Текст книги "Безопасность Родины храня"

Автор книги: Глеб Кузовкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

После аудиенции Вали в кабинет по приглашению адъютанта вошел Кузнецов.

Его сразу же усадили на стул. Кох с бранью обрушился на обер-лейтенанта, выразил недовольство тем, что офицер немецкой армии хлопочет о какой-то местной девушке сомнительного, неарийского происхождения. Кузнецов почтительно возразил:

– Фрейлейн Довгер – фольксдойче, господин рейхскомиссар. Ее отец – немец, человек, преданный фюреру и великой Германии. Он убит партизанами.

Говоря это, Кузнецов протянул руку к карману брюк, где лежал пистолет. Грозно зарычала овчарка, и он увидел оскаленную пасть собаки, готовой к прыжку. Эсэсовцы насторожились.

Изображая смущение, Кузнецов признался Коху, что с фрейлейн Довгер они помолвлены и он собирается на ней жениться.

– Прошу вас, господин рейхскомиссар, учесть исключительные обстоятельства и удовлетворить просьбу фрейлейн.

Время приема истекало. Отвечая на вопросы Коха, Кузнецов мысленно обдумывал все возможные варианты покушения, но пришел к выводу – стрелять нельзя. Даже руку в карман сунуть не дадут – схватят немедленно. На столе у Коха множество кнопок. Это мгновенная сигнализация. На полу тренированный пес. Сзади – эсэсовец. Малейшее движение – смерть.

Кох остался доволен ответами офицера-фронтовика. Взял со стола заявление Довгер и написал: «Оформить документы фольксдойче, устроить на работу в рейхскомиссариате». На прощание посоветовал обер-лейтенанту быстрее закончить дела в Ровно и отправляться в свою часть под Курском. Мол, как раз на этом участке фронта назревают события, которые поставят Россию на колени… Фюрер готовит такой сюрприз большевикам, после которого они уже не опомнятся.

В порыве откровенности Кох выдал военную тайну. Теперь главное состояло в том, чтобы полученные сведения чрезвычайной важности срочно передать советскому командованию.

Результат визита к Коху был большой удачей разведчика. Валентина Довгер по рекомендации самого Коха получила работу непосредственно в логове врага и в дальнейшем добывала ценную информацию.

Летом 1943 года отряд Медведева пополнился еще двумя разведчицами. Лидия Ивановна Лисовская, молодая, стройная блондинка с красивым смуглым лицом и большими серо-голубыми глазами, работала в офицерском казино в Ровно. У нее был большой круг знакомств, особенно среди старшего командного состава. Ей доверяло и гестапо. Вместе с Лидией работала ее двоюродная сестра Мария Микота, или, как ее называла Лисовская, Майя.

На квартире у Лисовской часто собирались офицеры. Приходил сюда и Пауль Зиберт. Остроумный, общительный, он был поистине душой компании.

Вечера у Лисовской всегда проходили весело. Гости приносили с собой вино и закуски. Играли в карты, рассказывали анекдоты, танцевали под патефон. Присутствие красивых женщин, музыка, вино развязывали языки господам офицерам. Чего только не выбалтывали пьяные фашисты! Каждый старался ошеломить других чем-то новым, необычным.

Сестры запоминали все, что говорили немцы в казино и на этих вечеринках. Узнавали ночные пароли и передавали их нашим разведчикам.

…В Ровно направили разведчика Валентина Семенова в форме солдата вспомогательных частей вермахта, создаваемых из военнопленных. В городе он прожил несколько дней. И все время его подстерегала опасность провала. Наконец Семенов получил приказ перебраться на конспиративную квартиру на Грабнике – северо-восточной окраине Ровно, где он должен был встретиться с Кузнецовым. Путь туда лежал через базар. И вот, подходя к рынку, Валентин еще издали увидел немецкого офицера, внимательно разглядывающого прохожих. Семенов, проходя мимо него, четко приветствовал старшего по званию, надеясь, что тот не остановит его. Но гитлеровец властно окликнул Валентина и потребовал документы.

«Вот и попался», – подумал про себя Валентин и протянул офицеру свое удостоверение.

Немец, просматривая документы, еле слышно по-русски сказал:

– На Грабник не ходи, квартира провалена, там засада гестапо. Встретимся вечером у Лисовской…

Валентин спрятал документы в карман, почтительно козырнул и зашагал в обратную сторону.

На квартире у Лисовской Семенов узнал, что Кузнецов, рискуя навлечь на себя подозрение, зная, что Валентин пойдет этой дорогой, около часа поджидал его возле базара, чтобы перехватить и предупредить о засаде, о которой ему самому стало известно совершенно случайно.

Вскоре Семенов вернулся в отряд.

Во второй половине 1943 года в отряде Медведева решили провести ряд актов возмездия над палачами украинского народа, не ослабляя при этом разведывательной работы. Это было необходимо, чтобы усилить страх и панику среди фашистов, вызванные успешными действиями Советской Армии, не дать им покоя и в глубоком тылу.

Отправляясь на выполнение такого задания, бесстрашный разведчик понимал, что у него очень мало шансов остаться в живых. Перед уходом он составил письмо-завещание. Передавая его замполиту, Кузнецов сказал: «Это так, на всякий случай, сохраните». На конверте было написано: «Майору Стехову – моему другу. Вскрыть после моей гибели».

В письме он написал:

«Завтра исполняется одиннадцать месяцев моего пребывания в тылу врага.

25 августа 1942 года в 24 часа 03 минуты я опустился… на парашюте, чтобы беспощадно мстить за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом германских оккупантов.

Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха.

Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь, я еще молод. Но если для Родины, которую люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнь, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть они знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце.

Пусть я умру, но в памяти чоего народа патриоты бессмертны.

„Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!“ Это мое любимое произведение Горького, пусть чаще читает его наша молодежь, в нем я черпал силы для подвига.

Ваш Кузнецов».

Для Кузнецова партизаны достали новый автомобиль, который перекрасили на хуторе. За руль сел разведчик Николай Струтинский, одетый в форму немецкого солдата.

20 сентября 1943 года они появились в Ровно.

Кузнецов и Струтинский должны были совершить акт возмездия над заместителем Коха генералом Паулем Даргелем. Но произошла ошибка. Убит был не Даргель, а министерский советник финансов генерал Ганс Гель и кассовый референт майор Адольф Винтер, которые только что прибыли из Берлина с чрезвычайными полномочиями.

На месте происшествия жандармы подобрали два трупа, а на мостовой нашли кожаный бумажник. Конечно же, Кузнецов обронил его не случайно. Эта улика должна была послужить и послужила завязкой весьма любопытной комбинации, разработанной нашей разведкой.

Новенький бумажник с маркой известной берлинской галантерейной фирмы партизаны обнаружили при обыске у захваченного незадолго до этого видного эмиссара украинских националистов, только что прибывшего из Германии. В нем находился паспорт с разрешением въезда на оккупированную территорию, членский билет берлинской организации украинских националистов и директива организации (в форме личного письма) своим ответвлениям на Западной Украине.

В отряде бумажник пополнили данными, компрометирующими националистов.

Удар был рассчитан точно. Гестапо, крайне подозрительно относившееся к оуновским главарям, готовым продаться в любой момент кому угодно, попалось на удочку. В местных газетах появились многозначительные намеки, что, хотя покушавшийся и был одет в немецкую форму, на самом деле он принадлежал к числу лиц, не оценивших расположения немецких властей и предавших фюрера. Газеты сообщали далее, что органы безопасности, то есть гестапо и СД, уже напали на след преступника.

Оставленный Кузнецовым след привел гестаповских ищеек именно туда, куда и рассчитывало наше командование. Гитлеровцы схватили тридцать восемь видных националистов, в том числе и несколько сотрудников так называемого всеукраинского гестапо…

Через десять дней разведчики на той же машине, заново перекрашенной и с другими номерами, снова появились в городе.

Когда Даргель с адъютантом щел на обед, машина с разведчиками поровнялась с ними. Кузнецов выскочил из нее и метнул гранату. Оба фашиста упали. Небольшой осколок гранаты попал в левое предплечье Николая Ивановича. Кузнецов быстро вскочил в машину. Началась погоня. До войны Струтинский работал шофером в Ровно. Хорошо знал город и в лабиринте улиц сумел уйти от преследователей.

Вскоре выяснилась еще одна невероятная случайность: граната взорвалась так удачно для фашиста, что осколки ударили в противоположную от него сторону. Даргель был тяжело ранен и контужен.

В отряде во время рапорта о выполнении задания Медведев увидел у Кузнецова на левой руке кровь, тут же прервал его и направил в санчасть.

«В глубине мышц возле самой плечевой артерии прощупывался острый осколок, – рассказал об этом ранении врач партизанского отряда „Победители“ А. Цессарский. – Малейшее неосторожное движение руки – и артерия может оказаться перерезанной. Кузнецов погибнет от кровотечения у нас на глазах!

– Чем это, Николай Иванович?

– Гранатой.

Он внимательно следил за моими приготовлениями и, когда я вынул шприц и бутылку с новокаином для обезболивания, вдруг воскликнул:

– Что, хотите заморозить?

– Да, нужен разрез, и я хочу обезболить кожу.

Кузнецов энергично покачал головой:

– Ни за что! Режьте так.

– Зачем? У меня же достаточно новокаина.

– Режьте так!

– Будет очень больно…

Кузнецов оставался непреклонен.

– Зачем это вам, Николай Иванович?

– Я должен себя проверить. Если мне придется когда-нибудь испытать такую боль, вытерплю я или нет? Оперируйте, доктор!

И так как каждая минута могла стоить ему жизни, я вынужден был сделать разрез и удалить осколок без обезболивания…»

В октябре 1943 года Кузнецов уничтожил агента гестапо майора Мартина Гителя, а позднее – заместителя Коха по общим вопросам генерала Германа Кнута.

А затем партизаны решили казнить командующего особыми карательными отрядами генерала фон Ильгена.

Через разведчицу Лидию Лисовскую, которая в то время уже служила экономкой у Ильгена, узнали, что генерал обедает дома. Она же сообщила, что оба адъютанта его уехали в Германию.

Дом охраняется одним часовым и денщиком.

Помощниками Кузнецова в этой операции были Николай Струтинский, Ян Каминский и Мечислав Стефанский, одетые в немецкую форму.

15 ноября 1943 года около 16 часов машина с разведчиками остановилась возле дома № 3 по улице Лермонтова. Партизаны вышли из машины и направились к особняку. Обезоружили часового и денщика. В доме произвели тщательный обыск, забрали документы, оружие.

Вскоре прибыл генерал. В прихожей его встретили разведчики. На предложение сдаться в плен Ильген оказал отчаянное сопротивление. С большим трудом его скрутили и повели к машине. На улице Ильгену удалось освободить одну руку, он вырвал кляп изо рта и закричал. Партизанам удалось вновь связать генерала, но крик о помощи был услышан. К месту происшествия поспешили три немецких офицера. Обстановка до крайности осложнилась, но Кузнецов, как всегда, нашел удивительно точный ход. Втолкнув Ильгена в машину, он пошел навстречу гитлеровцам и на вопрос: «Что здесь происходит?» – заявил: «Я сотрудник службы безопасности… Мы задержали советского террориста, переодетого в немецкую форму. Предъявите ваши документы!» Офицеры послушно протянули свои удостоверения. Кузнецов внимательно рассматривал их, давая время партизанам получше упрятать генерала в машине. Один из подошедших оказался личным шофером Коха. Обращаясь к нему, Кузнецов сказал: «Вы, господин Гранау, поедете со мной свидетелем в гестапо», а его спутникам объявил, что они свободны.

Забрав также часового с денщиком, перегруженная машина на предельной скорости пронеслась по улицам Ровно. Через час они были далеко за городом, на одном из хуторов.

Всю ночь Кузнецов допрашивал генерала Ильгена и шофера Гранау. От них были получены важные сведения.

После похищения генерала Ильгена было решено убрать главного судью оккупированной Украины генерала Альфреда Функа. И сделать это намечалось именно в здании верховного суда. Кузнецов предварительно побывал здесь. Изучил внутреннюю планировку, запоминал все ходы и выходы.

16 ноября 1943 года в городе распространилась новость: убит Альфред Функ, на его смерть в газете был напечатан некролог, подписанный Кохом.

Это был последний акт возмездия в Ровно. После него Кузнецов и Струтинский несколько дней отдыхали на «маяке». Зная, что гитлеровцы ищут офицера в форме обер-лейтенанта, командование отряда «присвоило» Паулю Зиберту очередное звание гауптмана (капитана). Подготовили новые погоны, сделали соответствующие отметки и в документах. По этому поводу Николай Иванович в шутку заметил: «Глядишь, кончу войну полковником».

Находясь на отдыхе в отряде, Кузнецов как-то сказал: «Если после войны мы будем рассказывать о том, что мы делаем в Ровно, никто, пожалуй, этому не поверит. Да я бы и сам не поверил, если бы не был непосредственным участником этих дел».

26 декабря 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Николай Иванович Кузнецов был награжден орденом Ленина.

ШАГ В БЕССМЕРТИЕ

После короткого отдыха Кузнецов переехал во Львов, где продолжил разведывательную работу. Через некоторое время шеф львовского гестапо Петер Краузе в рапорте Институту криминалистики и судебной медицины в Кракове докладывал:

«31 января 1944 года около 17 час. 30 мин. во Львове, в доме военно-воздушных сил, на Валовенштрассе, 11-а, был убит подполковник Ганс Петере.

Около 17.00 час. того же дня неизвестный в форме гауптмана без разрешения посетил указанный дом.

Он был задержан охраной дома и доставлен к подполковнику Петерсу. При проверке его командировочного удостоверения мнимый гауптман, который назвал себя Паулем Зибертом, тремя выстрелами в упор застрелил подполковника Петерса и ефрейтора Зайделя и незаметно скрылся.

На месте убийства найдены три гильзы калибра 7,65 мм, которые при этом прилагаются».

В новом рапорте тому же Институту криминалистики и судебной медицины в Кракове Краузе сообщал: «9 февраля 1944 года около 7 час. 45 мин. во Львове, на Лейтенштрассе, еще до сих пор не известной личностью было произведено покушение на вице-губернатора Бауэра и доктора Шнайдера. Нападавший, видимо, стрелял из самозарядного пистолета сразу в обоих. Оба, раненные в грудь и живот, сразу скончались…

На месте происшествия найдены две гильзы калибра 7,65…

Возникает подозрение, что неизвестный преступник исполнил своим оружием много других покушений на рейхенемцев и других лиц, которые занимают ответственные посты…»

Советские люди об этом акте возмездия над гитлеровскими палачами узнали из газеты «Правда» от 15 февраля 1944 года, в которой писалось: «По сообщению газеты „Афтенбладет“, на улице Львова среди белого дня неизвестным, одетым в немецкую форму, были убиты вице-губернатор Галиции доктор Бауэр и высокопоставленный чиновник Шнайдер. Убийца не задержан».

Вся полиция и жандармерия Львова были подняты на ноги. Службой безопасности проводились повальные обыски. Кузнецов понимал, что из города надо уходить.

12 февраля 1944 года на рассвете машина с разведчиками группы Кузнецова выехала из города и по Винниковскому шоссе устремилась в сторону линии фронта. Ее остановили на контрольно-пропускном пункте в селе Куровичи. Майор фельджандармерии Кантер потребовал предъявить документы. В ответ Кузнецов выхватил пистолет и застрелил майора. Ян Каминский через открытое окно машины автоматной очередью полоснул по солдатам у шлагбаума.

Двинулись дальше, но вскоре кончился бензин. Разведчикам пришлось бросить машину и скрыться в лесу.

В ночь на 9 марта 1944 года, измученные и голодные, Николай Кузнецов, Ян Каминский и Иван Белов подошли к селу Боратин, где был предусмотрен возможный пункт связи с отрядом. Постучали в хату. Дверь открыла хозяйка. Кузнецов и Каминский вошли в избу. Белов остался караулить у дверей.

Но приход разведчиков в село был замечен бандеровцами. Пользуясь холодным оружием, они бесшумно убили Ивана Белова и ворвались в дом.

В короткой схватке бандеровцам удалось обезоружить застигнутых врасплох партизан. Главарь банды сотник Черниюра опознал в офицере Пауля Зиберта. Окруженный сворой бандитов, Кузнецов понял: это конец. Оставалось одно – не даться живым. Но как?

У Кузнецова была при себе граната, которую он предусмотрительно, как только вошел в комнату, незаметно положил рядом на скамейке и прикрыл лежавшей там тряпкой. Оставалось только схватить ее. Чтобы бандиты не успели помешать, разведчик пошел на хитрость: попросил закурить. Один из бандитов оторвал кусок газеты, насыпал махорки. Кузнецов свернул папироску и, прикуривая от лампы-карбидки, стоявшей на столе, как бы случайно погасил ее. В темноте он быстро схватил гранату.

Из кухни внесли другую лампу. Когда в комнате стало светло, бандиты увидели разведчика с гранатой в поднятой руке. Вытесняя друг друга, они попытались выскочить на двор.

Свидетель тех событий, хозяин дома Степан Голубович, в то время лежал в кровати, притворившись больным. Рядом висела люлька с ребенком. Зная, что в комнате есть дети и боясь убить их, Кузнецов даже в эти последние секунды своей жизни проявил величайший гуманизм: он отвернулся к стене, крепко прижал к груди гранату и лишь тогда взорвал ее. Поднялась суматоха, раздались крики, стоны. Воспользовавшись замешательством, Ян Каминский бросился к окну с целью выскочить на улицу, но был убит наружной охраной.

На полу хаты, истекая кровью, умирал Николай Кузнецов. Так оборвалась жизнь легендарного разведчика.

Кузнецов умер, как и жил, героем. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Доброхотова Дина
НЕЗАБЫВАЕМОЕ

Имена многих разведчиков отряда «Победители» стали известны нам с первых послевоенных лет, когда мы, львовские школьники, буквально залпом прочитали, передавая друг другу, только что вышедшие книги Дмитрия Николаевича Медведева «Это было под Ровно», а немного позже «Сильные духом». Героическая борьба советских людей с ненавистным врагом, все описанные события воспринимались нами особенно остро и зримо – слишком близко по времени была еще война, всего три-четыре года отделяли от нее. И нас, старшеклассников, волновало то обстоятельство, что мы могли пройти по тем же местам, где разворачивались описываемые события: до Ровно было совсем недалеко, а здесь, во Львове… В любой день мы могли зайти в местный театр оперы и балета, куда зимой сорок четвертого проник на совещание высших гитлеровских чинов Николай Кузнецов. Могли пройти по тем же улицам, где действовал разведчик, – по Академической (ныне проспект Шевченко), Ивана Франко… От центра города улица Ивана Франко ведет к Стрийскому парку, любимому месту отдыха молодежи, затем, поднимаясь чуть в гору, – к литературно-мемориальному музею выдающегося украинского писателя И. Франко. С этой улицей связана еще одна незабываемая страница в истории города. Речь идет о событиях Великой Отечественной войны. Но сначала обратимся к «Правде» от 15 февраля 1944 года. В этот день она писала: «Стокгольм. По сообщению газеты „Афтенбладет“, на улице Львова среди бела дня неизвестными, одетыми в немецкую военную форму, были убиты вице-губернатор Галиции доктор Бауэр и высокопоставленный чиновник Шнайдер….»

Только – Львов. Только – «неизвестный» и просто – «улица».

Теперь-то мы знаем, что ликвидация гитлеровских сатрапов была связана с именем Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова.

А выстрелы прозвучали именно здесь – на улице Ивана Франко (тогда Лейтенштрассе), как раз напротив дома-музея писателя.

…Спустя много лет, мы стояли на этом месте с Николаем Владимировичем Струтинским, полковником в отставке, бывшим разведчиком отряда «Победители», боевым товарищем Кузнецова. Стояли и смотрели на каменные плиты тротуара: они все те же… И одна мысль, что именно здесь стрелял в гитлеровцев Кузнецов, что по этим камням бежал он к своей машине, – одна эта мысль как бы приближала к нам то грозное время.

Струтинскии был задумчив. Среднего роста, крепкого сложения, с внимательным взглядом светло-серых глаз, он казался моложе своих лет. Неторопливый в движениях, и голос его звучал негромко, сдержанно. Подумалось: видимо, не случайно с первых же дней партизаны назвали его Спокойный.

Николаю Владимировичу выпала необычайная судьба: во многих боевых операциях, актах возмездия он действовал рядом с легендарным Кузнецовым. Потом участвовал в ликвидации на Ровенщине националистических банд. В сорок четвертом году Струтинскии впервые в своей жизни побывал в Москве. Он был окрылен и взволнован. В Кремле Михаил Иванович Калинин вручил ему орден Ленина. В эти же дни Николай Владимирович готовился к приему в Коммунистическую партию. Командир «Победителей» Д. Н. Медведев дал ему боевую характеристику, и Струтинскии очень гордился его отзывом. Так завершился для него тот предпоследний год войны.

Через несколько лет Николай Владимирович переехал во Львов. Закончил Высшую партийную школу, юридический факультет государственного университета. Трудился не покладая рук…

В летние дни 1942 года, когда первые группы партизан-медведевцев перебрасывались на самолетах в глубокий тыл врага, в ровенские леса, Николай Струтинский уже не один месяц партизанил в этих краях. В отряд «Победители» он пришел с оружием в руках. Пришел не один – вместе с отцом Владимиром Степановичем и братьями Георгием, Ростиславом и Владимиром. А позже они привели и мать, Марфу Ильиничну, с младшими детьми. В отряде она стряпала, чинила одежду бойцам и пользовалась у них глубокой признательностью, любовью и уважением.

Как каждая крестьянская семья, семья Струтинских трудилась на земле упорно и много. До тридцать девятого года лучшие наделы на Ровенщине принадлежали крупным землевладельцам, на которых приходилось батрачить и гнуть спину за кусок хлеба. Самый старший из четверых братьев – Николай – нанимался уже с двенадцати лет, помогая родителям поднимать детей.

Только после воссоединения западноукраинских земель с Советской Украиной Струтинские впервые почувствовали себя свободными, равноправными людьми. Николай стал работать шофером в Ровно, Георгий выбрал город у моря – Керчь, где на судостроительном заводе обучался на токаря. Подрастали младшие, и за их судьбу отец и мать были спокойны.

Если бы не война! Если бы не враг, захвативший родной край! Двух братьев, Николая и Ростислава, арестовали в первые же дни оккупации и хотели отправить в Германию на принудительные работы. Покориться?.. После того, как за два предвоенных года они полной грудью вдохнули свежий воздух свободы… Покориться?.. Нет, решили они, этому не бывать! И братья бежали в лес. После долгих мытарств к ним присоединился Георгий. С разбитого танка он снял пулемет и приспособил его для стрельбы с руки. Потом к ним в лес пришел отец. Так родился «семейный отряд». Никто не давал Струтинским задания, они не знали истинного положения на фронте, а геббельсовская пропаганда, захлебываясь, трубила на весь мир о якобы полном разгроме Красной Армии. Но они делали что могли. Подожгли склады на местном лесопильном заводе, предотвратили угон в Германию группы сельской молодежи, устраивали засады на дорогах. К. Струтинским присоединились знакомые колхозники и военнопленные, бежавшие из фашистских лагерей и разыскиваемые оккупантами.

Однажды в родной дом ворвались жандармы, избили на глазах у младших мать, требуя, чтобы она указала, где муж и сыновья… Но она молчала. Под покровом летней ночи Марфе Ильиничне с детьми удалось скрыться. Через несколько дней Струтинские повстречали в лесу разведчиков отряда «Победители».

Такими и увидел их впервые Медведев: русые, голубоглазые, похожие друг на друга парни и с ними – пожилой человек, опиравшийся на сосновую палку. Его-то Дмитрий Николаевич и принял поначалу за старшего группы. Но командиром оказался молодой: «Струтинский, Микола», – с достоинством представился он.

В первой же схватке с фашистами партизаны отметили смелость Николая. Среди братьев он пользовался непререкаемым авторитетом. Отец по своему житейскому опыту и мудрости считался в семье как бы за комиссара. Струтинские были ярким доказательством веры западноукраинских трудящихся в советский строй, их преданности социалистической Отчизне. И они, безусловно, были не единственными. Многие местные жители связали свою судьбу с отрядом «Победители» – семьи Довгер, Никончуков, Примак, Мамонцев. Кстати, хутор последних стал явочной квартирой Н. И. Кузнецова. Здесь уместно привести слова Д. Н. Медведева, сказавшего в одной из бесед с партизанами, что будет «грош цена, если мы не обопремся на помощь советских людей, оказавшихся на оккупированной врагами территории. Только в тесном контакте с советскими патриотами, опираясь на народ, мы сможем выполнить наши задачи…»

Струтинские хорошо знали свой край, имели множество родственников и знакомых, и это было особенно ценно для партизанского командования. Когда в отряде обсуждали, кого дать в напарники Кузнецову для его первого задания в Ровно, выбор пал на Струтинского-отца, знавшего город как свои пять пальцев. Знали, естественно, и самого Струтинского, знали, что он отец партизанской семьи. Риск был немалый, но Владимир Степанович твердо заверил Медведева: «Сделаю все, что смогу».

Кузнецову в тот первый выезд в Ровно нужно было проверить самого себя. Так они и шествовали: одной стороной улицы – стройный обер-лейтенант Пауль Зиберт, а другой – ни на минуту не выпускающий его из вида Владимир Степанович Струтинский, с волнением следящий за каждым шагом Кузнецова-Зиберта.

Все обошлось благополучно, и отец был счастлив. Остался доволен и Кузнецов, он вернулся в отряд не с пустыми руками. В тот же вечер в Центр ушла первая радиограмма с донесением: «Движение на шоссе оживленное. На Дойчештрассе стоянки автомашин, по сто штук на каждой приблизительно. Много штабных офицеров, чиновников, гестаповцев, эсэсовцев, охранной полиции… Город наводнен шпиками и агентами гестапо…»

Вскоре с группой разведчиков, возглавляемой майором Фроловым, ушла и Марфа Ильинична. Им поручалось ответственное задание: проникнуть в район Луцка, подыскать удобное место для будущего базирования отряда, заодно разведать обстановку в самом городе – какие обосновались там оккупационные учреждения, приблизительную численность гарнизона. Струтинскую зачислили в группу по ее настойчивой просьбе. Но до Луцка было двести километров, выдержит ли она такой путь в свои годы? Марфа Ильинична твердо стояла на своем: да, выдержит, к тому же ей хорошо известен этот район.

Можно лишь мысленно представить себе эти двести километров по оккупированной территории, через леса и болота… Вместе с племянницей Струтинская дважды побывала в Луцке, сумела связаться с полезными людьми, познакомила их с Фроловым. Но в отряд она не вернулась: пуля фашистского палача оборвала ее жизнь.

Смерть Марфы Ильиничны стала тяжелой потерей для всех партизан. Что же касается задания, то его теперь вызвался выполнить Николай Струтинский. И он справился с ним.

* * *

…Погожим осенним утром Струтинский, выйдя из землянки, увидел, что неподалеку, у штабной палатки, умывается обнаженный до пояса высокий худощавый человек.

– Будь добр, товарищ! – позвал тот. – Окати, пожалуйста, мне спину.

Струтинский выполнил его просьбу. Сняв с куста вафельное полотенце, незнакомец энергично растер докрасна грудь и спину, причесал шелковистые волосы и сказал:

– Теперь твой черед, становись! Да, а как тебя зовут?

– Николай.

– Значит, тезки мы с тобой. Ну, Коля, берегись! Водица прохладная.

Так состоялась первая встреча Струтинского с Николаем Ивановичем Кузнецовым.

Однажды они сидели вдвоем у старой березы. Кузнецов попросил Струтинского подробнее рассказать о своей семье, предвоенной жизни. Внимательно слушая, он поинтересовался:

– А в каких городах довелось тебе бывать, когда работал шофером?

– В Ровно, Луцке, Здолбунове…

– Хорошо знаешь те места?

– Проеду с закрытыми глазами, – улыбаясь, сказал Николай.

– А в разведку туда пойдешь? – неожиданно спросил Кузнецов.

– Если надо – пойду.

Вскоре Николай Струтинский был направлен командованием отряда в Ровно. Они стали неразлучны – обер-лейенант Пауль Зиберт и его никогда не унывающий шофер, которого Кузнецов громогласно называл при всех Николаусом.

– Разведывательная работа во вражеском окружении, – рассказывает Струтинский, – внешне менее всего напоминала какие-то героические деяния. Очень точно выразил эту мысль советский разведчик полковник Абель: «Разведка, подчеркивал он, не приключенчество, не какое-либо трюкачество… а прежде всего кропотливый и тяжелый труд, требующий больших усилий, напряженного упорства, выдержки, воли, серьезных знаний и большого мастерства». И все это как будто о Николае Ивановиче Кузнецове. Тогда мы, естественно, не знали многих подробностей его предварительной подготовки к роли Зиберта, но замечали, какой огромнейшей информацией обладал он. Кузнецов, например, превосходно разбирался в организации и структуре немецких вооруженных сил, знал порядок официальных и неофициальных взаимоотношений военнослужащих. Награды, звания, знаки различия всех родов войск, полиции и СС. Имена, фамилии, чины, звания и должности большого количества людей – от высших гитлеровских деятелей до «своих» батальонных и ротных командиров. Многое, очень многое должен был знать Зиберт-Кузнецов. Он постоянно вращался в среде немецких офицеров, и любая неточность могла стоить жизни.

Стрелял он мастерски. Николай Иванович рассказывал мне, что это у него еще с юности, когда напряженно тренировался, чтобы получить значок ворошиловского стрелка.

Он был наделен несомненным артистическим талантом. Его перевоплощение в «чистокровного арийца» – чванливого и высокомерного, с вздернутым подбородком и холодными, непроницаемыми глазами – было поразительным. Мы-то ведь видели его в отряде другим – простым и обаятельным, нашим! В минуты передышки любил он и шутку, и песни, особенно «Ревела буря, гром гремел». Вспоминал довоенное прошлое, свой родной Урал… Но как редко выпадали эти минуты! И как нужна была ему эта разрядка.

В немецком мундире, повторяю, он был Паулем Зибертом и в любых, даже самых неожиданных, ситуациях не выходил из этой роли.