Текст книги "История Франции и Европы"

Автор книги: Густав Эрве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Еще прибыльнее господских прав было освобождение от налогов. Дворянство уклонялось от наиболее тяжелого из прямых налогов, земельного налога. В XVIII веке, во время безденежья, королевская власть придумала подоходный налог, который должен был лечь и на дворян: подушная подать, учрежденная Людовиком XIV, двадцатая доля, установленная Людовиком XV, должны были уплачиваться всеми подданными, пропорционально состоянию каждого. Но имущество дворян, при потворстве администрации, оценивалось до смешного низко; налог взимался по тем показаниям, которые они сами давали о своем состоянии, и, конечно, ни один чиновник фиска не был так невежлив и смел, чтобы усомниться и в особенности проконтролировать точность их показаний.

Для дворян были сохранены крупные синекуры губернаторов, оплачиваемых иногда более, чем сотнею тысяч ливров, все выгодные церковные должности, епископства и богатые аббатства, а также все офицерские чины: роты и полки покупались также, как должности судей, или нотариусов; но дворяне широко возмещали себе стоимость своих должностей. По военному бюджету конца старого режима, почти накануне 1789 г., 12.000 офицеров дворян стоили правительству 46000000 ливров, что соответствовало сотне миллионов на теперешние деньги, так как серебро ценилось тогда вдвое дороже; а 135 тысяч солдат стоили не более 44000000.

Но это еще не все. Содержание их при дворе поглощало большую половину 25000000 ливров, которые шли ежегодно на королевский дом. В графе пенсий, которые достигали по последнему бюджету монархии до 31000000 ливров, опять таки на долю дворян выпадала почти вся сумма. Дворянство при старом режиме буквально разграбило бюджет.

Нравы дворянства. – Такие громадные доходы позволяли дворянству жить праздно. Заняться торговлей или промышленностью? Фи! Это занятие простонародья. Уважающий себя дворянин должен служить королю и не иметь иного занятия. При дворе он его одевает, держит подсвечник, служит за столом, раскладывает торжественно его одежду. На войне он наносит всевозможный вред неприятелю, не заботясь узнать, кто зачинщик, кто прав, кто виноват; он избивает безоружное население, он поджигает жилища и склады урожая, иногда грабит частные дома во славу своего короля. В случае надобности он, во главе того же отряда, подавляет с крайнею жестокостью подданных короля, восставших из страха голодной смерти. Вот служба дворян! Вот почетное и славное занятие! Все остальное не достойно благородного человека.

Дворянин новейшего времени, подобно своим средневековым предкам, считал бы, что потерял право на дворянство, если бы унизился до занятия земледелием, торговлею или промышленностью.

Это ничего не делающее дворянство пользуется всем. Оно вкусно ест, роскошно одевается; по перу на шляпе, шпаге на боку, лентам, кружевам, шитью, в изобилии украшающему одежду, дворянина было легко узнать: и мужчины, и женщины заботились только о том, чтобы затмить соседа роскошью и богатством туалета; во время знаменитого свидания Франциска I с английским королем, в лагере «Золотая парча», в 1520 г., многие французские вельможи, по выражению современника, носили «на плечах свои мельницы, леса и луга».

По примеру итальянских дворян и богачей, роскошные дворцы которых они видели во время итальянских войн, богатые французские дворяне королевской свиты построили у себя дворцы, а менее значительные из них – комфортабельные, роскошно меблированные дома_?которые почти повсюду заменяют, с начала ХVII века, прежние мрачные феодальные замки.

Мы знаем их образ жизни при дворе. В деревнях дворяне тратили свой продолжительный досуг от королевской службы на охоту и поездки в гости. Общественная жизнь с турнирами до начала ХVII века, балы, игры на деньги, продолжительная болтовня с дамами, любовные похождения совершенно изменяют дворянские нравы. Религиозные войны пробуждают в них на некоторое время грубость предков: из-за самых вздорных причин они дерутся на дуэлях и секунданты противников дерутся рядом с дуэлянтами. Но это скоро проходящие выходки. Салонная жизнь, возобновляющаяся с окончанием междуусобных войн, быстро прекращает возрождавшуюся было жесткость и грубость.

Суровые рыцари средних веков, сварливые, фанатичные и ограниченные, не узнали бы своих сыновей, – только, быть может, блестящая храбрость на полях битвы напомнила бы их, – в напудренных и завитых дворянах ХVIII века, выдрессированных с малолетства наемными учителями мило кланяться и говорить изящные комплименты дамам, в этих напичканных древними науками в иезуитских коллегиях и университетах юношах, с распущенными нравами, недоверчивых и скептиках, которые привлекали в свои салоны великих современных писателей, чтобы слушать их злословие на церковь, на королевский деспотизм и даже на феодальные привилегии; которые утонченным изяществом манер и изысканностью речи заслужили право давать тон всему высшему европейскому обществу того времени и из которых самые лучшие, с ясным умом и великодушными побуждениями, в припадке чувствительности, мечтали о таком обществе, в котором было бы более знаний, благосостояния и свободы для всех. даже для самых скромных крестьян.

Упадок дворянства и утрата им популярности. В конце ХVIII века дворянство давно уже утратило свою независимость и все свое политическое значение: его старые, укрепленные замки были разрушены и его превосходство в военных делах над другими классами общества исчезло с усовершенствованием современного оружия и с появлением постоянных многочисленных армий, в которых они занимали далеко не все места.

Оно утратило также свое экономическое превосходство: тратя без счета, низшее и среднее дворянство задолжало, продало большую часть своих лучших земель, сохранив только леса; одни лишь фамилии, «вызолотившие свой герб» и «прокоптившие свои земли», «унизившись неравным браком» с семьями богатых финансистов, и царедворцы, поддерживаемые королевскими милостями, сохранили еще прекрасные состояния.

Часть дворянства утратила даже веру в будущность своего сословия и начала задумываться над законностью своих привилегий. Этот класс был в полном упадке; в течение нескольких веков совершалось это его падение, и по мере того третье сословие – буржуазия и крестьяне – ежедневно все более убеждалось, что дворянство, это – класс паразитов, служба которых ни разу, уже с давних времен, не оправдала их чрезмерных привилегий.

Глава V
Крестьяне при неограниченной монархии

Нищета при старом порядке: крестьяне вынуждены были иногда питаться кореньями и хлебом из папоротника

Улучшение крестьянского быта. – При неограниченной монархии число рабов постоянно уменьшалось: в конце XVIII века во Франции не оставалось других рабов, кроме 10000 крестьян, зависевших от церкви св. Клавдия в Юре; во всех других местах французский крестьянин был свободен.

Арендаторов и фермеров было тогда гораздо больше, чем в наши дни; но благодаря труду и бережливости, большинство из них превратилось в собственников: вельможи, наделавшие долгов, живя при дворе, распродавали небольшими участками во многих местностях земли своих предков, сохраняя для себя обыкновенно только деревенские усадьбы и леса для охоты. В конце XVIII века во Франции образовалось множество мелких владений.

Другим признаком прогресса было то, что потребности крестьян мало-помалу возрастали; если жилища их все еще имели жалкий вид, если самые достаточные из них ели говядину только по большим праздникам, то по крайней мере употребление простынь на постелях сделалось общим в деревнях, начиная с ХVI века, и в одежде замечалось значительное улучшение: крестьяне начали носить рубахи из крепкого холста. вытканного местными ткачами; их жены, помимо платьев, носили юбки, а по воскресеньям надевали маленькие чепчики из белого полотна; деревянные башмаки распространились всюду.

Налоги, обременяющие крестьян. – Но несмотря на некоторые преграды, поставленные королевскими судами, требованиям вельмож оброка, феодальные права повсюду оставались в том виде, как они существовали в средние века: поземельная подать, хлебный оброк, барщина, помещичье право, право охоты, права отчуждения (купля, продажа и т. д.) и рядом с этим – десятина.

Ко всем этим тягостям присоединялись еще королевские налоги, которые беспрерывно возрастали: подать, лежавшая почти исключительно на крестьянах, внутренние таможенные сборы, акциз, соляная пошлина, большая половина которой падала на них же.

Высчитывали, что в конце ХVIII века из 100 франков чистого дохода у крестьян – мелких собственников оставалось всего только 18 франков 29 сантимов, а 81 фр. 71 сант. шли на прямые налоги, феодальные платежи и на церковную десятину.

Существует, однако, еще нечто худшее для деревенского населения, чем тягость налогов и их незаконное распределение: это способ взыскания. Конечно, не дворянам, духовенству и богатым буржуа приходилось терпеть от избытка рвения или придирчивости акцизных или соляных чиновников, а беззащитным крестьянам, с которыми никто не церемонился.

Взыскание податей было новым источником беспокойства и тоски.

«Нужно быть в деревне чтобы хорошо видеть, что там творилось… Король сказал: мне нужно столько-то миллионов; интендант провинции предписал: деревня должна внести на свою долю столько-то. Теперь нужно взыскать деньги с крестьян. Но из хижины в хижину идут даже не правительственные агенты, получающие жалованье за то, что вымогают у несчастных поселян их жалкие гроши при помощи угроз, а если нужно, и насилия, а идут те же сельские обыватели, на которых, волей не волей, по очереди возлагается эта гнусная обязанность, призывающая на них проклятия и продолжительную ненависть.

Для этого выбирали преимущественно более состоятельных; отказываться нельзя было. В прошлом году сборщиками в деревне были Жан Шэн, толстый Пьер и Гильом Леру; в этом году очередь за Симоном Ваннье, Жаком Валэ и Жаном Туш: «Увы! – сказал один из них, – я простой крестьянин; как мои товарищи, я не умею ни читать, ни писать; я даже считаю с трудом». – «Не беда, – отвечает уполномоченный интенданта, – справляйтесь, как знаете. Это не мое дело: требуется столько-то. Взыскивайте, как хотите и с кого хотите; но постарайтесь найти денег, потому что если окажется недочет, то вам самим придется пополнить его. Вы заплатите за несостоятельных.»

Что делать? Столько денег! Где их взять, когда все разорены и ни у кого ничего нет? Вы видите отсюда, какие затруднения и заботы преследуют сборщика; все падает на него; он отвечает за всех; бедный человек лишается сна и есть от чего! Подобная обязанность всегда тяжела, но в неурожайные годы бремя становилось особенно невыносимым. Где взять, когда у всех пусто?

Нельзя без сострадания видеть нищету деревни: люди покрыты рубищем. Если кто-нибудь, под строгим секретом, спрятал, лишая себя всего, несколько сбереженных с большим трудом и зашитых в чулок монет, под кирпичами очага, или в каком нибудь углу хлева, то он старался казаться самым несчастным и оборванным из всех. Если узнают, что у нас есть несколько су, то отберут их, думал он.

Итак, в один прекрасный день, наши три сборщика сходятся в риге. Им предстоит распределить подать, т. е. назначить, сколько каждой семье в деревне придется внести на свою долю. Спорили долго и соглашение состоялось не без труда, на что понадобилось несколько заседаний: каждый хотел облегчить своих родственников или своих друзей. Наконец, когда дело почти уладилось, все трое отправились вместе, чтобы поддерживать друг друга, потому что они порядком побаивались. Они шли по улице от одной двери к другой, требуя, угрожая и слыша только крики и ругательства…

Такое ужасное путешествие приходилось повторять пять-шесть раз, всегда при тех же оглушительных криках и даже толчках; нужно было кричать громче их, грозить солдатским постоем, тюрьмой и, что еще печальнее, видеть нищету и отчаяние бедных людей. Им едва удается вырвать по копейке четвертую часть требуемой суммы.

Видя, что деньги не поступают, интендант начинает терять терпение. Наконец, он посылает в деревню судебных приставов, сыщиков, сержантов, чтобы заставить наших поселян платить. Являются приставы; крестьяне окружают их, просят, умоляют, обещают, чтобы им дали хоть небольшую отсрочку; они ждут таких-то урожаев, таких-то ярмарок, чтобы продать зерно; у них будут деньги, они все заплатят… Приставы тронуты. Им платят за труды; полицейских поят: одним словом, те возвращаются, ничего не сделав, унося с собою несколько су и много обещаний.

Но через месяц они возвращаются; интендант разгневался на этот раз окончательно. Увы! Никто не стал богаче прежнего! Приставы хватают и с помощью полицейских угоняют весь скот деревни, не разбирая, кто платил и кто не платил, потому что в деревне круговая порука. Это значит, что если ваш сосед не платит, то вы должны платить за него. Король ничего не желает терять.

Но этого мало. Приставы становятся на улице против домов более зажиточных крестьян, у которых еще есть кое-какая обстановка. Они приказывают выносить из домов и ставить на улицу старинную мебель, чтобы продать ее с публичного торга: столы, скамьи, квашни, кровати, увы! Колыбель, бедную маленькую колыбель, в которой вчера еще спал ребенок. Приставы доходят даже до того, что снимают с петель двери и оконные ставни, чтобы продать их.

Все это вместе попадает в руки, почти за ничто, одному или двум гнусным перекупщикам, старьевщикам соседнего маленького городка, которые, будучи предупреждены, явились сюда, вынюхивая добычу и рассчитывая на хорошие барыши. Имущество несчастных сборщиков точно также описывают. У них нашлось немного, но взято все, что оказалось, они были бедны – стали нищими; они, как говорится, спали на соломе, – но солому взяли и они очутились на голой земле. Теперь уже все? Нет! Этого еще мало общине. Полицейские арестовывают сборщиков и ведут их в городскую тюрьму, потому что они ответственны за неисправность остальных. Через два или три месяца интендант, видя, что с них ничего не возьмешь, выпускает их на свободу. Они возвращаются больными и в конец разоренными. На будущий год очередь за тремя другими».

(Крестьяне: История деревни. Делон).

Нищета в деревнях в XVI веке. – В мирное время, когда спокойствие царило внутри и вне государства, крестьянин жил в нужде; но лишь только начиналась внешняя война или междоусобица, наступала нищета; а между тем такие войны, как мы видели, были почти непрерывными.

За все время итальянских войн (1498–1559), если внутренние провинции и имели немного отдыха, то все пограничные, от Ла-Манша до Средиземного моря, были вдоль и поперек истоптаны воюющими армиями, а деревни преданы огню и утопали в крови.

С 1559 по 1598 г. продолжались религиозные войны, и все деревни с одного конца страны до другого, были разграблены шайками католиков или протестантов, французов или иностранцев; крестьянская Франция могла думать, что возвратились самые печальные дни столетней войны или набегов разбойничьих банд.

Нищета в деревнях XVII века. – Следующие факты и свидетельства доказывают, что в ХVII и XVIII веках положение не улучшилось.

1634. Крестьяне в Пуату, Ангуме, Сентонже и Гаскони умирали от голода; они берутся за оружие; гасконцы дают настоящее правильное сражение королевским войскам; это возмущение нищих.

1639. Новое возмущение голодающих крестьян, на этот раз нормандских; босоногие восстали и сделались жертвами зверских репрессий.

В 1635–1659 годах во всех пограничных провинциях, крестьянам, как добыче армии 30-летней войны, а в 1648–1653 во всех внутренних провинциях им же, как добыче гражданской войны (фронды), солдаты жгли подошвы и вешали крестьян за ноги, головами вниз, чтобы вынудить признание, куда они прячут остатки своих сбережений.

В продолжение этих 20 лет внешних и внутренних войн, чума и голод не прекращались.

Вот свидетельство современника; можно было бы привести сотню подобных, дающих понятие о страданиях, вынесенных сельским населением.

«Мы удостоверяем, что видели собственными глазами, как между Реймсом и Ретелем стада не животных, а мужчин и женщин рылись в земле, подобно свиньям, чтобы добыть какой-нибудь корешок…»

«Настоятель Бульта, в Шампаньи, засвидетельствовал нам, что похоронил трех своих прихожан, умерших голодною смертью, остальные питались только рубленой соломой смешанной с землей, которую невозможно назвать хлебом. Были съедены пять сгнивших вонючих лошадей; 75-летний старик пришел в дом приходского священника, чтобы у его очага зажарить кусок червивого мяса лошади, издохшей две недели тому назад и валявшейся в вонючей луже».

1662. Отрывок письма настоятеля монастыря в Блуа.

«Не подлежит сомнению, что в Блэзуа, Солонье, Вандоме, Перше, Шартрене, Мэне, Турене, Бэрри, части Шампаньи и других местах находится более 30000 бедняков, в последней степени нищеты, большая часть которых умирает с голода… Несчастные не имеют ни постели, ни платья, ни белья, ни мебели, – словом, лишены всего. Они почернели как мавры, большинство обратилось в скелеты, а дети пухнут… Несколько женщин и детей были найдены мертвыми на дорогах и во ржи, при чем рты их были набиты травою… Буллон. Викарий церкви Спасителя в Блуа, свидетельствует, что видел детей, евших нечистоты…»

1675. Отрывок письма губернатора Дофинэ, герцога Ледигиера, к Кольберу:

«Удостоверено, и я вам пишу, милостивый государь, на основании самых точных сведений, что большая часть населения вышеназванной провинции всю зиму питалась только хлебом, желудями и кореньями, а теперь они питаются только луговой травой и древесной корой».

1683. Голод в Анжуйской провинции. Отрывок из письма аббата Гранде епископу Анжерскому:

«Мы входим в дома, которые более похожи на хлев, чем на человеческие жилища… Находим иссохших матерей с грудными детьми, у которых нет ни полушки, чтобы купить им молока. Некоторые жители едят только папоротниковый хлеб: другие же по три-четыре дня не имеют ни куска».

1698. На запрос правительства о состоянии вверенных им провинций, интенданты отвечают рядом жалоб. Вот выдержки из их заметок, убийственных для Людовика IV, который, благодаря своим сооружениям, войнам и нетерпимости, был причиною всей этой нищеты:

«В Руанском округе, в Нормандии, которая всегда считалась самой трудолюбивой и достаточной провинцией, из 700000 чел. нельзя насчитать 50000, которые едят вволю хлеба и спят не на соломе.

В Ла-Рошельском округе погибла треть населения от разных причин и, между прочим, от нищеты. Крестьяне вынуждены лишать себя части необходимой пищи. Они умирают преждевременно, потому что малейшая болезнь легко разрушает тело, истощенное изнурением и страданиями.

Крестьяне Мулинского округа черны, сини и имеют ужасный вид; они питаются каштанами и репой, как и их животные.

В Риомском округе крестьяне едят ореховое масло; это почти их единственная пища. что очень удивительно, так как это, в общем, богатая страна, но налоги, которыми обременены жители, не дают им возможности пользоваться природными благами своей родины.

В Дофинэ – всеобщая нищета…»

Нищета в ХVIII веке. – 1707. благодаря войнам, происходившим в последние годы царствования Людовика IV, нищета еще более возрастает. По свидетельству Вобана:

«Десятая часть населения вынуждена нищенствовать и действительно побирается (считается 2000000 нищих на 20000000 населения); из остальных девяти частей пять не в состоянии подавать милостыни, потому что сами, за весьма малыми исключениями, находятся почти в нищенском состоянии. Из последних четырех частей, три – весьма недостаточны».

Около того же времени епископ Фенелон писал «великому королю»:

«Вся Франция – не что иное, как огромный разоренный госпиталь без припасов».

1725. Отрывок письма герцога Сен-Симона:

«Нищие жители Нормандии питаются травою и королевство превращается в обширный госпиталь, переполненный умирающими и отчаявшимися».

1739–1740. Выдержки из журнала маркиза д’Аржансона:

«Голод (1739) вызвал три восстания в провинциях Руффэ. Кане и Шиноне. По дорогам убивали людей, у которых был хлеб… Герцог Орлеанский принес на днях в Совет кусок хлеба, положил его перед королем на стол и сказал: «Вот каким хлебом, государь, питаются теперь ваши подданные».

«Интендант пишет мне (1740), что нищета растет с часу на час; малейшее ухудшение урожая увеличивает это явление в течении последних трех лет… Фландрия находится в особенно затруднительном положении: невозможно ждать жатвы, которая наступит только через два месяца. Лучшие провинции не в состоянии поделиться с другими».

Массильон, епископ Клермон Ферранский, пишет в том же году министру Флери:

«Монсиньор, жители наших деревень живут в страшной нищете, без постелей, без мебели; большинство из них уже полгода не имеют ячменного или овсяного хлеба, составляющего их единственную пищу, и они вынуждены вырывать его изо рта друг у друга и у своих детей, чтобы уплатить налоги… Если в этой провинции нашлись интенданты, говорящие иное, они подвергают истину и свою совесть жалкой участи».

1749. Вторая выдержка из журнала маркиза д’Аржансона:

«В своей деревне в десяти лье от Парижа, я вижу картину нищеты и слышу беспрестанно возрастающие жалобы; что же должно происходить в наших несчастных внутренних провинциях?.. Приходский священник мне сказал, что восемь семейств, живших до моего отъезда работой, теперь выпрашивают себе хлеб. Работы не находится. Число богатых людей уменьшается пропорционально бедным. И при всем этом подати взыскиваются более, чем с военною суровостью. Сборщики и пристава, сопровождаемые слесарями, отпирают двери, выносят мебель, продают все за четверть стоимости, и расходы превышают подать… Выборный (чиновник министерства финансов) явился в деревню, где находится моя дача, и сказал, что этот приход должен в текущем году быть обложен большею податью, так как он заметил крестьян, которые более откормлены чем в других местностях, видел у порога домов птичьи перья, из чего заключает, что здесь едят лучше, следовательно люди гораздо состоятельнее…»

В последние годы царствования Людовика ХV-го и во все время царствования Людовика ХVI-го голод местами не прекращается; скупщики скупали хлеб, чтобы перепродавать его по высокой цене; это заклеимили прозвищем «Договора с голодом».

Просмотрите административную переписку последних тридцати лет, предшествовавших революции; сотни признаков обнаруживают чрезвычайные страдания, иногда переходившие в ярость. Очевидно. что жизнь человека из народа – крестьянина, ремеселенника, рабочего, живущих трудами своих рук зависела от случая: он имеет ровно столько, чтобы не умереть от голода, но часто и этого у него не бывает. Здесь, в четырех округах население питается почти исключительно гречихой; а так как в течении пяти лет был неурожай на яблоки, то им приходилось пить только воду. В стране виноградников, большая часть виноделов зимою каждый год вынуждена выпрашивать хлеб. В других местах, где поденщики и ремесленники вынуждены были продать утварь и мебель, многие из них умерли от холода; скудная и нездоровая пища вызвала болезни. В отдаленном кантоне крестьяне жнут еще незрелый хлеб и сушат его на печке, потому что голод не ждет…

Интендант в Бурже замечает, что большая часть фермеров продали свою мебель, что «целые семьи сидели по два дня без хлеба». что во многих приходах голодные почти целый день лежат в постели, чтобы меньше страдать.

Интендант в Орлеане доносит, что в «Солонье бедные вдовы сожгли свои деревянные кровати и фруктовые деревья».

Погребальный звон прерывается только для того, чтобы раздаться снова; если даже год и не несчастный, этот звон отовсюду слышен».

(Тэн: Старый порядок).

Настроение крестьян накануне революции. – Как относились крестьяне к такому положению вещей? Совсем не так, как можно было бы предполагать.

Крестьяне жаловались на тяжесть налогов, на способы их взыскания, на медленность судов, на размеры судебных издержек; но отнюдь они не считали ответственною в атом королевскую власть. Будучи невежественными, без всякой политической идеи, воспитанные духовенством в уважении к королевской власти и восхищении, они везде были привержены королю.

Точно также ни десятина, которую они ненавидели, ни обширные земли крепостников, на которые они зарились, не уменьшили заметным образом влияния духовенства. Крестьяне оставались всецело преданными религии отчасти благодаря воспитанию, отчасти по привычке.

Всю ненависть к порядку, от которого они страдали, они обращали только на один класс – дворянство. Во всех несчастьях, по их мнению, были виноваты исключительно дворяне. Если народ страдал, если налоги были тяжелы, то это происходило вследствие их дурного влияния на короля, вследствие требовательности царедворцев. Почему они не платят податей, будучи такими богатыми людьми? Почему сохраняют они свои феодальные права, несмотря на то, что не несут никакой службы?

Эта ненависть к дворянам, длившаяся уже издавна и несколько раз проявлявшаяся народными восстаниями, вспыхнула вновь с первых же дней французской революции.