Текст книги "Дети, которые хотят умереть (СИ)"
Автор книги: Григорий Гаd
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Иероглифы
1
Из узкого центрального коридора щуплый мальчик выбежал в холл. Шестиклассник или пятиклассник. Большие глаза затравленно блестели. Хлопковая накидка, брошенная наспех на одно плечо, путалась полами в ногах. Пустые тяжелые рукава хлестали по спине бегуна. Густая слюна с пузырьками текла с высунутого языка по узкому подбородку. Тощий живот умоляюще стонал.
Мальчик хотел есть. Мальчик голодал уже не первый день.
Андрей видел из бокового коридора, как окруживший мальчика запах вареной капусты сводил его с ума. Голодные глаза прилипли к толстой складке на оби. Худая рука жадно мяла мягкий комок ткани. Мальчик потерял самоконтроль из-за этой складки. Там была еда.
Памятка бусидо. Долг чести перед именем. Постулат шестой: «Ученик равнодушен к еде и удобствам».
Андрей смотрел на тонкую спину и дышал ртом.
До улицы мальчику осталось пять шагов. Андрей посмотрел на часы на балке. После звонка на обеденную перемену средняя по ширине стрелка шагнула два раза. Прошло всего две столовки. На улице никого нет. Мальчик выбежит во двор, заберется на дерево либо ляжет в зарослях сухой полыни. Трясущимися руками вынет капусту из-под оби и поест впервые за один или два дня. Мальчик уже так делал.
Бегун отпустил складку оби и схватил обеими руками ручку двери на улицу. Тонкая спина напряглась. Железная дверь с трудом подалась и приоткрылась. В узкую щель тут же проник холодный воздух и колющий глаза дневной свет. Проник быстрый клинок меча.
Вакидзаси проткнул горло мальчика, худое тело упало на бетонный пол.
Ноздри Андрея случайно вдохнули аромат зеленого яблока и засопели. Волк вцепился зубами в прут клетки.
Входная дверь приоткрылась еще чуть-чуть. Щуплая девчонка просунулась в щель, воровато осмотрелась, нагнулась и выпотрошила оби на мальчике. Когда маленький кулачок сжал капустный лист с фаршем, девочка юркнула обратно. Дверь с грохотом захлопнулась.
Андрей смотрел на мальчика. Никакого самоконтроля. Никакой невозмутимости. Никакой изобретательности.
Мальчик быстрый. Был быстрым. Но девчонка умнее. Она изучила повадки и подкараулила у входа на улице. Может, мальчик и девочка учились в одном классе. Может, мальчик сам рассказал ей, как добывал еду.
Никакой пощады.
Андрей свернул в средний коридор к столовой.
Слабые девочки, как Амурова или Ягодка, не дожили бы до восьмого класса сами.
Три столовки назад, когда Андрей выходил из класса иероглифописания, ему преградил путь высокий ученик с дерзкими глазами. На широкой шее парня извивалась наколотая черная змея с раздвоенным языком.
– Выгузов Авраам из клана Черных Змеев, – назвался ученик, даже не кивнув. Выгузов на голову возвышался над самым высоким учеником 8 «Б» класса. На подбородке здоровяка рос мягкий пушок, такой же черный, как чернильная змея под ним. Змееносец явно учился в десятом или одиннадцатом классе. Явно приближался к выпуску.
Андрей назвал себя так же холодно, без поклона, но ему приходилось задирать голову, чтобы смотреть Выгузову в глаза.
Змееносец сказал:
– Черные Змеи слышали о тебе, восьмиклассник-сан, – глаза Выгузова сверкнули, – слышали об ученике в мятом черном кимоно, не соблюдающем правила.
Андрей молчал. Если змееносец не остановится, если пойдет дальше, если перейдет черту гордости Андрея, да хоть просто приставит к его имени «кун» вместо «сан», то Андрей убьет его. Рядом с черной змеей изогнется еще одна, красная.
Памятка бусидо. Долг чести перед именем. Постулат четвертый: «Ученик не допустит плохо отзываться о его чести, навыке владения мечом и успехах в учебе».
Постулат пятый: «Ученик не успокоится до тех пор, пока не сведет счеты и не устранит оскорбление или пятно на имени, или поражение».
Из класса иероглифописания вышла Марина Ягодка. Девочка застыла, увидев змееносца. Выгузов поманил ее пальцем.
– Она принадлежит Черным Змеям, – сказал змееносец. Глаза Выгузова не отрывались от лица Андрея.
Марина встала за спиной змееносца, сцепила ладони вместе и опустила голову.
Выгузов говорил:
– Она наложница Ахметова-сан, оябуна Черных Змеев.
Андрей смотрел на поникшую светлую головку, на закрытые веки с пушистыми ресницами, на покорное лицо с пухлыми розовыми губами. На короткий вакидзаси, заткнутый за оби. На выпиравший треугольник груди.
Выгузов говорил:
– Ощути границы дозволенного, восьмиклассник-сан.
Слабые девочки, как Амурова или Ягодка, не дожили бы до восьмого класса, если бы не принадлежали сильным ученикам. Если бы мальчики с катанами не сделали их своими наложницами.
Еще раньше, до угроз Выгузова и мертвого пятиклассника в коридоре, шел урок иероглифописания. На белой доске учитель Ковырялов написал синим фломастером всего один иероглиф – «меч».
Весь урок ученики старательно выводят в тетради гелевыми ручками черты иероглифа: шесть вертикальных как отвесная громада общежития, пять горизонтальных как тусклые лампы на потолке, наклонная пересекающаяся и откидная вправо как изогнутые катаны на полу у двери, крюк влево, крюк вправо, одна горизонтальная ломаная как труп Стаса Охотникова на стертом линолеуме. Каждый ученик обязан за урок написать десять сотен иероглифов. Десять сотен «мечей». Десять сотен мертвых Стасов Охотниковых.
Скрип пятнадцати стержней по бумаге отдается в голове Андрея. Новичок держит над тетрадкой ручку – не серую, что ему выдал завуч Буглак вместе с сеткой, а белую с черными буквами «МШК». Белая ручка лежала в складке оби, когда Андрей ехал в брюхе монстра. С помощью нее он мог умереть даже без меча. Но это было бы недостойно.
Ковырялов ходит вдоль рядов парт. Его тонкие с вздутыми венами руки обтянуты целлофановыми перчатками. Учитель заглядывает через плечо Андрея в тетрадь. Смотрит на единственный иероглиф на странице в клетку. Смотрит на одного мертвого Стаса Охотникова.
– Слишком жирный контур, – говорит учитель. И проводит целлофановым пальцем по иероглифу, вертикальная черта с крюком влево размазывается по листу. Андрей опускает голову, а учитель идет дальше вдоль ряда.
Взгляд Андрея скользит по ряду мечей, стоящих у двери. Острых мечей. Тринадцати катан и двух вакидзаси. Катана Андрея теперь тоже стоит в этом ряду. А сам Андрей сидит на последней парте возле окон. Взгляд Андрея возвращается к двум вакидзаси.
На красной доске в холле, на одном из бесчисленных белых листков написано:
Порядок выдачи мечей:
1 класс – танто, 5 класс – вакидзаси, 7 класс – катана.
Меч – это гордость самурая, воплощение его Духа, проводник Истинного Пути. Растет тело самурая – растет его меч.
Маленькие дети за забором с колючей проволокой носят небольшие кинжалы танто, играют ими в «уколи – убеги». После перевода в старшую школу кинжалы у детей забирают, взамен вручаются короткие вакидзаси.
К седьмому классу запястья и предплечья учеников крепнут достаточно, чтобы удержать тяжесть истинных мечей – катан. Кисти становятся сильнее мечей.
Но всегда есть исключения: девочки, чьи кисти даже в седьмом классе слабее катаны, и ученики, напротив, обладающие невероятной мощью легендарных самураев. Девочкам-слабачкам оставляют вакидзаси, живым легендам вручают тяжелые тати, мечи больше и кривее катаны. Девочек обращают в наложниц, покорность, послушание и красота заменяют им катану. Иначе – в Путь. Истинный, конечно.
– Слишком острые изгибы, – говорит учитель Ковырялов над ухом Андрея и размазывает черным пальцем второй иероглиф. Андрей краснеет, а учитель, засунув черный палец в рот, идет к следующей парте. К Амуровой-сан.
Учитель заглядывает поверх вьющихся медных волос в тетрадь Амуровой.
– Идеально, – говорит Ковырялов. Черный мокрый палец опускается на страницы тетрадки Риты и пачкает ровные черты иероглифов. Суровый взгляд в сторону Андрея. – А некоторых учеников вообще непонятно чему учили в бывшей школе.
Волк внутри Андрея рычит.
Рыр-ра-аур.… Не этому!
Прутья в клетке вдруг шатаются от рыка зверя. Ра-ар-р-ру-у… Ч-человек, скаж-жри!
Перед затуманившимися глазами проносится список дисциплин Михеевской школы. То, чему учили Андрея.
Иайдзюцу – техника молниеносного изъятия меча!
Ниндзюцу – искусство крадущихся убийц!
Синдо – упражнения для контроля ума и тела!
Кендзюцу – искусство боя с мечом!
Дзюдзюцу – навыки рукопашного боя!
Всех этих предметов Михеевской школы Катаны нет в расписании на красной доске в холле. Местные ученики не учатся искусно владеть мечом, проводником Истины. Местные ученики поют Песни смерти и рисуют мертвых Стасов Охотниковых! Десять сотен раз! Никакой техники! Никакого самоуважения! Никакой пользы!
Рык волка приобретает человеческие интонации, жуткой рев дробится на слова.
Р-р-р-разр плюнуть. Ученики, даже не способные быстр-р-ро извлечь меч, тебе не р-р-ровня. Убить оябунов сильных кланов местной школы – для тебя р-р-р-раз плюнуть. Пр-р-редставь. Эти сопляки видят твой голый меч и судорожно вспоминают др-р-раную Песню смерти, а в это время ты их р-рубишь. Одного за др-р-ругим. Р-р-рисуешь кр-р-расные узор-р-ры на сер-р-рых кимоно.
Волк больше не рычит, голос зверя звучит ясно и чисто. Звучит напряженно и звонко. Звучит, как голос Андрея.
Раз плюнуть. Оябунов – убьешь, их наложниц – присвоишь! Представь. Девочки с тонкими шеями стелются перед тобою на полу, ложатся грудью на стертый линолеум и целуют ремешки сандалий и пальцы твоих ног. Представь. Пухлые розовые губы Ягодки-сан касаются твоего отросшего грязного ногтя на большом пальце. Пушистые светлые ресницы щекочут щиколотку. Представь. Мякоть Ягодки сменяют тонкие нежные уста Амуровой. Круглые зеленые камни смотрят на тебя с пола. Хочу, хочу, хочу-у… А-а-ау-у-у-у-у-у!
Андрей заслоняет глухой ширмой клетку, и завеса обрывает протяжный волчий вой. «Обойдешься, волчара!» – думает Андрей и дальше скребет ручкой по страницам тетради сверху вниз.
Ему остается написать еще девять сотен девять десятков и восемь ломаных трупов Стаса Охотникова.
2
В столовой почти никого не было, хотя обеденная перемена только началась. К противоположной стене ползла длинная лента раздачи. Перед началом ленты в толстой стеклянной стене зияла широкая щель для подачи еды. Но за стеной не было раздающих еду.
Лента ползла вперед пустая, без единого подноса на блестящих хромированных держателях. В конце зала, там, где лента заканчивалась, возле емкости с палочками для еды, серела на полу горизонтальная трижды ломаная черта иероглифа. Черту написали из тела мертвого ученика. Три излома черты образовали перебитые ноги, поясница и шея. Крюк влево – откинутая вбок рука.
Всего одна черта, одна жизнь, одна драная кукла, и все видят идеальный иероглиф. Пока уборщики не приберутся.
Справа от входа столовая завалена смешанными рядами выцветших столов и стульев. Занято было всего семь столов. За ближайшим к мертвому ученику большеголовые и ширококостные здоровяки рвали палочками и забрасывали в рот фаршированную капусту. Одиннадцатиклассники. С мускулистых спин ухмылялись огромные чернильные морды нарисованных демонов. По ножнам плохо вытертой катаны одного из двухмордых стекала кровь. Это он написал трупный иероглиф возле раздачи. Чтобы отобрать тарелку фаршированной капусты.
Андрей бесшумной походкой крадущегося прошел вглубь зала и сел за самый последний стол. Его глаза следили, как двухмордые жадно ели капусту в пяти шагах от убитого ученика. Следили, как черные толстые губы и длинные носы на широких спинах заплывали жесткими складками кимоно в такт движениям рук.
Ничего не стоило доказать двухмордым, что новичок достоин вступить в их клан. Техники Андрея превосходят умения местных учеников, даже одиннадцатиклассников. Местные не обучены ни ниндзюцу, ни ийадзюцу, ни кендзюцу, ни дзюдзюцу, ни даже простейшему дыханию синдо. Но что дальше? Стать членом уважаемого клана, обедать каждый день, даже в драные дни с урезанными порциями?
Убивать учеников ради вареной капусты?
– Сингенин-сан! Не занято, а?
За стол рядом с Андреем пристроилась та самая девочка с медными волосами. Девочка с волнующим треугольником груди. Рита Амурова. Зеленые камни и синие иглы встретились взглядами. Затем черно-рыжие тигровые ресницы прикрыли зелень. Тонкие губы девочки раскрылись и тихо прошептали:
– Прошу, возьми, а?
Под столом, незаметно для остальных, хрупкая рука протянула Андрею черствый полукруг с бело-желтой серединой. Половина ватрушки.
Отравлена?
Андрей не протянул руку и не взял дар Амуровой. Словно в протест рот тут же забился вязкой невкусной слюной.
Уже больше суток в его желудок не падало ничего кроме собственных выделений. Андрей проглотил вязкую слизь.
– Сначала провела на урок, теперь еще и кормишь? – хрипло сказал Андрей. – Ты хочешь обложить меня долгами?
Амурова моргнула и улыбнулась тонкими губами, белая рука по-прежнему протягивала половину ватрушки Андрею.
– Зачем я тебе? – спросил Андрей.
– Сингенин-сан, ты ведь успел на урок иероглифописания? – спросила девушка. – Значит, ты уже у меня в долгу. А силы тебе пригодятся на уроке кендо.
Сердце Андрея забилось чуть чаще.
Памятка бусидо. Постулат пятый: «Ученик не успокоится до тех пор, пока не сведет все счеты….»
Рука Андрея взяла ватрушку и повисла между коленей. Он не отрывал взгляда от Амуровой.
Рита развернула выпиравшую складку на оби и вынула из нее вторую половину сухой ватрушки. Девочка улыбнулась Андрею. Только губами.
– Обожаю ватрушки и творожники, – призналась Амурова и откусила больше половины коричневого полукруга. Желтоватого творога на лепешке почти не осталось. Щеки девочки надулись, округлились, как шарики, – но иф рефко рафдают, и я вфсефта съефаю срафу, как получфу на расфдаче. Ужафно, а?
Андрей понюхал половинку ватрушки в руке. Если бы Амурова хотела отравить его, то, скорее всего, полила бы лепешку одним из моющих средств уборщиков. Тогда бы в кислом творожном запахе улавливался аромат зеленого яблока. Или морской свежести. Или запах сирени. Или благоухание цветущих ландышей. Навроде тех, что растут сейчас в мертвом сердце Стаса Охотникова.
Ватрушка пахла только кислым творогом. Андрей укусил твердую лепешку.
В столовую вошли два уборщика в белых комбинезонах. Они катили белую тележку к серевшему у конца раздаточной ленты иероглифу.
Амурова доела свою лепешку и со вздохом облизывала розовым язычком пальцы в крошках.
Андрей держал черствый кусок и смотрел, как белые руки уборщиков разрушают трижды ломаную черту с крюком влево. Как иероглиф согнулся и превратился в просто мертвеца на тележке.
– Сингенин-сан, почему ты не ешь? – спросила Амурова.
Рита смотрела на Андрея, а Андрей смотрел, как уборщики берут швабры, прикрепленные к тележке, и вытирают пол от алой краски иероглифа. На том месте, где у черты был особенно сильный излом. На том месте, где лежала перерубленная спина.
– Зачем я тебе? – прохрипел Андрей. Кусок черствой лепешки лежал во рту и не желал скатываться в голодный желудок.
Андрей посмотрел на Амурову и чуть не выплюнул кусок. Взгляд ученика вцепился в руку девочки, которую она облизывала. Рукав кимоно, слишком длинный для маленькой руки Риты, сполз с запястья и обнажил ярко-оранжевую повязку.
Раздались шипящие звуки освежителей. Уборщики трясли вытянутыми баллончиками и стреляли бесцветными воздушными струями по сторонам. Аромат зеленого яблока накрыл столовую.
Андрей задышал ртом, набитым лепешкой.
Амурова входила в клан оранжевых повязок, скорее всего, была наложницей оябуна клана Стаса Охотникова.
Девочка опустила кисть, рукав упал обратно, повязка на запястьеспряталась под ним. Осталисьна виду только мокрые пальчики.
Амурова посмотрела в глаза Андрея.
– Разреши мне спать с тобой, – вдруг сказала наложница Стаса Охотникова
Нижняя челюсть Андрея отвисла, мокрый изжеванный ком выпал на стол.
Рита быстро взглянула на слюнявый катыш на столе и подняла глаза обратно на Андрея.
– Всего одна ночь. Сегодня, – сказала она. – И ты рассчитаешься со мной, а?
Андрею показалось, что зеленые камни засветились колдовским огнем.
– Пожертвуй мне одну ночь, ты расплатишься, а я больше не потревожу тебя, – говорила Амурова.
Андрей молчал. Зато волк возбужденно рычал в клетке.
– На каком этаже твоя комната? – спросила Рита.
Уборщики повезли труп к выходу.
«Стоит сказать ей номер моей комнаты, и вечером возле двери меня подкараулит весь клан оранжевых повязок», – понял Андрей.
Рита улыбалась. Одними губами. Андрей смотрел в ее равнодушные глаза и молчал.
– Я приду вечером, а? – говорила наложница клана Охотникова. – Ты скажешь, где твоя комната?
Памятка бусидо. Долг чести перед именем. Постулат восьмой: «Ученик без рассуждений и без страха бросается на вражеские мечи, если того требует долг».
Андрей кивнул и вынул ключ из складки оби. Лучше знать, где встретишь врагов, чем опасаться нападения из-за каждого угла.
На бирке ключа было выведено: «8 эт. ЛК. № 7». Седьмая комната в левом крыле восьмого этажа. Андрей показал бирку Рите. Амурова слегка поклонилась.
– Благодарю.
– Амурова-сан, вот ты где!
К Андрею и Рите со стороны занятых столов в другом конце зала быстро шел бесцветный ученик. Узкое, обрамленное блеклым сеном волос лицо улыбалось. Рука без двух пальцев держала поднос с тарелкой вареной капусты. Оранжевая повязка болталась на запястье другой, целой руки.
Андрей положил руку на бедро рядом с рукоятью катаны. Бесцветный улыбнулся еще шире. Он поставил поднос на стол, прямо на мокрый комок, и придвинул тарелку к Амуровой.
Бесцветный сказал, улыбаясь, что сберег обед для Амуровой, что некий Рябов-сан поглядывал на ее порцию после того, как умял свою. Но бесцветный пристыдил ученика и напомнил о шестом постулате Долга чести перед именем. Напомнил о равнодушии самурая к еде.
Капуста на столе пахла как мокрая грязная тряпка. Рот Андрея снова наполнился липкими слюнями.
Амурова молчала, улыбка пропала с тонких губ, мягкое лицо резко превратилось в жестяную маску. Девочка вместе со стулом отодвинулась от вонявшей капусты, глаза ее уставились в потолок поверх сена на голове бесцветного.
Сероглазый сел напротив Риты и повернулся к Андрею. Ученик назвался:
– Максим Исайкин, – последовал вежливый кивок, – но члены клана Охотникова называют меня Лисом.
– Бесхвостый Лис, – с презрением прошептала Рита потолку.
Рука Лиса не рванулась к катане, ученик не бросился на Амурову, не смыл оскорбление кровью. Чужой или своей.
Лис лишь улыбнулся и провел большим пальцем над двумя кривыми обрубками на руке.
– Некоторые называют меня и так, – сказал ученик. – Это расплата за мою заботу о клане. Эти некоторые презирают любые привязанности.
Амурова молча покачала головой. Лис сказал:
– Сингенин-сан, ты тоже называй меня Лисом.
– Как вы добыли порции еды? – спросил Андрей.
Серые глаза Лиса прищурились. Большой палец снова потеребил обрубки.
Андрей ждал ответа. Он не сомневался, что клан Лиса тоже рисовал иероглифы из тел учеников.
– Как и большинство, – сказал Лис. Андрей посмотрел на чистый влажный пол возле раздаточной ленты. Мокрое пятно – все, что осталось от разбуженного от иллюзий мальчика.
– Успели первыми в очередь, – сказал Лис. Он внимательно следил за Андреем. – Когда на раздаче еще были порции. Еды досталось не всем, но мы делимся друг с другом. Клану нельзя слабеть.
Делиться едой значит делать друг друга должниками, обязывать расплатиться. Члены далеко не каждого клана идут на такой риск, неизвестно какую плату от тебя потом потребуют.
Андрей посмотрел на лепешку, что все еще держал в руке. Может, сегодня вечером и его не будут ждать в общежитии головорезы с катанами. От Андрея потребуют иную плату.
– Сингенин-сан, почему ты не убил Лютина-сан? – спросил Лис. Амурова повернулась к Андрею.
Андрей смотрел на ватрушку в руке. Вязкая слюна пролезла между сухими, в чешуйках, словно змеиная кожа, губами и капнула на черствый хлеб.
– Не знал, как здесь часто убирают трупы, – сказал Андрей, – не хотел весь день, проходя мимо красной доски, видеть его противную рожу.
Это было правдой, пусть не всей.
– В мире иллюзий так не принято. Мы уничтожаем все, кроме того, что желаем, – сказал Лис. – А бывает – и то, что желаем, тоже.
Андрей откусил ватрушку там, куда капнула слюна.
– Но точно, – говорил Лис, – мы мстим тем, кто отбирает у нас желанное.
Андрей засунул всю лепешку в рот, его щеки раздулись, челюсть с трудом разжевывала жесткий хлеб. Желтыекрошки сыпались на кимоно и стол.
Лис убрал с острого подбородка вылетевшую изо рта Андрея крошку.
– Ты отобрал оябуна у моего клана, – говорил Лис, – ты отобрал оябуна у меня. Отобрал Охотникова-сан у родного ему человека. Ты должен нам.
Андрей жевал ватрушку и смотрел на Лиса. А Лис говорил:
– Теперь ты должен оплатить.
Хлебные крошки были везде: на пластиковом столе, на полу, на подносе с вареной капустой, в волнистых медных волосах Риты.
– Сингенин-сан, вступи в наш клан, иначе мы уничтожим тебя.
Андрей проглотил лепешку. Тяжелый комок провалился в пустой желудок. Слюны во рту больше не осталось. Совсем.
– Хакх? – прохрипел сухим горлом Андрей. – Тхвой оябун мертхв. Второй лучхший воин заплакхал от тхычка в лохкоть. Кхто меня уничхтожит?
Крошки в медных волосах Амуровой сверкали словно желтые всполохи в красно-рыжем закате на запруженном тонкими, прозрачными облаками небе.
– Весь клан, – сказал Лис, – все вместе. Со сколькими одновременно ты можешь драться? С двумя? С пятью? С десятью? А с четырнадцатью сможешь?
Андрей молчал.
Лис поднялся со стула и поклонился.
– Решай до вечера, Сингенин-сан. Сила клана Охотникова пошатнулась из-за тебя. Если ты не присоединишься к нам, всех в моем клане скоро разбудят. Другие кланы хлынут в дыру, что ты в нас пробил. Но ты же можешь оставить всех в приятной дреме. Почему ты пощадил Лютина-сан? Почему спросил, как мы добыли еду? Ведь ты не хочешь никого будить! Приди к нам, и мы будем почитать тебя за твои необычные умения. – Лис посмотрел на Риту. – Нам есть чем тебя вознаградить.
Лис отвернулся и пошел к выходу.
Рита стряхнула крошки с головы и встала.
– Встретимся на уроке кендо, – тихо сказала девочка и тоже направилась к выходу.
Столовая опустела. Двухмордые ушли давно. Андрей смотрел на потрескавшийся пол возле раздаточной ленты. Вымытое место высохло и теперь не отличалось от серого бетона вокруг. Сколько трижды ломанных черт было уже написано на этом камне? Сотня? Две сотни? Десять сотен?
«Почему это меня так волнует? – подумал Андрей. – Почему я так слаб?» Истинный самурай никогда не сожалеет. Слово «пощада» ему незнакомо. Пощадить кого-то, простить чей-то долг – значит создать несправедливость в мире, обесчестить себя, покрыть свой меч ржавчиной позора.
Высоко на потолке за ободками тусклых ламп висели черные гляделки. Их маленькие круглые стеклышки следили за всем происходящим в столовой пристально и равнодушно. Так же смотрит на драный театр кукол и истинный самурай. Так Андрей никогда не сможет посмотреть на иероглиф из тела мальчика. Или на крошки в волосах Риты.
«Эх, Широкоротик, Широкоротик, – как-то сказал ему Амида Сугияма-сенсей. – Ты задаешь неверные вопросы».
