Текст книги "Солдат не спрашивай"

Автор книги: Гордон Руперт Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

ДОРСАЙ!
_{© Перевод К. Плешкова.}

Курсант

Парень был не таким, как все.

Это он знал и сам. Он не однажды за свою короткую восемнадцатилетнюю жизнь слышал, как об этом говорили между собой старшие – мать, отец, дяди, офицеры в академии. Теперь, в одиночестве бродя по пустой зоне отдыха в долгих янтарных сумерках, прежде чем вернуться домой, он размышлял, в самом деле он так необычен – или предстает таким лишь в глазах других.

– Странный парень, – как-то отозвался о нем начальник академии в разговоре с офицером – преподавателем математики, – Никогда не знаешь, что у него на уме.

Сейчас дома его ждал торжественный ужин по случаю окончания учебы. Родные почти смирились с тем, что он все-таки откажется от своего назначения. Почему? Разве он когда-либо давал им повод для сомнений? Он принадлежал к чистокровным дорсайцам: мать – из рода Кенвиков, отец – из рода Грэймов; эти фамилии были столь древними, что их происхождение терялось в глубинах истории планеты. В его жилах текла кровь многих поколений профессиональных солдат, и ни единое пятнышко не замарало чести его предков-воинов. Он – первый в своем выпуске, его смелость неоспорима, репутация не запятнана.

Юноша подошел к ограде, отделявшей полосу препятствий от ям для прыжков, и облокотился на нее.

Что, если взглянуть на себя со стороны? Стройный восемнадцатилетний старший курсант – не слишком высокий и сильный для типичного дорсайца. Почти копия своего отца, такие же резкие, угловатые черты лица и прямой нос, только не такой крупный. Смуглая кожа, прямые, черные и слегка жесткие волосы – все как у типичного жителя планеты. Лишь его глаза, не имевшие определенного цвета – то серые, то зеленые, то голубые, в зависимости от настроения, – никогда прежде не встречались у его многочисленных предков. Неужели глаза могли стать причиной репутации странного парня?

Конечно, следовало принять во внимание и характер. Он в полной мере унаследовал способность впадать в холодную, внезапную, смертоносную ярость дорсайца, из-за которой никто в здравом уме не отважился бы без повода связаться с кем-либо из них. Но это – общеизвестная черта; и если дорсайцы считали Донала Грэйма не таким, как все, дело было в чем-то другом.

Может, думал он, глядя на закат, дело в том, что даже в гневе он порой чересчур расчетлив, слишком хладнокровен? При этой мысли он снова ощутил странное чувство какой-то бестелесности, которое то и дело испытывал с самого рождения.

Это всегда случалось именно в моменты усталости и эмоционального напряжения. Ему вспомнилась одна из вечерних служб в часовне академии. Закатные лучи, как и сейчас, падали сквозь высокие окна на отполированные стены и вставленные в них солидограммы – изображения знаменитых сражений. Он, еще совсем маленький мальчик, в полуобморочном состоянии после долгого дня утомительных строевых занятий и еще более утомительных уроков, стоял среди одноклассников. Вокруг звучали голоса: все – от самого юного курсанта до стоявших сзади офицеров – пели торжественную отпустительную молитву – известную повсеместно как гимн Дорсая, слова которой были написаны человеком по фамилии Киплинг четыре с лишним столетия назад.

 
…Тускнеют наши маяки,
И гибнет флот, сжимавший мир…
Дни нашей славы далеки.
Как Ниневия или Тир…
 

Ему вспомнилось, что этот гимн исполняли во время похоронной службы, когда прах его младшего дяди был доставлен с поля битвы при Доннесворте на Фрайлянде, третьей планете Арктура.

 
…За то, что лишь болванки чтим.
Лишь к дымным жерлам знаем страх,
И, не припав к стопам Твоим,
На прахе строим, сами прах…
 

Последние слова гимна проникли в самые укромные уголки его сердца.

 
…За похвальбу дурацких од —
Господь, прости же свой народ! [4] 4
  Перевод О. Юрьева.


[Закрыть]
 

По спине пробежал холодок. Красный умирающий свет заливал равнину вокруг. Далеко в небе черной точкой кружил ястреб. Здесь, у ограды и полосы препятствий, его, казалось, отделяла от всей остальной Вселенной некая прозрачная стена, делавшая его недосягаемым. Обитаемые миры и их солнца проплывали перед его мысленным взором; он ощущал неодолимое влечение к некоей великой таинственной цели, сулившей ему немедленное исполнение всех его желаний, а затем блаженное растворение в пространстве. Искушение сделать шаг, провалиться в бездну и исчезнуть навсегда было слишком велико, но какая-то малая часть его естества удерживала его от самоуничтожения.

Затем внезапно, так же внезапно, как и началось, наваждение исчезло. Он направился к дому.

У дверей его уже ждал отец, опираясь на тонкую металлическую трость; в полутьме смутно виднелась его широкоплечая фигура.

– Добро пожаловать домой, – сказал отец и выпрямился, – Переодевайся – и к столу. Обед будет готов через полчаса.

Мужчина

Мужчины – члены семьи Ичан Хана Грэйма – сидели за обеденным столом в длинной полутемной комнате; женщины и дети уже ушли. Присутствовали не все – лишь чудом они когда-либо могли бы собраться все вместе. Из шестнадцати взрослых мужчин девять сражались где-то среди звезд, один проходил курс восстановительной хирургии в госпитале в Форали, а самый старший, двоюродный дед Донала, Кемаль, тихо умирал в собственной комнате в задней части дома, с кислородной трубкой в носу, и лишь слабый аромат лилий напоминал ему о жене-маранке, умершей сорок лет назад. За столом сидело пятеро, в том числе и Донал.

Остальными, кто присутствовал здесь, чтобы поздравить его с окончанием учебы, были Ичан, его отец; Мор, его старший брат, приехавший домой в отпуск с Квакерских миров; и его дяди-близнецы Ян и Кенси, старшие братья дяди Джеймса, погибшего у Доннесворта. Ичан сидел во главе стола, его двое сыновей – справа от него, а двое младших братьев-близнецов – слева.

– В мое время у них были хорошие офицеры. – Ичан наклонился, чтобы наполнить стакан Донала, и Донал машинально взял его, продолжая внимательно слушать.

– Все с Фрайлянда, – заметил Ян, более мрачный из двоих угрюмых близнецов. – Только они быстро закисают, пока их не встряхнет очередное сражение. Кенси говорит, самое лучшее – Мара или Культис. Вот и я говорю – почему бы нет?

– Я слышал, у них там несколько дорсайцев, – сказал Мор, сидевший справа от Донала.

Слева послышался низкий голос Ичана:

– Это все напоказ – я-то знаю. Разве можно делать пирог из одной лишь глазури? Просто деятелям с Культиса приятно знать, что у них есть не имеющие себе равных телохранители, но стоит только где-нибудь начаться настоящей заварухе, их тут же бросят на выручку.

– А пока, – добавил Кенси с внезапной улыбкой, озарившей его мрачное лицо, – полное бездействие. Мирное время не для солдат. Даже настоящий дорсаец превращается в украшение.

– Точно, – кивнул Ичан.

Донал рассеянно отхлебнул из стакана, и виски с непривычки обожгло ему небо. На лбу у него выступили капельки пота; но он не обращал на это внимания, сосредоточившись на том, что говорилось вокруг. Он знал: разговор затеян ради него. Теперь он мужчина, и никто больше не вправе указывать ему, что делать. Выбор места службы был за ним, и они как могли помогали ему своими познаниями о восьми звездных системах и их обычаях.

– …Я и сам никогда не считал гарнизонную службу достойным делом, – продолжал Ичан, – Наемник должен тренироваться, поддерживать форму и сражаться; причем сражаться достойно. Конечно, не все так думают. Дорсайцы тоже бывают разные, да и не все дорсайцы – Грэймы.

– Что касается квакеров… – начал было Мор, но замолчал, опасаясь, что перебил отца.

– Продолжай, – кивнул Ичан.

– Я только хотел заметить, – сказал Мор, – что много дел на Ассоциации, и на Гармонии вроде тоже. Секты всегда будут сражаться друг с другом. Или можно наняться телохранителем.

– Только не это, – покачал головой Ян. – Это не работа для настоящего солдата.

– Я и не собирался этого предлагать. – Мор повернулся к дяде, – Но святоши высоко ее ценят и берут туда самых лучших. Поэтому в войсках всегда есть вакансии для наемников.

– В некоторой степени это действительно так, – спокойно заметил Кенси. – И если бы у них было меньше фанатиков и больше офицеров, эти два мира стали бы серьезной силой среди звезд. Но священник-солдат лишь тогда чего-то стоит, когда он в большей степени солдат, нежели священник.

– Это точно, – заметил Мор, – Во время последнего дела на Ассоциации, после того как мы взяли один небольшой городок, явился один из старейшин и потребовал выделить ему пятерых из моих людей в качестве палачей.

– И что ты сделал? – поинтересовался Кенси.

– Направил его к моему командиру – но сначала отправился к нему сам и заявил, что, если среди моих солдат найдутся пятеро, которые согласятся на подобную работу, он может на следующий день перевести их куда угодно.

Ян кивнул:

– Ничто так не портит солдата, как роль мясника.

– Командир все понял, – сказал Мор. – Я слышал, они все же нашли палачей – но только не среди моих ребят.

– Искушения подобны вампирам, – сурово произнес Ичан. – Военная служба – чистое искусство. Человеку, который испытывает тягу к крови, деньгам или женщинам, я никогда не стал бы доверять.

– На Маре и Культисе прекрасные женщины, – улыбнулся Мор. – Я слышал.

– Я в этом не сомневаюсь, – Кенси повеселел. – Но рано или поздно придется вернуться домой.

– Дай бог, чтобы все вы смогли вернуться, – угрюмо сказал Ичан. – Я дорсаец, и я Грэйм, но если бы наш маленький мир мог предложить что-то иное, а не кровь наших лучших воинов в обмен на специалистов с других планет, я был бы весьма доволен.

– А ты остался бы дома, отец, – спросил Мор, – если бы был молод и обе твои ноги были здоровы?

– Нет, Мор. Но есть и иные занятия, кроме искусства воевать, – даже для дорсайца. – Он посмотрел на старшего сына. – Когда наши праотцы обосновались здесь меньше чем сто пятьдесят лет назад, в их намерения вовсе не входило поставлять пушечное мясо для других восьми систем. Им просто нужен был мир, где ни один человек не мог бы распоряжаться судьбой другого против его воли.

– Так оно и есть, – мрачно сказал Ян.

– Так оно и есть, – эхом отозвался Ичан, – Дорсай – свободный мир, где любой может делать все, что считает нужным, до тех пор пока он уважает права остальных. И ни одна из других восьми систем не отважилась бы попытать счастья на нашей планете. Но цена этого… цена… – Он покачал головой и снова наполнил свой бокал.

– Слишком суровое напутствие для сына, который только вступает в жизнь, – сказал Кенси. – В жизни есть и немало хорошего. Кроме того, сейчас на нас оказывают экономическое давление, а не военное. Кому, в конце концов, нужен Дорсай, кроме нас самих? Мы словно орех, и с очень маленьким ядром. Взять один из богатых новых миров – например, Сету в системе Тау Кита, или один из еще более богатых старых миров – Фрайлянд, или Ньютон, или даже саму старушку Венеру. У них есть причины для беспокойства. Они готовы драться друг с другом за талантливых ученых и инженеров, выдающихся художников и врачей. И благодаря этому у нас больше работы и соответственно лучше наша жизнь.

– Ичан тем не менее прав, Кенси, – проворчал Ян, – Они до сих пор мечтают собрать всех наших свободных людей в одну кучу, а затем договориться о том, чтобы с их помощью держать под контролем все остальные миры, – Он наклонился через стол к старшему брату, и в приглушенном свете столовой перед глазами Донала внезапно мелькнул белый шрам, извивавшийся вдоль его предплечья, словно змея. – От этой опасности мы не будем свободны никогда.

– Пока кантоны остаются независимыми от Совета, – произнес Ичан, – а семьи – от кантонов, им ничего не удастся сделать, Ян. – Он кивнул в сторону сидящих за столом. – Можете отправляться на войну с легким сердцем. Я обещаю вам, что в этом доме ваши дети вырастут свободными – свободными от чьей-либо воли, – или этот дом просто не будет здесь стоять.

– Я верю тебе. – Глаза Яна блестели в полумраке, и он был близок к столь характерному для дорсайца всплеску эмоций – одновременно и холодному, и смертоносному. – У меня под этой крышей двое мальчиков. Но помни, что ни один мужчина не совершенен – даже дорсаец. Помнишь Махуба Ван Гента? Он мечтал о своем маленьком королевстве в Южных землях – всего пять лет назад, Ичан!

– Это было на другом краю мира, – заметил тот. – И теперь Махуб мертв, пал от руки одного из Бенали, своего ближайшего соседа. Дом его сожжен; никто более не признается в принадлежности к роду Ван Гентов. Что тебе еще нужно?

– Его следовало остановить раньше.

– Каждый имеет право на собственную судьбу, – мягко заметил Ичан, – Пока он не вмешается в судьбу другого. Его семья достаточно пострадала.

– Да, – кивнул Ян, успокаиваясь, и налил себе еще вина. – Это верно… это верно. Они не виноваты.

– Что касается экзотов… – тихо начал Мор.

– О да! – Кенси, в отличие от брата-близнеца, был абсолютно спокоен, – Мара и Культис – интересные миры. Отнеситесь к ним со вниманием, если когда-либо окажетесь там, Мор, или ты, Донал. Они славятся своим искусством, одеждой и украшениями. Сами не участвуют в боевых действиях, но умеют набирать хороших наемников. Мара и Культис известны и кое-чем еще – я был знаком с одним из психологов-экзотов.

– Они достаточно порядочны, – сказал Ичан.

– И это тоже, – согласился Кенси. – Больше всего меня привлекает то, что они стремятся к своей цели своим путем. Если бы я мог выбирать мир, где родиться…

– Я всегда был бы солдатом, – воскликнул Мор.

– Это ты сейчас так думаешь. – Кенси глотнул из стакана. – Но сегодня у нас дикая цивилизация, индивидуальность которой распадается на двенадцать различных культур. Менее чем пятьсот лет назад рядовой человек и мечтать не мог о том, чтобы оторваться от земли. И чем дальше, тем быстрее мы движемся. И чем быстрее, тем дальше.

– К этому нас толкает венерианская группа, не так ли? – выпалил Донал, юношеская застенчивость которого полностью исчезла под влиянием паров виски.

– Подумай сам, – обратился Кенси к нему. – Наука – единственная дорога в будущее. Старая Венера, Старый Марс, Кассида, Ньютон – может быть, они уже отжили свое. Блэйн – богатый и могущественный старик, но он не знает всех этих новых штучек, которые придумывают на Маре и Культисе или даже на Квакерских мирах и Сете. Вы, двое молодых, когда окажетесь среди звезд, должны будете как следует оценить обстановку, поскольку девять шансов из десяти, что вас постараются одурачить.

– Слушайте его, мальчики, – одобрительно проговорил Ичан. – Ваш дядя – настоящий мужчина и на голову вас выше. Расскажи им, Кенси.

– Ничто не стоит на месте, – начал Кенси, и при этих словах виски молниеносно ударило Доналу в голову, стол и темные скуластые лица перед ним словно поплыли куда-то во мрак столовой, а громовой голос Кенси донесся до него откуда-то издалека: – Все меняется, и об этом вы должны помнить постоянно. То, что было истинно вчера, может не быть истинным завтра. Так что помните об этом и не относитесь безоговорочно к чьим бы то ни было словам, даже к моим. Мы расплодились, как библейская саранча, и рассеялись среди звезд, разделившись на группы, каждая из которых решила избрать свой собственный путь. И теперь, хотя мы вроде бы по-прежнему рвемся куда-то вперед, не знаю уж куда, с головокружительной и все возрастающей скоростью, меня не покидает ощущение… что все мы как будто замерли на краю чего-то, чего-то огромного, ни на что не похожего и, возможно, ужасного. В самом деле, пора двигаться осмотрительнее.

– Я буду величайшим генералом всех времен! – воскликнул Донал и не меньше остальных удивился, услышав собственный запинающийся и невнятный, но громкий голос. – Они еще увидят – я покажу им, что такое Дорсай!

Он осознавал, что они смотрят на него, хотя лица их были как в тумане, кроме Кенси – наискосок от него через стол. Он угрюмо, изучающе разглядывал его. Донал ощутил руку отца на своем плече.

– Пора спать.

– Вот увидите… – хрипло начал Донал. Но все уже вставали, поднимая свои стаканы и поворачиваясь к его отцу, который тоже поднял стакан.

– Чтобы мы все снова встретились, – произнес отец.

И все стоя выпили. Остатки виски коснулись языка и горла Донала, безвкусные словно вода, – на секунду все прояснилось, и он увидел стоящих вокруг него высоких мужчин. Даже его брат Мор возвышался над ним на полголовы, так что он почувствовал себя мальчишкой-подрост-ком. Но в то же самое мгновение он вдруг ощутил невероятную нежность и жалость к ним, словно это он был взрослым, а они – детьми, которых необходимо защищать. Он открыл рот, чтобы сказать, впервые в жизни, как он их всех любит и что он всегда будет с ними, чтобы заботиться о них, – а потом туман снова сгустился, и он только успел понять, что Мор ведет его в спальню.

Некоторое время спустя он открыл глаза и увидел в темноте очертания фигуры, задергивавшей занавески в его комнате: только что взошла яркая двойная луна. Он узнал мать и во внезапном порыве скатился с постели, пошатываясь, подошел к ней и положил ей руки на плечи.

Мама… – произнес он.

Она смотрела на него; черты ее бледного лица смягчал лунный свет.

– Донал, ты простудишься.

– Мама… Если я когда-нибудь буду тебе нужен… чтобы заботиться о тебе…

– О мальчик мой, – она крепко прижала его к себе, – позаботься лучше о себе самом, мальчик мой… мальчик мой…

Наемник

Донал еще раз взглянул на отражение в зеркале на стене его маленькой каюты. На него смотрел некто, почти совершенно ему незнакомый. Три короткие недели принесли с собой большие перемены; не то чтобы сам он слишком изменился, скорее изменилось его отношение к себе; так что не только из-за куртки в испанском стиле, обтягивающей рубашки и узких брюк, заправленных в сапоги, черных, как и остальной костюм, он едва узнавал себя – чужим казалось и тело под этой одеждой. Сказывалось и общение с представителями других миров. По сравнению с ними он выглядел высоким, уравновешенным и уверенным в себе. По пути с Дорсая к Альфе Центавра, в окружении других пассажиров-дорсайцев, он не замечал постепенных перемен. Лишь в просторном зале терминала на Ньютоне, среди шумной многотысячной толпы, он внезапно их осознал. Теперь же, пересев на другой корабль, направлявшийся на Квакерские миры, в преддверии своего первого обеда на борту роскошного лайнера, где, вероятно, больше никого с его планеты не было, он смотрел на себя в зеркало, внезапно ощутив себя взрослым.

Донал вышел из каюты, дверь которой мягко закрылась за ним, и свернул направо по узкому коридору. Направляясь в сторону главной кают-компании, он прошел через массивную дверь, в коридор следующей секции.

Оказавшись на пересечении с небольшим поперечным коридором, который вел налево и направо к туалетным комнатам этой секции, Донал чуть не налетел на стройную высокую девушку в строгом голубом платье до щиколоток. Она поспешно уступила ему дорогу, и какое-то мгновение они, застыв на месте, смотрели друг на друга.

– Прошу прощения. – Донал сделал два шага вперед, встретился с ней взглядом и понял, что его насторожило. Девушка выглядела испуганной; и этот странный, темный океан чувств, скрывавшийся под его непохожестью на других, внезапно пошел волнами от порыва ее ощутимого страха.

Теперь вблизи он отчетливо мог ее разглядеть. Она была старше, чем показалось ему вначале, – ей было по крайней мере лет двадцать. Однако в ней явно чувствовалась некая незрелость – намек на то, что ее красота станет очевидна позже, и значительно позже, чем у обычной женщины. Светло-каштановые волосы, глаза – широко расставленные и настолько зеленые, что, когда они широко раскрылись, стоило ей почувствовать его пристальный интерес, все остальные цвета улетучились из его разума. У нее был изящный прямой нос, чуть широковатый рот и твердый подбородок.

– В чем дело? – спросила она, чуть вздохнув, и он внезапно заметил, что она отступает назад под его пристальным взглядом.

Он, нахмурившись, посмотрел на нее. Мысли его так стремительно мчались вперед, что когда он заговорил, то бессознательно оказался сразу посреди разговора, а не в его начале.

– Расскажите мне об этом, – попросил Донал.

– Вам? – Она поднесла руку к горлу, белевшему над высоким воротником платья. Затем, прежде чем он успел снова заговорить, рука вновь упала, и напряженность частично покинула девушку, – А,– кивнула она. – Понятно.

– Понятно – что? – довольно резко произнес Донал; бессознательно он перешел на тон, которым обращался к младшим курсантам последние несколько лет, если обнаруживал, что у них какие-то трудности. – Вы должны рассказать мне, в чем ваши проблемы, если хотите, чтобы я мог чем-либо вам помочь.

– Рассказать вам?.. – Она в отчаянии огляделась вокруг, словно ожидая, что кто-то может в любой момент появиться, – Откуда я знаю, что вы действительно тот, за кого себя выдаете?

Донал только теперь осознал, что она, возможно, неверно воспринимает происходящее.

– Я вовсе не говорил, кто я, – ответил он. – И я, собственно, никто. Я просто проходил мимо, увидел, что вы чем-то расстроены, и решил помочь.

– Помочь? – Ее глаза снова расширились, и девушка внезапно побледнела. – О нет… – пробормотала она и попыталась обойти его. – Пожалуйста, позвольте мне уйти. Пожалуйста!

– Только что вы были готовы принять помощь от кого-то вроде меня, лишь бы он только мог удостоверить свою личность, – сказал Донал, – Так что вы вполне можете рассказать мне остальное.

Она оставила попытки уйти и застыла, глядя ему в лицо.

– Я ничего вам не говорила.

– Кроме того, – иронически заметил Донал, – что вы кого-то здесь ждали. Что вы не знаете этого кого-то в лицо, но предполагали, что это мужчина. И что вы не были уверены в его добрых намерениях, но очень боялись его упустить. – Он почувствовал жесткие нотки в собственном голосе и заставил себя говорить более мягко. – А также то, что вы очень испуганы и не слишком опытны. Можно сделать дальнейшие логические выводы.

Однако теперь девушка сумела овладеть собой.

– Может быть, вы все-таки позволите мне пройти? – уже спокойно произнесла она.

– Логично предположить, что вы замешаны в чем-то не вполне законном, – ответил Донал.

При этих словах она вздрогнула, словно от удара.

– Кто вы? – отрывисто спросила она. – Вас специально подослали?

– Я же вам сказал, – слегка раздраженно повторил Донал, – я просто проходил мимо и подумал, что, может быть, могу чем-то помочь.

– Я вам не верю! – Она отвернулась от него, – Если вы в самом деле никто… если никто вас не посылал… дайте мне пройти. И забудьте о том, что когда-либо меня видели.

– В этом нет никакого смысла, – пожал плечами Донал. – Вы явно нуждаетесь в помощи. Я готов ее оказать. Я профессиональный солдат. Дорсаец.

– О, – выдохнула она. Напряжение покинуло ее. Девушка выпрямилась и снова встретилась с ним взглядом, в котором, так ему показалось, читалось презрение. – Один из этих.

– Да, – кивнул он, потом нахмурился. – Что вы имеете в виду: «Один из этих»?

– Все ясно. Вы наемник.

– Предпочитаю термин «профессиональный солдат», – довольно холодно проговорил Донал.

– Главное то, – сказала она, – что вас можно нанять.

Он почувствовал, как в нем закипает холодная ярость, и, наклонив голову, шагнул назад, освобождая ей дорогу.

– Извините, – Он повернулся, чтобы уйти.

– Нет, подождите! – воскликнула девушка, – Теперь, когда я знаю, кто вы на самом деле, почему бы мне не воспользоваться вашими услугами?

– Конечно, – согласился Донал.

Из кармана она достала небольшой сложенный листок с отпечатанным текстом и сунула ему в руку.

– Это нужно уничтожить. Я заплачу вам, сколько бы это ни стоило, – Глаза ее внезапно расширились, когда она увидела, что он разворачивает то, что держал в руке, и начинает читать, – Что вы делаете? Вы не должны это читать! Как вы посмели?

Она схватилась за край листка, но он машинально отодвинул ее в сторону. Его взгляд быстро пробежал по строчкам документа, который она ему дала. Внизу листа он с изумлением увидел фотографию самой девушки.

– Ани Мар Ливана, – сказал он, – Избранная Культиса.

– Что, если и так? – взорвалась она. – Что с того?

– Я предполагал соответствующий уровень интеллекта, – сказал Донал.

Она открыла рот:

– Что вы имеете в виду?

– Вы – самая большая дура из всех, кого я когда-либо имел несчастье встречать. – Он положил документ в карман. – Ладно, я обо всем позабочусь.

– Позаботитесь? – Ее лицо вспыхнуло. Мгновение спустя оно исказилось от гнева. – Я вас ненавижу! – воскликнула она. – Если бы вы знали, как я вас ненавижу!

Он с жалостью посмотрел на нее.

– Может, еще полюбите, если, конечно, проживете достаточно долго. – Он повернулся к двери.

– Подождите… – услышал он ее голос. – Где мы увидимся после того, как вы от него избавитесь? Сколько я должна вам заплатить?..

Донал захлопнул за собой дверь, дав тем самым свой ответ на ее вопрос.

Он вернулся в свою каюту и, заперев дверь, более внимательно изучил листок, который дала ему девушка. Это был пятилетний контракт на предоставление услуг сопровождающей в свите принца Уильяма, председателя Совета той самой торговой планеты Сеты, которая была единственным обитаемым миром, обращающимся вокруг солнца Тау Кита. Очень либеральный контракт: нужно лишь сопровождать Уильяма, куда бы он ни пожелал отправиться, а также выполнять представительские функции – по его желанию. Его удивил не сам контракт – избранная Культиса вряд ли согласилась бы исполнять обязанности, противоречащие ее моральным и этическим принципам, – а то, что она попросила его уничтожить. Похищение контракта у работодателя само по себе было достаточно тяжким проступком, впекшим суровое наказание, но уничтожение контракта каралось смертной казнью при любых обстоятельствах. Похоже, подумал он, девушка не вполне нормальна.

Но – и в этом была вся ирония ситуации – избранная Культиса вряд ли могла быть ненормальной. Совсем наоборот, являясь уроженкой планеты, где тщательный генетический отбор и чудеса психотехники – обычное дело, она должна была обладать идеальным душевным здоровьем. Да, на первый взгляд она была нормальна, если не считать самоубийственной глупости. Но это был тот самый случай, когда следовало руководствоваться опытом. А опыт подсказывал, что если что-то и было ненормальным, то скорее сама ситуация, а не оказавшаяся в ней девушка.

Донат задумчиво вертел контракт в руках. Ани явно не имела никакого понятия о том, на что идет, когда обратилась к нему со столь легкомысленной просьбой его уничтожить. Этот лист, который он держал в руках, а также слова и подписи на нем не являлись неотъемлемыми частями единого целого, и следовательно, он не мог быть никоим образом изменен или поврежден, за исключением полного уничтожения. Что касалось собственно уничтожения – Донал был почти уверен, что на борту корабля нет ничего, с помощью чего можно бы было сжечь, измельчить, растворить или каким-то еще способом избавиться от документа. А само обладание им кем-либо, кроме Уильяма, его законного владельца, было равносильно приговору.

В каюте раздалась легкая трель, объявлявшая о том, что в главной кают-компании подан обед. Сигнал прозвучал еще дважды, что означало третий из четырех приемов пищи, предусмотренных в течение корабельного «дня». Держа контракт в руке, Донал подошел к небольшому отверстию мусоропровода, которое вело в центральную мусоросжигательную печь. Естественно, она не в состоянии была уничтожить контракт – но, возможно, он мог бы пролежать там незамеченным, пока корабль не достигнет места назначения и его пассажиры не разойдутся. После этого Уильяму будет непросто выяснить, каким образом контракт оказался в мусоросборнике.

Покачав головой, Донал убрал контракт в карман. Непонятно, почему он так сделал. Вероятно, подумал он, в этом и есть его странность. К тому же наверняка сегодня не слишком удачный день для того, чтобы выпутываться из ситуации, в которую он ввязался из-за девушки. Как всегда, из памяти выпало то обстоятельство, что виной всему был он сам.

Донал поправил куртку, вышел из каюты и по длинным коридорам направился через многочисленные отсеки к кают-компании. В узком входе в зал его на мгновение задержала небольшая толпа направлявшихся на обед пассажиров, и в этот момент, глядя поверх голов, он увидел за длинным капитанским столом в дальнем конце зала ту самую девушку, Ани Мар Ливану. Радом с ней сидел удивительно красивый молодой офицер – судя по виду, фрайляндец, а около него – довольно неопрятный рослый молодой человек, почти столь же высокий, как и фрайляндец, но не обладавший и намеком на его военную выправку, а наоборот, сутулившийся в своем кресле, словно пьяный. Следующее кресло занимал худощавый, симпатичный седовласый мужчина средних лет. Пятым за столом был явно дорсаец – массивный пожилой человек в форме фрайляндского маршала. Заметив его, Донал поспешил протолкаться через толпу. Подойдя к столу, он остановился напротив маршала и протянул ему руку.

– Здравствуйте, сэр. Я должен был найти вас еще до старта, но у меня не было времени. У меня для вас письмо от моего отца, Ичан Хана Грэйма. Я его второй сын, Донал.

Голубые глаза дорсайца, холодные, словно речная вода, изучающе разглядывали его из-под густых седых бровей. Какое-то мгновение ситуация балансировала на острие дорсайской гордости – между его собственным любопытством и неприкрытой дерзостью Донала. Затем маршал крепко пожал руку Донала.

– Значит, он помнит Хендрика Галта? – улыбнулся маршал. – Я ничего не слышал об Ичане вот уже много лет.

Донал почувствовал, как легкий холодок пробежал у него по спине. Перед ним был один из самых выдающихся дорсайских солдат своего времени Хендрик Галт, первый маршал Фрайлянда.

– Он передает вам привет, сэр, – сказал Донал, – и… но, может быть, я лучше принесу вам письмо после обеда, и вы прочитаете его сами.

– Конечно, – кивнул маршал. – Я в девятнадцатой каюте.

Донал все еще стоял. Подобная возможность могла больше не представиться. Но спасение пришло – как отчасти и надеялся Донал – с дальнего конца стола.

– Возможно, – произнес седой мягким и приятным голосом, – ваш молодой друг пообедает с нами, прежде чем вы заберете его к себе в каюту, Хендрик?

– Почту за честь, – ответил Донал с некоторой поспешностью. Он пододвинул к себе свободное кресло и сел, вежливо кивнув остальной компании за столом. Его взгляд встретился со взглядом девушки. Глаза ее были неподвижны, словно вплавленные в камень изумруды.