Текст книги "Звезда надежды"

Автор книги: Гленда Норамли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Ну вот опять – я же говорю, что в тебе практичности ни на грош. Что еще можешь ты сделать? Ты не можешь стать картографом, потому что это запрещено Законом; даже если бы кто-нибудь и стал покупать карты у женщины, ни одна женщина в одиночку и недели не протянет в Неустойчивости. Более того, Закон ясно говорит, что ты должна выйти замуж, но ты и не пытаешься никого себе найти. Керис, поверь: для девицы с твоей наружностью и Харин – подарок судьбы.

Слова брата больно задели Керис. Чувствуя ее гнев, Игрейна забеспокоилась и громко фыркнула.

– Он скользкий, как водяной червяк! Я за него не выйду, даже если бы он еще сотню золотых приплатил!

– Тебе решать, – пожал плечами Фирл. – Мне все равно: я свое получу так и так.

Его безразличие охладило горячность Керис. Она глубоко вздохнула, склонила голову к плечу и с изумлением посмотрела на брата, как на знакомый предмет, неожиданно оказавшийся сильно подпорченным.

– Ну да, понятно… Тебе и в самом деле все равно. Как это я не замечала раньше! Ты совсем ничего не чувствуешь. Не горюешь ни по отцу, ни по матушке, верно?

– С чего бы мне горевать? Они никогда не интересовались моими чувствами. Я всегда только и слышал: «Сделай это, Фирл», «Сделай то!», «Учись чертить карты, Фирл!», «Неси теодолит!», «Отправишься со мной в Неустойчивость, Фирл». Ну а теперь я могу сказать «нет». И я не горюю о том, что их время кончилось, а мое наступило. Ни печали, ни сочувствия к ним у меня нет. Впрочем, я не Приспешник, Керис: с вами обеими я поступлю, как положено, но на большее не рассчитывай.

Девушка была странным образом заворожена проявлением такой полной бесчувственности.

– А я? Что я тебе сделала, чтобы ты так легко отмахнулся от меня?

– Ты и правда не знаешь? Неужели тебе никогда не приходило в голову, каково парню, когда его младшая сестренка все делает лучше, чем он? Ну так я тебе скажу, Керис: это очень обидно. Я ненавидел тебя за то, что ты лучше чертила карты, что ты научилась метать ножи, что ты более метко стреляла из лука, что переплывала пруд быстрее, чем я. Тебе еще повезло, сестренка. Будь ты мальчишкой, я, наверное, убил бы тебя. Теперь детская ревность не мучит меня, и я давно научился показывать всем, какой я хороший брат, но не жди, что я из кожи вон полезу, чтобы тебе помочь. Этого ты не дождешься. – С беззаботной и равнодушной улыбкой Фирл вышел из конюшни. Керис видела, что никакой ненависти к ней брат не испытывает – просто полное отсутствие интереса, – и не могла решить, что хуже.

Девушка прислонилась лбом к шее Игрейны и попыталась проглотить горький комок, застрявший в горле.

Ведь не только же ее вина в том, что брат стал таким?

Вечером, как и обещал, явился Харин Маркл. Керис была в лавке одна, чертила карту, когда он распахнул дверь и ввалился, оставляя на полу грязные следы, поскольку не потрудился вытереть сапоги.

Керис попыталась посмотреть на Харина непредвзято. Он был не так уж некрасив, хотя в данный момент на носу у него расплывался большой синяк; это поставить ему в вину она едва ли могла. Нет, отвращение вызывала не его внешность, а поведение. Парень был таким самоуверенным с теми, кого считал ниже себя, и таким раболепным перед вышестоящими… Керис явно попадала в первую категорию, а Фирл – во вторую. Фирлу Харин расточал сплошные улыбки и лесть, осмеливаясь высказывать свои мысли только как предположения; с Керис он разговаривал с глупой напыщенностью и смотрел на девушку, как на норовистую лошадь, нуждающуюся в твердой руке наездника.

– Керис, – начал он, – Фирл сказал, что сообщил тебе о наших планах насчет таверны. Как тебе это показалось, а? Тут можно заработать кучу денег, ведь сюда заглянет любой, кто едет из Наблы. Великолепная идея – ну да чего иного ожидать от Фирла! У него всегда столько мыслей…

Керис бросила на него такой ледяной взгляд, что он мог бы заморозить и ливень, но Харин словно ничего не заметил.

– Как я понимаю, у вас двоих появилась еще и мысль насчет меня.

Харин ничуть не смутился.

– Ну да – тоже, конечно, идея Фирла, и замечательная, по-моему, идея. Я хочу сказать, что мы с тобой могли бы составить пару, и всем от этого будет только польза.

– Не будешь ли ты, так добр, чтобы объяснить, какая от этого польза будет мне?

Он, казалось, изумился.

– Ну как же, ты, ясное дело, станешь замужней женщиной! Иначе ведь можно кончить, как старуха Раддлс, которую все называют ведьмой, слишком уродливой, чтобы найти себе мужа. Да ладно тебе, Керис, не так уж все будет плохо. Ты станешь женой трактирщика и сможешь свысока смотреть на других женщин в деревне. Что же касается остального… я понимаю, ты девственница, ну да с этим разделаться просто. А как ты родишь мне пару ребятишек, так сможешь и вовсе больше не беспокоиться, клянусь тебе.

Керис смотрела на него, не зная, то ли смеяться, то ли рассердиться.

– Харин Маркл, – сказала она наконец, – постарайся понять своей тупой головой: если бы я собиралась замуж, ты был бы самым последним в списке возможных кандидатов. Это тебе понятно?

К сожалению, Харину, похоже, ничего понятно не было. Он рассмеялся, сделал несколько снисходительных замечаний о женской застенчивости и дал понять Керис, что видит насквозь ее притворство: она просто ведет себя, как положено скромной девице. Пообещав еще заглянуть, он наконец удалился.

Керис стиснула зубы и с трудом удержалась, чтобы не швырнуть что-нибудь в его удаляющуюся спину.

Потом, немного успокоившись, она развязала вьюки Пирса, оставленные Синькой Кеттером в лавке. Первое, что выпало из узла, были метательные ножи – все пять, каждый в своих ножнах. Керис вытащила один и взвесила на руке. А ведь верно: она кидает их гораздо лучше, чем Фирл, хоть и не всегда умеет точно рассчитать расстояние, так чтобы нож вонзился в цель острием. Слишком часто оружие в ее руках вращалось не так, как нужно, и в результате падало на землю, не причинив вреда.

Разочарованный еще худшими успехами сына, Пирс предложил Фирлу сосредоточить усилия на стрельбе из лука, но и тут Керис обнаружила большие врожденные способности, как и больший интерес. Посланные ею стрелы, может быть, и не летели так далеко, как у брата – тот все-таки обладал мужской силой, – но она гораздо точнее попадала в цель. Именно она, а не Фирл, часами упражнялась просто потому, что наслаждалась, противопоставляя свое умение порывам ветра и движению мишени. Мышцы девушки укрепились, а на руках появились мозоли, ужаснувшие Шейли, когда та их заметила; Керис только рассмеялась и продолжала практиковаться.

Когда Пирс начал учить Фирла оперять стрелы, освоила это искусство Керис; когда Пирс показал сыну, как выбирать дерево для лука, сушить его и изгибать, усвоила уроки опять же Керис, и сделанный ею лук оказался лучше, чем у Фирла. В конце концов Пирс купил для Фирла лук у мастера в Драмлине, и тот брал его с собой, когда отправлялся с отцом в Неустойчивость. В остальное время лук висел на стене; Керис смазывала его и завидовала, а Фирл предпочитал и в руки не брать.

Девушка повертела в руках ножи, вспоминая уроки отца, свои первые жалкие попытки заставить клинок вращаться в воздухе… Эти далекие воспоминания были теперь мучительны, напомнив Керис, что Пирс мертв, а Фирл для нее навеки потерян тоже. Керис отложила ножи и сунула руку глубже в мешок. К тому времени, когда она разложила все содержимое вьюков на полу, ее руки тряслись от шока. Кто-то, с бессильной болью отметила она, прислал даже деревянную ногу отца, но дело было в другом – в состоянии большинства предметов. Синька Кеттер не преувеличивал, когда говорил, что вещи Пирса «здорово потрепали»: некоторые были просто разодраны на части. На многом еще виднелись следы крови, хотя явно была предпринята попытка ее смыть. Борясь с тошнотой, Керис смотрела на изрезанную одежду, блокноты с оторванными корешками, располосованный спальный мешок и чувствовала полную растерянность. Что могло вызвать это бессмысленное стремление к уничтожению?

Керис хотелось сложить все обратно и забыть об увиденном, но любопытство победило. В чем все-таки причина?

Во всем этом было что-то странное…

Девушка присела на корточки и стала осматривать разложенные на полу предметы: одежду, геодезические и картографические инструменты, посуду, брезентовую палатку. Некоторые из вещей, вроде чистых листов пергамента, были нетронуты. Другие – например, спальный мешок – оказались настолько изорваны, что возвращать их наследникам Пирса явно решили только для того, чтобы показать: ничего не украдено.

Глаза Керис скользили от предмета к предмету, и она начала улавливать закономерность: повреждены были все более или менее объемные вещи: подбитая мехом кожаная куртка, каблуки сапог, спальный мешок, переплеты записных книжек. Другому имуществу досталось тоже: подзорная труба была отломана от теодолита и разворочена. Та же участь постигла ручку сковороды. Только посох Пирса и его деревянная нога остались нетронуты, вероятно, потому, что первый оказался вырезан из единого куска дерева, а вторая все еще была на Пирсе, когда на него напали.

Керис взяла подзорную трубу и осмотрела ее, чувствуя, как холодные пальцы ужаса рвут ее сердце. Она не могла себе представить, каким инструментом можно сделать такое: толстая медь была распорота по всей длине. Края были неровными и острыми… Нет, это сделал не инструмент – когти, а может быть, клыки. И кому понадобилось так разделываться с трубой? Подзорная труба была самым ценным артефактом, сохранившимся после Разрушения: никто теперь не умел шлифовать линзы. Труба Пирса передавалась от отца к сыну на протяжении многих поколений картографов. Сам корпус, возможно, изготовлялся заново, но стекла просто переставлялись, и не было сомнения, что они сохранились еще со времен древнего маркграфства Мейлинвар, предшествовавших расколу мира. Они были бесценны.

Нападавшие что-то искали, догадалась Керис. Что-то небольшое, что можно спрятать за подкладкой куртки или под переплетом записной книжки; или что-то плоское, что, сложив, можно засунуть в полый каблук сапога; или такое, что можно скатать и поместить в ручку сковороды или подзорную трубу. Драгоценные камни? Деньги? Карту? Все это казалось маловероятным. Картографы не возили с собой много денег или ценности, а карты не прятали. То, что искали убийцы, было чем-то более драгоценным, чем подзорная труба. Однако если у Пирса и правда было что-то ценное, Керис точно знала, где нужно искать, и это было такое место, поискать в котором нападавшим и в голову не могло бы прийти…

Неохотно, чувствуя себя так, словно каким-то образом совершает насилие над отцом, Керис взяла деревянную ногу. Мягкая подкладка, сделанная из стеганой на вате фланели, на которую опиралась культя, крепилась к дереву полосой тонкой кожи. Впрочем, не она интересовала Керис. Девушка положила деревяшку на прилавок и вытащила несколько заклепок, крепивших кожу к дереву. Повернув протез к свету, она заглянула в выдолбленную полость. Там оказались деньги, как Керис и ожидала, но было и что-то еще. Она осторожно перевернула деревяшку и вытряхнула содержимое.

Скатанная кожаная карта…

Керис сразу поняла, что это не одна из карт, сделанных ею или Пирсом: кожа была не того цвета. Девушка осторожно развернула ее на прилавке.

Несколько минут она смотрела на карту, вытаращив глаза.

Ничто не подготовило ее к тому, что открылось ее взгляду.

Карта тромплери!

Первая мысль Керис была недоверчивой и радостной: «Значит, они все-таки существуют!» Потом она ощутила укол страха: здесь не могло обойтись без магии.

И наконец, Керис подумала: наверняка найдутся те, кто сочтет убийство не слишком дорогой ценой за карту тромплери…

ГЛАВА 4

И дал Создатель Посвященному Веддону карту невиданную. На ней высились горы и извивался Глубокий во всей своей скверне. И был на карте виден путь безопасный, и спасся Посвященный Веддон от Приспешников.

Книга Паломников, VIII: 5: 42—44

Керис старательно рисовала карты-образцы. Она решила, что в этот раз нужно будет изготовить тридцать пять таких карт; никогда еще ей не было так трудно – потоков леу оказалось много больше обычного, а вдоль всего Изменчивого – Твари, как всегда называл его Пирс – появились очень странные образования. К тому же записи Пирса были порваны и перепутаны, так что не всегда было легко судить, какие цифры к каким потокам леу относятся. Керис работала по пятнадцать часов в день, ей даже пришлось отказаться от окончательной художественной отделки карт, что нанесло удар по ее гордости. Ее лишь немного утешили похвалы, которые расточали картам те, кто за ними приходил, хотя покупатели, конечно, считали, что карты изготовил Фирл, и девушке приходилось молча терпеть его самодовольный вид. Брат, ясное дело, чертил только копии. Огорчала Керис и необходимость отказаться от раскраски карт: теперь, без Пирса, ей приходилось работать гораздо больше, и на те тонкости, что раньше делали ее карты такими отличными от других, просто не оставалось времени.

Керис работала на кухне, где лежала Шейли, чтобы посетители лавки не видели ее; девушка старалась развлечь больную, делая вид, что не замечает, как быстро ухудшается здоровье матери, метавшейся и стонавшей в постели. Домашние хлопоты и большая часть ухода за больной теперь легли на мистрис Поттл – даже Фирл был вынужден признать, что Керис не справится и с хозяйством и с работой над картами. Хоть и неохотно, он все же согласился платить женщине за вдвое большее время, чем раньше.

Фирл теперь и сам был вынужден меньше времени проводить в таверне в Верхнем Кибблберри. Почти весь день он сидел в лавке, рисуя копии карт или обслуживая посетителей. Он поднял цены на все карты Неустойчивости, что сразу же вызвало недовольство проводников и курьеров, но платить им пришлось: никто больше в Первом Постоянстве не торговал такими хорошими картами, а пытаться пересечь опасные территории, не имея новейших сведений о потоках леу, было бы глупостью даже для самых опытных путешественников.

Работая за кухонным столом, Керис оставляла дверь в лавку приоткрытой, чтобы иметь возможность слушать рассказы покупателей. Ее очень раздражало то, что Фирл совсем не интересовался сообщениями о происшествиях во время переправ; очень часто он просто обрывал рассказчика вопросом: «Ну так какая же карта тебе нужна?»

Однажды Ерри в панике примчалась на кухню, и Керис услышала из-за двери скрежещущий голос человека с обсидиановыми глазами; тот явился за новыми картами и пожелал купить непременно раскрашенные. Фирл отмахнулся от его просьбы и ответил грубо, но посетитель настаивал, и в его голосе зазвучали стальные ноты. Фирлу пришлось удовлетворить его желание, но он тут же ворчливо сообщил, что новых карт в следующем сезоне в лавке Кейлена уже не будет.

– Ничуть не удивляюсь, – ответил резкий голос. – Я слышал, что Пирс Кейлен погиб, а его сын Фирл не пошел в отца. – Говорил посетитель вполне вежливо, но Керис показалось, что он прекрасно знает: разговаривает он с сыном Пирса. Девушка заподозрила, что едкое замечание было всего лишь местью за дурные манеры Фирла и его грабительские цены.

Керис почти видела, как ощетинился Фирл:

– Кто тебе такое сказал?

Однако ответ последовал уклончивый, и когда вскоре Фирл явился на кухню, вид у него был, как заметила сестра, странно пришибленный.

Похоже, мастер Обсидиановые Глаза произвел на Фирла сильное впечатление, усмехнулась про себя Керис.

– Да помилует нас Создатель, – сказала мистрис Поттл, которая тоже слышала разговор, – ну и голос – как оползень в горах. Не хотела бы я повстречаться с этим парнем темной ночкой.

Вечерами в лавку несколько раз являлся Харин Маркл – будто бы для разговора с Фирлом, но на самом деле чтобы поухаживать за Керис. Делал он это неуклюже. Ему не хватало воображения, а потому отсутствие всякого энтузиазма со стороны Керис озадачивало его. Харин никак не мог поверить в то, что девушка им просто не интересуется, а поэтому единственное объяснение, которое пришло ему в голову, заключалось в том, что Керис притворяется. Такая дурнушка, решил он, должна мечтать выйти за него и только почему-то корчит из себя недотрогу. Керис находила его знаки внимания, столь явственно рожденные корыстолюбием, а вовсе не страстью, и утомительными, и смехотворными.

Фирл просто равнодушно пожал плечами, когда увидел, что сестра не собирается поощрять ухаживания его приятеля.

– Ты всегда была слишком упряма и не видела собственной выгоды, – только и сказал он.

Керис знала, что от планов открыть на месте лавки таверну Фирл не отказался. Мистрис Поттл доложила девушке, что у деревенского столяра были уже заказаны столы и стулья, а жена кузнеца, заглянувшая как-то проведать Шейли и принесшая ей студень из бараньих мозгов, рассказала, что Фирл договорился о поставках вина нового урожая с виноделом из обители Посвященного Веддона. Сама Керис как-то подслушала разговор брата с пивоваром из Восточного Векли насчет нескольких бочек пива и эля, а Харин хвастался удачной покупкой меда в обители Посвященного Беогора.

Керис не спрашивала, откуда Фирл берет на все это деньги: она знала. Он добрался до монет, спрятанных за кирпичом над мойкой в кухне; «денежки на табачок» – называл их Пирс, имея в виду, что в старости, когда уже не сможет работать, станет тратить их на всякие приятные мелочи: табак, например, был дорогим удовольствием, потому что выращивался только в Восьмом Постоянстве.

Керис вздохнула. Она знала, что надолго этих немногих золотых не хватит, – уж очень быстро Фирл принялся их тратить. А когда «денежки на табачок» кончатся, придет черед ее приданого…

Согласно Закону, все деньги теперь принадлежали Фирлу при условии, что он будет обеспечивать мать до смерти, а сестру – до ее замужества. Незамужняя женщина, пока у нее были родственники-мужчины, не имела никаких имущественных прав, если только ей не удавалось добиться согласия главы семьи – и Управы Порядка – на ведение собственного хозяйства. Керис не раз приходилось слышать, как деревенский наставник, Небутнар, распространялся на тему мудрости такого обычая: «Закон защищает интересы слабейших членов общины – детей и женщин». Небутнар был надутый и самодовольный, стоило ему заговорить, как во все стороны летели брызги слюны…

– Кто сказал, что женщины – слабейшие? – однажды дерзко спросила Керис. Ей было тогда лет четырнадцать. – Все долгожители в деревне – как раз женщины.

Наставник не сумел дать удовлетворительного ответа, только прошипел:

– Закон обеспечивает Порядок, а потому подобные вопросы неуместны.

Порядок, все подчиняющий себе Порядок… Неизменность важнее всего, любое изменение – проклятие. Порядок – основа Закона, а Закон обеспечивает Порядок. Никто не смел и заикнуться о том, что Закон подавляет, а Порядок душит.

Наставник Небутнар несколько раз заходил проведать Шейли, считая своим долгом утешать и поучать умирающих. Они с Керис были старыми врагами: Кибблберри была маленькой деревушкой, и наставнику приходилось и следить за соблюдением Закона, и учить детей: Керис ребенком зимой посещала его начальную школу. За четыре зимы – больше она не выдержала – девочка научилась читать и считать не хуже Небутнара. Такое селение, как Кибблберри, не могло рассчитывать на хорошего наставника; Небутнар не отличался ни ученостью, ни смирением, ни прочими добродетелями, считавшимися необходимыми церковнику. Единственное, чего у него было в избытке, – это уверенности в необходимости подчиняться Закону и тупого формализма в его толковании.

Не облегчало дела и то, что Небутнар питал глубокое недоверие к семье Кейленов, потому что Пирс работал в Неустойчивости, а недалекий наставник всех таких людей считал подозрительными: ведь картографы и им подобные большую часть года проводили вне пределов власти Закона. Поэтому Небутнар пристально следил за Кейленами и сразу же кидался принимать меры, стоило им совершить прегрешение. Наставник жаловался, когда Пирс не носил предписанной одежды, оштрафовал однажды Керис, поймав ее на том, что на Игрейне она ехала в штанах, а не в юбке, обличал Фирла, когда того увидели вылезающим из окна мистрис Верлан в отсутствие мастера Верлана. Все это были нарушения Порядка!

Все же Керис ценила его визиты к Шейли: больная нуждалась в поддержке религии, и Небутнар давал ей надежду на загробную жизнь; впрочем, уроки в зимней школе не наградили саму Керис такой же верой.

Девушка даже, возможно, поверила бы в добрые намерения Небутнара, если бы после одного из таких посещений он не отозвал ее в сторону и не спросил, обдумала ли она свое замужество.

Керис посмотрела ему в глаза:

– Моя мать смертельно больна, а ты задаешь мне такой вопрос?

– Тем больше оснований его тебе задать. Ты скоро останешься сиротой и будешь нуждаться в попечении мужчины…

– У меня есть брат.

– У него скоро появится собственная семья. Ты должна подумать о том, чтобы найти себе мужа. Как я слышал, Харин Маркл…

– Я не выйду за Харина.

– Ах… – Небутнар задумался, явно пытаясь найти возможную причину такого нежелания и не находя ее. – Ну что ж, – наконец протянул он, – если тебя не привлекает замужество, тогда, может быть, стоит подумать об обители…

– Я не говорила, что меня не привлекает замужество, – бросила Керис. – Меня не привлекает Харин. И у меня нет никакого желания носить покрывало наставницы!

Небутнар печально покачал головой, осуждая подобную несдержанность. Алые кисточки на его пестрой шляпе закачались, подчеркивая его недовольство.

– Дитя, дитя, не забывай, с кем разговариваешь! Тебе следует найти свое место в Порядке Постоянства. У каждого человека есть свое место, важное в общей структуре. Ты просто должна найти свое.

– У меня ведь нет особого выбора, правда? Я не могу выбрать себе профессию, потому что отцовское ремесло недоступно женщинам, а моя мать не имела занятия, которое могла бы передать по наследству, кроме положения замужней женщины.

– Не хочешь же ты заниматься чем-то, чем не занимались твои предки: это ведь угрожало бы Порядку? – мягко спросил наставник. – Безопасность нас всех зависит от послушания Закону каждого. Да и у тебя на самом деле больше возможностей выбора, чем ты считаешь: если жизнь в обители не кажется тебе привлекательной, то обдумай возможность присоединиться к ордену Посвященных. Для таких, как ты, этот путь открыт.

Керис попробовала что-то сказать, но не могла найти подходящих слов.

– Наставник, – сказала она наконец, чувствуя, что вся ее враждебность вытеснена изумлением, – я правильно тебя поняла? Ты предлагаешь мне стать кандидаткой в святые Посвященные?

– Иногда на тех детей, что доставляют нам больше всего огорчений, у Создателя оказываются собственные виды, – просто ответил Небутнар. Керис не сомневалась, что это не его собственные слова: церковник явно повторял их за кем-то. – Посвященные – и мужчины, и женщины – должны иметь более твердый характер, чем прочие люди. Посвященной становится женщина, не подходящая для обычных женских занятий.

– Наставник, – перебила его Керис, – Посвященная также должна отличаться величайшим благочестием и готовностью посвятить жизнь церкви – борьбе с Хаосом и поддержанию Порядка. Разве не требуется двадцати лет обучения, подготовки беспрерывного благочестивого кинезиса, прежде чем послушница становится Посвященной и может начать жизнь проповедницы? Я слышала когда-то, что из тысячи мужчин и женщин, пытающихся стать Посвященными, лишь кто-то один оказывается достоин священного символа.

– Ну, это преувеличение. Сейчас ведь в число Посвященных входят одна женщина и десять мужчин – даже одиннадцать, если считать Посвященного Эдиона Галманского.

Посвященный Эдион, как знала Керис, был человеком огромной учености, почитавшимся за знания, мудрость и добрые дела, который пропал в Неустойчивости более десяти лет назад. Об Эдионе ходили странные слухи: одни намекали, что он предался Хаосу и даже стал ближайшим помощником Разрушителя, другие говорили обратное – что Эдион где-то ведет вечную битву с Владыкой Карасмой. Чаще всего высказывалось мнение, что Посвященный выбрал жизнь отшельника где-то в Неустойчивости; наиболее недоброжелательные (по отношению к церкви) утверждали, будто его убили ортодоксальные члены Санхедриона – совета, руководящего церковью, – потому что сочли Эдиона проповедующим ересь. Все это не имело особого значения для Керис. Может быть, Посвященные и вели необыкновенную скитальческую жизнь, полную приключений, – однако для девушки цена была слишком высока.

– Я провалюсь после первой же недели подготовки, – сказала она, подумав по себя: «Но все равно буду обречена на двадцать лет непрерывных трудов, пытаясь достичь недостижимого».

Небутнар пожал плечами: в душе он, конечно, был с этим согласен.

– Если Создатель пожелает сделать тебя своей служительницей, ты почувствуешь свое призвание.

«Ему велели найти кандидатов для обучения, – с раздражением подумала Керис, – и он решил, что таким образом может от меня избавиться. Я ведь „не подходящая для обычных женских занятий“, я угрожаю его драгоценному Порядку». Девушка мило улыбнулась церковнику:

– Я подумаю. Несомненно, если такова моя судьба, Создатель мне об этом сообщит.

Небутнар ответил ей неуверенной улыбкой: он никак не мог решить, не смеется ли над ним девчонка.

Летние дни все длиннее, и у Керис все меньше работы по изготовлению карт. Фирл теперь меньше времени проводил в лавке. Керис радовалась его отсутствию. Иногда, когда покупателей не было, а Шейли спала, девушка извлекала карту тромплери из тайника и рассматривала ее со странной смесью беспокойства и восхищения. Ей ужасно хотелось рассказать кому-нибудь о чудесной карте, но не было никого, кому можно было бы доверить подобный секрет. Керис приходилось довольствоваться тем, что она припоминала все, что слышала о картах тромплери, – редкие рассказы Пирса, обрывки разговоров покупателей, которые она подслушала.

«Тромплери, – как-то сказал Пирс, – неправильное название. Когда-то это были два отдельных слова древнего языка, потом они слились и исказились. Изначальное значение было „обман зрения“».

«Обман зрения»… так оно и было. Именно это Керис и замечала, глядя на карту. Она видела перед собой мир в миниатюре, каждый оттенок и каждую тень, любое движение и перемену, – все совершенно реальное и трехмерное, сохраняющее даже текстуру. Однако, если коснуться карты, ощущение ничем не отличалось от прикосновения к обыкновенной коже: поверхность была гладкой и лишь чуть-чуть шершавой там, где краска легла густо. Гораздо лучше было просто смотреть на карту! Тогда все становилось реальным. Керис видела холмы, встающие над равниной, выступающие из пергамента так явственно, что никак невозможно было понять, каким образом пальцы не чувствуют их закругленных вершин. Девушка видела солнечные блики на бегущей воде ручьев, кипящей вокруг камней, – и однако рука ее, коснувшаяся воды, оставалась сухой, не ощущала ничего, кроме высохшей краски. Странные наросты – может быть, какие-то растения? – бросали тени на землю, но когда Керис трогала их, она не улавливала разницы между этими образованиями и почвой. Тут на чахлой растительности паслось животное, передвигаясь по выжженной земле мелкими шажками, там скала бросала густую тень, перемещавшуюся, когда солнце клонилось к закату; и однажды, всего однажды Керис заметила группу людей, проехавших через уголок карты: всадники и кони были такими же настоящими, какими, наверное, казались орлу, парящему над Кибблберри, паломники, едущие мимо лавки.

И еще на карте во всей своей устрашающей красе извивался с юга на север поток леу, похожий на ярко окрашенную смертельно опасную змею. Он осквернял землю, по которой тек, и, что было самым ужасным, все время менял положение, словно впитывая в себя разноцветье земли и оставляя позади безжизненный выжженный шрам, который природа напрасно пыталась залечить.

На карте тромплери все двигалось и менялось так же, как все двигалось и менялось на местности, которую она изображала. Калейдоскоп света и теней послушно следовал за солнечным восходом и закатом, ясным днем и темной ночью – заметны были даже тень от облака, даже дождевая влага на почве. Карта тромплери показывала животных и людей, меченых и Диких, караваны торговцев, товарищества паломников, проводников, курьеров – все живое и все мертвое. Картина была полной и каждый момент отражала на двумерной плоскости пергамента трехмерную реальную действительность.

Увиденное беспокоило и завораживало Керис, привлекало и пугало.

В карте тромплери была магия.

– Ты только представь себе, – сказал как-то дочери Пирс несколько лет назад, – будь у меня такие образцы, не нужно было бы рисковать жизнью в Неустойчивости. Когда потоки леу меняли бы свое положение, перемены сразу отражались бы на пергаменте. Будь такая карта у жителя Неустойчивости, достаточно было бы одного взгляда, чтобы узнать, где самая безопасная переправа и когда лучше всего пересечь поток леу. Карта тромплери – надежный образец, лучше не бывает: она сама себя обновляет.

– Но существуют ли они на самом деле? – спросила тогда Керис; ее детское воображение было захвачено представлением о подобном чуде.

– Когда-то, в давние времена, существовали. Однако секрет их изготовления был утерян, а те, что еще сохранились, износились от длительного употребления. Может быть, это и к лучшему. – Пирс лукаво усмехнулся. – Иначе я оказался бы без работы. – Он помолчал и тихо сказал: – Но только…

–Что?

– Говорят, что кому-то удалось открыть секрет заново… или по крайней мере почти открыть.

– Правда?

– Ходят такие слухи. Да только среди тех, кто часто бывает в Неустойчивости, всегда ходят странные слухи. – Пирс вздохнул. – Это в природе тех мест и людей, которые там живут. Если бы я верил всему, что слышу, я считал бы, что существуют огнедышащие драконы и умеющие разговаривать светлячки, а Приспешники держат в плену прекрасных дев, которых освобождают герои; и еще я думал бы, что есть волшебная страна под названием Звезда Надежды, а волшебники, которые в ней живут, делают карты тромплери…

– Волшебники!

Пирс рассмеялся и взъерошил волосы Керис.

– Да это все сказки, девочка. Никто из тех, кого я знаю, не бывал в Звезде Надежды, и никто не видел карт тромплери, не говоря уже о волшебниках, драконах и плененных девах. Звезда Надежды – всего лишь мечта, фантазия несчастных, убогих, меченых, которые придумали себе убежище, где они были бы в безопасности и могли вести нормальную жизнь, где волшебники чудесным образом исцелили бы их уродство. Многие пытались найти Звезду Надежды, но никто никогда не вернулся обратно. – Пирс покачал головой, внезапно став очень печальным. – Керис, пожалей отверженных. Подумай, что значит само это название: они изгнаны, оторваны от близких… Они частично подверглись разрушению, как это случилось с нашим несчастным маркграфством много лет назад. Ничто не может быть безнадежнее их жизни.