Текст книги "Геворг Марзпетуни"

Автор книги: Григор Тер-Ованисян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– А если ты примиришься с царем?

– Тогда мечи всех обратятся против меня. Таково наше условие.

– Из упомянутых тобой союзников, дорогой Амрам, только молодой абхазский царевич останется недоволен примирением, потому что он пришел убивать и грабить. Ты сам сказал, что он кровный враг царя. Естественно, что он не захочет вернуться к своему отцу с пустыми руками. Но другие князья не будут противиться, если ты примиришься с царем и предотвратишь кровопролитие.

– А князь Севада и два его сына, а разъяренные гардманцы, которые пришли мстить царю за своих ослепленных им князей?

– Князь Севада простил царя.

– Как? Севада простил?! – вскочив с места, воскликнул Амрам.

– Да, я был у него. Он простил и отзовет свои войска, если ты великодушно вложишь свой меч в ножны.

Гневный огонь сверкнул в глазах Амрама, лицо его исказилось. У него захватило дыхание. Он сделал несколько шагов, опять вернулся и, остановившись перед князем, снова спросил:

– Итак, Севада простил и отзовет войска, если я примирюсь с царем?

– Да. Он исполнил мою просьбу и этим еще раз доказал свою горячую любовь к родине.

Амрам тронул руку князя Геворга и тихо сказал:

– Здесь нас могут подслушать, пойдем на другую половину. – Раздвинув полог, он прошел во внутреннюю половину шатра. Князь последовал за ним.

– В надежде на какие блага дал согласие на примирение Севада, этот гордый гардманец, поклявшийся покарать своего палача? – обратился Амрам к Марзпетуни.

– Он это делает не из личных выгод. Он не хочет проливать кровь своих братьев.

– А он рассказал тебе, почему я взялся за меч?

– Рассказал. Я знаю все.

– Рассказал? И ты все знаешь? – задыхаясь, спросил Амрам.

– Да. Но не приходи в отчаяние…

– Разве это в моей власти? Разве можно приказать льву, чтобы он не рычал, когда коварный меч вонзается ему в ребра?

– Терпение самое мощное оружие.

– Не время говорить о терпении, князь. Ты говоришь, что Севада простил царя… Зачем, зачем же этот старик разжег адский пламень в моем сердце? Зачем он смутил покой моей души? Зачем отравил мою жизнь… если сам может прощать?

– Когда душа человека ослеплена страстью мщения…

– Ни слова больше, князь Марзпетуни! Пусть прощает Севада, пусть простят его сыновья, пусть простит весь мир… сепух Амрам не простит. Мир? С Ашотом? Никогда! Если бы я мог, я вступил бы в союз с самим сатаной, чтобы свергнуть с престола и уничтожить этого недостойного царя. Если бы ты заглянул мне в душу и увидел, как жестоко я страдаю, ты содрогнулся бы от ужаса…

– Вот здесь-то герой, любящий родину, и может доказать, что его мать родила не простого смертного.

– Только низкий человек может примириться с бесчестием, а благородная душа не перенесет этого…

– Севада – не маленький человек. Ашот ослепил его, ослепил и его сына. Все же он, забывая об этой невозвратимой потере, прощает своего безжалостного зятя только из любви к родине.

– Ашот лишил его зрения, а меня сердца. Слепой глаз может простить, слепое сердце – никогда.

– Но…

– Князь! Человек, знающий, какое бесчестие нанес мне царь и все же советующий мне примириться с ним, – мой враг… Если бы ты не находился в моем шатре, я вызвал бы тебя на бой.

– Я вижу, что мне тут больше нечего делать, – сказал князь. Встав с места, он поклонился и вышел из шатра.

Едва он сделал несколько шагов, как сепух приподнял завесу шатра и позвал его:

– Князь Марзпетуни!

Князь обернулся.

– Что ты еще хотел мне сказать?

– Пока я тебе еще ничего не сказал, – ответил Амрам.

В сердце князя зародилась надежда. «Может быть, он раскаивается и согласен исполнить мою просьбу?» – промелькнуло у него в голове. Он с готовностью вернулся и вошел во внутреннее помещение шатра.

– Что скажешь?

– Присядь на минуту, – сказал сепух, указывая на свою постель.

Князь сел.

– Князь, если ты пришел ко мне ходатаем, то тебе надо доставить исчерпывающий ответ тому, кто тебя послал, – начал сепух.

– Меня никто не посылал. Царь, как ты знаешь, недавно вернулся из Егерии, а в Утике я его не видел.

– Я думал, что царица…

– Ни царица, ни католикос. Я видел своими глазами, какое разорение грозит нашей стране. Я был всюду, видел все и решил поехать к вам обоим – к тебе и к Севада, просить вас пощадить свою многострадальную родину. Князь Севада – велика моя благодарность ему – послушался меня, забыл о своем несчастье, о своей мести… И ты, я уверен…

– Нет, князь Марзпетуни, – прервал сепух. – Твои слова не тронут мое сердце. Сепух Амрам сейчас не способен думать о благе родины.

– Зачем же тогда ты вернул меня?

– Я вернул тебя, чтобы раскрыть свое сердце, показать его гнойные раны, чтобы ты при встрече с царем рассказал ему, почему Амрам обнажил свой гибельный меч.

– Это тебя не оправдает.

– Я и не ищу оправданий.

– Зачем же говорить ему о причине твоего восстания?

– Если бог поможет мне сломить могущество твоего царя, разорить его страну, сжечь города, покрыть скверной и пеплом его трон и корону, пусть знает тогда он, что Амрам отомстил ему за свое бесчестие…

– Он узнает об этом, но и ты знай, что за такие жестокие дела тебя проклянет весь мир.

– Эти проклятия будут мучить мою душу не больше, чем она мучается сейчас из-за бесчестия, нанесенного мне нечестивым царем. Даже благословения бессильны исцелить раны, которые снедают мое сердце…

– Но если бы ты мог на мгновение рассуждать хладнокровно, если бы твой юношеский пыл уступил место благоразумию и мудрости, если бы ты забыл о мести и твое сердце загорелось любовью к родине, тогда, я уверен, ты не захотел бы из-за женщины заслужить имя изменника родины.

Сепух подошел к князю, устремил на него горящий взгляд и дрожащим от волнения голосом сказал:

– Из-за женщины?.. О, как бы я хотел услышать эти слова от тебя на чужой земле, а не в собственном шатре!.. Поверь мне, князь Марзпетуни, каким бы ты ни был могучим и храбрым, я поразил бы твою грудь мечом, будь она прикрыта даже стальной броней. Как ты посмел пренебрежительно отзываться о той, которая была царицей моего дома, богиней моего сердца?..

– Прости меня, дорогой Амрам, если я тебя обидел. Я не думал унижать княгиню Аспрам.

– Молчи, умоляю тебя. Не называй ее по крайней мере при мне. Не говори об унижении, я могу сойти с ума… – прервал князя Амрам.

– Я должен еще и еще раз просить у тебя прощения за то, что ступил в твой шатер, – мягко сказал Марзпетуни.

Сепух ничего не ответил. Он взволнованно шагал взад и вперед, время от времени потирая лоб, точно желая разогнать гнетущие мысли. Прошло несколько минут. Оба молчали. В шатре глухо раздавались шаги Амрама. Князь следил за ним, размышляя о том, как поступить, чтобы его посещение не пропало даром. Он видел, что его слова не действуют на сепуха. Но Марзпетуни было особенно тяжело уйти ни с чем от Цлик-Амрама, после того как удалось убедить такого упрямца, как Севада. Он не мог смириться с мыслью, что умный и сердечный человек мог пожертвовать благом родины ради личных чувств, ради мести. Поэтому он ждал, когда уляжется гнев Амрама, чтобы еще раз поговорить с ним.

Наконец сепух, усталый от волнения, сел на край постели и устремил пристальный взгляд на дверь.

– Сепух Амрам! Как бы ты назвал человека, который, желая согреться, поджег бы собственный дом? – спросил вдруг князь Геворг.

– Назвал бы безумцем… – ответил сепух, не отводя глаз от входа.

– Мне кажется, что для каждого из нас родина является родным кровом и если мы из-за наших личных интересов подвергаем ее опасности, то мы похожи на человека, который, разжигая пожар, не думает о том, что, когда погаснет огонь и бревна кровли превратятся в пепел, он останется без дома и без убежища, под буйным ветром и знойными лучами солнца…

– Это так, – ответил сепух, – но есть холод, от которого можно избавиться только пожаром своего дома. Все мы люди из плоти и крови. Дай мне вонзить в тебя меч, и ты увидишь, как ужас смерти овладеет тобой.

– Но душа с радостью расстанется с телом, если я буду умирать за родину.

– А когда нож вонзится в душу и душа предастся страданиям?..

– Если у тебя есть сердце и чувства, если в твоих жилах течет благородная кровь, невозможно, чтобы твоя душа не страдала, видя, как ты наносишь родине бесчестие, как льется кровь твоих братьев, как подвергается опасности царский престол и враг по дороге, которую ты ему открываешь, вступает в твою страну, чтоб разорить ее дотла.

– Князь Марзпетуни!

– Говори, я слушаю.

– Ты знаком с греческой наукой лучше, чем я. Говорят, что во время твоего пребывания с царем в Византии в императорском дворце были поражены твоими познаниями в греческой литературе. Верно это или нет?

– Верно. Но почему ты вспомнил мое знание греческого языка?

– Ты, конечно, читал Гомера?

– Многие из его стихов я знаю наизусть.

– Тогда ты знаешь, почему погибла Троя и почему под ее стенами полегло множество греческих полководцев со своими войсками?

– Знаю, из-за женщины, из-за неверности Елены.

– Нет, ты ошибаешься, из-за предателя Париса.

– Я не так понимаю Гомера.

– А древние греки понимали его именно так. «Елена – женщина, – говорили они, – а женщина слабое существо, которую одинаково привлекают добродетель и порок. Долг честного мужчины беречь женщину, защищать ее, а не пользоваться ее слабостью». Парис поступил как раз наоборот. Он изменил гостеприимному Менелаю, очаровал его жену полученной от Афродиты кифарой, похитил ее и увез в Трою. Вот почему все греческие герои поднялись и с многочисленными войсками двинулись к Понту. Десять лет продолжалась осада столицы Приама. Наконец она была разрушена за бесчестие, которое нанес изменник Парис семье греческого царя, поправ священный обычай. Две тысячи лет назад люди так мстили за поругание семейной чести. Через две тысячи лет они будут поступать точно так же. Каково твое мнение?

– Из-за одной Елены я не пролил бы крови и десяти греков, не то что множества полководцев и царей…

– Да? Значит, ты великий человек. Но Греция рассудила иначе. Она сказала: «Если сегодня оставим безнаказанным Париса, завтра придет Гектор… Лучше поразить первым ударом первого преступника».

– Значит, ты оправдываешь убийство несметного количества людей из-за одного человека?

– Из-за его чести – да!

– И ты можешь поступить так же?

– Да, я должен и поступлю так же.

– И спокойно будешь смотреть, как на поле битвы копья егеров будут пронзать грудь армянских воинов, как их сверкающие мечи будут рубить им головы, как армянское войско для спасения чести своего знамени будет воевать, не отступая, и гибнуть без конца?.. И потоки крови, трупы убитых, проклятия умирающих, стоны раненых не будут разрывать тебе сердце, особенно когда ты подумаешь, что все это делается из-за одной женщины?

– Князь, ты говоришь, как монах, а я воин…

– Сепух Амрам, ты забываешься! – вскочив с места, воскликнул Марзпетуни. – Ты должен отличать воина, преданного родине, от монаха.

– Прости. Я употребил слово монах, подразумевая «миротворец». Нам известна храбрость потомка рода Марзпетуни.

Князь сел.

– Ты сказал, что ужасы войны должны терзать мое сердце, когда я подумаю, что все это происходит из-за одной женщины, – начал снова Амрам. – Это было бы верно, князь, если бы во мне осталась хоть искра любви к родине… Но если угасла эта последняя искра и сердце мое бьется только для мести?..

– Значит, ты недостоин имени воина! – взволнованно воскликнул Марзпетуни.

– Не обижаюсь на эти слова. Я обязан уважать звание и возраст князя Марзпетуни. Но я вернусь опять к Гомеру. Ахиллес был не только храбрецом, но и героем, не так ли, князь?

– Да.

– Кто из греческих героев был равен ему?

– Никто.

– И все-таки он, сидя на своем корабле, спокойно наблюдал за победами Гектора, смотрел, как троянцы убивали греков, сжигали греческие корабли, надругались над трупами. Он видел, как гордые эллины отступают к берегу и как побеждает троянский меч. Он знал, что одно его появление на поле битвы поднимет дух и бодрость греков, положив конец войне. Но он не двинулся с места, не слушал увещеваний полководцев. Что было причиной? Почему избиение братьев не трогало его?

Князь молчал.

– Причина крылась опять-таки в оскорбленном чувстве… – продолжал Амрам. – Царь Агамемнон, глава греческих союзников, похитил у Ахиллеса его возлюбленную Бризеиду. Ахиллес не перенес этого бесчестия, он вложил меч в ножны… покинул поле битвы, и из-за одной Бризеиды погибли тысячи греков. А ты требуешь, чтобы сепух Амрам был выше и доблестней, чем сын Фетиды, герой Ахиллес?

– Разве ты не хотел бы прославиться так же, как он?

– Хотел бы…

– Забудь ради любви к родине нанесенную тебе обиду, и слава твоя затмит Ахиллеса.

– Ты меня прерываешь. Я хотел бы, но не могу. Мое сердце окаменело… Я не виноват.

– Что ж ты решил делать?

– Воевать, ибо нет другого пути, чтобы наказать недостойного царя. Ашот Железный не вернется живым в столицу. Я так порешил, и так будет.

– А ты не боишься стать первой жертвой?

– Мне это безразлично. Я пли он. Один из нас должен умереть. Вдвоем нам нет места на божьем свете.

– А не подумал ли ты, если останешься жив, сможешь ты наслаждаться этим светом?

– Нет! Радость померкла для меня. Даже врагу я не пожелал бы страдать так, как я страдаю. Это невыносимое мучение. Ты ведь знаешь меня! Знают и все армяне. Меня прозвали Цлик-Амрамом не за жестокость и злость, а за силу и храбрость. Ты бывал со мной в битвах. Ты видел, каким я был бесстрашным и грозным для врагов. Но с армянским народом, с моими братьями, кто был более кроток, более добр, более самоотвержен, чем Цлик-Амрам?

Замечал ли ты когда-нибудь хоть малейшую злобу во мне к любому армянину? Но сейчас я стал диким зверем. Во мне горит целый ад. Я больше не различаю армянина от чужеземца. Мои глаза ищут только одного человека, и этот человек – Ашот Железный. Душа моя стремится только к одной цели. Это – месть, безжалостная, смертельная месть! Самую незначительную причину, отдаляющую час этой мести, я готов устранить огнем и мечом. А ты предлагаешь примирение… Ты меня просишь простить его, как простил Севада. Ты удивляешься, что слепец забывает о ненависти и прощает преступника, а я не прощаю?

– О, что мне делать, как объяснить тебе, насколько мое горе тяжелее горя Севада? Выколите мне глаза, отнимите у меня княжество, богатство, мои владения, все блага жизни, но верните то, что отнял у меня Ашот! Верните мою честь, мою Аспрам… Можете вы это сделать?

О, как это тяжко, как невыносимо!..

Амрам, который во время разговора встал с места, усталый от волнения, упал на постель и закрыл лицо руками. Прошло несколько минут.

За шатром послышалось ржание лошади.

Вошедший воин доложил, что к сепуху едет князь Бер.

Собеседники одновременно подняли головы. Когда воин вышел, Марзпетуни встал с места и, протянув руку Амраму, грустно сказал:

– Прощай, друг! Верно, богу не угодно на сей раз пожалеть наш народ, поэтому он так ожесточил твое сердце. Теперь мне остается одно – исполнить свой долг перед родиной и царем, и я его исполню.

– Иди с миром! С этой минуты мы враги. Ты вправе защищать своего царя. Я буду уважать тебя даже в ту минуту, когда ты вонзишь свой меч в мое сердце. Но я бы хотел, чтобы потомок благородного рода Марзпетуни был защитником более благородного царя…

– Что делать? Сейчас на престоле Ашот Железный, а я слуга престола и родины… Прощай!

Князь Геворг пожал руку Амрама и с тяжелым сердцем вышел из шатра. Амрам проводил его до выхода. Здесь Марзпетуни встретился с абхазским царевичем, князем Бером. Это был стройный, красивый юноша. Сойдя с лошади, он собирался войти в шатер.

Князь смерил его взглядом и, не приветствуя, прошел мимо.

«Презренные! Почуяли запах падали и налетели как коршуны. Подождите, мы еще встретимся с вами!..» – прошептал князь Геворг с горькой улыбкой и, пришпорив коня, выехал из стана. Езник последовал за ним.

12. Неожиданный исход

Войско царя Ашота, состоявшее почти исключительно из конницы егеров, продвигалось к армянской границе. Передовые отряды достигли уже равнины, где кончались севордские леса и, сливаясь с речкой Дзорагет, бурливый Храм впадал в Куру. Здесь, расположившись на берегу реки, они готовились к наступлению.

Вот уже несколько дней, как девственные дзорагетские леса редели. Старые кедры и буковые деревья, подрубленные громадными секирами, падали со страшным треском, давя и ломая своими тяжелыми стволами молодые деревья и кусты. Пригнанные из окрестных деревень волы вереницей возили к берегу Куры гигантские бревна. Здесь егеры-паромщики связывали их ивовыми прутьями, сооружая из них огромные илоты, и спускали на воду. Когда число илотов достигло нескольких десятков, паромщики соединили их канатами и, привязав к забитым на берегу кольям, образовали надежный мост, по которому конница перешла армянскую границу.

Скоро подоспел и царь Ашот с тыловыми полками егеров. После однодневного отдыха он устроил смотр войскам. Конница, состоявшая из нескольких тысяч всадников, расположилась вдоль реки. Каждая часть имела своего полководца княжеского происхождения. Здесь были егеры, халды, куриалцы, мегрелы, абаски и храбрые обитатели долины Чороха. К ним присоединились армянские всадники из области Тайк. Таким образом у царя образовалась могучая конница, перед которой мятежники не смогли бы устоять.

Все это были сильные и мужественные воины, в железных латах, в больших шлемах с забралами. Они были вооружены дротиками, кольями и длинными алебардами. У каждого были небольшие щитки и тяжелые четырехугольные щиты, сабли и мечи. Имелись отряды лучников с большими луками и отравленными стрелами. Царь хотел удостовериться, соответствует ли грозный вид конницы ее военной подготовке и может ли она противостоять силе утикцев и севордцев. Проведенный смотр убедил его, что егеры заслуженно пользуются славой отличных воинов. Он был рад, что сможет в союзе с давними врагами абхазцев проучить князя Бера, приехавшего из Абхазии в Утик на помощь восставшим князьям.

Несмотря на то что поездка царя в страну егеров увенчалась успехом, тоска щемила сердце Ашота. Сознание, что он вступает в свою страну с чужими войсками, вступает для войны со своим народом, мучило царя. Еще одна мысль угнетала его; при нем не было хотя бы нескольких армянских князей, которые вместе с ванандскими телохранителями могли бы составить его свиту. Несмотря на это, царь старался казаться веселым и спокойным. Его беспокоило отсутствие Марзпетуни. В каком положении остальные области? Не вспыхнуло ли где-нибудь еще восстание? Не было ли нападений на его крепости?

Вернувшись в свой шатер после военного смотра, царь погрузился в эти думы, когда телохранитель из верных ванандцев доложил о прибытии Геворга Марзпетуни. Царь радостно поднялся с места, как человек, получивший в минуту опасности неожиданную помощь.

– Где он? Проси пожаловать! – приказал он и в радостном волнении стал ходить по шатру.

Марзпетуни вошел и почтительно поклонился, но царь обнял его так, как можно обнять только друга после долгой разлуки.

– Никто в жизни не ждал тебя так страстно, как я, – сказал, улыбаясь, царь. – Откуда ты? Как доехал? Один или с войском? Что делают мятежники? В каком положении наши области? – засыпал царь князя вопросами. Затем, усевшись, он предложил и князю сесть. – Ты, верно, устал. Отдышись, передохни, потом расскажешь, – добавил он, вопросительно глядя на князя.

– Я приехал один, преславный царь, – ответил Марзпетуни, садясь на скамью. – Единственного своего телохранителя я послал в Гардман, чтоб вызвать сюда начальника крепости Ваграма с отрядом верных ванандцев.

– Начальника крепости Ваграма? – взволнованно прервал царь. – Он собирается приехать сюда? На кого же он оставит Гардман? Севада там начнет строить козни…

Марзпетуни стал рассказывать царю о своем путешествии, начиная с того дня, как они расстались в Гардманском ущелье. Он рассказал о своих поездках к Севада и Цлик-Амраму, сообщил о размерах восстания, о силах мятежников и об их военных планах. Но ни словом не обмолвился об истинных причинах восстания. Царь внимательно слушал князя. На душе его было тревожно. Он чувствовал, что Марзпетуни от него что-то скрывает. Когда князь кончил свой рассказ, царь молча стал ходить по шатру. Он знал об истинных причинах восстания Амрама, но ему не было известно, насколько осведомлен об этом Марзпетуни. Поэтому он колебался, говорить ли князю и просить его дружеской помощи или хранить молчание, соблюдая царское достоинство. В первом случае он будет иметь верного друга, который поможет ему в минуты опасности делом и советом. Во втором – он избегнет унижения. Царская гордость взяла верх, и после долгих размышлений он решил молчать.

– Итак, значит, завтра мы двинемся в Агстев, – заговорил царь. – Если мятежники не хотят себя утомлять, этот труд мы должны взять на себя. Моя конница более вынослива.

– Но все же надо избегать внезапных нападений. Необходимо послать разведчиков для наблюдения за действиями противника, – заметил Марзпетуни.

– Мои разведчики давно в лагере мятежников. Двое из них три дня тому назад вернулись и сообщили, что отряды Амрама ждут меня у реки Кохба, в тростниках Куры. Потому я и веду армию с этой стороны. Не доезжая до Агстева, я получу сведения о дальнейших намерениях противника.

– Каковы военные планы государя? – спросил князь.

– Будем наступать. Но ввязываться сейчас в бой невозможно, – ответил царь. – А потому надо избегать встреч с противником в гористой местности. Наша конница, несомненно, одержит победу, если мы будем биться в открытом поле.

В тот же день царь пригласил на совет егерских князей и вместе с ними Марзпетуни. Он решил на следующее же утро двинуть войско к Агстеву. К полудню царские войска перешли реку Кохба и расположились на отдых у подножья ближайшей горы. Здесь царя встретил сепух Ваграм со своими ванандцами. Он сообщил, что враг в двух часах езды от них и стоит в трех пунктах. Часть войска противника заняла западную долину с целью принять на себя удар царских войск. Другая укрылась в прибрежных тростниках, третья – в лесах ближайшей горы. В случае столкновения с первой армией, две других могли напасть с тыла и окружить войска царя.

Сведения, привезенные сепухом, подтвердили и царские разведчики. Собрали военный совет. Царь предложил полководцам хитроумный план: отступить на несколько аспарезов якобы с целью проникнуть в Утик с противоположной стороны. Это заставит мятежников выйти из засады и следовать за царем. Тогда царское войско повернет назад и пойдет на них. Неожиданное нападение застанет неприятеля врасплох и принудит его к бегству. Предложение царя одобрили все, но сочли более благоразумным отложить отступление на день, чтобы дать войскам отдых. Так как местность, где они сейчас расположились, была неудобна для защиты, царь и полководцы решили заночевать в большой заброшенной крепости на склоне горы.

Эта крепость не восстанавливалась местными князьями из-за ее неудобного стратегического положения. Она находилась на одном из отрогов горы Кохб и занимала большое пространство. Ее полуразрушенные стены и башни навевали грусть, но они еще сохранили множество жилищ и бастионов, которые могли служить убежищем для войска. Неумолимый меч врага скосил однажды всех ее жителей, и с тех пор никто не хотел селиться в крепости из-за ее опасного местоположения. За крепостью ступенями громоздились непроходимые скалистые горы. Они были недоступны и нападающему с тыла врагу, и тому, кто пожелал бы бежать отсюда. Перед крепостью тянулось безводное ущелье, покрытое зарослями диких кустов и огромными камнями.

В сопровождении князей ехал царь по теснине – единственной дороге к ущелью и замку, чтобы найти место для привала. Обозрев разрушенную крепость, егерские князья нашли ее самым надежным местом. Их привлекли крепостные строения, которые могли защитить войска от осеннего ночного холода. Марзпетуни и сепух Ваграм выразили сомнение в безопасности ночлега. Противник мог ночью занять теснину и таким образом запереть их в ущелье. Царь был того же мнения, но, идя навстречу желанию егерских князей, решил заночевать в ущелье. Он не полагал, что враг может ночью пойти в наступление. Тайное беспокойство не покидало сепуха и Марзпетуни, недовольных решением царя.

К вечеру конница вступила в ущелье и стала подниматься к разрушенной крепости. Сюда подоспел и царь со своими и егерскими князьями. У входа в ущелье оставили сторожевой отряд, который должен был дать знать о приближении врага.

Немного спустя крепость оживилась. Повсюду замелькали огни. Воины разожгли костры и, накормив коней, закололи баранов, подаренных царем. Царь отдал приказ отметить канун битвы обильным ужином. Он пригласил к своему столу князей. Царь был в хорошем настроении и считал это предзнаменованием победы.

Прошли часы ужина и дружеских бесед. Погасли огни. Крепость погрузилась в сон. Не спали только караульные и воины, охранявшие царский шатер. Стояла глубокая тишина. Лишь изредка молчание прерывалось ржанием лошадей, доедавших свой корм.

Князю Марзпетуни не спалось. Он было задремал, но, проснувшись от ржания коней, больше не мог уснуть. Князя мучили все те же сомнения: он боялся неожиданного нападения мятежников, и не без основания. В открытом поле они были бессильны перед царскими войсками. Но в этих теснинах, среди крутых скал и пропастей, враг мог окружить царские полки и жестоко их разбить. Князь долго ворочался, наконец встал, накинул плащ и вышел из низенького домика. Езник, находившийся тут же, вскочил с места.

– Куда, господин мой? – спросил он, протирая глаза.

– Я не спокоен, Езник. Не могу спать. Хочу пройтись к ущелью, – сказал князь.

– Разреши мне следовать за тобою.

– Ты устал, ложись и отдохни. Утром у тебя будет много дела.

– Нет, господин мой, я отдохнул, разреши мне пойти с тобой.

Они вышли вместе.

Стояла холодная осенняя ночь. Луна плыла по ясному безоблачному небу, заливая серебристым светом окрестные горы, обрывы и полуразрушенные строения огромной крепости. Вокруг лежали, закутавшись в плащи, воины, положив под головы сумки и седла. Стреноженные кони щипали траву. Караульные, покачивая длинными копьями, ходили взад и вперед перед развалинами и по склону ущелья. Откуда-то издалека доносился крик филина, тревожно отзываясь в сердцах бодрствующих.

Князь и Езник неслышно пробирались мимо спящих. Никто не проснулся. Несколько человек из стражи окликнули их и, узнав Марзпетуни, почтительно приветствовали его. Миновав стан, они стали спускаться в ущелье.

– Мы отойдем далеко от стана, господин мой? – спросил Езник.

– Нет, только до выхода из ущелья, и вернемся, – ответил князь. – Я хочу посмотреть, бодрствуют ли наши караульные.

Не успел Марзпетуни договорить, как со стороны ущелья послышался конский топот.

– Что это? Не караульные ли подрались? – сказал князь, останавливаясь.

– К нам едут конные, господин мой. Кто бы это мог быть? – взволнованно сказал Езник.

В эту минуту отряд всадников стремительно влетел в ущелье.

– Это наши караульные, – встревожился князь.

– Значит, враг близко, – заметил телохранитель.

Князь бросился к всадникам и громко крикнул:

– Куда вы?

– Враг перед нами, сиятельный князь, – ответил начальник отряда, узнав Марзпетуни.

– Враг? – переспросил князь, не веря ушам.

– Да, – повторил всадник. – Его отряды уже вступили в теснину.

Марзпетуни замер на месте. Его подозрения подтвердились.

– Каким образом? Почему же вы раньше не известили нас? – спросил он после минутного молчания.

– Господин мой, на равнине мы их не видели.

– Что же они, с неба свалились?

– Верно, что с неба. Они спустились с вершины горы, закрывающей вход в ущелье.

– Надо поднять войско, господин мой, – быстро сказал Езник.

– Лишнее. Мятежники сюда не придут. Они осторожнее нас, – заметил Марзпетуни и спокойным шагом повернул к крепости.

И действительно, караульных никто не преследовал. Вероятно, остальное войско Амрама подходило на помощь передовым отрядам. Теперь Амрам мог спокойно ждать, пока противник сдастся.

Князь Геворг, дойдя до царского шатра, остановился у входа. Он не решался будить царя.

«Предсказание Севада сбылось, – подумал он. – На этот раз бог покарал виновного. Напрасно мы надеялись избежать его гнева. Он настиг нас и предал врагу».

Топот коней караульного отряда разбудил часть войска. Весть о приближении врага с быстротой молнии облетела крепость, и через несколько минут все были на ногах.

Шум разбудил царя. Тогда к нему вошел князь Геворг и сообщил неприятную весть.

– К оружию! – воскликнул царь, вскочив с места. Быстро надев шлем и опоясавшись мечом, он хотел выбежать из шатра.

– Напрасно торопишься, великий государь. Враг стоит у входа в ущелье, – спокойным голосом сказал князь.

– Что ты говоришь, князь? Ты все еще спишь, – заметил царь, видя медлительность своего соратника.

– Я не спал совсем. Я ждал этого несчастья каждую минуту.

– Какого несчастья? Нам не впервые идти в наступление.

– Нет, великий государь, но теперешнее наше местоположение…

– Пустяки! – прервал его царь. – Иди и объяви князьям, чтобы немедленно готовились к бою.

Князь Марзпетуни вышел из шатра и объявил начальникам приказ царя.

В несколько минут войско было наготове.

Но как могла наступать конница среди этих ущелий и скал?

Князья и военачальники пришли к царю на совет.

– Наступать надо сейчас же, нельзя давать противнику время для отдыха, – сказал царь князьям. – Если мы будем ждать до утра, мятежники займут горные высоты и осадят нас с двух сторон. Тогда сражаться будет гораздо труднее.

– Мы не знакомы ни с местоположением ущелья, ни с его окрестностями, – сказали егерские князья. – Мы не можем ночью идти на врага. Дождемся утра, тогда поступим так, как вы найдете нужным. Сейчас мы можем только обследовать окрестности, чтоб с рассветом начать наступление.

Князь Геворг и сепух Ваграм были того же мнения, и царь вынужден был уступить.

Было решено, что сепух Ваграм и один из егерских князей тотчас же отправятся со своими телохранителями обследовать ближайшие окрестности. Если они найдут какую-нибудь дорогу к равнине, войска покинут ущелье. В противном случае – утром сами пойдут в наступление, чтобы не быть отрезанными.

Восток только заалел, когда разведчики вернулись и сообщили царю о результатах разведки.

– Мы заперты со всех сторон, – сказал сепух. – Горы впереди нас не имеют прохода. Если даже мы откроем дорогу, разрубая кустарники, все же конница не сможет пройти, так как другой склон горы сплошь скалист. Такой же преградой являются холмы и горы, находящиеся за нами. Единственный выход из ущелья занят сейчас противником. Нам остается только поднять на вершины холмов отряды лучников и постараться беспрестанным градом стрел отогнать врага. Может быть, таким путем удастся расстроить ряды противника и прорваться на равнину.