Текст книги "Запретная книга"

Автор книги: Гвидо Соспиро

Соавторы: Джоселин Годвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Любопытство Гедины осталось неудовлетворенным.

– Баронесса, – сказал он, – вы позвонили мужу из поезда?

– Да.

– Вы звонили с чужого телефона, верно?

– Да.

– Видите ли, баронесса, сотовый вашего мужа стоял на прослушке, и мы слышали тот звонок.

На самом деле Гедина услышал его только утром, но об этом он умолчал.

– Мы отследили номер телефона, с которого вы звонили, и знаем имя владельца.

Орсина даже бровью не повела, чем сильно удивила Гедину.

– Та женщина, – продолжал инспектор, – подтвердила, что вы ехали на поезде с высоким худым мужчиной, который попросил у нее телефон. Мы показали ей фоторобот Каваны…

Гедина сделал театральную паузу. Орсина, подождав, произнесла:

– Инспектор, я вижу и высоко ценю ваше серьезное отношение к делу, но я очень утомлена. Если у вас есть что сказать, не тяните.

– Дело в том, баронесса…

Владелица телефона не опознала Лео по фотороботу: мужчина, сопровождавший Орсину, выглядел старше, худее, носил бороду, был выше ростом и вообще… Короче, она сомневалась, что видела Кавану.

– Да, инспектор, в чем же дело?

– Кавана был с вами в поезде. Он похитил вас, но передумал… Ваш дядя или муж заплатили выкуп…

– Инспектор, вы оскорбляете меня, обвиняя во лжи, и порочите доброе имя друга нашей семьи. Я уже говорила, что очнулась в поезде совершенно одна – то есть рядом со мной не было никого из знакомых. Да, припоминаю бородатого мужчину – я просила у него телефон. У него сотового не было, и он любезно одолжил мобильный у той женщины. Да, он помог мне сойти с поезда и подождал, пока не приедет мой муж. Вот и все.

Гедина медленно и глубоко затянулся сигаретой.

– Вы уверены, что вам больше нечего сказать?

– Ну, хотелось бы…

– Слушаю, баронесса.

– Вы не могли бы здесь не курить?

Инспектор покраснел и, затушив сигарету, жестом велел Колуччи выключить диктофон.

Выходя из номера, Гедина сказал Найджелу:

– Если ваша супруга что-нибудь вспомнит, вы знаете, где меня найти.

Они неприязненно посмотрели друг на друга.

– Перед уходом, инспектор, – ответил Найджел, – переговорите с моим адвокатом.

– Инспектор, – подошел Алеманни, – мои клиенты завтра покидают Италию и в ближайшее время не собираются возвращаться. Хотелось бы оградить их от нападок прессы – баронесса нуждается в отдыхе. Общаться с моими клиентами вы будете через меня. Вам не ответят, пока вы не переговорите со мной. Я понятно выразился?

Гедина нахмурился и, тяжело дыша, покинул номер. Колуччи шел следом.

На следующий день Гедина стоял на лестничной площадке третьего этажа в стареньком отеле в центральной части Вероны. Вместе с ним прибыли Колуччи, Галлорини и четверо полицейских из штурмового отряда. Портье сказал, что подозреваемый – у себя в номере.

– Взламывайте дверь, – велел Гедина агентам.

Галлорини хотел было постучаться, но поздно – дверь выбили.

Джорджио сидел в гостиной и работал с ноутбуком.

– Какого черта? Что происходит? – возмутился он.

– Синьор Джорджио Мозер, вы арестованы, – сказал инспектор. – В наручники его.

– Арестован? За что? На каком основании? Эй, погодите!

– Сопротивление при аресте – не очень умно в вашем положении, – предупредил Гедина. – Зачтется как оскорбление представителя закона при исполнении.

Джорджио позволил надеть на себя наручники, потом повторил вопрос:

– Будьте добры, объясните, за что меня арестовали? По какому обвинению?

– Зачитать вам весь список? – Гедина сардонически улыбнулся. – Лжесвидетельство, введение в заблуждение властей, препятствие следствию, подделка доказательств, похищение и удержание человека в неволе, сексуальные домогательства и, наконец, убийство – последнее в списке, но не последнее по значению. Вы обвиняетесь в преступлениях первой степени тяжести, а также как соучастник до и после факта их совершения. Вам светит пожизненный срок без права на помилование. Есть еще вопросы?

Джорджио ошарашенно рухнул в кресло.

– Посидите, – сказал Гедина, – заодно все обдумайте, а мы займемся осмотром.

Пока полицейские обыскивали номер, Галлорини приглядывал за Джорджио.

Номер оказался большим и хорошо обставленным. Барон прилично платил своему секретарю. Гедина и его люди перерыли все ящики стола, шкафы, книги, конфисковали документы, компьютерные диски и прочее. У Джорджио было время обдумать ситуацию. Обвинение в убийстве – самое нелепое из всего списка преступлений. Он никогда в жизни никого не убивал. Все обвинения выглядели неоправданными, несправедливыми, но барон, приказав похитить Орсину, предупреждал, что это может произойти.

– Джорджио, – сказал он тогда, – суть обряда посвящения в том, что ты не должен задавать вопросов, даже в уме. Обывателю твое задание покажется абсурдным и аморальным, но ты не в состоянии увидеть глубинное значение событий. Например, рыцари-тамплиеры при посвящении плевали на распятие и топтали его, а потом засовывали язык козлу в анус. Ты бы пошел на такое?

– Да, если бы то было истинным посвящением, – ответил Джорджио, сморщившись.

– Времена изменились, а вместе с ними и обряды. Но принцип остался прежним. Безропотным послушанием ты пробудишь свое безличное «я». Помни, Джорджио: ты пробудишь в венах кровь касты воинов.

Похищение труда не составило: подсыпать Орсине в кофе снотворное, усадить ее в машину и передать Бхаскару и Соме, которые ждали в небольшом доке неподалеку. Звонок с требованием выкупа выглядел шуткой, но Джорджио пришлось напрячь воображение. Настоящее испытание началось только сейчас.

Закованный в наручники Джорджио вынырнул из омута воспоминаний. Галлорини не сводил с него глаз. Сейчас Гедина закончит обыск и отвезет Джорджио в полицейское управление. Сумеет ли он убедить магистрата и судью поместить Джорджио под предварительный арест? Где доказательства? Их нет, даже косвенных. После возмутительного задержания Макферсона ни один судья не согласится поместить под стражу Джорджио, особенно по тому же самому делу. Пресса достаточно унизила суд Больцано, выставив его на посмешище в мире юриспруденции. Ни один суд не захочет повторить его судьбу.

А не припас ли инспектор туз в рукаве? Может быть, баронесса ему что-нибудь рассказала? Нет, полиции она не доверилась бы – ей хорошо известен нрав барона. Печально, но придется с ней разобраться. Впрочем, это дело барона.

Джорджио был матерым игроком в покер, знал, когда нужно блефовать, и умел это делать, а потому выигрывал чаще, чем проигрывал. Гедина блефовал, но, как и любой новичок, перестарался. Выбить дверь, заковать Джорджио в наручники, предъявить нелепые и ненужные обвинения… Нет, заключил Джорджио, все это отчаянный блеф.

Вернулся Гедина, собрав вещи для конфискации. Пора было уходить, но Джорджио оставался на месте.

– Постарайтесь вести себя учтивее, – сказал инспектор. – Вы же не думаете, что мы понесем вас на руках?

– Инспектор, можно увидеть ордер на арест? – спокойно поинтересовался Джорджио.

– К чему спешить? Увидите позже, если будет нужно.

– Боюсь, так дело не пойдет. Я не совершил ничего противозаконного. Наоборот, закон нарушаете вы: ворвались ко мне в номер без ордера. Разве не так?

Галлорини вопросительно посмотрел на шефа – Гедина отвел взгляд. Джорджио пояснил:

– Вы не имеете права находиться здесь, предъявлять мне ложные обвинения и уж тем более не имеете права меня арестовывать. Италия вот уже шестьдесят лет как не фашистское государство. А теперь, – сдержанно продолжил Джорджио, – снимите с меня наручники и дайте позвонить адвокату.

Повисла долгая пауза. Полицейские смотрели на шефа – тот уставился в пол, выдыхая сигаретный дым.

– Снимите с него наручники.

– Ордера на обыск у вас тоже нет. Самое малое, что вы можете сделать, – вернуть изъятое на место. Я прав, инспектор? – добавил Джорджио, массируя запястья.

Гедина через силу кивнул.

– А еще вы должны заплатить за выломанную дверь, петли, косяки и бог знает за что еще. Мой адвокат с вас последнюю рубашку снимет. – Джорджио решил блефовать до конца. Он набрал номер адвоката и намеренно заговорил так, чтобы Гедина со своими людьми слышали все до последнего слова.

Когда полицейские покидали номер, Джорджио расслабился. Ледяной тон его голоса сменился триумфальным.

– Гедина, я засужу тебя. Ты по уши в дерьме. Ищи себе другую работу, фашистский ублюдок!

В усадьбе Ривьеры барон позвонил в колокольчик, вызывая Думитру.

– Я на несколько дней ухожу в мастерскую, – сказал он дворецкому. – Беспокоить меня нельзя ни по какому поводу.

У себя в комнате Эммануил нарядился в парадный костюм: белая сорочка, черная жилетка, фрак, бриджи, шелковые чулки и туфли с пряжками, украшенными стразами. Из обитого кожей ларца он достал военные и гражданские украшения, прикрепив их к лацкану, вместе с орденом Святых Маврикия и Лазаря. Барон накинул плащ с крестом Мальтийского ордена, перепоясался парадным мечом в ножнах и спустился вниз.

Забираться в машину в таком виде было нелепо, и Эммануил решил пройти милю до мастерской пешком, по примеру предков. Он шел медленно и величественно, подражая знаменитой походке Короля-Солнца, Людовика XJV, мимо гигантских конских каштанов, постепенно погружаясь в настроение прошлого.

Эммануил запер дверь, задернул занавески на окнах и зажег свечи в высоком серебряном канделябре. Барон сел в кресло с прямой спинкой, вытащил меч из ножен и поставил его между ног. Глубоко дыша, он положил руки в перчатках на рукоять. В состоянии лихорадочного возбуждения барон чувствовал, что достиг зрелости: он больше не один из слабых братьев, которым нужна помощь женщины. С Анжелой он достиг наивысшего магического экстаза. С алхимической точки зрения гибель племянницы не случайна – успешно проведенный ритуал и важная веха, символизирующая, что Эммануила одарили силой, сделали магом.

Эммануил собирался использовать Орсину, однако властью над ней не обладал. Попытки подчинить Орсину потерпели фиаско – пришлось держать ее без сознания. Теперь племянницу выкрали – ну и пусть!

Гордый наследник многих поколений магических героев и полноценный маг, Эммануил готов был идти к трансцендентности и творить магию самостоятельно. Если на пути он встретит Митру, ошибка не повторится – Эммануил будет не быком, но богом. Возможностям его не станет предела. Он первым из рода штурмом возьмет врата бессмертия: научится регенерировать, – и его физическое тело, как написано в «Магическом мире героев», обратится в «иное, неразрушимое и небесное тело, которое станет не чем иным, как небесным Меркурием».

ГЛАВА 21

Погожим октябрьским днем нунций Макграт и сенатор Роулендсон, выйдя из лимузина, направились к неприметной двери с южной стороны собора Святого Петра. Один из двух телохранителей потянул за веревку дверного звонка, и дверь открыл швейцарский гвардеец. Джон протянул ему карточку.

– Не соблаговолят ли ваше преподобие и ваша честь следовать за мной? – гортанно произнес страж по-английски.

Их провели лабиринтами Ватиканского дворца – по простым, плохо освещенным коридорам, похожим на больничные; по роскошным залам эпохи Возрождения, куда не допускались простые смертные, мимо незнакомых видов из окон: то изящный летний домик, то совершенно неуместная радиомачта… Сенатор бывал в Риме лишь однажды, когда с супругой проходил обязательным для туриста-католика маршрутом: засматривался на Сикстинскую капеллу, мельком видел престарелого папу на еженедельном благословении «Граду и Миру».

Джону был знаком дворец, но не кратчайшие пути перемещения по нему.

Они дошли до квадратной приемной с четырьмя дверями, каждую из которых охраняла пара алебардщиков в шлемах и ярко-красных атласных мундирах, расшитых золотом. Проводник пригласил гостей сесть на красный плюшевый диван и с поклоном удалился.

В комнате было несколько диванов. Посетители молча смотрели в пространство перед собой, будто пациенты в приемной дантиста. Вместо старых журналов им предлагаюсь созерцать гигантские фрески с изображением распятого вверх ногами святого Петра, святого Павла на коленях в ожидании топора палача, пронзенного стрелами святого Себастьяна и колесуемой святой Катерины. Удивительно, думал сенатор, почему религия обращается именно к садистской жилке человеческой расы?

Взглянув на других «пациентов», он заметил, что они все далеко не обычные люди. Мирская одежда превосходного качества и высокомерное выражение на лицах священников говорили об их положении. Это были сливки общества, которые умели добиться личной аудиенции с папой римским. Однако даже им приходится ждать своей очереди.

Через четверть часа вошел старый знакомый сенатора – прелат «Опус деи», вызвавший их в Рим. Кивнув обоим, прелат присел на свободный диван. Седой сухопарый священник подозвал всех троих.

– Когда войдете к святому отцу, – предупредил он, – не целуйте ему туфель и не падайте ниц. Просто поклонитесь вот так, – показал он, – и не прикасайтесь к нему самому. Нет, – добавил он, когда прелат попытался возразить, – перстней тоже не целуйте. Прошу вас, следуйте за мной. Я объявлю ваше преподобие и вашу честь.

Стражи растворили двойные двери и четко сместились в сторону. Гости прошли в комнату поменьше. Напротив возвышения, где помещался трон, были расставлены стулья. Седовласый священник сел за стол рядом с престолом, назвав поименно троих гостей. Папа холодно приветствовал их, отвечая на поклоны едва заметным кивком. Он чопорно сидел на троне. Похоже, он сильно постарел с тех пор, как конклав выбрал его на этот пост.

– Мы, – заговорил понтифик на формальном итальянском, – приветствуем заокеанских гостей и предлагаем вам, епископ Сковолони, открыть свои разум и сердце. Наш преподобный секретарь будет переводить для почтенных сенатора и нунция.

Речь Сковолони была гладкой и яркой, но без лишних эмоций, которые он проявил у Роулендсонов. Однако слов своих он отнюдь не смягчал. Когда прелат закончил речь о прирожденной нетерпимости мусульман, папа не стал спешить с ответом, лишь недовольно посмотрел на сенатора.

– Наши скромные попытки раскрыть объятия всем верующим, – папа простер руки, – не приветствуются христианами! Какое утешение принесли нам вы от щедрой нации, всегда державшей врата открытыми для чужаков?

Сенатор сглотнул комок в горле и, тщательно подбирая слова, ответил так, чтобы переводчик поспевал за ним:

– Ваше святейшество верно заметили: наша страна всегда представала раем для иностранцев, независимо от их вероисповедания. В ней существует неписаное правило: если тебя приняли, то следует признать образ жизни, принцип свободы, судебную систему, общественные устои государства и не пытаться навязать свои. Принимая приезжих, мы рассчитываем, что и нам ответят радушием – впишутся в разноликую нацию, а не создадут внутри ее замкнутый круг.

Святой отец слушал внимательно.

– В сложный век противоречий, – продолжал сенатор, – нельзя полагаться на неписаные правила джентльменского соглашения. Моя партия защищает традиционные американские принципы, и если придется, мы будем делать это силой закона. Поэтому мы предприняли шаги, не дающие сепаратистским группам жить по своим правилам, чуждым и даже противным законам Америки. Вашему святейшеству известно о зверствах, совершенных от имени ислама в некоторых европейских странах. Мы не позволим подобному пустить корни у нас. Американцы не должны бояться, будто всякого, кто не примет ислам, распнут или лишат рук и ног, как то предписывает Коран.

Сенатор умолк и посмотрел на Джона, который воспринял этот взгляд как сигнал.

– Епископ Сковолони, – добавил иезуит, – высказался ясно. Умеренного ислама просто не может быть потому, что мусульмане верят, будто Коран – слова Бога, записанные по-арабски четырнадцать веков назад. Я надеюсь на реформу ислама. Буквальное понимание написанного должно исчезнуть так же, как в свое время оно исчезло среди католиков и реформаторских иудеев, – никто не считает каждое слово Библии божественным указанием. Но прежде чем это случится, нам предстоит тяжелая битва, именно битва, ваше святейшество. После трагедии одиннадцатого сентября в Америке в Европе произошли не менее трагичные события: теракты в Мадриде, в Лондоне, в Сан-Петронио на празднике Тела Христова, когда погиб пятьсот тридцать один человек. Совсем недавно осквернили собор в Шартре. Виновные дерзко признались в оскорблении. Когда случится очередная атака? Люди сыты по горло. Демонстрации, массовое насилие, отвратительные случаи нетерпимости по обе стороны баррикад… Их нужно прекратить.

Сенатор продолжил:

– Всего этого Америка, разумеется, уладить не может. Европа должна разобраться сама. Но если мы сдадимся без боя, проблема не будет решена. Заверяю ваше святейшество, что я приехал сюда не как политик. Для меня не имеет значения, получу я президентский пост или нет. Мне важна судьба католической церкви. Мои усилия направлены на сохранение веры, в которой нас воспитали и которую любит каждый американец-католик. Я обращаюсь к вашему святейшеству: не делите одежды Христа. [60]60
  Аллюзия на сцену из Евангелия, описывающую распятие Христа: «Распявшие же Его делили одежды Его, бросая жребий» (Матф. 27:33–38).


[Закрыть]Откроем умы верующих, но объятия оставим раскрытыми для наших братьев-христиан. Благодарю за великую честь и терпение, ваше святейшество, за то, что согласились выслушать скромного мирянина.

Папа нахмурил брови, затем расслабился. Его лик просиял, словно небо, очистившееся от туч. Понтифик слабо улыбнулся, благодаря сенатора за высказанное мнение, и попросил Джона Макграта пояснить (оба прекрасно знали о связи папства и Общества Иисуса, но сейчас ни один даже отдаленно не намекнул на нее).

– Ваше святейшество, – сказал Джон на ломаном итальянском, – мне почти нечего добавить к сказанному. Общество Иисуса не пойдет на компромисс с теми, кто отрицает святость Христа. Мы относимся к мусульманам дружелюбно с тех пор, как один из предшественников вашего святейшества сказал, будто «мусульмане тоже стремятся к спасению, и пути Господни неисповедимы». Однако такие дела мы оставляем на усмотрение самого Господа. Что до политики, то программа «Раскроем объятия всем верующим» даже при поддержке мнения вашего святейшества, высказанного ex cathedra, [61]61
  С высоты Святого престола (лат.).


[Закрыть]расколет католическую церковь до самого основания. Ваше святейшество помнит раскол англиканской церкви – из-за посвящения в духовный сан женщин и гомосексуалистов. От нее, разрушенной схизмами, фракционализмом и мелочными спорами, ныне остались развалины. Желаем ли мы такой же участи католической церкви? По поводу недавних волнений в Европе выскажу еще одну мысль: мы подадим всем пример, ответив на атаки в христианском духе – с состраданием к злоумышленникам, помноженным на твердое сопротивление. Мы не намерены устраивать новый Крестовый поход, но видим, что сейчас самый подходящий момент для действий; события последних месяцев расшевелили даже мирных людей. Пока Европа на нашей стороне, давайте же направим этот гнев на возрождение чести наших предков.

Папа римский долго молчал, склонив голову, то ли размышляя, то ли молясь. Похоже, слова гостей его не убедили. Понтифик посмотрел на каждого из троих по отдельности, формально поблагодарил их, кратко благословив напоследок. Секретарь поднялся из-за стола – аудиенция завершилась.

Прелат, по праву епископа, остановил секретаря ледяным взглядом, и тот замер.

– Ваше святейшество, – произнес епископ, немало удивив папу, – позвольте и мне высказать пару мыслей. – Не дожидаясь разрешения, он продолжал: – Недавно я был во Флоренции, в родном городе, который я давно не навещал. Там случилось вот что: мусульманские иммигранты разбили палатку в знак протеста за то, что итальянское государство не предоставляло им гражданство. Палатка стояла напротив кафедрального собора, гениального творения Филиппо Брунеллески, рядом с баптистерием, двери которого отлил Гиберти. [62]62
  Итальянский историк искусства, скульптор (ок. 1381–1455), ювелир Раннего Возрождения, один из величайших мастеров рельефа.


[Закрыть]Внутри палатка была обставлена как убогое жилье, с матрасом для сна и для прелюбодеяния. Из печей шел дым и смрад. Государственная служба электроснабжения даже провела им электричество. Муэдзин регулярно зазывал на молитву правоверных. Эти мусульмане мочились на баптистерий, и вонь их испражнений мешала войти в Сан-Сальваторе-аль-Монте, церковь эпохи Раннего Ренессанса. Мы не разбиваем палаток в Мекке, не поем «Ave Maria» у могилы Мохаммеда. Станем ли мы мочиться на стены их мечетей? Испражняться у подножия минаретов? Станем ли осквернять их святыни, зовя христиан к оружию и цитируя призывы к ненависти из Писания? Никогда! И знаете почему? Из-за бремени белого человека. Мы не претендуем на превосходство белой расы, не колонизируем и не цивилизуем страны, где живут темнокожие люди. Но мы несем на себе это бремя, и лишь немногие из нас осознают его. Мы относимся к нашим заблудшим братьям терпимо, надеясь, что они выучатся у нас тому же. Разве это не отдает самодовольством? Насколько выше мусульман мы ставим себя, принимая, что мы лучше, и потому долг наш – научить их нашим ценностям, впустив в свои страны и позволив расселиться там и оскорблять нас сколько заблагорассудится?

Сенатор и нунций одновременно пытались придумать благовидный предлог, чтобы прервать тираду прелата. Святой отец же, казалось, утратил дар речи от неожиданности.

Захватив аудиторию, прелат неустрашимо продолжал. Он говорил о красотах изобразительного искусства, о прелестях инструментальной музыки, запрещенных Кораном, о запрете на вино, благословленное Христом. Понизив голос, он перешел с высокопарного на доверительный тон.

– Что касается личной безопасности вашего святейшества, то ходят тревожные слухи. Мне больно говорить об этом, но Европа отчаянно нуждается в сильном лидерстве со стороны Святого престола. Фанатики могут попытаться напасть на вас. Европа ввергнется в хаос. Исламские орды беспрепятственно захватят нашу землю или будут призваны атеистическими законодателями в Брюсселе. А трагическая гибель вашего святейшества ознаменует конец христианства и Европы. – Прелат перекрестился и добавил: – Не приведи Господь! Только вы сможете вернуть Европу на прежний курс, только вам под силу возродить традиции. Да поможет вам Господь Всемогущий и да освятит Он ваш выбор!

Епископ Сковолони закончил. Сенатор и Джон облегченно вздохнули.

– Это все, епископ? – нерешительно произнес папа.

Епископ мрачно кивнул.

Секретарь встал и постучал в двери, которые открылись, чтобы выпустить троих гостей.

Епископ формально попрощался с сенатором и нунцием, но когда их взгляды пересеклись, он неожиданно подмигнул и вышел из приемной.

Инспектор Гедина только что прочел статью в «Коррьере делла сера». Согласно статистике, в Италии за прошедший год остались безнаказанными восемьдесят процентов преступлений, а пятьдесят процентов убийств – нераскрытыми. Он тоже внес вклад в эту мрачную статистику.

В начале расследования инспектору казалось, что он готов распутать либо убийство Анжелы, либо похищение Орсины. Как гончая, он чуял след, ведущий к лисе. След временами бледнел, и лиса раз за разом уходила от погони. Инспектор прибывал на место преступления слишком поздно, или прибывал на ложное место преступления, или не прибывал вовсе. Орсина ничего не рассказала, и поэтому инспектор наведался с визитом к Джорджио, надеясь «расколоть» секретаря барона, но вместо признания получил судебный иск.

Гедина знал, что обязан лично поздравить барона с освобождением Орсины. Он велел Галлорини приготовить машину и ехать с ним в Верону. Задумчивый агент с книгой в кармане будет смотреться в приемном зале барона куда уместнее, чем неотесанный Колуччи.

Через пару часов они добрались до виллы Ривьера, но охранники никого не пропускали.

– Боюсь, барон будет ненамного вежливее. А вы как думаете, Галлорини? – спросил инспектор, когда они свернули вниз по проезду.

– Он многое пережил, – уклончиво ответил сержант.

– Он преступил закон, пытаясь заплатить выкуп за племянницу. Впрочем, я его за это уважаю.

– Верно. Уверен, ему известно такое, чего больше никто не расскажет.

– Я на барона не в обиде. Ему, должно быть, лучше, попытаемся его разговорить – может, сболтнет что-нибудь.

Дверь открыл Думитру. Нет, сказал он, барона дома нет. Гедина настаивал, но дворецкий уклонялся от ответа. В инспекторе проснулся инстинкт гончей, и он стал жестче.

– Это ведь его «ланчиа»? Если машина здесь, то где барон?

– Он пешком ушел в мастерскую, – не выдержал дворецкий, – но предупредил, чтобы его не беспокоили.

– Давно он ушел?

– Позавчера. Я его с тех пор не видел.

– Он всегда проводит в мастерской так много времени?

– Нет, но я обычно выполняю его распоряжения.

– Ну разумеется. Там есть телефон?

– Нет. Более того, барон выключает свой сотовый.

– Придется потревожить барона, – сказал Гедина.

Жалюзи на окнах были опущены, стук в дверь остался без ответа. Инспектор дернул за ручку.

– Сейчас не время для учтивости, – сказал он Галлорини. – Открывайте дверь.

Сержант не спешил.

– Нет, не вышибайте. Не стоит портить старинную работу.

Гедина отошел к машине и вернулся с портфелем. Простой замок на двери легко открылся отмычкой.

Когда глаза инспектора привыкли к тусклому свету внутри охотничьего домика, он увидел скрюченную фигуру на полу ванной комнаты.

– Галлорини, включите свет.

Гедина наклонился над телом. Барон пошевелился, едва дыша и высунув язык от жажды.

– Воды, быстро.

Инспектор помог барону напиться, что оказалось непросто – правая сторона тела барона не двигалась.

– Барон, барон, вы меня слышите?

Старик не узнал Гедину.

– Его парализовало. Он, наверное, перенес удар. Вызывайте «скорую помощь»!

Гедина ничуть не удивился, что старика разбил паралич – после стольких-то стрессов. Удивителен же был наряд барона: вечерний костюм с украшениями, шелковые чулки… Инспектор осторожно снял с Эммануила ордена, отцепил украшения и сложил в ящик стола.

– Галлорини, езжайте в усадьбу, уведомьте дворецкого и возвращайтесь.

Через полчаса приехала «скорая», санитары бережно погрузили барона в машину. Инспектор велел дворецкому возвращаться в усадьбу и связаться с адвокатом барона.

– Галлорини, поднимите жалюзи и откройте окна, уж очень запах затхлый. Обыщем каждую щелку.

В углу комнаты, накрытый холщовой тканью, стоял мольберт, рядом с ним – холсты, дорогие кисти, скипидар и олифа, тюбики масляной краски.

– Похоже, барон внезапно прекратил занятия живописью. Однако где работы?

Единственным художеством в доме были гротескные фрески на стенах.

– Как думаете, это его творения? Выглядит странно.

– Нет, – ответил Галлорини. – Роспись старая, ей столько же лет, сколько и хижине.

Инспектор проверил шкафчики на крохотной кухне.

– Обойдите дом, – велел он Галлорини. – Поищите сарай или вход в подвал.

Галлорини выполнил распоряжение.

– Там ничего нет, кроме садовой мусоросжигательной печи, – доложил он.

– Вы хотели сказать: ничего подозрительного? Идемте, глянем вместе!

Полицейские разворошили толстый слой пепла.

– Взгляните, инспектор: скобы и гвозди – так крепят холсты к рамке.

– Верно. Похоже, барон пишет картины, а потом сжигает их. Очень аристократично, надо думать, – с сомнением прокомментировал Гедина.

Продолжая обыск домика, они прошли в спальню.

– Помогите перевернуть матрас, – попросил Гедина помощника. Широкая кровать занимала почти всю комнату, с ней было неудобно обращаться в узенькой спальне. – Вот укромное местечко, – сказал Гедина, глядя на комки пыли под кроватью, – а в нем…

Из щели между стеной и изголовьем кровати сержант достал альбом и передал его инспектору. Тот сдул с него пыль и открыл – обычный альбом для рисования с чернильными и карандашными эскизами. Любительские работы, заметно по несоблюдению пропорций и неумелой штриховке. Рисунки были очень детализированными, как средневековые гравюры. На каждом – изображение обнаженной девочки лет одиннадцати, которая от рисунка к рисунку взрослела; менялись позы.

– Детское порно, – резюмировал инспектор. – Понятно, почему барон сжигал картины.

Лео сидел на швартовой тумбе и смотрел на гавань.

– В четверг в пятнадцать тридцать будьте в яхтенном доке гавани Портосоле. Вам нужно судно «Шалунья», – инструктировал смотритель из Прованса.

Запах йода, соленой морской воды, слепящий солнечный свет, танцующий на тихих волнах, крики чаек – Лео завороженно смотрел на пришвартовывающиеся яхты.

Он начал сомневаться, что верно понял инструкции – сторож говорил на ломаном английском. Может, Лео устал и чего-то не расслышал? Прошло две трудных недели с того дня, как он оставил Орсину в Милане. Дорога до Сан-Ремо, курортного города на итальянской Ривьере, заняла два дня.

Позвонить сторожу? Ожидание невыносимо. Лео пересчитал деньги в бумажнике: три евро и двадцать восемь центов. Он решительно отправился на поиски телефонной будки.

– Доктор Кавана, полагаю? – услышал он пьяный голос и обернулся. Перед ним стоял низенький мужчина его возраста в льняном костюме цвета лососины, из-под которого выглядывала голая волосатая грудь. Здесь было не слишком тепло, но и не так холодно, как в континентальной Италии, по другую сторону Апеннин, откуда приехал Лео.

– Да, я Леонард Кавана.

– Найджел был прав! Он велел искать преподавателя-хиппи, и я нашел вас в глубине Ривьеры. Меня зовут Тедди. Яхта стоит на приколе во-он там. Шагом марш!

Они направились к старомодной потрепанной моторной яхте, взошли по трапу, который тут же подняли.

– Нашел! Отчаливаем! – крикнул Тедди и встал за штурвал, выводя яхту из гавани.

Лео оказался в центре внимания оживленной компании из трех мужчин и двух прелестных женщин.

Высокий мужчина представился сам и назвал своих спутников:

– Я Никки. Это Нико, не перепутайте нас. Это его милая жена Софи. Это Маркус и его не менее милая супруга Полина. Милые женушки предпочитают говорить по-французски, но я уверен, вам это не причинит беспокойства.

Француженки – лет на пятнадцать моложе своих мужей – улыбнулись. Они ровным счетом ничего не знали о Лео, но отнеслись к нему доверительно: восприняли его вовсе не как «преподавателя-хиппи», а скорее как бездомного бродягу.

– Мы играем в «Пиратов Пензанса», [63]63
  Игра названа в честь одноименного мюзикла У. Гилберта и А. Салливана.


[Закрыть]– пояснил Никки. – Или же, на доступном английском, в «Море без границ». Швартуемся в любом порту, в обход таможни и полиции, отстаиваем древнее право на свободный проход в открытое море.

Идею Лео ухватил, но уверенности не почувствовал. Это гениальный план побега из Италии? В душу закралось подозрение. Лео вспомнил, как глупо и непоследовательно вел себя Найджел на миланском вокзале: постоянно отставал, всему удивлялся и просил объяснений. Разве финансист мирового класса, жесткий биржевой делец так себя ведет? Он должен схватывать на лету. Может, Найджел притворялся? Зачем? Ответ очевиден: чтобы заставить Лео войти в ловушку! Должно быть, это актеры, нанятые Найджелом, чтобы сдать Лео в полицию. Превосходный способ избавиться от соперника!