Текст книги "Последний вервольф"

Автор книги: Глен Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

ТРЕТЬЯ ЛУНА
САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ МЕСЯЦ

46

Через шесть дней после убийства Дрю Гиллиарда мы приехали на Итаку, казавшуюся нереальной после бешеной смены часовых поясов и климатических зон.

Не ту Итаку, что в Нью-Йорке, а ту что в Греции.

На одну ночь мы остановились в Нью-Йорке, хотя я бы предпочел этого не делать. С того момента, как мы уехали, Николай постоянно названивал Талулле, и она настояла на том, что мы должны навестить его, прежде чем снова улизнуть. Нужно было установить мир между ее отцом и Расторопной Элисон, которая уже с дюжину раз грозилась уволиться, если Николай не перестанет вставлять ей палки в колеса. (Теперь не было никакой финансовой необходимости в том, чтобы поддерживать ресторанный бизнес, но помимо того, что Талулле нужно было как-то объяснить неожиданное появление 20 миллионов, бизнес Галайли был для нее связью со счастливым прошлым.)

Как бы то ни было, из-за этого мы провели целую ночь на большой кровати в отеле – после мучительных размеров спального места в «Амтраке». В эту ночь мы непорочно спали. Секс во время Проклятия, как выяснилось, снижает человеческое либидо до нуля, а отсутствие секса в это время, наоборот, приводит к бешеному взрыву сексуальной активности потом. Теперь мы прикасались друг к другу с трогательной заботой. Среди множества воспоминаний от следующих сумбурных недель именно сон на холодных хрустящих простынях после трех ночей в поезде особенно ярко отпечатался в моей памяти; мы как будто нырнули в реку забвения, в которой растворились последние крупицы нашего общего телепатического сознания, словно искристый след кометы. Бывают прекрасные сны, сны полные, невинности и чистоты… и это был один из них. Мы проснулись такими свежими, будто только что были отлиты из формочек, совершенно новые и готовые жить. Это ввело нас в состояние легкомысленности, в котором мы и покинули Нью-Йорк во второй раз.

Мы долетели на «Американ эрлайнс» до Рима, оттуда на «Эйр Италия» до Кефалинии. А оттуда на лодке до Итаки. Скромная вилла, от которой спускается сотня каменных ступеней к берегу тихой бухты у городка Кониа, обошлась нам всего в 1200 евро за неделю. Разгар туристического сезона прошел, было тихо. Я останавливался здесь тридцать лет назад после того, как убил французскую студентку, занимавшуюся современными танцами, которая проводила каникулы на Эгейском море. Идея поехать сюда подсознательно возникла у меня, как только я увидел Талуллу еще в аэропорту «Хитроу», и я спланировал наше путешествие сюда еще три недели назад, когда мы впервые покинули Нью-Йорк и направились в Калифорнию.

– Какой милый домашний хэппи енд, – сказала она. – Одиссей возвращается домой к верной любящей жене. Даже дураку понятно. Я думала, ты вроде как умный и непредсказуемый.

Но я не был умен. Я был счастливым тупицей. Тупым счастливчиком. Революция Джейка Марлоу достигла апогея: нудное всезнание превратилось в благословенное невежество. Все старые убеждения переменились. Замкнутый круг бесконечного самоанализа разорвался. Я с удовольствием пустил все на самотек.

Для Лулы это было не так просто. Большая часть ее была готова встать на сторону мирного принятия происходящего, но что-то внутри не хотело сдаваться без боя. По ночам она вскакивала с постели в холодном поту от кошмаров. На нее вдруг накатывали приступы депрессии, агрессии, безумства, паники. Она не говорила об этом. Чувство ненависти к себе могло навалиться на нее невзначай, пока она просто курила сигарету. Я просыпался один в спальне и в панике обшаривал весь дом, наконец находил ее в пустой ванной, или стоящей на веранде и глядящей вдаль на море, или она лежала на полу на кухне, свернувшись калачиком. И от этого никуда было не деться, через ее страдания лежал путь к выживанию. Она знала это, и потому еще больше ненавидела свою предсказуемость. «Это и есть самое гадкое в отвращении, – сказала она как-то. – Ты к нему привыкаешь».

Однажды в предрассветный час я нашел ее – после долгих поисков и почти поглотившей меня истерики, так как ее не было ни в доме, ни на террасе, ни в саду, ни в городе – стоявшую в одиночестве по пояс в море. Я разделся, зашел в воду, шлёп… шлёп (она оглянулась, увидела, что это я) и встал рядом. Пляж был пустынным. Прохладно, но не холодно. Свет от тающего полумесяца дрожал на воде, словно хлопья или серебряные листья. Я знал, что нельзя брать ее за руку и вообще трогать. В таком состоянии она нуждалась в прикосновении не больше, чем женщина за тяжелым трудом нуждалась бы во французском поцелуе.

– Когда я была маленькая, папа рассказывал мне о Ликаоне,[47]47
  Аркадский царь в древнегреческой мифологии. Он принес Зевсу в жертву младенца и за это был превращен в волка.


[Закрыть] – сказала она. – Он всегда особенно делал упор на ту часть истории, где говорилось о восьмилетнем воздержании и возможности вернуть человеческое обличье, и о том, что никто никогда не слышал о волках, превратившихся обратно в людей.

Есть две версии мифа. По первой Ликаон, царь Аркадии, попытался накормить Зевса блюдом из человеческого мяса и был наказан превращением в волка. По другой он оскорбил Зевса, принеся в жертву на алтаре ребенка, и с тех пор все, кто приносят человеческую жертву, должны страдать, превратившись в волка, и вернуть себе обличье человека они могут, лишь отказавшись от человеческой плоти на восемь лет.

– Сколько тебе удавалось продержаться дольше всего? – спросила она.

– Четыре полнолуния.

– По-твоему, возможно продержаться восемь лет?

– Восемь лет – все равно что восемь тысяч лет. Ты это знаешь. Мы никогда не сможем вернуться.

Она помолчала с минуту, потом сказала:

– Да. Знаю.

Я находился в состоянии обостренной мужественности. Я стоял с отважным выражением лица и был готов уничтожить кого или что угодно, что могло причинить ей малейшее неудобство. Мне было очень трудно сдерживаться, не обнимать ее, не пытаться оградить от всех опасностей на свете. Но было так сладко, так радостно заботиться не о себе. О ней. Только о ней.

– Это так и будет продолжаться, – сказал она. – Вечно заметать следы. Оглядываться. Бежать с места преступления. Какая отвратительная фраза. Бежать с места преступления. Кстати, я не собиралась тут топиться. А мы вообще можем утопиться?

– Да, в обоих воплощениях. И гореть, как оказалось.

Волны качались, обволакивая наши тела.

– Когда мы были в Нью-Йорке последний раз, – сказала она, – то вместе смотрели несколько образцов ткани с папой и Элисон, потому что собираемся менять дизайн в одном из ресторанчиков на 28-стрит. А за три дня до этого мы с тобой трахались, пока я пожирала кишки из вскрытого человеческого трупа.

Она рассмеялась – совсем не наигранно, как можно подумать, потому что сказанное было абсолютной правдой и одновременно звучало, как фраза из комедийного ужастика.

– Да, – ответил я, – так и есть.

Я знал, почему она так сказала. Твои тайные злодеяния всегда пожирают тебя изнутри. «Что может заставить человека говорить правду, если не мораль?» – сказала как-то Жаклин Делон. Она ошибалась. Правды требует закон выживания. Невозможно жить, если не можешь принять себя таким, каков ты есть. А ты не можешь принять себя таким, каков есть, если ты не можешь открыто говорить о том, что делаешь. Сила слова. Стара, как Адам.

Мы вернулись в дом, тихо ступая по спящему городу под сияющими созвездиями. Впервые со времени убийства я почувствовал маленькую искру сексуального возбуждения между нами, а потом понял: она почувствовала ее еще раньше, она знала, что началась новая фаза лунного цикла, и снова столкнулась с неизбежным приближением конечной точки. Поэтому и стояла одна в морской воде.

Вилла пахла чистым бельем, лимонами, что росли в горшках на веранде, и чабрецом. Мы разделись со странной спокойной аккуратностью и нырнули между прохладных простыней.

– Тебе не кажется странным, что я так легко поверила тебе, когда ты говорил о наркотиках? – спросила она. Как-то в дороге мы говорили о подавляющих голод препаратах, и я рассказал ей о моем печальном опыте с запиранием себя в клетке, наглотавшись таблеток и выбросив ключ. Я сказал ей правду: можно пережить пару-тройку полнолуний, накачавшись наркотиками до полусмерти (на четвертое полнолуние я в буквальном смысле чуть себя не убил, – я оторвал от себя кусок мяса, и если бы не моя способность к молниеносному излечению, просто истек бы кровью), но есть как минимум две причины, по которым не стоит этого делать. Во-первых, это самые жестокие страдания, на которые только оборотень может себя обречь. Во-вторых, это бессмысленно, потому что если тебе и удастся пропустить этот месяц или даже еще один, то в следующий, если только не покончишь с собой, ты абсолютно точно убьешь кого-нибудь, а потом снова, и снова, и снова, пока не скончаешься от старости или серебряной пули. И я рассказал ей все как есть.

– Мне это не кажется странным, – ответил я. – Это логично. В моральном смысле воздержание на месяц-два не имеет никакого значения.

– Но я не пробовала это по другой причине. Я отлично помню, каково мне пришлось первые три раза, и мысль о том, чтобы пережить подобное еще раз, нагоняет на меня ужас. Дело не в логике. А в трусости.

– Я ничем не лучше. Меня это тоже пугает до чертиков. К тому же моя последняя попытка провалилась.

– Но ты все же приносишь в мир и добро. Ты компенсируешь свои поступки.

– Вложением денег. Которое не имеет значения, если у тебя скелет в шкафу. К тому же это не помогает. Деньги не могут быть разменной монетой в мире морали.

Мой член набух рядом с ее лежащей рукой. Я знал, что она знала. Она была уже почти готова к тому, чтобы совсем сдаться. Пройти через горе и стыд и получить взамен теплоту и счастье.

– Не могу выбросить это из головы, – сказала она. – Я все думаю, что должен быть какой-то выход, но в конце концов понимаю, что придется либо убить себя, либо смириться с тем, кто я есть.

– Не убивай себя, – попросил я.

– А ты будешь со мной?

– Да. Всегда.

– Но может, я все же убью себя, – сказала она. – Не могу пообещать точно.

– Тогда пообещай мне, что не сделаешь этого, не предупредив меня.

– Хорошо.

– Скажи это.

– Я не стану убивать себя, не предупредив тебя.

В ту ночь мне снился целый ворох удивительно ярких снов. Мне кажется, мы даже занимались сексом в завороженном состоянии полусна. А потом еще вереница снов. Потом я почувствовал, будто меня кусает в шею какое-то насекомое, и подумал, что расскажу об этом Талулле с утра, непременно расскажу – но все мысли смешались и растворились в темноте.

Когда я проснулся далеко за полдень, комната была наполнена солнечным светом и запахом морского бриза. Я еще не поднял голову с подушки, но сразу почувствовал пустоту на том месте, где должно было быть ее тело, а затем услышал голос Эллиса:

– Да уж, Джейк, давно пора!

47

Он сидел в одном из ротанговых кресел у кровати, спиной к распахнутому на веранду окну, сцепив руки на животе и положив щиколотку одной ноги на колено другой. Как всегда – в черных кожаных штанах, ботинках с железными нашлепками и светлом джинсовом пиджаке. Его белые волосы свободно свисали до пояса. Дуновение ветра донесло до меня вонь от его ног. В голове жужжало и стучало, я попытался шевельнуться, и перед глазами пошли серебряные круги, а в шее и плече отдалась жгучая боль. Я сел на кровати и взглянул на него.

– Она у нас, – сказал он. – Поиграем в угадайку или сначала послушаешь меня?

– Говори, – ответил я.

Эллис слегка кивнул, как бы в подтверждение того, что его догадки по поводу моей реакции оказались верными, потом поднялся, сделал жест руками, как бы означающий секундочку, вышел на веранду и быстро вернулся с двумя чашками свежего кофе. Одну протянул мне и вернулся на место.

– Во-первых, – начал он, – позволь заверить тебя в том, что Талулла жива и в полном порядке. Она далеко отсюда, в месте, которое я пока не могу тебе сообщить, но ты можешь быть абсолютно уверен, что она окружена комфортом. Это я тебе обещаю, Джейк.

Я поставил чашку на столик у кровати. У меня тряслись руки. Вчера, когда мы шли с пляжа под звездным небом, она взяла меня за руку. Никто из нас не произнес ни слова, но этот жест пробудил у нас обоих мысли о смерти. Теперь я представлял, как она, съежившись, сидит на спартанской койке в клетке без окон. Жива и в полном порядке. Мне пришлось поверить ему, потому что о другом я и думать боялся.

– Я не могу говорить об этом голый, – сказал я.

– Понимаю. Не буду мешать.

Я встал, быстро оделся во вчерашнюю одежду. Потом присел на край постели и раскурил «Кэмел». Мое влюбленное я, словно лунатик в смирительной рубашке, качалось туда-сюда и повторяло: «Она у них. Она у них. Она у них». Шею жгло, и я машинально все время тер это место.

– Все еще жжет? – спросил Эллис. – Дротик с транквилизатором. У нас теперь новый парень, он называет себя Кот. И это заслуженное прозвище, раз ему удалось залезть на веранду и не разбудить тебя. Ты ничего не услышал?

Я вспомнил сон, в котором меня укусило насекомое, и почувствовал себя беспомощнее пьяного.

– Просто выкладывай всю информацию, – сказал я.

– Ага. В общем, она у нас. Но ты можешь получить ее обратно и жить вместе долго и счастливо. Единственное, что ты должен сделать, – убить Грейнера.

Я поднял взгляд. Он выглядел спокойным, синие глаза смотрели ясно.

– Ты все правильно услышал.

– Почему Грейнера?

Эллис сделал глоток, его адамово яблоко задвигалось.

– Джейк, – сказал он, – все просто. С недавних пор я состою в одном движении. Эта группа людей – некоторые из них из Охоты, кто-то из Технического обеспечения, кто-то из Финансовой поддержки – они прочли «Мене, мене, текел, упарсин»[48]48
  Согласно библейскому преданию, это слова, начертанные на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона от рук Дария Мидийского. В светской культуре эти слова стали условным обозначением предзнаменования смерти важных персон.


[Закрыть] на стене ВОКСа. И ты нужен нам. Серьезно, ты – тот, ради кого мы и существуем. Ну то есть не конкретно ты. Вампиры, демоны, зомби, вуду, сатанисты, джинны, полтергейсты – вся тусовка. Проблема в том, что тусовка эта мельчает. Ты же замечал, да?

После 11 сентября поползли слухи о том, что администрация Буша сама устроила террористический акт, чтобы заполучить карт-бланш в вопросах агрессии из-за нефти и выманить деньги налогоплательщиков для американского военного комплекса. Если нет страха, нет и финансирования. Вот им и нужна Аль-Каида. Здесь тот же принцип.

– Парни так хорошо справлялись с работой, что им нечем стало заниматься, – сказал я.

– Именно. Я и мои друзья не хотим этого допустить. Грейнер только о том и мечтает, ведь у него есть солидный счет, и он уже устал от нервотрепки. Но что будут делать такие, как я? Жарить бургеры?

Значит, дело не только в финансировании. Проблема еще и в кризисе самоопределения. Эллис не умеет ничего, кроме как охотиться. Порнозвезды всегда говорят о своей индустрии как о «теплой семье». Охотники, как мне представилось, думают примерно так же.

– К твоему сведению, – продолжал Эллис, – теперь у нас два ВОКСа. Всемирное Объединение по Контролю за Сверхъестественным и Всемирное Объединение по Спасению Сверхъественного. Так что в нас все еще нуждаются. И если все пойдет по плану, мы всегда будем нужны. Мы надеемся многое изменить. Мы собираемся спасти то, что сейчас под угрозой вымирания.

– Убив Грейнера?

– Ты даже представить себе не можешь, Джейк, сколько влияния у этого парня. И не у него одного. Там целый нервный центр, сраная хунта. Они контролируют финансирование, вербовку кадров, исследования, политику и СМИ. Половина из них циники, нагло обкрадывающие организацию, а другая половина – фанатики, не понимающие, что с энтузиазмом движутся к тому, чтобы оставить самих себя без работы.

– Всегда относил тебя к фанатикам, – сказал я.

Эллис покрутил головой как бы в знак великодушного разочарования.

– Я прагматик, Джейк. И всегда им был. Я думал, ты это понимаешь.

– А когда ты убьешь Грейнера – то есть когда ты предоставишь мне его убить – что потом? Coup d'etat?[49]49
  Государственный переворот (фр.).


[Закрыть] Или вы собираетесь пощелкать всех главарей один за другим?

– Нам не нужна кровавая революция, – сказал он, допил кофе и поставил чашку на пол. – Организация очень хрупкая, а нас совсем немного. Так что хватило бы трех, максимум четырех смертей ключевых фигур в Англии. И дюжины в Штатах. Нам бы не хотелось перебарщивать. Нужно лишь спокойно, но твердо дать понять, что с нами нужно считаться. Мягкая смена курса. И что в итоге? Фанатикам, естественно, придется посторониться, а Грейнер – фанатик до мозга костей. Тогда мы сможем разобраться и с циниками. Предложить им добровольно покинуть организацию и перестать паразитировать. Не кровавая революция, но и не совсем уж бархатная.

– В таком случае, я вам не нужен. Убейте Грейнера сами. Тем более, если вы хотите таким образом заявить о себе.

– Да я и собираюсь его убить сам, – ответил Эллис. – Я собираюсь поменять серебряные пули в его ружье на обычные. А ты будешь просто в качестве камуфляжа, Джейк. Идеальное фальшивое прикрытие. Нам нужно убрать Грейнера так, чтобы они знали, что это мы, но не имели никаких доказательств. У него большие связи. Так что нам нельзя будет предъявить претензии, если что-то вдруг пойдет не так.

– Ты, по-моему, немного опоздал со своей идеей, – ответил я. – Я хочу сказать, остался ведь только я. Какой смысл оставлять меня в живых?

Он посмотрел на меня и криво улыбнулся.

– Мило, Джейк. Но остались ты и она. Ты не был уверен, в курсе ли мы. Но мне придется тебя расстроить – мы в курсе.

Ни на что другое я не наделся, но попытаться все же стоило.

– Грейнер о ней знает?

– Нет. Только мои люди.

Мой внутренний стратег работал сейчас на полную катушку. Грейнер о ней не знает. Хорошо ли это? Как мы можем сыграть на этом? Не знаю. Надо подумать.

– Ну ладно, – сказал я, – допустим, остались мы с ней. Что с того? Двоих маловато для возрождения рода.

Эллис не ответил. Было видно, что он о чем-то размышляет. Потом он взглянул на меня и просиял:

– Джейк, – сказал он. – Вот черт. Ты даже не представляешь, что происходит. Не знаю, с чего и начать.

Мурашки побежали у меня по загривку. Я не хотел, чтобы он начинал. Конкретные детали не имеют значения. Важно лишь то, что мои Абсолютные Знания на самом деле были ошибочны. То есть то, что казалось мне правдой… Все, в чем я был уверен… Разве ты не чувствовал, что все к тому и идет? Ты, бесстрастный читатель?

– Мы нашли антивирус, – сказал Эллис.

Искушение выкрикнуть «что?!», хотя я прекрасно его расслышал, было почти непреодолимым. Я все же сдержался.

– Притом совершенно случайно, – продолжал он. – Похоже, так происходит со всеми большими открытиями: кусок сырого мяса падает в огонь и voila! – изобретена готовка. Однако, все это не без помощи твоей подружки.

«– Какой дротик?

– Тот, что предназначался для оборотня. Но попали они в меня. Очевидно, транквилизатор, так как секунду спустя я уже отключилась».

О нет. Это был не транквилизатор. Господи боже.

– Альфонс Маккар мертв?

– Мертв, – сказал Эллис. – Он умер в ту же ночь, когда наткнулся на Талуллу. Хотя это не мы его убили. Какая-то компашка любителей на сраном джипе его прикончила. Представляешь? После этого нам пришлось их завербовать, чтобы не болтали. Сейчас каждый подросток с ружьем, насмотревшийся Баффи… Я хочу сказать, что раньше…

– Может, лучше расскажешь, что все-таки происходит?

Он поднял ладонь.

– Ты прав. Прости. Только налью себе еще кофе. Хочешь тоже?

Я отказался. Пока Эллис наливал себе вторую порцию, я убрал валявшиеся по комнате вещи Талуллы. Застелил постель. Мысль о том, что он видел подтверждения нашей близости, была невыносима. Я не мог не думать о том, как она взяла меня за руку прошлой ночью, и никто из нас не мог произнести ни слова. Мы словно предчувствовали наше расставание.

Эллис высунулся из окна:

– Не хочешь посидеть снаружи? Отличная погодка.

Я сцепил зубы и молча вышел на веранду, залитую ослепительным солнечным светом. Судя по всему, было часа три. Внизу стайка белых домов усыпала склон горы, Кония выглядела до абсурда миловидной. Коричневый от загара рыбак сидел на краю пирса и чинил рыболовную сеть. Официант курил сигарету, прислонившись к фонарному столбу. Четверо тинэйджеров расположились неподалеку от оранжевой Веспы. Я присел напротив Эллиса спиной к свету. Солнце жарило затылок, будто адская тюбетейка.

– Ну так вот, – сказал он. – Исследование вируса оборотней официально было прекращено пять лет назад. Неофициально наши ребята продолжали им заниматься. Это было нелегко, тем более что предмет исследования было не так-то просто разыскать. Но к счастью, у нас был Альфонс Маккар. Альфонс был нашим золотым гусем, пока не исчез. Сбежал. Не представляю, как мы умудрились его прошляпить. Ох уж эти новички… – Он посмотрел вдаль и покачал головой. – Ну да ладно. Той ночью в пустыне мы пытались опять его отловить. А если не получится, то хотя бы выстрелить в него дротиком с последней версией антивируса. И что же? Стрелок промахнулся и попал в Талуллу! – Он наклонился вперед и вскинул брови. – А кто стрелял? Я! Да уж, малый не промах! – Эллис помолчал, снова с улыбкой откинувшись на спинку стула. – Чистая случайность, Джейк, и так всегда. Все это время мы пытались лечить оборотня. А оказалось, надо было лечить жертв. Талулла первая, кто выжил после укуса, и первая, кто обратился за сто пятьдесят лет. А выжила она потому, что лекарства наших химиков действительно работают. Мы до сих пор не знаем, лечит ли наше зелье уже состоявшихся оборотней, но оно точно спасает только что укушенных. Получаешь нужную дозу, как только тебя укусили, и бинго – новенький оборотень готов. Так думает Поулсом. Он у нас теперь мозг. Веселенькие времена пошли.

– Как-то не сходится, – сказал я. – Ведь ты убил Вольфганга. Ты. Ты Грейнеру как сын. Ты убил кучу наших.

Он кивнул и опустил голову. Снова криво улыбнулся.

– Ты прав, Джейк. До меня долго доходило. Я был им просто очарован. У него есть дар, понимаешь, харизма. Он был мне как отец. И потом, мне нужно было держаться рядом с ним, чтобы выяснить, кто главные игроки в организации. У него есть доступ ко всему на свете. Даже теперь мне не по себе от того, что я сижу здесь, а он даже не знает, где я нахожусь, хотя я уже год как присоединился к отступникам. Я всегда чувствую его призрак за спиной. Такую цену платишь за двойное агентство.

Мне тоже стало не по себе. И не только потому, что Эллис, очевидно, спятил. Его внутренний мир невозможно было понять. Может, он говорит правду. А может, давно страдает галлюцинациями. А главное, не было никаких объективных факторов и показателей, по которым можно было сделать вывод. И единственное, что я мог – принять его слова за чистую монету. В противном случае мне бы пришлось искать какое-то другое объяснение, но на это полагаться не приходилось.

– Кстати, – сказал он, – думаю, будет честно сообщить тебе, что ты и сам принимал антивирус. Последнюю версию. И не раз.

– Что?

– Помнишь, ты заказывал выпивку в «Зеттере»? А потом в Карнарфоне. Поулсом надеется, что антивирус подействует и на старого оборотня. Талуллу укусили и вкололи антивирус одновременно, вот она и обратилась. Но мы не знаем, может ли она обращать других. К тому же, если мы можем вколоть дозу только что укушенному, и он обратится, – это не слишком большой успех. Выходит, мы должны быть на месте каждый раз, когда кого-то укусят. Это просто невозможно.

Я вспомнил, как заказал скотч в «Зеттере», и он показался мне странным на вкус. «Да вот, заказал „Обан“. А мне похоже, принесли „Лафройг“», – сказал я тогда Харли.

Харли.

Моя жизнь – список людей, которых я подвел.

– Проблема, конечно, в том, что ты пока еще никого не кусал, – все говорил Эллис. – В этом заключается еще одно условие сделки. Ты должен начать оставлять выживших. Например, двоих укушенных за одного убитого. Так что вы, ребята, будете как сыр в масле кататься, пока не увеличите популяцию до нужного числа.

Залитая светом белая веранда раздражала глаз, а нещадная жара добавляла «прелести». Несмотря на то, что детали были не важны, многие мелкие вопросы все же щекотали мне нервы.

– Почему вы ее не забрали?

– В смысле?

– Талуллу, в пустыне. Почему ты сразу не схватил ее?

У Эллиса зазвонил телефон. Он взглянул на номер и убрал мобильник обратно.

– Мы вообще-то собирались, – стал объяснять он, – но тут появился другой вертолет ВОКСа с одной из сраных шишек на борту. Они не знали, что произошло, и уж точно не были в курсе, что кого-то укусили, но требовали, чтобы мы заполучили Альфонса как можно скорее. Поулсом еле успел вернуться и отметить ее. Потом директор пересел на нашу вертушку, и мы поехали с телом Альфонса на базу. Так что Поулсому пришлось оставить ее там, где лежала. А его мы подобрали на обратном пути.

– Что ты имеешь в виду под «отметить»?

– Жучок, Джейк, – ответил Эллис. – Передатчик. С половину ногтя мизинца. Имплантирован хирургически. Он у нее в груди. Поулсому, конечно, было любопытно, как подействует антивирус. Думаю, он уже тогда предчувствовал, что выйдет необычная история. Парень просто чокнутый профессор в таких делах. Но мы все же потеряли ее. Мы думали, она погибла, как и остальные, потому что очень долго не было никаких новостей. Но потом, два месяца назад – бип… бип… бип. Я сразу предложил отловить ее, но остальные проголосовали против. Ходили слухи, что среди наших появился крот. Все подозревались. Один из парней Поулсома исчез. Наша группировка была на грани развала. Так что мы решили затаиться.

«Я до сих пор чувствую колющую боль. Как будто там маленькая заноза». Мысль о том, что все это время они знали, где мы, что все те сотни километров, наезженные по Америке, и моя невероятная осторожность были впустую, в эмоциональном плане размазала меня по стенке.

– Почему ты не сказал это раньше, когда мы виделись в «Зеттере»? Или в Корнуолле?

Он снова кивнул, поджал губы и потупил глаза в знак признания своей ошибки.

– Слабость и неподготовленность, – ответил он. – Грейнер собирался встретиться со мной тем утром в «Зеттере». Мы знали, что ты скоро начнешь сомневаться, надежно ли прикрытие Харли. Потом началась эта история с французским идиотом. В последнюю минуту мне позвонили и сказали, что Грейнер задерживается и чтобы я действовал один. Я до сих пор не знаю, была это проверка или нет. Они могли поставить жучки в комнате, или, может, это был твой эскорт, как ее там, Мадлин, которую типа завербовали. Короче, меня смутило такое положение дел, и я совсем не был в настроении совать голову в пасть льву. Слишком многое было поставлено на карту.

– Мэдди ведь не из ВОКСа? – спросил я дрогнувшим голосом. Если бы она оказалось не той, за кого себя выдавала, это стало бы маленьким, но очень болезненным разочарованием, как раз таким, после каких хочется спросить «Боже, неужели у них нет ничего святого?».

– О нет, она ничего не знала. Сама невинность. Забудь про нее.

Мне стало немного лучше.

– А что насчет слежки в Корнуолле?

– Тут просто не повезло. Я уже было собрался открыть тебе все карты, но получил сообщение, что засекли еще двух вампиров. Мне пришлось заняться этим. И к твоему сведению, мы убили той ночью еще трех, но на эта ушла целая ночь – а наутро ты сбежал в Лондон прежде, чем я успел с тобой поговорить.

– То есть ты не главный в этой заварушке, – заметил я.

– Да ни за что! Я не стал бы брать на себя такую головную боль.

Это была очевидная ложь, мы оба знали, что он всегда мечтал главенствовать единолично, но я это проигнорировал.

– А кто тогда?

– Брось, Джейк. Это же секретно. Да и что тебе за дело?

Мадлин бы ответила: потому что мне нужен шарманщик, а не его обезьянка.

– Даже не знаю, – ответил я, – может, дело в том, что ты ходишь по тонкой грани между тем, чтобы звучать убедительно, и говорить, как чокнутый.

Он кивнул.

– Да, я странновато изъясняюсь. Мне говорили, что меня нелегко понять. Ты же знаешь, что я сирота?

– Нет.

– Мать оставила меня в «К-Марте» в Лос-Анджелесе, когда мне не было и года. Мне до сих пор снится то место, какое-то расплывчатое воспоминание о блестящем Рождестве.

Его сознание было, как смертоносное подводное течение океана. Не успеешь оглянуться, а холодные воды уже унесли тебя далеко от берега. Я встал.

– Хватит болтовни. Лучше скажи, что я должен делать.

– Умерь пыл, Джейк. Пока ничего. До полнолуния еще семнадцать дней. Грейнер хочет поймать тебя в облике зверя. Насколько он знает, тебя не засекают никакие радары. Через пару недель ты ему позвонишь. Скажешь, что жаждешь мести за Харли. Только ты и он, победитель получит все. Назначь встречу в уэльском лесу. А мы пока подготовимся. Я оставлю с тобой трех своих ребят, на тот случай, если на хвост сядут вампиры, но ты и сам не зевай, ок? О, и даже не пытайся купить у них рассказ о том, где твоя подружка. Они не знают. Садись на рейс до Лондона сегодня же. Вот новый мобильник и зарядка. Не занимай линию. Единственный, кто тебе может позвонить, – я. Поезжай прямиком домой и сиди там тихо.

– Это все?

– Все. Поверь, Джейк, все будет хорошо. Мы оба выиграем от этой сделки.

Его телефон снова зазвонил. На этот раз он ответил: «Давайте», – потом замолчал и передал телефон мне.

– Вот, – сказал он. – Поговори со своей леди.