Текст книги "Штамм. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Гильермо Дель Торо
Соавторы: Чак Хоган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
Ветерок зашелестел листвой декоративных деревьев и кустарников, растущих в патио. Палмер, сидевший лицом к высокой кирпичной стене и дверям в дом, услышал за спиной шуршание. Словно по полу прошлись краем плаща. Черного плаща.
«Я думал, ты не захочешь никаких встреч в первую неделю».
От этого голоса, такого знакомого и чудовищного, по согнутой спине Палмера пробежал холодок. Если бы Палмер сознательно не сел спиной к большей части внутреннего дворика (как из уважения к собеседнику, так и из чисто человеческого отвращения), он бы увидел, что губы Владыки не шевелятся. Голос его не звучал в ночи. Владыка говорил непосредственно с мозгом человека.
Палмер почувствовал его у себя за плечом, но по-прежнему смотрел на двери под аркой:
– Добро пожаловать в НьюЙорк.
Слова эти он не произнес, а проскрипел. Потому что страх перед Владыкой сковывал голосовые связки.
Поскольку тот промолчал, Палмер попытался добавить себе уверенности:
– Должен сказать, не нравится мне этот Боливар. Не понимаю, по какой причине вы остановили на нем свой выбор.
«Кто он, значения для меня не имеет».
Палмер тут же понял, что Владыка прав. Боливар – рок-звезда, и что с того? Просто он, Палмер, думал как человек.
– Почему вы оставили четверых в сознании? Это создало много проблем.
«Ты сомневаешься в моем решении?»
Палмер шумно сглотнул слюну. Король жизни, он не подчинялся никому. А теперь вот приходилось примерять платье слуги.
– Один человек знает о вас, – быстро проговорил Палмер. – Ученый, выискивающий болезни. Здесь, в Нью-Йорке.
«Что мне один человек?»
– Он… его зовут Эфраим Гудвезер… специалист по эпидемиологическому контролю.
«Вы – зазнавшиеся маленькие мартышки. Эпидемия – для вашего вида, не для моего».
– У Гудвезера есть советник. Он многое знает о вашем виде. Не только легенды, но и некоторые биологические особенности. Полиция ищет его, но я думаю, что необходимо применить более решительные меры. Я уверен, только так можно добиться быстрой победы и избежать затяжной борьбы. Нам предстоит много сражений, как на человеческом фронте, так и на прочих…
«Я добьюсь своего».
В этом Палмер нисколько не сомневался:
– Да, разумеется.
Палмер хотел, чтобы старик достался ему. Хотел окончательно установить, кто он, прежде чем передавать сведения о нем Владыке. Вот и старался не думать о старике, зная, что в присутствии Владыки нужно защищать свои мысли…
«Я уже встречал этого старика. Когда он еще не был так стар».
Миллиардер похолодел, потерпев очередное поражение:
– Вы помните, мне понадобилось много времени, чтобы найти вас. Я объездил весь свет, шел окольными путями, постоянно заходил в тупик, встречал сопротивление множества людей. Гудвезер – один из них.
Палмер был бы рад сменить тему, но в голове стоял туман. В присутствии Владыки человек превращался в нефть, к которой подносили горящий фитиль.
«Я встречусь с этим Гудвезером. И разберусь с ним».
Палмер уже подготовил всю необходимую информацию по эпидемиологу из ЦКПЗ. Он достал из кармана сложенный лист, развернул, положил на столик:
– Всё здесь, Владыка. Ближайшие родственники, коллеги…
Шуршание – лист забрали. Периферийным зрением Палмер разглядел руку. Средний палец, кривой, с острым ногтем, превосходил остальные длиной и толщиной.
– Нам требуется всего лишь несколько дней, – добавил Палмер.
Шумная ссора разразилась в резиденции рок-звезды – двух соседствующих особняках, где еще не закончился ремонт. Палмеру пришлось пройти через них, чтобы попасть во внутренний дворик на крыше, где Владыка назначил ему встречу. Особую неприязнь вызвал у Палмера пентхаус, единственный законченный этаж, в частности большая спальня, кричаще обставленная, источающая похоть. Палмер никогда не был близок с женщиной. В юности – из-за болезни и под влиянием проповедей двух тетушек, которые воспитывали его. Став старше – по собственному выбору. Он исходил из того, что не должен пачкать страстью свою моральную чистоту.
Ссора набирала обороты, явно перерастала в драку.
«Твой человек в опасности».
Палмер наклонился вперед. Господин Фицуильям находился в доме. Палмер строго-настрого запретил ему выходить во внутренний дворик.
– Вы сказали, что ему гарантирована безопасность.
Палмер услышал топот, затем рычание, человеческий крик.
– Остановите их.
Голос Владыки, как обычно, звучал ровно и бесстрастно:
«Им нужен не он».
Палмер в панике поднялся. Владыка имел в виду его? Это ловушка?
– У нас договор.
«Он действителен, пока устраивает меня».
Палмер снова услышал крик, теперь ближе, тут же грохнули два выстрела. Одна из дверей распахнулась, во внутренний дворик выскочил господин Фицуильям, бывший морской пехотинец весом сто двадцать килограммов, в строгом дорогом костюме, с пистолетом в руке. В глазах его сверкала тревога.
– Сэр… они преследуют меня…
И вот тут его взгляд сместился с Палмера на невероятно высокую фигуру, возвышавшуюся у того за спиной. Пистолет выскользнул из руки господина Фицуильяма и упал на плиточный пол. Кровь разом отлила от лица, господин Фицуильям покачнулся, как иной раз покачивается канатоходец, идущий по натянутой струне, и плюхнулся на колени.
Следом появились обращенные. Вампиры в самой разной одежде, от деловых костюмов до готских кожанок и ветровок папарацци. Все вонючие, измазанные после ночевки в земле. Они ворвались во внутренний дворик, будто собаки, созванные неслышным для уха человека свистком.
Возглавлял их сам Боливар, истощенный, практически облысевший, в черном халате. Будучи вампиром первого поколения, в превращении из человека он прошел дальше остальных: кожа – алебастр, подсвеченный изнутри, глаза – мертвые луны.
Рядом с ним стояла фанатка, которой пуля господина Фицуильяма попала в лицо, разнесла скулу, отхватила пол-уха. Девица скалилась в злобной ухмылке.
Остальные толпились позади, не сводя с Владыки черных глаз. В них читались восторг и обожание.
«Дети».
Палмера – он стоял между ними и Владыкой – будто не замечали. Своим присутствием Владыка заставил их забыть обо всем. Более всего они напоминали язычников, стоящих перед святилищем.
Господин Фицуильям застыл на коленях, словно не мог подняться.
Владыка заговорил, и Палмер понял, что слова обращены исключительно к нему.
«Ты привез меня сюда. Не хочешь взглянуть?»
Однажды Палмер видел Владыку. В темном подвале на другом континенте. Смутно… и при этом достаточно ясно. Образ этот никогда не покидал его.
Но теперь ничего другого не оставалось. Палмер закрыл глаза, чтобы собраться с духом, открыл и приказал себе повернуться, рискуя ослепнуть, как при взгляде на солнце.
Его глаза поднялись от груди Владыки к…
…его лицу.
Жуть и… слава.
Нечестивость и… великолепие.
Дикость и… святость.
От немыслимого ужаса лицо Палмера вытянулось и превратилось в маску страха, но потом уголки его стиснутых губ приподнялись, и маску прорезала торжествующая улыбка.
Отвратительное и… запредельное совершенство.
Се Владыка ваш.
Келтон-стрит, Вудсайд, Куинс
Келли быстро пересекла гостиную, с чистой одеждой и батарейками в руках, прошла позади Мэтта и Зака, смотревших новости.
– Мы уезжаем.
Келли уложила все в сумку, стоявшую на стуле. Мэтт повернулся к ней с улыбкой, но Келли было не до улыбок.
– Да ладно тебе, детка, – сказал он.
– Ты меня не слушал?
– Слушал. И очень внимательно. – Он поднялся со стула. – Послушай, Кел, твой бывший муж делает это не впервые. Бросает гранату в нашу счастливую жизнь. Разве ты этого не видишь? Будь что-то серьезное, государство сообщило бы нам.
– Да, разумеется. Чиновники никогда не лгут.
Она ринулась к стенному шкафу в прихожей, чтобы достать пустые чемоданы и собранную дорожную сумку, которую держала там, следуя рекомендациям Управления по чрезвычайным ситуациям муниципалитета Нью-Йорка, – на случай срочной эвакуации. В сумке лежали бутылки с водой, мюсли, батончики, радиоприемник «Грюндик» AM/FM/УКВ с динамо-машиной, вечный фонарик Фарадея, аптечка первой помощи, сто долларов в мелких купюрах и копии всех важных документов в водонепроницаемом пакете.
– Для тебя его слова – пророчество, которое не может не сбыться, – зудел Мэтт, следуя за ней. – Разве ты не видишь? Он тебя знает. Знает, на какие нажать кнопки. Вот почему и совместная жизнь у вас не сложилась.
Келли нырнула вглубь стенного шкафа, отбросила две теннисные ракетки, попавшие под руку. Одна ударила Мэтта по ноге – за то, что он посмел так говорить в присутствии Зака.
– Все не так. Я ему верю.
– Его разыскивают. У него нервный срыв. Все так называемые гении отличаются хрупкой психикой. Как подсолнухи, которые ты постоянно пытаешься вырастить у забора. Головки у них слишком большие, вот и падают под собственным весом.
Келли вышвырнула из шкафа зимний ботинок, но Мэтт отбил его, чем спас свою голень от болезненного удара.
– Дело в тебе, ты знаешь. Это же патология. Он не может тебя отпустить. Все затеяно, чтобы держать тебя на коротком поводке.
Келли развернулась и посмотрела на Мэтта из-под пальто и шуб:
– Ты правда такой бестолковый?
– Мужчины не любят что-либо терять. Они не сдаются.
Келли попятилась, вытаскивая большой чемодан:
– Поэтому ты не хочешь ехать?
– Я не могу ехать, потому что должен идти на работу. Если бы очередной придуманный твоим мужем конец света помог мне увильнуть от инвентаризации, я бы уехал, поверь мне. Но в реальном мире, если ты не выходишь на работу, тебя увольняют.
Келли повернулась к Мэтту, раздраженная его упрямством.
– Эф велел уехать. Никогда раньше он так себя не вел, никогда так не говорил. Это реальная угроза.
– Всего лишь истерия, связанная с затмением. Об этом говорили по телевизору. Люди сходят с ума. Если бы я подумывал покинуть НьюЙорк из-за местных психов, то сделал бы это давным-давно.
Мэтт протянул руки к ее плечам. Келли поначалу стряхнула их, потом позволила ему на мгновение прижать ее к себе.
– Я буду время от времени наведываться в отдел электроники, включать телевизор, смотреть, что происходит. Но мир продолжает вертеться. Для тех из нас, у кого есть реальная работа. Я хочу сказать… ты завтра пропустишь занятия?
Келли понимала, что ее ученики могут пострадать, но превыше всего ставила Зака.
– Может, они отменят уроки на несколько дней. Если на то пошло, сегодня очень многих не было в школе…
– Это же дети, Кел. Грипп.
– Я думаю, это затмение, – подал голос Зак. – Фред Фэлин сказал мне в школе. У всех, кто смотрел на луну без очков, изжарились мозги.
– С каких это пор ты увлекаешься зомби? – спросила Келли.
– Они уже здесь, – ответил мальчик. – Мы должны готовиться к отпору. Могу поспорить, вы не знаете, что необходимо иметь под рукой, чтобы пережить вторжение зомби.
Келли промолчала.
– Сдаюсь, – признал Мэтт.
– Мачете и вертолет.
– Мачете? – Мэтт покачал головой. – Я бы предпочел дробовик.
– Неправильно. Мачете не нужно перезаряжать.
Мэтт согласно кивнул, повернулся к Келли:
– Этот Фред Фэлин дело говорит.
– С меня хватит! – выпалила Келли.
Обычно она не срывалась на крик. Более того, радовалась, когда Мэтт и Зак находили общую тему.
– Зак… ты несешь чушь! Это вирус, и он настоящий. Мы должны уехать отсюда.
Мэтт смотрел, как Келли тащит большой чемодан к уже собранным сумкам:
– Кел, расслабься. – Он достал из кармана ключи от автомобиля. – Прими ванну, передохни. Подумай хорошенько, учитывая свой источник информации. – Мэтт направился к парадной двери. – Позже я позвоню.
Он ушел. Келли застыла, глядя на закрывшуюся дверь.
– Что сказал тебе папа? – спросил Зак.
– Он просто… он хочет, чтобы у нас все было хорошо.
Келли потерла лоб, прикрывая рукой глаза. Следует ли тревожить Зака? Должна ли она сесть в машину вместе с Заком, руководствуясь только указаниями Эфа, и уехать без Мэтта? Как поступить? И… если она верит Эфу, может, ее долг – предупредить остальных?
В соседнем доме залаяла собака Хейнсонов. Не сердито, как обычно, а пронзительно-жалобно, почти что испуганно. Этого хватило, чтобы Келли прошла на застекленную террасу, выходящую во двор. Она увидела, что на открытой веранде зажегся свет, – его включил детектор движения.
Келли постояла, скрестив руки, оглядела двор, но ничего подозрительного не заметила. Собака скулила, пока на заднее крыльцо не вышла госпожа Хейнсон и не увела неумолкающего пса в дом.
– Мама?
Келли подпрыгнула, испуганная прикосновением Зака. Нервы ее были на пределе.
– Ты в порядке?
– Как я все это ненавижу! – сказала она, возвращаясь с сыном в гостиную. – Ненавижу!
Она решила, что соберет все вещи – свои, Зака и Мэтта, чтобы в любой момент сорваться с места.
Но пока подождет.
Посмотрит…
Бронксвилл
К северу от Манхэттена, в тридцати минутах езды, Роджер Ласс сидел в отделанном дубовыми панелями баре загородного клуба «Сиваной» и возился с айфоном, ожидая, когда ему принесут первый мартини. Он попросил водителя лимузина высадить его у клуба, а не везти прямиком домой. Ему требовалась небольшая передышка. Если Джоан заболела, как следовало из сообщения няни, оставленного на голосовой почте, то заболели и дети и дома его ждут только хлопоты. Более чем уважительная причина, чтобы продлить деловую поездку на пару часов.
Обеденный зал, окна которого выходили на поле для гольфа, пустовал, хотя уже подошло время обеда. Лассу принесли мартини с тремя оливками – на подносе, покрытом белой салфеткой. Но принес не привычный официант, а какой-то мексиканец, вроде тех, что паркуют автомобили. Рубашка сзади вылезала из брюк, ремнем он не пользовался, руки не мыл, на что указывали грязные ногти. Роджер решил, что утром первым делом позвонит управляющему клубом.
– Вот и славненько.
Роджер взял стакан. Оливки на дне коктейльного стакана походили на глазки, замаринованные в уксусе.
– Где сегодня все? – как всегда, громогласно спросил он. – Или у нас какой-то праздник? Биржа закрылась раньше? Президент умер?
Официант пожал плечами.
– А где штатные сотрудники?
Мексиканец покачал головой. Роджер наконец понял, что мужчина сильно испуган.
И тут он узнал мексиканца. Его сбила с толку униформа.
– Ты садовник? Обычно ты подравниваешь зеленые изгороди.
Садовник в униформе официанта нервно кивнул и направился к парадному вестибюлю.
Дела-а-а! Роджер поднял стакан и огляделся, но не нашел никого, чтобы произнести тост, кивнуть или посудачить о городской жизни. А поскольку никто на него не смотрел, Роджер Ласс двумя большими глотками ополовинил стакан и удовлетворенно выдохнул. Он достал оливку, постучал о край, чтобы подсушить, бросил в рот, покатал языком, прежде чем раздавить коренными зубами.
На экране телевизора, встроенного в деревянную панель над зеркалом за стойкой бара, показывали отрывки пресс-конференции. Телевизор работал без звука. Мэр Нью-Йорка стоял в окружении чиновников с суровыми лицами. Потом появился самолет рейса 753 авиакомпании «Реджис эйрлайнс», застывший на летном поле аэропорта имени Джона Кеннеди.
Царящая в клубе тишина вновь заставила Роджера оглядеться.
«Куда, черт побери, все подевались?»
Что-то произошло. Что-то случилось, а он, Роджер Ласс, не имел об этом ни малейшего представления.
Он вновь отпил из стакана и еще разок, потом поставил его и поднялся. Роджер прошел в часть бара, отгороженную стойкой. И там никого. Увидев черную дверь кухни с раздаточным окошечком, он подошел, заглянул внутрь. Ни поваров, ни посудомоек. Официант-садовник курил и жарил себе стейк.
Роджер вернулся к парадной двери, где оставил багаж. Ни швейцара, ни коридорных, которые могли бы вызвать ему такси. Он достал айфон, вышел в Интернет, нашел ближайшую службу такси, вызвал машину.
Дожидаясь такси под ярко освещенными колоннами парадного входа, Роджер Ласс услышал крик – пронзительный крик, разорвавший ночь не так уж и далеко от него. Странно, это все-таки тихий Бронксвилл, а не Маунт-Вернон. Возможно, кричали на поле для гольфа.
Роджер стоял, не шевелясь и не дыша. Прислушивался.
И куда больше крика его напугала последовавшая за ним тишина.
Подъехало такси, за рулем сидел мужчина средних лет, судя по виду, выходец с Ближнего Востока, с ручкой за ухом. Он с улыбкой положил чемоданы Роджера в багажник, и они поехали.
На длинной частной дороге от здания клуба Роджер вглядывался в поле для гольфа и вроде бы увидел, как кто-то пересекает его в свете луны.
Дом Лассов находился в трех минутах езды. Другие автомобили им не встретились, большинство домов стояли темными. Когда они повернули на улицу Мидленд, Роджер увидел на тротуаре пешехода – странное для Бронксвилла зрелище, тем более что тот не выгуливал собаку. Это был Хал Чатфилд, сосед, один из двух членов «Сиваноя», давших Роджеру рекомендации для вступления в клуб, когда они с Джоан купили дом в Бронксвилле. Шагал Хал как-то странно, руки висели по бокам, да и одежда вызывала вопросы: распахнутый халат, футболка и семейные трусы.
Хал повернулся и уставился на такси, проезжавшее мимо. Когда же Роджер посмотрел в заднее стекло, чтобы понять, узнал ли его Хал, то увидел, что тот на прямых ногах бежит следом. Шестидесятилетний мужчина в развевающемся, как плащ, халате гнался за такси посреди улицы в Бронксвилле.
Роджер посмотрел на водителя, чтобы понять, видит ли тот преследователя, но мужчина по ходу движения корябал что-то на верхнем листке блокнота, закрепленного на приборном щитке.
– Эй, не знаете, что тут происходит? – спросил Роджер.
– Да. – Водитель улыбнулся и коротко кивнул.
Он не понимал, что говорит Роджер.
Еще два поворота привели их к дому Лассов. Водитель открыл багажник и вышел из машины вместе с Роджером. На улице царили тишина и покой, в доме Роджера, как и в соседних домах, не светилось ни одного окна.
– Знаете что, подождите здесь. Подождете? – Роджер указал на бордюрный камень. – Можете подождать?
– Ты платишь.
Роджер кивнул. Он не знал, зачем просит водителя задержаться. Но почему-то ему не хотелось оставаться здесь в полном одиночестве.
– У меня наличные в доме. Вы подождите. Хорошо?
Роджер оставил багаж в прихожей, куда вошел через боковую дверь, и переступил порог кухни.
– Эй, привет! – поздоровался он, нащупал выключатель, щелкнул им, но ничего не изменилось.
На микроволновке горели зеленым электронные часы, то есть электричество подавалось как положено. Роджер на ощупь добрался до шкафчика, в третьем ящике которого всегда лежал ручной фонарик. На кухне стоял неприятный запах, более резкий, чем от пищевых отходов в мусорном ведре. Запах этот только усилил его тревогу. Быстро выдвинув нужный ящик, Роджер достал фонарик. Включил.
Луч выхватил из темноты кухонный остров, стол за ним, плиту на восемь конфорок.
– Есть кто дома? – вновь позвал он и устыдился страха в собственном голосе.
На стеклянных дверцах буфета луч фонаря высветил темные потеки, будто оставшиеся после битвы кетчупа с майонезом. Роджер почувствовал закипающую злость. Он терпеть не мог беспорядка. И тут уже обратил внимание на перевернутые стулья и грязные следы – босых ног? – на сером граните кухонного острова.
А где домоправительница миссис Гилд? Где Джоан? Роджер подошел к потекам, направил на них луч фонаря. Насчет белого он ничего не мог сказать, но вот красное определенно не тянуло на кетчуп. Он, конечно, не мог утверждать наверняка, но подумал бы, что это кровь.
Роджер увидел отражение какого-то движения в стекле и прошелся лучом по кухне. Лестница черного хода была пуста, просто он задел плечом дверцу буфета. Изо всех сил пытаясь удержать воображение под контролем, Роджер взбежал на второй этаж, осветил фонарем каждую комнату:
– Кин? Одри?
В кабинете Джоан он нашел ее записки, касающиеся случившегося с рейсом «Реджис эйрлайнс». Два последних предложения были бессвязны. А самое последнее слово она написала более чем странно – «челоооооо».
В спальне простыни валялись на полу. Роджер зашел в ванную и обнаружил, что в унитазе плавает рвота, и не первый день. С пола он поднял полотенце, на котором краснели пятна крови, словно в него отхаркивался больной туберкулезом.
Роджер сбежал вниз по парадной лестнице, на кухне сдернул со стены телефонную трубку, набрал 911. После первого гудка записанный на пленку голос предложил ему оставаться на линии. Он повесил трубку, вновь набрал номер. И опять после первого гудка тот же голос начал произносить ту же фразу.
Роджер бросил телефон, потому что в подвале что-то грохнуло. Он открыл дверь, хотел спросить, кто там, в темноте… но что-то его остановило. Роджер прислушался… и услышал.
Шарканье. Кто-то поднимался по лестнице, и не один человек. Они уже были на полпути, чтобы развернуться на девяносто градусов и направиться к нему.
– Джоан? – крикнул Роджер. – Кин? Одри?
Он уже пятился. Через кухню к прихожей. И думал только о том, как выбраться из дому.
Роджер выбежал на подъездную дорожку и помчался к улице. Крича водителю, который не понимал английского, он открыл заднюю дверцу, прыгнул на сиденье:
– Заблокируйте двери! Заблокируйте двери!
Водитель повернул голову:
– Да. Восемь долларов и тридцать центов.
– Заблокируйте чертовы двери!
Роджер посмотрел на подъездную дорожку. Трое незнакомцев, двое мужчин и одна женщина, вышли из прихожей и через лужайку направлялись к улице.
– Поехали! Поехали! Поехали!
Водитель постучал по счетчику:
– Ты платишь! Я еду!
Теперь их стало четверо. Роджер смотрел, как мужчина в разорванной рубашке, показавшийся ему знакомым, оттолкнул остальных, чтобы добраться до такси первым. Это был Франко, их садовник. Он уставился через окно на Роджера, зрачки его глаз были белые, а ободки кроваво-красные, словно там полыхали алые короны. Франко открыл рот, будто собирался заорать, и тут же из него вылетела какая-то хреновина, ударилась о стекло, едва его не разбив, точно напротив лица Роджера, и вернулась в рот.
Роджер вытаращился в окно.
«Что же это я только что видел?» – мелькнула мысль.
Все повторилось. И вот тут до Роджера дошло, на уровне горошины под многими матрасами страха: Франко – или тварь, принявшая обличье Франко, – не знал, забыл или неправильно оценил свойства стекла. Он определенно не понимал, как прозрачное может быть твердым.
– Уезжайте! – завопил Роджер. – Уезжайте!
Двое уже стояли перед капотом. Мужчина и женщина. Фары освещали их туловища. А всего их собралось уже семь или восемь, и другие спешили из соседних домов.
Водитель что-то закричал на своем языке, нажал на клаксон.
– Уезжайте! – крикнул Роджер.
Вместо этого водитель нагнулся, чтобы достать что-то с пола. Как выяснилось, пластиковую косметичку, в какой возят туалетные принадлежности. Водитель расстегнул молнию, вытряхнул несколько сладких батончиков и достал маленький серебристый револьвер.
Он помахал оружием, крича от страха.
Язык Франко продолжал исследовать стекло. Только это был вовсе не язык.
Водитель открыл дверцу.
– Нет! – крикнул Роджер через стеклянную перегородку, но водитель уже вылез из кабины.
Положив ствол на дверцу, он открыл огонь по парочке, что стояла перед автомобилем, вновь и вновь нажимая на спусковой крючок. Мужчина и женщина покачивались от ударов мелкокалиберных пуль, но не падали.
Наконец одна пуля угодила мужчине в голову, из затылка выплеснулись мозги, мужчина упал.
И тут кто-то схватил водителя сзади. Это был Чатфилд, сосед в сползающем с плеч синем халате.
– Нет! – крикнул Роджер, но опоздал.
Хал развернул водителя лицом к себе. Точно такая же хреновина вылезла у него изо рта и вонзилась в шею таксиста. Тот завопил.
Еще кто-то появился в свете фар. Нет, не еще кто-то, а тот самый мужчина, который получил пулю в голову. Из раны текло что-то белое, он опирался на капот, но шел к водителю.
Роджер хотел бы убежать, но попал в западню. Справа, за Франко-садовником, он увидел мужчину в коричневых шортах и рубашке посыльного «Ю-пи-эс», который вышел из гаража соседнего дома, неся на плече штыковую лопату. Совсем как бэттер, направляющийся к «дому».
Раненный в голову мужчина обогнул открытую водительскую дверцу, забрался на переднее сиденье, через пластмассовую перегородку уставился на Роджера. Из раны по щеке и челюсти стекала белая жижа.
Роджер повернулся вовремя, чтобы увидеть, как парень из «Ю-пи-эс» взмахнул лопатой. Она со звоном отскочила от заднего окна, оставив длинную царапину на армированном стекле.
Роджер услышал поскребывание со стороны перегородки. «Язык» раненого пытался пролезть в прорезь, через которую передавали плату за проезд.
Мясистый кончик все же пролез и прямо-таки обнюхивал воздух, выискивая возможность добраться до Роджера.
Бам-м!
Лопата вновь врезалась в стекло за головой Роджера. Стекло треснуло, прогнулось, но не разбилось.
Пок-пок-пок.
Шаги по крыше оставляли вмятины.
Трое стояли на тротуаре, четверо – со стороны улицы, другие подходили в свете фар. Оглянувшись, Роджер увидел, как невменяемый посыльный вновь замахивается лопатой, чтобы добить заднее окно. Теперь или никогда!
Роджер схватился за ручку, изо всей силы распахнул дверцу со стороны улицы. Лопата обрушилась на заднее окно, оно разлетелось дождем осколков. Штык едва разминулся с головой Роджера, когда он выскакивал на мостовую. Кто-то – Хал Чатфилд с горящими красным огнем глазами – схватил его за рукав, развернул, но Роджер выскользнул из пиджака, как змея выскальзывает из кожи, и побежал по улице, не оглядываясь, пока не добрался до угла.
Некоторые бежали неуклюже, как маленькие дети, другие – быстрее, с лучшей координацией. Он видел стариков, трех лыбящихся детей. Эти лица он видел на железнодорожной станции, на вечеринках, в церкви. Его соседи и друзья.
И все они бежали за ним.
Флэтбуш, Бруклин
Эф нажал кнопку звонка в доме Барбуров. Улица была тихой, хотя соседние дома подавали признаки жизни: работали телевизоры, светились окна, на тротуаре стояли мешки с мусором. Эф держал в руке лампу черного света, на плече висел модифицированный гвоздезабивной пистолет Сетракяна.
Нора стояла позади Эфа на нижней ступеньке небольшой кирпичной лестницы, со своей ультрафиолетовой лампой в руке. Сетракян замыкал эту маленькую вереницу; он опирался на посох, серебряный набалдашник которого поблескивал в лунном свете.
Два звонка – никакого ответа. Не столь уж неожиданно. Эф взялся за ручку, прежде чем поискать другой вход. Она повернулась.
Дверь открылась.
Эф вошел первым, включил свет. В гостиной он не заметил ничего необычного: чисто, на мебели чехлы, все на своих местах.
– Есть тут кто-нибудь? – спросил он, когда остальные переступали порог.
Заходя в чужой дом, Эф чувствовал себя не в своей тарелке. Ступал мягко, как вор или убийца. Ему по-прежнему хотелось считать себя целителем, но с каждым часом верить себе становилось все труднее.
Нора поднялась по лестнице, Сетракян последовал за Эфом на кухню.
– Думаете, мы тут что-то узнаем? Вы же сказали, выжившие – отвлекающий маневр…
– Я лишь указал цель, которой они послужили. Что же касается намерений Владыки… мне они неизвестны. Может, чем-то они ему приглянулись. В любом случае нужно с чего-то начинать. Эти выжившие – наша единственная ниточка.
В раковине они увидели миску и ложку. Семейная Библия лежала на столе, с множеством засунутых в нее банковских карточек и фотографий. Она была раскрыта на последней книге. Кто-то трясущейся рукой отчеркнул красным несколько строк. Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 11, стихи 7–8:
«…зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их,
и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом…»
Рядом с раскрытой Библией, словно на алтаре, лежал крест и стояла стеклянная бутылочка, как предположил Эф, со святой водой.
Сетракян кивнул на религиозные атрибуты:
– Ничем не лучше изоляционной ленты или ципро
[52]
. Эффект такой же.
Они прошли в кладовую.
– Жена, должно быть, понимала, что он болен, – заметил Эф. – Но почему не вызвала врача?
Сетракян простучал стены в поисках тайника:
– За мою жизнь наука много чего добилась, но до сих пор не сделала четкого анализа взаимоотношений мужа и жены.
Они вышли из кладовой. Новых дверей, за которые следовало бы заглянуть, не обнаружили.
– Получается, подвала нет, – заметил Эф.
– Обследовать подпол в сто раз хуже, – вздохнул Сетракян.
– Идите сюда! – позвала Нора, ее голос звенел от волнения.
Анна Мария сидела на полу у кровати, привалившись спиной к тумбочке. Между ногами лежало настенное зеркало, которое она разбила об пол. Самым длинным, похожим на кинжал, осколком она перерезала лучевую и локтевую артерии на левой руке. Вскрытие вен на запястье – один из самых неудачных способов самоубийства, успешных только в пяти процентах случаев. Это медленная смерть, учитывая узость артерий на запястье, и резать надо глубоко, перерезая и нервы, после чего кисть теряет все свои функции. Способ этот еще и очень болезненный, поэтому задуманного добиваются только люди, пребывающие в глубокой депрессии, или безумцы.
Анна Мария Барбур разрезала запястье до самых костей. В скрюченных пальцах обездвиженной руки остался окровавленный шнурок с ключом от висячего замка.
Кровь из нее вылилась красная. Однако Сетракян достал зеркало с серебряной амальгамой и посмотрел на отражение ее лица, на всякий случай. Отражение не размывалось. Анна Мария не стала вампиром.
Сетракян медленно поднялся, озадаченный таким развитием событий.
– Странно, – вырвалось у него.
Эф стоял так, что в осколках разбитого зеркала видел лицо женщины. На тумбочке он заметил фотографии маленьких мальчика и девочки и сложенный листок бумаги, прижатый рамкой. Потянулся, вытащил листок, развернул.
Писала она красными чернилами, рука дрожала, как в тот момент, когда она отчеркивала абзацы в Библии.
– «Моему дорогому Бенджамину и дорогой Хейли…» – прочитал Эф.
– Не надо, – оборвала его Нора. – Не читай. Написано не нам.
Эф понял, что она права, и лишь просмотрел письмо в поисках важной информации.
– Дети у сестры отца в Нью-Джерси, в безопасности… – Он добрался до последнего абзаца, который все-таки прочел: – «Я очень сожалею, Энсель… этим ключом я воспользоваться не могу… Я знаю, Бог проклял тебя, чтобы наказать меня, Он покинул нас, и нам обоим дорога в ад. Если моя смерть сможет излечить твою душу, то, возможно, она поднимется к Нему…»
Нора присела, потянула за ключ – окровавленный шнурок соскользнул со скрюченных пальцев Анны Марии.
– Тогда… где он?
И тут они услышали низкий стон, больше напоминающий рычание. Животный, горловой. Такой звук не мог издать человек. И доносился он со двора.
Эф подошел к окну и увидел темный сарай.
Они молча спустились во двор, встали перед створками двери. Цепь, продетая в ручки, запиралась на висячий замок. Они прислушались.
