Текст книги "Звезда надежды"

Автор книги: Гленда Норамли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА 18

Жди Посвященного, который зрит ночь, но не видит звезд, ибо укажет он тебе верный путь, путь, на котором зрячие сановники церкви споткнутся, словно во тьме, его же шаги будут уверенными.

Книга Пророчеств, II: 5—17

Путники провели еще два дня в лагере у Широкого. Торговец, продав одного вьючного мула Корриан, двинулся дальше, но Даврон нуждался в отдыхе, так что его товарищество осталось на месте. Половину времени Керис старалась не думать о Давроне, а другую половину – о Костлявом Кулаке; в конце концов ей не удалось ни то, ни другое.

Однажды, заметив, как девушка не сводит глаз с хромающего по лагерю Даврона, Корриан ткнула ее локтем в бок:

– Послушай, голубка, почему бы тебе не затащить красавчика в постель, вместо того чтобы пожирать глазами? Не такая уж ты невинная, чтобы не знать, какое это удовольствие!

– Он снизошел бы до меня только потому, что его жены нет поблизости, – сказала Керис и покраснела: даже для нее самой эти слова показались жалобой обиженного ребенка.

Корриан расхохоталась:

– Ну и что? Какое это имеет значение? Получай удовольствие! – Потом, заметив печаль Керис, старуха понизила голос: – Да не обращай ты внимания на всю чепуху, которую мелют церковники: будто радости тела – грех и все такое прочее. Секс – это потребность: ты же не откажешься от глотка воды, когда хочешь пить, или куска хлеба, когда проголодаешься. Нам дал его Создатель, так же как жажду и голод. Их-то ведь все удовлетворяют не задумываясь, а тут является церковь и запрещает чесать, где чешется, потому что, видите ли, для невенчанных это грех. Какой в этом смысл, скажи на милость?

Керис не могла сдержать улыбки.

– Корриан, я-то думала, ты отправилась в паломничество, чтобы замолить грехи! Не очень-то ты раскаиваешься, раз спишь с кем попало, да еще и других подбиваешь.

Корриан хитро ей подмигнула:

– Ах, девонька, не в том мой грех, что я спала с мужчинами. Вот воровство… ну и некоторые другие делишки. Церковь может сколько влезет распинаться о греховности сожительства, да только ни в жизнь я не поверю, что такое славное занятие, доставляющее столько удовольствия обоим участникам, может быть грехом! – Корриан выпустила клуб дыма из трубки, и ее лицо внезапно помрачнело. – Может, и не очень хорошо было отбирать у девочек то, что они зарабатывали, согласна. Если останусь жива после этого проклятого паломничества, так я больше делать не буду… По крайней мере постараюсь. Но в одном ты мне можешь поверить: пока жива, я никогда не откажусь порезвиться в постели. И послушай меня, девонька: если вам обоим это в радость, – она кивнула в сторону Даврона, – не может тут быть ничего худого.

– Он же женат…

– Ну и что? Ее же здесь нет, правда? Если ей так уж важно, чтобы он хранил ей верность, так нужно не сидеть дома, а быть тут, под бочком у мужа, когда тому захочется… Да и не скажет он ей ничего, не такой он дурак.

Керис вздохнула. Может, Корриан и права… Пожалуй, лучше получить минутное удовольствие и приятные воспоминания, чем вовсе остаться ни с чем.

«Но будь я проклята, если стану его соблазнять, – подумала Керис. – Вот если он попросит… ну, тогда я подумаю».

Однако такое решение не улучшило ее настроения: в глубине души она понимала, что это пустая отговорка. Ей было нужно больше, чем просто получить удовольствие. Керис снова вздохнула. Какой прок от всех этих размышлений? Он ведь не попросит… Да и с какой стати? Он женат на прелестной женщине и через несколько дней увидит ее. Она – мать его детей, и он любит ее так сильно, что ради ее спасения стал слугой Разрушителя…

«Чего бы только я не отдала, чтобы меня так любили…»

Но что поделаешь: она тощая и веснушчатая, совсем не красавица, и мужчины редко задерживают на ней взгляд. Даже если Даврон и хотел ее – а хоть немного он все же ее хотел, – так это только потому, что она была под рукой, а больше никого не было…

Дни, которые они провели в лагере, тянулись медленно. Мелдор со Скоу отправились обратно в Губку, чтобы принести мешки Корриан: старик видел их, когда выводил Даврона. Мула Дикие растерзали и сожрали, но мешки их не заинтересовали.

На вторую ночь Керис обнаружила, что колышки, которыми крепилась ее палатка, уничтожены Неустойчивостью, так что палатку чуть не унес порыв ветра. Остальные стали поспешно вытаскивать и переставлять колышки, чтобы с ними не случилось то же самое, а Скоу выстругал для Керис новые из кусков Губки.

– Надеюсь, эта голубая гадость не живая, – пробормотала девушка, – а то как бы она в отместку не решила как-нибудь темной ночкой поваляться по нам и раздавить. – Скоу нашел эту мысль чрезвычайно забавной; впрочем, немного было вещей, которые бы не веселили Скоу.

Портрон подошел, чтобы помочь Керис вновь натянуть палатку.

– Как раз вовремя, – сказал он, вколачивая последний из новых колышков. – Вот-вот пойдет дождь. Керис, можно с тобой поговорить?

Девушка подавила вздох.

– Хорошо, – сказала она, знаком приглашая его в палатку: начали падать первые капли дождя. – Но должна тебя предупредить: думаю, я знаю, что ты собираешься мне сказать. Если ты хочешь, чтобы я изменила решение, тогда тебе нужно придумать какие-то новые доводы.

– Новые? – растерянно переспросил он. – Но что еще я могу тебе сказать? Нет ничего более важного, чем бессмертие твоей души, а ты подвергаешь его опасности, находясь здесь, в обществе этих…

– Наставник, – перебила его Керис, – известно ли тебе что-то про Мелдора, чего я не знаю? Ты ведь узнал его, не так ли?

Портрон взглянул на девушку в мучительном сомнении. Дождь разошелся вовсю, и стук капель по брезенту почти заглушил его ответ:

– Да. Я наконец вспомнил, где его видел раньше, – это было в монастыре Посвященного Ладмы. Он провел там несколько ночей… ох, уже больше двадцати лет назад. Он тогда совершал кинезис и однажды вечером читал проповедь.

– И что? – поторопила его Керис.

– Тогда его звали не Мелдор, – с горечью сказал Портрон. – Он был Посвященным Эдионом Галманским из ордена Посвященных, самым благочестивым и мудрым из всех… – Слезы показались на глазах пожилого наставника. – Как мог он предать церковь, Керис? Мы преклонялись перед ним, почитали больше всех. Когда он говорил, наши сердца откликались на его слова. Он проповедовал такие прекрасные идеи – братство, понимание… Люди устилали его дорогу лепестками цветов, когда он выходил в город, – так все чтили его ученость и святость. А потом в один прекрасный день он исчез…

У Керис закружилась голова. Эдион был так знаменит своим благочестием, что даже члены Санхедриона преклоняли колени, когда он входил в комнату. Этот человек вел жизнь аскета и подвижника, отказавшись от собственности, живя лишь на милостыню, – Посвященный, проповедовавший во всех Постоянствах, учивший знанию Священных Книг, объяснявший их и просвещавший верующих… Даже Керис слышала о нем. Он дарил надежду, а не требовал повиновения, и за это люди любили его, любили гораздо больше, чем его сотоварищи-церковники.

– Он вовсе не предал церковь, это церковь предала его. Они его изгнали, – сказала Керис, – из-за слепоты. А может быть, потому, что в его словах было слишком много правды. Они вышвырнули его, исключили из ордена Посвященных. И это после его подвижнической жизни, после всех его подвигов! Это было несправедливо.

– Такой святой человек должен быть в силах перенести подобные тяготы, – возразил Портрон. – Он мог читать проповеди в Неустойчивости. Видит Создатель, необходимость в утешении для меченых и других жителей Неустойчивости велика, – а вместо этого он пристрастился к запретному… к леу.

– Ты хотел бы разоблачить его, верно?

Портрон склонил голову, чтобы не встречаться с девушкой глазами.

– Что это даст? Да он и остановит меня, если я попытаюсь. Пусть идет своим греховным путем – но только без тебя. Что он будет делать, меня не касается.

Керис изумленно вытаращила на наставника глаза:

– Это не должно бы быть тебе безразлично. Портрон заметил ее удивленный взгляд и покраснел.

– Э-э… сейчас я просто путешественник. Как и все остальные.

«Ясно, – подумала Керис. – Все, что его заботит, – добраться до Восьмого Постоянства и затащить в постель эту его церковницу».

Портрон явно не был склонен к участию в церковных разногласиях. Керис почувствовала острое разочарование, что было довольно глупо: ведь на самом деле она совсем не хотела, чтобы Мелдор подвергся гонениям церкви.

Портрон печально покачал головой:

– Он ведь не был Благородным, знаешь ли. Прозвище «Галманский» всего лишь почетное обращение, присвоенное ему церковью за святость. Не могу поверить, что он так низко пал. – Уходя от Керис, наставник все еще озадаченно качал головой.

Переправа через Широкий, которая давно вызывала у Керис дурные предчувствия, прошла без происшествий. Цвета потока оставались неяркими и спокойными; ни Владыки Карасмы, ни его Приспешников не было видно.

Брод на Струящейся, которой Керис совсем не боялась, доставил путникам гораздо больше неприятностей. Над рекой висел густой желтоватый туман, похожий на спутанную кудель; он щипал глаза и горло, закладывал уши. Хуже того: впереди ничего не было видно дальше чем на длину лошадиного туловища. Керис, обеспокоенная странным природным явлением, не следила за ехавшей впереди Корриан, а когда подняла глаза от воды, рядом никого не оказалось – ни Корриан, ни лошадей, ни мулов. Товарищество растворилось в тумане.

Девушка окликнула спутников, но ее голос прозвучал глухо и беспомощно, поглощенный окутывавшей реку пеленой. Керис нервно подхлестнула Игрейну. Под ногами коней вода реки казалась густой и почти неподвижной, русло было мелким, так что лошади легко преодолевали течение; ужас таился в ощущении отрезанности от всего мира, невозможности докричаться до остальных, в странном пении в ушах, рожденном туманом.

Керис пыталась убедить себя, что туман петь не может, но траурные звуки все продолжались, нашептывали свою нескончаемую мелодию. Слов в ней не было, лишь похожее на жалобу завывание, становившееся то громче, то тише – в зависимости от того, густел или разреживался туман.

Раз или два Керис показалось, что она видит тени, скользящие над водой, – тени слишком маленькие, чтобы быть всадниками; однако туман тут же сгущался, не позволяя ничего разглядеть. Девушка все время оглядывалась, надеясь увидеть кого-то из спутников, но это ей не удавалось. Керис уже не была уверена, что едет в правильном направлении, и в конце концов остановила Игрейну. Она всматривалась в воду, пытаясь определить направление течения и таким образом сориентироваться, однако река, казалось, превратилась в безжизненное болото.

Может быть, это тоже признак разрушения мира? Река, которая не течет. Действительно, ведь теперь же нет моря, куда она должна была бы впадать…

Керис отпустила повод Игрейны и крепче стиснула веревку, привязанную к узде Туссон. Где-то слева послышался плеск воды, но разглядеть снова ничего не удалось. Река стала немного глубже: вода теперь доходила до брюха Игрейны, и лошади пошли медленнее, как ни понукала их Керис.

Наконец из желтоватого тумана впереди показалось что-то темное: скалы. Мокрые спины камней едва выступали над водой, и на них кто-то сидел… Нагой юноша. Керис неуверенно натянула поводья. Паренек озорно ухмыльнулся. Даже окутанный туманом, он казался прекрасным, золотистым и гибким, полным юношеской силы. На его коже блестели капли воды, скатывались по выпуклым плечам и исчезали в золотых завитках на груди. Керис присмотрелась, боясь обнаружить на нем знак Разрушителя, но ничего такого не увидела. Юноша встал и повернулся спиной. На какую-то долю секунды он повернул голову и бросил на Керис веселый взгляд, потом нырнул в воду и исчез. Керис судорожно вздохнула, увидев, когда он выпрямился, ряд набухших сосков у него на груди, гротескно вытянутый пенис, скорее принадлежащий животному, чем человеку, острые когти и шпоры на ногах, мех на спине, оканчивающейся хвостом…

Керис ударила Игрейну пятками в бока и вытянула плетью, сама не понимая, почему ее охватил такой ужас, требующий немедленного бегства.

«Это же всего лишь меченый, которого следует пожалеть!»

Но что-то говорило ей об ином. Лицо, руки, бедра казались человеческими, но в остальном юноша был не просто изуродованным человеком. Это было животное, и животное мерзкое. Керис вспомнился давно слышанный рассказ кого-то из посетителей лавки отца: «Говорят, Приспешники совокупляются со своими Дикими Подручными, и их отпрыски…»

Что собой представляют отпрыски? Керис забыла и была сейчас совсем не уверена, что ей хочется вспомнить.

Вода стала совсем мелкой; Игрейна выбралась на песчаный берег и встала, испуганная появившимися из тумана фигурами. Это снова был юноша-животное, но на этот раз он был не один. Рядом с ним, обняв обнаженные золотистые плечи, стоял мужчина. На нем был безупречный костюм Благородного, украшенный золотыми цепями, брошами и прочими драгоценностями, запретными для тех, кто не принадлежал к духовенству. Рубашка, распахнутая на груди, позволяла видеть амулет, вросший в кожу; его владелец явно похвалялся своей принадлежностью к свите Разрушителя.

Керис узнала его и похолодела.

Берейн Валмирский, Призовой Бычок. О Создатель, как могла она когда-то в душе насмехаться над ним, дать ему такое прозвище? Теперь он вовсе не был забавен.

Керис сидела неподвижно, решая, что делать. Броситься обратно в реку? Попытаться кинуть в него – в них – нож, прежде чем Берейн поразит ее леу? Невозможно…

– Добрый день, девица Кейлен. – Берейн сделал формальный приветственный кинезис.

Керис ограничилась тем, что слегка наклонила голову:

– Добрый день, Берейн.

– Вот мы и встретились снова. Что случилось с Гравалом?

Керис подавила желание облизнуть сухие губы.

– Он умер… от болезни горла, как мне кажется. Заболел внезапно. Только что был жив, и вдруг… – она щелкнула пальцами, – умер.

Берейн с сомнением посмотрел на Керис, словно не мог решить, как много ей известно.

– Похоже, что бессмертие Приспешников не такое уж… вечное в конце концов. Вы ведь выяснили, что он был Приспешником, верно? – Керис притворилась, что рассматривает свои ногти. – Ты, маленькая дрянь, будь осторожна, а то Неустойчивость может сожрать тебя, не оставив тебе души для вечной жизни тоже.

Тварь рядом с ним почувствовала гнев Берейна, оскалила зубы и начала бить хвостом.

Керис притворилась, будто ничего не замечает.

– Зачем, Берейн, – спросила она, – зачем ты предался Карасме? У тебя ведь было все, чего только может желать человек, – красота, богатство, положение в обществе. Так зачем же, во имя Создателя?

Берейн погладил грудь существа, которое обнимал, затем его рука скользнула ниже и зарылась в золотистые волосы, окружающие гениталии. Он усмехнулся:

– Вот поэтому, моя девочка. Вот поэтому.

Керис не поняла, и Берейн заметил, как она озадачена. Он прищурился.

– Неужели можно в самом деле быть такой невинной, такой дурехой? Попробуй вообразить, если сможешь, что значит желать и любить, но никогда не сметь признаться в своем желании, в своей любви, потому что церковь говорит, будто это смертный грех, будто это извращение, будто один мужчина не может желать другого. Вообрази, если сможешь, что значит жить, боясь даже посмотреть не туда, куда надо, что значит всегда прятать свою любовь. – Берейн фыркнул. – Согласно Закону, придуманному церковью, я все равно уже был обречен на ад. Так что же мне было терять? Здесь я могу любить, кого хочу, и так будет всегда. Здесь я никогда не состарюсь. Здесь целую вечность мужчины могут меня желать.

В душе Керис всколыхнулась путаница эмоций: страха, понимания, сочувствия, отвращения, – она чувствовала все это разом.

«Проклятый Закон, – подумала она. – Причины всех несчастий, кажется, всегда в одном: в ярме Закона. Берейн прав. Он не должен был бы прятать свое желание и любовь, как и я не должна была бы душить свою мечту стать картографом или Фирл свое стремление стать кем-то, кем не был наш отец».

Берейн, должно быть, прочел ее мысли, потому что грубо бросил:

– Мне не требуется твоего сочувствия, девка. – Он улыбнулся, и улыбка не обещала ничего хорошего. Все страхи Керис снова вернулись. – Вот так-то лучше, – протянул Берейн. – Так-то лучше. Я вот думаю: не спустить ли мне на тебя Карве. Он не особенно… привередлив в своих вкусах.

Керис продолжала смотреть на Берейна.

– Да. Это я заметила.

На этот раз Приспешник не скрывал своего гнева; он медленно направил в сторону Керис палец…

Девушка задрожала; остатки смелости покинули ее.

«Дура! Ты умрешь из-за того, что не умеешь держать язык за зубами!»

И тут раздался конский храп, лошадь взвилась на дыбы между Керис и Берейном, щелкнул кнут, прозвучал яростный крик.

Голос Даврона. Ответный стон Берейна.

Вспухающая на глазах красная черта появилась на лице и груди Берейна. С кнута Даврона, когда он стал крутить его над головой для следующего удара, капала кровь.

И тут все замерло, словно время остановилось. Дикий пригнулся, готовый прыгнуть, выпустив когти; Берейн поднял руку, вытянув ее в сторону Даврона – с пальцев его слетали искры леу; рука Даврона замерла в воздухе, кнут не нанес удара. Потом выразительным жестом проводник опустил руку и закатал рукав, обнажив амулет Карасмы.

– Только посмей, – полным презрения голосом бросил он. – Только посмей, и увидишь, что случится.

«Один Благородный против другого, – подумала Керис. – Хаос, до чего же Даврон ненавидит Берейна!»

С неожиданной ясностью девушка вдруг поняла почему: в Берейне Даврон видел себя – Благородного, нарушившего кодекс чести своего сословия сделкой с Разрушителем. Не Берейна Даврон презирал, а себя.

– Мы еще встретимся, – тихо пообещал Берейн. – Ты проклянешь тот день, когда меня ударил, Даврон Сторрийский. – Он отвернулся и поманил за собой своего Дикого.

«Совсем как представление, которые устраивают церковники», – подумала Керис, однако почему-то посмеяться над Берейном ей не удалось. В тот момент, когда он отвернулся, она заметила, что след от удара кнутом побледнел и исчезает.

Даврон развернул коня так, что оказался лицом к лицу с Керис. В нем все еще кипел гнев. На мгновение девушке показалось, что он сейчас схватит ее и начнет немилосердно трясти.

Но момент напряжения миновал.

– Проклятие, Кейлен, – рявкнул Даврон, – что у тебя вместо мозгов? Сидишь тут, как сам Владыка Карасма, и переругиваешься с Приспешником…

– Так ты слышал, – выдохнула Керис.

– Слышал достаточно. Ты что, совсем ума лишилась?

– Если бы я промолчала, я бы стучала зубами. Впрочем, спасибо. У тебя уже появилась привычка спасать меня в последний момент.

Даврон сделал глубокий вдох.

– Дерьмо!.. – Он бросил на девушку беспомощный взгляд, на его лице были написаны боль и ужас. Прошло довольно много времени, прежде чем он достаточно овладел собой, чтобы сказать: – Пожалуйста, больше так не делай. Не думаю, что смогу вынести… – Даврон развернул лошадь и бросил через плечо: – Поехали. Остальные нас ждут.

ГЛАВА 19

Берегись амбара, который пожирает зерно.

Пословица времен древнего маркграфства

С тех пор как путники пересекли Струящуюся, им ни разу не удавалось больше избавиться от Приспешников и их Подручных, кроме единственной ночи, которую они провели в относительной безопасности станции. В остальное время гибкие черные тени следовали за ними днем, ускользая, если кто-нибудь приближался к ним, и рыскали вокруг лагеря по ночам, тихо завывая. Иногда Керис замечала Берейна верхом на рогатом звере; позади него обычно сидел его хвостатый Подручный. В другие разы это оказывались другие Приспешники, мужчины и женщины, которых Керис не знала. Они предусмотрительно держались вне досягаемости луков, да и вообще проявляли осторожность и на глаза не лезли.

Приспешники чего-то ждали, следуя за товариществом.

Керис подумала о карте тромплери и ощутила новый укол страха.

Беспокоилась не только она: Портрон еще больше времени, чем раньше, посвящал кинезису, Квирк чаще шел пешком, чем ехал на лошади («так я менее заметен»). Корриан вызывающе плевалась в сторону их мерзких сопровождающих, но ее бормотание «Проклятые выродки, чего ждете, дерьмовые твари?» показывало, что ее смелость скорее показная, чем настоящая.

Даврон и Мелдор с великолепной самоуверенностью игнорировали посланцев Разрушителя – может быть, потому, что знали: Скоу не спускает с них глаз, а на меченого можно положиться.

– Чего они добиваются? – как-то спросила Скоу Керис, когда ее нервы совсем расстроились.

– Не знаю, – со смехом ответил тот, потом серьезно добавил: – Думаю, Карасма лишился шпиона среди нас, когда погиб Гравал, и теперь ему приходится прибегать к другим методам.

– А за вами раньше, пока не появился Гравал, шпионили?

– Сомневаюсь. По крайней мере не больше, чем за прочими товариществами. Мне кажется, мы могли привлечь к себе внимание, к несчастью, когда началась суматоха по поводу карт тромплери. До того Карасма не особенно присматривался к Мелдору – он был для него просто не представляющий опасности слепец, который ездит с Давроном, а Даврон был просто проводник, которому когда-нибудь придется выполнить его приказ. – Скоу печально встряхнул гривой. – Боюсь, до Карасмы начало доходить, что за нашими путешествиями скрывается больше, чем кажется.

– Так почему тогда он не прикажет своим Приспешникам как-нибудь темной ночью нас прикончить? Это ведь им не было бы трудно.

Скоу грустно улыбнулся:

– Может быть. Даже вероятно. Думаешь, мы этого не понимаем? Только, Керис, помимо тех трудностей, которые встретил бы Разрушитель, вздумай он напрямую покуситься на приверженцев Создателя, мы ему нужны живыми. Так он сможет больше узнать – о том, например, кто нас поддерживает. И должен сказать тебе еще кое-что о Разрушителе и его Приспешниках, чтобы ты приободрилась: они плохо понимают, что такое время.

Керис не поняла и попросила Скоу объяснить.

– Если ты бессмертен, – ответил тот, – тебе некуда спешить. Обычные люди вынуждены действовать, и действовать быстро, чтобы все успеть за время своей короткой жизни. Разрушитель и его присные не чувствуют необходимости спешить, в особенности те Приспешники, которые живут в Неустойчивости несколько сотен лет, – большинство из них почти все время спит. Даже Карасме бывает трудно заставить их шевелиться; его лучшие слуги – это те, кого он совратил недавно и кто еще не забыл, что значит быть человеком. Но и сам Разрушитель часто действует медленнее, чем следовало бы: в этом его слабость и наше спасение. Мелдор считает, что мир мог давно погибнуть, если бы Разрушитель проявил человеческую целеустремленность.

Путникам приходилось теперь бдительнее нести дозор по ночам и соблюдать большую осторожность днем.

Местность вокруг тоже изменилась. Деревьев не попадалось уже совсем, да и вообще растительность перестала быть нормальной. Кони жевали какие-то округлые клубни, похожие на огромные жемчужины, вылезающие из почвы, и, к счастью, это не причиняло им вреда. Сама земля представлялась взбаламученной: огромные валы красной глины, как океанские волны, застывшие в неподвижности, казалось, были готовы обрушиться на головы людей; дорогу преграждали скалы самых причудливых форм, замершие в момент какого-то катаклизма. Все вокруг выглядело так, словно двигалось, но при приближении путешественников остановилось, и стоит им повернуться спиной, как это чудовищное Движение возобновится: утес, похожий на башню, спиралью взовьется ввысь, валуны кинутся вниз с обрыва, глиняные волны ударят в скалы, как грохочущий прибой.

И действительно, иногда предметы кругом двигались. Проснувшись утром, люди обнаруживали, что все вокруг не такое, каким было, когда они отправлялись на покой. Бывало, что земля начинала шевелиться у них на глазах, словно где-то в глубине спящий великан ворочался во сне. Мир вокруг подвергался распаду, разрушению.

«Мелдор прав, – думала Керис. – Дела идут все хуже. Отец никогда не рассказывал мне ни о чем подобном».

Портрон явно думал так же.

– Я все жду, что, проснувшись однажды утром, обнаружу дыру в мироздании, место, где царит ничто, – однажды утром признался он Керис. – Место, где произошло окончательное разрушение, где ничего не осталось, кроме пространства. Бездна… отсутствие всего. – Наставник встревоженно потер лысину. – Когда я двадцать лет назад проезжал здесь, все было не так.

Керис поежилась. Ей не хотелось слушать дальше.

Изменения сделали путешествие еще более трудным. Даврон все время сверялся с картами – теперь уже с картами не Кейлена, а Уэя Летеринга из Дормусса, городка в Пятом Постоянстве.

– Клянусь Хаосом, Керис, – жаловался он, – хотел бы я, чтобы этот парень чертил карты так же ясно, как ты! Посмотри, что ты скажешь об этой закорючке?

Керис склонялась над куском кожи, более озабоченная не непонятным значком на карте, а сознанием того, как Даврон старается не коснуться ее, стоя рядом.

– Все переменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз, – постоянно ворчал проводник. – Земля становится все более и более неустойчивой.

Керис охватывала дрожь при мысли о причине этого. Она внимательно разглядывала карту, пытаясь определить их местонахождение в изменившемся ландшафте. Карты Летеринга всегда уступали картам ее или Пирса; теперь же они часто оказывались просто бесполезными.

«И все же, – думала Керис, – Летеринг очень интересно показывает относительную высоту гор и холмов. Хорошо бы поговорить с ним об этом». Пока же ей приходилось соотносить имеющиеся карты с показаниями компаса и теодолита, который, правда, теперь лишился своей трубы. Сравнение карт с реально существующей местностью часто позволяло найти маршрут, по которому легче было преодолеть возникшие препятствия.

В конце концов, после нескольких дней задержек из-за необходимости возвращаться, попав в долины, которые не имели выхода, путники увидели вдали Пятое Постоянство. Даврон сделал знак остановиться и вместе с Мелдором и Скоу поднялся на небольшой холм, возвышающийся над цепью часовен кинезиса, чтобы высмотреть дорогу; остальные терпеливо ждали внизу. Скаты-шилохвосты лениво кружили над людьми, рассматривая их своими поросячьими глазками, расположенными на одной стороне треугольных голов.

– Они тоже шпионят? – спросил Скоу, заметив их, однако никто ему не ответил: определить это было невозможно.

– Мы находимся именно там, где сказала Керис, – заметил Даврон. – Я вижу пограничный городок Эджлосс.

– А как насчет Приспешников? – спросил Мелдор.

– Они отстали.

– Несомненно, почуяли цепь часовен кинезиса. Даврон, нам нужно от них отделаться. – Старик повернулся к Скоу. – Мне очень жаль, Сэмми, но нам с тобой и Квирку придется войти на территорию Постоянства – по крайней мере на какое-то время.

Скоу воспринял это со стоицизмом.

– Несколько дней не очень нам повредят.

– Пробирайтесь вдоль цепи часовен и постарайтесь не дать церковникам вас поймать, – сказал Даврон. – Остальные займутся покупкой припасов, а встретимся мы к югу от Миддлмасса, уже за границей Неустойчивости. Ты помнишь тот каньон, где раньше был источник?

– Сухую Дыру?

– Именно. Встретимся там через восемь дней. – Даврон повернулся к Мелдору. – Похоже, скоро все решится. Мы не можем продолжать действовать так же, как раньше. Мне не следует ездить с тобой, если Разрушитель понял, что ты затеял: он может приказать мне или убить тебя, или разрушить Звезду Надежды.

Мелдор едва заметно печально улыбнулся:

– Даврон, я никогда ни на мгновение не сомневался, что именно так это и будет. Ведь очевидно, что здесь действует… неизбежность. Судьба, если хочешь.

Даврон тяжело вздохнул.

– Типичный случай амбара, пожирающего урожай, а? И, думая так, ты все это время ездил со мной!

– Компаньон проводника – хорошее прикрытие, как тебе известно. Ты был мне нужен – да и врага лучше всего иметь все время на глазах.

– Ты думаешь обо мне как о враге? – Невыносимое страдание в голосе Даврона тронуло обоих его слушателей; это был вопль души одинокого человека, знающего, что он всегда будет одинок.

– Даврон, ты мой самый близкий друг и самая большая для меня опасность. Или ты уничтожишь меня – или я тебя убью. Или… может быть, нам вдвоем удастся раньше уничтожить Карасму. Как я тебе уже говорил, я думаю, что буду предупрежден о приказе, который отдаст тебе Разрушитель. Если так случится, ты умрешь прежде, чем сможешь разрушить все наши мечты. Обещаю тебе это. – Мелдор решительно распорядился: – Поехали, мы теряем время. Тебе нужно побывать в Эджлоссе.

Керис рассеянно следила за скатами, кружащими в высоте; их заостренные хвосты служили рулями, позволяя животным ловко поворачивать в воздухе. «Может быть, это Подручные? – гадала девушка. – Или просто Дикие, потомки каких-то теперь исчезнувших птиц Мейлинвара, хоть и не имеющие перьев?» Она ощутила смутную печаль. После Разрушения так многое безвозвратно исчезло или неузнаваемо изменилось… Даже если удастся снова придать миру стабильность, избавиться от леу, столько всего никогда не удастся вернуть! «Уничтожение – это навсегда». Она когда-то прочла этот афоризм, и теперь воспоминание заставило зазвучать в ее душе струну бессильного гнева. «Будь он проклят! – подумала она. – Будь проклят Разрушитель!»

Керис прогнала грустные мысли и оглянулась на Портрона:

– Наставник, ты собираешься и после Пятого Постоянства ехать дальше с нашим товариществом?

– О да, конечно. Так долго, как это будешь делать ты.

– Ты не обязан так поступать. Мне не нужен опекун.

– Ну, как смотреть на вещи… – Портрон взглянул в сторону Корриан и Квирка, чтобы удостовериться: те их не слышат. – Керис, я не очень на многое гожусь, я понимаю. Я не очень хороший законник, да и никогда таковым не был. Я ненавижу споры и разногласия. Меня не следовало назначать в Управу. Может быть, из меня получился бы лучший проповедник или учитель – не знаю. Санхедрион решил, что я буду законником, а когда решение принято, ничего изменить уже нельзя. Но даже я вижу, что не должен пренебрегать своим долгом по отношению к беззащитной девушке, попавшей в такую компанию. Я не брошу тебя до самого Восьмого.

Керис не стала спрашивать, как, по его мнению, он мог бы ее защитить. Она понимала, что на этот вопрос церковник ответить не сумеет.

Эджлосс очень походил на Наблу; тем не менее, к своему удивлению, Керис ощутила прилив спокойствия, хоть и оказалась в окружении всяких сомнительных личностей. Впервые за многие недели она была в безопасности. Здесь не было ни Приспешников, ни Диких. Здесь земля не провалилась бы у нее под ногами, не поглотила бы ее и вообще не повела бы себя странным образом: завтра она выглядела бы точно так же, как и позавчера. Здесь Керис могли изнасиловать, пырнуть ножом или ограбить, но никто не угрожал ей леу, не мог разорвать на части или похитить ее душу.