Текст книги "Подвиги русских врачей
(Из истории борьбы с заразными болезнями)"

Автор книги: Григорий Вайндрах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Болезнь не сразу обратила на себя внимание в Ветлянке, а правильный диагноз ее был поставлен даже не врачами, а местным сельским священником, о котором Минх вспоминает как о человеке гуманном и внимательном. Звали его Матвей Никифорович Гусаков. Ухаживая за больными, он заразился и умер от легочной формы чумы, проболев всего 3–4 дня. Одним из первых умер врач Федор Владимирович Кох, пользовавшийся любовью населения, погибли и Михаил Львович Морозов, и Алексей Агафонович Григорьев, и семь фельдшеров; всех их перечисляет Минх.

В истории борьбы с чумой надо отметить 1894 год. В этом году ученик Пастера Александр Иерсен почти одновременно с Китазато, японским бактериологом, открыл возбудителя этой болезни, и в этом же году Иерсен подробно изучил возбудителя в Гонконге.

Этим открытием особенно заинтересовались русские ученые. На XII международном съезде врачей в 1897 г. с докладом о возбудителе чумы выступил Илья Ильич Мечников («Успехи науки в изучении чумы и в борьбе с ней»). Мечников подробно рассказал об открытии Иерсена и о противочумной сыворотке, которая изготовлялась в лаборатории Иерсена в Нга-Транге в Аннаме. В этом докладе впервые было упомянуто и о докторе Заболотном.

И. И. Мечников в своей лаборатории в Пастеровском институте.

Мечников отметил, что, желая разрешить вопрос о действии противочумной сыворотки, Заболотный сделал очень интересные наблюдения над обезьянами, а именно показал, что под влиянием сыворотки происходит быстрое стечение лейкоцитов к очагам заразы и что эти клетки захватывают огромное количество микробов.

Микробиологи называют чумную палочку «биполяром», потому что при окраске концы ее (полюсы) окрашиваются гораздо ярче всего тела и кажутся точками. В процессе эволюции палочка паразитировала сначала у грызунов, а затем уже – в последний исторический период – и у человека, вызывая высокую смертность среди заболевших – от 40 до 100 %. Как паразит чумная палочка размножается лишь в животном организме и, хотя легко растет на всякой питательной среде, не выдерживает нагревания: пятидесятиградусная температура убивает ее в течение 30–40 минут, кипячение – моментально. Лабораторные животные – свинки, мыши – легко погибают от чумной палочки в течение 3–6 дней, что сопровождается характерными изменениями в органах. При так называемой бубонной чуме чумная палочка попадает в лимфатические сосуды, в находящиеся на пути ее лимфатические железы и дальше распространяется с током крови, т. е., другими словами, чума является кровяной (лимфатической) инфекцией. В крови и лимфатических железах ее нетрудно обнаружить. Такая форма чумы распространяется блохами, которые, питаясь кровью больных грызунов, заражаются чумой, причем получают с ней чумного возбудителя, сохраняющегося в теле блохи десятки дней (до 75). Кусая человека, блоха его заражает.

Цепь эпидемии идет от грызуна через переносчика блоху к человеку. Может быть и другой путь. У больного чумой как осложнение может возникнуть чумное воспаление легких. При этом больной начинает откашливать зараженную мокроту; капельки ее разбрызгиваются в воздухе на довольно далекое расстояние, и окружающие заражаются чумным воспалением легких. Диагноз – легочная чума – в то же время являлся предсказанием смерти.

При бубонной чуме у человека в ближайшем от укуса переносчика месте после 2–6 дней скрытого периода появляется опухоль лимфатической железы, но обычно этой опухоли предшествует общее тяжелейшее состояние, быстрое потемнение сознания, бред, «пьяная» походка, общее возбуждение, высокая температура. В течение ближайших 4–5 дней, иногда 2—З дней, болезнь в 40–90 % случаев кончается смертью. При благоприятном течении наступает падение температуры, размягчение и нагноение бубона.

Легочная форма, как показывают наблюдения, начинается незначительными явлениями: больной чувствует колотье в боку, при отхаркивании наблюдаются кровяные жилки в мокроте и в ней при лабораторном исследовании уже легко обнаружить страшные «биполяры». Сознание сохраняется во все время болезни. Жестокий кашель с большим выделением кровянистой мокроты мучит больного. Смерть наступает обычно через 36–48 часов после начала заболевания. Скрытый период весьма короток – 1–3 дня.

Кроме этих двух наиболее распространенных форм, изредка наблюдаются некоторые разновидности их: септическая форма, когда возбудитель находится в крови в громадном количестве; кожная – с поражением кожи и кишечника.

Лечение чумы до последнего времени производилось главным образом сывороткой крови искусственно заражаемых чумой лошадей. Этот способ лечения при легочной форме никакого успеха не дает, при бубонной форме применение этой сыворотки было более обнадеживающим.

От открытия возбудителя чумы шел прямой путь к изысканию средств повышения невосприимчивости человека к чуме путем введения ему ослабленного возбудителя. По этому пути, продолжая замечательное предвидение Самойловича, и пошел В. М. Хавкин (1860–1930). Писал он мало, но много работал над чумными культурами и испытывал их на свинках. Прежние его опыты с прививками против холеры вызвали к нему доверие, и в Бомбее во время эпидемии чумы он начал свои наблюдения над предохранительными прививками против этой инфекции.

В наших руках монография советского ученого Н. Н. Жукова-Вережникова «Иммунология чумы». Много времени потратил автор на изучение вопроса. Книга сообщает некоторые исторические данные, дает полное представление о современном состоянии профилактики и лечения чумы, намечает захватывающие перспективы борьбы с этой болезнью. Вот как пишет Жуков-Вережников о том, что сделал для человечества В. М. Хавкин.

«Если оставить в стороне статистику, касающуюся иммунизации живыми вакцинами, основные литературные данные базируются на результатах вакцинации в Индии, где применялась почти исключительно вакцина Хавкина… К настоящему времени, по данным Тэйлора, общее количество прививок в Индии (вакцины Хавкина. – Г. В.), считая с момента введения вакцинации, достигло 35 млн….

Впервые Хавкин применил свою вакцину в 1897 г. в Бикулла. Он сделал прививку 147 заключенным в тюрьме в местности, где наблюдались частые вспышки чумы. Из 147 вакцинированных заболели двое, но оба выздоровели. Из 172 невакцинированных заболело 12 человек, шесть из них умерло.

После этого случая препарат стал пользоваться в Индии популярностью как у специалистов, так и у населения. Сотрудники Хавкина приложили много усилий, чтобы проследить точно заболеваемость в маленьком городке Лановли (июль 1897 г.). Чтобы исключить фактор движения населения, проводилась ежедневная перепись населения в течение 30 дней. В среднем было вакцинировано 323 человека, из них заболело 14, умерло 7. Из невакцинированных 377 человек заболело 78, умерло 57.

Особый интерес представляет описание большой вспышки чумы в Багдаде в 1919 г., опубликованное Тэйлором и комментированное Андерсоном и Глен-Листоном (1932 г.).

Тэйлор, находившийся в то время в Багдаде, постарался поставить учет результатов вакцинации с возможной тщательностью. Весь город был подвергнут карантину. К каждому кварталу прикреплялся санитарный инспектор, связанный с врачом. Все вакцинированные получали удостоверения и тщательно хранили их, так как население придавало большое значение вакцинации. Погребение без медицинского освидетельствования не разрешалось.

Эпидемия длилась с 18 января до первой половины июля. Вакцину Хавкина начали прививать с 19 января, особенно интенсивно – около 30 мая. К этому времени было привито 82 558 человек против 82442 человек непривитых из числа угрожаемого населения».

Вакцина Хавкина при бубонной чуме дала очень хорошие результаты, но она оказалась бессильной предохранить от легочной чумы. Поэтому и при жизни Хавкина, и после смерти его усилия ученых были направлены как на то, чтобы увеличить защитные свойства этой вакцины, так и на поиски вакцины для защиты от легочной чумы.

И. И. Мечников со своими сотрудниками и учениками. Среди изображенных В. М. Хавкин и Г. Н. Габричевский.

Необходимо упомянуть, что русские исследователи в этом направлении сделали очень много. Жуков-Вережников, Покровская, Коробкова предложили применять различные вакцины из живых чумных бактерий. В этом же направлении работали и за границей (Оттен на острове Ява; массовая вакцинация с 22 января 1935 г., больше 2 млн. прививок; Жирар и Робик на Мадагаскаре до 1936 г., количество привитых на Мадагаскаре достигло 800 тыс. человек; предварительно вакцина была испробована на 97 прокаженных, а также на одном из авторов и трех препараторах).

Возникает вопрос: неужели можно здоровому человеку впрыснуть живых возбудителей чумы? Не станет ли это причиной опасного заболевания? Нет, дело в том, что различными способами были получены так называемые «авирулентные формы» возбудителя, т. е. такие, которые не вызывают заболевания, но заставляют организм вырабатывать защитные против чумы вещества. Работа в этом направлении ведется, в специальных лабораториях ставятся все новые и новые опыты. Уходят дни, недели и месяцы, и после кропотливых экспериментов, ожиданий, волнений, надежд, разочарований ученый приходит к выводу, иногда изложенному на полустранице печатного текста.

Открытие Хавкиным противочумной вакцины у нас в России не прошло бесследно. Уже в 1898 г. на небольшом островке, всего на расстоянии 1,5 км от Кронштадта, – на форте «Александр I» была организована чумная лаборатория. Построенный когда-то для защиты Кронштадта, мрачным кажется этот форт на снимке – нечто вроде «Шильонского замка». Штат лаборатории состоял из трех врачей и нескольких человек служителей.

Любопытно, пишет историк микробиологии Л. Я. Скороходов, что на форте постоянно находился жандарм, едва ли, однако, для пресечения чумной заразы, если бы она появилась. Думали, конечно, о заразе другого характера. Но изолированность лаборатории была только кажущейся. Несмотря на то что жизнь на форте носила сугубо размеренный характер (в 8 часов вечера ворота форта запирались, ключи передавались главному врачу лаборатории. Открывались ворота только в 7 часов утра, продукты привозились из города на пароходе и складывались у пристани, откуда по уходе парохода их забирали служители форта), но этот замкнутый режим не мешал тому, чтобы пульс жизни в лаборатории бился четко и бесперебойно. Чумная лаборатория была не только научным учреждением, но и производственным. Здесь производилась и противочумная вакцина Хавкина для предохранения от заболевания чумой и противочумная сыворотка для лечения.

* * *

В Одессу в начале XX в. чума завозилась неоднократно: в 1901 и 1902 гг. Ее изучал и с нею боролся наш ученый Н. Ф. Гамалея; чуме посвящен ряд его работ. Исторические данные, эпидемиологические наблюдения, меры борьбы с чумой – все это нашло место в трудах Гамалеи. Ценно, что в работах Н. Ф. Гамалеи был глубоко освещен вопрос о роли крыс как источников болезни и блох как переносчиков ее.

Чума в Одессе 1910 г. Об этой эпидемии имеются исчерпывающие данные, и хотя Д. К. Заболотный писал впоследствии об официальных отчетах, что «в них было бы важнее поместить снимки с больных, чем официальные рапорты и портреты градоначальников, обозрению деятельности которых отведено слишком много места по сравнению с научной разработкой вопроса и изложением эпидемиологических данных», мы все же находим в них ценные сведения о действии лечебной сыворотки. Об этом писал в отчете хорошо известный в свое время в Одессе терапевт М. Бурда, врач знающий, опытный и внимательный, об этом же упоминает в своем отчете «Чума в Одессе» командированный из Казанского университета на эпидемию в Одессе приват-доцент П. П. Заболотнов.

По данным Бурды и Заболотнова, в 1910 г. из 133 заболевших чумой умерло 34, т. е. 28,5 %. Если из этого числа исключить тех, которых не успели лечить сывороткой, изготовлявшейся в бактериологической лаборатории на форте «Александр I» (поступили уже в агонии или были обнаружены мертвыми, а таких было 12 человек), то смертность заболевших, леченных сывороткой, падает до 20,7 %.

Бактериологическая лаборатория на форте «Александр I», производящая противочумную сыворотку, работала очень хорошо. Теория шла рука об руку с практикой. Приезжали туда и врачи с периферии: они изучали бактериологию вообще и бактериологию чумы в частности. Устраивались курсы по изучению чумы; преподавали A. А. Владимиров, С. И. Златогоров, Н. М. Берестнев, B. И. Исаев. Лаборатория внесла свой вклад в мировую науку и прославилась неустрашимостью и героизмом своих сотрудников. Некоторые из них отдавали свою жизнь для победы над чумой.

Сотрудники форта «Александр I» во главе со своим заведующим – ветеринарным врачом Владимиром Ивановичем Турчиновичем-Выжникевичем, занимались и вопросом происхождения, течения и лечения легочной формы болезни.

В. И. Турчинович-Выжникевич (1865–1904).

С 28 по 31 декабря 1903 г. Турчинович изучал заболевание легочной чумой на подопытных животных. Кроме того, он готовил чумный токсин (яд) замораживанием чумных бактерий. Какая случилась погрешность при проведении опытов, трудно сказать, но 3 января исследователь заболел. В первое время хотели отбросить страшную мысль, но в мокроте были обнаружены роковые «биполяры». На форте, на втором этаже здания, был лазарет. Турчиновича перенесли туда. Заболевший оставался все время в полном сознании и за несколько часов до смерти сделал свои последние распоряжения. Они касались близких людей: товарищей он просил продолжать научную работу по изучению чумы. 7 января Турчиновича не стало. Вслед за ним печальный жребий пал на военного врача Мануила Федоровича Шрейбера, прикомандированного военным ведомством. Родился он в 1866 г. На форте работал еще при жизни Турчиновича-Выжникевича и присутствовал при его смерти. Начавшаяся русско-японская война заставила Шрейбера покинуть лабораторию, куда он вернулся после окончания войны и продолжал изучать яд (эндотоксин) чумной палочки. Трудился он много. Во время работы случайно (насасывая культуру через стеклянную пипетку, в которую не был вложен комочек ваты), набрал бактерий в рот. Об этом никому не сказал и противочумная сыворотка ему, конечно, не была впрыснута, он лишь прополоскал рот дезинфицирующим раствором. У Шрейбера развилось чумное воспаление легких. Он сам поставил себе диагноз, без помощи других поднялся в лазарет, откуда уже к жизни возврата не было. Заболел Шрейбер 14 февраля, а умер 17-го. Вскрытие трупа делал сотрудник Шрейбера и его товарищ по работе Леон Владиславович Падлевский, впоследствии профессор. После вскрытия он заметил у себя на руке небольшую заусеницу, скрыл это от окружающих, чтобы не вызвать лишних страхов, и только прижег рану. Вскоре Падлевский заболел, правда, не легочной, а бубонной чумой: его лечили сывороткой, и он выздоровел.

В настоящее время бактериологические лаборатории оснащены оборудованием, гарантирующим от подобных случайностей. Лабораторные заражения теперь почти не случаются, открыты и средства предохранения и лечения от этой опасной инфекции.

* * *

В моих руках толстая книга «Эпидемия чумы в г. Харбине и его окрестностях в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. 1910–1911». «Медицинский отчет о деятельности противочумного бюро». Составлен он доктором В. М. Богуцким. На правом верхнем углу надпись рукой самого составителя, который когда-то, в Харбине, 28 августа 1911 г. преподнес эту книгу одной из участниц борьбы с чумой – Марии Алексеевне Суражевской, ныне работающей в Москве.

Эта прекрасная книга, документ врачебного бесстрашия и выполнения врачебного долга, книга о том, как слепая и жестокая сила была побеждена, и чума приостановлена в своем движении на запад. Мы читаем имена участников этой борьбы; в настоящее время, через 40 с чем-то лет, их осталось немного: среди них имена студентов Л. В. Громашевского, ныне действительного члена Академии медицинских наук, Л. М. Исаева, профессора, известного своей деятельностью, в частности борьбой с тропическими болезнями, врача М. А. Суражевской… Много имен людей, ушедших, но оставивших о себе память как о защитниках жизни человеческой в борьбе против эпидемий – среди них один из самых известных борцов с чумой Д. К. Заболотный, врачи Г. С. Кулеша, Л. В. Падлевский, С. И. Златогоров.

Отчет дает яркую и подробную общую картину эпидемии. Он характеризует людей, воевавших с «ядом язвенным», о котором писал до них более 100 лет назад тезка Заболотного, родной ему по духу Данила Самойлович. Он как бы вдохнул через грань десятилетий свою энергию врачам экспедиции, веру в победу науки и свой оптимизм. Победы без потерь не бывает: отряд русских врачей потерял в этой борьбе замечательных людей, заплативших жизнью за свою победу.

Первый случай заболевания чумой на территории Китайско-Восточной железной дороги был обнаружен 12 октября 1910 г. на станции Маньчжурия, а к концу ноября этих случаев уже было 391. 27 октября установлено первое заболевание в Харбине, городе, в котором, – пишет Богуцкий, – «долгое время сквозила тенденция показать, что как городская и общественная санитария, так и предохранительные санитарные мероприятия являются ненужным балластом в жизни местного населения».

В Харбин прибывали рабочие из Чифу (ныне Яньгай) в поисках жалкого заработка и очень часто находили здесь вместо грошей – могилу. Жили они в грязных фанзах, переполненных до того, прибавляет составитель отчета, что, «когда из фанз, где наблюдались чумные заболевания, выводили жильцов на обсервацию, приходилось поражаться той массе жителей фанзы, которые выползали из всевозможных углов и чердаков».

В такой обстановке пришлось работать русским врачам во время эпидемии в Харбине, где с ноября 1910 по март 1911 г. зарегистрировано 5142 случая заболевания. Важная подробность: в первое время население крайне недружелюбно относилось к посещениям врачей, но «в течение уже 2–3 недель врачам удалось завоевать себе симпатию среди обитателей ночлежек и заслужить их полное доверие». А для борьбы с эпидемиями это много значит. Особенно выделялась врач М. А. Лебедева, которая проявила столько любви и чуткости к беднякам своими постоянными заботами об улучшении тяжелых условий их жизни и особенной деликатностью к ним. Она-то, положившая основу популярности русской врачебной организации, и пала жертвой чумы 14 января 1911 г. При каких условиях она заразилась, рассказывает студент И. В. Суворов: «Я увидел (11 января) у одной из фанз по Базарной улице Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой 242-й фанзе она уже исследовала 11 тяжких больных и еще нашла три трупа. Я хотел зайти туда же, так как такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал еще, но она прямо заставила мне дорогу… Никакие доводы не действовали». Трупы нужно было выносить через крышу, Лебедева помогала. Опустили всех умерших, забрали всех больных. «Опустив четвертый труп, мы все слезли вниз; самая опасная работа, стоившая жизни двум из нас троих – М. А. Лебедевой и Воронину, – была окончена». Вечером М. А. Лебедева была на заседании врачей, и на следующий день к 5 часам утра вышла на работу, но как видно, чувствовала себя уже больной. Температура была повышена. Она послала мокроту для исследования в лабораторию. В ней оказались чумные палочки. Врачи дали знать об этом руководителю – Богуцкому, и когда он пришел к ней, М. А. Лебедева обратилась к нему со словами: «Я знаю, вы пришли, значит, у меня найдена чума, я этого ждала». Последние слова ее были о мерах предохранения товарищей от заражения чумой. 14 января Лебедева скончалась.

Накануне умер студент Лев Михайлович Беляев. Утром в день заболевания он уже чувствовал себя плохо, но все же в 6 часов утра начал работать. В тот же день Беляев обратил внимание на прожилки крови в мокроте и немедленно ушел к себе в комнату. Когда один из товарищей хотел пройти к нему, он его не пустил. В мокроте были найдены чумные палочки. В своей комнате – он не покидал ее – на стене Беляев написал: «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней; товарищи, прощайте».

15 января умер студент-медик Илья Васильевич Мамонтов. Заразился он, ухаживая за заболевшей «сестрой милосердия», как тогда называли медицинских сестер, Снежковой. Мамонтов с такой беззаветной самоотверженностью относился к исполнению своего врачебного долга (он работал в больнице), что его ближайшие товарищи, опасаясь за его здоровье, стали убеждать Илью Васильевича оставить больницу и перейти на другую работу, но эти убеждения были тщетными. Решение его оказалось роковым. 15 февраля Мамонтов погиб.

В последний час жизни он писал своим близким в Россию: «Жизнь теперь – это борьба за будущее… Надо верить, что все это недаром, и люди добьются, хотя бы и путем многих страданий, настоящего человеческого существования на Земле, такого прекрасного, что за одно представление о нем можно отдать все, что есть личного, и самую жизнь». За два дня до этого погибла и сестра Снежкова. Несколько раньше умер В. М. Микель. Энергичный человек, бравшийся охотно за всякую работу. «Несмотря на соблюдаемую им педантичность и осторожность при посещении чумных больных, ему все же не удалось избежать злополучной судьбы. Владимир Мартынович заболел 18 января, заразившись, по его собственному предположению, в лаборатории при приготовлении препаратов из мокроты чумного больного, брызги которой попали ему в рот». «Когда стало известно о положительном ответе при исследовании мокроты Микеля, в его комнате, – пишет Богуцкий, – собралось нас несколько врачей, не одевших респираторов, чтобы ими не произвести тяжелого впечатления на больною товарища. В. М. был настолько бодр и так владел собой, что обратился ко мне с замечанием, почему я не в респираторе; все-таки в нем лучше, вот видите, очередь дошла и до меня». 22 января Микель умер.

Жертвой науки оказался и французский врач Менье, приехавший изучить чуму под руководством Д. К. Заболотного. 24 декабря он с русскими товарищами посетил несколько квартир, где были больные. При выслушивании один больной начал кашлять, и брызги мокроты могли заразить врача.

Д. К. Заболотный. (1866–1929).

Противочумная организация потеряла 4 врачей и студентов, 4 фельдшеров, сестру, 28 санитаров, 2 прачек. Это – огромные потери, но в результате была не только ликвидирована эпидемия чумы в Харбине, но и предупреждено продвижение чумы на Восток, в Сибирь и, быть может, в Европу. Скромные медицинские работники, съехавшиеся со всей России, победили страшную вспышку легочной чумы.

Читая теперь отчет Богуцкого, можно сказать, что многие положения его до сего дня остались непоколебимыми, хотя отчет вышел из печати более сорока лет назад. Правильно был и начертан план изучения чумы. Было высказано также пожелание об устройстве научного института. План проникнут истинной человечностью, автор отрицает, что китайское население представляет особую опасность в смысле распространения чумной эпидемии. Дело не в цвете кожи, а в бытовых и экономических условиях.

К отчету приложены подробные протоколы научных совещаний. В них принимали деятельное участие и проф. Д. К. Заболотный, и все врачи экспедиции.

Профессор Заболотный на одном из этих совещаний сообщил о своих работах. Он создал школу борцов с чумой. Его ученики впоследствии работали во всех уголках земного шара.

В 1915 г. были выпущены в свет два тома трудов экспедиции под редакцией Д. К. Заболотного «Легочная чума в Маньчжурии в 1910–1911 году». Бывшие участники Харбинской экспедиции, читая статьи в названных книгах, много, должно быть, передумали и пережили вновь; как на экране прошли в их памяти тяжелые дни и бессонные ночи. Живыми встали опять перед ними их товарищи, героически боровшиеся с чумой: и Мария Александровна Лебедева, и Лев Михайлович Беляев, и Илья Васильевич Мамонтов…

Наука создается не только в больших центрах, развитие ее не является привилегией небольшой группы ученых. И на примере данной экспедиции еще раз видно, что русская наука и практическая деятельность наших врачей оказались на огромной высоте. Борьба с чумой в Маньчжурии была поистине замечательной победой энергии, знания и героизма над слепой стихией. Понимая, какие угрожающие последствия может дать такая эпидемия, правительственные представители Китая и китайские, английские и французские врачи с большим вниманием следили за работой русской экспедиции. Всего в Маньчжурии заболело легочной чумой, а следовательно, и погибло, по расчетам тогдашних эпидемиологов, 60 тыс. человек. А по данным Громашевского, наиболее достоверным, – около 100 тыс. Несмотря на такой размах, эпидемия все-таки была остановлена.

Нам удалось получить интереснейший документ об этой эпидемии у сотрудницы экспедиции М. А. Суражевской. Она пишет: «Даниил Кириллович Заболотный ничего не боялся и потому в 11-м году, когда доктор Богуцкий телеграфировал ему: „что делать“, он нисколько не смутился и пригласил не только нас, меня и доктора Чурилину, но также и двух курсисток ехать в Харбин на чумную эпидемию…

Участники научной экспедиции по чуме под руководством Д. К. Заболотного.

Эпидемия была в буквальном смысле слова ужасная. Выходя на работу, мы шли сквозь строй выброшенных на улицу трупов, в фанзах, где жило 42 человека, мы не заставали ни одного живого, а город Фудзядзян (уже в Маньчжурии) был залит керосином и сожжен, потому что в нем не осталось ни одной живой души. Китайцы не боятся смерти; всех умерших они выбрасывали на улицу, в Сунгари-реку или на поля в кусты. Когда сошел снег, все трупы обнажились. Все они по исследованию оказались чумными и все были сожжены экспедицией. Экспедиция разрыла китайское кладбище и европейское, и все было уничтожено и сожжено… Чумы не осталось».

Заболотный поместил небольшую статью о Турчиновиче в «Архиве биологических наук» вскоре после смерти его и указал в ней, что этот случай был четвертым случаем лабораторного заражения чумой во всем мире[7]7
  Вот о ком писал Заболотный: в 1898 г. в Вене погиб Мюллер, много лет своей жизни отдавший изучению чумы в Индии. Он заболел, ухаживая за своим сотрудником Барижем; в том же 1898 г. в Лиссабоне пал жертвой лабораторного заражения Постана, наконец, в 1903 г. в Берлине погиб Закс, тоже жертва лабораторного заражения.


[Закрыть]. Шрейбер был пятым в этом трагическом перечне лабораторных заражений, но им печальный список не окончился. История науки не забудет всех этих героев. Вскоре после них погиб замечательный русский врач, разносторонне одаренный человек, который, чувствуя в себе огромную силу, направлял ее на пользу обществу и на благо народу.

Звали его Ипполит Александрович Деминский, родился он в Новомиргороде 16 апреля 1864 г., но уже с 3 лет жил в Астрахани. После окончания гимназии Деминский поступил на медицинский факультет в Казани. Семья не могла его поддерживать. Да и семьи, собственно, не было. Когда мальчику было 14 лет, умерла его мать, а еще через два года и отец – ветеринарный врач, пользовавшийся в городе большой популярностью. В Казани он жил на стипендию, потом в течение многих лет отрабатывал ее, занимая различные врачебные места в огромной Астраханской губернии. Но, трудясь в самых глухих местах, Деминский не опустился, не погряз в обывательской тине; он сотрудничал в газетах, занимался геологией и ботаникой, думал об укреплении песков.

Его другом и по Астрахани, и по Казани был талантливый, рано умерший ботаник С. И. Коржинский (1861–1900), еще молодым человеком избранный членом Российской Академии наук. С ним И. А. Деминский работал по изучению почвы, климата, почвенных вод и флоры. Работал он, однако, не как любитель в этой области, а как признанный, хотя и недипломированный специалист; недаром Академия наук 13 мая 1898 г. за его совместные работы с Коржинским удостоила его почетным званием корреспондента главной физической обсерватории.

Инициативе и кипучей деятельности Деминского обязано было появление в Астрахани медицинского журнала «Известия Общества астраханских врачей» в 1907 г.

«Издание нашего журнала, – пишет он, – имеет целью предоставление возможности всем научным деятелям края поделиться своими сведениями, своим знанием местной жизни и местных медицинских нужд со всеми остальными товарищами, призванными в общей массе работать на пользу края. Сама собой возникает надежда, что этот собственный орган врачей послужит средством объединения представителей врачебного мира, при котором только и возможна плодотворная и осмысленная работа, а вместе с тем и вся сумма пользы, на которую может рассчитывать население».

В 1911 г. через Астрахань проезжал И. И. Мечников, он знакомился с работой тепло встретивших его врачей. Журнал же вызвал у Мечникова самые лестные отзывы.

Находясь на службе в Министерстве внутренних дел, Деминский много работал над изучением чумы: в 1899 г. на вспышке в Колобовке, а в 1900 г. – в слободе Владимировке.

В степях Астраханской губернии почти ежегодно вспыхивала чума. Это было обычным явлением, и Деминский как специалист вел борьбу с чумой. В 1912 г. 31 августа он едет в урочище Саганай, а затем в Ханскую ставку. В этом же году, как сообщает в своем ежегодном отчете Управление главного врачебного инспектора Министерства внутренних дел, из 242 случаев чумы в Империи 86 случаев было в Астраханской губернии. Длилась эпидемия до конца октября, причем под ударом была и Донская область, и Саратовская губерния. Вкратце в этом отчете указывается, что жертвами чумы, в числе других, были помощник заведующего бактериологической лабораторией доктор Ипполит Александрович Деминский, погибший при исследовании чумных сусликов, медичка Красильникова и санитар Малюков.

Мы знаем больше. Деминский был направлен в село Рахинку и проработал там больше месяца. Работа подходила к концу, собран был большой и исключительно ценный материал, и совершенно неожиданно для всех его жизнь прервалась. В упомянутых «Известиях Общества астраханских врачей» на первой странице, в траурной рамке, появилось сообщение: «6 сего октября в 8 часов 40 минут утра скончался от чумы, заразившись при лабораторной работе, деятельнейший член Общества Ипполит Александрович Деминский. Подробные сведения о последних днях этой жертвы долга и некролог будут помещены в следующем номере журнала».

Работал Деминский в Рахинке очень интенсивно. Он много разъезжал, чтобы выяснить природу заболевания и источник распространения эпидемий. Вот что он писал Н. Н. Клодницкому, работавшему на ст. Джаныбек: «Чума в Астраханской губернии настойчиво требует к себе внимания, тонкая грань отделяет бубонную чуму от легочной, тонкая грань отделяет всю Россию от ужасов черной смерти, выглядывающей из Астраханской губернии». Деминский делал все возможное, чтобы решить ряд вопросов, касающихся легочной чумы и источников чумы в этой местности. Сначала он вскрывал только трупы сусликов, обращая на этот возможный источник чумы особое внимание. Но так как исследование материала в таком виде не приводило к цели, то Ипполит Александрович принял решение выдерживать пойманных в степи больных сусликов в особых закрытых помещениях до их смерти, чтобы дать развиться смертельной форме болезни. Эта мысль оказалась верной. 30 сентября был доставлен суслик, павший 2 октября и оказавшийся чумным.