Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Хаим Нахман Бялик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

О РЕЗНЕ
 /Перевод В. Брюсова/

Для меня милосердий, о небо, потребуй!

Если Бог есть в тебе и к Нему – путь по небу,

(Той стези не обрел я!)

Для меня милосердий потребуй!

Я сердцем – мертвец; от молитв отошел я;

Рука опустилась; надежды нет боле…

Доколе! доколе! доколе!

Вот – горло, палач! Подымись! Бей с размаха !

Как пес, пусть умру! У тебя есть секира.

А весь свет – наша плаха!

Мы слабы в борениях мира …

Так бей! и да брызнет тебе на рубаху

Кровь старцев и отроков, – красные реки,

И пусть не сотрется – вовеки! вовеки!

Если есть справедливость, пусть тотчас воспрянет!

А если небесная истина глянет

Когда я исчезну, —

Да рушится трон ее в бездну!

Пусть небо сгниет и в проклятии канет!

А вы, – вы, злодеи! – ликуйте, идите,

И, кровью своей упиваясь, живите!

Проклятье, – кто местью за ужасы воздал!

За кровь, за убийство младенца, – отмщений

И дьявол не создал!

Да льется она на ступени

Преисподней, до бездны, где вечные тени!

Пусть во мраке поток забушует багровый

И да сроет подгнившего мира основы!

1903

Перевод В. Брюсова

AL HA'SCHCHITA
(О резне)
/Перевод Ф. Сологуба/

[19]19
  Заключительные слова благословения, произносимого еврейским резником, прежде чем он приступает к забою скота: «Благословен Ты, Господь... который заповедал нам о резне».


[Закрыть]

О милости, небо, проси для евреев,

Когда тебе ведомы к Богу живому пути.

Я к Богу путей не умею найти.

О, небо, молись за евреев!

Молитвы в устах моих умерли, в сердце нет воли,

Убиты надежды, бессильно упала рука...

Доколе, доколе, доколе!

Пронзи же мне горло, палач, – ты не знаешь пощады.

Убей, как собаку! В руке твоей нож,

И нас ты повсюду найдешь, —

Мы – малое, слабое стадо.

По черепу бей – невозбранны кровавые реки,

И детская кровь на одежде твоей, —

Она не сотрется вовеки, вовеки!

О, если есть правда, пусть явится ныне,

А если она воссияет потом,

Когда мы умрем,

Пусть трон ее рухнет в пустыне,

Пусть небо безмерною злобой истлеет,

А ваша, насильники, злость

Пусть вечно живет и тучнеет.

Не надо нам мщенья, не надо!

Отмщенья за муки невинных детей

Не знает и сам повелитель теней.

Пусть кровь просочится до ада!

Пусть падает тяжко на адские своды,

И медленно точит во тьме

Основы растленной природы.

1903 

Перевод Ф. Сологуба

AL HA'SCHCHITA
(О резне)
/Перевод О. Ковенского/

Молитесь, небеса, молитесь за меня!

О, если Бог средь вас,

Просите Бога.

Молите вы Его: мой взор угас,

Мне в храм Его неведома дорога...

И нет уже огня в моей груди,

Темно вокруг и бездна впереди...

Палач, я твой! Казни меня скорей!

Казни! Пора уже настала.

Ударь! Мы слабы – ты ж сильней!

Кровавый свой топор в меня вонзи, как жало,

Как пса, меня убей!

Никто не будет мстить.

Но долго будет кровь моя вопить

С забрызганного платья твоего!

И если правда только притаилась,

Пусть явится она сейчас же в этот миг!

Но если после смерти будет милость,

Иссякнет пусть навек ее родник,

И небо пусть навек покроется позором!

Пусть пред злодеями мучительным укором

Алеет пролитая кровь.

Проклятие тому, кто скажет: «Отомсти!»

За смерть замученных, беспомощных малюток,

За слезы матерей, за ужас адских пыток

Где мщение достойное найти?

Но пусть же кровь всю бездну заполняет,

И, слившись с темнотой, подточит и сломает

Устои твердые, чтоб мир весь потрясти!

(1903)

Перевод О. Ковенского

УБИЙСТВО
(Перевод Р. Торпусман)

Небо, вступись за меня!

Если в тебе есть дорога к Богу,

А я не сумел найти ту дорогу,

Хоть ты помолись за меня!

Но есть ли он, Бог? Существует ли жалость?

Надежда уходит, и в сердце моем

Ни сил, ни молитв не осталось.

Палач! Вот мое горло, бей!

Руби, как собаку, с налету, с размаху!

Топор занесен. Вся земля – моя плаха,

А нас так мало на ней…

Сейчас ты ударишь меня – вот сюда,

И кровь моя брызнет тебе на рубаху,

И не сойдет никогда!

Если ты есть, справедливость, приди

Сейчас же! А если ты явишься позже,

После того, как меня уничтожат, —

Во веки веков пропади!

Пусть солнце собьется с привычного круга,

Живите, убийцы, во тьме и в крови,

И режьте, и ешьте друг друга!

Но проклята будь та душа,

Что мыслит о мести, великой и грозной, —

Ибо дьявол еще не создал

Мести за кровь малыша! —

Ибо от крови земля разбухнет,

Кровь зальет бездны, затопит мир,

И небо сгниет и рухнет.

1903

Перевод Р. Торпусман 

ГЛАГОЛ

Разбей твой алтарь, и пламенный угль, о пророк,

Швырни средь большой дороги —

Пусть жарят они на нем мясо, и ставят горшок,

И греют руки и ноги.

И брось им искру из сердца – она пригодится

Зажигать окурок, что погас,

Озарять воровато-ухмыляющиеся лица

И злорадство прищуренных глаз.

Вот шныряют они – и твою молитву бормочут,

И во храме твоем, как дома;

Скорбью твоею скорбят, о твоей заботе хлопочут —

И ждут твоего разгрома.

И тогда на разбитый алтарь налетят, и растащат сор,

Унесут в свои жилища,

И обломками вымостят двор, и починят забор,

И разукрасят кладбища;

И если найдут твое сердце, опаленное, в куче сора, —

Швырнут его псам на еду.

Разбей же алтарь, толкни пинком позора,

И да рухнет и гаснет в чаду.

И смети паутину, что в сердце ты бережно нес,

Словно струны от арфы пророка,

И ткал из них песнь возрожденья и марево грез —

Обман для слуха и ока, —

И пусти их, как белые нити, что плавают днем

В воздухе позднего лета,

И не знают, не встретят друг друга, и с первым дождем

Исчезнут с белого света.

И надломленный молот, что треснул в борьбе бесполезной,

Но камня сердец не потряс, —

В дребезги раздроби, перекуй на заступ железный

И вырой могилу для нас.

И все, что подскажет гнев Божий, – да грянет из уст,

И дрогнуть не дай им:

Будь Глагол твой горек, как самая смерть – пусть!

Да услышим, и да знаем.

Смотри, нас окутала ночь, пред взором – черные пятна,

Как слепые, мы щупаем тьму:

Что то свершилось над нами, но что – нам невнятно,

Никому, – никому.

Взошло ли нам солнце, или погасло, умирая, —

Или погасло навсегда?

Бездна хаоса кругом, великая, страшная, злая,

И не спастись никуда;

И если взвоем во тьме, или, молясь, воззовем —

Кто нас услышит, братья?

И если проклятьями ярости все проклянем, —

На кого упадут проклятья?

И если со скрежетом гнева сожмем кулак, —

На чье темя рухнет удар?

Все это, все поглотит бессмысленный мрак,

Все ветер развеет, как пар.

Нет опоры, руки повисли, не стало пути под стопами

И безмолвен небесный Суд —

Знают давно Небеса, что вина их безмерна пред нами,

И в молчании грех свой несут…

Открой же уста, если им от Правды дано,

Пророк Конца, восстань:

Будь Глагол твой горек, как смерть, – будь он смерть сама, все равно:

Грянь!

Нам смерть не страшна – уж она нас давно оседлала

И в рот нам продела узду;

На устах у нас – гимн возрожденья, и с ним, под звоны кимвала

Мы до гроба допляшем в бреду…

1904

Перевод В. Жаботинского

МОТЫЛЕК

Целый мир – это блеск, это гимн, и кругом

Несказанно клокочет богатство живое,

И тропинкой меж лесом и нивой бредем

Молчаливо мы двое.

Мы бредем и бредем, а тропа все длинней;

Справа бабочки вьются, колосья рокочут;

Слева заросли нас паутиной теней

И просветов щекочут.

Тень ли ангела, тучка ли там проплыла

И растаяла вмиг в синеве без предела?

Вслед за ней, как она высока и светла,

Моя греза в лазурь улетела…

И опять синеве ни границы, ни дна…

Ты идешь, – я, как пленный, бреду за тобою;

И, как очи твои, даль чиста и ясна,

И хлеба улыбаются зною…

И мне чудится: этот задумчивый лес,

Тихо дышащий тенью, прохладой, покоем,

Затаил некий клад первозданных чудес

В брачный дар нам обоим…

Чу – по нивам дохнул ветерок, и потряс,

В трепет искр и лучей и мерцаний одел их,

И посыпал метелью снежинок на нас

Тучу бабочек белых.

И один мотылек сел на косы твои

И запутался в прядь, на цветочек похожий, —

И как будто дразнил: Я целую, смотри, —

Поцелуй ее тоже!

О, почуяла ль ты, что сказал мотылек?

И почуяла ль ты, как глазами я жег,

Сам на страх мой в досаде, с мольбою во взгляде,

Эти мягкие пряди?

Твои горлинки-очи скромны, как всегда,

И напрасно бы в них заглянул я с вопросом;

Нет, я верю не им, а проказницам-косам,

Что кивают мне: да!

Так за мной же, малютка, – в тенистом леске

Наши души раскроем, наш день отпируем,

И любовь, что висит на твоем волоске,

Я сорву поцелуем…

1904

Перевод В. Жаботинского

ГДЕ ТЫ?

Из мест, где скрыта ты, о жизни свет единый,

Моей тоски Шехина,

Приди, приди, как сон необычайный,

В приют мой тайный;

Пока еще и мне есть избавленье,

Предстань и дай целенье,

Верни мне юность, ряд утраченных видений,

Мой бред весенний!

Мой пламень погаси блаженным поцелуем!

Твоими персями волнуем,

Пусть, я как мотылек, погасну, в час закатный.

На чаше ароматной!

 Но где ты?

Еще не знал я, кто ты, что ты, где ты, —

Мечта тебе несла обеты;

Во мгле, как красный угль, в час бденья, на постели,

Сны о тебе горели;

В ночи рыдая, я – кусал подушку;тело

В предчувствии тебя – немело;

И целый день, – меж буквами, в Гемаре,

В прозрачном облачке и солнечном пожаре,

В чистейшей из молитв и в чистоте мечтаний,

В восторге дум, в величии страданий,

Моя душа во всем всегда, как идеала,

Тебя, тебя, тебя одной искала.

1904

Перевод В. Брюсова

ИЗ ЗИМНИХ ПЕСЕН
/Перевод В. Жаботинского/

I. «Разбудил меня сегодня…»

Разбудил меня сегодня

Гам ворон и утра холод.

Я проснулся почему то

Словно в праздник бодр и молод;

Словно в сердце, кто – не знаю,

Брызнул струйкой родниковой;

Словно вдруг моя каморка

Стала лучше, стала новой…

А, мороз убрал окошко!

Хорошо убрал, на славу:

Точно посох Аарона

За ночь вырастил дубраву.

Кипарисы в хлопьях снега,

Дуб, алоэ, пальма, роза…

Добрый день, побеги стужи!

Шлю привет, цветы мороза!

И холодный, свежий, белый

Залил блеск мою каморку,

Словно был в ней добрый ангел,

Прилетавший на уборку.

И сияньем беззаботным

Залилась душа, ликуя,

Словно был в ней добрый ангел

И омыл ее, целуя.

II. «А пока узорный иней…»

А пока узорный иней

Сыплет радуги на солнце,

Кто там искрой огневою

Бьется, бьется мне в оконце?

Шаловливый луч-малютка

В этой заросли горящей

Заблудился, зацепился

И повис в алмазной чаще…

Бьется, плещется, трепещет

Искрометною пылинкой.

Рвется вон из белой сети —

Вдруг затих – и стал росинкой…

Вон другая… Вон и третья…

И смотри – окно раздето,

И в каморку бурно хлынул

Ливень солнечного света.

То меня искало солнце

И настигло-затопило,

И в душе запела радость,

Бодрость дерзкая и сила…

Божий мир хорош и светел —

Я на плечи плащ накину

И, влюбленный, опьяненный,

Ринусь в белую пучину…

III. «Только стал я на пороге…»

Только стал я на пороге —

И лучи, как брату рады,

Окружили, закружили,

Затопили без пощады.

Сколько солнц отвсюду мечет

Бриллиантовые стрелы!…

Словно девушка нагая,

Блещет мир бесстыдно-белый.

Белизна, куда ни взглянешь,

Белизна без дна и граней —

Все лучится, все сверкает,

Все как будто в новом сане…

Снегу, мощному Владыке,

Служат службой удалою

Белый Свет и белый Холод,

Тот стрелой, а тот иглою.

Верно, ночью грозный голос

Прогремел державным кликом:

«Завтра всем в уборе белом

Быть на празднике великом!»

Серебро, хрусталь и мрамор,

Яхонт, радуга, червонцы —

Так и брызжут с каждой крыши,

С каждой веточки на солнце…

Нежен, чист еще, как в небе,

Стелет снег лебяжьи ризы

На заборы, мостовые,

Подоконники, карнизы;

Устилает тротуары

Мягкой белою периной, —

Нити проволок обвиты

Серебристой паутиной, —

А на крышах – одеяла,

Все с хрустальной бахромою:

В целом мире белый праздник,

Мир венчается с зимою!

Белизна зовет и дразнит…

Сверху день рукой незримой

Сыплет пылью золотою

С диадемы негасимой…

А деревья, где для пташек

В белом инее чертоги,

Все звенят в сияньи утра

Гамом радостной тревоги…

IV. «… Гей, Мороз, ожги насквозь!»

… Гей, Мороз, ожги насквозь!

В жар и холод разом брось,

Запуши мне ус и брови,

Влей железа вместо крови,

Словно звонкие мечи,

Буйны силы отточи,

И окуй, чтоб не прорвали,

Грудь как панцырем из стали

Разгуляйся, проморозь,

Рви, царапай, жги насквозь,

Напружи во мне все ткани,

Захвати мне дух в гортани,

Пылью золота гори

И, безумствуя, цари!

V. «Треск и визг и лязг металла…»

Треск и визг и лязг металла.

Словно рубятся враги, —

То хрустят упругим снегом

Богатырские шаги:

Утро шествует, вздымая

Радость облаком, как пыль…—

В дымке пара мчатся кони,

Заливаясь: циль-циль-циль…

В пестрых сетчатых попонах,

То навстречу, то вослед,

Мчатся, мечут брызги снега —

И проносятся– и нет.

В буйном хаосе веселья,

Звона, пара и саней

Чуть мелькают вихрем шубы —

Щеки в пламени – он с ней…

Словно та же ненасытность

Охватила все сердца:

Пролететь одним размахом

Ширь земную до конца!

Воля! Воля! – Эй, свободен?

Так помчи меня, живей,

Утопи меня в безумстве,

Душу с бурею развей!

Мчи, лети…– Куда? – Не знаю!

Я не знаю – все равно,

Лишь бы жизнь и кровь кипела,

Искрясь, пенясь, как вино.

Да, я сроду бледный книжник,

Да, я робок, слаб и хил —

Но и я во льду пустынном

Искру силы сохранил;

Но и я во льду пустынном

Затаил святые сны,

Ароматы новой, дивной

И невиданной весны…

Что так проволоки грустно,

По осеннему гудят?

Бьет мой дух еще каскадом,

И запас еще богат!

Уходи, тоска лихая!

Чуден холод золотой!

Вырву кубок у судьбины,

Чтоб не выхватил другой, —

И одним глотком великим

Выпью кубок мой до дна,

Да сгорит в огне разгула

Мощь, и пылкость, и весна!

А потом, когда иссякнет

Сила юная в груди, —

Довези меня до леса,

Там, за городом – и жди.

Тих зимою лес могучий,

Тишь под сводами его:

Бел он, убран, и разубран —

И безвестно, для кого…

Среброкудрый и холодный,

Белым таинством объят,

Он свершает Славе Божьей

Некий жертвенный обряд…

Я войду. Между стволами

Непорочный снег блестит.

Есть поверье:дивный молот

В глубине лесной сокрыт.

Из груди я сердце выну —

Словно меч, а грудь – ножны,

И в горниле у мороза

Раскалю до белизны.

И вздыму я тяжкий молот,

И застонет белый рай,

И в груди лесного эхо

Грянет откликом: Дерзай!

И под молотом нальется

Сердце крепостью, как он, —

И пойду своей дорогой,

Семикраты закален…

1903 – 1904

Перевод В. Жаботинского

ИЗ ЗИМНИХ ПЕСЕН
/Перевод Л. Яффе/

I. «Ранний холод, крик вороны…»

Ранний холод, крик вороны

В щель проникли – я проснулся,

И внезапно кто-то сердца

Вестью праздничной коснулся;

И нежданную отраду

Заронил мне в сердце кто-то,

Стал иным мой темный угол,

Луч покрыл все позолотой...

На стекле зимы узоры,

Как окошко изменилось!

За ночь, словно жезл Арона,

Целой рощей расцветилось.

Иней пальмы разукрасил,

Сосны стройные и клены, —

Вам привет, цветы из снега,

Здравствуй, лес, зимой взращенный!

Блеском утренним холодным

Темный угол обновился,

Словно к празднику приют мой

Ангел выбелить спустился...

Свет холодный, свежий, яркий

В грудь вливает страсть и силы,

Словно в сердце поселился

Ангел чистый, светлокрылый.

II. «...День вылит из инея, снега и льда…»

...День вылит из инея, снега и льда,

Как камень, застыли земля и вода,

И с ними лучи и небесная высь

В одно от дыханья мороза слились.

Мир, видно, ослаб, и в своей мастерской

Создатель ковал его мощной рукой:

Скрепляя готовый рассыпаться шар,

Он мощь свою вкладывал в каждый удар,

И тверд, как в огне закаленный металл,

Мир, скованный Богом, под молотом стал,

И в воздухе отблеск весь день не исчез

Дыханья Господня, сиянья небес,

И даль необъятна, прозрачна, светла —

В ней свет и сиянье, но нет в ней тепла.

Предела нет блеску, конца белизне —

На крышах, в кустах, на земле, в вышине,

Вокруг словно крыто все белым стеклом,

Сверкающий матовый отблеск на всем;

Как саваном, крыши покрыты совсем,

И каждая блещет, как мраморный шлем,

Блестят и играют в лучах золотых;

Как пятна, вороны чернеют на них,

По глади стеклянной тенями скользят —

То клюнут, то с карканьем вдаль улетят.

Как старец, из труб поднимается дым,

Скользя величаво кольцом голубым...

Мир вылит из стали, ясней он зари,

Таится в нем мощь неземная внутри;

От силы, скопившейся в темных стволах,

Вдруг лопаться стали деревья в лесах,

Как будто везде на земле кандалы,

Чтоб силы ее не прорвались из мглы,

И бьются, и рвутся они из оков, —

Весь шар от напора взорваться готов...

В душе сил могучих взыграла волна,

Как день этот светлый, тверда и ясна;

Растет этой силы кипучий родник,

Грозней и грозней каждый час, каждый миг.

Горишь, как в огне, задыхается грудь,

И сердцу в ней тесно, нет мочи вздохнуть, —

Все силы напор неудержный напряг;

Как поступь титана, уверен твой шаг,

И воздух вдыхаешь в себя ледяной:

Он в грудь проникает железной волной,

И льется по жилам безумная страсть,

И в сжатых руках непобедная власть,

И рвешься, почуявши в сердце грозу,

Разбить сверху небо и землю внизу!..

Бросаешься в сани... Орлами вперед

Пусть тройка в безбрежную даль понесет,

Где, словно мякина волной грозовой,

Вся страсть всколыхнется души молодой,

Где пеплом развеется мощи размах

В безбрежных неведомых людям мирах!..

III. «...В яркой упряжи сверкая…»

...В яркой упряжи сверкая,

Кони быстро понесли,

Снег копытами взрывая,

Чуть касаяся земли.

Сани мчатся по простору,

Колокольчики звенят,

Нет вокруг предела взору,

Лица радостью горят.

Словно все безумной страстью,

Жаждой жгучею зажглись,

Задыхаясь, по простору

Неудержно пронестись.

Воли, воли! О, возница! —

Даль зовет, манят лучи, —

Брось в простор меня безбрежный,

Душу по ветру помчи!

Не спроси: куда помчаться —

Все равно, вперед, вперед!

В даль, где жизнь еще трепещет,

Капля крови хоть течет!

Я питомец иешивы,

Худ и бледен я лицом,

Но во мне таятся силы,

Как зимою подо льдом.

От моей, от мнимой стужи

Веют молодости сны,

Силы новой ароматной

И невиданной весны...

Не гудите зимним гулом,

Телеграфные столбы! —

Сердце страстно рвется к жизни,

Жаждет жизни и борьбы!

Пусть рассеется унынье, —

Мир сияет красотой!

Выпьем быстро кубок жизни,

Чтоб не взял его другой,

Припадем, глотком единым

Выпьем кубок весь до дна,

В диком бешеном порыве

Страсти выльется волна,

Сердце страстью истощится,

Словно брошенное в брань,

И застынет, – в лес далекий

Понеси тогда – и стань!

Под покровом стройных сосен

Там безмолвно и мертво,

Там все чисто, величаво —

Неизвестно для кого...

Полный тайны, светлый, гордый

Лес сверкает в серебре,

Фимиам кадит он небу

На безгрешном алтаре,

Пелена сверкает снега,

Нет и пятнышка на нем,

Есть в лесу том наковальня,

В нем и молот мы найдем.

Вырву сердце я из груди,

Словно саблю из ножон,

Положу на наковальню,

И по нем удара звон

Тишь вспугнет, и с каждым мигом

Тяжким молотом сильней

Размахнусь, – и эхо леса

Мне откликнется: смелей!

Сил неведомых потоком

Сердце снова закипит,

Обновится, возродится,

Закалится, как гранит...

1903 – 1904 

Перевод Л. Яффе

«Встань, сестра моя, невеста…»

* * *

Встань, сестра моя, невеста,

Выйди в сад,

Выйди в сад —

Я пришел с приветом мая:

У меня в саду цветок

Дал росток-

Лепесток,

Первых ласточек встречая.

Рой лучей с утра у двери

Стережет

Твой приход,

Сыпля искристые ласки:

Выйди, светлая, ты в сад —

Обовьют, возродят,

И зажгут весельем глазки.

Мчат они Господню милость

На крыле

По земле,

И журчит их гомон вешний

В каждой речке: «здравствуй, май!»

Весь мой сад – зеленый рай,

Белым убраны черешни.

А в душе – цветок любви…

Выйди, глянь, благослови

Мой цветок весной твоею:

И отдам весну мою

И весной тебя залью

И цветки твои взлелею.

Выйди в девичьей красе,

С синей лентою в косе

В белой ткани, в белом зное!

Озари улыбкой сад…

Твой весенний аромат —

Словно яблоко лесное.

Мы уйдем бродить по нивам.

По горам,

По лугам:

Там сорву я незабудки,

Соберу с них жемчуг рос,

Жемчуг рос —

Ожерелье для малютки.

Соберу я сноп лучей,

Сноп лучей,

Нанизаю роз и лилий,

Блестки, золото, багрец

И сплету тебе венец

Из мерцаний, искр и пылей.

И у волн, где спят кусты,

Полный нежности, как ты, —

Ярче, радостней, чудесней

Первых ласточек весны,

Звонче лепета волны

Зазвеню я в небо песней!

1905

Перевод В. Жаботинского

ЕСЛИ АНГЕЛ ВОПРОСИТ…

– Где душа твоя, сын мой?

– Там, на свете широком, о ангел!

Есть на свете поселок, огражденный лесами,

Над поселком – пучина синевы без предела,

И средь синего неба, словно дочка-малютка,

 Серебристая легкая тучка.

В летний полдень, бывало, там резвился ребенок,

Одинокий душою, полный грезы невнятной,

 И был я тот ребенок, о ангел.

И однажды казался мир окутан дремотой,

Загляделся ребенок на бездонное небо,

И увидел малютку, серебристую тучку —

И душа упорхнула, словно горлинка, в небо

 К белой тучке прекрасной…

– И растаяла с нею?

– Нет, есть солнце в лазури!

Подхватил мою душу ясный луч милосердый,

И на крыльях сиянья долго, долго порхала

 Она бабочкой белой;

И однажды, поутру, на луче золотистом

Прилетела на землю для жемчужин-росинок

И на щечке ребенка увидала слезинку,

И был я тот ребенок, и душа моя тихо

 В той слезе утонула …

– И чрез миг испарилась?

– Нет, упала на Книгу!

Был у деда косматый фолиант обветшалый,

Меж страницами – волос бороды серебристой,

Пук оборванных нитей от молитвенной кисти,

И меж буквами пятна, пятна сала и воску —

И душа одиноко в тех безжизненных буквах

 Трепетала и билась…

– И она задохнулась?

– Нет, о ангел, запела!

В тех безжизненных буквах песня жизни таилась,

В ветхой дедовской Книге сердце вечности билось.

И душа моя пела песнь о тучке сквозистой,

О луче светозарном, о слезинке лучистой,

Об истрепанной Книге в пятнах воску и сала, —

Про любовь и про юность только песен незнала.

И куда то рвалася, и томилась о чем то,

Тосковала и ныла, словно в тесной темнице;

И однажды раскрыл я обветшалую Книгу —

 И душа улетела на волю.

И с тех пор она в мире бесприютно блуждает,

Бесприютно блуждает и не знает утехи;

И в стыдливые ночи, когда месяц родится,

Когда молятся люди над ущербом светила,

Она грезит любовью пред порогом запретным,

И стучится, прижавшись, беззвучно рыдая

 И молясь о любви…

1905

Перевод В. Жаботинского