках. Уж лучше бы о новом цвете спектра. А еще лучше – пускай объяснит, как можно было взять и пойти к ним. К немцам! Добровольно!

[43]43
  – Что это за рыба?
  – Наверняка прудовая. Теперь всюду искусственно разводят…
  – Ты умеешь готовить гефилте фиш? Я когда-то делала. Главное – выпотрошить рыбу так, чтобы желчь не разлилась. И еще муки из мацы не переложить… (иврит)


[Закрыть]

Почему никто ее не послушал?

Если бы мать не ушла из сторожки…

Если бы Халина не доверилась чужому мужчине…

Если бы отец не пошел к немцам…

Если бы они не гремели посудой…

Если бы Янка Темпельхоф не осталась в Губене…

[44]44
  – Нет, я не поеду. Я решила, и больше меня не спрашивай.
  – Ты ведь любишь его.
  – Ну пожалуйста, не приставай ко мне.
  – Ты могла бы жить часть года с ним, а часть – здесь, с детьми.
  – Нет, не могла бы. Я не могу по частям. Я могу только целиком и полностью. И пожалуйста… (иврит)


[Закрыть]

– А если бы твой Шайек чуть раньше поехал за своими сестрами? Разве ты не могла ему подсказать: поезжай к ним, надо бежать?..

Кто это говорит? Муж Гели? Так он и сам мог подсказать своей жене. Своей светловолосой жене… Зато Геля не дожила до этих абсурдных девяноста лет, осталась загорелой, красивой, с длинной изящной шеей… К ее светлым волосам идет загар. С такими волосами, с такими голубыми глазами – ах, Геля, Геля, что же ты…

Муж просил ее не осуждать его сестер.

Она не осуждает, она просто спрашивает.

У нее тоже есть несколько вопросов.

И потом, Геля на нее не в обиде, просто хотела бы узнать…

– Что узнать, Геля?

– Как там было, в Павяке? – спрашивает Геля. – Ты правда тогда отвернулась?..

Ведь мать вовсе не упрекает ее за Павяк, наоборот, невестка мудро поступила, очень мудро, но все же (это уже мать спрашивает) нельзя ли было…

– Я знаю, это было непросто, но разве ты не могла перевезти в Вену Халину с отцом?

– Не могла, у меня не было денег…

А если и были, то для него – я его спасала…

Его… Для него… Он…

– Помни, не надо говорить ему, что он уцелел благодаря тебе…

Кто это говорит? Лилюся?

– Но, Лилюся, ведь именно благодаря моим молитвам, мыслям, силе, вере… благодаря всему этому он и выжил!

– Ну и что? А он вот взял и ушел. Бросил тебя. Оставил твой червонный король письмо – и был таков…

Кто? Кто это говорит?!

Да ведь я его в себе носила, как носят под сердцем ребенка. Моя ли это вина? В ответе ли беременная женщина за свой живот?

[45]45
  – Мы поставили на берегу моря большую деревянную статую в память о нашем друге (он утонул в этом море, спасая ребенка). Потом подожгли ее. Вечер, море, музыка и огонь. Пылающее дерево разверзлось, и оттуда показался человек. Все замерли: человек в пламени? Это, конечно, был не человек, а фигура из пластика или папье-маше, но впечатление ошеломляющее. Представляете? Человеческая фигура в огне, на фоне моря… (иврит)


[Закрыть]