Текст книги "Соль и сирень (СИ)"
Автор книги: Грета Раш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Глава XXII
– Как тебе? – с полным ртом вопросила Мика, пытаясь прожевать большой кусок белого мяса, оторванный от окорочка, при жизни принадлежавшего то ли курице-мутанту, то ли откормленному страусу.
Я аккуратно попробовала блюдо, которое выглядело так, словно кто-то просто взял красное мясо, накромсал топором, закинул в казан, добавил белой тонкой и короткой лапши, а после засыпал все сверху жгуче-острой красной приправой.
– Забористо, – задохнулась я, замахав на обожженный пряностями рот.
– Это еще что, – довольной кошкой заухмылялась Мика. – Вот попробуешь ягненка с перцовой пастой, так вообще огнем задышишь.
– Что-то мне уже не хочется столь близко знакомиться со здешней кухней, – просипела я, хватаясь за стакан с чаем.
– Ээээ, – тут же остановила меня Мика. – Не стоит, станет только хуже. Лучше на вот, заешь.
И она пихнула мне в рот кусок чего-то волокнистого, но выделяющего вязкий сок при разжевывании и по вкусу напоминающего сыр, только с более выраженным сливочным вкусом.
– Ух, ты! Вкусно! – воскликнула я, распробовав. – И язык больше не жжет. Что это?
– Это называется Чха Ло, – просветила меня Мика. – Я не знаю, из чего оно готовится и как, но это невероятная вкуснятина.
– Ты права, – согласно закивала я. – Язык можно проглотить.
Мы сидели на полянке под одним из тех деревьев, которые я присмотрела еще с утра, перед столкновением с Сатусом. Тень скрывала нас от яркого солнца, а легкий ветерок приятно обдувал кожу, ласково поглаживая и освежая. Прислонившись спинами к широкому стволу дерева и поставив между собой подносы с едой, мы с соседкой наслаждались обедом.
– Чха Ло, как и многие другие блюда, в том числе и те, которые у тебя сейчас на подносе, начали готовить с появлением демонов в школе, – начала рассказывать Мика, одновременно отправляя в рот крупную вареную картофелину. – Говорят, у них дома это традиционное блюдо, которое всегда стоит на столе. У каждого повара свой рецепт приготовления Чха Ло и в Аттере регулярно проводится конкурс, по результатам которого определяют, чей рецепт лучше. Тот, кто занимает первое место удостаивается чести целый год готовить для самого императора. А тот, кто оказывается в самом низу списка, убивает себя, втыкая себе в грудь длинный ритуальный клинок.
– Занятня традиция, – сдержанно отреагировала я, в душу тут же закрались некоторые сомнения. В результате кратковременных душевных терзаний я отложила Чха Ло в сторонку, отодвинув похожий на запеканку белый треугольник к самому краю тарелки. Мало ли, какие в этой стране еще имеются сомнительные привычки?
– На самом деле, Чха Ло – одно из самых трудных и при этом самых безобидных блюд, – проговорила Мика сквозь набитый картошкой рот. Прожевала, гулко сглотнула, запила все это дело чаем и продолжила: – Есть такие, о которых даже страшно подумать, не то что попробовать.
– Например? – рискнула я спросить, хотя в глубине души уже догадалась, что информация будет лишней для меня.
– Например, блюдо под названием Уджо Чхан, – с готовностью и каким-то странным предвкушением тут же приступила к кулинарному экскурсу соседка. – Готовится из большого, выловленного строго в определенный сезон, морского гада с щупальцами. Его едят живым, начиная с головы, тогда есть шанс, что спрут не задушит едока в процессе. Существует и другой вариант – разрезать еще живого головонога на небольшие кусочки и полить острым соусом. Еще шевелящиеся щупальца отправляют в рот, главное – тщательно прожевать, иначе щупальце может застрять в горле и перекрыть доступ кислорода. Бывали случаи смертельного исхода.
Есть мне перехотелось. Я сдержанно отложила вилку с ножом и схватилась за стакан с чаем.
– Еще есть блюдо, именуемое Чи Кха, – не замечающая ничего вокруг Мика продолжала с упоением делиться информацией. – В переводе означает «слезы». И знаешь, там действительно есть отчего плакать! Это мелко нашинкованная и протушенная в огромном количестве специй рыба. Она настолько острая, что далеко не все способны её даже попробовать. А половина из тех, кто отважилась потом в течении суток страдают от кровавой рвоты.
– Я так понимаю, жители Аттеры, в принципе, питают слабость ко всему смертельному и мучительному, да? – попыталась улыбнуться я.
– Демоны, что с них взять, – пожала плечами Мика, собирая с тарелки остатки подливки кусочком сдобной лепешки.
– Но там же не одни только демоны живут, – заметила я, прихлебывая чай. – Вроде бы…
– Нет, конечно, – согласилась Мика, – но как понимаешь, кто правит балом, тот музыку и выбирает.
– Но зачем есть еду, которая вызывает такие ужасные последствия? – недоумевала я.
– Ты про Чи Кха? – отставила соседка пустую тарелку в сторону, облизнув испачкавшиеся в соусе пальцы. – Я не знаю, может быть, им просто нравится страдать?
– Ага, то есть, страна состоит из мазохистов?
– Кто такие мазохисты? – тут же полюбопытствовала Мика.
– Любители получать удовольствие от боли, – кое-как сформулировала я, смутившись и попытавшись скрыть это за кашлем.
Но мое искусственное натужное покашливание тут же трансформировалось в настоящее, как только раздался голос, от которого у меня не то, что внутренние органы вздрогнули, а буквально все тело буквально охватило жаром, как при затяжной лихорадке.
– Боль здесь ни при чем, – лениво и насмешливо проговорил Сатус и выступил из-за дерева, – все дело в ритуале.
Его руки были небрежно сунуты в карманы, а в глазах блестела злость. Неторопливой походкой зверя, исследующего свои угодья, он прошелся и встал прямо перед нами.
Вслед за Сатусом из-за наших спин появились двое других парней из его привычной свиты. Только если про остальных из семерки Мика уже успела мне хоть что-то рассказать, то эти двое почему-то оказались за пределами её описания, хотя они и присутствовали прошлым вечером на импровизированной тренировке под нашими окнами.
Обогнув дерево с разных сторон, они остановились рядом с нами, каждым своим движением демонстрируя небрежность. Один замер с одной стороны, то есть, рядом с Микой. Другой навис надо мной.
Оба парня были высокими, но все же ниже, чем сам Сатус. Тот, что был рядом с Микаэллой имел светло-каштановые, чуть подвивающиеся у линии лба волосы, вытянутое лицо, идеально прямой нос и такой внимательный взгляд, от которого, казалась, не способна ускользнуть ни одна деталь. Движения парня отличались плавностью и мягкостью, каждое – словно часть танца, который он как будто бы невзначай разучивает. При этом, он не казался наигранным или ненастоящим, наоборот, в нем бурлила энергия – смирная, если её не провоцировать, но готовая взорваться адским пламенем, стоит лишь пойти ей наперекор.
Тот, который стоял с моей стороны, имел светлые волосы, на вид такие мягкие и гладкие, что руки тут же зачесались от желаниях их коснуться. Отработанным движением парень постоянно зачесывал их назад, открывая красивый невысокий лоб. Кожа его была фарфоровой, как у коллекционной статуэтки и такими же очаровательно-привлекательными казались его немного крупноватые губы. Выражение глаз его глаз сохраняло некую томность, что резко контрастировало с выражением детской невинности, накинутое, словно невидимая вуаль, на лицо. И все же, несмотря на все его попытки прикинуться паинькой, я видела ту извращённую, порочную, густую тьму, что кипела на дне его темно-серых глаз. Тьму, которую он тщательно контролировал днем и которую спускал с поводка ночью, стоило лишь ненужным свидетелям разойтись по своим теплым постелькам. Тьму, которая была призвана соблазнять, покорять и повелевать. А если понадобится – принуждать.
Кажется, я немного поторопилась с определением, кто в этой компании главный монстр.
– Что? – пискнула Мика и я, вздрогнув от звука ее голоса, оторвала взгляд от светловолосого и уставилась на Сатуса. И вздрогнула повторно, когда поняла, что он все то время, пока я рассматривала его друзей, наблюдал за мной.
– Чи Кха готовится один раз в год и его поедание является частью празднования Чикхук, – медленно и выразительно, четко проговаривая каждое слово, повторил Сатус. – Этот праздник устраивается по окончанию жатвы и длится семь лун. В течение этого периода все граждане страны освобождаются от своего привычного труда и уравниваются в правах. Слуги садятся за один стол с господами, все дарят друг другу подарки и веселятся, распивая традиционный алкогольный напиток – тхок. На третий день празднования устраивается жертвоприношение в главной агоре.
– Агора? – переспросила я.
– Жертвоприношение? – вновь пискнула Мика, продолжая изображать из себя мышь в процессе удушения.
Сатус благосклонно ответил сперва мне, потом подруге:
– Агора – это древнее строение, где жрецами совершаются таинства и обряды, – это мне, а после: – Жертвоприношения – часть нашей культуры. Во время празднования Чикхук закалываются два молочных теленка – первый на третью луну, второй – на шестую.
– Молочного теленка? – задохнулась я от охватившего меня ужаса. – То есть, малыша, который еще питается молоком матери?
Сатус соизволил обратить на меня взгляд своих потемневших глаз:
– А, так ты из тех, кому вечно жалко всех и вся.
Его злой смех дополнил сказанное.
Я подскочила, сжимая руки в кулаки и бесстрашно отвечая ему прямым и не менее злым взглядом:
– Да, я такая, а у тебя что, есть какие-то проблемы с этим?
В одно плавное змеиное движение, от которого меня едва не передернуло, он скользнул вперед, приблизившись ко мне вплотную и вкрадчиво выдал:
– У меня есть какие-то проблемы с тобой.
– Да? С чего бы это? Я вроде бы тебе на больную мозоль не наступала и дорогу с пустыми ведрами не переходила. Что ты со мной не поделил?
– С пустыми ведрами? – недоуменно моргнул демон, а его улыбка маньяка-психопата в стадии весеннего обострения чуть сползла с мерзко идеального лица. Такого идеального, что это даже раздражало. Хотелось потыкать в него веткой, чтобы убедиться, что он мягкий, теплый, живой.
Тай Сатус на мгновение замер, словно услышал что-то, что было недоступно всем остальным, а затем рассмеялся. Но не его привычным высмеивающим и уничижающим смехом надменного принца, а мягким, словно бархат, скользящим по коже, словно шелк и согревающим, словно пушистый плед в зимнюю стужу. Испугавшись такой перемены, я непроизвольно шагнула назад, а сердце затрепетало маленькой, пойманной в клетку птичкой. Но стоило мне попытаться отступить от него еще дальше, как спиной я наткнулась на что-то твердое и непоколебимое.
Оглянувшись, наткнулась на темно-серые глаза, в которых прыгали искорки смеха. И как бы странно это не прозвучало, зрелище было захватывающим.
– Я помогу тебе развеять твои сомнения, – прошептал Сатус, склонившись к моему уху. А после выпрямился, ухватил двумя длинными пальцами за подбородок и вынудил вновь обратить свое лицо к нему: – А до тех пор, я бы не советовал тебе разгуливать в одиночестве по школе даже днем. Мало ли, что может случиться. А ты ведь не хочешь пострадать, правда, мышка?
– Мышкой будешь называть ту несчастную, которая решится иметь с тобой хоть какие-нибудь дела, – разозлено прошипела я, отбрасывая руку демона. Сделать это оказалось легко, слишком легко. И то, как изменился в этот момент взгляд парня почему-то навел меня на мысли, что он мне просто это позволил. Если бы захотел – смог бы держать и дальше. И это зозлило еще сильнее. – Шли бы вы отсюда…
– Что? – процедил сквозь зубы демон, в то время, как на лицо его набежала тень, а скулы ужесточились и проступили резче.
– Ваше общество не приятно, – сообщила я с самой любезной улыбкой, на которую была способна. – Так что, не соблаговолите ли вы сгрести свои высокородные задницы в кучку и унести их отсюда на хрен! Попутного ветра вам под хвост и путеводной звезды над левым плечом!
Повисшая тишина вдруг показалось такой плотной, что, наверное, при желании можно было бы вычислить её физический вес.
– Да как ты смеешь?! – подался вперед Сатус, проревев не своим голосом. Этот звук больше подошел бы медведю-шатуну, у которого все запасы меда потырили. – Ты!..
– Я, – пришлось подтвердить мне, неожиданно даже для самой себя ставшей вдруг смелой и даже пытающейся шутить. – Вроде как, уже знакомы.
Цвет лица парня с персиково-розового переменился на красновато-лиловый. Неожиданный такой переход, явно нездоровый.
– Но можем познакомиться еще раз, – щедро предложила я, схватила парня за руку, сгребла широченную ладонь обеими своими и пару раз воодушевленно встряхнула. Парень при моём прикосновении как-то странно вздрогнул, подался назад, а после застыл, глядя на меня расширившимися зрачками так, как будто бы увидел в собственной постели волка из Красной шапочки – в бабушкиной ночной сорочке и элегантном чепчике, небрежно сдвинутом на одно мохнатое ухо. – Меня зовут Мирослава. Для друзей – Мира. Для тебя – Мирослава Евгеньевна. Лучше всего на «вы» и шепотом.
Повторно представляться в ответ Сатус не торопился. Вместо этого он рассматривал мое лицо так, словно пытался запомнить каждую клеточку.
Стало неуютно.
– Ну, а про тебя я уже все знаю, – продолжала я фонтанировать задором и напускной приветливостью. – Ты у нас главная рок-н-рольная звезда! Секс-символ местечкового розлива! Царь полей и сушеной кукурузы! Ум, честь и подлость вашего времени!
Что несла – сама плохо понимала. Язык болтал, отключившись от мозга, смущенного пристальным вниманием Сатуса. А еще тем, что его лицо перестало имитировать свеклу и теперь стало напоминать сушеную редьку, сморившись и посерев.
– Ты бы следила за своим языком, – наконец, отмер Сатус, проговорив мне это в лицо, в то время, как глаза его превратились в две черных озерца, похожих на растопленный, заливший не только радужку, но и белки глаз оникс. – А то может так случится, что он окажется где-нибудь в другом месте.
– Где бы ни оказался, главное, чтобы подальше от тебя, – зло выплюнула я. – Потому что меня воротит от таких, как ты!
– Как я? – словно пораженный громом переспросил Сатус, переводя взгляд с моих глаз на губы и обратно. – И какой же я?
– Надменный, самодовольный, самовлюбленный гусь, который ходит по школе с воображаемой короной на голове, глядя на окружающих, как на грязь.
Сатус вдруг спокойно склонил голову к плечу и произнес:
– У меня нет воображаемой короны, – а после добавил с быстро промелькнувшей улыбкой на губах: – У меня есть настоящая корона.
– Да плевать! – вспылила я и вновь попыталась вырваться, но пальцы сероглазого неожиданно легки на мои плечи, удерживая на месте, сжимая, доставляя боль и подстегивая панику. Стало очень страшно, что-то темное поднялось со дна души, затапливая сознание и вызывая странное чувство – смесь жгучей ненависти, жалости к себе, отчаяния и желания спрятаться. – Ты для меня – всего лишь вода под мостом! Грязная, вонючая, злая вода!
Глава XXIII
Удар в шею я не ожидала.
Как не ожидала и того, что за ним последовало. Ослепляющая вспышка в мозгу, а после… крики.
И плач.
Кричали двое. Мужчина и женщина.
А плакал ребенок. Громко, жалобно, навзрыд.
От этого плача разрывалось сердце, но эти двое не реагировали.
Они ссорились.
Женщина быстро, какими-то странными рывками двигалась по залитой ярким белым светом комнате, хватая какие-то вещи и закидывая их в раскрытый и валяющийся на полу чемодан.
Мужчина сперва наблюдал за всем этим, стоя в проеме двери, а после подошел, схватил за руку, что-то сказал. Женщина попыталась вырваться, но стоило ей дернуться, как мужчина замахнулся и отвесил звонкую пощечину. Видно было, что он сделал ей больно. И еще более очевидным было то, что именно к этому он и стремился.
Он не контролировал удар, не сдерживал силу. Он хотел сделать больно, и сделал.
Женщина пошатнулась и начала заваливаться на спину. Наверное, она бы рухнула поверх так и не заполненного дорожного чемодана, если бы мужчина не подхватил её и не швырнул на кровать. Падая, она ударилась головой о деревянную спинку. Тут же брызнула кровь. Липкими, красными пятнами она усеяла белое покрывало, создавая жуткий рисунок, символ боли и зла.
И на меня.
Я ощутила кровь на своей коже – на щеках, лбу и губах. Еще один громкий женский полустон-полувскрик и тонкая рука с длинными изящными пальцами, на одном из которых блеснул перстень с крупным ярко-желтым камнем, словно в него заключили пойманное в ловушку солнце, потянулась ко мне, а сразу за этим шепот: «Не плачь, моя девочка, мама рядом. Все хорошо».
Я распахнула глаза, очнувшись, словно от толчка. Ощущения были не самыми лучшими – болела голова, в горле першило, а грудь сковывал кашель. Но мне тут же стало легче, едва я разглядела Сократа, сидящего у изголовья постели, лежащей на которой я себя с удивлением обнаружила.
– Очухалась? – повел он на меня своим единственным глазом. – Слава ежикам! Я уж думал, еще один рассвет тут встретим.
– И я рада тебя вид…, – договорить мне не дал кашель, окончившийся надсадным хрипом.
– Ты зачем к Сатусу полезла? – сурово зыркнул на меня Сократ, без какой-либо жалости наблюдая за жалкими попытками вздохнуть в перерывах между судорожными сотрясаниями всем телом.
– Никуда я не лезла, – наконец, смогла возмущенно выдохнуть я, хватаясь за горло. – Он первым начал меня изводить! Я всего лишь ответила!
– А не надо было отвечать! – с нажимом выдал кот. – Надо было просто игнорировать!
– Тебе легко говорить, – с обидой протянула я, пытаясь сесть на кровати. Но от каждого движения пульсирующая боль в висках лишь нарастала, а потому я в изнеможении откинулась обратно на подушку, сумев лишь чуть-чуть её приподнять. – Это же не на тебя он жуть наводит, глядя так, словно присматривается, как бы поудобнее кишки выдрать.
– Да не будет он тебе ничего выдирать, – закатил свой глаз Сократ. – Для него это слишком мелочно – драться с девчонкой.
Я хрипло рассмеялась, но тут же схватилась за голову и застонала.
– Мелочно? Ну, да! А как же я тогда здесь оказалась? Кстати, здесь – это где?
Все еще прижимая ладонь к виску, я приподняла голову и осмотрелась. Мы с котом находились внутри большого помещения с высокими потолками, деревянным полом и выстроенными в два ряда кроватями, у каждой из которых расположилось по тумбочке. Цепочкой приглушенно-желтых пятен тянулась по стене напротив череда зажжённых светильников, создающих приятную приглушенную атмосферу, крайне способствующую мирному сну.
Сократ удрученно вздохнул и просветил меня:
– Местный лазарет.
– А как я здесь оказалась?
– Сатус принес. Сам-то я этого не видел, но сразу почувствовал, что с тобой что-то случилось. Бросился искать и наткнулся на Мелинду, которая и сообщила, что моя новоиспеченная подопечная загремела к лекарям. Я в лазарет, а тут ты, лежишь в глубокой бессознанке на одной койке, а хмурый и злой демон сидит на другой. Потом пришла мадам Рихт, осмотрела твою тушку и поставила диагноз «истерический припадок».
Это меня возмутило.
– Что? Не было у меня никакого припадка! Сатус меня ударил!
Глаз Сократа округлился.
– Серьезно?
– Нет, блин, я сейчас как раз в том состоянии, когда охота шутки пошутить, – огрызнулась я.
Сократ помолчал, поводил усами, пару раз дернул хвостом, а после заявил:
– В любом случае, он принес тебя в лазарет на руках и оставался рядом до тех пор, пока тебе не стало легче.
– В смысле, легче? – напряглась я.
– Тебя лихорадило, Мира, – несвойственным ему серьезным тоном промолвил усатый. – Температура твоего тела поднялась так высоко, что к коже невозможно было прикоснуться. Настойка из трав, которую влила тебе в рот мадам Рихт не помогла, и, как ты, понимаешь, в этом мире не так много людей, вернее, их практически нет, а потому навыки их лечения, как и понимания, что делать в подобных ситуациях отсутствуют. Пришлось вызывать мистера Грэхэма, декана факультета целительства. Но даже ему потребовалось время, чтобы снизить жар посредством рукоположения. Тебе невероятно повезло, что он оказался здесь, умение лечить руками – очень редкий дар.
– Сколько я тут пробыла?
– Миновало два восхода солнца, – спокойно ответил Сократ и мотнул головой в сторону плотного полотна ткани, которое от пола и до потолка затягивало всю стену, головой к которой я лежала на кровати. – Ты успела прийти в себя незадолго до наступления третьего.
– Что? – подскочила я, но тут же, подкошенная головной болью, рухнула обратно. – Не может быть…
– Хватит стенать! – разозлился вдруг Сократ. – И постарайся в будущем избегать конфликтов с демонами. Так оно, знаешь, для здоровья безопаснее. Особенно для твоего. Ты такая слабая, что удивительно, как вообще выжила!
– Уже, – вяло ответила я, мысленно поражаясь тому, что меня отчитывает кот.
Какой непростой стала моя жизнь…
– Что – уже? – в словах Сократа отчетливо зазвенело недовольство.
– Уже пыталась избегать Сатуса и компанию, – вздохнула я, печально прикрыв глаза. – Но почему-то упорно продолжаю на него натыкаться едва ли не на каждом шагу.
– Ты проучилась меньше дня и уже успела нажить себе неприятности…
– Радует то, что я наживала себе неприятности не одна, а в компании, – попыталась пошутить я и тут же замерла на вздохе, вспомнив что: – Микаэлла! Она осталась с демонами!
Скинув одеяло, я на автоматизме попыталась нашарить голыми ступнями тапочки, как всегда делала дома, потом вспомнила, что я уже не дома, плюнула и просто спрыгнула на пол. Растерянно оглядела свой наряд, который больше напоминал сшитое под руками полотнище с прорезью для головы.
– Странное платье, – взявшись за ткань двумя пальцами, скривилась я.
– Это не платье, это больничная сорочка, – поправил меня кот, который медленно, но верно начал превращаться в зануду.
Но я уже не слушала, что он там бормочет, рванув на выход в том виде, в котором была.
– Куда, полоумная?! – рявкнул пушистый за моей спиной, но желаемого эффекта не достиг. Я не остановилась, потому что мне нужно было убедиться, что с Микой все хорошо.
Выбежав из палаты, в которой очнулась, я оказалась в небольшом вестибюле, пустынном в это позднее время. Двери оказались незапертыми, створка легко поддалась от толчка рукой. И я тихонько выскользнула, сбежала по ступенькам каменного крыльца, оглядываясь по сторонам и в свете, который распространяли разбросанные по школьной территории статуи с кистями светящихся шаров, попыталась сориентироваться.
Лазаретом оказалось одноэтажное строение, стоявшее чуть в стороне от главного здания, добраться до которого возможно было наискосок. И этот путь был самым коротким, однако шагать следовало прямо по сырой, от ночной росы, траве босыми ногами, что я и сделала.
Правда вскоре пожалела, потому что быстро начала замерзать. Земля была ледяной, чувствительность стоп начала пропадать практически сразу же, из-за чего моя походка из проворно пошатывающейся стремительно превратилась в споро ковыляющую. А еще по территории гулял пронизывающий ветер, проникая под сорочку, вызывая непроизвольные содрогания и перестук зубами, под бодрое звучание которых я и добралась до Академии.
И только у главного входа вспомнила про комендантский час. Вроде бы, Мика упоминала что-то о нем. А это значило, что парадные двери должны быть закрыты в такое позднее время.
Преодолевая нарастающее внутреннее сопротивление, я взялась за латунную ручку и потянула на себя правую часть двустворчатой, напоминающей заостренную сверху подкову, двери из легкой древесины, оббитой железными листами с добавлением резьбы и орнамента, которые делали створки похожими на произведение искусства. На входом змеилась надпись, которую я заметила почему-то только в этот момент, но прочесть не смогла. Да и не особого-то хотела, потому что отсутствовало как время, так и желание разбирать иномирные загогулины. Все мое внимание забрал скрип с которым дверь неожиданно распахнулась прямо перед моим носом, стоило только прикоснуться.
Стараясь двигаться тише мышки, я прокралась в атриум, но не успела дойти до середины, как передо мной прямо из воздуха в окружении голубоватого свечения и переливающихся искр материализовалась… сова, размером с крупную собаку. Она висела в воздухе на расстоянии метра, по высоте доставая мне до груди и глядя на меня большими умными глазами. Чуть склонив голову, птица переступила в воздухе забавными мохнатыми лапками, словно стояла на невидимом мне постаменте, а после медленно повернулась, взмахнула крылом… и создала дверной проем прямо в воздухе. Такой же голубой и искрящийся, как она сама.
«Академия разумная, самостоятельно мыслящая…».
– Ты…, – растерялась я, приходя в недоумение просто от того, что беседую с голубой, застывшей в пространстве, волшебной совой. – Ты хочешь, чтобы я пошла туда?
Я указала пальцем на проем, который мерцал, словно ожидая чего-то и явно поторапливая.
Сова мигнула и склонила голову на другу сторону. Птица ждала моих действий, моего решения, воспользуюсь я её предложением, а это явно было предложение, или нет.
– Ты… ты школа, да? Или дух школы… Ты хочешь мне что-то показать?
Сова моргнула, но ничего не ответила.
Я потрясла руками, пытаясь отогнать страх и думая, как же поступить. Я должна была попасть в комнату и поговорить с Микой. Но игнорировать сову казалось неправильным. Было стойкое ощущение, что она появилась не просто так и наша встреча – не рядовое явление, которое можно было проигнорировать.
– Ладно, только быстро, – наконец, решилась я. – А потом мне нужно попасть в свою комнату.
Я подошла к проему и почувствовала, как от него сквозит, словно там, куда он, вел было распахнуто окно. Повеяло запахом бодрящего утреннего тумана, с еловым привкусом охладившегося за ночь леса, замешанного на чистоте зарождающегося дня. Вдохнув, я приподняла ногу и шагнула в неизвестность, в то же мгновение сова широко распахнула крылья, взмахнула и взметнулась вверх, растворяясь на фоне круглых витражных окон. Кажется, сова решила, что свою миссию выполнила.
Я сделала следующий шаг и вышагнула на покрытый неровными каменными плитами пол, погрузившись в полумрак чьей-то гостиной.
Она была большой, круглой и уставленной старинной мягкой мебелью. По центру лежал ковер, узкие высокие стрельчатые окна были оборудованы ставнями, а в правом дальнем углу разгонял чернильную темноту ночи зажженный в камине огонь.
Сразу же после камина я заметила несколько силуэтов – один повыше, другой значительно ниже, которые возились у стены рядом. В первый момент мне показалось, что это влюбленная парочка предается объятиям, наслаждаясь минутой уединения друг с другом, но тут один из них низко и чуть хрипловато заговорил, лениво растягивая гласные:
– Ты меня огорчаешь, Илай. Думал, я не узнаю? Сколько раз я тебе повторял, – послышался звук удара и глухой стон сквозь крепко сцепленные зубы человека, который не хотел демонстрировать степень своей боли, – не пытайся меня обмануть.
Еще один удар и короткий вскрик, оборвавшийся едва начавшись.
– Ты держишь меня за идиота?
– Тай, я не…, – начал со всхлипом другой голос, выше и тоньше, но его незадачливое оправдание оборвал третий удар.
Фигура пониже, согнулась почти вдвое, скорчившись от боли, а вторая, что была повыше, небрежно склонилась над своим противником.
– Мне никак не удается научить тебя учтивости и предусмотрительности, – продолжил спокойно вещать Сатус, а в том, что это был именно он сомнений не возникало, а после стал сыпать ударами, по одному на каждое слово. – Не. Смей. Мне. Перечить.
Последний удар оказался настолько мощным, что сбил второго парня с ног, и тот медленно сполз по стеночке вниз, кулем осев на полу. К этому моменту мои глаза уже успели привыкнуть к темноте, и я могла насладиться процессом унижения несчастного ученика со стороны демона во всех подробностях.
– Илай, Илай, – поцокал языком принц, по-прежнему не замечая моего присутствия. Ленивым движением подтянув брюки, Сатус присел рядом с поверженным оппонентом. – Вот ничему тебя жизнь не учит. У нас ведь уже был подобный разговор. Я что, недостаточно четко все растолковал в первый раз?
Вцепившись одной рукой в воротник одежды второго парня, Тай Сатус встряхнул его и одним сильным рывком поднял на ноги. Короткий смешок я не просто услышала, а скорее прочувствовала кожей, потому что не ощутить такую концентрацию собственного превосходства было невозможно. Сатус замахнулся для нового удара и тут произошло нечто невероятное.
Его оппонент вдруг содрогнулся всем телом, выпрямился и с диким воплем, на который способен лишь окончательно отчаявшийся человек, оттолкнул демона двумя руками в грудь:
– Хватит! Не трогай меня!
И в Сатуса полетел черный сгусток, сорвавшийся с ладоней избитого парня.
Демон по инерции отступил назад, а после легко взмахнул рукой, отмахиваясь от чужой магии, как от назойливой мухи. И тут же приступил к созданию своего собственного заклятия и это было похоже на то, что я видела тогда, в переулке, в ночь гибели Милены. Подняв собственные ладони вверх, он начал стремительно выводить пальцами в воздухе какие-то символы, каждый из который возгорался пламенем, словно наливаясь силой, жизнью, яростью. Демон действовал четко и быстро, и неумолимость приближения чего-то страшного заставила волосы на моем затылке зашевелиться. Словно подводящая итог, продольная черта с тихим свистом прорезала воздух и символы огненной стрелой полетели в противника демона.
Не сдержавшись, я в испуге вскрикнула, тут же зажав самой себе рот обеими ладонями.
Сатус молниеносно отреагировал на звук, развернувшись и тут же узнав меня, ставшую свидетелем его мерзких делишек. В темных глазах загорелось что-то недоброе, очень недоброе.
Сердце ухнуло и провалилось куда-то вниз, оставив напоследок после себя огромную зияющую дыру в груди. Я вздрогнула, а потом еще раз, когда созданные Сатусом символы влетели в стену и рассыпались недовольно шипящими, подобно раскаленному металлу, опущенному в воду, осколками, оставив после себя черный выжженный след на стене и устрашающий рисунок из трещин. Несчастный, для которого предназначалась эта убийственная магия, сберег свою голову, успев отклониться в сторону. Но что-то мне подсказывало, что в его спасении была виновата я. Сатус отвлекся на меня, и траектория полета заклятья искривилась.
– Тебе что, жизнь осточертела? – выдохнул Сатус тихо, но от этого стало еще страшнее. – И ты решила покончить с ней таким радикальным способом? Ты как оказалась в нашем общежитии?
Я отняла руки от лица.
– Вашем… общежитии? – переспросила я, едва двигая онемевшими от страха губами.
– Проваливай, – приказал демон застывшему за его спиной парню. – И только попробуй кому-нибудь рассказать о случившемся. Вырву печень и заставлю съесть.
