Текст книги "Геворг Марзпетуни"
Автор книги: Григор Тер-Ованисян
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Слова князя Севада произвели гнетущее впечатление на Марзпетуни. Несмотря на то что он, под влиянием минутной вспышки, пригрозил князю разгромом мятежных войск, все же предсказание слепца встревожило его. Наряду с храбростью князь Геворг был наделен благочестием, он верил, что бог внимает праведникам… Поэтому какое-то неведомое дотоле смятение овладело его сердцем. Было ли это предчувствием или суеверием, он не знал, но, убедившись в виновности царя, теперь верил в кару божию. Он думал о том, что Ашот может оказаться побежденным. Это было бы бесчестием для армянского царя, который призвал чужестранцев воевать в собственной стране. А за поражением последовали бы новые войны, новые бедствия…
Эти мысли ужаснули князя. Он молча ждал, что еще скажет Севада. Ему не хотелось волновать опечаленного старика, он решил говорить с ним мягче. «Быть может, этим я трону его ожесточенное сердце, пробужу совесть и отведу опасность, угрожающую родине от его справедливого гнева», – думал он.
В это время вошел слуга и принес чашу для умывания. Марзпетуни сделал ему знак, предлагая поднести ее сначала князю Севада. Как более молодому, ему не подобало умываться первым. Севада, от которого это не укрылось, улыбнувшись, заметил:
– Меня удивляет, что царь, с которым ты рос, не научился у тебя правилам приличия.
– Но у него так много достоинств, что ради них можно простить его недостатки, – мягко возразил Марзпетуни.
Когда они омыли руки, двое слуг внесли ужин на серебряных блюдах, украшенных резьбою, поставив одно из них перед Марзпетуни, другое перед Севада.
Молодой слуга опустился на колени перед князем Сааком, чтобы подавать ему еду, а другой, с серебряным кувшином в руках, подносил вино своему господину и гостю. Марзпетуни был взволнован и почти ничего не ел. Севада понял это из замечания слуги и, улыбаясь, сказал:
– Видишь, князь, простой народ мудрее нас. В народе не принято спрашивать гостя о причине его приезда, пока гость не насытится. Но я не захотел следовать этому обычаю и теперь вижу, что допустил ошибку. Если б я не спросил о причине твоего приезда и не ответил на твои вопросы, ты поужинал бы с бόльшим аппетитом.
– Верно, князь, не могу лгать, – ответил Марзпетуни. – Нехорошо вообще, что мы не следуем заветам наших предков.
– Ты прав. Заветы их священны. Мы никогда не должны их забывать.
– Но мы забываем как раз самые главные. Один из этих заветов гласит: «Объединение – мать добра, несогласие – родитель зла».
– Ты упрекаешь меня, князь, и имеешь на это право; но я прошу тебя – поужинай. Это меня порадует больше, чем блага, происходящие от ложного «объединения», которое часто хуже всякого зла.
Князь, вспомнив о своем решении не волновать старика, замолчал.
Ему тяжело было видеть, что князь Севада может есть только при помощи слуг. Он помнил князя здоровым, гордым и полным величия. А теперь… теперь он сидел, сгорбившись, – дряхлый, худой, бледный старик, и только мятежный дух его все еще не хотел смириться.
После ужина Марзпетуни спросил, почему князь Григор не желает выйти к ним.
– Григор находится у Амрама, – ответил Севада. – Сын мой Давид командует там агванскими полками, а Григор – гардманскими.
– Командует гардманцами? – изумленно спросил Марзпетуни.
– Да. Ты, вероятно, удивляешься, как может командовать слепой? Но у моих войск имеется и другой полководец. Присутствие же Григора необходимо, чтобы гардманцы видели все время перед собой своего слепого князя и хранили в сердцах неугасимый огонь мести.
Марзпетуни удивлялся, что Севада так откровенно раскрывал перед ним свое сердце и свои сокровенные мысли. Он нисколько не боялся, что князь Геворг как соратник и приближенный царя может помешать осуществлению его планов. Поведение Севада внушало большие опасения.
– Итак, ты сделал все, чтобы месть гардманцев была неугасимой, а восстание губительным? – спросил князь безнадежно.
– Князь Марзпетуни! Я не мог поступить иначе. Прокляни меня, если хочешь, но знай, что когда чаша переполнена, она проливается…
Князь Геворг почувствовал, что настало время пустить в ход средство, которым можно было смягчить сердце непреклонного Севада. Этим средством могла быть только его мольба. Чужого он не стал бы умолять, если б даже речь шла о спасении родины, но своего родича просить не стеснялся, потому что знал, что этим не унижает себя в глазах Севада.
– А если бы я опустился на колени перед тобою, князь Севада, стал бы целовать твои ноги, умоляя, чтобы ты, щадя кровь своих братьев и сыновей, запретил эту резню, которая погубит бесчисленные семьи, сделает сиротами тысячи детей, вдовами – жен и лишит радости невест? Если бы я напомнил тебе священный долг христианина «не воздавать злом за зло» и не утолять жажду личной мести ценою гибели родины, – что бы ты сделал тогда, князь Севада? Неужели и тогда бы ты остался глухим к моей мольбе и слезам?
– Ни слова об этом, князь Марзпетуни! Природа создала человека иначе, чем мы думаем. Возмущенное сердце не подчиняется разуму. Напрасно мы называем себя христианами. Мы рабы своих страстей, а не ученики Христа. Христиан нет на свете. Заветы Христа выполняют только те, кто не терпел лишений от неблагодарного друга или, испытав их, не действовал по древней заповеди: «Око за око, зуб за зуб». Это более естественно, чем прощать по-христиански.
– А те, кто могут мстить и все же прощают?..
– Если есть такие люди, то они высшие существа, настоящие Христовы ученики. Я таких не знаю.
– Будь ты одним из них, князь Севада! Неужели твое сердце не возгордится сильнее при мысли, что ты мог отомстить, но простил, чем если ты отомстишь и породишь вокруг себя разорение и смерть? Тот, кто знает, в чем высшее благо, но действует наперекор этому благу, – тот преступник. Владетель Гардмана не пожелает, чтоб кто-нибудь из нас осмелился назвать его так.
– Владетель Гардмана, к сожалению, простой смертный. Природа одарила его таким же сердцем, как и других людей. Он не может не чувствовать того, что чувствуют ему подобные.
– Нет! Владетель Гардмана знает, что такое добродетель. Он знает, как радостно прощать, и, конечно, простит. Я прошу у тебя этой милости во имя тех матерей и жен, чьих сыновей и мужей ты готов принести в жертву мести.
– Князь Марзпетуни, ты меня обезоруживаешь. Твои слова смущают меня, потому что ты сидишь передо мною и я слышу твою речь. Но когда ты уйдешь, и в этой огромной комнате только летучие мыши будут свидетелями моей скорби, когда утреннее солнце принесет мне тот же мрак, какой приносит ночь, когда для того, чтобы передвигаться, я должен буду прибегнуть к помощи слуг, как тогда мне быть? Когда мне захочется услышать хотя бы одно ласковое слово моей любимой жены, и я его не услышу и вспомню, что неумолимый приказ твоего царя унес ее в могилу; когда до меня донесутся грустные песни моей несчастной невестки, оплакивающей черную судьбу слепого мужа, когда сын Григора, маленький Севада, в сотый раз спросит меня: «Дедушка, бог тебя ослепил, потому что ты старый, но почему он ослепил моего отца?..» – скажи, князь, когда все эти мысли и чувства нахлынут на меня и смутят душу, когда сердце беспрестанно будет кричать: «Месть, месть злодею!» – что мне делать тогда?
– Ты хочешь знать, что тебе делать?
– Да, скажи; я хочу победить самого себя.
– Что сделал царь Смбат, увидев разорение своей страны? Он вышел из крепости Капуйт и предался в руки врага. Когда палачи заткнули ему рот платком, приставили тиски к подбородку, стянули веревками шею, навалились, а затем стали истязать его и, наконец, распяли на кресте, царь-мученик сказал: «Господи, прими эту жертву, которую я приношу своему народу, и избавь его от бедствий…» И ты, князь, внуши себе, что тебя ослепил один из злодеев-арабов, и тогда без ропота сможешь повторить те же слова, когда грустное одиночество, вечный мрак, воспоминания о любимой супруге, рыдания твоей невестки и лепет маленького Севада будут волновать твое сердце… Арабских зверей умолять было невозможно. Их злобу могла утолить только кровь, но армянскому князю бог дал иную душу. Он должен прислушаться к голосу своей совести, должен внять моей мольбе и верить, что моими устами говорит с ним весь многострадальный армянский народ.
Севада молчал. Вдруг он поднял голову и спросил:
– Чего же ты требуешь от меня, князь Геворг?
– Чтобы ты отозвал из лагеря Амрама своих сыновей и вернул из Утика агванские и гардманские войска.
Севада вновь опустил голову и задумался. В комнате воцарилась тишина. Князь Геворг чувствовал, что его слова произвели впечатление на Севада, и с трепетом ждал ответа.
Наконец Севада заговорил:
– Ты меня убедил, князь Марзпетуни. Я не желаю, чтобы ты превзошел меня в любви к родине. Да будет по-твоему. Я отказываюсь от мести! Но есть еще одно препятствие, которого я не могу устранить.
– Какое препятствие?
– Я уговорю своих сыновей и верну их вместе с войсками, но убедить Цлик-Амрама я не могу. Я сам разжег в его сердце огонь мести.
– Этот труд я возьму на себя, – сказал Марзпетуни.
– Но знай, что пока Амрам не откажется от своих намерений, я не отзову своих войск. Я дал слово помогать ему во всем и не могу нарушить своего обещания. Поезжай к Амраму и постарайся уговорить его, чтобы он покорился царю. Если твое начинание увенчается успехом, пошли ко мне гонца, и я тогда сейчас же велю моим сыновьям вывести из Утика войска. Но если твоя попытка окончится неудачей, знай, бог не пожелал, чтобы чаша испытаний миновала нас, и кто-то должен ее испить…
Князь Марзпетуни несказанно обрадовался. Желая выразить свою благодарность, он взял руку Севада и поцеловал. Казалось, что он преодолел самое трудное препятствие. Он был убежден, что ему легко удастся уговорить Амрама, по натуре добродушного и покладистого человека.
С этими мыслями князь покинул Севада и в сопровождении слуги прошел в одну из лучших опочивален замка. Мягкая постель и окружающая тишина благотворно подействовали на него, и он вскоре крепко уснул.
Рассвет еле брезжил, когда князь Марзпетуни, одевшись, спустился во двор. Он разбудил одного из слуг и приказал ему оседлать коня. Погода была холодная и пасмурная. Осенний иней покрывал землю, напоминая о приближении зимы. Слуга, только что вставший с теплой постели, ежась от холода, еле двигал руками. Князь не вытерпел. Каждая минута была ему дорога. «У вас всегда так работают?» – упрекнул он слугу и, выведя своего коня, быстро закрепил подпруги.
Затем, поднявшись снова наверх, он разбудил привратника, чтобы узнать, можно ли видеть князя. Их разговор услышал дворецкий и вышел в прихожую. Он удивился, увидев князя Геворга в такой ранний час.
– Что прикажет князь? – спросил он Марзпетуни.
– Если можно, разбуди князя и доложи ему, что я уезжаю и хотел бы его видеть, – сказал князь Геворг.
Дворецкий вышел и, вернувшись через несколько минут, сказал, что Севада его ждет.
Марзпетуни последовал за ним и, пройдя через две маленькие комнаты, вошел в опочивальню князя Севада. С шлемом в руке он приблизился к постели. В комнате еще горела серебряная лампада. Князь сидел в постели в ночном одеянии.
– Почему так рано, дорогой князь? – спросил Севада.
– Я хочу сегодня же попасть в стан Амрама. Время не терпит, надо спешить.
– А ты знаешь, где он находится?
– Когда я проезжал Утик, мне сказали, что Амрам прошел Агстев и находится недалеко от крепости Тавуш. Но где он сейчас, я не знаю и хотел об этом спросить у тебя.
– Два дня тому назад гардманцы стояли на берегу Сагама, а сам Амрам находился у Тавуша. Если они узнали о приближении царя, то, вероятно, уже соединились. Поезжай туда, ты их там найдешь.
– А не можешь сказать, где они должны соединиться? – спросил, улыбаясь, князь.
– Нет. Я не имею права. И ты, князь, не должен требовать от меня этого. Ты убедил меня, и я дал тебе согласие примириться с царем. Это моя личная воля. Отправляйся теперь и уговори Цлик-Амрама. Если удастся – хорошо. Если нет – война неизбежна, и я не имею права открывать тебе военные тайны.
– Пусть будет так. Я благодарен тебе за твое решение. Благослови же меня, и я уеду. Это принесет мне удачу в пути.
– Да благословит бог твою дорогу. Ты апостол мира. Провидение должно тебе помочь. Но если оно решило покарать виновного…
– Я сделаю все, что прикажут мне долг и родина, а волю божию мы можем только прославлять.
Сказав это, князь подошел к Севада, обнял его, поцеловал и вышел. Через четверть часа он был уже у начальника крепости.
Закутавшись в плотный длинный плащ, в стальном шлеме, Ваграм ходил взад и вперед перед сторожевой башней.
– Я знал, что ты рано простишься с князем Севада, потому и вышел из дому на рассвете, чтобы открыть тебе крепостные ворота, – сказал Ваграм.
Князь вкратце передал ему свой разговор с Севада, не касаясь, конечно, семейных дел и любовных тайн, послуживших причиной восстания. С этим он не считал нужным знакомить посторонних.
Добродушный Ваграм удивился, что, живя так близко от Севада, он не знал, что старый князь сам побудил Цлик-Амрама поднять восстание.
Князь решил воспользоваться этим, чтобы снискать полное доверие Ваграма.
– Что ты думаешь, дружище? – сказал он смеясь. – Если бы Севада не знал тебя, разве он позволил бы тебе находиться на этой службе?
– Как? Неужели он знает, что я остался верен царю?
– Ему все известно. Но он знает и тебя.
– Что это значит?
– Он знает, что ты не можешь принести ему вреда.
– Почему не могу? Смелости не хватит или руки мои ослабели от старости? – вспыхнул начальник.
– Севада уверен, что ты не будешь защищать царя, – добавил Марзпетуни, желая его подзадорить.
– И он об этом говорил с тобой? – взволнованно спросил Ваграм.
– Нет, определенного ничего не говорил…
– Понимаю. Тебе это стало понятно из его намеков. Хорошо! Я заставлю этого человека уважать себя. Князь Геворг, ты можешь мной распоряжаться, – обратился он к Марзпетуни решительным тоном. – Поезжай и постарайся, чтобы примирение состоялось. А если это не удастся, немедленно шли мне гонца. На следующий же день я буду у тебя. Мой меч откроет моему государю дорогу не только в Утик, но и в Гардман! – Сказав это, он распахнул широкополый плащ и опустил свою сильную руку на рукоятку меча.
Марзпетуни был рад, что сумел воодушевить Ваграма и взять с него обещание. Царь нуждался в помощи таких верных людей. Ваграм принадлежал к числу храбрецов, которые не действуют безрассудно, но, раз решившись, больше не отступают.
– Дай мне руку и поклянись, что, где бы я ни был, ты явишься по первому моему зову, хотя бы тебе пришлось идти навстречу смерти, – сказал Марзпетуни, пристально глядя на Ваграма.
– Клянусь святой десницей Просветителя[14]14
Григорий Просветитель – распространитель христианства в Армении. Армении приняла христианство в начале IV века.
[Закрыть], – ответил Ваграм и протянул руку Марзпетуни.
Князь Геворг горячо пожал ее.
– Благодарю, князь Ваграм. Теперь я могу рассчитывать на тебя.
– Да, сепух Ваграм принадлежит тебе. Принеси его в жертву на алтарь отечества, если это потребуется.
– Итак, с этой минуты я полагаюсь на тебя.
Сказав это, князь обнял начальника и горячо поцеловал его. Сделав еще несколько распоряжений, князь Геворг пришпорил коня и выехал из крепости.
Телохранитель князя, узнавший в селе Гардман неблагоприятные новости, провел беспокойную ночь и чуть свет направился в крепость. Он старался ехать как можно скорее, чтобы предотвратить опасность, которая могла грозить его господину со стороны восставшего князя. Но каковы были его изумление и радость, когда он увидел князя, спускавшегося по склону горы.
– Куда и почему так рано, Езник? – спросил князь, когда они подъехали друг к другу.
– Господин мой, если б можно было проникнуть в крепость ночью, я сделал бы это, – ответил Езник. – Но я знаю, что в гардманской крепости нет лазеек.
– Почему ты так торопился?
– Я узнал новости и спешил к тебе, так как боялся, чтобы с тобой не случилось беды.
– Я, слава богу, жив и здоров и сижу на своем коне. Но какие ж ты узнал новости?
– Неприятные новости. Вначале мой гостеприимный священник отмалчивался.
– А потом?
– Деньги развязали ему язык. Часть я ему отдал за благословение, часть подарил попадье, остальное – дочке, якобы за то, что она помыла мне ноги.
– А дочка хороша?
– О мой господин, верно, на душе у тебя весело, раз ты шутишь с Езником. Впрочем, дочка и впрямь хороша: черноглазая, румяная, с длинной косой…
– Почему же ты с ней не обручился?
– Я подкупил священника другим. Обещал, что попрошу князя перевести его в Двин. Смешно! Этот крестьянин хочет служить в столице.
– Разве ты не хочешь, чтобы тебя сделали сотником?
– Почему же нет? Я стал бы драться как лев.
– Ну, а священник хочет в столице крестить, венчать, хоронить… Люди там так же родятся и умирают, как в селах.
– Это верно, господин мой.
– Что же ты узнал от священника?
– Против царя восстали агванцы и гардманцы. Их поднял Севада. Священник рассказал, как однажды пришел сельский староста и по приказу князя созвал всех крестьян на церковный двор. Он заставил их дать клятву, что в случае надобности они возьмутся за оружие против царя, и все поклялись в верности князю. В других деревнях и селах произошло то же самое. За три дня, сказал священник, четыре тысячи человек собрались под знамя князя Давида. С этим войском он двинулся на Утик. А народ, оставшийся в деревнях, поклялся не давать царским войскам даже сухой корки.
– Все это я уже знаю. Ты зря раздарил деньги, – сказал князь.
Потом, сообщив ему необходимые сведения, Марзпетуни спросил:
– Может быть, ты что-нибудь узнал о движении войск? Где гардманцы должны соединиться с утикцами и в каком месте они должны встретиться с царскими войсками?
– Это мне не удалось выяснить. В харчевне я встретил воина, бежавшего из ущелья Тавуша. Он рассказывал, что несколько отрядов Амрама рыскают в тростниках Куры и намереваются убить царя во время переправы через року, потому что Амрам боится егеров и не хочет биться с ними в открытом поле.
– Ну, это им не удастся, – заметил спокойно князь. – Телохранители царя – ванандцы. Против их щитов и молния бессильна, не только стрелы утикцев.
– Воин говорил, что, если подоспеют абхазские войска, Амрам смело сразится с царем.
– Абхазские войска? – не веря своим ушам, переспросил князь.
– Да, абхазские войска! Цлик-Амрам обещал Гургену Утик в благодарность за помощь против Ашота.
– Откуда твой воин узнал об этом?
– Он бродил несколько дней в тростниках с разведчиками. Утикцы обещали ему, что князь Амрам возьмет его вместе с ними в Абхазию, куда переедет сам Цлик после того, как передаст Гургену Утик и получит в Абхазии другую область. Этот воин не захотел оставаться с утикцами именно поэтому. Он честный армянин! «Если Амрам собирается уйти в Абхазию, почему мы ради него должны воевать с нашим царем?» – сказал он мне.
Лицо князя омрачилось. Рассказ телохранителя встревожил его. До этого он успокаивал себя надеждой, что появление царя с большим войском заставит Амрама отступить в свои земли и прекратить войну. Узнав, что в этом деле замешан и абхазский царь, он чрезвычайно опечалился. Амрам, уверенный в помощи чужеземцев, мог причинить стране большие бедствия.
У Марзпетупи оставалась надежда только на собственное красноречие: быть может, ему все же удастся уговорить мятежника? Он не знал иного способа, которым можно было бы предотвратить надвигающуюся опасность.
– Господин мой! Этот старый абхазский волк причинил нам много бедствий – когда же мы с ним рассчитаемся? – спросил Езник.
– Когда богу будет угодно, – коротко ответил князь и стал подгонять коня.
– Куда мы едем? – спросил телохранитель, следуя за ним.
– Мы сегодня должны прибыть в стан Амрама. Каждый потерянный час чреват опасностью.
– У лошадей не хватит сил пробежать в один день такое расстояние.
– Сколько миль до Тавуша?
– Больше ста. Сегодня мы едва-едва, да и то к вечеру доберемся до ущелья Сагама.
– А завтра утром?
– На рассвете будем в Тавуше.
– Надо торопиться! – сказал князь и взмахнул плетью. Конь помчался вихрем. Телохранитель последовал за ним.
К вечеру путешественники были уже в ущелье Сагам. Крестьяне, отдыхавшие на берегу реки, сказали им, что лагери князей Давида и Григора уже снялись и что войска Амрама находятся у слияния рек Агстева и Куры.
– Хотелось бы знать, почему Амрам так отдалился от своей крепости? – спросил Езник князя, когда они, переехав реку, двинулись по равнине.
– Это признак того, что приближаются абхазцы. Гардманцы тоже снялись отсюда. Они, вероятно, хотят соединить свои войска.
– Значит, они получили известие о приближении государя?
– Конечно, иначе им незачем было объединяться. Ведь такое войско в течение нескольких дней уничтожит в окрестностях весь запас продовольствия.
– Мне кажется, господин мой, что мы будем участвовать в войне, а не в примирении. А каково твое мнение? – с беспокойством спросил Езник.
– Это известно только богу. Увидим, что принесет нам утро, – ответил князь с притворной беспечностью. Но черные думы терзали его. Тяжелое предчувствие теснило его сердце, и, не желая поддаваться ему, князь все быстрее погонял коня.
Князь и телохранитель провели ночь в одной из деревень Севордского ущелья. Здесь они узнали, что Цлик-Амрам укрыл свою семью и семьи восставших князей в крепости Тавуш, а сам двинулся к Агстеву. В случае поражения Амрам мог уйти в горы и там готовиться к новым битвам. А если бы царь осадил его крепость, он мог напасть на него с тыла. Все эти планы стали ясны Марзпетуни, когда он узнал об отходе Амрама из Тавуша.
– Значит, нам нечего делать в крепости, – сказал князь телохранителю. – К утру мы должны быть в Агстеве.
– Еще до восхода солнца мы переправимся через реку Асан, – ответил Езник.
Они прилегли немного отдохнуть.
Утром, едва солнце на несколько аспарезов[15]15
Аспарез – мера длины у армян, равная 1598 метрам.
[Закрыть] поднялось над горизонтом, князь и его телохранитель были уже в долине Агстева.
Шатры восставших союзников занимали всю долину, начиная с берега Агстева до подножья ближайшей горы. На солнечной стороне были разбиты палатки утикцев и севордцев, немного дальше расположились гардманцы и агванцы. Все шатры были выстроены по прямым линиям и представляли несколько обширных квадратов. В середине каждого находился шатер военачальника или князя. Нигде ограждений не было. Очевидно, войско не собиралось тут долго оставаться. Абхазцы, видимо недавно подоспевшие, в беспорядке разбивали свои палатки на равнине, ведущей к Куре. Видя внушительные размеры войска противника, князь Марзпетуни с горечью воскликнул:
– Вот как они сплотились для уничтожения своих единокровных!
– Ты не ожидал этого, господин мой?
– Никогда! Презренные! Они хорошо воюют только против своих.
– Мы поедем в стан? – спросил телохранитель.
Князь не ответил. Натянув поводья, он стоял в тени развесистого дерева и смотрел на стан мятежников. Воины хлопотали вокруг шатров. В стороне происходили упражнения конницы и военные игры.
После долгих наблюдений он повернулся к Езнику.
– Видишь вдали четырехугольник, посреди которого разбит княжеский шатер?
– Тот, над которым развевается двухцветное знамя?
– Да, это знамя сепуха Амрама. Поедешь туда прямо через стан.
– Не лучше ли подъехать с края долины?
– Нет, севордцы – дикари, они могут изрешетить тебя стрелами. Поезжай через стан, но мчись, не глядя по сторонам, прямо к княжескому шатру. Ты знаешь князя в лицо?
– Как же, видел много раз.
– Войдешь и скажешь, что я приехал к нему по важному делу.
– Прикажешь сообщить ему причину, если спросит?
– Нет, это не твое дело.
– Хорошо, господин мой, – сказал Езник и, пришпорив коня, поскакал в лагерь.
Шатры, о которых говорил князь, были разбиты в два ряда четырехугольниками. Посредине стана находился просторный шатер Амрама, над которым развевалось знамя военачальника. Княжеский герб красовался над входом, а внутри шатер был обит красными полотнищами. На столбах, поддерживающих шатер и украшенных блестящими медными кольцами, висели обложенные серебром мечи, богатые резьбой щиты и колчаны со стрелами, покрытые серебром луки. В одном углу шатра были прислонены палицы и копья.
Вход охраняла вооруженная стража, в железных шлемах, с копьями и со щитами в руках. По шатру задумчиво расхаживал взад и вперед Цлик-Амрам.
Это был высокий, рослый мужчина крепкого телосложения, с крупными чертами энергичного лица. Высокий лоб, покрытый морщинами, острые, проницательные глаза под густыми, почти сросшимися бровями, большой орлиный нос, длинные густые усы и пышная с проседью борода, закрывавшая наполовину грудь в медных латах, придавали ему суровый и даже грозный вид. Он был вооружен с головы до ног. На нем была стальная кольчуга, на руках и ногах налокотники и наголенники, на бедре меч в выложенных серебром ножнах. Стальной шлем, украшенный блестящим медным орлом и увенчанный пышным черным пером, лежал тут же на маленьком столике.
Вдруг сепух прислушался: кто-то шепотом пререкался около шатра.
– Кто там? – крикнул он.
– Воин из Востана хочет тебя видеть, господин мой, но не желает снять с себя оружие, – ответил страж, приблизившись ко входу.
– Кто этот упрямец? Пусть войдет, – приказал Амрам.
Вошел Езник. Свое длинное копье он передал стражу и, войдя в шатер, низко поклонился князю.
– Кто ты? – грозно спросил Амрам.
– Телохранитель сиятельного князя Геворга Марзпетуни, – ответил Езник.
– Разве тебе неизвестно, что никто не смеет входить в княжеский шатер вооруженным?
– Я никогда не расставался с оружием, господин мой.
– Значит, тебе никогда не приходилось бывать гонцом?
– Делаю это в первый и последний раз, если для этого надо разоружаться, – ответил несколько смущенный Езник.
Сепух улыбнулся.
– Что имеешь сообщить мне? – спросил он.
Князь приказал доложить, что он приехал к тебе по важному делу и желает говорить с господином сепухом.
– Князь Геворг здесь, в нашем стане?
– Здесь, ожидает за станом твоего ответа…
– Проси пожаловать, – приказал сепух и распорядился выслать воинов для встречи князя. Сейчас же несколько вооруженных севордцев, вскочив на коней, помчались навстречу князю и препроводили его в шатер сепуха.
– Не ожидал увидеть в своем шатре князя Марзпетуни, – сказал сепух, тепло приветствуя князя и усаживая его на небольшую скамью.
– К счастью, я всегда там, где меня не ждут, – улыбнувшись, ответил князь.
– К счастью? Что это значит?
– Это значит, что я никогда не посещаю друзей со злым умыслом.
– Друзей – да, но ты в шатре врага.
– У Марзпетуни нет врагов среди армян!
– А враги царя?
– Ты когда-то был другом царя и опять станешь им.
– Другом? Пусть его поглотит ад! Я помирюсь скорее с сатаной, чем с ним! – гневно воскликнул сепух.
Марзпетуни умолк и нерешительно посмотрел на сепуха, побледневшего от внезапного волнения.
– Если бы я знал, что это так взволнует тебя, я не предпринял бы такого длинного путешествия, – мягко и спокойным голосом заметил князь.
– Царь от нас недалеко, – начал сепух, немного успокоившись. – Завтра, быть может, мы уже сразимся. Если ты приехал нас мирить, мне жаль тебя. Ты взялся за бесполезный труд.
– В Востане никто не верит, что сепух Амрам может восстать против своего государя.
– Я не восставал против государя, – прервал князя сепух. – Я служил ему самоотверженно! Сколько раз я воевал против его мятежных союзников, в скольких опасных боях защищал его… А помнишь, как я водрузил знамя на Шамшулте? Всего и не перечислишь…
– Царь не остался в долгу. Он назначил тебя правителем над всеми странами Утика и Севорда, возложил на тебя командование северными войсками. Ты же воспользовался данной тебе властью и войском, чтобы поднять восстание и обнажить меч против своего благодетеля и государя.
– Против моего благодетеля? Никогда больше не говори этого! Против моего врага!
– Врага? Разве царь может быть врагом своего слуги? – заметил князь, как бы не поняв слов сепуха.
– Князь! Если тебе ничего не известно о причине моей вражды, довольствуйся тем, что я тебе сказал, больше мне добавить нечего.
– И не надо. Я знаю сам, какие причины побуждают наших князей враждовать с царем и восставать против него.
– Тщеславие, жадность, сребролюбие?.. – прервал его сепух. – Ты думаешь, одна из этих причин и побудила меня восстать против государя?
– Не знаю и не желаю знать. Но я хочу, чтобы ты свернул знамя восстания и меч, обнаженный против своего государя, вложил в ножны.
– Это угроза?
– Нет, только просьба, мольба…
– Удивляюсь. Князь Марзпетуни просит и умоляет сепуха Амрама? Такой покорностью не отличались до сих пор марзпетунские нахарары. Нет ли тут какой-нибудь тайны или загадки?
– Счастлив тот, кто может самоотверженно служить родине. Только благо родины заставляет меня склонить перед тобой мою гордую голову. Можешь ли ты презреть такую покорность или искать в ней тайну?
– Нет.
– Так выслушай меня. Смягчи свое сердце и предотврати кровопролитие, которое может произойти через день-два.
– Не могу.
– Значит, тысячи армянских женщин родили в муках сыновей и вырастили их в многолетних страданиях для того, чтобы вы, князья, в течение одного дня принесли их в жертву вашим личным страстям?
– А когда вы ведете народ против арабов и предаете его магометанскому мечу, тогда вы не вспоминаете о муках и страданиях армянских матерей?
– Воевать против врагов родины, умереть ради ее свободы – священный долг каждого. Никто не вправе уклониться от этого. Но братоубийство – преступление, проклятое богом и людьми.
Амрам, который во время разговора встал с места, снова сел и стал задумчиво разглядывать копья, прислоненные в углу шатра. Затем, поглаживая свою пышную, шелковистую бороду, мягко сказал:
– Князь Марзпетуни, хорошие слова произносить легко, но совершать благие поступки трудно. Я бы не хотел прослыть преступником, но обстоятельства сильнее меня. Отныне мне все равно, что обо мне будут говорить. Надо мной только один судья, это – моя совесть.
– Совесть не позволит тебе подвергать опасности жизнь твоих братьев…
– Не прерывай! Моя совесть – судья мне. Но не в этом дело. Если даже я смирю свой справедливый гнев, усыплю свою совесть – я все же не смогу исполнить твою просьбу. Я не один иду против царя. Со мной гардманский и абхазские князья со своими союзниками. Ты видел многочисленные шатры, разбитые на равнине. Здесь собрались все князья, которые хотят свести с царем старые счеты. Если я уведу отсюда утикские отряды, за мной не последуют ни севордцы, ни гардманцы, ни агванцы, ни князь тайский, ни абхазский царевич.
– Князь Бер? И он здесь?
– Да, и он, кровный враг армянского царя.
– К которому ты присоединился?
– Да, я поклялся ему и другим союзникам воевать с царем до последнего издыхания.
