Текст книги "Родословные (СИ)"

Автор книги: Григорий Ярцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Григорий Юрьевич Ярцев
Родословные [СИ]

ГЛАВА 1

Апрель 2015-го оказался для чарующего своей архитектурой Калининграда куда более дождливым и серым, нежели обычно. Впрочем, это нисколько не смущало его жителей, давно привыкших к подобным капризам погоды. Уже давно за полночь и город заботливо окутало мраком, а сверху над ним сгущались тучи. Тускло освещаемые лунным светом они отдаленно напоминали оскалившиеся пасти псов, готовых вцепиться друг другу в глотки. Где-то там, глубоко внутри туч, на мгновения вспыхивали еле заметные посеребренные огоньки. Казалось, вот-вот ударит гром.

Но вопреки ожиданиям, ударил ящик, ящик с сочными яблоками упал и с треском разбился о мокрый асфальт. Красные яблоки, неестественно яркие и сильно выделявшиеся на фоне мрачно-серых тонов порта с отскоками катились по мокрой земле. Вверх – вниз, вверх и вниз, словно кардиограмма жизненного цикла каждого человека, каждого, за исключением Гавриила. Его жизненный цикл медленно, но уверенно сползал вниз, скатывался по наклонной на протяжении всей жизни. Вот и сейчас, Гавриил, самый обычный работник порта, разгружающий суда по ночам, корчась от боли, рухнул вслед за ящиком.

Кости его худощавого, но жилистого тела ломало так, словно каждая из них раскалывалась на мелкие осколки. Его судорожно трясло, он пытался подняться, но стреляющая по всему телу боль не позволяла ему. Он хотел было закричать, дабы позвать на помощь, но ему не удалось издать ни звука. Беззвучный крик замер на его широко открытом рту. Его будто бы лишили голоса, оставив только хруст ломающихся костей, слышимый им одним.

Сверкнула молния.

Ее свет оказался настолько ярким и ослепляющим взор, что Гавриилу на мгновение подумалось, что эта вспышка станет последним ярким пятном, возможно, самым светлым, увиденным им в жизни.

Раздался раскат грома, чей грохот прокатился звуковым ураганом, сотрясая каждую кость в его стонущем от дикой боли теле. Капли дождя стеной обрушились на его тело, вонзаясь в него тысячей игл. Приступ удушья, дышать становилось все труднее и с каждым вздохом, легкие, казалось, наполнялись песком.

В глазах темнело.

Гавриил невольно ожидал, что вот-вот, вся его жизнь пролетит перед глазами, но вопреки своим ожиданиям он начал видеть события, свидетелем которых никак не мог стать. Они врезались в его сознание и память совершенно хаотично.

Поначалу все затянуло леденящим мраком, и отголоски сознания Гавриила оказались где-то в кромешной тьме, где-то в месте, лишенном границ. И границы эти расширялись тем больше, чем темнее становилось все вокруг. Казалось, это могло длиться бесконечно, как вдруг окружающая тьма обернулась ночным небом, усеянным тысячами сверкающих звезд.

Глубокой ночью охотники в лохмотьях, освещаемые холодным лунным светом, сжимают длинные деревянные колья в руках, украдкой идут меж высокой, по пояс, траве, осторожно подбираясь к своей будущей добыче. Этой прохладной ночью она укрылась под небольшим уступом горы и издалека была похожа на огромный совершенно несуразный камень. Охотники приближались и неожиданно то, что секунду назад казалось огромным и недвижимым камнем сделало глубокий тяжелый вдох, будто сквозь сон, почуяв опасность, готовилось вот-вот пробудиться. Охотники тут же замерли. В шелесте высокой травы, игриво погоняемой ветром, ничто не выдавало их присутствия. Один из охотников, самый крупный и высокий из них, видимо – вожак, подойдя достаточно близко, издал едва слышимый стрекочущий звук-сигнал. Остальные охотники согнулись в спинах и замерли в ожидании. На вершине уступа, вдруг, по команде сигнала, появились силуэты еще одной группы охотников, а за ними – тяжело подкатанный к выступу, готовый в любой момент обрушиться на существо внизу массивный камень округлой формы. Подавший сигнал охотник одним отточенным движением метнул копье в спящее глубоким сном огромное животное, грубые очертания которого отчетливо обрамлялись лунным светом. Раздался оглушающий рев. Зверь, не успев отойти ото сна и поднять свою тушу с земли, лишь изогнутыми бивнями блеснул над высокой травой в посеребренном свете луны, как его, уже навсегда, прибил к земле массивный камень, рухнувший сверху…

…яркая вспышка и перед глазами Гавриила растянулась бескрайняя пустыня, и черные точки на ее волнистых песчаных холмах – рабы в набедренных повязках, чью покрытую рубцами кожу подгонял знойный раскаленный ветер и плети истязателей. Рабы с трудом преодолевали золотой песок, но все же тащили на канатах за своими окровавленными спинами огромные камни к возвышающейся вдалеке пирамиде. Один из рабов, измученный жарой, жаждой и усталостью безжизненно упал в песок. Песчинки немедля начали заполнять каждый сантиметр его тела, каждую пору на коже, как вдруг из песка…

…прорезалась густая трава, а за ней, вдалеке, строители азиатской внешности воздвигали высокую стену, простирающуюся вдаль, и уходящую за горизонт, и взошедшее там солнце на миг ослепило Гавриила…

…солнечные лучи обрамляли величественное строение – Колизей, когда-то подаривший миру могучих и умелых воинов, зрелищные и кровавые сражения, а в центре арены – привязанная к столбу женщина, на ее грязном свободном одеянии виднелись пятна крови…

…толпа жадно орущих, почти ревущих людей, предвкушающих казнь женщины на столбе. Под ней неожиданно вспыхнуло пламя и когда его языки коснулись тела женщины, раздался пронзительный крик, вмиг затмивший собой ор одурманенных жестокостью и насилием людей…

…обреченные стоны, крики, доходящие до звериных, доносились откуда-то издалека. Из места, которое прижавшийся к влажной земле окопа солдат, в изношенной грязной шинели, не мог видеть. Его широко раскрытые глаза отчетливо передавали страх, вцепившись грязными пальцами в свою "моську", он в ужасе замер от происходящего вокруг – глухие звуки снарядов, разрывающиеся в нескольких метрах от него, свист то и дело пролетающих над головой пуль, десятки таких же напуганных и измотанных солдат по обе стороны от него. Прогремел взрыв, снаряд лег совсем рядом. Осколок пробил его шлем, а следом и голову, он не успел почувствовать, как что-то теплое и липкое стекало вниз по его голове, как земля под его ногами вдруг неожиданно резко содрогнулась…

…перед взором Гавриила возник огромный атомный взрыв. Он почувствовал дрожь, в то время как грибовидное облако, воспаряющее к небесам, уносило за собой сотни тысяч жизней. Гавриил мельком, еле разборчиво слышал их крики, а дрожь тем временем становилась все сильнее и сильнее пока в какой-то момент не нахлынула на него, ударив по ногам.

Гавриил будто бы почувствовал этот резкий толчок, а следом удар по голове, оборвавший цепочку странных видений. Яркая картина взрыва сменилась глубокой, беспросветной пустотой – Гавриил потерял сознание, его тело уже лежало на сыром асфальте. Он медленно, выдыхая, погрузился во мрак, сопровождавшийся чувством жуткого дискомфорта и легким жжением кожи.

Едва успев поднять веки, он увидел яркий, ослепительный свет, стремительно прорезавшийся сквозь его редкие ресницы. Потерявшись во времени и обманчивом потоке собственных ощущений, Гавриилу никак не удавалось сосредоточиться и взять себя в руки. Все будто окутало дурманящим туманом, а его движения сковывало что-то звенящее, отдающее холодом и запахом железа. В какой-то момент чувство беспомощности переполнило его, и вскоре обратилось необузданной яростью, озлобленностью на себя самого и свою беспомощность. Неожиданно, железные оковы показались ему совершенно невесомыми. Он потянул левую руку и цепь, сковывающая его с холодным полом, оборвалась, будто была и не из железа вовсе.

– Усмирите тварь! – отовсюду прозвучал чей-то грохочущий и хрипловатый голос.

Гавриил боялся вновь открывать глаза, свет был слишком ненавистен его взору. Потому, опираясь исключительно на свой слух, он искал источник звука, поворачивая головой, но безуспешно. Кожу продолжало жечь ярким светом, который вскоре погас. Гавриил осторожно приоткрыл глаза – сначала немного, а убедившись в отсутствии жгучего света, открыл их полностью.

Он обнаружил себя в знакомом, плохо освещенном помещении редко используемого склада, находящегося в порту Калининградского грузового района. Гавриил часто захаживал сюда, когда выпадала минутка, чтобы расслабиться и перевести дух от изнурительной работы, балуя себя сигаретой или тем, чем угостят другие, захаживающие сюда по той же причине. Практически безлюдное, тихое и сырое место. К слову, грузчиком Гавриил стал волею случая – твердо решив однажды изменить ход своей жизни, он отправился в тот самый порт Калининграда. По какой-то причине, известной одному ему, Гавриил был убежден в одном – порт имел весьма выгодное расположение. Он позволял добраться до стран самых разных убеждений, религиозных и политических нравов, но это привлекало его в последнюю очередь. Возможность сбежать от себя, своего прошлого туда, где возможно лучше и не станет, но и это не важно, главное – решиться, ступить на край. Собственно, именно так, переполненный решимостью и желанием отправиться в неизвестность Гавриил оказался в порту Калининграда, но вопреки своему рвению был ошибочно принят Михалычем за нового работника – грузчика и на удивление, получив в ту же ночь оплату за свой нелегкий труд, остался довольным, а переезд решил временно отложить. Михалыч был добрый пожилой мужик, но даже в свои годы оставался резким и напористым, а, быть может, возраст только усиливал в нем эти черты характера. Не в последнюю очередь резкость и напористость Михалыча сыграли на решении Гавриила. Завидев, как тот слоняется без дела Михалыч ошибочно принял его за одного из лентяев-грузчиков и рявкнул, да так, что Гавриил, позабыв обо всем на свете, принялся помогать мужикам разгружать ближайший контейнер. Правда, была в Михалыче одна странность, скорее даже не в нем, а в остальных. Все работники обращались к нему по-разному, по-своему. Кто-то Михалычем, кто-то Василичем, кто-то Иванычем и на каждое прозвище он отзывался как на свое собственное. Гавриил был из тех, кто называл его Михалычем и знал только, что Михалыч любил материться во всю глотку больше чем орать в нее.

Зрение Гавриила привыкло к темноте плохо освещенного склада быстрее обычного, и он увидел стоявшего перед собой высокого, хорошо сложенного физически человека. На вид ему было около сорока с небольшим, а может и более. Волосы на голове были редкими, седыми и забраны назад с высокого лба, изборожденного морщинами. Высокий человек слегка наклонился, и Гавриил смог разглядеть его худощавое, вытянутое гладковыбритое, отдающее синевой лицо. Глубоко посаженные, полные ненависти и отвращения, потускневшие глаза, горбатый длинный острый нос. Но больше всего лицо запоминалось тремя большими и уродливыми шрамами, проходящими наискосок по правой части лица от шеи до самой брови.

– Тебе известно кто мы? – спросил человек, доставая из внутреннего кармана своего темного плаща кастет, покрытый едва разборчивыми иероглифами.

– Сектанты? – иронично, широко улыбнувшись, спросил Гавриил. Человек тут же приложился кастетом ему в челюсть.

"Шутить больше не стоит", – подумал Гавриил, но не сдержался – язык по какой-то причине всегда оказывался быстрее его мозга.

– Агрессивные сектанты! – с еще большей улыбкой произнес он. Второй удар оказался куда более точным и опрокинул Гавриила на сырой пол.

Гавриил привык к побоям с детства.

Его била мать, бил отец. Особенно сильно бил отец, напившись больше обычного. Его били ребята со двора, одноклассники в школе, разве что в институте, который Гавриил так и не закончил его били меньше потому, что к тому времени, девочки становятся девушками, обретают формы, а юношей больше заботит то, куда девать бурлящий в них тестостерон. Бесконечные побои должны были, нет, просто обязаны были оставить след в жизни подрастающего юноши. Гавриил должен был оказаться забитым тихоней, но что-то у него в голове, какая-то часть его самого и его характера воспротивились, отказывались быть побежденными. И в то бесчисленное множество моментов, когда Гавриил не мог ударить в ответ, или мог, но сил оказывалось недостаточно, он усвоил одно – если не можешь дать сдачи, смейся. Смейся им в лицо, насмехайся над их попытками унизить и оскорбить тебя. Это будет злить их, раздражать их и они, наконец, поймут, что боль физическая тебе не страшна. Когда-нибудь они перестанут. И переставали.

– Для чего ты здесь? – раздраженно и резко прокричал человек с кастетом.

– Вы мне скажите, – медленно поднимаясь с земли, простонал Гавриил, не лишая голоса насмешки. – Вы же меня сюда привели.

Терпение человека в темном монашеском балахоне иссякло. Впрочем, возможно, терпением он никогда и не отличался. Он яростно схватил Гавриила за густые, русые волосы и несколько раз ударил его головой о пол. Издевательская ухмылка не сходила с лица Гавриила и в момент осознания того, что боли от ударов он почему-то не чувствует, ухмылка сменилась пронзительным хохотом. По-видимому, это оскорбило обидчика, и тот ударил кастетом еще раз. На этот раз в область поясницы. Он метил в печень и, возможно, попал, но неожиданно для себя, боли Гавриил вновь так и не почувствовал.

– А у тебя хороший удар для старичка, – сквозь зубы проговорил Гавриил. – Тренируешь руку, а? – наглая улыбка не сходила с его уже изрядно измалеванного собственной кровью лица.

Из темноты показался еще один человек, облаченный в темный балахон. Лица Гавриил увидеть не мог, тень капюшона скрывала его, оставляя на свету лишь впалый рот и некрасиво торчащий подбородок. Балахон не спеша двигался к седоволосому человеку, а подойдя, почтительно положив руку ему на плечо, прошептал:

– Если позволите, Главнокомандующий, это бесполезно. Он явно не осознает, частью чего становится и, вероятно, посвящен не был. Может нам следует отдать его?

– Отдать? – удивленно спросил Главнокомандующий, не сводя глаз, горевших ненавистью с Гавриила. – В Башне тебя научили многому, юнец, но отучить от милосердия, видимо, позабыли. Казнить! – резко оборвал он.

Человек в балахоне немедля покорно опустил голову.

Еще двое в темных балахонах приблизились к прикованному за одну руку Гавриилу. Один из них нес в руках внушительных размеров двуручный меч, сталь которого отчетливо поблескивала даже в темноте. Лезвие меча так же, как и кастет было частично покрыто иероглифами. Рукоять меча переходила в навершие, формой напоминавшее искусно выполненное, широко распахнутое крыло какой-то хищной птицы.

Юнец обхватил рукоять обеими руками и поставил огромный, казалось, неподъемный меч перед собой. Склонив голову над распахнутым крылом, он замер в ожидании чего-то. Гавриилу показалось, что сейчас он непременно должен произнести речь, определенно служащей и сопровождавшей подобные казни. Все происходящее вокруг кричало об одном – подобная ритуальная речь просто обязана быть заготовлена и досконально вызубрена. Вот только юнец, в отчаянных попытках пытаясь решиться на убийство, сохранял молчание и продолжал сжимать рукоять меча и черная кожа ее, то и дело, поскрипывала. Седоволосый человек с изуродованным шрамами лицом с гордостью и ничем не скрываемой жаждой предстоящего убийства наблюдал, как, наконец решившийся юнец медленно занес меч над головой. Гавриил же глубоко, но украдкой вздохнул, ожидая его предсмертной речи.

– Хер с тобой, – быстро и совершенно неожиданно брякнул юнец в подтверждение своей решимости, а потом вновь замер в ожидании, очевидно, из-за страха убийства. Он колебался. Ему еще не доводилось забирать чужую жизнь. Гавриил хоть и смотрел на юнца в балахоне как на умалишенного, но, в тоже время, отчетливо понимал, что тот вот-вот с легкостью переправит его на тот свет.

– Без колебаний, – спокойно произнес Главнокомандующий. – Ты совершаешь добро.

Закрыв глаза и выдохнув, юнец рубанул мечом, но в тот же миг, от дикой боли в руке и напуганный собственным криком, открыл глаза так широко, как только мог. Гавриил, свободной от оков рукой, держал своего несостоявшегося палача за запястье и сверлил его неистовыми, переполненными злобой глазами. Он сжал руку юнца настолько сильно, что послышался треск ломающейся кости.

Меч выпал из его рук и, с раздражающим слух Гавриила звоном, рухнул наземь.

Двое в балахонах, стоявших позади Гавриила, от ужаса увиденного перестали бормотать себе что-то под нос. Главнокомандующий с кошачьей ловкостью, почти удивительной для человека его возраста, тут же бросился поднимать меч, но едва успев коснуться рукояти, увидел элегантный сероватый сапожок, наступивший на огромное лезвие меча.

– Годы затмили ваш рассудок, Главнокомандующий серафим? – спокойно и умиротворенно поинтересовался приятный слуху молодой женский голос.

Человек со шрамами на лице узнал его.

Он медленно поднял голову и с некоторой неприязнью бросил взгляд на пожилую женщину, наступившую на меч.

– Такое бы вряд ли осталось незамеченным, – продолжила она.

Ее дивный, нежный голос молодой и полной сил девушки совершенно не соответствовал ее облику. Перед Главнокомандующим изящно стояла женщина лет шестидесяти, одетая в светлое и свободное платье больше напоминавшее тунику. Кожа ее лица была покрыта старческими морщинами, аккуратно собранные в хвост белоснежные волосы, через правое плечо свисали на не пощаженную старостью грудь. Пожилая женщина снисходительно, и слегка улыбаясь, смотрела на Главнокомандующего своими ярко-голубыми, цвета чистого неба, глазами. Вопросительно подняв свои тонкие брови, она ожидала ответа.

– Знай свое место, Лидия! – поднявшись, рявкнул Главнокомандующий серафим. – Ты всего лишь провидица, служащая ему подобным, бесчувственным тварям.

Лидия еле заметно улыбнулась и отступила с меча.

Главнокомандующий поднял меч и ловко швырнул его двум серафимам, стоявшим позади Гавриила. Юнец, лежа на полу, стонал, скорчившись от боли, зажав в своей здоровой руке переломанную Гавриилом в запястье руку. Главнокомандующий указал на юнца раздраженным взглядом, и двое в балахонах, подойдя к нему, аккуратно подняв его за подмышки, увели куда-то в темноту.

– Провидица, только что спасшая тебя и твоих серафимов от губительной, и самой большой ошибки в ваших скоротечных жизнях. А теперь, отдай его мне, – твердо и решительно заявила Лидия.

– Отдать?! – воскликнул серафим, – Ты не в праве и не в том положении, чтобы указывать мне, женщина!

Позади него, со скрежетом и под звон железа, появились силуэты мужей, облаченные в балахоны. Их натянутые до бровей капюшоны скрывали лица. Каждый из них ладонью обхватил рукоять меча, вложенного в ножны и после слов своего командира они почти синхронно, со звоном обнажили клинки.

– Я имею полное право исполнить данную мной клятву и…

– Имел бы, – быстро перебила его Лидия, – Но сейчас, ты и твои клятвы бессильны. Ты не вправе лишить его жизни, пока он не отнимет чужой. Тебе это прекрасно известно.

Лидия медленно приблизилась к Главнокомандующему и обошла его за спиной. Он поворачивал голову вслед за ней, стараясь не терять ее из виду, будто бы опасался чего-то.

– Своими деяниями сегодня, ты мог разрушить шаткое соглашение мира и развязать войну, которую переживут единицы, – еле слышно, на ухо прошептала ему Лидия.

– Тварь, ради которой ты рискуешь собственной жизнью, еще не обрела полную силу, а уже покалечила моего воина! – раздраженно оборвал Главнокомандующий, – Он больше не сможет держать в руках оружия!

– Оно и к лучшему, – с нежной успокаивающей улыбкой на лице проговорила Лидия, – Дольше проживет. Назначишь его хроником.

– Хроником?! – фыркнул Главнокомандующий, развернувшись к Лидии, гневно смотря на нее своими потускневшими глазами, – Да как смеешь ты… я… я могу убить вас, – он уже почти захлебывался захлестнувшим его гневом. – Убить вас обоих здесь и сейчас!

Он грубо ухватил ее за шею:

– Так скажи мне, провидица, что же меня остановит?

Улыбка на морщинистом лице Лидии сменилась выражением покоя, на котором почему-то читалось ощущение полной безопасности и совершенное отсутствие боязни. Она смотрела не на изуродованное шрамами лицо схватившего ее человека, а прямо перед собой, устремив свой взгляд в темноту, из которой начинал доноситься звук глухих, тяжелых шагов.

Гавриил повернул голову, проследив за взглядом Лидии и увидел, как из непроглядного мрака показалась огромных размеров фигура, под два метра ростом, медленно направляющаяся к нему.

Главнокомандующий тут же освободил шею Лидии, скривился лицом и еле выдавил из себя:

– Прихватила с собой зверюшку, женщина? – а затем едва разборчиво, вскользь добавил: – Жаль, время моего зверя еще не настало.

Лидия не ответила, а брошенный комментарий о некоем звере Главнокомандующего и вовсе оставила без внимания.

– И как же Верховный Хранитель Виктор расстался с ним? Неужели он перестал бояться за свою бесконечную, ценную жизнь? – не переставал язвить Главнокомандующий серафим.

Существо подошло ближе, опустившись на колено, оно легким движением своей огромной руки, отогнуло и освободило от оков запястье Гавриила. Ему удалось разглядеть существо, облаченное в некое подобие осовремененных облегченных панцирных доспехов угольно-черного цвета, поверх которых был одет неаккуратно сшитый из неряшливых клочьев кожи плащ, с высоким несимметричным воротом, придававший существу еще более громоздкий и угрожающий вид.

Гавриил посмотрел великану в его крупное будто выбитое из камня лицо. Черствая кожа отдавала сероватым оттенком. Редкие морщины на лице были больше похожи на глубокие трещины, а глаза его, казалось, были удалены хирургически. Присмотревшись, Гавриил понял, что они есть – черные, как сама ночь, в которых отражалась лишь бесконечная пустота.

Великан поднялся с колен, вытянувшись в полный рост. Плавными и неспешными движениями размяв свое тело, он пристально посмотрел на Главнокомандующего серафима и его воинов. По его абсолютно пустому ничего не выражающему взгляду невозможно было понять, что он собирался сделать, но что-то подсказывало поднявшемуся на ноги Гавриилу, что ничего хорошего от него ждать не стоит.

Серафимы Главнокомандующего невольно попятились назад.

– Стоять! – не оборачиваясь, воскликнул им Главнокомандующий, – Ни шагу назад!

Его воины тут же остановились и встали как вкопанные.

– Попомни мои слова, женщина, – предостерег серафим, глядя в бесстрашное лицо Лидии, – Мы все поплатимся жизнями за твое слепое милосердие и, когда-нибудь, ты сильно пожалеешь о том, что не позволила мне обезглавить его. Запомни! – Главнокомандующий кивнул своим воинам и те, в туже секунду, растворились во мраке. Уходя вслед за ними, серафим произнес как можно громче:

– Каждая жизнь, которую заберет эта тварь, станет карой твоей, за глупость, тобою совершенную.

После этих слов, Главнокомандующий исчез где-то в темноте, Лидия, проводя его взглядом и легкой улыбкой, понимала, что в словах его, возможно, была доля истины и тот, кому Лидия принесла спасение, может принести боль, страдания и смерть.

Эти слова все же никак не повлияли на дальнейшее настроение Лидии. Повернувшись к Гавриилу, она изобразила неподдельно приветливую улыбку, а ее излучающее доброту лицо многократно усилило эффект этой улыбки. Гавриил почувствовал спокойствие, а затем, твердую руку великана на своей шее и едва он успел отметить его холодную и грубую кожу, как вдруг потерял сознание.