Текст книги "Человек внутри"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Ваше начальство считает вас толковым офицером, мистер Хиллард?

Мистер Хиллард побагровел и умоляюще посмотрел на судью.

– Этот вопрос относится к делу? – спросил судья.

– Да, мой лорд, – быстро ответил мистер Брэддок.

Сэр Эдвард Паркин был явно недоволен:

– У свидетеля нельзя спрашивать, что думает его начальство, мистер Брэддок.

Мистер Брэддок пристально посмотрел на судью, сглотнул и вновь повернулся к свидетелю.

– Вы служите на таможне в Шорхэме уже более четырех лет?

– Да.

– Вы получали когда-нибудь жалобы из центра, что не выполняете как следует свой долг по предотвращению контрабанды?

– Мистер Брэддок, – вновь прервал судья, не сводя глаз с молодых женщин на галерее, – этот вопрос к делу не относится.

– Мой лорд, – вспыхнул мистер Брэддок, – я прекрасно знаю, что относится к делу, а что нет. Если вы хотите помешать защите…

– Подобным образом к суду не обращаются. Вы должны научиться сдерживать свой темперамент, мистер Брэддок. Я готов предоставить защите любые полномочия. Итак, мистер Хиллард?

– Я получал жалобы, мой лорд.

– Он получал жалобы, мистер Брэддок. Вот ответ. Будете продолжать?

– Вы получали жалобу в прошлом месяце?

– Да.

– Вы говорили в присутствии нескольких подчиненных, что если что-нибудь не предпринять сейчас же, то вас всех уволят со службы?

– Нет.

– Теперь, мистер Хиллард, подумайте хорошенько и вспомните, что вы находитесь под присягой.

– Я не помню, чтобы говорил такое.

– Да или нет, мистер Хиллард?

Сэр Эдвард Паркин нетерпеливо махнул белой рукой. Внимание зрительской галереи было слишком приковано к адвокату.

– Свидетель уже ответил вам, мистер Брэддок. Он не помнит.

Мистер Брэддок фыркнул и пожал плечами, многозначительно посмотрев на присяжных.

– Теперь, мистер Хиллард, слушайте внимательно. Я высказываю предположение, что, если вы не хотели лишиться места, вам было необходимо срочно сделать – назовем его так – «удачный ход».

– Я вас не понимаю.

– Я предполагаю, мистер Хиллард, что весь ваш рассказ и то, что расскажут ваши люди, – абсолютный вымысел.

– Вы лжете.

– Эти люди известны как контрабандисты. Я предполагаю, что вы арестовали их не на берегу, а дома?

– И снова лжете.

– Не смейтесь надо мной, мистер Хиллард. Это для вас серьезный вопрос. У присяжных есть только ваши слова и слова ваших людей против слов этих заключенных на скамье подсудимых.

– Защитник подсудимого не может обращаться к присяжным, – прервал сэр Эдвард Паркин. – Ограничьтесь перекрестным допросом свидетеля, мистер Брэддок.

– Можно я скажу, мой лорд? – спросил мистер Хиллард. – Есть не только наши слова. Есть труп.

– Я дойду до трупа в свое время, – ответил мистер Брэддок. – За последние три года это первые успешные аресты, которые вы провели?

– Да.

– Не кажется ли вам любопытным, что после трехлетнего бездействия вы вдруг смогли оказаться именно в той части побережья, где высаживались эти люди?

– У меня была информация.

– Информация – неопределенное слово. Вы имеете в виду ваше воображение? – Мистер Брэддок свирепо оскалился на присяжных, и они нервно захихикали в ответ.

– Нет. Я получил анонимное письмо.

– Вы пытались установить личность написавшего?

– Нет.

– Это письмо будет предъявлено в суде?

– Вы просите, чтобы его зачитали, мистер Брэддок? – спросил судья.

– Нет, мой лорд.

– Ну тогда вам должно быть так же хорошо известно, как и мне, что оно не может быть предъявлено. Это не доказательство.

– Итак, ваш источник информации – анонимное письмо?

– Да.

Мистер Брэддок рассмеялся. Звук был похож на лязганье железных ворот. Резким взмахом руки он, казалось, с недоверием отмел всю эту историю.

– У меня нет больше вопросов к свидетелю, мой лорд, – сказал он и сел.

– У вас есть еще вопросы, сэр Генри?

Сэр Генри Мерриман с легкой улыбкой покачал головой. Мистер Брэддок вел себя так, как он и предвидел.

Следующим свидетелем был пожилой таможенник, с которым у Эндрю была стычка. Он повторил то же, что рассказал его начальник. Мистер Брэддок встал для перекрестного допроса. Он заговорил вкрадчиво и дружелюбно, что, казалось, подходит ему гораздо меньше, чем его предыдущая грубая манера вести допрос.

– Вы боялись увольнения в прошлом году?

– Мы все боялись этого.

– Спасибо. Вы хорошо знали убитого Рекселла?

– Так, средне.

– Вам известно о какой-нибудь ссоре, которая была у него в прошлом году?

– Навалом.

На галерее рассмеялись, и служителю пришлось несколько раз призывать соблюдать тишину. Мистер Фарн быстро говорил что-то на ухо сэру Мерриману.

– Он был задирой?

– Средне.

– Вы знакомы лично с кем-нибудь из подсудимых?

– Со всеми.

– А Рекселл?

– А то.

– Спасибо, все.

Сэр Генри кивнул мистеру Фарну, и мистер Фарн встал.

– Вам известно о какой-нибудь ссоре между Рекселлом и кем-нибудь из заключенных?

– Не, мы кой-как ладим со всеми.

Мистер Фарн сел.

Один за другим были вызваны все таможенники, чтобы подтвердить справедливость слов мистера Хилларда.

Мистер Брэддок позволил им одному за другим входить и без задержки выходить из свидетельской ложи, пока очередь не дошла до последнего свидетеля. Тогда он снова поднялся, победно улыбаясь сэру Генри Мерриману. Сэр Генри улыбнулся в ответ, так как держал при себе козырную карту, о которой мистер Брэддок не знал.

– Знаете ли вы, – спросил мистер Брэддок, – о какой-либо ссоре между Рекселлом и одним из заключенных?

– Да, вот с этим запуганным в первом ряду. – И свидетель, высохший и похожий на крысу, поднял палец и указал на мальчика Тимса.

– Вы можете рассказать нам об этом?

– Ну, он встретил мальчика на улице и давай его дразнить, а мальчик подошел и залепил ему пощечину.

– А что сделал Рекселл?

– Ничего. Это же сумасшедший.

– Спасибо.

Мистер Брэддок сел. Сэр Генри повернулся к мистеру Фарну и тихо проговорил:

– Свиньи. Они собираются бросить подозрения на полоумного. Будем задавать вопросы?

– Не стоит, – сказал мистер Фарн. – Наш следующий свидетель вдребезги разобьет все их вранье.

– Эндрю.

Имя, его собственное имя обрушилось на него там, где он стоял, у окна. Он повернулся и встретил офицера, который позвал его, как встретил бы врага, сжав кулаки.

– Пошел, стукач, – донеслось до него со скамьи.

Он хотел остаться и объяснить, сказать им, что он будет в большей опасности, чем те, кто на скамье подсудимых. «Предавая их открыто, я становлюсь выше их». Но, наклонив голову так, чтобы не видеть их презрительных лиц, он пересек комнату и прошел по длинному коридору в суд. По дороге он дотронулся до щеки, которая болела в том месте, куда пришелся удар. Он позволил втолкнуть себя в свидетельскую ложу и, все еще не поднимая глаз, пробормотал знакомые слова: «…правду, ничего, кроме правды…» Он боялся гнева и изумления на лицах заключенных. Он слишком хорошо знал, как будет выглядеть каждый из них, как Друс потрогает нижнюю губу, как Хейк подергает себя за бороду. Он знал, как будто слышал, слова, которые они прошепчут друг другу. «Или я не жил с ними, не ел с ними, не спал с ними в течение трех лет», – думал он. Он боялся взглянуть на галерею. Там окажутся молодые желанные женщины, которые будут с презрением смотреть на него. «Доносчик, предатель, Иуда». Нет даже воровской чести… И к тому же он боялся, чертовски боялся. А что, если он поднимет глаза и увидит Карлиона, чье обезьянье лицо он видел идеально преображенным, чье лицо за три года нищеты он стал чуть ли не боготворить, а теперь возненавидел. Это вполне могло случиться. Это было своего рода донкихотство, романтика, глупость – то, что Карлион любил рискнуть, добровольно сунуть свою шею в петлю для спасения товарищей.

– Вы Эндрю Фрэнсис?

Это было сказано сэром Генри Мерриманом, но вопрос хлестнул свидетеля как обвинение, как еще одна пощечина. Кровь прилила к щеке. Элизабет говорила: «Иди в Льюис, иди в суд, дай свои показания, и ты докажешь, что у тебя больше мужества, чем у них».

«Ты здесь, чтобы ублажить свое тело», – прошептал внутренний критик, но, взмахнув рукой так, чтобы все видели, Эндрю отверг и этот мотив, и это вознаграждение.

– Нет, – прошептал он, шевеля губами, – ради Элизабет.

Звук ее имени придал ему мужества, как будто вдали протрубил бледный храбрый дух. Эндрю поднял глаза.

– Да, – ответил он.

Воображение укрепило его. И когда он увидел знакомые жесты, они не подействовали на него.

Но он был не готов к непредвиденному. Узнав его, Тимс наклонился вперед и с облегчением улыбнулся. Его улыбка совершенно ясно говорила: «Теперь все в порядке. Это – друг».

Эндрю поспешно отвел глаза и посмотрел на галерею.

– Где вы были в ночь на 10 февраля?

– На борту «Счастливого случая».

– Что вы там делали?

Слава Богу, Карлиона не было.

– Я занимался контрабандой. Мы должны были доставить груз той ночью.

Мистер Фарн победно улыбнулся через стол мистеру Брэддоку, мистер Брэддок в ответ нахмурился. Его багровое лицо приобрело неприятный синий оттенок. Он поднялся и торопливо заговорил с одним из подсудимых.

– Сколько лет вы занимались этим делом?

– Три года.

– Видите ли вы кого-нибудь из ваших товарищей в суде?

Все еще не глядя на галерею, боясь увидеть знакомое лицо, Эндрю кивнул:

– Да.

– Вы можете указать их присяжным?

Из смутного калейдоскопа незнакомых лиц, старых и молодых, толстых и худых, свежих и поблекших, выплыло прямо на него мужское лицо – тонкое, мертвенно-бледное, хитрое, со срезанным подбородком и косящими глазами. Глаза избегали его взгляда, но как-то испуганно и зачарованно возвращались.

– Вы можете указать их присяжным? – с нетерпением повторил сэр Генри Мерриман.

Лицо понимало, что его увидели и узнали. Язык облизнул губы. Глаза больше не избегали Эндрю, а впились в его лицо со страхом и мольбой. Эндрю знал, что ему надо только поднять палец и указать на галерею, и еще один враг будет обезврежен. Останутся только Карлион и этот неуклюжий великан Джо. Лицо тоже это знало. Эндрю начал поднимать руку. Это был самый безопасный путь. Если он отпустит кокни Гарри, Карлион будет знать совершенно точно, кто их предал.

– Здесь, – сказал он и указал на скамью.

«Дурак, дурак, сентиментальный дурак», – корил он себя в глубине души, а его душе, как это ни удивительно и сверхъестественно, было все равно. Она была светла и пьяна победой над его трусливым телом. Она с гордостью несла, как знамя, имя девушки. Это будет стоить тебе жизни, сказал он себе, но труба вдалеке и это знамя в душе придавали ему мужества. «Я выиграю, – сказал он, – и она похвалит меня. Это первая в моей жизни безрассудная глупость». Он больше не смотрел на галерею и поэтому не видел тучной старухи с легкомысленными прядями желтых волос, которая прокладывала себе дорогу к двери, и, когда двумя минутами позже мистер Брэддок с клочком белой бумаги в руке вышел из зала суда, он отвечал на вопрос сэра Генри Мерримана:

– А что вы там делали?

– Помогал грузить в лодку бочонки бренди. Затем я вошел с ними в лодку и греб к берегу. Они начали выгружать груз, и, пока они это делали, я улизнул. Луны не было. Было темно, и они не видели, что я ушел. Я удрал в дюны и спрятался.

– Почему вы улизнули?

– Я не хотел быть там, когда появятся таможенники.

– Каким образом вы узнали, что таможенники появятся?

– Двумя днями раньше я послал анонимное письмо начальнику таможни в Шорхэме, указав время, когда мы намеревались привезти груз, и точное место высадки.

– Вы ушли и спрятались среди дюн. Что случилось потом?

– Неожиданно раздались крики и шум убегающих людей. Затем выстрелы. Я дождался, пока все стихло, и потом уполз.

– Теперь будьте внимательны в своих ответах. Можете ли вы сказать присяжным, кто был с вами перед высадкой?

– Да. – Он без колебания назвал людей на скамье подсудимых.

– Был ли еще кто-нибудь?

– Да, Карлион, руководитель, потом человек, которого мы звали кокни Гарри, и Джо Соллер.

– Вы знаете, где эти люди сейчас?

Вновь его глаза встретились с глазами на галерее. Вновь глаза его врага были полны страхом и мольбой. Эндрю улыбнулся. Он был теперь уверен в себе.

– Нет, – сказал он.

– Сколько выстрелов вы слышали, пока прятались?

– Я не знаю. Стреляли одновременно, и все смешалось.

– Но стрелял не один человек?

– Да. Несколько.

– Высказалось предположение, что у одного из ваших товарищей была личная ссора с Рекселлом. Вы знаете что-нибудь об этом?

– Нет.

– Спасибо. Достаточно.

Как только сэр Генри Мерриман сел, в суд вернулся мистер Брэддок.

Он улыбнулся довольно злобно сэру Генри и начал перекрестный допрос.

– Сколько лет вы связаны с командой «Счастливого случая»?

– Три года.

– Ваши отношения были дружескими?

– В своем роде.

– Что значит в своем роде?

Эндрю прищурился и ответил не адвокату, а подсудимым.

– Меня терпели, – сказал он, – относились с презрением. Никогда не спрашивали моего мнения.

– Почему вы тогда не ушли от них?

– Мистер Брэддок, это относится к делу? – с ноткой раздражения спросил сэр Эдвард Паркин.

– Мой лорд, с моей точки зрения, чрезвычайно. Если ваша светлость настаивает…

– Очень хорошо, тогда продолжайте.

– Почему вы от них не ушли? – свирепо повторил мистер Брэддок.

Эндрю отвел взгляд от знакомых лиц на скамье и посмотрел в красное холерическое лицо адвоката. Его забавляло, что человек с таким лицом должен задавать ему вопросы о таких туманных вещах, как мотивы. Факты, твердые и прочные, как щепки дерева, – вот единственное, что он в состоянии оценить.

– У меня не было денег, мне некуда было идти, – сказал он.

– Приходило ли вам на ум, что можно честно зарабатывать на жизнь?

– Нет.

– Были ли у вас какие-либо иные мотивы оставаться на «Счастливом случае» в течение трех лет?

– Да, дружба с Карлионом.

– Как вы там оказались?

– Из-за дружбы с Карлионом.

– С человеком, которого вы предали?

Эндрю покраснел и потрогал щеку кончиками пальцев:

– Да.

– Что вас побудило написать донос в таможню?

– Вы действительно хотите это знать? – спросил Эндрю. – Или это напрасная трата вашего времени и времени суда?

– Не надо речей, – проговорил сэр Эдвард Паркин высоким надменным голосом. – Отвечайте на заданный вопрос.

– Это случилось потому, что у меня был отец, которого я ненавидел и которого мне всегда приводили в пример. Это сводило меня с ума. А я – трус. Вы все это знаете.

Эндрю схватился за край перегородки и наклонился вперед, в его голосе послышался гнев, лицо покраснело от стыда.

– Я боялся боли и ненавидел море, шум и опасность, и, если бы я хоть что-то не сделал, это продолжалось бы всегда, и я хотел доказать этим людям, что со мной надо считаться, что я могу расстроить их планы.

– И повесить их.

– Я никогда не думал об этом. Клянусь. Как я мог предположить, что начнется стычка?

– А как же ваш друг, Карлион? Вы ничего не сделали, чтобы предупредить его?

– Надо было выбирать: он или я.

Бородатый мужчина, которого звали Хейк, во втором ряду заключенных вскочил на ноги и потряс кулаком в сторону Эндрю.

– Вот и теперь: он или ты! – закричал он. – Карлион тебя за это достанет.

Тюремщик толкнул его вниз.

В суде становилось невыносимо душно. Судья и дамы на галерее обмахивались надушенными платками. Лоб Эндрю был горячим и липким от пота. Он вытирал его ладонью. Ему казалось, что он уже несколько часов стоит незащищенным под пристальными взглядами в суде. Его губы пересохли, и ему очень хотелось пить.

«Дай мне силы пройти через это», – в душе молил он – не Бога, а образ, который носил в своем сердце и за которым пытался укрыться от глаз, смотревших на него.

– Где ваш отец? – спросил мистер Брэддок.

– В аду, я надеюсь, – ответил Эндрю, и с галереи донесся взрыв смеха, который был подобен прохладному весеннему ветру в тропическую ночь. В суде не разрешалось никаких освежающих прохладных ветров. Смех был пресечен криками служителей.

– Вы хотите сказать, что он умер?

– Да.

– И из-за ненависти к умершему вы предали своих товарищей, с которыми жили в течение трех лет?

– Да.

– Вы надеетесь, что присяжные поймут это?

– Нет. – Голос Эндрю дрогнул от усталости. Ему вдруг захотелось объяснить этому краснолицему адвокату, который так надоел ему вопросами, что он не спал всю ночь. – Я не надеюсь, что кто-нибудь поймет, – сказал он и мысленно добавил: «Кроме Элизабет… и Карлиона».

– Вы надеетесь, что присяжные поверят этому?

– Но это правда.

Красное лицо вновь приблизилось к нему с настойчивостью насекомого.

– А я предполагаю, что весь ваш рассказ неправда.

Эндрю покачал головой, но он не мог отделаться от этого голоса, который приближался к нему снова, и снова, и снова.

– Вы никогда не писали доноса?

– Писал.

– Вы говорите это, чтобы спасти себя от скамьи подсудимых?

– Нет.

– Вы никогда не высаживались с грузом в ночь на 10 февраля.

– Говорю вам, я высаживался.

– Вы были с женщиной, пользующейся дурной славой.

– Нет, это неправда.

В Эндрю росла слабость. Чтобы не упасть, он ухватился за борт свидетельской ложи. «Я мог бы сейчас уснуть», – сказал он себе.

– Можете ли вы поклясться перед присяжными, что не были в обществе падшей женщины?

– Нет, я отказался, – утомленно сказал он. Он не мог понять, каким образом этот красный пузырь с назойливым голосом был так хорошо осведомлен о его поступках.

– Что значит вы отказались?

– Я был в Сассекс-Пэд в Шорхэме, когда ко мне подошла одна девчонка, но у меня с ней ничего не было. Карлион зашел выпить, и я побоялся, что он меня увидит. Поэтому я сказал: «Нет». Я сказал: «Нет. Я не хочу спать с тобой. Не сегодня». И ускользнул. Я не знаю, видел меня Карлион или нет. Я боялся и пробежал несколько миль по холмам.

– Это, без сомнения, не та женщина. Нет необходимости рассказывать присяжным обо всех женщинах, с которыми вы общались.

Мистер Брэддок хмыкнул, и присяжные захихикали. Сэр Эдвард Паркин позволил себе слабую улыбку, не сводя глаз с молодых женщин на галерее.

Лица перед Эндрю: адвокаты за столом, судебный пристав, судейский клерк, который теперь крепко спал, бородатые заключенные на скамье подсудимых, зрители на галерее, двенадцать враждебных, похожих на коров присяжных – стремительно превращались в неясное пятно, одно большое составное лицо со множеством глаз и ртов. Только лицо мистера Брэддока, красное и сердитое, отчетливо выступало из этой массы, когда он наклонялся вперед, чтобы выпалить очередной из своих вопросов, которые казались Эндрю абсурдными и бессмысленными.

– Вы все еще утверждаете, что высадились вместе с заключенными в ночь на 10 февраля?

– Говорю вам – это правда. – Эндрю сжал кулаки, страстно желая вдавить это красное агрессивное лицо в серый туман, окружавший его. «Тогда бы я уснул», – подумал он и с тоской представил себя на прохладных белых простынях, под теплым и чистым одеялом, которыми не воспользовались прошлой ночью ни его беспокойный мозг, ни тело.

– Вспомните, это было два дня тому назад. Разве вы не были в обществе женщины, пользующейся дурной репутацией?

– Нет, я не понимаю, о чем вы. Я не был с такой женщиной уже несколько недель. Вот мой ответ, и давайте покончим с этим.

Глядя в лицо мистера Брэддока, которое качалось взад и вперед, Эндрю с удивлением увидел, что оно у него на глазах явно распадается на части. Оно смягчилось, распалось и изобразило тигриную любезность.

– Я не хочу утомлять вас. Это для вас, должно быть, очень утомительное испытание. – Мистер Брэддок сделал паузу, и, невзирая на усталость, Эндрю улыбнулся, вспомнив ткачиху Боттом:. «Я буду реветь нежно, как голубка».

– Я думаю, мы говорим о разных вещах. Я уверен, что вы не хотите мешать правосудию. Только расскажите присяжным, где вы останавливались две ночи тому назад?

– В коттедже у дороги на Хассекс.

– Конечно, не один? – Красное лицо сморщилось в усмешку, вульгарный рот с двумя большими, как могильные камни, зубами громко захихикал, казалось подавая пример присяжным и зрителям на галерее. Судебный пристав, сам ухмыляясь, небрежно призвал к тишине.

– Что вы имеете в виду? – Смех смутил Эндрю. Он был как в тумане, мысли его путались.

– Ответьте на вопрос, – вцепился в него мистер Брэддок. – Он достаточно прост. Вы были один?

– Нет. Зачем? Я был с…

– С кем?

Он замешкался. Он понял, что не знает ее имени.

– С женщиной?

Слово «женщина» казалось слишком обычным и грубым, чтобы описать то знамя, под которым он теперь сражался. Женщина? Он знал многих женщин, но Элизабет не была похожа ни на одну из них. Она была чем-то недосягаемым и бесконечно желанным.

– Нет, – сказал он, а затем, увидев, как большой рот мистера Брэддока открывается для нового вопроса, смутился. – По крайней мере… – сказал он и смущенно остановился. Ему безнадежно не хватало слов.

– Не шутите с нами. Это могла быть или женщина, или мужчина, или ребенок. Кто это был?

– Женщина. – И прежде, чем он смог добавить что-то к своему ответу, его захлестнула волна смеха, раздававшегося в каждом уголке зала суда. Он вынырнул из нее, будто полузахлебнувшись, красный, задыхающийся, не видящий ничего, кроме навязчивого лица, которое уже ринулось вперед с новым вопросом.

– Как ее зовут?

– Элизабет, – пробормотал он неразборчиво, но мистер Брэддок расслышал. Он передал его суду в виде шутки:

– Элизабет. А как фамилия этой юной особы?

– Я не знаю.

– Что сказал свидетель? – Сэр Эдвард Паркин постучал ручкой по листу бумаги перед собой.

– Он не знает ее фамилии, мой лорд, – с ухмылкой ответил мистер Брэддок.

Сэр Эдвард Паркин улыбнулся, и его улыбка, как разрешение, вновь вызвала смех в зале суда.

– Мой лорд, – продолжал мистер Брэддок, когда тишина была восстановлена, – неведение свидетеля не столь удивительно, как это может показаться. Мнения ее соседей по этому поводу сильно расходятся.

Эндрю наклонился вперед и ударил по краю загородки стиснутым кулаком.

– На что вы намекаете? – закричал он.

– Успокойтесь, – обернулся к нему сэр Эдвард Паркин, беря пальцами понюшку табака.

Он отвернулся и улыбнулся мистеру Брэддоку. Случай оказался более забавным, чем он ожидал.

– Мой лорд, я приведу свидетеля, чтобы доказать, что девушка – дочь, возможно незаконнорожденная, женщины по имени Гарнет. Женщина умерла, и никто не знает, был ли у нее когда-нибудь муж. У них был квартирант, которому достался хутор, когда женщина умерла. Общее мнение в этой местности таково, что девушка была не только дочерью этого человека, но и его любовницей.

– Где этот человек?

– Он умер, мой лорд.

– Вы предполагаете вызвать девушку как свидетеля?

– Нет, мой лорд, информация попала в мои руки только что, но в любом случае девушка не была бы свидетелем, которому присяжные могли бы доверять. История очень грязная.

– Боже мой, знаете ли вы, что такое красота? – закричал Эндрю.

– Если вы не можете помолчать, – оборвал его сэр Эдвард Паркин, – я заключу вас под стражу за неуважение к суду.

– Мой лорд, – взмолился Эндрю и запнулся, пытаясь стряхнуть туман усталости, который окутал его мозг и мешал говорить.

– Вы хотите что-то сказать?

Эндрю поднял руку ко лбу. Он должен найти слова в тумане, который накрыл его, слова, чтобы рассказать о золоте свечей, разлитом далеко в глубине мозга.

– Говорите, что вы хотите сказать, или молчите.

– Мой лорд, там нет грязи, – прошептал он очень тихо. Не было, казалось, никакой надежды найти слова, пока он не поспит.

– Мистер Брэддок, свидетель говорит, что там нет грязи. – Смех ударил Эндрю по голове, так что он физически ощутил боль, как от града.

Мистер Брэддок почувствовал, что смех мчит его к победе.

– Припомните, что было два утра тому назад. Мы опустим ночь, – добавил он со смешком. – Вы помните женщину, пришедшую в коттедж?

– Да.

– Это правда, что ваш друг без фамилии, Элизабет, сказала женщине, что вы ее брат?

– Да.

– Почему?

– Я не помню.

– Она говорила, что вы гостите у нее неделю?

– Я думаю, да. Я ничего не помню. Я устал.

– Это все, что я хотел спросить у вас.

«Неужели наконец можно сесть и уснуть?» – с сомнением подумал Эндрю. Его опасения оправдались. Встал сэр Генри Мерриман.

– Вы жили в коттедже в течение недели?

– Нет. Две ночи. И все.

– Подумайте как следует. Не можете ли вы вспомнить, почему она солгала? Чтобы помочь вам?

– Конечно. Она бы никогда не солгала для себя. Просто я боялся, что женщина проболтается в городе. Я боялся Карлиона.

– Почему вы его боялись?

– Он знал, что это я предал его. Он гнался за мной. Он пришел в коттедж, когда я был там. Но она спрятала меня. Она обманула Карлиона. Она была бесстрашной, как святая. Она пила из моей чашки. Как он может говорить, что тут какая-то грязь? Это все ложь, что они говорят о ней. Если бы я не так устал, я мог бы вам все рассказать.

– Почему она поступила так ради вас? Вы были ее любовником?

– Нет. Просто из милосердия. Я клянусь, что никогда не касался ее.

– Спасибо. Это все.

Эндрю стоял, не веря, что все кончилось, что он сделал то, о чем просила Элизабет, что все теперь позади и он может спать. Он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он споткнулся, спускаясь по ступенькам, все еще влекомый рукой, которая теперь мягко и настойчиво тянула его по направлению к двери.

Когда он проходил мимо скамьи подсудимых, его окликнули: «Эндрю». Он остановился и обернулся. Он не сразу мог сосредоточиться. Это был Тимс.

– Вытащи меня отсюда, Эндрю, – молил он.

С галереи раздалось враждебное бормотание, и Эндрю покраснел. Гнев, беспричинный и неуправляемый, против себя, против своего отца, против этого мальчика, который на миг пробудил его, подсказал ответ:

– Ты дурак. Я тебя туда засадил.

Потом он оказался за стенами зала суда.

– Я хочу спать, – сказал он. – Можно мне идти?

Оказалось, что он говорит с офицером.

– Не суйся на улицу, – ответил тот, – там толпа. Ты не слишком-то популярен. Лучше подожди, пока кончится дело. Тогда о тебе позаботятся.

– А можно где-нибудь… – Он оперся рукой о стену, чтобы не упасть.

– Есть комната для свидетелей.

– Я не могу туда идти. Они не дадут мне покоя. Нельзя ли где-нибудь еще?

Офицер немного смягчился.

– Здесь, – сказал он, – посиди лучше здесь. – Он указал на скамью у стены. – Это против правил, – неохотно добавил он, но Эндрю уже рухнул на нее и мгновенно заснул сном без сновидений, в котором лишь на миг смешались лица, бородатые и сердитые, хихикающие и красные, и одно бледное лицо, золотой туман и… больше ничего.

– Это доказывает вину подсудимых. – Голос сэра Генри Мерримана, просачиваясь через тяжелые двойные двери суда, доносился слишком тихо, чтобы потревожить сон Эндрю. Для него, довольного, неведающего, спящего без сновидений, могли пройти недели, а не часы. Голос был шепотом. И все. Он не проснулся, когда, задолго до того, суд удалился на ланч. Тогда шепот свидетелей перестал раздаваться в коридоре. Стало тихо, потом донеслось шарканье ног людей, встающих со своих мест, а затем, когда двери суда распахнулись, – громкие голоса, шумные разговоры, похожие на взрыв бомбы. Эндрю спал, спал, когда тяжелые шаги неохотно протопали обратно, отягощенные плотным ланчем, спал и когда двери закрылись и шепот свидетелей зазвучал вновь.

Офицер в коридоре приложил ухо к двери и слушал, жадный до любого развлечения, чтобы развеять скуку. Он бросил взгляд на Эндрю, в надежде поговорить, но Эндрю спал.

Заключенные защищались, насколько офицер мог понять из разрозненных заявлений, которые до него доходили. Речь каждого была написана для него адвокатом и читалась невыразительным запинающимся голосом. Через стеклянные двери офицер мог видеть заключенных. Разбирательство вступало в свою финальную стадию, так же как и день. В помещении суда было уныло и серо, но недостаточно темно, чтобы зажечь свет, заключенные, несмотря на веру в присяжных, испытывали уныние и были немного напуганы. Каждый, читая по своей бумаге перед собой, ощущал сковывающее присутствие мертвеца, который явился, чтобы опровергнуть их аргументы. Человек был убит. Сотни алиби не могут превратить этот факт в ложь. Как будто по общему согласию решив принести в жертву нежеланного Иону, они немного отодвинулись от полоумного юноши, небольшое свободное пространство вокруг которого в этом переполненном зале выросло до размеров пустыни.

Защита каждого человека слегка варьировалась. Этот в предполагаемое время драки пил с другом, тот был в постели с женой. Все привели свидетелей, чтобы подтвердить свои слова, и только заключение было одинаково: «Так помоги мне, Господи, я не виновен».

Четыре раза повторялись запинающиеся машинальные рассказы, так что офицер начал зевать, а затем все изменилось. Настала очередь Хейка, большого чернобородого человека, который угрожал Эндрю со скамьи подсудимых.

Когда он встал, зажгли свечи, и его тень закачалась на потолке подобно гигантской птице. Его голос гудел в коридоре, как будто гулко ударяли по металлу.

– Мой лорд, господа присяжные, на вас сегодня лежит ответственность, с которой вы никогда больше не столкнетесь. Чьему голосу вы собираетесь внять? Этих таможенников, которые боятся потерять работу, или нашему, голосу людей, с которыми они выпивали, этому фискалу Эндрю с его шлюхой или нам? Если нас повесят, а правда обнаружится, кто заступится за ваши души в судный день? Кто защитит ваши тела здесь?

– Заключенный, – зазвенел высокий, раздраженный голос, – вы угрожаете присяжным? Присяжные не имеют никакого отношения к наказанию, они должны только решить, виновны вы или невиновны.

– Я только предупредил их…

– Присяжные охраняются при исполнении своих обязанностей. Угрозы вам не помогут.

– Вы собираетесь нас повесить?

– Я хочу справедливости, но если вы не приступите к своей защите, вам придется сесть на место.

– Моя защита та же, что и у других. Я не был там. Я докажу это с помощью свидетеля, как и они. Но человека убили, скажете вы, и вы не можете переступить через это. Так я скажу вам, кто его убил. Он. – И его палец выразительно пронзил пустыню, которая окружала Тимса.

Тимс вскочил на ноги.

– Ты не то говоришь. Ты лжешь! – закричал он. – Скажи им, что ты лжешь. – Он снова опустился на стул и, закрыв лицо руками, заплакал с особым подвыванием, как больное животное. Смешиваясь с глухим голосом, этот плач создавал особый оркестровый эффект в коридоре.

– Я слышал, говорю вам, как он говорил об этом. Он полоумный, сами видите, ему место в психушке, а не на виселице. Он говорил мне много раз, что намерен сделать с Рекселлом. Рекселл при встрече частенько дразнил его. Вы слышали, тут один таможенник сам говорил об этом, но есть и еще доказательства. Я не думаю, что вы поверите таможеннику. Но послушайте меня, вы – честные люди, и вы признаете нас невиновными.

– Вы обращаетесь не к присяжным. Вы обращаетесь к суду.

– Я сожалею, мой лорд. Вот что я хочу еще сказать, – он перегнулся через загородку по направлению к присяжным, – присяжным будет интересно узнать, что случится с этим Иудой и его женщиной. Оставьте это нам. Говорю вам, оставьте это нам.