Текст книги "Геворг Марзпетуни"
Автор книги: Григор Тер-Ованисян
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– Но на это потребуется несколько дней, – прервал сепуха ходивший с ним на разведку егерский князь.
– Наши лучники могут продержаться на высотах целую неделю, – заметил царь. – У нас большой запас стрел.
– Да, государь, у нас большой запас стрел, но у нас нет воды, – сказал князь.
– Как нет воды?
– Это верно, – подтвердил сепух. – В окрестностях нет ни речки, ни родника. Единственная речка, откуда вчера войско набрало воды, берет начало из теснины. Противник уже отвел воду к равнине.
– Невозможно, чтобы в этих горах мы не нашли другого источника, – повторил царь.
– Мы обошли всюду, искали везде, но даже дождевой воды не нашли, – ответил егерский князь.
– Значит, мы пропали! – в один голос воскликнули егерские князья.
Царь в недоумении посмотрел вокруг.
– Что нам делать, государь? – спросил молодой князь.
– То, что велит нам долг, – ответил царь спокойно.
– Но что именно? – повторил юноша.
– Армяне в таких случаях сражаются. Не знаю, что делают егеры, – заметил царь, желая уязвить неловкого юнца.
– Ни одна конница, о государь, не сражается на горных склонах и в ущельях, – ответил предводитель егеров, желая защитить честь своих товарищей.
Царь не ответил ему и, обращаясь к князю Марзпетуни и к сепуху Ваграму, сказал:
– Пойдите и соберите сейчас же ванандских и тайских всадников. Скажите им, что их поведет сам царь и что через несколько минут мы должны начать наступление.
Князь и сепух вышли.
Царь несколько минут молча прохаживался по шатру, а затем, обращаясь к князю, предводителю егеров, сказал:
– Император Константин, прощаясь со мной, сказал, что дает мне в союзники лучших и храбрейших из егерских князей вместе с самыми бесстрашными полками. Я не требую, чтоб вы мне помогли в эту трудную минуту. Жизнь – ценный дар, нельзя ее понапрасну подвергать опасности… Но я требую, чтобы, вернувшись в свою страну, вы сказали своему славному императору, что его князья не решились воевать с армянскими мятежниками… Пусть император Константин определит сам степень храбрости своих князей.
Сказав это, царь вышел из шатра. На егерских князей его слова произвели тяжелое впечатление. Они молча и растерянно смотрели друг на друга.
– И мы должны снести это оскорбление? – спросил наконец своего начальника один из молодых князей.
– Тот, кто оскорблен, должен взять свой отряд и следовать за армянским царем, – медленно произнес начальник.
Никто не ответил ему, никому не хотелось участвовать в осуществлении дерзкого плана, задуманного царем.
Между тем царь Ашот, выйдя из шатра, нашел уже готовыми ванандских и тайских молодцов с князем Марзпетуни и сепухом Ваграмом во главе.
Пришпорив своего коня и проехав вперед, он громко крикнул:
– Храбрецы! Кто из вас хочет сражаться и умереть вместе с вашим государем?
– Мы все! – в один голос ответили армянские воины, и эхо загремело в далеких горах.
– Так вперед! – крикнул царь и, обнажив меч, поскакал к ущелью.
Конница последовала за ним.
Отряд мятежников продвигался вверх по ущелью, наблюдая за движением царских войск. Увидев мчавшуюся конницу, мятежники стали отступать. Царь ураганом ринулся на них и столкнулся с противником в глубине ущелья. Он хотел неожиданным натиском обратить в бегство передовой отряд и рассеять вражеские полки, закрывающие выход на равнину.
Ванандцы и тайцы яростно сражались. Они топтали лошадьми, пронзали длинными копьями бессильного противника, который бился только короткими дротиками. Столкновение длилось не более получаса; удар был так силен, что отряд мятежников не мог долго сопротивляться. Оставив несколько десятков жертв, противник бежал. Царская конница преследовала его.
Казалось, судьба улыбается царю. Беглецы рассыпались по склонам гор. Конница напала на новые встречные отряды, пришедшие в смятение от криков отступавших, и начала громить их. Наконец и эти отряды вынуждены были бежать, расчистив дорогу перед царской конницей, как вдруг на конях появились Цлик-Амрам и гардманский князь Давид. Один из них был окружен свирепыми севордцами, другой грозными гардманцами. Картина боя мигом изменилась. Сепух Амрам, ободряя криками своих бойцов, с обнаженным мечом стремительно врезался в царское войско. Его голос гремел в ущелье, как шум весеннего ливня. К нему присоединились крики многочисленного войска. Последовав примеру противника, также стали ободрять свои отряды царь и князь Марзпетуни.
Воины обеих сторон проявляли чудеса храбрости. Ни один из полков не уступал другому. Царское войско пыталось вытеснить противника из ущелья, а тот стремился отбросить его назад. Так, в непрерывных стычках, войска Амрама постепенно закрывали дорогу из ущелья. Положение царского войска делалось все более тяжелым. Воины не имели возможности нападать, а для боя со снующей вокруг пехотой врага им пришлось, бросив длинные копья, биться мечами. Но и в этом положении царские отряды продолжали упорствовать и не отступали. Несмотря на то что число воинов противника постепенно росло, а ряды царских сторонников, наоборот, редели, царская конница непоколебимо стояла перед этим грозным потоком и билась с отчаянной храбростью.
Но вдруг со склона правой горы на них посыпался град стрел. Это было делом рук абхазцев. Князь Бер, видя упорное сопротивление царских воинов и резню, которую они устроили среди копьеносцев, поднял своих лучников на склон горы и оттуда стал поражать противника стрелами. Царские воины не имели возможности защищаться щитами, ибо они держали их в левой руке, а стрелы сыпались справа. Они оказались между двух огней. Царь, видя отчаянное положение своих верных воинов, взвесил неравные силы и, считая бесполезным дальнейшее сопротивление, подозвал князя Марзпетуни и приказал трубить сигнал к отступлению.
Этот приказ поразил храброго князя как удар грома. Он, всегдашний противник братоубийственных войн, сейчас и слышать не хотел об отступлении. Кровавый угар боя опьянил и его. В эту минуту он не думал уже о том, что воюет против своих братьев. Он наказывал мятежников, врагов престола и родины. Он защищал своего государя, великого наследника армянского престола; этой мысли было достаточно, чтобы в нем проснулся лев. Но когда царь приказал отступать, по его телу прошла дрожь, могучая рука его дрогнула, и окровавленный меч бессильно повис. Он тяжело вздохнул; этот вздох больше походил на глухое рычание. Проехав в тыл конницы, князь приказал трубить сигнал к отступлению.
Царские воины стали отходить шаг за шагом, не поворачивая спины. Углубившись в ущелье, они заметили егеров, спускающихся из крепости к ним на помощь. Союзные князья, видя успех царской конницы, решили выступить. Но, увидев затем отступающие отряды, остановились на склоне.
Мятежники, испугавшись нападения егеров, оставили поле боя. Поредевшие царские отряды беспрепятственно вернулись в лагерь.
– Мы идем к вам на помощь, великий государь, – сказал начальник егеров, когда царь достиг склона горы.
– Напрасно беспокоились, князь: ведь егерские храбрецы не привыкли сражаться в ущелье, – горько заметил царь.
– Но мы должны были исполнить свой долг. Мы запоздали, так как приводили в порядок наши отряды.
– И сделали полезное дело. Вы спасли честь своего войска, избавив его от участия в нашем позорном поражении.
Сказав это, царь, насмешливо улыбаясь, отъехал от князя.
Начальник егеров проводил его злобным взглядом и, возмущенный, вернулся в свой шатер.
Дух раздора, который следует за всякой неудачей, расторг союз между царем и егерами.
Егерские князья охотно повиновались приказу императора Константина и пошли на помощь царю Ашоту в надежде на победу и богатую добычу. Сейчас, разочарованные, они уныло собрались в шатре своего начальника, думая уже о расторжении союза или бегстве. О чем же еще могли думать эти чужеземцы, которых привлекло сюда не желание защищать нерушимость армянского престола, а жажда наживы? Теперь же вместо этого им угрожала неминуемая гибель или голодная смерть. Кроме того, стало роптать егерское войско. У них был недельный запас продовольствия, но им не хватало воды. Жажда мучила и людей и лошадей. И вот отряд за отрядом направлялся к шатрам князей, требуя либо воды, либо разрешения разоружиться и покинуть лагерь. После долгого совещания старший егерский князь решил обратиться к царю и просить у него указаний.
Он вместе со своими князьями вошел в царский шатер в то время, когда царь совещался с Геворгом Марзпетуни и сепухом Ваграмом.
– В войсках, великий царь, начался ропот, который все растет и принимает угрожающие размеры. Как прикажете действовать? – спросил он царя.
– Я понимаю. Ропщут воины-егеры? – спросил царь.
– Да, великий царь.
– Какие же у них требования?
– Требование самое простое и естественное.
– А именно?
– Они просят воды, государь, воды или…
– Или?
– Или приказа сдать оружие противнику и выйти из этой ловушки.
Царь после минутного молчания проговорил:
– Это требование неосуществимо и несправедливо.
– Как? Великий царь, неужели люди не имеют права на глоток воды, если они испытывают жажду? – удивленно и насмешливо спросил князь.
– Нет, – ответил царь сурово. – Вас, вероятно, удивляет мой ответ, – продолжал он, – но я не сказал ничего удивительного. Тот, кто в безводном месте требует воды, предъявляет неосуществимое требование. Тот, кто ценой сдачи оружия ищет свободы, совершает низкий поступок.
– Что же нам делать? Погибнуть? Лучше унижение, чем смерть!
– Нет! Лучше умереть, чем унизиться, – ответил медленно царь.
В шатре на минуту воцарилось молчание. Ответ царя смутил начальника, он осекся. Но из группы князей выступил вперед юноша:
– Великий государь! Честь воина состоит не только в его храбрости, но и в его искренности. Поэтому прошу тебя не огорчаться, если я осмелюсь высказать правду, сокрытие которой равно, по-моему, измене.
– Говори, – сказал царь.
– Мы пришли сюда помочь тебе по приказу нашего императора, и мы выполнили бы свой долг, если бы имели возможность. Но судьба, а может быть, наша недальновидность, загнала нас в эту западню. Жажда мучит многочисленное войско, меч врага разит нас. Прорваться мы не можем, потому что нет дороги. А умереть мы, конечно, не хотим. Остается только одно: сдать оружие и этим спасти себя для наших семей…
– Спастись ценой позора? – прервал князя царь.
– Этот позор нас не коснется. Мы гости в вашей стране и должны воевать ради чужой славы. Следовательно, ни слава победы, ни позор поражения нас не коснутся.
– Так что же?..
– Вы или должны указать нам путь, как мы можем выполнить свой долг, или согласиться с нами – сдать оружие противнику.
Царь долго смотрел на молодого князя, затем обвел глазами присутствовавших. Все молчали в ожидании его ответа.
– Вы пришли сюда по повелению вашего императора, пришли под егерскими знаменами, – начал царь тихим, спокойным голосом. – Вы явились помочь армянскому царю, как этого требует договор, заключенный между вашим императором и моим покойным отцом. Выполнив свой долг, вы докажете, что умеете уважать себя. Бежав же отсюда, вы оскорбите вашего императора и опорочите свое знамя. Что касается сдачи оружия, то этого я сделать не могу. Царь Ашот много раз сталкивался с неудачами, много раз его осаждали враги и изменники, но никогда ему не приходила в голову мысль о том, чтобы сдаться врагу. Я могу с мечом в руке и копьем в груди пасть и умереть, но унизиться и сдать оружие врагу – никогда! Вы заботитесь о спасении вашей жизни, а я – о спасении моей чести. Как видите, цели у нас разные. Поэтому мы не должны мешать друг другу. Если человек падает, удержать его невозможно. С этой минуты вы свободны в своих решениях. У армянского царя найдется еще несколько десятков храбрецом, которые готовы будут умереть вместе с ним. Но когда вы невредимыми доберетесь до своей страны, скажите вашим женам и детям, какой ценой вы купили себе жизнь. Эта новость, наверно, порадует егерских женщин.
– Государь, ты оскорбляешь своих союзников! – взволнованно воскликнул предводитель егеров.
– Те, которые думают о сдаче, не могут быть моими союзниками.
– Следовательно, мы не твои союзники больше! – возмущенно ответил начальник и, обращаясь к своим товарищам, сказал:
– Князья! Отчаявшиеся воины ждут нас. Исполним же свой последний долг.
Сказав это, он холодно поклонился царю и вышел. Остальные последовали за ним.
Царь, не обративший внимания ни на последние слова егерского начальника, ни на поклоны князей, устремил взор в угол шатра и погрузился в раздумье. Очнувшись, он обернулся к своим князьям и сказал:
– Да, егеры спасут себя. Всякий трус достоин того блага, которое он предпочитает чести. Но что вы думаете об армянском воине?
– Он готов биться до последнего вздоха, – сказал сепух Ваграм.
– Но какая польза от этого? – заметил князь Марзпетуни. – Наши войска так малочисленны, что противник в несколько минут может нас истребить.
– Ты говоришь, они готовы биться до последнего вздоха? – переспросил царь.
– Да, государь, – ответил сепух.
– Надо, значит, воспользоваться этим. Ночью мы сильным натиском должны рассеять противника.
– Чтобы его победить? – спросил удивленно сепух.
– Нет, чтобы пробиться сквозь лагерь.
Лицо Ваграма просветлело. Этот способ спасения был самым легким и достойным. Марзпетуни был тоже согласен с этим решением. Нужно было только подготовиться так умело, чтоб егеры не помешали его осуществлению.
По распоряжению царя князья вышли, чтобы сделать необходимые приготовления.
К вечеру несколько егерских отрядов, покинув крепостные стены, спустилось в ущелье. Это движение привлекло внимание князя Геворга. «Видимо, между противником и егерами состоялось соглашение», – подумал он, предполагая, что егеры переходят в лагерь Амрама. В это время к нему подошел Езник и шепотом сказал:
– Господин мой! Егерские князья замышляют изменнический заговор. Надо спасти государя.
– Какой заговор, Езник? – встревожился князь.
– Они обещали Цлик-Амраму предать ему царя. Амрам согласился взамен не отбирать у них оружия.
– Откуда ты узнал об этом?
– От егерских воинов. Князья приказали им внимательно следить за каждой тропой, ведущей в ущелье, и стеречь царя, внушив, что иначе им не выбраться живыми из этой ловушки. Теперь воины приложат старание, чтобы закрыть нам дорогу и получить обещанную свободу.
Эта новость заставила царского друга глубоко задуматься. Он видел, что всякая надежда на спасение исчезла, и опять вспомнил слова Севада о том, что на этот раз бог покарает виновного. Вот и исполнилось его пророчество. Разве может простой смертный избежать гнева всевышнего?..
С этими мыслями он направился к сепуху Ваграму и вместе с ним поспешил в царский шатер, чтобы сообщить царю печальную новость.
Но каково было их удивление, когда царь беспечно рассмеялся, услышав эту весть.
– Этот несчастный жаждет моей крови, – сказал он спокойно. – Я давно знаю Цлик-Амрама. Он восстал против своего государя не из тщеславных помыслов. Ему нужна только моя особа. Загадка разрешается просто.
– Твоя особа, великий государь? Почему Цлик-Амрам должен враждовать лично с тобой? – удивленно спросил сепух Ваграм.
Царь смутился. Он почувствовал неосторожность своих слов и постарался избежать объяснений.
– Итак, значит, наше небольшое войско тоже спасено. После меня противник оставит в покое и армян и егеров, – сказал он, как бы не расслышав слов Ваграма.
Князь Геворг не понял царя и попросил объяснить, каковы его намерения.
– Этой ночью я уеду, – сказал царь.
– Ты? Один? – спросил князь.
– Да.
– По какой дороге?
– Через сторожевые егерские отряды и вражеский стан.
Сепух и князь изумленно уставились на него.
– Я докажу егерам и севордским князьям, что задержать Ашота Железного и предать его Цлик-Амраму не в их власти.
Сердце князя затрепетало, а на лице сепуха блеснула довольная улыбка.
– До сих пор я думал о безопасности своих близких, сейчас же вижу, что своим отъездом я спасу их.
– Уезжай, но только ради того, чтобы спасти свою жизнь, дорогую всем твоим слугам. Страна ждет своего государя. А мы можем и умереть. Армянская земля немного от этого потеряет, – сказал горячо сепух.
– Но зато армянский царь потеряет многое, – добавил Ашот.
Настал вечер. Намерение царя было известно только князю Марзпетуни и сепуху Ваграму.
Они вызвали к себе двух самых бесстрашных воинов из числа царских телохранителей и приказали им быть готовыми сопровождать царя.
Глубокой ночью царь вышел из своего шатра. Он был закован в стальные латы. Два рослых телохранителя подвели его могучего коня.
Царь с легкостью двадцатилетнего юноши вскочил в седло.
– Мы должны пронестись, как ураган, через вражеский стан. Мы должны рассечь полки, сокрушить все на своем пути. Через четверть часа мы должны быть в долине Куры, – приказал царь. Обнажив меч, он воскликнул: «Вперед, мои храбрецы!» – и, пришпорив коня, полетел к откосу.
Телохранители помчались за ним.
Через несколько мгновений все три всадника исчезли во мраке.
На счастье, ночь была безлунная и темная. Издали никто не мог их заметить. Однако в ущелье конский топот разбудил сторожевые посты егеров, которые, сгрудившись, загородили беглецам дорогу. Но царский конь и удары грозного меча заставили их расступиться, а крики телохранителей и натиск копий рассеял их ряды. Егеры поняли, что это был Ашот Железный, и с дикими криками бросились в погоню. Царь и его спутники, доехав до мятежных отрядов, тоже принялись кричать. Те от неожиданного разноголосого крика решили, что на них напали егеры, и, смешав ряды и топча друг друга, бросились бежать к лагерю.
Царь воспользовался этой суматохой. Размахивая мечом направо и налево, сокрушая все встречное, он пронесся вместе с телохранителями через ущелье, пробился сквозь последний сторожевой отряд и, вылетев на равнину, молнией сверкнул мимо лагеря Амрама и исчез в темноте.
Только через час узнали мятежники о бегстве царя. Севордские и егерские князья были пристыжены, а Цлик-Амрам с абхазским князем Бером обезумели от ярости.
На следующее утро войска мятежников ворвались в крепость. У егеров отняли все их оружие, оставив им только лошадей, а малочисленных армянских всадников не тронули. Геворг Марзпетуни и сепух Ваграм упросили Амрама пощадить своих собратьев. Амрам, несмотря на свой гнев, исполнил просьбу князей и расстался с ними мирно.
Часть вторая
Этот чудесный древний памятник, издавна почитаемый армянским народом сначала как языческий храм, затем как святыня христианской веры, находился на скалистом склоне Гегардасара, на северо-востоке от крепости Гарни. Перед ним протекал один из притоков реки Азат, который, падая с огромной высоты, бурлил и шумел, наполняя веселым гулом ущелье и окрестности. Лава древних вулканов образовала тут каменистые холмы, громадные утесы, сплошные массивы базальта, которые, возвышаясь друг над другом, окружали Айриванк, делая его недоступным для нежеланных посетителей. Природа, собрав могучей рукой обломки титанических гор, слила воедино грозное и чудесное, дабы показать простому смертному свою непобедимую силу.
Здесь, в сплошных каменных массивах, были с давних времен высечены многочисленные пещеры, часовни и кельи. Некоторые из них служили когда-то армянским царям сокровищницами, другие – местами молитв и капищами. Именно здесь впервые водрузил знамя христианства Григорий Просветитель. Под сенью этого знамени собралось много отшельников, которые превратили Айриванк в обитель мира и покаяния. Здесь после многолетних трудов, отданных благоденствию родины, искал покоя благодетель Армении Нерсес Великий. Здесь уединился и его достойный сын Саак Великий со своими шестьюдесятью учениками, чтобы меж этих скал ковать дело просвещения своего народа.
В описываемое нами время здесь также находилась многочисленная духовная братия, которая привела Айриванк в цветущее состояние. Здесь же пребывал и армянский патриарх, католикос Иоанн. Испугавшись преследований арабского востикана, он оставил Двин и с верными служителями и патриаршими сокровищами нашел приют в укреплениях Айриванка.
Два дня тому назад патриарха известили, что востикан Нсыр, назначенный наместником после Юсуфа и проживающий в Атрпатакане, дошел уже до Нахиджевана и продвигается к Двину. Востикану было известно о поражении армянского царя, о распрях между князьями, о беспомощном положении страны. И вот он поспешил воспользоваться удобным случаем.
Католикос знал, что Нсыр поставил себе целью занять патриаршие покои и овладеть церковными имениями. Для этого Нсыр решил сначала задержать католикоса, присвоить принадлежащие патриарху сокровища, а затем, обвинив католикоса в вымышленных преступлениях, завладеть его поместьями.
Поэтому католикос, который пребывал во внутренних пещерах Айриванка, где находились высеченные в скалах часовни и общие жилища монахов, перешел со своими приближенными в верхний храм, где ранее держали скот. Здесь, укрывшись в безлюдных и темных пещерах, католикос надеялся избежать преследования Нсыра и спасти привезенные с собой сокровища, состоявшие из реликвий и унаследованных от предков драгоценностей. Католикос думал, что враг не обратит внимания на мрачные пещеры, где кормили скот и жили бесприютные нищие люди. Но доходившие вести усиливали тревогу, и приближенные посоветовали ему уехать из Айриванка и укрыться в крепости Гарни, где в это время жила царица. Католикосу этот совет пришелся по душе. Однако его придворный епископ Саак, человек осторожный и умный, был против этой поездки.
– Народ и без того порицает тебя, святейший владыка, за то, что ты покинул патриаршие покои в Двине и для спасения собственной особы укрылся в Айриванке, а если ты еще переедешь в Гарни, это вызовет возмущение не только народа, но и всего духовенства.
– Раз уж я покинул патриаршие покои, почему мне не переедать в Гарни; почему это должно возмутить духовенство? – спросил католикос.
– Для пребывания в Айриванке у тебя есть предлог: ты охраняешь знаменитую и многочисленную братию, а в Гарни живут лишь царица и знатные женщины, они не нуждаются в твоем покровительстве.
Католикос понурил голову и задумался. Возражения епископа были справедливы. Он обязан оберегать свою братию. Но страх близкой опасности лишал его воли. В его большом и сильном теле жило робкое сердце и трусливая душа. Он любил свою паству и искренне заботился о ней, но вместе с тем любил и собственную особу и не склонен был жертвовать ее интересами. Он был родным сыном своего народа и от души желал ему благоденствия. Но если для приобретения этого благоденствия нужно было жертвовать дружбой кого-нибудь из членов царского дома или могущественного князя, он начинал колебаться и в конце концов приносил в жертву интересы народа. Он творил благие дела не столько для завоевания популярности, сколько для того, чтобы не омрачить эту популярность, и не противился постигающим страну бедствиям. У него не было ни сильной воли, ни твердого характера; на него имели влияние и великий, и малый, и слабый, и сильный, и коварный клеветник, и мудрый советчик. Одно влияние уничтожалось другим, более сильным. Часто случалось и обратное, смотря по тому, кто последний пробовал над ним свою силу.
С епископом Сааком католикос очень считался. Он уважал его как добродетельного и мудрого человека. И потому, несмотря на то что слухи о бесчинствах арабов беспокоили его, он все же решил прислушаться к совету епископа и остаться в Айриванке со своей братией. Но вот прибыл диакон Геворг из Двина и сообщил грустные и неприятные известия.
– Нсыр находится в Двине; сюнийских князей Саака и Бабкена он заточил в темницу. Он лишил свободы даже сорок арабских князей, пребывающих в Двине…
Католикос побледнел. Сюнийские князья были видные владетельные особы. Как мог Нсыр их арестовать? Из арабских же князей некоторые были любимцами халифа. Это значило, что востикан получил большие полномочия.
– Где и почему он задержал сюнийских князей? – спросил католикос диакона.
– В бытность востикана в Нахмджеване, – начал диакон, – князь Бабкен явился к нему с дарами жаловаться на своего брата Саака, будто бы тот лишил его наследства, и просил Нсыра помочь ему. Востикан охотно выслушал Бабкена и пригласил к себе князя Саака. Ничего не подозревая, князь Саак гоже с дарами прибыл к нему. Востикан оставил князей у себя на несколько дней, а затем предложил сопровождать его в Двин, чтобы там закончить дело о наследстве. Князья согласились, но как только они прибыли в Двин, востикан заключил их в темницу.
– Не для того ли он это сделал, чтобы захватить владения сюнийских князей, как ты думаешь, владыка? – обратился католикос к епископу Сааку.
– Да, это так, святейший владыка. Востикан не занял бы Сюника, если б его владетели не были устранены.
– Князья Сюника пленены; это большое несчастье не только для страны, но также для царя и для меня.
– И тебе грозит опасность, святейший владыка… – начал диакон.
– Опасность? Откуда ты знаешь? – тревожно спросил католикос.
– Востикан вызвал к себе надзирателя патриарших покоев и велел ему послать сюда гонца.
– Зачем?
– Чтобы вызвать тебя в Двин.
– Что нужно от меня востикану? – спросил католикос епископа.
– Одному богу известно, – ответил епископ.
– Нсыр сказал надзирателю, что католикос должен находиться в патриарших покоях, а не укрываться в горах, – добавил диакон.
– Ему, следовательно, известно мое местопребывание?
– Да, святейший владыка.
Католикос помертвел от ужаса.
– Если я не уеду отсюда, он не сегодня-завтра пошлет за мной своих воинов, – сказал он, обращаясь к епископу.
Епископ молчал.
– Каково твое мнение, святой брат? – спросил католикос.
– Он пошлет войско и после твоего ухода.
– Да, но тогда он не сможет задержать меня.
Тогда он истребит все духовенство Айриванка, – медленно произнес епископ.
Католикос понял значение этих слов и замолчал.
– Но ведь ты, владыка, минуту тому назад сказал, что востикан не смог бы занять Сюника, если б не пленил сюнийских князей, – заговорил католикос после недолгого молчания.
– Да, святейший владыка, я сказал это.
– Значит, и патриаршие покои он займет лишь в том случае, если отстранит меня?
– Несомненно.
– Ну так, значит, оставаясь здесь, я предаю себя палачам Нсыра?
Епископ ничего не ответил.
Вскоре прибыл гонец из Двина, который от имени Нсыра предложил католикосу вернуться в столицу. Католикос не стал больше раздумывать. Он решил уехать в Гарни. Он послал диакона Геворга в крепость Гарни, чтобы известить царицу о своем приезде.
Диакон поторопился выполнить приказ его святейшества.
Это известие взволновало духовенство Айриванка. Многие стали роптать, не осмеливаясь, однако, открыто высказать свое недовольство, тем более что молчал и епископ Саак. Это означало, что у него нет надежды повлиять на патриарха. Намерение католикоса поощряли только те из его приближенных, которые заботились прежде всего о своей безопасности.
Вечером католикос со своими приближенными спустился в нижний монастырский храм для молитвы и прощания с братией. Местный игумен попросил католикоса отложить свой отъезд хотя бы на час, чтобы последний раз вкусить трапезу вместе с монахами.
Во время трапезы молодой монах по имени Мовсес читал, по обыкновению, священную книгу. К концу ужина он раскрыл Евангелие от Иоанна и громким голосом прочел следующее:
«Аз есмь пастырь добрый. Пастырь добрый душу свою полагает за овцы; а наемник, иже несть пастырь, ему же не суть овцы своя, видит волка грядуща и оставляет овцы и бегает: и волк расхитит их, и распудит овцы. А наемник бежит, яко наемник есть и не радит о овцех…»
Не успел монах дочитать последние слова, как католикос, побледнев, отбросил утиральник, встал с места и воскликнул:
– Боже меня упаси стать «наемником», о отцы Айриванка! Я собирался убежать от волка, верно, но не для того, чтобы предать вас в его руки, а для спасения святынь. Если же мне присвоено имя «наемника», то с этой минуты я оставляю эти святыни на волю судьбы и поручаю их вам. Я не уйду из этой обители!
Игумен, не ожидавший от молодого монаха такого смелого шага, был потрясен. Слова патриарха еще больше смутили его, и бедняга, подбежав к католикосу, упал перед ним на колени.
– Божественный владыка! – воскликнул он. – Этот монах известен своей скромностью и добродетелью, но искуситель, видно, совратил его. Прикажи сейчас же лишить его сана и изгнать из-под крова, который он оскорбил своею дерзостью.
– Нет, дорогой брат, – ответил католикос. – Этот монах не сказал ничего нескромного. Он повторил правдивые слова Евангелия. Он напомнил мне о моем долге, доведя до меня завет божественного и бесстрашного пастыря… Предводителей грешного Израиля бог звал на путь истины устами пророков. Может быть, он пожелал воскресить пророка и среди нас. Не будем осуждать человека, который имел смелость огласить истину.
Инок Мовсес продолжал стоять молча и недвижимо перед аналоем. Лицо его дышало миром и спокойствием. Все духовенство, поднявшись на ноги, смотрело на него, но молодого монаха это не смущало. Он знал, зачем он прочел Евангелие Иоанна, и был уверен, что выполнил свой долг. А что ожидало его в дальнейшем, ему было безразлично.
Но игумена не успокоили слова католикоса (он боялся, что католикос припишет этот случай его коварству), и он громко спросил монаха:
– Брат мой, кто вразумил тебя прочесть эти слова из Евангелия?
– Тот, кто невидимый восседает среди нас, кто руководит нашими сердцами и душами, – ответил монах спокойно.
– Несомненно, это его веление, – прибавил епископ Саак. – Если верно, что без его воли и лист на дереве не шелохнется, то говоривший на этом священном собрании также вдохновлен им. Бог хочет, чтобы его святейшество оставался со своей братией и разделял с ней печали и радости. Кто может противиться его воле?
– Я не противлюсь, – сказал католикос. – Я действительно хотел незаметно для врага уехать ночью, но благодаря этой вечере мой отъезд отменяется. Я остаюсь. Святыни, которые я хотел спасти от надругательства и расхищения, сами защитят себя. Если богу будет угоден мой отъезд, он ниспошлет для меня мрак и среди бела дня.
Сказав это, католикос удалился в свою опочивальню. А епископ Саак отправил нового гонца в Гарни сообщить начальнику крепости, чтобы католикоса не ждали.
На следующий день рано утром патриарх позвал к себе старейших из братии, чтобы посоветоваться о спасении монастырских и патриарших сокровищ. Решено было прежде всего все ценности – церковную утварь и реликвии, в особенности священные книги и древние рукописи – спрятать в далеких, темных пещерах. Затем отслужить молебен и весь остаток дня провести в бдении и молитвах, чтобы бог пощадил беззащитное духовенство и не предал его в руки врага. И действительно, у монахов не было другой защиты, как упование на бога и возможность укрыться в пещерах. Царь был занят войной с восставшими князьями, остальные же князья укрепились со своими войсками в крепостях. Монастыри и духовенство оставались беззащитными. Убегающий от врага простой люд, не пользовавшийся защитой царских войск или какого-нибудь князя, укрывался в тех же монастырях и этим еще больше затруднял положение духовенства. Приходилось думать не только о защите этих людей, но и заботиться об их прокормлении, что часто было связано с очень большими трудностями.
