Текст книги "Дети, которые хотят умереть (СИ)"

Автор книги: Григорий Гаd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Понедельник-сан

Тимур Ященко лежал на тюфяке возле двери и слушал, как Рида Видждан тихонько плакала рядом и шептала: «брин ми ту лайф… брин ми ту лайф».

Рида любила напевать этот странный стих, когда вечерами от скуки заплетала и расплетала толстую косу из великолепных черных волос. Сейчас в темноте четыре неизвестных слова звучали как погребальная песня. И как ругательство. Как проклятие.

Звучали как «Сдохните, грязные насильники!».

Наконец у окна слева от Риды сонно засопел Беркут, и Тимур тихо перебрался в постель к Видждан.

Рида не прильнула к Тимуру, не прижалась горячим телом, не прошептала: «Милый Понедельник…». Рида плакала.

Тогда Тимур обнял девочку сам. Ее шея, ее плечо, ее грудки отдернулись от него. Тимур крепко стиснул наложницу, задрал ей ночную рубашку, его бедра потерлись об ее. Рука Тимура потрогала между стиснутых ножек девочки. Внутри Риды было сухо и зажато. Она не прошептала привычных теплых ласк, вместо этого темнота зашипела: «Разве ты уже не получил свое вместе с остальными?»

У Тимура все упало. Дух самурая остыл, и ученик отпустил девочку.

Темнота шипела: «Разве ты не бил меня вместе с ними?»

Это когда сегодня Пичук и дайме вчетвером пялили Риду. Все разом щипали, били и тыкались в нее.

Темнота шипела: «Это ты крутил мои соски и повсюду щипал меня».

Нет.

Утром умер Красоткин, и вместе с ним – запрет на порчу вещей главаря клана. На порчу наложницы.

Теперь дайме распоряжались кланом. Первое, что учинили новые распорядители: накинулись на съестные запасы, напились из коробок «Сердечного» и наполнили животы печеньем «Именинное». Нажрались консервов и пропахли рыбой.

Дальше, рыгая и гладя урчавшие животы, дайме решили завтра перед уроками напасть на Сингенина Железногрудого. Всем кланом подкараулить убийцу оябунов у его комнаты и убить. Ибо никто не знал, сколько клинков сломается, прежде чем железная кожа демона лопнет и тварь Извне пробудится от иллюзий.

А затем сытые взгляды дайме скользнули по Риде. Ничего не замечая, наложница плела косу.

Темнота плевалась Тимуру в лицо горячими слюнями и шептала: «Это ты намотал мои волосы на кулак».

Нет.

Раньше никто не посмел бы замарать кровоподтеками нежную, без прыщей и родинок кожу Риды. Раньше – это только вчера.

Темнота хныкала: «Это ты драл ногтями мою ву-ву».

Нет.

Раньше стражи вещевой комнаты просто тыкались в наложницу. Раньше запрещалось пачкать драгоценную вещь оябуна побоями.

Но сегодня, в понедельник, Красоткин умер. Сегодня наложница стала символом власти в клане навроде веера сегуна. И дайме вовсю крутили этим веером, то есть пинали, щипали, таскали за волосы смуглую девочку. Демонстрировали свою власть над кланом. Гордо подняв подбородки.

В темноте Рида хлюпала носом и шептала: «Ты, ты, ты, я знаю, – это ты пинал меня в живот. Будь ты проклят».

Раньше шесть стражей вещевой комнаты делили неделю поровну. Понедельник и вторник достались Тимуру с Беркутом, потому как субботу взял Пичук, дни со среды по пятницу разобрали остальные дайме. Каждую ночь к Риде на тюфяк забирался очередной страж. Каждую ночь, кроме воскресенья, – в конце недели один из стражей сопровождал наложницу в комнату Красоткина.

Ночами с воскресенья на понедельник Тимур лежал на тюфяке и ждал, когда прочие стражи уснут. Так было принято в клане Красоткина. Стражи вещевой комнаты были очень учтивы по отношению друг к другу. И старались тыкаться в Риду тихо, без громких стонов. Не мешая спать соклановцам.

В воскресенье, как только стражи засыпали, Тимур раздевался и голый пробирался к Риде. Упав рядом с девочкой, он не двигался. Пока Рида не шептала из тени:

– Какой день пришел поприветствовать меня?

– Понедельник, – тихо отвечал Тимур.

Теплые руки обхватывали его голову и влекли к себе.

– Целуй же меня, мой милый Понедельник, – шептала Рида, – грей меня! Пока снова не настали холодные и грубые дни.

И Тимур тянулся к ней в темноте, неуклюже натыкался руками на хрупкие девчачьи плечи. Рида прижималась к нему, и они целовались – два влажных рта, и сап стражей вокруг исчезал.

Их языки плотно переплетались, а затем она задирала рубашку, он входил в нее, и их тела слипались, как комки мокрой глины.

«Мой милый Понедельник, – шептала Рида, целуя его, – мой хороший… мой сильный… мой отважный, кого ты убил сегодня? Кого?»

Этот вечный вопрос Риды.

Когда он только стал стражем вещевой комнаты и наступила его первая ночь с Ридой, Тимур волновался. Голый, он недвижно лежал рядом с девочкой, пока она нежно-нежно не спросила:

– Милый мой, кого ты убил сегодня?

Тимур молчал.

– Кого же? Милый Понедельник, скажи мне, – шептала Рида.

Тимур не отвечал.

В темноте его кожу обжигал взгляд Риды.

– Скажи!

Солоноватая слюна наложницы брызгала ему на губы.

И Тимур сказал:

– Нет.

Взгляд никчемной вещи, слабой куклы, но щеки Тимура полыхали огнем. А затем взгляд исчез.

Тимур протянул руку и коснулся лишь колючей шерсти в дырках матраса. Рита бросила его, отказала стражу в его праве. Оскорбила.

Утром следующего дня Тимур не разбудил Риду от иллюзий. И не совершил сэппуку. Тимур пошел на уроки.

А сразу после звонка на большую перемену выбежал на улицу и затаился в кустах у стены. Через пару вытянок тяжелая дверь непрерывно бряцала. Пятиклассники и шестиклассники, по одному, по двое, вылетали из школы, сжимая складки на оби. Комки ткани, толстые и тонкие – в зависимости от того, сколько успели урвать с подносов. Быстрые фигурки прятались в кустах у стены, как Тимур, либо бежали в сторону травяного поля и рощи. Ложились среди высоких стеблей полыни. Взбирались на верхушки деревьев. Убегали к самой стене. А затем все эти деревья, кусты и заросли, куда спряталась малышня, начинали громко чавкать. Как будто в них сидели звереныши. Непойманные крысы, что уминают приманку из подвала.

В тот день Тимур всю большую перемену просидел в кустах, напевая стишок Риды: брин ми ту лайф. И в следующий день тоже. И в позаследющий. И в позапозаследующий. И в позапозапоза…

А потом настало воскресенье. Тимуру снова предстояла ночь страсти с Ридой. На большой перемене Тимур так же следил за двором из кустов. Но когда «звереныши» зачавкали выданной на обед печенкой, Тимур тихо выполз на площадь и подкрался к ближайшему хлюпавшему кусту. Обнажил катану и резко отодвинул сухие ветви. Пятиклассник с куском черной печенки в зубах испуганно поднял голову. Карие глаза его сощурились, а недожеванное жесткое мясо выпало изо рта.

Тимур взмахнул катаной. Мальчик в кустах улыбнулся – рубленой раной во все горло. Вверх брызнуло кровью. Голова пятиклассника откинулась за спину, на колючие ветви, и сочащаяся кровью улыбка стала шире.

Большая часть крови попала Тимуру в лицо, в рот и на губы. Солоновато-притягательный вкус, почти как у влажного шепота Риды, возбудил его, и он жадно облизал подбородок. Стер брызги со лба и щек и засунул красные пальцы в рот. А когда на Тимуре не осталось ни капли чужой крови, он нагнулся над мальчиком, наклонил лицо к улыбке-ране, высунул язык и стал лакать.

В этот миг родилась Песня смерти Тимура:

Кружатся глупые бабочки,

Их нежными крыльями я Путь устелю.

В ночь, ради которой Тимур убил мальчика с печенкой, было полнолуние. В белесом свете луны Тимур видел каждый изгиб тела наложницы, каждую из кудряшек, рассыпанных на стертом тюфяке, каждый чувственный пальчик на ножке, согнутой в коленке.

Раздевшись, Тимур лег подле наложницы и обнял ее. Рида посмотрела на него.

– Кого? – сказала она.

Ее вечный вопрос.

Тимур ухмыльнулся.

– Пятиклассника, – прошептал он, – я разрезал ему глотку и…

И Рида не дала ему договорить, она просто впилась ртом в его рот. И долго их губы не отпускали друг друга, постоянно обкатывая, причмокивая, обсасывая. До самого утра их языки рисовали влажные узоры на белых телах, мокрые черточки на его груди складывались в иероглиф «безумие, сумасшествие, помешательство», пенистая дорожка на ее спине образовывала узор «желание, жажда, жадность». Когда они соединились не только ртами, Дух Тимура исторгнулся в Риду, рисуя внутри нееневидимый иероглиф «сладко».

Тимуру никогда не было так хорошо, он не владел другой наложницей. Рида же проводила ночи еще с шестью стражами, четыре из которых были дайме, и самим оябуном. Вещь имела власть над Тимуром, потому что была для самурая единственной, когда он для нее был одним из многих. Вещь владела хозяином.

Следующие ночи Тимур не смыкал глаз, украдкой подсматривая за ночами страсти других стражей. И то, что он видел, ему нравилось.

Никто из стражей не разговаривал с Ридой. Все они просто наваливались на нее сзади, одной рукой вдавливали лицом в тюфяк, другой оголяли ее худую попу и резко втыкались в нее, крепко засаживали мокрые тыкалки, тянулись под нее вглубь. Будто пытались залезть в маленькую попу. Стражи долбились в Риду с такой силой, что на ее светло-коричневых ягодицах выступал пот, а нежная кожа на лице краснела, натираясь об грубую шерсть в дырявом тюфяке. Мягкие губы опухали от недостатка воздуха. Зубы крепко сжимались.

Когда стражи наваливались на нее, Рида не успевала спросить, кого они убили сегодня. А потом она только мычала в тюфяк и плевалась шерстью.

То, как Пичук и остальные пялили Риду, напоминало случку двух крыс, которую Тимур один раз видел в подвале. Тех крыс он убил и съел.

Стражи бились об Риду так же свирепо, как и недолго. Заканчивали они задолго до утра. И Рида лежала на большом тюфяке одна, мокрая и уставшая. Вдыхая смесь запаха ее пота и аромата душицы, Тимур едва не рвался к ней. Но сдерживался – был не понедельник.

Целыми неделями, от понедельника до воскресенья, Тимур скучал по солоноватому вкусу, по горячим слюнявым брызгам в лицо. На уроках он смотрел на кудряшки Видждан и кусал губы до крови. Утешался кисловатым привкусом себя.

«Милый Понедельник»-сан и Тимур Ященко-сан были разными людьми. По крайней мере для Риды. Наложница никогда не смотрела на Тимура с таким желанием, как в первую ночь каждой недели. В остальное время Тимур, самурай, хоть и не дайме, не удостаивалсяи мимолетного взгляда от Видждан. Как будто это он был вещью.

Своим языком Рида прошлась по каждой складочкекожи Тимура, по каждой черточке на лице «милого Понедельника». По всем шрамам от укусов на губах Тимура – этим доказательствам того, что он скучал по ней. Язык Риды стирался до мяса, розовый кончик усеивала россыпь язв, а треугольный лепесток из маленького рта все так же вылизывал тело Тимура, оставляя вначале розоватые вихри вокруг пупка, затем пятна потемнее – на груди и плечах и, в конце, густо-красные разводы на лице. Все, что вылизала Рида, наложница узнавала только в волшебную ночь с воскресенья на понедельник. Как в легендах.

Пенисто-красные иероглифы расцветали на голых телах, самурай и наложница ласкали друг друга.

Потом они шептались о сегодняшней жертве для их ночи страсти. Тимур рассказывал Риде на ушко об очередной глупой бабочке, и под его ласковый голос она тихонько хихикала. Она внимательно слушала, как на большой перемене Тимур вылез из-за засады и мечом пригвоздил к земле девчонку, прятавшуюся в высокой траве. Или как он броском камня сбил с сосновой верхушки пятиклассника и добил его не торопясь – мальчишка, упав, сломал ноги и вопил от боли. Как Тимур расстроился из-за того, что кровь жертвы не брызнула ему на лицо. И как ему пришлось быстро, пока тело не остыло, марать пальцы в ране и вылизывать их.

– Но ничья теплая кровь не такая вкусная, как твои влажные губы, – почти каждую ночь шептал Тимур, и после этих слов Ридины поцелуи становились еще мокрее.

Но все это было раньше. Раньше – это только вчера.

Сейчас Рида тихо всхлипывала и шептала непонятные слова. Проклинала стражей комнаты. Проклинала Тимура.

На ощупь он переполз обратно на свой тюфяк.

Днем Рида, как обычно, не признала в Тимуре «милого Понедельника». Иначе она бы знала, что это не «милый Понедельник» пинал ее в живот. Не он драл ногтями ее ву-ву. Не он крутил ее соски и повсюду щипал. Тимур не был дайме и не обладал властью в клане. Тимур лишь мог смотреть, как Риду избивали.

Тимур лег на свой тюфяк и слушал: Рида пела погребальную песню, хоронила своих стражей заживо. Желала им треснуть.

Сингенин Андрей был очень силен. Нужен весь клан целиком, нужен каждый дайме, чтобы отомстить ему. После того как демон с красной кожей умрет, Тимур найдет в клане недовольных Пичуком. Та же Лина Апостолова давно тянется к Риде, по ночам слушает в коридоре ее стоны. Чтобы стать стражем и проводить одну ночь в неделю с Видждан, она точно объединится с Тимуром против Пичука и его сторонников. Но сначала – мононокэ Сингенин в железной шкуре.

– Брин ми ту лайф… – шептал Тимур, – … брин ми ту лайф.

Он произносил слова одновременно с Ридой, чтобы слиться с ней, если не тыкаясь, то хоть так. Проклиная дайме. Проклиная стражей. Проклиная самого себя.

Вылазка

1

Ветер раздувал школьную форму, и одежда, набухая как парус, тянула Андрея в пропасть под ногами. Вдоль сотен окон общежития. В темноту внизу, где пропадало огромное бетонное туловище.

Босые ноги Андрея едва касались крутого металлического отлива окна, от падения в девятиярусную бездну удерживали только колено и локоть, упертые в противоположные стенки ниши.

Свободной рукой самурай прошелся вдоль края закрытой оконной створки. Замок плотно прижимал пластик, одними пальцами не подцепить.

Внутри дайме Охотникова и Зотова переговаривались. Обсуждали, сколько печенья отвалят Зотову за то, что он предоставил комнату для вылазки. Галдели все, кроме Лиса.

А Лис держал катану Андрея и ухмылялся в окно.

Андрей откинул голову назад за откос окна. Под ночное небо. Отсюда весь мир выглядел как бездонный колодец. Очередная иллюзия.

От окна справа отделяли где-то четыре локтя. Белый язык отлива торчал вперед и лизал бездну, за ним белел еще отлив. Два прыжка по скользким листам металла – и он у цели. Если не сдует в пропасть.

Андрей с трудом отвел руку за спину – рукав распирало ветром, словно труп гнилостными газами, – вынул из-за оби ножницы для ногтей и, разведя пальцами лезвия, засунул одно под створку возле защелки. Под давлением створка со скрипом отжалась, замочный цилиндр выбило из колодки, и окно открылось внутрь. Тренировка окончена. Осталось сдать контрольную.

Где-то в два урочника ночи, прежде чем договорились с Зотовым использовать комнату его слуги для вылазки, Лис пришел к Андрею в комнату. Андрей уже вывел бражный яд из желудка, постояв в раскорячку над писельником и засунув два пальца в рот.

Лис оглядел рисунки на стенах. Вгляделся в желтую лису возле палочных ног Круга жизни. Ухмыльнулся.

– Твоей комнате идет красный цвет, – сказал Лис.

Как только Андрей его впустил, Рита легла на свой тюфяк и отвернулась к стене.

– Здесь его немного, – буркнул Андрей.

– Странно, – Лис потеребил обрубки пальцев, – я вижу на стенах только красный.

Краску из стертых листьев клена. Из размельченных человеческих мышц без кожи. Из порубленных внутренних органов. Из липкой крови.

Плечо Риты дернулось. Вместе с песочно-желтым бантом.

– Я готов идти, – сказал Андрей.

Но Лис оперся плечом на рисунок с черной лисой на травяном поле. Лис сказал:

– Тебе придется быть готовым к большему. Потому что зверей можно приручить только так – кормя мясом. Голодный пес, к примеру. Миг назад он был верен тебе, и вот зверь уже отгрызает твою руку. Смотришь на впившуюся в тебя пасть и думаешь: а все же стоило покормить его раньше. Даже если с куска мяса стянули бы рубашку.

Андрей молчал, но это было не все: драным «псам» Лиса нужна в первую очередь чаша самоконтроля, чтобы управлять безумными качелями своего сознания.

Лис потерся плечом о рисунок, стирая с него краску. Сдирая матовую шкуру с лисы. Черные песчинки усыпали чистый пол рядом с тряпочной могилкой Охотникова.

Слышит ли Лис мысли нарисованных зверей?

– Все звери хотят есть. – Лис посмотрел на спину Риты и хмыкнул. – Давным-давно насмерть сразились две тысячные армии, в итоге выжил всего один копейщик, раненый в ногу, неспособный идти. Когда битва отгремела, на поле брани пожрать падали спустился волк оками.

Андрей отступил на шаг. С чего он вдруг заговорил о волках?

– Слушай меня, – сказал Лис, – ибо, когда настанет решающий миг, ты должен вспомнить мои слова. Иначе все пойдет прахом.

– Копейщик притворился мертвым. Когда волк подошел его обнюхать, раненый воин скрутил зверя, – говорил Лис. – Натянул ему на морду лошадиные удила с поводьями, завалился ему на спину. Волк вырывался, катаясь по земле, силился сбросить человека. Не отпуская, копейщик вытянул перед мордой волка копье с нанизанным куском падали.

Это совпадение. Не мог Лис говорить с внутренним волком тайком от Андрея.

Лис шагнул вперед, его плечо зашуршало по полотну, соскребая на пол зеленую траву.

– Нюх повел волка туда, – рассказывал Лис, а внутренний волк невозмутимо вылизывал подушечки на передних лапах, – куда указывал железный наконечник с дохлятиной, и какое-то время они так двигались, но вскоре пасть зверя резко дернулась, сорвав приманку, и тогда копейщик оторвал мяса от собственной раненой ноги. Нанизанная на копье плоть человека вела зверя под ним сквозь леса, луга, равнины, горы. Иногда зверь проворно срывал наживку, которую копейщик снова заменял мясом – содранным с себя. Всю дорогу до людей волк жрал своего наездника. Того, кто его приручал. Когда наконец они дошли до деревни, с одной ягодицы копейщика вдоль волчьего бока свисала только голая кость.

Лис смотрел на Андрея так, словно сам хотел обглодать его ногу:

– Мы с тобой будем готовы к жертвам, чтобы не позволить зверям безумствовать.

Неожиданно Рита подняла голову с тюфяка.

– Но если бы деревня находилась намного дальше, – сказала наложница, – копейщик скормил бы волку себя целиком.

Лис с раздражением пожал плечом.

– У аппетита каждого есть предел, Амурова-сан, – сказал Лис, опустив взгляд на могилку Стаса, – ты же наедаешься одной ватрушкой? Или в тебя запросто вместился бы мешок лепешек?

В ответ Рита плюхнулась обратно на тюфяк, проворчав:

– Твой волк кормится не мясом, а правдой, чтобы погадить ложью!

Прежде чем Лис ответил, Андрей сжал ручку двери. Рядом с этими двумя слухачами чужих мыслей было неловко. Пора уже напасть на четвертую комнату в левом крыле девятого этажа.

Только одно смущало: красная доска запрещает рубить, ломать и даже лизать двери и стены.

– Как мы войдем в комнату Видждан-сан? – сказал Андрей. Лис потрогал пальцем края облупившейся краски на травяном поле рисунка. Пощекотал обглоданную лису.

– У? Я думал, Сингенин-сан, ты скажешь: у тебя ведь столько талантов. – Лис пожал плечами. – Через дверь?

Андрей прижался лбом к облезлой доске. Волк, не обращая на него внимания, лизал себя меж задних лап.

– Тогда остается только с улицы? – предположил Лис.

Андрей повернулся к окну. Рита уже села и вглядывалась в чернь снаружи.

– Из клана проживает кто-то на девятом этаже? – сказал Андрей.

– Из нашего нет, – Лис улыбнулся, – но из клана союзников – возможно.

2

Створка окна распахнулась, и Андрей запрыгнул внутрь как раз, когда Алексей Зотов говорил:

– …Рассчитаетесь четырьмя пачками «Именинного», если бельчонок за окном таки не свалится.

– За окном был только я, – ровно сказал Андрей и подошел к Зотову, – никаких бельчат.

Дайме обоих кланов резко замолчали, ладони правых рук легли на оби. Никто не двигался, все выжидали, одна Гера Ява наклонила голову к Адаму Смирнову:

– Беленький-сан, – прошептала девочка-скелет только блондину, но все в комнате слышали, – я вырезала сетку на своей ночной рубашке – на животе и груди. В ней я почти как голенькая, но не совсем. Зайдешь ко мне поглядеть?

Адам не ответил, только его кисть подвинулась ближе к рукояти меча.

Самураи союзных кланов напряженно смотрели друг на друга. Лис протянул Андрею его катану.

– Приходи-приходи, Беленький-сан, – облизывалась Гера. – У меня в комнате есть розги – Сухой-сенсей разрешил собрать обломки после урока сегодня. Еще есть бусы из скользких круглых камушков, тонкий зубристый стержень, веревка для ручек – все, что тебе нужно. Ах да, и банан.

Желудок Ждана заурчал.

– Беленький-сан, я буду тебя ждать, – говорила Гера. – Ну если, конечно, сейчас тебя не разбудят от иллюзий.

Зотов равнодушно посмотрел в окно.

– Нет белок, – медленно сказал он.

Счет за оскорбление не открылся.

Синие иглы отвернулись от оябуна союзников. Дайме отпустили оби, снова загомонили.

– Предосторожности сделаны? – спросил Андрей Лиса. Предосторожности насчет клана Зотова. Лис понял.

– Сэме на лестнице, – сказал узколицый, – если нас предадут, они прибегут.

Руки Андрея развязали оби, красная материя плавно стекла на пол, затем новичок снял кимоно и хакама. Дайме замолкли и наблюдали, как в ворох одежды плюхнулась перевязь с красными пластинами. Гера закусила губу, глядя, как Андрей стянул набедренную повязку.

– Считайте до пяти сотен, – сказал Андрей, – затем выгляните в коридор. Дверь наложницы будет приоткрыта.

– Мой клан не идет, – сказал Зотов, ухмыльнувшись. – Комнату с окном я вам дал: до утра жду расчета. Четыре пачки «Именинного».

– Ты тоже не идешь, – сказал Андрей Ждану.

– Что? – вскричал круглощекий самурай. – Я – дайме! Какого я не иду?

Из глубин кишок Рябова прерывисто взревел медведь, или свин, или кто там у него внутренний зверь.

– Если твой живот услышат спящие стражи наложницы, – сказал Андрей, сжав ножницы в кулаке, – тихой вылазки не выйдет.

– Обнажите катаны заранее, – Андрей повернулся к Лютину, – входите в комнату тихо. Колите спящих в висок или в глаз под прямым углом – чтобы клинок достал мозг.

Пасть волка раскрылась. Андрей замолчал, приготовился к издевкам, зубоскальству, глумливым советам, но зверь лишь сонно зевнул.

– Если начнется драка, не машите катаной – заденете своих, – закончил Андрей. – Только колите.

Глеб не возражал, молча кивал. Перед чужаками он не выказывал презрения к своим.

Одним слитым движением Андрей запрыгнул на подоконник и нырнул в окно.

– Ефрем, считай до пяти сотен, – приказал Лис.

– Один, два, три…

3

Ветер больше не препятствовал движениям нагого острого тела Андрея. Руки, как мечи, со свистом рассекли встречную массу воздуха, упершись локтями в откосы, а кулаками – друг в друга. Ноги повисли над отливом и бездной, как овсянка на палочках.

Андрей повернулся к бесконечной тьме и усмехнулся.

Человек выдержит все, чего испугается самый сильный зверь.

Волк оскалился:

«Я бы похлопал тебя по плечу, человек, в самом деле, но у меня нет рук».

Пальцы ног коснулись крутого холодного отлива. Андрей опустил руки, пятки звонко хлопнули по металлическому листу, и нагое тело, оттолкнувшись, прыгнуло вправо.

Четыре локтя бездны мигом пронеслись, носки ударили в отлив окна справа, инерция прыжка и ветер потянули по скользкому металлу дальше за белый кончик. Андрей резко уткнул плечо и колено в стенки ниши, и тело закрепилось, повисло, коптясь на ледяных потоках.

За окном на полу смутно серели несколько тел. Андрей не стал вглядываться – до цели отделял еще прыжок.

Один драный прыжок. Над драной бездной. Под драным ветром.

«Упади, – сказал вдруг волк, – просто опусти колено. Проще ступить на Путь нельзя».

С драным волком внутри.

Дайте только добраться до самураев Красоткина. Если у них есть ватрушки или творожные пончики, кексы, бублики, печенье, блины – которые с творогом, – все достанется Рите. Самураи будут страдать, чтобы насытить наложницу Андрея. Его будущую убийцу.

Андрей вдавил локти в откосы, ноги свесились вниз, отлив звонко хлопнул по ним, и костлявое тело отпружинило вбок, бездна между нишами промелькнула под ним.

Бешеный сердечный ритм успокоился, только когда белый металлический язык окна лизнул подошвы, а плечо с коленом уперлись в спасительные откосы. Девятиярусная бездна осталась позади.

Андрей глубоко вдохнул, нос напрягся, выпуская углекислый газ медленно, маленькими порциями. Рука поднесла ножницы к окну.

Андрей отжал тонким лезвием створку, надавил, тихо щелкнуло – окно открылось. Голое тело будто само по себе нырнуло в вонючее тепло комнаты, Андрей сразу закрыл створку окна. Резко сел, прислушался.

Ушам не хотелось верить. Целых семь носов дышали вокруг Андрея. Три – совсем рядом и четыре – там, где должна стоять стена.

Андрей зажмурил глаза и помассировал пальцами глазные яблоки. Дождался, пока поле зрение под веками из черного стало белым, снова почернело, и тогда огляделся. Три тюфяка со спящими лежали почти вплотную к Андрею, возле них навалили неровную гору чего-то прямоугольного и ребристого – коробок с едой. Вместо стены слева зияла пустота, вертикальный «колодец» – там сопели ученики, которых Андрей увидел в окне после первого прыжка.

Обычно комнаты учеников в общежитии имели одно окно. Но эти две комнаты рядом объединили в одну большую. А значит, второй раз Андрей прыгал зря. Никакой сообразительности.

«Если бы человек был умнее, – сказал волк, – ему бы не пришлось выдерживать столь много».

По воле Андрея из глубин сознания вынырнула ширма и закрыла клетку.

Ученики не могли даже лизнуть стену, не получив выговор. Стену могли снести только уборщики из-за проевшей кладку плесени или насекомых, которые поселились в мелких щелях. Красоткинским повезло с хранилищем.

Андрей прокрался между тюфяками к двери. Его дыхание, шаги, движения и – он надеялся – мысли совсем не звучали, как не звучит игра теней на красной доске сейчас внизу в холле.

Одна рука коснулась двери, другая – крепко стиснула ножницы. Сомкнутые металлические концы вполне могли пробить височную кость и достать мозг. Прежде чем железка погнется или сломается, ее должно хватить на семь ударов. На семь черепов.

Качели выбора закачались. Тень на ширме резко выросла – зверь встал на задние лапы.

А может, железки не хватит на семь уколов, и, конечно же, кто-то точно спит на животе, уткнув в тюфяк лицо. Затылочную кость маленькие ножницы не пробьют с одного удара. Верно, пусть псы Лиса этим занимаются.

Андрей медленно повернул вертушку замка, нажал на ручку. Полоска коридорного света упала на плечо спящего у двери самурая.

Никто не входил.

Андрей закрыл собой свет, вглядываясь в размазанное чернотой лицо вражеского самурая на тюфяке рядом. Если в темноте блеснут два глаза, в один из них – пускай правый – вонзятся ножницы.

Дверь открылась чуть шире, внутрь просунулся Глеб с оголенным клинком. Андрей подвинулся. За Глебом пролезли Султанов и Смирнов, мечи их были опущены. Смирнов шагнул в угол, в густую чернь, рука с катаной непроизвольно поднялась перед лицом, словно маленький мальчик защищался ладошкой от темноты. Взмах клинка сбил одну из коробок из-под сока в ряду у стены.

Коробка упала, на пол что-то потекло. Кислый запах мочи смешался с тьмой.

Брызги попали на лицо второму от двери спящему. Он повернулся к чужакам в полосе света, внезапно закричал высоким визгливымголосом, и, оказавшись девчонкой, прыгнул с постели в «колодец» в стене, длинные волосы взметнулись следом.

А как будто кто-то в самом деле ожидал тихой вылазки.

Напротив руки Андрея с ножницами блеснули два глаза, непонимающе уставились на острые металлические концы. Андрей отвел руку в сторону и пнул самурая у двери в подбородок. Челюсть проснувшегося щелкнула, откусанный кусок языка упал в лужу мочи, самурай рухнул без сознания.

Из провала в стене долетали крики, шорох кимоно и скрежет вынимаемых из ножен мечей.

Глеб толкнул дверь:

– Живо внутрь!

И бросился в смежную комнату. На границе комнат короткостриженый схлестнулся мечами с выпрыгнувшим навстречу самураем. В обход дерущихся Султанов и Смирнов нырнули в «колодец».

Лис, Коваль, Казаков вбежали внутрь. Коваль врубил свет. Казаков напал на обнажившего меч самурая у окна.

Лис подал Андрею его катану. Оголив клинок, Андрей бросил ножны под ноги. В этих узких комнатах он бы предпочел катане короткий вакидзаси Риты.

А следующей в комнаты влетела Смерть.

Глеб двумя руками проткнул врага навылет, пока тот делал замах. Андрей с Лисом обогнули короткостриженного дайме с повисшим на его мече трупом. На ходу ладонь левой руки Андрея легла на тыльную сторону клинка, образуя вместе с кистью правой на рукояти копейный хват.

Во второй комнате кто-то врубил свет, тьма рассыпалась, впереди на красной луже поскользнулся Смирнов, белобрысого самурая понесло назад. Худая спина уткнулась в Андрея, прижала его руку с мечом к бедру.

Справа из-за плеча Казакова вырос самурай Красоткина, катана в его бледных руках взмыла над головой Андрея. Лезвие закрыло собой свет, клинок почернел.

Темный клинок падал на Андрея.

«Взявшие меч, мечом и погибните!»

Руку Андрея с катаной зажало намертво.

Как, уже пора платить? Я отдал Рите всего один сырник. Разве это равнозначная цена?

Черный металл летел вниз. Еще пара вытянок и все, конец.

«Прикройся белобрысым», – проскрежетал волк из-под ширмы.

Андрей не слушал, он попытался шагнуть назад. Не спасет – вплотную к спине дрались Коваль с противником. Вместо головы катана отсечет Андрею плечо.

Встречный меч из ниоткуда отбил черный клинок. И Лис заступил дорогу самураю.

Андрей оплеухой отбросил Смирнова на пол. Развернулся к Лису и противнику.

Самурай уже бил в Лиса – со всей силы, наклонив тело вперед. Слабая без отсеченных пальцев хватка Лиса не выдержит, удар снесет его катану вместе с грудной клеткой.

На пределе сил Андрей успел коротким взмахом сместить тяжелый удар в сторону. Лезвие врага чиркнуло по спине Казакова, следом на сером кимоно вспыхнула красная борозда.

– А-а-а-а-а-а! – закричал Казаков.

– Коли-и-и! – закричал Андрей.

– Мяса-а-а! – завыл волк.

Обеими руками Лис вдавил меч вперед, заорал.

Под общий ор клинок вошел в трахею врага, пробил шейный позвонок, вылетел наружу, острием уткнулся в памятку бусидо на стене. Ноги убитого подломились, подбородок упал на лезвие, голова заскользила вниз по клинку и коснулась кровоточащими губами беспалой кисти Лиса на рукояти. На бледном запястье расцвел поцелуй Истины.

Смерть прошлась по смежным комнатам и вышла, сытая и довольная.

4

Довольные дайме клана Охотникова стояли на истыканных телах. Только Серали Султанов с залитым кровью плечом сидел у стены. Ефрем Коваль открыл окно, залетный ветер охладил жар батарей и сердец.

Никто из «псов» Лиса не погиб. Пока самураи Красоткина пытались размахнуться под низкими потолками в окружении своих, дайме просто их кололи. Как научил Андрей. Драный недосенсей.

Ефрем с Глебом подняли ближайший труп за голову и ноги, поднесли к окну. Лис взял за волосы убитого им самурая, дернул мечом. Натянутые остатки кожи на пронзенной шее порвались, освободив клинок, обезглавленное тело повалилось на пол.