Текст книги "Фланкер"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА XVII. Дон Мариано

Возвратимся теперь в лагерь к дону Стефано Коэчо, которого мы оставили, в беспамятстве в компании Руперто и дона Мариано. Двойное восклицание охотника и мексиканского путешественника при взгляде на лицо человека, поднятого ими на берегу реки, погрузило присутствующих в глубокое изумление.

Бермудес первым овладел собой и подошел к своему господину.

– Отойдите, дон Мариано, – сказал он ему, – не оставайтесь здесь: может быть, будет лучше, когда, открыв глаза, ваш брат не увидит вас.

Дон Мариано устремил на раненого жгучий взгляд.

– Каким же это образом я нахожу его здесь? – тихо произнес он, обращаясь как бы к самому себе. – Что он делает в этих диких краях? Значит, он лгал, написав мне, что важные дела призывают его в Соединенные Штаты и что он едет в Новый Орлеан.

– Сеньор дон Эстебан, ваш брат, – серьезно заметил Бермудес, – один из тех людей темного поведения, ни мысли, ни действия которых невозможно узнать. Видите, этот охотник называет его именем, ему не принадлежащим! С какой целью скрывается он? Верьте мне, дон Мариано, тут кроется тайна, которую мы, с Божьей помощью, узнаем. Но будьте осторожны: не стоит выдавать ему нашего присутствия; всегда будет время это сделать, если мы узнаем, что обмануты.

– Это правда, Бермудес, ваш совет хорош, я ему последую, но прежде чем я удалюсь, я должен убедиться, в каком состоянии он находится; этот человек – мой брат, и как бы он ни был виноват передо мной, я не хочу, чтобы он умер без помощи.

– Может быть, так было бы лучше, – проворчал Бермудес.

Дон Мариано взглянул на него с недовольным видом и наклонился к раненому.

Дон Стефано все еще находился в обмороке. Дикая Роза оказывала ему самые старательные и нежные попечения, но все они оставались безуспешными – обморок не проходил.

– Послушайте меня, ваша милость, – настаивал Бермудес, – удалитесь.

Дон Мариано в последний раз взглянул на брата; казалось, он колебался, но наконец отвернувшись, с усилием проговорил:

– Уйдем!

Лицо старого слуги прояснилось.

– Поручаю вам этого человека, – обратился Мариано к Руперто, – окажите ему заботы, требуемые его положением и гуманностью.

Охотник молча поклонился. Мексиканский дворянин подошел к своему коню, привязанному вместе с другими к молодому деревцу. Дон Мариано удалялся с сожалением – казалось, тайный голос удерживал его.

В ту минуту, когда он уже вставил ногу в стремя, чья-то рука легла на его плечо. Он обернулся. Перед ним стоял индеец; это был Летучий Орел.

Вождь предоставил белым заботиться о перенесении раненого, а сам, по инстинкту, свойственному его племени, пробрался к месту засады и самым тщательным образом исследовал его и все места, где происходила схватка. Целью его было обнаружить какие-нибудь следы или знаки, которые в случае необходимости могли бы быть полезны тем, кто захотел бы поглубже узнать причину засады против дона Мигеля. Судьба помогла ему, обогатив его доказательством, ценность которого была безгранична и которое, без сомнения, дон Стефано откупил бы самой чистой своей кровью, чтобы только уничтожить его; к сожалению, доказательство это, как ни было оно интересно, ничего не значило для индейца и в руках его не имело никакой цены.

Летучий Орел тотчас подумал о доне Мариано, который, вероятно, мог бы объяснить ему важность таинственной находки. Повертев ее в руках, он решился спрятать ее за пазуху и быстрым шагом направился к костру, где, вероятно, ожидал найти мексиканца.

– Отец мой уезжает? – спросил краснокожий.

– Да, – ответил дон Мариано, – я рад, что увидел вас перед отъездом, вождь, я хочу поблагодарить вас за дружеское гостеприимство.

Индеец поклонился.

– Отец мой может разобрать писание бледнолицых, не так ли? – продолжал он. – У белых большие знания, мой отец должен быть вождем своего племени.

Дон Мариано с удивлением поглядел на команча.

– Что вы хотите сказать? – спросил он его.

– Наши отцы, индейцы, научили нас переносить на звериные шкуры, специально для того приготовленные, любопытные события, происходившие с нами в нашем племени в старинные времена; бледнолицые все знают: у них есть великие лекарства и свое писание.

– Конечно, у нас есть книги, в которых, посредством условных знаков, мы записываем историю племен и даже мысли людей.

– Хорошо, – радостно сказал вождь, – отец мой должен знать эти знаки – голова его уже седа.

– Я действительно знаю их: эта наука очень легка. Но на что же она нужна вам?

Летучий Орел отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – не мне, но, может быть, другим.

– Я не понимаю вас, вождь, будьте так добры, объяснитесь скорее, я хочу удалиться, прежде чем этот человек очнется.

Индеец поглядел в ту сторону, где лежал раненый.

– Он откроет глаза не ранее, чем через час, – заметил он, – Летучий Орел может говорить с отцом.

Невольно дону Мариано захотелось узнать, что индеец собирается передать ему; он решился подождать и сделал индейцу знак, чтобы тот говорил.

Вождь заговорил важным тоном:

– Пусть отец мой слушает. Летучий Орел не старая баба-болтунья, он известный вождь. Все слова, вылетающие из его груди, внушены ему Вакондой. Летучий Орел любит бледнолицых за то, что они были добры к нему и во многих случаях оказали ему важные услуги. После битвы вождь внимательно осмотрел место сражения. На том месте, где упал человек, которого отец мой перенес сюда, Летучий

Орел нашел сумку с несколькими такими письменами. Индеец поглядел на них, но ничего не понял, потому что Ваконда затмил глаза краснокожих густым облаком, которое мешает им подражать белым. Однако вождь, решив, что, может быть, эта странная сумка, бесполезная для него, будет нужна моему отцу или кому-нибудь из его друзей, спрятал ее на своей груди и поспешил к отцу, чтобы вручить ему ее. Вот она, – добавил индеец, вынимая из-за пазухи бумажник и подавая его дону Мариано. – Возьми его, отец мой, может, ты поймешь, что в нем.

Хотя поступок краснокожего был самым естественным и этот бумажник со всем его содержимым нисколько не должен был смущать дворянина, однако тот взял его из рук вождя с тайным содроганием.

Индеец скрестил на груди руки и ждал, довольный своим поступком.

Дон Мариано рассеянно рассматривал бумажник – из черной шагреневой кожи, очень простой, без всяких украшений; это была явно необходимая вещь, но никак не роскошная. Бумажник был набит бумагами и заперт на маленькую серебряную застежку. Осмотр, начатый сперва с рассеянным видом, принял вдруг серьезный оборот для дона Мариано, глаза его остановились на полустертой золотой надписи на одной стороне бумажника: дон Эстебан де Реаль дель Монте.

Прочитав эти слова, которые открыли ему имя владельца этой веши, дон Мариано с удивлением устремил долгий взгляд на брата, все еще лежавшего без чувств, и, помимо своей воли, так крепко сжал руку, в которой держал бумажник, что застежка его отскочила и несколько бумаг выскользнули на траву.

Бермудес быстро наклонился, собрал их и подал своему господину. Тот тотчас стал вкладывать их в бумажник, но Бермудес смело удержал его руку.

– Это Бог посылает вам способ узнать всю правду, – сказал он, – не пренебрегайте же представляющимся случаем, чтобы позднее не раскаяться в этом.

– Насильно узнать тайны моего брата… – с отвращением прошептал дон Мариано.

– Нет, – твердо возразил Бермудес, – но узнать, как он овладел вашими – вспомните, ваша милость, причину нашего путешествия.

– Но если я ошибался, и он не виноват?..

– Тем лучше! В этом случае вы приобретете доказательства.

– Ты подговариваешь меня на дурное дело, я не имею права поступить так!

– Ну, тогда я – ничтожный слуга, поступки которого не имеют особой важности в ваших делах, – я беру это право на себя, ваша милость.

И, говоря это, он быстро выхватил бумажник из рук господина.

– Несчастный! – воскликнул дон Мариано. – Остановись! Что ты хочешь делать?

– Спасти, может быть, ту, которую вы любите, потому что сами вы не смеете этого сделать.

– Пусть отец мой оставит своего раба, – заметил индеец. – Его наставляет Ваконда.-

Дон Мариано не решился упорствовать дольше – тем более, что невольно какое-то безотчетное чувство говорило ему, что ошибался он, а Бермудес поступал, как и должно. Слуга спокойно открыл бумажник, нисколько не заботясь о неблаговидности своего поступка.

– Ого! – воскликнул он вдруг. – Не сказал ли я вам, что это Бог вручает вам доказательства, которых вы столько времени ищете. Читайте, читайте! И, если возможно, усомнитесь еще в том, что увидят ваши глаза, и продолжайте еще не верить в вероломство вашего брата и в его гнусную измену-

Дон Мариано схватил бумагу с лихорадочным движением и быстро пробежал ее глазами. Прочитав две-три бумаги, он остановился, поднял глаза к небу и закрыл лицо ладонями с выражением глубочайшей печали.

– О! Брат мой! Брат мой! – проговорил он в отчаянии.

– Мужайтесь! – сказал ему тихо Бермудес.

– Довольно! – воскликнул дон Мариано. – Час правосудия настал!

В нем мгновенно произошла странная перемена; тихий и кроткий за несколько минут до этого, он вдруг преобразился: глаза его искрились, на лице появилась внушительная строгость, он даже будто немного вырос.

– Довольно пустых опасений и уверток, – сказал он. – Пора действовать.

Потом он повернулся к Летучему Орлу.

– Что, этот человек опасно ранен? – спросил он его.

Индеец подошел к дону Стефано и стал внимательно осматривать его. Пока он находился подле раненого, никто не произнес ни одного слова; каждый понимал, что дон Мариано принял наконец твердое решение и что он исполнит его без колебаний и угрызений совести, какие бы от того не произошли в будущем последствия.

Через несколько минут Летучий Орел возвратился.

– Человек этот не ранен в действительности, – сказал индеец, – он только получил значительную контузию в голову, от которой впал в глубокий обморок; через час он придет в себя.

– Хорошо; придя в себя, в каком состоянии он будет находиться?

– Тотчас после обморока он будет слаб, но мало-помалу окрепнет и завтра станет таким же здоровым, каким был до получения контузии.

Горькая улыбка мелькнула на губах дона Мариано.

– Попросите подойти ко мне охотника, вашего друга, – проговорил он, – я хочу сказать вам обоим несколько слов, попросить об одной услуге.

Вождь повиновался.

– Як вашим услугам, ваша милость, – сказал, подходя, Руперто.

– Нам необходимо посоветоваться, – сказал тогда дон Мариано. – Скажите, вы словесно решаете важные дела здесь, в прериях?

Охотник и индеец утвердительно кивнули головами.

– Слушайте меня внимательно, – продолжал дворянин твердо и выразительно. – Тот раненый человек – мой брат, он должен умереть. Убить его я не хочу, его должны судить. Вы все, присутствующие, будете его судить, а я обвинять. Хотите ли вы помочь мне выполнить – не мщение, но самое строгое правосудие? Повторяю вам, я буду обвинять его в вашем присутствии и с доказательствами в руках. Ваша совесть будет чиста; человек этот может защищаться, на это ему будет дана полная свобода, вы же будете свободны либо казнить его, либо оправдать – смотря по тому, найдете вы его виновным или невиновным. Вы все слышали; подумайте, я жду вашего ответа.

Наступило глубокое молчание.

Через несколько минут Руперто заговорил.

– В прериях, куда не проникает правосудие человеческое, – сказал он, – должен царствовать закон Божий; если мы имеем право убивать хищных и вредных для нас зверей, отчего же не будем мы иметь право наказать разбойника?.. Принимаю ваше предложение, потому что в душе я уверен, что, поступая таким образом, я исполняю святую обязанность и буду полезен всему обществу, мстителем которого становлюсь.

– Хорошо, – ответил дон Мариано, – благодарю вас. А вы, вождь?

– Я согласен, – ясно сказал команч, – изменники должны быть наказаны, к-какому бы племени они ни принадлежали. Летучий Орел – вождь, он имеет право восседать у огня совета, в первом ряду старшин, имеет право казнить или миловать.

– Теперь и вы отвечайте, – обратился дон Мариано к своим слугам.

Бермудес выступил на шаг вперед и сказал, почтительно поклонясь, дону Мариано:

– Ваша милость, мы знаем этого человека; ребенком он прыгал и играл на наших коленях, позже он был нашим господином. Сердца наши стесняются в его присутствии, мы не можем его судить, мы не должны его обвинять, а годимся только для выполнения присужденного наказания, каким бы оно ни было, если получим на то приказание. Старые рабы, освобожденные по доброте своего господина, никогда не могут быть равными ему.

– Я ждал от вас этих чувств; благодарю за откровенность, друзья мои. Действительно, вы не можете вмешиваться в это дело. Надеюсь, что взамен вас Бог пошлет нам честных людей, которые могли бы добросовестно исполнить обязанности судей.

– Бог услышал вас, кабальеро, – внезапно произнес чей-то грубый голос, – располагайте нами.

Ветви кустарника, рядом с которым разговаривали наши знакомцы, с шумом раздвинулись, и из них вышли два человека.

Сделав несколько шагов, они, опустили ружья дулами на землю и остановились в ожидании.

– Кто вы? – спросил их дон Мариано.

– Охотники.

– Ваше имя?

– Верный Прицел.

– А ваше?

– Вольная Пуля. Вот уже около получаса стоим мы за этими кустами и успели услышать все, о чем здесь говорилось. Бесполезно вновь возвращаться к тому же, прибавлю вам только, что есть еще один человек, который должен присутствовать на суде над этим господином.

– Еще один человек? Кто же он?

– Тот, на кого этот человек так изменнически напал, кому вы помогли увернуться из рук предателя и кого мы спасли.

– Но кто знает, где находится теперь этот человек?

– Мы знаем, – сказал Верный Прицел, – меньше часа тому назад мы его оставили, чтобы идти по вашим следам.

– В таком случае вы правы; надо, чтобы и этот человек присутствовал.

– К несчастью, он довольно серьезно ранен, но если ему невозможно приехать сюда самому, то его принесут; не знаю почему, но мне кажется, что не только его присутствие здесь необходимо, но что один только он может объяснить известные дела, которые мы обязаны открыть.

– Что вы хотите сказать?

– Потерпите, кабальеро, скоро вы нас поймете. Лагерь этого человека недалеко, он сможет быть здесь еще до заката солнца. Я немедленно извещу его.

– Благодарю вас за это важное предложение.

– Мы, может быть, больше вас заинтересованы в разъяснении этого таинственного злоумышления, – ответил Верный Прицел.

По знаку друга Вольная Пуля подошел к своему коню, оставленному в чаще кустарника, вскочил на него и умчался во весь опор, между тем как дон Мариано следил за ним любопытным и вместе с тем тревожным взглядом.

– Вы говорите загадками, – обратился он к охотнику, все еще опиравшемуся на свое ружье.

Верный Прицел покачал головой.

– Перед вами разыгрывается печальная развязка гнусной истории, начало которой вам не известно, несмотря на доказательства, имеющиеся в ваших руках, кабальеро.

Дон Мариано тяжело вздохнул, две жгучие слезы скатились по его щекам, поблекшим от горя.

– Бодритесь, господин мой, – сказал ему Бермудес, —• наконец-то Бог за вас.

Дворянин пожал руку своему верному слуге и отвернулся, чтобы скрыть волнение, овладевшее им.

ГЛАВА XVIII. Перед судом

После отъезда Вольной Пули Верный Прицел, индеец и Руперто подошли к раненому, все еще лежавшему в беспамятстве, и окружили его, ожидая, когда он придет в себя. Дон Мариано, совестливость которого теперь уже пропала, жаждавший скорее узнать во всех подробностях темные замыслы своего брата, чтобы иметь прочное основание для обвинения его перед судом, так внезапно созванным, ушел со своими слугами в чащу кустов и с лихорадочным нетерпением стал перечитывать одну за другой все бумаги, находившиеся в найденном бумажнике, и по мере перехода от одного документа к другому ужас его возрастал все больше и больше.

Дон Мариано не хотел, чтобы брат узнал о его прибытии прежде, чем предстанет перед судьями, рассчитывая своим внезапным появлением расстроить его прозорливость и присутствие его духа, смутить его хладнокровие. С этой целью он скрылся в чаще, недоступной самым проницательным глазам, намереваясь мгновенно появиться в нужную минуту.

Прошел еще час времени, прежде чем дон Стефано, несмотря на все старания Дикой Розы, заявил чуть заметным движением о своем возвращении к жизни. Три человека, молча сидевшие около него, не спускали с него глаз.

В ту минуту, когда солнце быстро садилось за горизонт, вечерний прохладный ветер пронесся по земле и освежил раненого, который при этом тяжело вздохнул.

– Сейчас он откроет глаза, – прошептал Верный Прицел.

Летучий Орел приложил палец к губам, указывая на раненого.

Хотя охотник проговорил эти слова очень тихо, но дон Стефано услышал их, не понимая, может быть, их смысла, но как звуки они пробудили в нем сознание.

Дон Стефано был достойным сыном испорченного мексиканского поколения, лукавство было главной чертой его характера; о людях и вещах он всегда был дурного мнения, недоверие разъедало его душу. Слова Верного Прицела предостерегли его. Ни малейшим движением не обнаружив возвращения сознания, он стал припоминать все случившееся сним, желая уяснить себе положение, в каком он находился, и по возможности угадать, в чьи руки толкнула его злая судьба. Но это была трудная задача – во-первых, потому, что глаза его должны были оставаться закрытыми, и во-вторых, потому, что окружающие его лица, поняв его хитрость, упорно хранили молчание.

Это продолжительное молчание увеличило беспокойство дона Стефано, и он решился наконец прервать его. Широко раскрыв глаза, он пытливо обвел ими окружавшие его лица и сделал движение, как бы желая подняться.

– Как вы себя чувствуете? – спросил его Верный Прицел, наклонясь к нему.

– Я очень слаб, – жалобно ответил дон Стефано, – чувствую общую тяжесть и ужасный шум в ушах.

– Гм! – продолжал охотник. – Это неопасно; такое состояние часто бывает следствием падения.

– Так я упал? – переспросил больной, узнавший Руперто и несколько успокоенный,

– Вероятно, потому что мы нашли вас лежащим на песке, у брода Рубио.

– А! Так вы там меня нашли?

– Да, три часа тому назад.

– Благодарю вас за оказанную мне помощь – без нее, вероятно, я был бы уже мертв.

– Это очень вероятно; но не торопитесь благодарить нас.

– Отчего же? – спросил дон Стефано, навострив уши при этом двусмысленном ответе, в котором ему послышалась скрытая угроза.

– Э-э! Кто знает будущее! Никто не может ручаться за него, – ответил добродушно Верный Прицел.

Дон Стефано, рассудок которого окончательно прояснился и силы быстро восстанавливались, живо поднялся и, устремив на охотника взгляд, которым он хотел, казалось, проникнуть в глубину его души, громко проговорил:

– Однако, не пленник же я ваш!

– Гм! – проворчал охотник в ответ.

Это междометие обеспокоило больного более длинной фразы.

– Поговорим откровенно, – сказал он после некоторого раздумья.

– Ничего лучшего мы не желаем.

– Из вас троих я знаю только его одного, – продолжал раненый, указывая на Руперто, – и, как мне кажется, ничем не оскорбил его.

– Это правда, – ответил Руперто.

– Вас я никогда не видел, следовательно, вы не можете питать ко мне никакой вражды.

– Действительно, мы в первый раз встречаемся лицом к лицу.

– Остается этот индейский воин, которого, подобно вам, я вижу в первый раз.

– Все это верно.

– По какой же причине я могу быть вашим пленником?

– Этот вопрос не так легок, как вы полагаете; хотя мы, лично, не можем ни в чем обвинять вас, но не оскорбили ли вы, бродя по прериям, кого-то еще?

– Я?

– Кто же, как не вы? Не далее как сегодня ночью не вы ли старались убить человека в подстроенной для него засаде?

– Да, но этот человек – мой враг.

– Хорошо. Теперь предположите, что мы – друзья этого человека.

– Но нет! Этого не может быть!

– Почему вы так полагаете?

Дон Стефано презрительно пожал плечами.

– Вы, верно, считаете меня большим простаком, еслидумаете, что я попадусь на такую увертку.

– Но это еще не все.

– Полноте! Если бы я попал в руки этого человека, он перенес бы меня в свой лагерь, чтобы расправиться со мной на глазах у своих разбойников, для которых моя казнь была бы приятным зрелищем.

Старый охотник, говоривший до сих пор с некоторой иронией, вдруг переменил тон и стал настолько же серьезен, насколько до этого был шутлив.

– Послушайте, – сказал он, – и воспользуйтесь тем, что услышите: не дурачьте нас своей слабостью, мы очень хорошо знаем, что ваши силы почти полностью возвратились к вам; совет мой чистосердечен и дан вам с целью предупредить вас против вас же самих. Правда, что вы не пленник наш, но все же вы не свободны.

– Я вас не понимаю, – прервал его дон Стефано с потемневшим лицом.

– Никто из присутствующих здесь лиц, – продолжал Верный Прицел, – не обвиняет вас; мы не знаем, кто вы, и еще сегодня я совершенно не знал о вашем существовании. Но есть один человек, который питает к вам ненависть. Это дело можно было бы решить в честном поединке, но претензии к вам настолько сильны, что решено вас судить – и судить немедленно!

– Меня немедленно судить! – повторил дон Стефано в величайшем изумлении. – Но перед каким судом этот человек желает меня представить? Мы здесь в пустынном краю.

– Да, и вы, кажется, забываете, что в прериях, где городские законы не в состоянии преследовать виновных, существует ужасное законодательство – краткое, неумолимое, к которому, в целях общей пользы, всякий оскорбленный человек имеет право прибегнуть, когда этого требует безотлагательная необходимость.

– Что же это за закон? – спросил дон Стефано с помертвелым лицом.

– Это закон Линча.

– Закон Линча?

– Да. Мы, как вы уже заметили, люди, совсем вас не знающие, созваны здесь его именем для того, чтобы судить вас.

– Меня судить! Но это невозможно. Какое преступление я совершил? Кто мой обвинитель?

– Я не могу отвечать на эти вопросы; мне не известно преступление, в котором вас обвиняют, я не знаю даже имени вашего обвинителя; только верьте, что мы не имеем против вас ни ненависти, ни предубеждения, мы будем беспристрастны. Приготовьтесь защищать себя в этот небольшой промежуток времени, а когда настанет минута защиты, постарайтесь

доказать свою невиновность, уличив своего обвинителя, чего я вам искренне желаю. Дон Стефано опустил голову.

– Но как вы хотите, чтобы я приготовился защищать себя, когда я даже не знаю, в чем именно меня обвиняют? Осветите мне эту темноту, проведите хотя бы самый слабый свет, чтобы я мог наконец, руководствуясь им, знать, куда иду.

– Говоря вам то, что вы слышали, кабальеро, я повиновался своей совести, повелевавшей мне известить вас об угрожающей вам опасности, сказать же вам большего я не могу, потому что, как и вы, больше и сам ничего не знаю.

По знаку Верного Прицела Руперто, Летучий Орел и Дикая Роза удалились, оставив дона Стефано одного.

Мексиканец с бешенством бросился на траву, но вдруг, вскочив на ноги и схватившись рукой за грудь, принялся жадно искать чего-то вокруг себя; ничего не найдя, он воскликнул:

– А! Куда девался мой бумажник?! Если люди овладели им, то я пропал… Как быть, что делать?

Вдали раздался конский топот, постепенно приближавшийся к месту, где расположились охотники. В самом деле, через четверть часа на поляну выехали тридцать охотников, во главе которых был Вольная Пуля.

– Что это значит? – прошептал дон Стефано. – Вольная Пуля – среди разбойников?

Недоумение его не было продолжительным: среди вновь прибывших он тотчас узнал еще одного человека.

– Дон Мигель Ортега! Эге! Знаю, – добавил он через минуту, – кто мой обвинитель. Хорошо, хорошо, – добавил он, – положение мое не так отчаянно, как я полагал; видимо, эти господа ничего не знают, и мои драгоценные бумаги не попали к ним в руки. Гм! Кажется, этот ужасный закон Линча ошибется на этот раз, и я, как и в прежние времена, сумею избежать опасности.

Дон Мигель увидел дона Стефано, но сделал вид, что не замечает его. Дон Стефано внимательно следил глазами за всеми движениями охотников. Опустив носилки в противоположной от дона Стефано стороне, все мексиканцы, не сходя с коней, образовали большой круг на поляне и встали неподвижно, держа ружья наготове, делая тем самым всякую попытку к бегству невозможной.

Перед огнем полукругом были расставлены бизоньи черепа – пять черепов, заменяющих стулья; на них расположились в следующем порядке: дон Мигель Ортега, исполняющий обязанность председателя, сидел в центре, по правую его руку Верный Прицел, по левую – Вольная Пуля, затем индейский вождь и один мексиканец.

При виде этого суда под открытом небом, среди девственного леса, окруженный всадниками в странных костюмах, неподвижными, как бронзовые статуи, дон Стефано почувствовал дрожь, невольно пробежавшую по его телу; оглядев всех, он заметил их взоры, устремленные на него с неумолимым упорством силы и права.

– Гм! – прошептал он. – Кажется, я рано воспел победу, нелегко будет вывернуться.

В эту минуту по знаку дона Мигеля два охотника выехали вперед, соскочили с лошадей и подошли к раненому. Тот сделал усилие над собой и встал на ноги. Охотники взяли его под руки и подвели к судьям.

Дон Стефано выпрямился, скрестил на груди руки и язвительным взглядом окинул судей, перед которыми стоял.

– Ого! Так это вы мой обвинитель, кабальеро? – насмешливо обратился он к дону Мигелю.

– Нет, – ответил капитан, слегка пожав плечами, – я ваш судья, но не обвинитель.