Текст книги "Геворг Марзпетуни"

Автор книги: Григор Тер-Ованисян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Но князь Геворг радовался не этим дарам, а тому, что дружба, которой он заручился в Васпуракане, должна была в будущем стать залогом многих побед.

Истории с избранием католикоса князь не придавал столь большого значения, как Гагик Арцруни, который считал для себя великим почетом иметь патриарший престол на Ахтамаре и видел в том свое преимущество перед Араратским царством. Марзпетуни же считал, что войска васпураканских князей принесут больше пользы престолу, чем сидящий в столице католикос. Среди армянских епископов князь не видел ни одного, кто мог бы оказаться достойным наследником патриархов Геворга или Маштоца.

Такого же мнения были царь и великий князь Абас. Поэтому они искренне благодарили Марзпетуни за то, что он так мудро пожертвовал малым для приобретения великого.

Князь Марзпетуни вернулся в Еразгаворс, довольный своим путешествием. Он привез дружественное соглашение с царем Гагиком, что было гораздо ценнее, чем если бы католикос Иоанн был жив и вернулся с ним в столицу.

Отдохнув при дворе, князь снова отдался думам о взятии Двина. Теперь, когда Гагик был в союзе с царем, можно было действовать смелее. Армяне могли взять Двин приступом, если бы даже осада затянулась надолго. Князь решил воспользоваться зимними месяцами для необходимых приготовлений, а весной выступить в поход.

Но неумолимая судьба решила иначе. Не успел он сделать нужных распоряжений и привести в порядок дела, как пришло известие из Утика, что Цлик-Амрам, соединившись с гугарским и тайским князьями, передает три северные области Армении абхазскому царю Беру. (В это время отец Бера Гурген, тесть Абаса, уже скончался, и вместо него Абхазией правил Бер.)

Это известие сильно поразило двор, но особенно огорчило царя и князя Марзпетуни.

Когда князь вошел к царю, чтобы узнать его мнение по поводу новой измены Амрама, он нашел его грустным и больным.

– Эта измена, – сказал царь, – продолжение прежней. Сепух, как я уже тебе говорил, враг не народа, а мой личный враг. Вся его злоба направлена против меня. Он успокоился, потому что я бежал от него и бесславно жил на Севане. Мое несчастье удовлетворило его, и огонь мести угас в его сердце. Но сейчас, когда я вернулся на престол, старая злоба и месть вновь вспыхнули в нем, и он задумал новую измену. Этот человек думает, что судьба мне опять благоприятствует, что для меня взошла заря нового счастья, и снова хочет причинить мне боль. Он передает армянские области Беру, нашему давнему врагу… Если бы он знал, что мое сердце смертельно ранено, быть может, он по-человечески пожалел бы меня и перестал совершать зло…

– Я передам дела великому князю Абасу и поеду в Утик. Быть может, я сумею предотвратить опасность, пока абхазский царь еще не явился за своей добычей, – сказал князь Геворг.

– Съездить в Утик? Да, это было бы хорошо. Но ты очень устал. У армян нет второго Марзпетуни, ты должен беречь себя.

– Все Марзпетуни были бы ничтожными людьми, если бы сидели сложа руки. Прикажи мне, государь, завтра же ехать в Утик. Возможно, что я еще успею помочь делу, – повторил князь.

Царь несколько минут молча смотрел на Марзпетуни, словно не решаясь говорить.

– Может быть, есть какая-нибудь помеха? – спросил его князь.

– Нет, поезжай; надеюсь, на этот раз ты убедишь его… Но где ты рассчитываешь найти Амрама?

– Объеду весь Утик.

– Нет, поезжай прямо в Тавуш, вероятно, он еще там.

– В Тавуш? Превосходно. Но прежде всего я направлюсь в Гугарк.

– Когда ты намереваешься выехать?

– Хоть завтра. Меня здесь ничто не удерживает.

– Завтра? Так скоро?

– Чем скорее, тем лучше.

Сердце царя замерло. Вместе с грустью какое-то радостное беспокойство овладело им. Он забыл северные области, забыл Бора, Цлик-Амрама… Его мысль унеслась в Тавуш, проникла во внутренние темницы замка, ища там несчастную узницу, красавицу княгиню, чьи огненные глаза зажгли роковую любовь в его сердце и стали причиной стольких зол… Сколько времени он не видел ее, сколько времени не имел от нее известий!.. Умерла она или жива еще? Любит ли его или проклинает?.. Он ничего не знал.

Еще тогда, когда он с егерскими войсками вступил в Гугарк, он узнал, что Амрам заключил свою жену в темницу и держит там как приговоренную к смерти… Больше о ней он ничего не слыхал. А теперь, когда князь Геворг едет в Тавуш, он, конечно, привезет какое-нибудь известие о княгине Аспрам… О, как бы он хотел поручить ему, приказать!.. Нет, просить его, умолять, чтобы он вошел в келью, в эту мрачную темницу, где заперта жертва несчастной любви, поговорил бы с ней, сказал, что армянский царь, Ашот Железный, не забыл ее, что он по-прежнему любит ее… Что он жестоко страдает, думая о ее несчастной судьбе, видя пред собой ее измученное лицо, заплаканные глаза…

Но разве можно дать такое поручение Марзпетуни, этому добродетельному герою, который признает в мире только две святыни – родину и семью?

Царь знал это и поэтому ничего не сказал князю. Он довольствовался и тем, что князь в Тавуше услышит что-нибудь о княгине и расскажет ему.

На следующий день князь Марзпетуни со своими телохранителями выехал из Еразгаворса и направился в Гугарк.

4. Конец старых печалей

Несмотря на то что снег уже покрыл Гугарские горы и дороги из крепости Тавуш были занесены сугробами, в княжеском замке многочисленные слуги были заняты укладкой вещей, перевязыванием тюков и приготовлением запасов. Одни вели в поводу мулов, другие навьючивали их, третьи седлали лошадей. Во всем замке не было видно ни одной женщины. Даже одежду и утварь укладывали слуги, хотя это всегда было делом служанок, – как будто какой-то бич изгнал из замка всех женщин.

В одном из верхних покоев, где в большом камине горел огонь, прохаживался сепух Амрам. Лицо его было грустно, лоб весь в морщинах, взгляд угас. Пышная борода, спускавшаяся до пояса, уже серебрилась, резко выделяясь на черной одежде. Стан сепуха не опоясывал серебряный пояс, и на перевязи не висел выложенный золотом меч. В руках у Амрама были четки, которые он перебирал, медленно шагая по залу.

Вдруг он остановился перед узким окном и стал внимательно вглядываться в ущелье Тавуша, по склону которого быстро поднимался отряд всадников. Как он ни напрягал зрение, все же не мог разглядеть едущих.

Когда отряд подъехал к крепостным воротам, он узнал князя Марзпетуни и, выйдя на каменный балкон, приказал немедленно открыть ворота.

«Зачем он приехал? Что ему надо от меня?» – подумал сепух, возвращаясь в комнату.

Князь Геворг, заметив во дворе приготовления к отъезду, прошептал:

– Мы опоздали, он уезжает.

Поднимаясь в верхние покои замка, князь увидел полное разорение. Ковры и украшения были сняты, диваны убраны, светильники спущены, – словом, замок опустел.

«Почему так спешно, зимней порой?..» – подумал князь и не смог ответить.

Когда он вошел к сепуху, тот сидел у камина, перебирая четки.

– Князь Марзпетуни, ты в Тавуше?! – воскликнул сепух, направляясь к гостю с какой-то рассеянной улыбкой, не смягчающей его хмурого лица.

– Как видишь, великий сепух, я здесь. Приехал в гости к тебе в замок, а ты как будто нарочно обнажил его!

– Это бог обнажил его, дорогой князь. Он отнял у меня лучшее украшение моего замка! – ответил сепух дрожащим голосом и, пожав руку князю, предложил ему сесть перед камином.

– Сядь, погрейся! Холод, наверно, пробрал вас в дороге? Наше Тавушское ущелье славится буранами, – продолжал он, помешивая щипцами угли.

– Да, досталось нам в горах! Если бы не накидки, мы бы совсем замерзли!

– Почему ты вспомнил меня в такую стужу, князь? – спросил сепух, не выдержав даже того времени, какое полагалось для вежливых расспросов.

– А почему ты в такую стужу уезжаешь из своей страны? – мягко спросил князь.

– Я отдал свои земли абхазскому царю, а взамен получил берега Чороха… Еду принимать новые владения, – ответил сепух.

– Я знал это… Но почему же зимою?

– Здесь каждый лишний день подобен для меня смерти. В покоях этого замка живут адские чудовища, которые день и ночь преследуют меня. Я спасаюсь от них.

– Что за чудовища? – недоумевая спросил Марзпетуни.

– Да… Ты никогда не встречал их, ни разу не видел?..

– Я? Нет, – ответил князь, и ему показалось, что сепух сошел с ума.

– Счастливый человек. И я был когда-то таким же, но мое счастье разрушил твой царь…

– Великий сепух…

– Кстати, что делает этот несчастный? Устраивает придворные праздники? Мечтает о взятии столицы и забыл думать о своем преступлении?

– Я голоден, сепух. Прикажи накормить меня, – прервал его князь, желая переменить разговор.

Амрам помолчал минуту, а затем сказал:

– Прости меня, князь, я невежлив… но… что поделать? Душа и сердце мои покрыты язвами, рассудок больше не подчиняется мне…

Он встал и хлопнул в ладоши. Вошел слуга.

– Скажи, чтобы накрыли стол, – приказал сепух.

Слуги сейчас же принесли воду. Князья омыли руки, а затем сели за обед.

После обеда сепух стал занимать гостя посторонними разговорами, чтобы больше не волноваться самому и не портить настроения князю.

Но на следующее утро он попросил Марзпетуни поведать о цели своего приезда.

– Я должен, – сказал сепух, – как можно скорее уехать из Тавуша.

– В столице мы узнали, – начал князь, – что ты вместе с гугарским и тайским князьями решил отдать абхазскому царю северные области. Это известие произвело очень неприятное впечатление на двор, а меня ужаснуло. Я приехал помешать этой распродаже родины по частям.

– Ты опоздал, – заметил холодно сепух.

– Как опоздал?

– Мы уже все закончили.

– Как?

– Упомянутые тобой области мы отдали царю Беру, закрепив передачу грамотой. Взамен мы получим владения в Абхазии.

– По какому же праву вы это сделали?

– По праву, полученному нами от армянского царя.

– Он вас назначил только наместниками над этими областями.

– Но мы восстали, завладели этими областями, и царь не мог их отнять у нас.

– Все-таки они не ваша собственность, вы их захватили вероломно.

– Да, это так: мы силой овладели этими областями. Не будь Цлик-Амрама, Гугарк и Тайк не отделились бы от армянского царства. Я устроил этот раздел. Все это тебе известно. Известна и причина, которая заставила меня поступить именно так, а не иначе.

– Но ведь ты уже отомстил. Ты лишил царя его владений, заставил бежать и долгие месяцы скрываться на Севане, и в конце концов в битве с Беширом он получил смертельную рану, которая рано или поздно сведет его в могилу. Чего же ты еще хочешь? Зачем ты за одну обиду хочешь воздать стократ? И наконец, чем виноваты армяне этих областей, что ты их отдаешь на растерзание чужеземцу?

– Князь, когда ты говоришь, мне кажется, что я виновен. Но когда я вспоминаю прошлое или думаю о настоящем, тогда все, что я сделал, кажется мне ничтожным. Царь Ашот похитил самое бесценное мое сокровище… Мне казалось, что я не утолю своей мести, пока не обрушу ему на голову грозные скалы Арарата. Но мое восстание, захват Утика, а затем бегство Ашота и пребывание его на Севане погасили пламя мести. Я думал: «Я разбил врага, а теперь забуду его», – и начал забывать… Нет, я уже забыл, примирился со своим несчастьем. Но… Не хочу вспоминать… Это так ужасно!

– Что же тебе помешало?

– О князь, если б я мог совсем не говорить…

– Что случилось?

– Нет, больше ничего не случилось…

При последних словах сепух побледнел и отвел от Марзпетуни свой горящий взгляд.

– Что же произошло? Говори, – настаивал князь.

– Что произошло?.. Небо рухнуло, представляешь? Небо. Нет, тебе этого не понять. Ад со всеми своими ужасами спустился на землю, чтоб истерзать мое сердце и душу.

– Великий сепух, я тебя не понимаю, – со страхом сказал князь.

– Что ж, буду говорить яснее. Вспомню еще раз этот ужас… – сепух выпрямился на диване, затем, прислонившись к спинке и перебирая четки, продолжал:

– После того как я узнал поразившую меня тайну, я загорелся гневом и приказал заковать в цепи мою жену и бросить ее в мрачную темницу замка… О, почему бог дал острые клыки только зверям? Разве человек не превосходит их в своей жестокости?.. Да, я запер ее в темнице, приказал не посещать совсем, не передавать и не получать от нее никаких вестей. Ей носили только пищу. Я хотел, чтобы она мучилась за свои грехи… Затем я оставил Тавуш и поднял восстание, начало и конец которого тебе хорошо известны.

По возвращении в Тавуш я приказал вывести из темницы мою бедную жену. Закованная в цепи, дрожащая, пришла она и стала предо мною… О, почему в эту минуту я не ослеп! Как мог я смотреть на нее и еще упорствовать? Она исхудала, ее прекрасное лицо побледнело, огненные глаза померкли… Она посмотрела на меня, хотела заговорить, но я запретил. Почему десница божья не покарала меня в эту минуту?.. Быть может, она хотела оправдаться предо мной, привести доказательства своей невиновности… А я, безжалостный, отказал ей… Я окинул ее яростным взглядом и сообщил о поражении царя, о позорном бегстве ее возлюбленного. И после этого – единственная милость, которую я ей оказал, – велел снять железные цепи и запереть ее в одном из верхних покоев замка.

Амрам глубоко вздохнул и, закрыв лицо руками, замолчал. Казалось, он не мог больше произнести ни слова. Князь просил его не продолжать.

– Горе заставляет… – заговорил вновь сепух, поднимая голову. – Сколько времени я молчал!.. Сколько времени мой замок слышал только стоны и мои горькие рыданья!.. О, как тяжко и невыносимо это состояние!.. Оно суждено только нам, жалким смертным… Но мне кажется, наши печали не терзали бы нас так безжалостно, если б окружающие могли заглянуть нам в душу и видеть все, что там происходит… Скажи мне, князь, как бы ты поступил в моем положении?

– В каком положении?

– Если б ты вдруг узнал, что любимый человек изменил тебе?

– Я никого не считаю совершенным. Каждый из нас имеет свои слабости. Поэтому я всегда снисходителен к людям, которые причиняют мне зло.

– Но разве не бывает преступлений, которые невозможно простить, за которые надо вешать, сжигать в огне, топить?..

– Есть и такие…

– Что же это за преступления? Говори, я хочу знать.

– Измена родине.

– Только это?

– Только это преступление нельзя простить.

– А если бы тебе изменил любимый человек? Но что я говорю? Разве ты поймешь? Я уже сказал, что печали были бы не страшны, если бы люди научились понимать друг друга.

– Говори, я пойму тебя.

– Скажи мне, что бы ты сделал, если бы узнал, прости за дерзость, что княгиня Гоар изменила тебе?.. Вернись к прошлому, вспомни свою молодость, вспомни страсть и огонь, что жгли и волновали твое сердце.

– Не знаю, мне незнакома ревность…

– Незнакома? О, какой ты счастливец! Вот почему властелин дома Марзпетунцев со спокойным сердцем трудился для славы отечества и заботился о процветании своего очага, вот почему он всюду прославился как человек, беззаветно преданный родине. А Цлик-Амрам, сердце которого тоже билось любовью к родине, стал предателем и изменником… О, если бы на час, хоть на одну минуту ты мог понять мое горе, ты простил бы меня за то, что я заточил ее, мою Аспрам, которую любил так, как не могут любить десять сердец вместе взятых… Я запер ее в башне, но если бы ты знал, как я мучился, видя ее, лишенную солнца, одинокую в своем горе. Сколько, сколько раз мне хотелось подняться к ней, войти туда, где страдала несчастная женщина, прижать к груди и сказать: «Аспрам, прощаю тебя!» Но мысль, что она может чувствовать себя более счастливой в своем заточении, чем в моих объятиях, сковывала меня…

Так прошли месяцы; гордость не позволяла мне пойти к преступнице и выразить словами то, что давно сказало сердце. Но душа моя терзалась. Бывали минуты, когда печаль так угнетала и душила меня, что я горько рыдал.

Однажды я увидел, что служанка возвращается из башни с нетронутым блюдом. На мой вопрос, почему княгиня не ела, служанка ответила: «Не пожелала кушать и приказала больше не приносить еды». Это встревожило меня. «Не хочет ли она уморить себя голодом?» – подумал я, и мне стало мучительно тяжело. Прежние мысли овладели мной, снова я решил пойти к ней, освободить и простить. Но я упорствовал и еще долго оставался в своей комнате. Прошло много часов. Звонарь замковой церкви зазвонил в колокол, сзывая людей на молитву. Это вывело меня из оцепенения. «Что же я медлю, пора наконец освободить несчастную», – подумал я и вскочил с места. О, что это была за минута, почему меня тут же не убило молнией?!

– Что ж произошло? – спросил испуганно князь.

– Быстрыми шагами поднялся я на башню и приказал привратнику открыть дверь. Боже!.. Тело моей жены, моей любимой Аспрам, качалось в воздухе…

– Она повесилась?! – в ужасе воскликнул князь.

– Да, да… Она сняла железную лампаду и повесилась на цепи. Боже!.. Небо обрушилось на меня, и окружили духи ада… Я зарычал, как раненый лев, голос мой загремел эхом под сводами замка. Сбежались люди, а я схватил ее, прижал к груди и как сумасшедший сбежал с башни. На один миг мне показалось, что она еще жива, что сейчас заговорит со мною и откроет свои лучистые глаза. Увы, это было безумие… Аспрам была мертва, ее прекрасное лицо посинело, глаза угасли, губы сомкнулись, и сердце уже не билось. Я увидел это, почувствовал всем существом и, обняв бездыханное тело, зарыдал как безумный.

Что было со мной дальше, я не помню. Несколько дней я не приходил в сознание. Только в последнюю минуту, когда ее гроб опускали в могилу, мое сердце вновь сжалось и я стал оплакивать свою супругу…

Сепух тяжело вздохнул и, опустив голову, замолчал.

Князь, глубоко потрясенный, попытался утешить сепуха Амрама, но его слова оказали обратное действие.

– Не жалей меня, князь! – воскликнул взволнованно сепух. – Ты не можешь утешить человека, который потерял самое дорогое в жизни, чье сердце окоченело и кто живет только для страданий… Если хочешь утешить, то лучше скажи, как мне отомстить моему врагу – царю? Только месть, только беспощадная губительная месть может меня смирить. Моя душа возликует, когда я увижу Ашота страдающим в аду… Ты, кажется, сказал, что он умирает. Боже упаси, я совсем не хочу, чтоб он умер. Разве в загробной жизни он испытает те муки, которые я ему прочу? Нет, пусть он живет, пока Цлик-Амрам сам не уготовить ему ад.

– Великий сепух, ты взволнован… Но все же позволь задать тебе вопрос. Час тому назад ты сказал, что после бегства царя ты примирился со своим несчастьем, зачем же ты сейчас снова распаляешь свой гнев?

– Да, я примирился со своим горем, но ведь за этим последовало несчастье, еще более ужасное…

– И поэтому ты отдал Беру армянские области?

– Да, поэтому. Я не мог больше оставаться в Тавуше. Этот замок стал для меня кромешным адом. Здесь поселились привидения. Каждый угол в нем напоминает Аспрам, а из башни, где она повесилась, до меня доносятся дьявольские голоса… О, это ужасное место… Вот почему я бегу отсюда.

– Ты мог уехать из Тавуша, но зачем было отдавать свою область Беру?

– Чтобы после меня Ашот не завладел ею.

– Неужели ты думаешь, что Бер удержит эту страну?

– Он будет воевать с Ашотом, нарушит его покой, разорит его край… Мне только этого и надо…

Князь, видя, что в сепухе говорит только месть и что никакие увещевания не помогут, пожалел о своем приезде и прекратил расспросы.

Через два дня Цлик-Амрам со всем имуществом и приближенными уехал, передав свои владения абхазскому царю, доверенные которого уже находились в Тавуше.

Уехал и князь Марзпетуни, но он не вернулся в столицу, а направился к князьям Гугарка и Тайка, чтобы уговорить их отказаться от обещаний, данных царю Беру.

Перед отъездом из Тавуша князь написал царю послание, в котором сообщал причину новой измены Амрама. Находясь под впечатлением рассказа Амрама, князь в своем письме резко осуждал царя. Он не задумался над тем, как губительно может оно повлиять на больного государя.

Через несколько дней после отъезда гонца князь пожалел, что написал такое письмо. Но было уже поздно.

Марзпетуни в том же послании просил царя послать в Утик сепуха Ваграма с несколькими полками, чтобы до прихода абхазцев запять Утик, Гугарк и Тайк.

Не прошло и десяти дней, как Ваграм вступил в Утик и, не ожидая распоряжений Марзпетуни, стал занимать крепость за крепостью, изгоняя оттуда абхазских доверенных. Народ, не желая платить дани чужеземцам, всеми силами помогал царским войскам. То же самое повторилось и в Гугарке.

Затем, повернув на юго-запад, Ваграм вступил в Тайскую область, где и встретился с Геворгом Марзпетуни. Князь сообщил ему, что гугарские и тайские наместники со своими приближенными выехали в Абхазию, а их крепости, лежащие близ границы, уже заняты абхазскими войсками.

Стояла зима. Для взятия Тайка необходимо было предварительно запять несколько крепостей, а для этого понадобилось бы вызвать новое войско из Востана. Военным действиям мешал и суровый климат этих областей. Поэтому князь и Ваграм решили расположиться лагерем в ущелье Панаскерта, на границе Гугарка и Тайка, и ждать здесь до весны.

Взятие Двина и изгнание арабов из Армении приобретало для Марзпетуни все большее значение и сделалось вопросом жизни или смерти. Поэтому он не мог допустить, чтобы северные области остались в руках абхазцев. Вот почему, как ни сурова была зима в Тайке и как ни трудно было оставаться здесь, князь все же решил не уводить войска, пока не освободит Тайк от чужеземцев.

Князь не сидел без дела в зимние месяцы. Он вел тайные переговоры с небольшими княжествами этой области и прилагал все усилия, чтобы приобрести их дружбу. Князья, оставшиеся верными престолу, охотно вступали в союз против абхазцев.

Наконец настала весна, воздух потеплел; начало таять, и дороги расчистились. Князь Марзпетуни со своим соратником повел войско прежде всего на Панаскерт. Начальник крепости, заранее договорившись с князем, сдал крепость и село без боя.

Князь оставил его на прежней службе, поручил ему сторожевой отряд, а сам с войском вступил в Утик, где находились абхазские войска.

В Утике столкновение было неизбежно, поэтому князь заранее послал гонца к царю с просьбой прислать ему войско через араратский Басен. Марзпетуни рассчитывал, что, выступив из Басена в Тайк, он встретится с царским войском у источников Чороха, откуда они вместе двинутся на Утик.

Но не успел уехать гонец, как прибыл из столицы гонец от царя и вручил Марзпетуни послание великого князя Абаса. Прочтя его, князь побледнел. Абас сообщал, что царь безнадежно болей, и просил князя вернуться в столицу.

– Какой-то злой рок преследует нас, – сказал князь сепуху Ваграму. – Ты оставайся здесь со своими полками и охраняй границы захваченных областей. Я же поеду в столицу и узнаю, какое несчастье еще нас ожидает.

– Поезжай, – ответил сепух. – Я отступлю в Панаскерт, где войска будут в безопасности. Если понадобится моя помощь, шли гонца; я сейчас же направлюсь в Ширак.

Марзпетуни поблагодарил сепуха и, простившись с ним, проехал в Басен, а оттуда в Ширак.

Когда Марзпетуни приехал в Еразгаворс, царь был уже при смерти. Все же он очень обрадовался приезду своего верного друга.

– Позовите его сюда, – приказал царь, и князь сейчас же предстал пред ним.

– Единственным моим желанием было видеть тебя еще раз перед смертью, – сказал царь, протягивая ему дрожащую руку. – Подойди ко мне, князь, и скажи, что прощаешь меня.

– За что прощать тебя, государь! – воскликнул князь, опускаясь на колени и целуя царю руку.

– Грехов у меня много, счесть их я не в силах… Скажу только, что я – причина всех твоих бед… Прости меня, прости своего государя…

– Великий государь, мы боремся с внешними бедствиями, они приходят к нам издалека…

– Нет, причина их тоже во мне. Твое тавушское послание гласило истину. Благодарю тебя. Оно дало мне отпущенье… Если бы ты только знал, как я рад, что скоро навеки избавлюсь от страданий, терзающих мне душу.

Князь понял намек царя и, хотя был уверен, что государь действительно радуется смерти, все же всей душой скорбел, что его послание ускорило конец.

– Это ты должен меня простить, государь, – сказал князь. – Своим неосторожным письмом я усилил твои страдания.

– Ничуть! Твое послание завершило великие услуги, оказанные тобой престолу. Ашот Железный – грешник Онан. Из-за него бушует море родины. Все труды Марзпетуни не могут успокоить его, пока грешник находится на корабле. Возьмите меня, бросьте в пучину волн, и корабль избавится от опасности…

Царь на минуту умолк и, открыв глаза, посмотрел вокруг. Он увидел у изголовья скорбную царицу, а рядом с ней брата Абаса.

– Я скоро уйду… – продолжал он слабым голосом. – Жизнь со всеми ее печалями и радостями остается вам. Постарайтесь пользоваться ею мудро и не походить на меня, расточавшего ее без пользы… Тебе я завещаю престол, мой возлюбленный Абас, тебе оставляю родину, обремененную печалями. Наследуй престол и заботься о благе родины. Ты счастлив в семейной жизни, будешь счастлив и в царствовании… Ибо кто является примерным отцом своим детям, тот будет примерным отцом и для своих подданных. А тебе, моя несчастная царица, я оставляю только горе, слезы и горькие воспоминания… Хотел бы я, чтобы ты забыла меня, но, увы, это невозможно. Лишь не кляни меня, не кляни своего супруга и царя… ибо я буду вдвойне мучиться в геенне, если твое проклятье дойдет до престола предвечного.

Через несколько дней царь скончался. Царский лекарь утверждал, что он умер от старой раны. В это верил и народ. Но при дворе говорили, что самоубийство княгини Аспрам ускорило смерть государя. Несчастный царь не мог перенести угрызений совести; душа погибшей и слезы живой царицы преследовали его, и он решил умереть. Но никто так и не узнал, какой ангел принес ему смерть…