Текст книги "Перья"

Автор книги: Хаим Беэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Руки вверх, вонючий араб! – прокричал старший из братьев, шмыгнув сопливым носом.

Хранившиеся Ледером сувениры.

– Дети хотят, чтобы уже наступил Пурим, – извиняющимся тоном сказала женщина, вернувшаяся ко мне с маленькой девочкой на руках. – Почему ты стоишь в прихожей? Заходи в комнату, ты ведь, наверное, из сил уже выбился, таскаясь по квартирам и взбираясь по лестницам. Как тебя принимают? Заходи, я налью тебе горячего какао.

В комнате на стене висел гобелен в толстой позолоченной раме: пара влюбленных в лодке, плывущей по озеру ночью, при полной луне. Под ним на буфете, между блюдом с апельсинами и недовязанной безрукавкой, стояла статуэтка в виде зеленой руки, держащей розовый цветок из креповой бумаги, стебель которого представлял собой геодезическую рейку. В этой статуэтке я узнал символ выставки «Покорение пустыни», прошедшей недавно во Дворце нации.

– Амихай и Амикам, чтобы тихо здесь было!

Шикнув в сторону кухни, женщина принялась укачивать девочку, разбуженную криками братьев. Она купит у меня две коробки свечей, для себя и для своей свекрови. Пока женщина искала деньги в кошельке, в комнату вошел плачущий мальчик в куфии.

– Амихай сказал, что отрежет мне пипиську и засунет ее мне в рот, потому что так надо делать со всеми злыми арабами.

– Амикам, мальчик ты мой хороший, – женщина привлекла ребенка к себе, сняла куфию с его головы и залюбовалась бархатным икалем[427]427
  Икаль – обруч черного цвета, удерживающий куфию на голове.


[Закрыть].

Я спросил ее, не приходилось ли ей случайно встречать наследников прежнего жильца этой квартиры.

– Ты его родственник? – спросила она с опаской, уже сожалея, что пустила меня за порог. Куфия и икаль выпали у нее из рук, и она задвинула их ногой под диван.

Я поспешил успокоить ее, сказав, что Ледер был дальним знакомым моих родителей и что у нас дома испытывают праздное любопытство в связи с вопросом о том, остались ли у него родственники.

Женщина покрутила головой в знак того, что о родственниках Ледера ей ничего не известно. Владелец квартиры сдал им ее за «ключевые деньги»[428]428
  «Ключевые деньги» или «деньги за ключ» (дмей мафтеах, ивр.) – форма бессрочной аренды квартиры, при которой жилец единовременно выплачивает владельцу квартиры примерно 60 % ее рыночной стоимости и затем платит ему определенную месячную плату. Как правило, эта форма аренды не предполагает права наследования для родственников жильца.


[Закрыть], сообщив, что они могут невозбранно пользоваться вещами, оставшимися в квартире, поскольку ее прежний жилец был одинок и умер, не оставив потомства. Вселившись в квартиру, новые жильцы с огорчением обнаружили, что находившаяся в ней мебель вконец развалилась, а одежда в шкафу изъедена молью. Ее бедный Альберт – женщина бросила любящий взгляд на фотографию усатого военного, вставленную в заполненную цветным эйлатским песком бутылку из-под газированной воды, – трудился целых три дня, вынося этот мусор на улицу.

– Вот единственное, что нам осталось от прежнего жильца, да пребудет с ним мир, – женщина указала мыском мягкой домашней тапки на выбивавшиеся из-под дивана кисти куфии. – Это да еще медаль и шапка пограничника. Правда, Анатэле?

Слегка подбросив плачущую девочку, женщина добавила, что ее старшие дети отказались расстаться с этими предметами, хотя сама она опасалась, что они «полны заразных болезней».

– А куда подевались книги?

– Ты религиозен? – женщина посмотрела мне на затылок, желая проверить, ношу ли я кипу. – В комнате, которая стала у нас детской, мы нашли две полки с книгами. Почти все они были на иностранных языках. Отец у меня почтальон, он читает на семи языках, и мы позвали его проверить, нет ли среди них книг священных. Он таких не обнаружил, и тогда Альберт вынес книги, вместе со всеми тряпками, на пустырь возле «Бейт ѓа-Дегель».

6

Пустырь, на который выходили окна больницы, превратился со временем в свалку всяческой рухляди. Туда свозили старую мебель, сгнившие деревянные ящики, сломанные дорожные катки. Там, возле черного портновского манекена Багиры Шехтер, треногу которого уже оплетала трава, я нашел на следующий день кучу принадлежавших Ледеру книг.

Выпавшие в начале зимы дожди сильно попортили их. Тканевые и кожаные переплеты разбухли и полопались, и в проступившем наружу картоне стали видны использовавшиеся переплетчиками листы венских газет начала века. Намокшие листы слиплись и затвердели, из-за чего книжные блоки превратились в бумажные кирпичи. Я стал рыться в найденной куче, подобно шакалу, обнюхивающему остатки обглоданной львом туши.

Под книгами обнаружился коричневый бумажный пакет. Его нижняя сторона сгнила в кишевшем земляными червями и медведками грунте, но хранившиеся в пакете тетради уцелели, только их отсыревшие красные обрезы сделались розовыми. «Основной закон (Конституция) линкеусанского государства» – было написано почерком Ледера на первой странице лежавшей сверху тетради. Увы, кроме социальной программы-минимум, которую Ледер переписал из книги Поппера-Линкеуса, нескольких опытов перевода на эсперанто и многочисленных набросков герба будущего линкеусанского государства, в тетрадях ничего не было.

Неподалеку оттуда, в набитом сгнившими водорослями чреве матраца, я отыскал групповой фотоснимок, запечатлевший руководителей ультраортодоксальной общины Иерусалима у входа во дворец Верховного комиссара. В их числе были отец Ледера и первый муж Аѓувы Харис. Лица на фотографии почти полностью стерлись под воздействием влаги, и когда я поднес ее к лицу в надежде получше разглядеть изображение, мне в нос ударило резким противным запахом.

Рядом с фотопортретом нашелся голубой конверт авиапочты, лежавший некогда перед Ледером на массивном деревянном столе в читальном зале библиотеки «Бней Брит». Надпись на конверте, сделанная красивым мелким почерком доктора Швейцера, была размыта дождем, а самого письма, содержавшего вежливый отказ знаменитого эльзасского врача, в конверте не оказалось. И только цапли, сидевшие на ветвях африканских деревьев где-то в джунглях Габона, пялились на безголовый манекен, как будто угрожая расклевать ему грудь.

7

Скупые сведения о последнем периоде жизни Ледера случайно дошли до меня по прошествии недолгого времени, в день свадьбы моего двоюродного брата.

Шалом, сын дяди Цодека, пошел служить в армию и стал инспектором по надзору за соблюдением кашрута на базе военного транспорта возле Рош-Пины. С тех пор дядино лицо помрачнело, и он постоянно твердил сыну:

– Хит зих фун файер ун фун васэр, фун тверихэр ун фун цфасэр.

В переводе с идиша это означает: «Остерегайся огня и воды, жителей Тверии и жителей Цфата». В подкрепление своих слов Цодек рассказывал сыну-солдату историю цфатского вора, продавшего иерусалимскому торговцу вагон сыра в жестяных баках. И что же? С получением товара обнаружилось, что в запечатанных баках находятся камни.

Худшие предчувствия дяди Цодека оправдались: его сын попал в сети, расставленные цфатской девушкой. Поначалу дядя затыкал себе уши, потом угрожал, что выпьет пятьдесят девять таблеток люминала или прыгнет средь бела дня с крыши здания «Дженерали», чтобы весь город проникся презрением к сыну, ослушавшемуся своего отца. Но когда влюбленные пригрозили в ответ, что уедут в Австралию, если их счастью станут чинить препятствия, дядя Цодек подчинился судьбе.

Тут, однако, возник вопрос, где быть свадьбе, поссоривший Цодека с будущими сватами.

Дядя говорил, что, в отличие от своего сына, он еще не рехнулся и потому не потащится в заштатный городишко на севере. В то же время родители невесты объявили дочери, что обязанность паломнического восхождения в Иерусалим утратила силу с разрушением Храма. Спор удалось разрешить с помощью хайфского раввина, о котором дядя мне заговорщицки сообщил, что он родился в Иерусалиме и учился в ешиве «Эц Хаим». Раввин постановил, что свадьба состоится в Афуле, на полпути между Иерусалимом и Цфатом.

Моя мать, злившаяся на брата из-за дедовских книг, искала повод уклониться от поездки в Афулу, и таковой представился ей за три дня до свадьбы, когда я заболел краснухой. Как бы странно это ни звучало, моя болезнь обрадовала ее, однако отец настоял на ее обязательном присутствии на свадьбе.

– Грязное белье будешь стирать со своим братом в Иерусалиме, а на свадьбу его сына ты поедешь.

Произнеся эту фразу, отец пригрозил, что, если мать не поедет с ним в Афулу, они встретятся с ней на следующий день в приемной раввината с заявлением о разводе. Смирившись со своей участью, мать отправилась к Багире Шехтер, чтобы та немного расширила ей выходной костюм – тот самый, который она шила, когда обнаружилась моя дружба с Ледером. Вернувшись от портнихи, мать сообщила, что госпожа Шехтер придет к нам во вторник и будет ухаживать за мной, пока они с отцом не вернутся.

– Он давно взрослый парень, а ты к нему няньку зовешь, – с усмешкой сказал отец. – У деда в его возрасте уже было двое детей. Или ты хочешь невесту ему сосватать? Тогда подбери кого-нибудь помоложе и покрасивее, чем эта дуреха, не умеющая ни сшить, ни распороть.

В его словах заключалась острота, связанная с характерной для идиша двусмысленностью слова «пороть»[429]429
  Глагол «цу трэнэн» имеет в идише, наряду со значением «распарывать швы», «рвать», жаргонное значение «совокупляться».


[Закрыть].

Мать на протяжении многих лет пользовалась услугами Багиры Шехтер. Два-три раза в год, едва открыв утром глаза, я видел, как Багира хлопочет вокруг моей матери, стоящей столбом посреди комнаты и облаченной в сметанные на скорую руку куски ткани. Багира быстро чертила мелом пунктирные линии, зауживала талию, подкладывала в плечи ватные подушечки, казавшиеся мне похожими на пирожки, и при этом полным булавок ртом рассказывала о своем пребывании в Гумат-ѓа-Таним (название этого места она произносила по-арабски, Хур-аль-Уауи). Недолгий халуцианский[430]430
  Халуцианский, от халуц (букв. «пионер», «находящийся в авангарде», ивр.) – активный участник еврейского заселения и освоения Эрец-Исраэль.


[Закрыть] период своей жизни Багира провела в болотах долины Хефер[431]431
  Долина Хе́фер – центральная часть Шаронской (Саронской) долины, между приморскими израильскими городами Хадера на севере и Нетания на юге. До начала заселения евреями в начале 30-х гг. XX в. эта местность была заболочена и изобиловала малярийными комарами.


[Закрыть] в составе молодежной группы, проходившей совместную подготовку к работе на земле, и этот эпизод завершился для нее малярией. С тех пор Багира усвоила на всю жизнь манеру выкладывать заплетенные косы венцом и решительный атеизм. Когда мы вставали после обеда из-за стола, она смахивала прилипшие нитки со своей кофты, допивала кофе из чашки, стоявшей перед ней на швейной машинке, и объявляла, что религиозные люди не понимают, как много они теряют, отказывая себе в удовольствии запить гуляш чашечкой кофе, заваренного на молоке.

Примерно через год после исчезновения Ледера – возможно, однако, что лишь я один обратил внимание на это совпадение, – Багира сняла эмалевую табличку с двери своего дома, завила себе волосы, покрасила их в платиновый цвет и устроилась на работу в ресторан Фефермана на улице Яффо. Выглядела она теперь как актриса немого кино, и дети, проходившие задними дворами домов Валеро[432]432
  Валеро – известная сефардская семья, поселившаяся в Иерусалиме в начале XIX в.


[Закрыть], заглядывали в выходившие туда окна ресторана, любовались на густые кудри Багиры (она смотрелась в кухонном чаду настоящей колдуньей) и пели ей серенаду про Чарли Чаплина, поджидающего ее у кинотеатра «Эдисон». Хозяину ресторана приходилось прогонять их оттуда – когда крепким словом, а когда и ведром воды.

В облаке дешевого парфюма, с шеей, раскрасневшейся от долгого сидения под аппаратом для сушки волос, Багира появилась у нас дома, чтобы скрасить мне одиночество в день свадьбы моего двоюродного брата.

– Красота, все уже уехали! – обрадовалась она царившей у нас тишине.

Сняв каракулевую шубу и сбросив с ног туфли на тонких высоких каблуках, Багира подошла к моей постели.

– Какой ты бедненький, лапочка. Можно мне посмотреть твой красный животик?

С этими словами гостья приподняла край одеяла, желая проверить, остались ли на моем теле следы краснухи.

– А теперь маленький поцелуйчик.

У меня побежали мурашки по коже от короткого бархатного прикосновения ее теплых крашеных губ.

Сумочка у Багиры была из змеиной кожи, в тон таким же туфлям. Вытащив из нее колоду карт, гостья спросила, умею ли я играть в ремик. Получив утвердительный ответ, она сдала карты и положила оставшуюся стопку рубашкой вверх на одеяло. После этого Багира уселась передо мной, раздвинула ноги и положила свои ступни на кровать. Пальцы ее ног шевелились, словно они жили своей самостоятельной жизнью, их покрытые алым лаком ногти пылали сквозь прозрачные шелковые чулки.

– У тебя есть подружка? – как бы невзначай спросила Багира, разглядывая свои развернутые веером карты. Ее теплые ступни мягко коснулись под одеялом моей ноги и стали медленно гладить ее. – Играй уже, чего ты дожидаешься?

Багира торопила меня с деланым раздражением, а пальцы ее ног тем временем терлись о мои чресла. Во рту у меня пересохло, в висках билась кровь, перед глазами бесцельно смешались черные пики и красные червы.

– Мой сладкий, – хрипло проворковала Багира, ныряя под одеяло. – Давай-ка посмотрим, что случилось с нашим миленьким джокером, не запропастился ли он куда-нибудь.

Карты посыпались на пол.

Позже, когда мы сидели в кухне за ужином, который мать заботливо оставила нам в холодильнике, Багира откровенно поведала мне горестную историю своих отношений с Ледером.

– Я безумно боялась голода, – сказала она, сдирая красную фольгу с вафли в шоколаде. – А он не мог сдвинуть свою задницу с места, чтобы честно заработать себе на пропитание.

– Он работал сборщиком пожертвований для школы слепых, – возразил я.

Багира, усмехнувшись, ответила, что Ледер даже и часа в день не работал.

– И вообще, откуда ты взял, что он собирал пожертвования для школы слепых?

По ее словам, Ледер коварно присваивал даже те небольшие деньги, которые ему удавалось собрать в помощь несчастным детям.

– Все его безумства я сносила безропотно, – сказала она, протягивая мне надкушенную вафлю. – Пошила форму для его идиотской армии, этот френч и зеленые штаны, да еще и ткань на свои деньги купила. Одолжила ему свой запасной манекен, а он мне, между прочим, иногда бывал нужен. И что же? Ледер мне его потом так и не вернул, сколько я ни просила. Ах, да что там… Трусы его грязные стирала, по два-три раза в неделю готовила ему белковую вегетарианскую пищу, чтобы он грешным делом не ослабел. Ну и в том, что мужчины любят больше всего, ему не отказывала. Хотя отменным стрелком он, конечно, не был.

Багира поправила на себе халат моей матери и взглянула на меня, желая удостовериться, что я понял ее слова.

– Лучшие годы жизни ему отдала.

Теперь она уже плакала, и я погладил ее мокрые теплые щеки.

– Мой любимый мужчина, – засмеялась она сквозь слезы. – Ты еще таким любовником станешь, что все девки будут за тобой бегать. Только вот Багира тогда уж состарится и сморщится вся, если вообще не помрет.

– Зачем он тебе был нужен? – спросил я, стараясь отвлечь ее от мыслей о смерти и старости.

– Мордехай? Я ребенка от него хотела родить, да поздно уж было.

Теперь Багира мечтала только о том, чтобы состариться рядом с приличным человеком, имеющим постоянную зарплату. Ради этого она оставила ремесло портнихи и пошла работать в ресторан, где рассчитывала стать официанткой и познакомиться с кем-нибудь из вдовцов или старых холостяков, посещающих заведение в полуденные часы, но жестокосердный хозяин упорно держит ее на кухне, где она растрачивает остатки здоровья и портит себе кожу. И никакие просьбы не помогают. Только кухня.

– Ты теперь Ледера ненавидишь?

– Ненавидеть мертвого человека? Ненавидела я его, когда до меня дошел слух, что он жену себе взял.

Багира трижды ездила навещать Ледера, поднималась через кустарники и запустевшие сады по тропе, ведущей от Реховота к дворцу богатого эфенди, в котором после Войны за независимость разместилась психиатрическая больница, но повидать своего дружка ей так и не удалось. В ее первый визит, когда она добралась до больницы, промокнув до нитки под проливным дождем, Ледер спал беспробудным сном под воздействием успокоительных. Во второй раз Багира не обнаружила Ледера в палате, и в секретариате ей сообщили, что состояние больного Ледера Мордехая настолько улучшилось, что его посылают теперь на работы по мелиорации в один из соседних мошавов, где он в данный момент и находится. А в третий раз – здесь голос Багиры сделался злым – она уже под навесом автобусной остановки встретила группу пациенток больницы, шумно игравших там в дочки-матери, и женщины сообщили ей, что она опоздала на свадьбу иерусалимского Моти, состоявшуюся вчера в Нес-Ционе. Главврач, которого ей удалось отыскать в кабинете физиотерапии, добавил к этому, что в случае с пациентом Ледером он и его коллеги увидели несомненный благотворный эффект своих профессиональных усилий, что вообще-то случается в психиатрии исключительно редко.

Весь обратный путь до шоссе Багира прошла, непрестанно рыдая. Водители попутных машин несколько раз предлагали подвезти ее до перекрестка, но она отказывалась от их предложений. Тогда же Багира поклялась себе, что Ледер перестал существовать для нее, однако два года спустя нарушила свой обет.

Вскоре после скандальной акции, учиненной Ледером на крыше его дома, к Багире зашла госпожа Берлинер, работавшая на добровольных началах в расположенной у въезда в Иерусалим психиатрической больнице. Она сообщила Багире, что Ледер постоянно упоминает ее имя и, судя по всему, хочет ее видеть. Почувствовав, что Багира колеблется в связи с этим приглашением, деятельная госпожа Берлинер дала понять, что врачи находят состояние Ледера внушающим абсолютное отчаяние.

Ледер безостановочно говорил во все время визита Багиры. Он проклинал «черную пиявку», отравившую ему жизнь, вспоминал, как она вылила прокисшее молоко, из которого можно было сделать простоквашу или творог, как она выбрасывала засохший хлеб, из которого во всяком приличном доме приготовили бы сухари или сухарную крошку для панировки. Жена, пожаловался Ледер Багире, высмеяла его, когда он отказался выбрасывать мусор и объявил, что будет готовить из него компост по рецепту, которым с ним поделился фермер-веган из мошава Нахалат-Йеѓуда[433]433
  Мошав – кооперативное поселение, но не коммуна, в отличие от кибуца. Созданный в 1913 г. мошав Нахалат-Йеѓуда превратился в 1988 г. в один из кварталов города Ришон-ле-Цион.


[Закрыть]. В конце концов она сбежала из дома, когда Ледер воспротивился покупке второго примуса, сославшись на то, что кипятить белье можно и во дворе, на костре из веток.

– Этой йеменке со Двора смерти[434]434
  Персонаж романа обыгрывает ивритское название йеменской области Хадрамаут, звучащее на иврите как Хацарма́вет и дающее возможность интерпретации «Двор смерти».


[Закрыть] доставало наглости утверждать, что я примитивнее, чем пещерные люди!

Взвинтив себя слезными жалобами, Ледер стал биться головой об стенку, и Багира не смогла его остановить без помощи дежурного санитара.

В ее следующий визит Ледер, таясь от персонала, прошептал ей на ухо, что через несколько месяцев разразится такой голод, что люди «будут умирать как мухи, прямо на улицах». Бен-Гурион знает об этом, но скрывает правду от народа. Мало того, по его указанию земледельцы уничтожают свежие фрукты и овощи, чтобы не допустить снижения цен.

– Излишки сельскохозяйственной продукции. – со злостью процедил Ледер сквозь зубы.

Он поведал Багире о том, что называл самым страшным зрелищем в своей жизни. Вблизи садовых плантаций под Нес-Ционой фермеры высыпали на землю из грузовиков апельсины и грейпфруты, после чего дорожный каток несколько раз прошелся по цитрусовым, превратив их в грязную оранжевую массу. В довершение всего фермеры прислали подростков с канистрами, заливших эту кашу керосином.

– Люди будут умирать как мухи, прямо на улицах, – повторил Ледер.

Он вывел Багиру во двор и показал ей место за кипарисами, у высокого каменного забора, отделявшего территорию больницы от шумной улицы Яффо. Там у Ледера был тайник, где он хранил пищу, выносимую им тайком из столовой. В следующий раз, когда Багира придет навестить его, попросил Ледер, пусть она принесет ему несколько упаковок сухарей, сухие финики и орехи.

Неделю спустя Ледер уже находился в одиночной палате, и Багире пришлось разговаривать с ним через зарешеченное окошко в двери. Санитары нашли его тайник, рассказал он, залили керосином и подожгли.

– Безумцы, что мы будем делать, когда придет голод! – жалобно восклицал Ледер. – Что мы будем делать, когда придет голод!

А еще через два дня Ледер был найден повесившимся в своей палате.

Багира раздавила ползавшего по блюдцу с сахаром муравья и сказала, что такова же и цена человеческой жизни.

– То, что ты видишь перед собой, это и есть жизнь, – с этими словами Багира погладила меня по щеке. – Ничего другого нет, ни наверху, ни внизу. Что видишь, то и есть!

– А правда, что у него родился сын? – Я все еще был столь глуп, что пытался вернуть ее к Ледеру.

– Правда, любимый мой, состоит в том, что то, что мы видим, это и есть жизнь.

Повторив в третий раз свою философскую максиму, Багира распахнула халат моей матери, наброшенный ею на себя прежде. Затвердевшие бурые соски и темные волосы внизу живота выделялись на белизне ее тела.

– Не возражаешь против еще одной партии в ремик? – с этими словами Багира обняла меня за талию и увлекла в комнату, к постели моих родителей.

Глава тринадцатая

1

Здесь рассказанной мною истории было предначертано завершиться.

Визит Багиры Шехтер, проливший неожиданный свет на фигуру Ледера, поставил последнюю точку в истории моей дружбы с главным героем этого повествования и возвестил начало новой дружбы, которая никому не может быть здесь интересна.

Но, как говаривала Аѓува Харис, лучшая подруга моей матери, связи между людьми подобны экземе. Требовательные, беспокоящие, занимающие тебя с утра до вечера в одно время, в другое они становятся вялыми и даже оставляют тебя в покое на долгие годы, но совершенно избавиться от них человек не может, пока жив. Так же и история моей дружбы с Ледером, которой, казалось, пришел конец где-то во второй половине пятидесятых годов, внезапно напомнила о себе в конце Войны Судного дня, высвеченная слепящей молнией еврейской судьбы, за которой обязательно следует долгий раскат грома.

2

Со времени чувственной иерусалимской ночи прошло чуть меньше двадцати лет, когда некоторые из героев собрались на финальную встречу, расхаживая, словно лунатики, по желтым полям аграрной полосы на западном берегу Суэцкого канала[435]435
  Основная часть территории Египта, занятой израильскими войсками на африканском берегу Суэцкого канала, представляла собой пустыню, но параллельно Суэцкому каналу там проходит пресноводный оросительный канал, вдоль которого имеются значительные сельскохозяйственные угодья, в силу чего прилегающая к нему зона получила у израильтян название «аграрная полоса». Вся занятая территория к западу от Суэцкого канала называлась Африкой, и израильские войска оставались там до 25 февраля 1974 г.


[Закрыть]. Неведомая им сила вела их к удивительной развязке, способной наделить смыслом некоторые из пережитых ими событий.

Хаима Рахлевского я встретил в свой первый день на Синае.

Весь предыдущий месяц, пока бушевала война, я находился в Западном Негеве, на временном военном кладбище возле кибуца Беэри. С юга туда днем и ночью прибывали грузовики, из которых выгружали тела погибших в боях, а мы копали для них длинные могилы в лессовом грунте. Когда поток грузовиков прекратился, наш командир решил, что мы с Лейбовичем отправимся в Африку и поможем похоронным командам переднего края, которые теперь искали останки пропавших в боях, прочесывая поля недавних сражений.

Под вечер мы оба прибыли к южному выезду из Рафиаха, где у перекрестка Авшалом к отправке на базы в центральной части Синая готовилась транспортная колонна из грузовиков, автобусов и автоцистерн. Вблизи точки сбора возвышалась пальма, за которой ухаживали даже в эти безумные дни. В ее корнях несколько лет назад были найдены останки Авшалома Файнберга, одного из подпольщиков НИЛИ, и в газетах писали тогда, что пальма выросла из косточки финика, находившегося в кармане у Авшалома, когда он был убит[436]436
  НИЛИ – акроним ивритского названия подпольной организации «Не́цах Исраэль ло йешаке́р» («Вечный Израилев не обманет»), действовавшей в турецкой Палестине в 1915–1917 гг. как агентурная сеть британской разведки. Авшалом Файнберг был убит, предположительно бедуинами, при попытке пробраться на контролировавшийся англичанами Синай 20 января 1917 г. Его останки были обнаружены вскоре после Шестидневной войны и перезахоронены на горе Ѓерцля в Иерусалиме в ноябре 1967 г.


[Закрыть]. Теперь стоявший у дерева военный полицейский указал нам автобус, который следовал в «Тасу»[437]437
  В то время – крупная израильская военная база у пересечения шоссе, ведущего со стороны египетской Исмаилии в глубь Синая, с параллельной Суэцкому каналу рокадной дорогой.


[Закрыть].

Набитый людьми автобус напоминал курительную комнату. Его пол был усыпан окурками, апельсиновой кожурой и обрывками газет, уже прочитанных пассажирами, большинство из которых составляли резервисты, возвращавшиеся на Синай после короткого отдыха в Израиле – они еще в полдень отправились в путь от сборного пункта в Яд-Элияѓу[438]438
  Район в восточной части Тель-Авива.


[Закрыть]. Увидев огромную бороду Лейбовича и его привычные к виду мертвых глаза, солдаты затихли.

– Учитель наш, иди скорее сюда! – обратился к Лейбовичу с задней скамьи солдат, говоривший с заметным персидским акцентом. – Тут рядом со мной Моше сидит, у него мертвец между ног болтается.

Грянувший смех развеял повисшее в воздухе напряжение, пассажиры вернулись к своим громким бессодержательным разговорам, а некоторые стали кидать друг в друга цветастыми шерстяными шапками, ставшими в ту пору для резервистов неофициальным отличительным знаком. Но когда двинувшаяся в путь колонна нырнула в раннюю тьму пустыни, разговоры быстро утихли, почти все пассажиры уснули. Автобус трясло на дороге, асфальтовое покрытие которой во многих местах пересекали песчаные дюны, а затем, по мере нашего продвижения в глубь Синайского полуострова, на ней стали все чаще появляться следы недавних египетских бомбардировок. На крутых поворотах фары ненадолго освещали обочину, и в их плоских лучах можно было разглядеть сброшенную гусеничную ленту, сиротливо покоившуюся на песке танковую башню, груду снарядных ящиков и уже наполовину занесенные песком остовы сгоревших машин.

В «Тасу» мы приехали поздней ночью. Заспанный сержант военного раввината вышел, застегивая штаны, из комнаты, надпись на которой свидетельствовала, что она принадлежит девушке-сержанту, ведающей вопросами социальной помощи военнослужащим. Он провел нас к заброшенного вида бараку у самого края лагеря и сказал, что там уже спят двое из похоронной команды. Эти прибыли из «Рефидим»[439]439
  Библейский топоним, использовавшийся как название израильской авиабазы, находившейся в районе Бир-Гафгафа в центральной части Синая в 1967–1980 гг.


[Закрыть], а завтра, добавил сержант, должна, с Божьей помощью, подоспеть машина из «Нахшона» – так была названа база, созданная недавно в Файеде, на западном берегу Большого Горького озера, – с которой мы и отправимся в Африку.

В помещении стоял запах мужского сна, давно не стиранного белья и ружейного масла. Лейбович, включив фонарик, стал устраивать себе постель. В углу, у перегородки из прессованной стружки, я разглядел наших завтрашних спутников. Свернувшись в спальных мешках, поверх которых были наброшены армейские одеяла, они спали на голом бетонном полу. Лейбович вышел на улицу помолиться маарив, вернулся через четверть часа и вскоре заснул, а я опять пролежал без сна почти до рассвета, как было со мной во все ночи, проведенные вблизи быстро растущего кладбища у кибуца Беэри. Прислушиваясь к монотонному стуку маленького электрогенератора, я смотрел через забранное сеткой окно на ясное, замершее южное небо и силился угадать невидимое движение планет. Около полуночи генератор внезапно умолк, в комнате воцарилась тишина, которую изредка нарушали шум далекого истребителя, обозначавшего в небе свой одинокий маршрут проблеском красных и зеленых огней, и кашель моих соседей, звучавший, когда кто-то из них переворачивался во сне.

Вскоре после того, как фосфоресцирующие стрелки часов показали два, из угла раздался голос говорившего во сне человека – голос ребенка, зовущего свою мать. Мысль о том, что я уже слышал этот голос однажды, заставила меня вздрогнуть. Когда и где это было? Не в тот ли далекий, почти стершийся из моей памяти полдень, когда мы с матерью, застигнутые на улице внезапным обстрелом, нашли убежище в квартире Рахлевских и лежали там на полу, прислушиваясь к разрывам снарядов, а рядом с нами прятался под кроватью Хаим? Крупные южные звезды заплясали у меня перед глазами, как пьяные, и я заставил себя отогнать догадку, причиной которой, так я насмешливо себе говорил, стала моя накопившаяся усталость.

На рассвете мы проснулись от крика и все разом высунулись из-под своих одеял. Тот, чей голос я слышал ночью, бился в углу в своем спальном мешке, пытаясь вырваться из акрилового савана. Лежавший неподалеку Лейбович встряхнул парня и погладил его голову. Тот открыл глаза и обвел испуганным, смущенным взглядом лица незнакомых ему людей, а потом снова откинул голову на служившее ему подушкой сложенное одеяло. Лейбович достал из своего мешка бутылку «777», протянул ее парню и посоветовал ему сполоснуть лицо коньяком. Встретив недоуменный взгляд, бородач продемонстрировал, как это делается, внешне уподобившись выбравшемуся из лесной чащи сатиру.

– Сны пустое рассказывают[440]440
  Зхарья (Захария), 10:2. Полностью этот стих звучит так: «Ибо терафимы вещали тщетное, и чародеи видели ложь, и сны пустое рассказывают, суетой утешают, поэтому бродят они, как овцы; кричат, не имея пастыря».


[Закрыть], – успокоил его Лейбович. – Вот помолимся и сделаем тебе исправление сна[441]441
  Описание этого обычая приводится в Талмуде, трактат «Брахот», 55б.


[Закрыть].

Измученный кошмаром парень выбрался из спального мешка подобно змее, сбрасывающей с себя старую кожу, и сказал, что он когда-нибудь сойдет с ума от всего, что ему довелось увидеть в «Рефидим», в огромном авиационном ангаре.

Это был Хаим Рахлевский.

После молитвы Лейбович поставил три пустых снарядных ящика в ряд, а перед ними – еще один. На отдельно поставленный ящик он посадил Хаима, а мы с ним и с прибывшим из «Рефидим» резервистом уселись напротив.

– Я видел хороший сон! – произнес Хаим семь раз, заглянув в молитвенник.

– Ты видел хороший сон! – эхом вторили мы ему.

После этого Лейбович направился к группе техников, возившихся вокруг неисправного танка, и стал выяснять, кто из них еще не накладывал сегодня тфилин, а Хаим, рассмеявшись, сказал, что совершенное нами действо есть суета и томление духа и что помочь ему оно может как мертвому припарки. В «Рефидим» ему пришлось ряд за рядом выкладывать на пол авиационного ангара мертвые тела, накрывать их пропитанными кровью, забрызганными человеческим мозгом армейскими одеялами. С тех пор, признался Хаим, его мучают жестокие кошмары, причем один сон приходит к нему перед рассветом почти каждую ночь.

Снилось же ему, что мы совершаем с классом экскурсию в Бейт-Гуврин[442]442
  Бейт-Гуврин – район в центральной части Израиля, в предгорьях Иудейских гор, место нахождения одноименного Национального парка, который составляют несколько археологических комплексов, ныне имеющих статус объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.


[Закрыть], пробираемся между живыми изгородями из плодоносящей сабры[443]443
  Сабра – вид кактусовых растений, известен также под названиями индийская опунция или индейская смоква.


[Закрыть], уклоняемся от встреч с маленькими арабскими пастухами, собирающими свои стада на полях, заросших высокими, копьеобразными цветами дримии. Наша обувь побелела в известняковой пыли, одежда изодрана колючками. Наступают сумерки, и ртутные фонари, вроде тех, что используются для освещения перекрестков, бросают оранжевый свет на холмы Мареши[444]444
  Древний город, упоминаемый в ранних библейских книгах. После разрушения Иерусалима в 586 г. до н. э. Марешу заселили эдомитяне (идумеи), но затем город был отвоеван Хасмонеями и снова отрезан от Иудеи римским полководцем Помпеем в 63 г. до н. э. До византийской христианизации сохранял преимущественно языческое население. Обнаружен археологами в 1889 г., ныне – один из объектов Национального парка Бейт-Гуврин.


[Закрыть], усеянные руинами византийских церквей. С дерева взлетает стая черных птиц, и их прерывистые, металлические крики разгоняют царящую вокруг тишину. Вспугнутые нами птицы похожи на маленьких ворон.

– Галки, – говорит госпожа Шланк. – Пойдемте быстрее, скоро совсем стемнеет.

Мы идем, и время от времени кто-то из нашей группы падает в одну из узких провалин, то и дело попадающихся нам вдоль тропы, но никто не останавливается и не помогает упавшему выбраться. В какой-то момент и сам Хаим проваливается в вертикальный колодец, скатывается по нему в пещеру и падает на пол, усыпанный толстым слоем пепла старых костров, высохшим птичьим пометом, черными и белыми перьями голубей, растерзанных здесь шакалами и лисицами. Стены пещеры покрыты гадкой зеленой слизью, как космами шерсти. Справа от Хаима находится конусообразный колумбарий, из-под свода которого в пещеру проникает свет. Стены колумбария усеяны нишами, в каждой из которых стоит стеклянная банка. С усилием извлекая ноги из мусора, Хаим подходит к стене и убеждается, что он видел такие же заполненные формалином банки в музее природы «Бейт Гордон» в кибуце Дганья. Только вот здесь в эти банки помещены его пропавшие по дороге товарищи, отец, мать и он сам, уменьшившиеся в размерах и свернувшиеся в позе зародыша.

До середины дня мы ждали машину, о которой вчерашний сержант сказал, что она заберет нас в Африку, но кроме фельдшера, раздававшего всем подряд камокин, считавшийся в то время ультимативным средством от малярии, никто не помешал нашей встрече – первой с тех пор, как мы закончили школу. Мы сидели, укрывшись от солнца под растянутой между двумя «зельдами»[445]445
  Принятое в израильской армии название гусеничного бронетранспортера M113 производства США.


[Закрыть] маскировочной сетью, и чертили на песке улицу Геула и выходящие к ней переулки, вызывали из небытия старые дома и их жителей, предавались воспоминаниям о наших родителях и об усыпанной иголками казуарин иерусалимской земле, которая ощутила когда-то касание наших первых шагов.