Текст книги "Флинн"

Автор книги: Грегори Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 14

– Мне нравится Натан Баумберг. – Флинн сидел перед столом чисто выбритого, причесанного, отутюженного Пола Киркмана в его кабинете в отделе обслуживания пассажиров «Зефир эйруэйз». – Но я не понимаю, почему он принимает все это так близко к сердцу.

Киркман покачал головой.

– Натан – отличный парень. Очень совестливый. Прекрасно знает свое дело. И хороший друг. Но вы правы. Он очень нервничает. Боится, что ответственность за взрыв возложат на него.

– А такое возможно?

– Ни в коем разе. Самолет подготовили к рейсу как должно. Но какой-то псих подложил бомбу.

– Похоже на то.

– У меня, между прочим, те же мысли. Если я где-то дал маху, позволил психу пронести бомбу на борт самолета, меня уволят. Но моя жизнь на этом не закончится. В мире полным-полно психов. И мы не можем опознать их всех и взять под контроль.

– Психи зачастую выглядят и ведут себя как обычные люди, – кивнул Флинн. – Это – одна из составляющих их безумия.

– Конечно, у Ната дети. Я могу собрать вещички и уехать куда угодно и когда угодно. Дело в том, инспектор, что уволят скорее всего нас обоих. Наши имена теперь долго будут ассоциироваться с этим взрывом, во всяком случае, в авиационном бизнесе. Я-то смогу найти работу и в другой сфере. А вот Нат разбирается только в самолетах.

Флинн покрутил в руках незажженную трубку.

– Может Баумберг иметь какое-то отношение к взрыву?

Киркман молча смотрел на Флинна.

– Я хочу сказать, доступ к самолету у него был. Он – инженер. Скорее всего знает, как собрать бомбу. Никто не обратил бы на него внимания, если бы он расхаживал по зданию аэропорта с радиопередатчиком в руке. Вы часто пользуетесь мобильными рациями. Он мог дождаться, пока самолет взлетит…

– Я его не видел, инспектор. Он, должно быть, крепко спал в своей постели.

– Он мог не попасться вам на глаза. Аэропорт он знает как свои пять пальцев. Ума ему не занимать.

– Нат Баумберг – не псих, инспектор.

– Да, конечно. Я уверен, что вы правы. И я уверен, что его нервная реакция вполне адекватна, учитывая обстоятельства.

– Поверьте мне, инспектор, Нат Баумберг – честный, очень искренний, хороший человек. Я не говорю, что он и мухи не обидит. Одно время он много говорил о деятельности Лиги защиты евреев.

– Правда?

– Тогда меня это удивляло, но я находил тому оправдание. Родители его отца и семьи двух его дядьев погибли во время Холокоста.

– Действительно, логичная реакция.

– Он говорил мне, что поддерживает лигу материально. Поймите, пожалуйста, что речь идет не о его склонности к насилию. Она равна нулю. По моему разумению, он отошел от лиги именно из-за ее насильственных действий, направленных отнюдь не на защиту евреев. И он действительно человек очень искренний. Принимает близко к сердцу трагедии других людей.

– Он говорил вам, что отошел от лиги?

– Инспектор, был Нат членом Лиги защиты евреев или нет, это никакого значения не имеет. На борту самолета не было высокопоставленных арабов, точно так же, как и врагов государства Израиль или простых евреев. Я упомянул про ЛЗЕ лишь для того, чтобы показать, что Нат не выносит несправедливость.

– Но он никогда не говорил вам, что более не состоит в ЛЗЕ?

– В последнее время он вообще не говорил про лигу. Уже много лет.

Флинн выбил трубку в пепельницу.

– От вас, мистер Киркман, я хочу услышать, что все, кому следовало быть на борту, улетели.

– Что значит, следовало?

– Вы раздали всем списки. Сто десять пассажиров. Сорок восемь в первом классе, шестьдесят два в экономическом. Восемь человек экипажа. Откуда мы знаем, что все они находились на борту?

– Странный вопрос, инспектор.

– Ой ли?

– Да, странный. Я хочу сказать, список пассажиров мы раздали двадцать четыре часа тому назад. Все газеты его опубликовали. Неужели вы думаете, что человек, которого упомянули в списке, но который так и не поднялся на борт самолета, уже не объявился бы, чтобы сказать: «Эй, а я жив?»

– Да, я так думаю.

– Тогда я не понимаю вопроса.

– Зайдем с другой стороны. Допустим, на борту самолета был человек, которому быть там не полагалось, но через двадцать четыре часа после катастрофы в этом никто не признался… вы найдете это странным?

– Вы про безбилетников? «Зайцев»? На борту рейса восемьдесят «зайцев» не было.

– О «зайцах» не будем. Допустим, в последнюю минуту стюардессу свалил грипп, или она безумно влюбилась, или с ней случилось что-то еще, но она попросила подругу заменить ее. Вы бы об этом знали?

– Конечно. О таких заменах докладывают немедленно.

– Боюсь, я привел не очень удачный пример.

– Инспектор, вы когда-нибудь летали на пассажирских самолетах?

– Случалось.

– Я про трансатлантические. В другую страну?

– Раз или два.

– Тогда вы должны знать порядок. Позвольте объяснить. Если вы летите из одного города в другой в пределах страны, при покупке билета вы называете любые имя и фамилию, если, конечно, расплачиваетесь наличными. Такое право предоставлено вам законом. Назовитесь Авраамом Линкольном и летите отсюда в Атланту, штат Джорджия, и никто не будет тыкать в вас пальцем. Конечно, если вы назоветесь Авраамом Линкольном, а выпишете чек или предъявите кредитную карточку на имя Джефферсона Дэвиса,[10]10
  Дэвис, Джефферсон (1808–1889) – во время Гражданской войны президент Конфедеративных Штатов Америки, совпадение фамилий.


[Закрыть] это может вызвать определенные подозрения.

– Только может, – покивал Флинн. – Только может. Главное для американца, чтобы чек или кредитная карточка были настоящими.

– Если вы улетаете за пределы страны, ситуация несколько иная. Вы подходите к стойке регистрации. Наш сотрудник берет у вас багаж. Вы даете ему билет. Он взвешивает ваш багаж. По вашему билету он заполняет маршрутный талон для вашего багажа. Записывает в талон, куда направляется багаж и каким рейсом. На вашем багаже должны быть бирки с вашими именем, фамилией и адресом. Он должен сверить фамилию на бирке с фамилией на билете, убедиться, что они совпадают. Если на вашем багаже бирок нет, он даст их вам и опять проверит.

– Но багаж не открывается и не досматривается, не так ли?

– Нет. Если сотрудник, принимающий багаж, думает, что в нем что-то подозрительное, или подозрения вызывает человек, сдающий багаж, он обращается ко мне. Но к рейсу восемьдесят меня не вызывали. Я сам пару раз подходил к регистрационной стойке.

– Иногда багаж сдают за других людей. За отца, мать, за всю семью. Сопровождающий…

– Ничего такого на рейсе восемьдесят не было. Так вот, от стойки пассажиры направляются к посадочной галерее. Они и ручная кладь проходят электронный контроль. Мы можем даже досмотреть ручную кладь, потому что контроль ведется в присутствии полиции. Поэтому я уверен, что эта версия ФБР – полная чушь. Никто не мог попасть в самолет с радиопередатчиком. Этого человека задержали бы.

– Они говорят, что радиопередатчик можно замаскировать, к примеру, под слуховой аппарат.

– О боже!

– За теми, кто настроен на волну преступности, не угонишься. Особенно за фибби.

– Хорошо. Затем пассажиры подходят к контрольному пункту. Они показывают билеты и паспорта. Наш представитель должен убедиться, что в паспортах фотографии именно тех людей, которые их предъявляют, а имя и фамилия в паспорте совпадают с именем и фамилией в билете. Он отрывает от билета корешок с фамилией пассажира. Дает пассажиру посадочный талон с указанием его места в салоне самолета. Так вот, инспектор, наш сотрудник на контрольном пункте собрал корешки всех билетов, проданных на рейс восемьдесят. Все до единого.

– Понятно. И каждый мог зарезервировать себе особое место, не так ли?

– Да. Многие зарезервировали. Когда покупали билеты и когда регистрировались на рейс. Вы понимаете, кто-то путешествует вместе. Кому-то нравится сидеть на крыле, а кому-то – перед ним. Кто-то хочет расположиться поближе к туалетам.

– За стойку электронного контроля, в посадочную галерею проходят не только пассажиры, но и другие люди? – спросил Флинн.

– Они не должны проходить, но проходят, – признал Киркман.

– Люди никогда не делают то, что должны, – заметил Флинн. – Это проклятие большинства из них.

– Посадочные талоны забирают у пассажиров в одном из двух мест: или стюардесса у самолетного люка, или стюард на входе в телескопический трап.

– Если талоны собирает стюардесса, они улетают с ней в Лондон?

– Нет. Она передает их стюарду перед закрытием люка.

– И где собирали посадочные талоны на этом рейсе?

– Точно сказать не могу, но думаю, что у входа в телескопический трап. У стюардесс и так хватало забот. Перед трансатлантическим рейсом люди всегда нервничают, а особенно в столь поздний час.

– Значит, стюардесса скорее всего посадочных талонов не видела?

– Скорее всего нет.

– А по головам пассажиров считали? Иногда такое случается.

– Не на этом рейсе. Зачем? Самолеты из других городов прибыли в Бостон задолго до вылета. Я хочу сказать, инспектор, что все посадочные талоны на рейс восемьдесят находятся у нас. Ровно сто десять талонов.

– Значит, по головам не считали.

– Посадочные талоны – это посадочные талоны, инспектор.

– Интересное наблюдение. Мистер Киркман, еще один вопрос. Вы несколько раз упоминали, что ту ночь провели в аэропорту, то есть посадка пассажиров на рейс восемьдесят и взлет самолета пришлись на вашу смену.

– Именно. Такая уж у меня работа. Когда взлетает очередной самолет нашей авиакомпании, у меня всегда вырывается вздох облегчения. Я как раз выдохнул, направился в свой кабинет и тут услышал взрыв.

– Да уж, взрыв вышел громкий, – кивнул Флинн.

– Если я не упал замертво в тот момент, значит, умру естественной смертью, – криво усмехнулся Киркман.

– Загадывать не стоит, – посоветовал ему Флинн. – Как знать, что нас ждет впереди? Но скажите мне, вы, часом, не обратили внимание на троих мужчин, которые путешествовали вместе, возможно, одетых в темные деловые костюмы? Может, они даже показались вам иностранцами. Фамилии их Бартлетт, Карсон и Эбботт?

Киркман взглянул на список пассажиров рейса восемьдесят.

– Эбботт, Бартлетт и Карсон, похоже, путешествовали вместе. Но они не иностранцы.

– Я знаю. Но вы обратили на них внимание?

– Раз уж вы спрашиваете, я скажу, что обратил. Я помню троих мужчин в темных деловых костюмах. Вели они себя очень тихо, держались в стороне от остальных пассажиров… особенно от пассажиров из Сан-Франциско.

– Почему именно от них?

– Видите ли, они летели большой компанией на какое-то театральное сборище, все друг друга знали, выпили по пути в Бостон. А когда они узнали, что с ними полетит Дэрил Коновер, великий английский актер, так просто обезумели от счастья. Нет, конечно, ничего плохого они не делали. Устроили ему восторженный прием. Он действительно знаменитость.

– И как отреагировала знаменитость?

– Достаточно терпимо. Сначала, правда, Коновер рассердился. Буркнул что-то вроде: «Я очень устал. Вас не затруднит оставить меня в покое?» Они, конечно, не отставали. Тогда Коновер спросил стюарда, не сможет ли тот незамедлительно провести его в салон самолета.

– То есть он хотел попасть в самолет раньше остальных?

– Да.

– Ему разрешили?

– Да. Я сам провел его в салон первого класса. Он сказал, что нам следовало сделать это раньше. И был прав. Действительно следовало. Вы понимаете, знаменитости требуют особого внимания. Другие люди часто им досаждают. А они имеют право на то, чтобы их оставили в покое. Обычно таких, как Дэрил Коновер, мы проводим на борт самолета через зал VIP.[11]11
  VIР (very impotent person) – очень важная персона (англ.).


[Закрыть] Так проще и нам, и им.

– Так почему Коновера сразу не провели на борт самолета?

– Не знаю. Наверное, он приехал поздно и сразу пошел в посадочную галерею.

– Билет он выкупил заранее?

– Нет. Я видел, как он оплачивал билет в аэропорту.

– А как насчет Перси Липера?

– Не знаю я никакого Перси Липера.

– Он только что стал чемпионом мира в среднем весе.

– А, вот вы о ком. Да, боксер на борту был. С расквашенным носом. Перси Липер? Я подумал, что мы с ним наплачемся.

– Почему?

– Очень уж он был возбужденный.

– Выпил?

– Нет. Сначала я подумал, что он пьян. Даже отобрал у него банку с пивом. Нет, он просто не мог стоять на месте. Пританцовывал и обнимал парня, который летел с ним.

– Вы отобрали банку пива у чемпиона по боксу?

Киркман улыбнулся.

– Есть чем похвалиться, а? Если б я знал, что он – чемпион, подумал бы дважды, прежде чем подходить к нему.

– Он крепко набрался?

– Да нет. Наверное, просто радовался жизни. Еще он произнес какое-то странное слово. Вроде бы не к месту помянул пепперминт.[12]12
  Мята перечная и название жевательной резинки.


[Закрыть] Почему он вспомнил жвачку – не знаю.

Рука Киркмана, лежащая на столе, сжалась в кулак.

– Господи, а ведь все эти люди уже мертвы.

Глава 15

– Нет, не «то честный дух, скажу вам прямо»,[13]13
  Здесь и далее цитаты из «Гамлета» по переводу М. Л. Лозинского.


[Закрыть] а «то это честный дух, скажу вам прямо!»

Актеры на сцене повернулись к человеку, который орал, сидя в кресле у центрального прохода пустого темного зала.

– И до этого. Не «Куда идешь? Я дальше не пойду», а «Куда ведешь? Я дальше не пойду».

– Послушай, Бейрд, – обратился к нему со сцены режиссер, мужчина в очках, с текстом «Гамлета» в руке.

– Нет у Шекспира «как надо, на моем мече, как надо». У Шекспира «как должно, на моем мече, как должно».

– Бейрд, а может, ты все-таки доверишься мне?

– Нет, хрен тебе, нет!

– Бейрд, прислушайся к голосу разума. Ты попросил меня прилететь из Чикаго, чтобы порепетировать с Родди.

– Он же не знает роли!

– Господи, Бейрд, а чего ты ждал? – спросил Родди, для которого решался вопрос, быть ему или не быть Гамлетом. – В прошлое воскресенье я играл в «Музыканте» в Майами.

– Мне на это насрать! – бесновался Бейрд Хастингс в темном зале. – Ты не можешь научить его произносить правильный текст, Тони!

– Давай все делать по порядку, хорошо, Бейрд? Первым делом ему надо освоиться на сцене. Эта сцена больше той, на которой он работал раньше.

– Это все разговоры, – пробормотал Хастингс. – Я хочу, чтобы вечером он играл в спектакле!

Режиссер сочувственно взглянул на будущую звезду, прежде чем вновь обратиться к продюсеру.

– Это невозможно, Бейрд. Тебе вновь придется использовать дублера Коновера. Или закрыться на несколько дней.

– Я не собираюсь использовать этого гребаного дублера! Вчерашний спектакль он провалил! Род, ты говорил мне, что играл Гамлета в прошлом году. Я знаю, что играл!

– Играл, Бейрд. В Толедо, Давенпорте, Батте. Прошлой весной. Год тому назад!

– Он войдет в роль, Бейрд, – пришел на помощь Роду Тони. – Через несколько дней. На эти дни тебе лучше закрыть спектакль.

– Я не могу его закрыть. Если я закрою его на несколько дней, то на спектакле можно ставить крест. Если вы, парни, хотите работать, занавес должен подняться и сегодня. А как он поднимется, если этот болван не знает слов?

– Не знаю, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов», – огрызнулся Род.

– Дай нам возможность спокойно поработать, Бейрд. Выйди из зала, а мы продолжим репетицию.

– «Гамлет» написан не вчера!

– Пожалуйста, Бейрд. Позволь нам порепетировать. Мы же стараемся.

Когда Бейрд Хастингс вылетел из темного зала, за ним последовал призрак Элсинора, Флинн.

Бейрд прямиком направился в маленький бар-ресторан, сел за дальний столик, крикнул официанту: «Налей мне чего-нибудь, в двойном размере! Джина мне! Смешай мне мартини!»

– Принести вам ленч, мистер Хастингс?

– Только в том случае, если ты сможешь сыграть Гамлета.

– Разумеется, я смогу сыграть Гамлета, – ответил официант.

Флинн стоял в полумраке бара-ресторана рядом со столиком Хастингса.

– Святой боже! – Хастингс вытаращился на него. – Это же король Датский. Явился мне, не Гамлету.

– Вообще-то я инспектор Флинн. Пришел задать вам пару вопросов. Касательно смерти Дэрила Коновера.

– А, так ты – призрак Дэрила Коновера.

– В определенном смысле меня можно назвать и призраком, – Флинн с трудом втиснулся за маленький столик.

– А в чем вопрос? Этот сукин сын погиб в авиакатастрофе? И поделом ему. Разлетелся на мелкие кусочки. Очень жаль, что мне не довелось это увидеть. За такое зрелище я бы заплатил по высшему разряду. Хочешь выпить? А роль Гамлета, ты, случайно, не знаешь?

– Нет, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов».

Бейрд Хастингс пристально всмотрелся в него.

– Ты был в зале? Смешно, не правда ли? «Не знаю, но зато могу спеть „Семьдесят шесть тромбонов“». И я пытаюсь ввести его в «Гамлета». Сегодня! Господи, я сейчас разрыдаюсь.

Чтобы легче было смеяться, оба крупных мужчины отшвырнули от себя маленький столик.

– Так это вы взорвали сто восемнадцать человек в ночь с понедельника на вторник? – все еще смеясь, спросил Флинн.

– А сейчас ты спросишь… – Хастингс чуть ли не покатывался от смеха, – что я делал во вторник?

– Точнее, во вторник утром. А что вы делали сегодня?

– Нет, нет, сначала я должен ответить, что я делал во вторник. Мой ответ: «Во вторник я отдыхал». Забавно?

– Да, если вы на грани нервного срыва.

Официант принес полный стакан. Хастингс схватил его, но пить не стал.

– Вы – второй, – заметил Флинн, вспомнив Баумберга.

– В понедельник мы показали «Гамлета», – ровным, спокойным голосом продолжил Хастингс. – В Колониальном театре. В Бостоне.

– И вы поругались с Коновером.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Флинн. Инспектор Флинн.

– В день такой большой премьеры вы одновременно и очень возбуждены, и выжаты, как лимон. Потому что все ресурсы, физические, духовные, интеллектуальные, ушли на подготовку. В день премьеры все всех ненавидят. Понимаете?

– Понимаю.

– Вот почему пить в этот день нельзя. Иначе котел может взорваться.

– Понятно.

– Вот почему я вышел из себя, когда увидел, что Коновер после обеда выпивает в гримерной со своими друзьями. Я этого просто не ожидал. Тем более от великого английского актера. Но, наверное, он знал, что делает. Все-таки профессионал. Просто я этого не ожидал. И, конечно, сам был на пределе.

– Естественно.

– Первый акт прошел блестяще. Моя мечта становилась реальностью. Дэрил Коновер, играющий Гамлета в спектакле Бейрда Хастингса. Да, он был великолепен. В перерыве я попытался выразить ему свою признательность. И извиниться. Я сказал, что налетел на него только потому, что более молодые актеры, не профессионалы, которые тоже нервничали перед премьерой, видели, как он выпивал, и могли последовать его примеру. Сказал, как много значит для меня его согласие сыграть Галета. И допустил ошибку, сказав, что в постановку я вложил все свои деньги.

– Это была ошибка?

– Он сразу насторожился. Подумал, что я ставлю спектакль в долг.

– Этого я не понимаю.

– Это означает, что продюсер отдает все, что у него есть, в залог, чтобы гарантировать страховые выплаты членов профсоюзов. А за все остальное он расплачивается взятыми ссудами и деньгами, полученными от сборов. Он даже платит проценты по ссудам из тех денег, что получены от зрителей. Вникаете?

– Нет.

– Это означает, что каждый доллар, попадающий в кассу, немедленно уходит через дверь черного хода, обеспечивая бесперебойную работу шоу. Это означает, что у постановки нет серьезной материальной базы. Даже жалованье актерам и то платится из денег зрителей.

– И что?

– А то, инспектор, что таким образом продюсер финансирует новую, низкобюджетную пьесу с тремя действующими лицами и постоянными декорациями. Так не ставят шекспировскую пьесу с Дэрилом Коновером в главной роли.

– Он вас в этом обвинил?

– Да.

– И?

– Все так. – Хастингс осушил стакан. – Он сказал правду.

– Ясно. Вы не обеспечили надлежащего финансирования для вашего «Гамлета».

– Я мог бы. Но не стал. Что-то на меня нашло. Я хотел, чтобы это была моя антреприза. Только моя. Вот я и допустил главную продюсерскую ошибку. Не позаботился о финансовом тыле. Все потому, что я верил в себя. И в Дэрила Коновера.

– Как я понимаю, вы учитывали и мастерство мистера Шекспира.

– Он вышел из себя. Взорвался! Почему ему не сказали раньше? Если б я сказал, он никогда бы не согласился работать у меня. Его обманули, обвели вокруг пальца, уничтожили. Он не сможет заплатить английских налогов. Он не может работать в таких условиях, но не может и не работать. И уж конечно, он не может работать в Америке за так. Я уже подумал, что во втором действии мы его на сцене не увидим.

– Но он вышел.

– И сыграл великолепно. Дэрил Коновер был великим актером. Да упокоит Господь его душу! Однако, инспектор, между вторым и третьим действиями он забронировал билет в Лондон.

– Вы это знали?

– Он оставил дверь в гримерную открытой, когда звонил в авиакомпанию. Он не делал из этого тайны. За кулисами все гудело. Я знал.

Хастингс подождал, пока официант принесет ему второй стакан.

– Третий акт он отыграл бесподобно. Просто бесподобно. Его вызывали несчетное число раз. За сценой я попытался урезонить его, говорил, что он разоряет не только меня, лишает средств к существованию всех, кто связан с этой постановкой. Я сказал ему, что премьера удалась и теперь нам не о чем беспокоиться. Во всяком случае, с финансами все будет в порядке. И через три недели мы, как и намечалось, переберемся в Нью-Йорк. Он же ушел в себя. Так злился, что у него посерело лицо. Лишился дара речи. Захлопнул передо мной три двери.

– Вы не смогли удержать его на земле, поэтому взорвали самолет, так?

– Я знал, что он улетает, инспектор, но понятия не имел, каким рейсом.

– Выяснить это – пара пустяков. Как, по-вашему, сколько самолетов улетают из Бостона в Лондон в три часа ночи?

Хастингс взялся за второй стакан.

– Забавно. До этого момента я как-то не думал, что могу оказаться на скамье подсудимых.

– Как главный подозреваемый.

– Инспектор, позвольте спросить: как я, Бейрд Хастингс, мог взорвать самолет?

– Позвольте вам ответить, Бейрд Хастингс. Во-первых, вас зовут Роберт Каллен Хастингс. Под этим именем вы служили в армии Соединенных Штатов. И, позвольте вам напомнить, армия Соединенных Штатов готовила из вас сапера-подрывника.

– Боже мой!

– Бог тут ни при чем, а вот Коки приложил к этому руку.

– Так вы знаете, что в армии я был сапером-подрывником.

– Да. Выпейте. Это еще не все.

– Однако как я мог взорвать самолет?

– Сев в машину, как только стало ясно, что с Коновером договориться не удастся, поехать домой, на Беверли-Фармз, взять динамит, который вы купили, чтобы что-то взорвать на вашем участке…

– Боже мой!

– Нет, нет, об этом мне тоже сообщил Коки. Потом вы собрали бомбу, отвезли ее в аэропорт Логана, времени на это у вас было предостаточно… и подложили ее в грузовой отсек самолета, вылетающего рейсом восемьдесят в Лондон.

– Инспектор, перестаньте! Служба безопасности в аэропортах сейчас куда как надежнее, чем прежде. Вы же не можете сказать…

– Я могу сказать, что кто-то подложил бомбу в самолет. И вам не убедить меня, что Бейрду Хастингсу, театральному продюсеру, не под силу переодеться сотрудником какой-нибудь из наземных служб и спокойно подобраться к заднему правому грузовому отсеку этого злосчастного самолета!

– Господи!

– Да нет же, Коки!

– Напрасно вы так думаете, инспектор. У меня не хватило бы духу. Вы шутите? Убить сотню человек?

– Для вас все рухнуло, Роберт Каллен Хастингс. Каким-то образом вам удалось стать театральным продюсером, заполучить на роль Гамлета самого Дэрила Коновера, но вы упустили свой шанс! Вы сказали, что состояние у вас было ужасное. Вы сказали, что многое отдали бы за то, чтобы посмотреть, как Дэрила Коновера разорвет в клочья. Вы это видели, Роберт Хастингс! Стояли у окна аэропорта Логана и наблюдали!

Хастингс оглядел бар-ресторан. Флинн говорил очень убедительно, но тихо.

– Это же несерьезно, инспектор.

– У вас был мотив. Этот человек разорил вас.

– Но за это не убивают сотню невинных людей.

– А, вы про это… Если б вы не любили драму, то не нашли бы свое призвание в этом бизнесе.

– Все, кто связан с театром, – психи, так?

– Эффект для вас – не пустой звук.

– Инспектор, вы же говорите об убийстве, массовом убийстве.

– Далее, у вас были необходимые средства. Динамит.

– Да нет же. Я его использовал.

– Я предполагал, что услышу от вас эти слова. Я уверен, что ни один эксперт в мире, включая и вас, не сможет доказать, что вы использовали весь купленный динамит. Так ведь? Одна или две шашки наверняка лежат в вашем сарае.

Даже в полумраке бара-ресторана Флинн заметил, что лицо Хастингса побледнело, как мел.

– Далее, у вас есть необходимые навыки. Смастерить бомбу для вас проще простого.

– Инспектор, прошло двадцать пять лет. Двадцать пять. Я двадцать пять лет не касался взрывчатых веществ.

– Однако вы верили в свои силы, когда пошли в магазин и купили динамит, чтобы что-то взорвать в своем дворе.

Хастингс шумно выдохнул.

– Все так.

– У вас были время и возможность. У меня нет никаких сомнений, что при необходимости театральный продюсер смог бы пробраться в этот самолет.

– Вы меня арестовываете? – спросил Хастингс.

– Вы сознаетесь?

– Я не сознаюсь.

– Тогда я вас не арестовываю.

Бледный, как смерть, Хастингс с ужасом глядел на поднявшегося из-за стола Флинна.

– Почему?

– Надо дернуть и за другие ниточки.

– Но я – главный подозреваемый?

– Будьте уверены. Я хотел узнать следующее: поссорились ли вы с Коновером в тот вечер? И на вас ли разозлился Коновер. Ответы на свои вопросы я получил.

Голова Хастингса поникла.

– Могу я сказать вам одну вещь, инспектор?

– В свое оправдание?

Бейрд Хастингс заговорил, обращаясь к стакану:

– Это была лучшая постановка Гамлета… во все времена!