Текст книги "Перья"

Автор книги: Хаим Беэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Около двух часов пополудни возле нас с диким визгом тормозов остановилась мобилизованная гражданская машина. Плотный слой пыли все-таки позволял разглядеть, что она покрашена в желтый цвет и что на боках у нее красуется надпись «Кодак», выполненная ивритскими и английскими буквами. Из машины выскочил военный раввин с ухоженной бородой. Его ботинки были начищены до блеска, и когда он к нам подошел, мы ощутили исходивший от него запах копченых шпрот. Весело поинтересовавшись, почему мы еще не запрыгнули в его «транзит», раввин в приступе лихорадочной активности обежал все вокруг и затоптал нарисованные нами на песке улицы и дома Иерусалима.

Оглянувшись, мы увидели, что по прочерченной нами улице Геула[446]446
  Очевидно, имеется в виду улица Царей Израилевых, главная в квартале Геула.


[Закрыть] ползет неизвестно откуда взявшийся большой черный жук.

Всю дорогу раввин, не закрывая рта, вещал о недавних сражениях. «Сейчас мы на трассе Тартур»[447]447
  Кодовое название дороги, соединявшей израильскую базу «Таса» с районом Деверсуар у точки впадения Суэцкого канала в Большое Горькое озеро, где в 1973 г. перешедшими в контрнаступление израильскими войсками было осуществлено форсирование Суэцкого канала.


[Закрыть], – сообщил он с видом отличника, которому вызванный к директору школы учитель поручил продолжить урок. Раввин рассказал, как в праздник Симхат Тора он под шквальным артиллерийским огнем пробрался на передовые позиции саперов, занимавшихся наведением понтонного моста через Суэцкий канал, и доставил солдатам свиток Торы для совершения праздничной молитвы. Передвигаясь ползком по мосту, бойцы инженерных войск каждые несколько минут сбрасывали в воду заряды, защищая возводимую переправу от диверсантов противника, а на берегу клубящийся дым и вздымаемая взрывами пыль стояли плотной стеной, которую не могли пробить ксеноновые фары на танках.

– Краса и вера, чьи они, чьи?[448]448
  Первые слова алфавитного литургического гимна, сложенного в X в. р. Мешуламом бен Калонимусом и исполняемого в ходе праздничного и субботнего богослужений многими еврейскими общинами.


[Закрыть] – пропел военный раввин, как будто он стоит на биме в синагоге во время молитвы в Симхат Тора, а затем, указав правой рукой на север, в сторону видневшихся там сквозь облако пыли строений, он спросил нас, слышали ли мы про Китайскую ферму[449]449
  Место на стыке 2-й и 3-й египетских армий в Деверсуаре, у которого израильские войска осуществили форсирование Суэцкого канала. На находившейся там до 1967 г. египетской опытной станции было обнаружено японское оборудование, и израильские солдаты, приняв японские иероглифы за китайские, дали этому месту ошибочное название «Китайская ферма».


[Закрыть]. – Там было сражение века. Нечто грандиозное, такое только в кино увидишь.

Мы с Хаимом промолчали. Вскоре наша машина подъехала к каналу, который оказался намного уже, чем мы его себе представляли, и пересекла канал по наведенному недавно мосту.

– И вот про эту сточную канаву наши начальствующие кастраты твердили нам столько лет, что она представляет собой лучшее противотанковое препятствие в мире? – с горечью произнес Хаим. – Непреодолимое препятствие, греби их раком.

Раввин бросил на Хаима строгий взгляд и сказал, чтобы он взял себя в руки, если не хочет, чтобы на него был составлен рапорт, который по окончании резервистской службы обеспечит ему тридцать пять суток в военной тюрьме вместо возвращения домой.

По прибытии в Файед нас с Хаимом передали в команду Минца.

3

Минц и в гражданской жизни занимался мертвецами, а в армии ему было поручено командовать группой, которая искала останки солдат, пропавших в бою за военно-морскую базу в Фанаре. Расстелив перед нами обклеенную пленкой топографическую карту, он провел пальцем по береговому контуру Большого Горького озера и коротко объяснил нам значение красных и синих пометок, сделанных жировым карандашом вблизи обозначенной на карте бывшей египетской базы и окружавших ее минных полей. Ко времени нашей встречи Минц успел тщательно опросить участников боя и ознакомиться с донесениями командиров, так что теперь он мог предположительно установить район, где погибли пропавшие солдаты.

На следующий день рано утром мы отправились осмотреть место боя своими глазами, а к вечеру вернулись на базу, измотанные долгим осторожным хождением по минным полям. Вечерние часы мы с Хаимом собирались провести в полковой кантине[450]450
  Армейская товарно-продуктовая лавка и буфет при ней.


[Закрыть], и я спросил Минца, не хочет ли он присоединиться к нам.

– Мне в жизни доступны удовольствия и получше сидения в собрании насмешников, поедания вафель и пустого злословия, – ответил Минц, запустив пальцы в свою седеющую бороду.

– Ну конечно, разве это может сравниться с похоронами в летнюю лунную ночь, на исходе субботы, да еще чтоб покойник был легок, как перышко, – поддел я его фразой, услышанной когда-то от Риклина.

– Ты знал реб Элие, да пребудет с ним мир? – удивился Минц. – А ведь он был мне тестем. Отец Мины, моей жены.

Знакомство с Риклином расположило командира ко мне, и он тут же попытался увлечь меня с собой в синагогу.

Синагога на базе «Нахшон» была создана в бывшем египетском оружейном складе, и Минц в свободное время беседовал там о Торе с раввинами, приезжавшими к нам на базу из всех частей и подразделений, занимавших позиции на западном берегу канала. Другую группу его собеседников составляли хабадники, прибывшие в Файед с типографским станком и офсетными пластинами, чтобы напечатать там, «в земле Гошен»[451]451
  Го́шен (Гесем) – название области в Египте, бывшей местом обитания евреев в период их пребывания в этой стране.


[Закрыть], особое издание книги «Танья»[452]452
  «Танья», или «Ликутей амарим» – главное творение р. Шнеура-Залмана из Ляд (1746–1813), основоположника хасидского направления Хабад.


[Закрыть], в соответствии с экстренным указанием Любавичского ребе, специально связавшегося со своими хасидами в Израиле по трансатлантическому проводу. Хаим терпеть не мог этих бородачей, расточавших вокруг себя запах водки и цитаты из «Цемаха Цедека»[453]453
  «Це́мах Це́дек» – название вероучительного труда р. Менахема-Мендла Шнеерсона (1789–1866), ставшее принятой формой титулования его автора, который, будучи внуком р. Шнеура-Залмана из Ляд, стал третьим по счету главой хасидов Хабада, они же любавичские хасиды.


[Закрыть]. Кровь ультраортодоксов, настаивал он ничуть не краснее крови любого другого человека и хасиды «лучше бы делали что-нибудь полезное вместо того чтобы метаться по этой несчастной земле с таким видом, будто они приехали в Кфар Хабад на празднование Девятнадцатого кислева»[454]454
  Кфар-Хабад – населенный любавичскими хасидами поселок в Израиле, основан в 1949 г. Девятнадцатое кислева, день освобождения основателя хасидизма Хабад из Петропавловской крепости, где он провел 53 дня в 1798 г. по ложному доносу одного из своих идейных противников, отмечается хабадниками как главный внутренний праздник этого хасидского направления.


[Закрыть] Отправляясь в синагогу, Минц на всякий случай прихватывал с собой полевой телефон, а мы с Хаимом тем временем сидели в «Шекеме»[455]455
  «Ше́кем» – акроним ивритского названия армейской Службы кантин и буфетов, аналогом которой в российских условиях может считаться «Военторг». Сеть торговых учреждений «Шекем» была впоследствии приватизирована.


[Закрыть] или бродили по полям аграрной полосы и покинутым садовым угодьям в пригородах Файеда, среди пустующих глиняных домов города-призрака. Заглядывали в пустые дворы и нарушали покой голубей, с шумом вылетавших целыми стаями из башнеподобных голубятен. Блуждали по плантациям манго и гуаявы, высыхавшим из-за того, что ведущий к ним пресноводный канал оказался разрушен. Над мелкими колодцами и гнилыми водосборными ямами без дела нависали жерди водоподъемных рычагов, кое-где виднелись застывшие водяные колеса. Путь перед нами изредка перебегали утка или лебедь, спешившие скрыться в придорожных кустах. Вид запустения и увядания влек нас к себе, заставляя гадать, много ли пройдет времени, прежде чем этот мираж растворится в подступившей к нему пустыне.

Возвращаясь на базу уже в темноте, мы с Хаимом закрывались в своей комнатушке и, выставляя на складной стол десятки субботних свечей, согревали их пламенем холодную ночь пустыни. Свечи на базу «Нахшон» привозили хабадники, но особого спроса на них здесь не было, и нам легко их дарили. Я варил кофе, а Хаим сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и рассказывал мне бесконечные истории двухэтажного дома, сложенного из розоватого иерусалимского камня – дома «Кумиль», в котором прошли его детство и юность. Героями этих историй были родители Хаима и их соседи. Старый фельдшер, кормивший на рассвете голубей смоченными в молоке хлебными крошками, а затем ставивший пиявок и банки дожидавшимся его посетителям. Жившие вместе бездетные брат и сестра – они затевали шумные ссоры, когда к их двери приближался сборщик муниципальных налогов, и обнимались, когда тот, испуганный, уходил. Сумасшедший мальчик, имевший нездоровое пристрастие к «кошачьим язычкам»[456]456
  Разновидность фигурного шоколада.


[Закрыть] и печенью Petit Веиrrе и столь же нездоровую привычку мочиться на прохожих с балкона. Лишенные особенной глубины, эти рассказы, основанные на детских впечатлениях Хаима, были достаточно занятны, и некоторые из них были позже записаны им и опубликованы литературным приложением к газете «Ѓа-Арец» под общим названием «Дом Кумиль».

Примерно в десять часов Минц стучал в разделявшую наши комнаты жестяную перегородку и кричал, что мы не даем ему спать. К этому он часто добавлял, что из десяти мер болтливости, отведенных этому миру, девять получили мы с Хаимом, а не женщины, как принято думать. Хаим не давал мне вступать в пререкания с Минцем и молча задувал свечи. Погрузившись во тьму, наша комната становилась таинственной и тесной, как помещение над гробницей царя Давида на Сионской горе. Мы ложились в трофейные египетские кровати с игривыми узорчатыми спинками, и Хаим завершал очередной день цитатой из столь любимого им Фогеля[457]457
  Давид Фогель (1891–1944) – писавший на иврите поэт и прозаик, уроженец Подольской губернии, жил в Западной Европе, был арестован гестапо на территории Вишистской Франции, погиб в Освенциме.


[Закрыть]:

 
Этот дом скоро останется после меня,
в нем поселится новый жилец,
знать он не будет, что прежде был я,
но теперь мы устали,
пойдем-ка спать.
 

4

Жизнь в Файеде текла в ту зиму неспешно, и даже царившая вокруг напряженность не делала наши африканские будни менее скучными. По утрам над нами пролетали вертолеты, следовавшие в юго-западном направлении, к 101-му километру[458]458
  Имеется в виду 101-й км шоссе Каир – Суэц, точка наибольшего продвижения израильских войск к столице Египта вдоль указанной автотрассы, находившаяся примерно в 30 км к западу от Суэцкого канала.


[Закрыть], где представителями израильского и египетского командования велись переговоры о разведении войск. Над вершинами Джабаль-Аттаки[459]459
  Горный район к западу от Суэца и к югу от Дженифских холмов.


[Закрыть] поднимался дым костров, извещавший о том, что наши силы уже отводят оттуда. Посреди минных полей Фанары все еще оставались ненайденные останки одного из пропавших без вести, и Минц не расставался с надеждой их отыскать. Каждое утро он начинал с повторного изучения карт, донесений и свидетельских показаний участников боя, а затем, уже в полдень, брал с собой одного из нас и снова отправлялся на местность. Однажды утром, когда Минц сидел над бумагами, зазвонил полевой телефон. Взволнованный голос потребовал, чтобы мы срочно прибыли к причалу в Фанару. Прихватив с собой меня и одного из саперов, Минц запрыгнул в машину, уверенный, что сегодня мы сможем похоронить последнего из пропавших на этой войне.

У въезда на территорию военно-морской базы нас поджидала группа напуганных резервистов. Они говорили взволнованно и постоянно перебивали друг друга, так что нам не сразу удалось понять из их слов, что именно случилось в Фанаре перед нашим приездом. Постепенно картина прояснилась. Утром на базу прибыли три тяжелых грузовика, вывозящих на север снаряжение воинской части, отводимой из Африки на Синай. Их водители захотели искупаться в озере, и хотя солдаты охраны сказали им, что купаться запрещено, поскольку береговая линия заминирована во многих местах все еще не извлеченными подводными минами, молодые водители пренебрегли этим предостережением. Вскоре после того, как они, скинув с себя одежду, бросились в воду, прогремел сильный взрыв. Двое сумели выбраться из воды, истекая кровью, причем один из них лишился ноги. Третий водитель погиб.

Миновав разбомбленную железнодорожную станцию, мы двинулись по пирсу нефтепровода.

– Там! – командовавший взводом охранения молодой лейтенант указал на открывшиеся нам с пирса заросли тростника, в которых стояли, вытянув шеи, несколько журавлей. – Там эти безумцы спустились в воду.

Первым в заросли зашел сапер с миноискателем, за ним последовал Минц, а потом на небольшом расстоянии мы с лейтенантом. Испуганные нашим появлением журавли поднялись в воздух с громкими криками, и, пролетев прямо над нами, устремились в свои неведомые дали.

Через полчаса мы извлекли из воды тело погибшего солдата. Его ноги и живот были разворочены взрывом, но голова в обрамлении кудрявых волос и темное лицо выглядели совершенно живыми.

В Файед мы вернулись уже под вечер. У входа в барак нас поджидал Хаим, нетерпеливо расхаживавший из стороны в сторону и имевший вид человека, которому не терпится сообщить друзьям важное известие.

– Едешь на север? – полюбопытствовал я, решив, что он умудрился получить отпуск.

– Ты помнишь Ледера из школы слепых? – спросил он вместо ответа.

– С чего вдруг Ледер? – проворчал я, намереваясь уйти и снять с себя наконец замаранную кровью одежду.

– Ты знаешь, что у него был сын?

Не дожидаясь моей реакции, Хаим рассказал, что в середине пятидесятых у Ледера родился в Реховоте ребенок. В свидетельстве о рождении он был записан как Йосеф Поппер-Ледер, но впоследствии его мать поменяла фамилию ребенку, и тот вступил в жизнь под именем Йоси Шелах.

Мы с Минцем смотрели на Хаима с недоумением.

– Мой тесть реб Элие, да пребудет с ним мир, рассказывал мне когда-то, что Довид Ледер собирался завалить Суэцкий канал мешками с землей, чтобы помочь туркам в их войне с англичанами, – задумчиво произнес Минц. – Но я все-таки не понимаю, с какой стати ты сейчас морочишь нам голову историями времен Метушелаха[460]460
  Метушелах (Мафусаил) – один из патриархов допотопного человечества.


[Закрыть].

– Это его вы сегодня вытащили в Фанаре.

Хаим протянул нам документы Йоси Шелаха, обнаруженные следователями военной полиции в осиротевшей кабине его грузовика и переданные ими представителю похоронной команды на базе «Нахшон».

И так, подобно большинству человеческих грез, эта история обрела свое завершение в смерти.

Об авторе

Хаим Беэр (Рахлевский, р. 1945) начал свой путь в литературе в шестидесятых годах, но именно роман «Перья» (1979) сделал его одним из самых заметных израильских писателей. Вместе с написанными позже романами «Время подрезки» (1987) и «Узы» (1998) данное произведение составило автобиографическую трилогию, посвященную взрослению иерусалимского мальчика в весьма необычной среде, на фоне важных исторических событий. Перу Хаима Беэра также принадлежат снискавшие популярность романы «Перед Местом» (2007), «Куда идет дух» (2010), «Их новые мечтания» (2017) и «Возвращаясь из долины Рефаим» (2018). Другим направлением литературной работы Беэра является жанр художественного исследования, к которому относятся его произведение «Их любовь, их ненависть: Бялик, Бреннер, Агнон, история отношений» (1987) и сборники литературоведческих эссе «Из воспоминаний книжного червя» (2011) и «Прерывистое путешествие» (2019).

Хаим Беэр является лауреатом нескольких престижных литературных премий, его произведения переводились на английский, итальянский, немецкий и нидерландский языки, по роману «Перья» в 1987 году тель-авивским Камерным театром был поставлен спектакль.

«Перья» Хаима Беэра – грандиозный гобелен, сотканный из воспоминаний мальчика, уроженца ортодоксального района Иерусалима. Обрамление романа – военный опыт взрослого мужчины, солдата, служащего в похоронной части на Суэцком канале. – Гленда Эйбрамсон

Хаим Беэр похож на героя своего романа – подростка, пытающегося сохранить в условиях современного Израиля долю причудливого упрямства более ранних европейско-еврейских утопистов. Для «Перьев» характерна сугубо еврейская, по мнению Сола Беллоу, черта: «Смех и трепет так странно смешаны, что нелегко определить отношения между ними». – Рут Вайс

Великолепная проза Беэра, умело направляемая безграничной честностью и безошибочной любовью, доверяет прошлому – при всей непредсказуемости его итогов – больше, чем будущему, которое опирается на забвение. – FORWARD