Текст книги "Подвиги русских врачей
(Из истории борьбы с заразными болезнями)"
Автор книги: Григорий Вайндрах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Особенно враждебно отнесся к открытию Пастера Роберт Кох. Ученый Уффельман, один из немногих поклонников Пастера в Германии, писал: «При обнародовании первых опытов об успехах предохранительного способа лечения Пастера они встречены были полнейшим недоверием со стороны многих гигиенистов, и даже в настоящее время (в 1891 г.) немало еще остается врачей, особенно в Германии, которые не вполне отрешились от сомнений в этом вопросе». И в России находились еще злопыхатели, вроде забытого ныне доктора Д. Кесслера и небезызвестного в то время рекламиста А. Пеля, о котором Пастер в 1886 г. писал: «узнавши о его выступлениях против прививок, я надеюсь, что в России Кесслеров так же мало, как и во Франции Петеров» (противник Пастера, противник озлобленный, несправедливый и не гнушавшийся ничем, чтобы уронить престиж Пастера во Франции). В России после серьезного и страстного обмена мнений метод Пастера нашел полное признание уже в 1886 г. В конце 1885 г., т. е. еще до доклада Пастера в Академии наук, в Париж вместе с гвардейским офицером Д., укушенным бешеной собакой, отправился доцент Н. А. Круглевский, «который должен был ознакомиться с пастеровскими прививками и организовать это дело в Петербурге», пишет В. Г. Ушаков, а в начале февраля 1886 г. к Пастеру направился Н. Ф. Гамалея, который сделал особенно много для внедрения прививок против бешенства.
Русские ученые сразу поняли сущность открытия Пастера. В это же время магистр ветеринарных наук X. И. Гельман должен был проделать все то, что делал в Париже сам Пастер, т. е. получить вирус-фикс. Но летом 1886 г. Пастер прислал двух кроликов 116—117-го пассажей, зараженных в Париже, и 16 июля 1886 г. была открыта Петербургская Пастеровская станция. Первые два месяца прививки производил Круглевский, потом на его место был назначен В. А. Краюшкин, который заведовал всем прививочным делом, а Гельман вел наблюдения над подозрительными собаками, производил вскрытия и исследования мертвых животных. В декабре 1890 г. Пастеровская станция вошла в состав Института экспериментальной медицины (Антирабический отдел).
Пастер послал на открытие станции своих двух сотрудников – Пердри и Луара. Это была дань уважения русской общественности и русским ученым, которые в лице И. И. Мечникова и Н. Ф. Гамалеи так беззаветно поддерживали открытие Пастера.
И. И. Мечников (1845–1916).
Раньше, чем в Петербурге, начали работать Пастеровские станции в Одессе и Самаре. В деле применения пастеровских прививок наша научная общественность шагнула далеко вперед.
Вот замечательная история Одесской станции, в открытии которой приняли участие не только Мечников и Гамалея, но и рядовые, забытые ныне врачи.
Теперь, почти через семьдесят три года со времени открытия Пастеровских станций, можно и нужно вспомнить историю открытия первой в мире специальной станции для прививок.
В начале 1886 г., еще до того, как Пастер высказал свое знаменитое положение о необходимости устройства специального учреждения по производству прививок, одесский врач Л. А. Маровский подал в городскую думу докладную записку под длинным названием «Об учреждении в Одессе станции для прививок, для разведения и хранения деятельного прививочного вещества с целью предупреждать заболевание людей, укушенных бешеными животными, и производства предохранительных прививок собакам и другим животным».
Мысль этого забытого ныне врача была подхвачена; один местный житель, пожелавший остаться неизвестным, предложил через доктора А. Т. Духновского 1000 руб. для направления к Пастеру ученика, избрать которого должно было Общество русских врачей в Одессе. Михаил Васильевич Строеско – мы теперь знаем имя этого неизвестного жертвователя – обусловил свой взнос следующим, если можно выразиться, требованием: «Работа посланного в Париж врача находится под контролем Общества. По возвращении это избранное лицо не должно отказывать товарищам, а особенно земским врачам, в их желании ознакомиться с методами Пастера, если ему, избранному лицу, будет дана возможность применить этот метод в предполагаемой бактериологической станции; не говоря уже о том, что по возвращении командированный обязан широко ознакомить врачей с пастеровским методом, сделав ряд научных сообщений в „Обществе“».
Заведующим станцией должен был стать Илья Ильич Мечников, а послать в Париж решили Николая Федоровича Гамалею.
Однако в Париже идея устройства станции не встретила сочувствия, как это ни странно на первый взгляд, самого Пастера. Он, боясь, что неопытные люди могут скомпрометировать его метод, первое время считал, что все укушенные в силу длительной инкубации при бешенстве, могут приезжать в Париж для прививок. Поколебал это мнение Гамалея. С цифрами в руках он доказал, что «укушенные волком умирали не только чаще, но и скорее (чем укушенные другими животными. – Г. В.)», и что наибольшее число заболеваний падает на 15—20-й день после укуса – другими словами, вопреки мнению Пастера, укушенные не успеют приехать в Париж для получения спасительных прививок и погибнут от бешенства. Эти факты и соображения заставили Пастера согласиться на открытие прививочных станций и в других странах.
7 июня (по старому стилю) Гамалея, возвратясь в Одессу, прочел на заседании врачей обширный доклад «О методе Пастера по предохранению укушенных от бешенства» (напечатан в «Трудах Одесской бактериологической станции»), а уже 11(23) июня станция начала функционировать.
Вначале станция помещалась в частной лаборатории Н. Ф. Гамалеи. В книге записей привитых в день ее открытия, 11 июня 1886 г., первым значится доктор Яков Бардах, 28 лет, помощник Мечникова. Ему, согласно записи, и был проделан весь курс. Сам Гамалея подвергся прививкам еще в Париже. Желая доказать безвредность прививок, Гамалея и Бардах следовали благородной традиции русских врачей, испытывавших на себе предлагаемые новые средства.
Много пришлось перенести Гамалее при организации прививок. Темные люди распускали слухи, что заражаемые кролики могут разнести бешенство среди окружающих. Соседи подавали на него жалобы, и один из инициаторов открытия станции Маровский как должностное лицо должен был составлять акты о безопасности для окружающих работы Гамалеи. Ему самому грозили расправой.
Передовая Россия могла гордиться открытием Одесской станции, тем более, что создание ее было делом общественной инициативы. По мысли ее директора И. И. Мечникова, она должна была стать очагом передовых знаний в России в области тогда еще молодой науки – микробиологии.
В 1886 г. в России были открыты Пастеровские станции: в Варшаве 17 (29) июня – заведующий О. Ф. Буйвид, в Самаре 2 (14) июля – сотрудники В. А. Парменский, И. К. Шаровский и В. В. Родзевич; в Петербурге, 13(25) июля – заведующий Н. А. Круглевский и сменивший вскоре его В. А. Краюшкин, и, наконец; 25 (6) августа была открыта Пастеровская станция в Москве при Александровской больнице (в ней первое время работали И. М. Унковский, С. В. Пучков и С. А. Рябинин), теперь эта станция находится при институте имени Мечникова.
Открытие гениального французского ученого сделалось достоянием всего мира. Сейчас нет страны, где не применялись бы прививки против бешенства, получившие всеобщее заслуженное признание.
Для самого же Пастера это открытие было последним – его славной «лебединой песнью».
* * *
Одесским пионерам прививочного дела первые шаги дались весьма нелегко. Они остро переживали малейшие неудачи (успех зависел иногда от причин, которых трудно было избежать и еще труднее предвидеть). Неподходящей была и местная, слишком мелкая порода кроликов. Слишком велико было время высушивания для обезвреживания фиксированного вируса. После такого высушивания он становился совершенно недействительным. Пришлось изменять многое в первоначальной методике Пастера. А тут появились хотя и немногочисленные скептики и противники, например, доктор Кесслер выступил в 1886 г. в Петербурге с громовой обличительной речью о неудачных исходах прививок. Шипели по закоулкам завистники и недоброжелатели, недобросовестно подтасовывая факты. Обо всем этом подробно рассказывает Гамалея в своих воспоминаниях.
Одесская бактериологическая станция, однако, дала немедленный отпор этим нападкам. В сообщении экстренному заседанию Общества одесских врачей от 24 октября 1886 г. «я, – пишет Гамалея, – подверг подробной критике доклад Кесслера и доказал, что Кесслер и его единомышленники (Пель и Вильяминов) не знакомы ни со случаем Томского[28]28
Умершего, несмотря на сделанные ему прививки.
[Закрыть], ни с применением методов в Одессе, ни вообще с методом Пастера.
После прений, вызванных моим сообщением, Общество единогласно постановило предоставить бюро Общества совместно с членами общества, принимавшими участие в прениях, утвердить протокол и отправить его в заседание при дальнейшем обсуждении вопроса, затронутого Кесслером…»
Широкий общественный интерес передовой интеллигенции России сосредоточивался на деятельности первой в мире Пастеровской станции и ее сотрудников.
В № 40 журнала «Русская медицина» за 1886 г. помещен отчет Одесской станции. Описание изменений обычного способа производства вакцины сделано детально, указаны все приемы, важные для специалистов и, казалось бы, мало интересные для широкой публики. Но, оказывается, что весь этот отчет попал на страницы медицинского журнала из одесской газеты «Новороссийский телеграф», где была целиком напечатана инструкция.
Пастеровские прививки вообще сразу вошли в практику. Население признало их сразу и безоговорочно, не ожидая точных и кропотливых статистических данных. В Библиотеке имени В. И. Ленина хранятся за много лет «Отчеты медицинского департамента». Эти отчеты редко требуют читатели; разве какой-нибудь специалист, изучающий историю медицины, углубится в пожелтевшие от времени страницы, чтобы «сравнить век нынешний и век минувший».
Отчет за 1886 г., глава о водобоязни. Составитель пишет (стр. 18): «Быстрое и громадное число зарегистрированных укушенных подозрительными животными (в 1866 г.) по сравнению с пятью предыдущими годами обусловливается тем обстоятельством, что с открытием в некоторых городах России Пастеровских станций укушенные бешеными животными начали чаще обращаться к врачебной помощи». И тотчас же приводятся цифры, за пять лет (1881–1885) зарегистрировано таких укушенных 391 человек, а за 1886, за один только год, – 863, то-есть в 2 1/2 раза больше, чем за все предыдущее пятилетие. Пропустим ряд лет, остановимся на отчете за 1912 г., когда в России было уже 28 Пастеровских станций. Указывается, что в этом году подверглось предохранительным прививкам 37 935 человек.
Подсчитаем, сколько жизней спасли прививки против бешенства. Вспомним, что заболевший бешенством – это обреченный на смерть. Теперь обратимся к пожелтевшим страницам отчета за 1886 г. и, сопоставив приведенные в нем данные, получим: 55 % укушенных умерло в допрививочный период, 2,3 % в первые три года после начала прививок, а в 1912 г. – 0,4 %. Десятки тысяч человеческих жизней спасло открытие прививок против бешенства к 1912 г.; еще больше спасено их после 1912 г. Процент заболеваемости продолжает снижаться и до настоящего времени.
Возьмем одну Ленинградскую станцию (бывшую Петербургскую). На ней было привито с 1892 по 1914 г. – 15 827 человек, умерло 116 – 0,7 %; с 1915 по 1925 г. – 0,4 %; с 1926 по 1933 г. – 0,15 %; с 1933 по 1950 г., когда было привито 13 285,—умерло 15, около 0,11 %.
То же самое и на других наших прививочных станциях и пунктах. Энтузиасты пастеровского дела могут с удовлетворением сказать: труд наш не пропал даром, смертность при укусах упала в 500 с лишком раз с того времени, как Мечников, Гамалея и Бардах начали в Одессе прививки против бешенства. Здесь есть чем гордиться. Однако еще немало предстоит сделать. «Нужно, – заявляет один из ветеранов пастеровского дела, – снизить число умирающих до нуля, и сделать это как можно скорей».
Сбудется и это. Главная причина смертности, – страшные волчьи укусы. В Советской стране борются против бешенства, применяя не только прививки, но уничтожая хранителей страшного вируса. Уничтожаются бездомные собаки, ведется постоянная борьба с волками.
Давно уже ушли от нас и Мечников, и Бардах, умер и Гамалея, столько сделавший для теории и практики борьбы с бешенством. Благодаря его работам теперь не боятся применять для прививок совершенно свежие мозги кроликов или подвергнувшиеся сушке лишь 1–2 дня. Установлено, что яд бешенства, пройдя в течение многих поколений через мозг кролика, совершенно безопасен для человека. Это доказали наши врачи, прививая себе невысушенные мозги зараженных кроликов.
Мы пока не можем еще лечить заболевших бешенством, но наступит время, когда мы сумеем спасать даже их.
* * *
Хотя Пастер знал, что возбудитель бешенства находится в мозгу больного животного и выделяется со слюной, т. е. буквально держал его в руках, природа возбудителя болезни была ему неизвестна. То, что не удалось открыть Пастеру, было открыто в России: в 1892 г., 12 февраля по старому стилю, в Академии наук в С.-Петербурге молодой русский ученый, до того совершенно неизвестный ботаник, проведал о существовании возбудителей меньших, чем видимые при помощи обычного микроскопа.
Это был Д. И. Ивановский – основатель новой отрасли микробиологии, которая в настоящее время носит название вирусологии. Он определил природу таких болезнетворных возбудителей, которых нельзя увидеть в обычный микроскоп и которые не размножаются на обычных средах. Это были в то время «невидимые микробы», для которых тогда даже не нашлось соответствующего названия. Они обозначались как стронглоплазмы, хламидоза, микроплазмы, протисты, инфрамикробы, невидимые микробы, фильтрующиеся вирусы, ультрамикроскопические вирусы, ультравирусы. В настоящее время все такие невидимые возбудители носят название вирусов.
Особая заслуга Ивановского в том, что он (как указал его официальный оппонент ботаник С. Навашин на защите докторской диссертации Ивановского, посвященной изучению одного из вирусов), не видя вирусов ни под микроскопом, ни в чистой культуре, охарактеризовал их основные свойства. Сравнительно недавно нам удалось увидеть вирусы в сверхмощный электронный микроскоп, увеличивающий объекты в десятки тысяч раз. Мы научились даже особым способам их выращивания. Ботаник и микробиолог Дмитрий Иосифович Ивановский сделал открытие, имеющее огромное значение для познания окружающего нас мира, для теории и практики борьбы с заразными болезнями человека, животных и растений.
Д. И. Ивановский (1864–1920).
* * *
Прививочное дело достигло своего расцвета после революции: если раньше, чтобы подвергнуться предохранению от бешенства, нужно было ехать в один из немногих центров, где вырабатывалась вакцина и производились спасительные прививки, то после революции положение совершенно изменилось. Если по условиям места и времени вакцину нельзя доставить к пострадавшему ни сушей, ни водой, то самолет в кратчайший срок примчит ее по воздуху, и для предохранения человека не будет потеряно ни одного дня. Если же окажется, что, как это бывает при тяжелых укусах волков, помимо прививок нужна и хирургическая помощь, тот же самолет доставит укушенного в больницу.
Пастеровские станции явились у нас теми основными учреждениями, из которых впоследствии выросли мощные научные институты микробиологии. Именно об этом и мечтали основатели Одесской станции. Во главе Пастеровских станций в России с самого начала стали ученые с широким кругозором. К числу таких ветеранов науки нужно отнести Василия Гавриловича Ушакова (1865–1953). В 1890 г., молодым начинающим врачом, он переступил порог Пастеровской станции в Петербурге и с тех пор в течение 62 лет был тесно связан с ней. Еще молодым ученым Ушаков работал у И. П. Павлова и под его руководством написал диссертацию, защищенную в 1896 г. В течение многих лет он сам готовил прививочный материал и сделал десятки тысяч прививок. В дни Великой отечественной войны, во время блокады Ленинграда, в условиях голода, холода, темноты, артиллерийского обстрела, под угрозой разрушения зданий и лабораторий Пастеровская станция продолжала работать. В это тяжелое время, полное волнений и тревог, когда никто не знал, будет ли он жив на следующий день, станция не прекращала не только практической деятельности, но и научной работы.
Производство прививок на Петербургской станции в первое время после ее открытия. Прививает В. Г. Ушаков.
Очерк седьмой
ЭНЦЕФАЛИТ[29]29
Этот очерк был просмотрен профессором В. В. Михеевым. Ему автор приносит свою искреннюю благодарность.
[Закрыть]
Врач, окончивший университет до 1919 г., не знал об этой болезни. По названию ее он мог бы сказать, что это воспаление мозга, а опытный специалист прибавил бы, что некоторые заразные болезни, грипп, сыпной тиф и другие, иногда осложняются явлениями энцефалита.
Однако в конце первой мировой войны наблюдательные врачи многих стран установили, что имеется особая болезнь, которая дает себя знать целым рядом своеобразных симптомов. У нас эта болезнь вначале чаще всего называлась «энцефалитом Экономо», по фамилии венского ученого, изучившего ее одним из первых.
Перед нами тоненькая брошюра Я. М. Раймиста, изданная в Одессе в 1920 г. «Южной Универсальной библиотекой» под названием «Острое эпидемическое воспаление головного мозга». Даже теперь, через много лет после выхода этой брошюры, удивляешься той точности, с которой изучена эта болезнь у 52 больных. Последующие описания, если не считать эпидемиологического изучения болезни и поздних, остаточных явлений после нее, мало что прибавляют к нарисованной автором клинической картине. Болезнь, по описанию Раймиста, начинается предвестниковыми явлениями, продолжающимися от двух до пяти дней; это головная боль, шум или звон в ушах, говорливость и возбуждение, непонятное и тягостное для окружающих. Температура подымается, больные страдают бессонницей. Затем наступает сонливость, которая все увеличивается, и к 7—9-му дню болезни больной погружается в глубокий сон.
В то время, когда Раймист писал свою работу, Одесса переходила из рук в руки, интервенты, различные банды захватывали город. Конечно, все это не давало возможности вдумчивому и наблюдательному врачу проводить тщательные и систематические наблюдения. В городе наблюдались эпидемии гриппа и сыпного тифа. Однако это только увеличивает заслуги Раймиста. Он выделил описываемую им болезнь как самостоятельную и подчеркнул, что описанное им заболевание эпидемическое. Описал эту болезнь почти одновременно с Раймистом и харьковский врач А. И. Гейманович. В настоящее время известно, что если до 1920 г. наблюдались лишь единичные случаи заболевания этим энцефалитом, то в 1920 г. в разных странах болели уже тысячи людей.
Раймист работал в тяжелейших условиях гражданской войны, голода и разрухи, ему не удалось сделать ни одного вскрытия, но несмотря на это он точно указал, где именно в мозгу человека наблюдаются болезненные изменения при энцефалите. Раймист не закончил своих наблюдений, вернее, он стал жертвой их. Разыскивая случаи энцефалита среди больных другими болезнями, он заразился сыпным тифом и умер.
Возбудитель энцефалита – фильтрующийся вирус, заражение происходит при кашле и разговоре больного, так называемым «капельным путем» – с капельками слюны и слизи. Установлено, что люди мало восприимчивы к этому заболеванию, в силу чего, как правило, в одной семье почти никогда не встречается двух больных энцефалитом. Внимательное наблюдение показало, что перенос заразы возможен и здоровыми людьми, а также выздоравливающими, невосприимчивыми к заражению. Считают, что имеется много случаев скрытого и легкого течения болезни, ускользающих от врача. Это, конечно, затрудняет исследование путей передачи болезни. Кроме того, перенесенный энцефалит иногда дает тяжелое хроническое осложнение – явление общей скованности, так называемого паркинсонизма. Поэтому каждый заболевший должен быть госпитализирован для лечения.
Описанный здесь энцефалит несколько обособлен в группе сходных по симптомам болезней, но передающихся совершенно иными путями; это так называемые сезонные энцефалиты (энцефалиты типа «Б»).
В 1937 г. Наркомздрав СССР поручил профессору Л. А. Зильберу организовать специальную экспедицию для изучения особого заболевания, наблюдавшегося на Дальнем Востоке. Болезнь эта давала огромное количество смертельных исходов и по своим проявлениям могла быть охарактеризована, как воспаление мозга.
В течение трех месяцев тайна болезни была раскрыта. Экспедиция установила, что возбудитель энцефалита– ультравирус, и таким образом дальневосточный энцефалит является типичным вирусным заболеванием.
Экспедицией было установлено, что источником заболевания являются грызуны, а переносчиками от зараженных грызунов к здоровым людям – клещи. «Однако этот успех, – пишет Зильбер, – был омрачен лабораторными заражениями сотрудников. Чумаков, Соловьев и лаборант Гневышева переболели энцефалитом».
Вот что пишет дальше в своей книге «Эпидемические энцефалиты» Зильбер: «В конце концов, мы были пионерами в этом деле, мы были первыми людьми, которые держали в руках этот неизвестный ранее вирус. Возможно, что некоторое значение имели сравнительно примитивные условия, в которых велась работа, и большое утомление от ежедневной двенадцатичасовой и более работы в течение трех месяцев с единственным за это время выходным днем. Но я не мог удержать моих сотрудников от этой напряженной работы: все они работали с исключительным увлечением и подлинным энтузиазмом».
При изучении болезни мысль врача движется всегда по определенному пути: описание болезни, определение возбудителя и раскрытие законов распространения, лечение и предупреждение заболевания. Изучение болезни показало, что повторных заболеваний не встречается и что в крови переболевших можно обнаружить защитные вещества. Эти факты заставили вдумчивых и наблюдательных врачей попробовать лечить больных сывороткой крови выздоровевших. Уже в 1937 г. А. Н. Шаповал, М. П. Чумаков и Е. Н. Левкович, а в последующие годы они же и И. С. Глазунов лечили больных сывороткой крови переболевших людей и сывороткой крови коз, которым вводились сначала малые, а затем все повышающиеся количества ослабленного или убитого вируса. Даже в тех случаях, которые авторы считали безнадежными, наблюдалось выздоровление. Из 28 больных, леченных этим способом, было потеряно лишь 8,9 %, среди нелеченных же погибло много больше (20–25 %).
Возбудитель болезни, вирус клещевого энцефалита, был выделен из мозга погибших. В крови вирус обнаруживался много реже и исключительно редко – в спинномозговой жидкости.
Благодаря работам советских ученых стало известно, какими свойствами обладает вирус, как на него действуют различные дезинфицирующие вещества.
Микробы более или менее легко размножаются на различных средах. Вирусы тоже пытались размножать на таких же питательных смесях, однако безуспешно.
В процессе эволюции болезнетворные вирусы приспособились к размножению в живых тканях. Это необходимо было учесть при разработке способов сохранения вирусов и размножения их. Ценой громадных усилий успех был достигнут. Сначала брали изолированную ткань, существование которой поддерживали искусственно вне организма, в дальнейшем некоторое время ученые пользовались зародышами крыс и мышей, извлеченными из матки беременного животного, измельченными и особым образом обработанными.
Вскоре, однако, был найден более легкий способ, а именно – культивирование в курином яйце. Материал, в котором предполагалось наличие вируса, вводился со всеми предосторожностями в яйцо путем прокола. Отверстие в скорлупе заклеивалось. Зараженные таким образом яйца помещались в инкубатор. Развитие зародыша в яйце не прекращается, и в этой живой среде вирус продолжает жить и размножаться. Такой метод имеет огромное значение для медицины – получаются чистые культуры возбудителей вирусных болезней.
Уже упомянутым нами советским ученым Чумаковым была проделана большая работа по выращиванию вирусов. Но найти возбудителя, описать его, нарисовать картину болезни – это еще не все. Нужно еще изучить, как распространяется энцефалит, кто является переносчиком болезни, где источник ее, а затем перейти к самому главному – выяснить, как можно предохранить людей от заражения. Это было сделано экспедициями Л. А. Зильбера, Е. Н. Павловского, А. А. Смородинцева и их сотрудниками.
Раньше всего обратили внимание на то, что заболевали люди в совершенно необжитой тайге и что заболеваемость давала знать себя больше всего в мае – июне; в июле и августе количество больных уменьшалось.
Зильбер и Павловский установили зависимость между заболеваемостью весенне-летним энцефалитом и появлением клещей. Значение клещей как переносчиков было доказано прямым опытом: уже в 1937 г. Чумаков на мышах доказал, что таким переносчиком является особый клещ Jxodes persulcatus, который в наибольшем количестве появляется в конце весны и начале лета.
Возник важный вопрос: от каких животных клещи переносят людям возбудителей опасной болезни?
Вопрос этот тоже разрешен, хотя и не полностью. Вирусолог В. Д. Соловьев обнаружил, что носителями вируса являются полевки, кроты, ежи. Клещи, питаясь их кровью и получая вирус, заражают животных; таким образом вирус сохраняется. Если в необжитую тайгу попадает человек и его кусают зараженные клещи, человек заболевает энцефалитом.
Было необходимо срочно разработать меры защиты от весенне-летнего энцефалита и прежде всего защитить человека от нападения клещей в тайге; в этих целях при меняют выжигание мест стоянок и уничтожение всякого мусора, в котором могут гнездиться и размножаться клещи. Члены экспедиции подметили интересное явление: у местных жителей, даже не болевших энцефалитом, можно было обнаружить в крови вещества, обезвреживающие смертоносный вирус. Наблюдения толкнули работников-вирусологов на целый ряд выводов, имеющих практическое значение, а именно: на мысль о возможности предохранительных прививок. Заманчива мысль – ввести человеку ослабленный или совершенно убитый вирус с тем, чтобы в его организме выработались антитела – защитные вещества.
Белые мыши оказались сильно восприимчивыми к энцефалиту: даже если развести взвесь мозга умершего от энцефалита в 100 000 000 раз и эту взвесь в количестве 0,03 кубического сантиметра ввести в мозг белой мыши, она уже через 4–5, самое большее —14 дней, заболевает, смерть наступает в течение первых суток. Пробовали заражать обезьян, они тоже заболевают и 70 % зараженных погибает. Члены экспедиции перечисляют, какие животные были использованы для опытов: волчата, амурские ежи, полевки, пеструшки, хомячки Эверсмана, домовые мыши, чижи, чечетки, щеглы, зяблики и воробьи. Все эти животные чувствительны к вирусу.
Сотрудница Зильбера – Н. В. Каган приготовила (1938) предохранительную вакцину путем обезвреживания вируса формалином. Иммунизируя мышей этой вакциной и параллельно меньшими, чем смертельные, дозами живого вируса, Каган наблюдала, что из вакцинированных такой вакциной мышей при последовательном их заражении живым вирусом погибло очень немного. Контрольные невакцинированные животные погибали в 100 % случаев. Левкович, Смородинцев и Данковский применили в 1939 и 1940 гг. формалиновую вакцину для иммунизации населения. Смородинцев и Левкович испытали эту вакцину на себе. Она оказалась безвредной и значительно снижала заболеваемость и летальность (смертность заболевших). Заболеваемость у привитых была, примерно, в 10 раз меньше, чем у непривитых; ни один из привитых не умер.
За это открытие Каган заплатила своей жизнью, она заразилась у себя в лаборатории и умерла от энцефалита 15 ноября 1938 г.; погибла от энцефалита и ее молодая помощница Наталия Яковлевна Уткина. Так советские медики дарили миру неоценимые открытия, платя за них болезнью, увечьем и жизнью…
Особенным чувством проникнуты слова некролога, написанного Смородинцевым о погибшей Каган: «Товарищи Надежды Вениаминовны не забудут этого кристально-чистого, умного и скромного человека, не щадившего сил для процветания советской науки. Ее мужество в работе с новой, опасной, еще не изученной инфекцией, ее энтузиазм и горение в работе останутся незабываемым примером для всех советских микробиологов. Надежда Вениаминовна Каган погибла как герой, как боец на передовой линии медицинского фронта».
Погибли Каган и Уткина, потерял слух после тяжелого энцефалита Чумаков, переболели Соловьев и Гневышева. Но дальневосточный клещевой энцефалит в настоящее время уже хорошо изучен и теперь советское здравоохранение располагает комплексом надежных мероприятий по борьбе с этим опасным заболеванием.
На Дальнем Востоке наблюдается еще и другая форма энцефалита. У человека вдруг повышается температура, появляется бред, потеря сознания, судороги, сильная головная боль, тошнота и рвота. Больному трудно разогнуть голову, нередко нарушается глотание, дыхание затрудняется, речь становится невнятной. Из ста заболевших в среднем погибает 60–70 человек. Смерть наступает на 5—6-й день. В случаях выздоровления болезненные симптомы довольно быстро исчезают. Это заболевание, известное в течение довольно продолжительного времени в Японии, было подробно изучено советскими учеными. Они совершенно точно установили, что это воспаление мозга (японский энцефалит, летний энцефалит, энцефалит типа «Б») – самостоятельное заболевание, отличающееся и от летаргического, и дальневосточного клещевого энцефалитов. Наши исследователи – А. А. Смородинцев, А. К. Шубладзе, В. Д. Неустроев, А. И. Дробышевская, П. А. Петрищева, К. П. Чагин – провели его изучение в кратчайший срок.
Возбудитель – фильтрующийся вирус – был многократно выделен из мозга, крови, спинномозговой жидкости и мочи. Он оказался болезнетворным для мышей, обезьян, овец, коз, хомяков и некоторых птиц. Кролики, крысы, морские свинки, собаки, кошки, голуби и куры к нему не восприимчивы. Величина вируса – 20–30 миллимикронов (пусть читатель представит себе эту величину, зная, что миллимикрон – это одна миллионная доля миллиметра). Возбудитель при кипячении погибает уже через 2 минуты, его сравнительно легко убить различными химическими веществами.
Наши исследователи установили, что заболевания начинаются в конце лета и кончаются с наступлением холодов. Если бывает холодное лето – случаев летнего энцефалита мало, если теплое – много. Переносчиками болезни являются определенные виды комаров.
В комарах был обнаружен вирус летнего энцефалита. Исследователи ловили и собирали этих комаров и заражали животных истолченной взвесью их. Это кропотливая работа. Шубладзе, Сергеев и Чагин в 1938 г. нашли вирус лишь в четырех комарах из 3 тыс. исследованных, а в следующем году Шубладзе и Петрищева, исследуя в очагах летнего энцефалита 51 тыс. комаров (28 видов), нашли вирус лишь у двух видов. В некоторых случаях вирус был выделен из человеческого организма до заболевания.
