Текст книги "Закрытая книга"

Автор книги: Гилберт Адэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Так, Джон, уж теперь-то вы точноне набираете. Я же слышу. Вернее сказать, не слышу. Не слышу, чтобы вы что-то печатали.

Что случилось? Пальцы отшибли?

– Знаете, Пол, порой вы действуете удивительно топорно.

– Неужели?

– Я хочу сказать, для выдающегося писателя, обладателя Букеровской премии, звания Великого Старца английской литературы и прочей чепухи, вы пользуетесь на редкость грубыми приемами.

– А вы, Джон Райдер, очень грубый противник.

Можно узнать, почему вы смеетесь?

– Я смеюсь потому, что нашел наконец идеальное название для вашей книги. «Обман слепца». Впрочем, вам скорее всего не понравится. Слишком напоминает Джеффри Арчера.

– Ну вы и наглец, скажу я вам.

– Неужели?

– Да, наглый ублюдок.

– И почему же?

– Да ведь то, что я вам надиктовал… Вам не пришло в голову, что все это – плод моих долгих, взвешенных размышлений о некоторых фундаментальных принципах, определяющих теорию и практику литературного творчества?

– Нет, не пришло.

– Не пришло. Вы немедленно , немедленнозаключили, что это имеет отношение к… к… к явной напряженности между нами. И не только. Без каких-либо иных доказательств, без намека на улики вы сразу же выдали себя с головой. Я это называю наглостью.

– К чему попусту терять время?

– А ведь вы, быть может, поспешили себя выдать.

– Я прекрасно знал, что абсолютно ничего не выдаю. Я вас отлично изучил. Хотя, просто любопытства ради, скажите, Пол, кто или что навело вас на след?

– Я говорил с Эндрю.

– С кем?

– С Эндрю Боулзом. Моим агентом. Я позвонил ему, когда вы были в Чиппинг-Кэмпдене.

– А-а. Понятно. И он…

– Я, естественно, стал расспрашивать о его кругосветном путешествии…

– Ясно. Ясно. Ну, тут я и правда свалял дурака. Просто не мог предположить, что вы сумеете воспользоваться телефоном. Стало быть, вы ему про меня рассказали, да?

– Вообще-то нет. Не рассказывал. Мог бы, но почему-то не стал. Вероятно, потому, что не понимал… да и сейчас не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор.

– «Следовало бы», Пол, а не «мог бы».

– Что?

– Вам следовало бырассказать ему про меня, действительно надо было. Забавно. Мне почти жаль вас.

– Вот как? И почему же?

– Потому что теперь вам уже поздно что бы то ни было предпринимать.

– Кто вы, Джон Райдер?

– Кто я? Ну, наконец; я ведь целый месяц ждал, что вы зададите мне этот вопрос.

– Не понимаю.

– Неужто?

– А может быть, понимаю. Может быть, начинаю догадываться.

Так вы все-таки человек не случайный, да?

Я хочу сказать, вы – кто-то, кого я знаю?

Кто-то, кого я знаю гораздо дольше, чем месяц?

Ну? Так, что ли?

Ответьте же, ради бога!

– Да, Пол, я – кто-то, кого вы знаете.

– Кто-то, кого я знаю. Или кого знавал когда-то в прошлом?

– Мир тесен, Пол. Особенно если вы слепы.

– Ладно. Хорошо. Я твердо намерен сохранять полное спокойствие. Пусть я слеп, но я по-прежнему не утратил дара речи и способности мыслить. Мы же можем поговорить, не так ли?

Да. Да, вы правы, Джон. Что-то здесь происходит, а что – не могу до конца взять в толк. Но подозреваю… словом, подозреваю, что вы за что-то держите на меня зуб. Верно?

Если дело в этом, Джон, если дело действительно в этом, то мы можем это обсудить. Всегда можно это обсудить. Вы ведь можете рассказать мне, что… что я сделал, если я и впрямь что-то сделал, и мы это обговорим, да, Джон?

Скажите же что-нибудь! Хотя бы слово!

– Да, Пол. Мы поговорим. Вернее, говорить буду я, а вы будете сидеть и слушать.

– Я предпочел бы постоять, если вы не возражаете.

– Сядешь как миленький, старый хрен. Сядь, а не то я тебя вколочу в это кресло силой!

– Что?!

– Думаешь, не решусь? Еще как решусь, лишь бы ты заткнулся!

* * *

То-то. Итак. Итак. Итак, теперь, Пол, для разнообразия вы будете слушать меня.

Знаете, Пол, вы просто невероятный тип. Чего только я от вас за этот месяц не натерпелся – самому не верится. «Располагайтесь как дома, Джон». «Не забудьте про точку с запятой, Джон». «Отчего вы не смеялись над моей шуткой, Джон?» «В семь будем пить коктейли, Джон». Какого хрена вы так выпендриваетесь?

– Вам непременно надо прибегать к подобным выражениям?

– Заткнись! Да от одного твоего мерзкого голоса меня с души воротит. Еще слово, и, клянусь, я на хрен заткну кулаком твою долбаную глотку!

Вот так-то лучше. А теперь я расскажу вам историю – моюисторию, для разнообразия, – и, если вы готовы сидеть и слушать паинькой, не прерывая меня, я постараюсь не злоупотреблять теми гадкими коротенькими словечками, которые вас вдруг стали так смущать. Договорились?

Недавно, разозлившись на меня, вы сказали – привожу вашу фразу дословно: «Вы забываетесь». Что ж, теперь моя очередь пошутить, потому что больше ошибиться было просто-напросто невозможно. Нет, Пол. Я не забывался . Я себя помнил прекрасно.Я помнил себя в одиннадцатилетнем возрасте. А вы меня в одиннадцатилетнем возрасте, случайно, не помните?

* * *

Не стоит ломать эту замечательную крупную голову, до отказа набитую мозгами. Я намерен вам напомнить.

Итак. Мне было одиннадцать. Одиннадцать лет. Самый обыкновенный школьник. Впрочем, нет, неправда, не совсем обыкновенный. Я ведь учился в особой школе, в спецшколе для трудных, агрессивных детей, для таких, которых никакая другая, «хорошая» школа и знать не желает. Это было заведение для ребят, которых исключили отовсюду.

Впрочем, надо отдать той школе справедливость: по-своему она была совсем не плоха. Там имелось футбольное поле, площадка для регби, закрытый бассейн, хорошие просторные спальни. Школа находилась неподалеку от Чичестера. Ага! Что, начинает всплывать в памяти?

– О боже!

– Значит, Пол, вы меня все-таки помните. Или нет? Может, нас там было слишком много и одного конкретного мальчика припомнить трудно? Тем более что времени прошло невесть сколько, целых двадцать два года. Представляете, Пол, двадцать два года! Наводит на кое-какие мысли, правда? В те времена вы еще не были всемирно известным писателем. Выпустили парочку романов, на которые никто не обратил никакого внимания. Верно я говорю?

Да, всего лишь один из бедных, низкооплачиваемых учителей. Вел английский и физкультуру. Сколько мальчиков было под вашим началом? Тридцать? Сорок? Надо нам как-нибудь собраться классом, всем пацанам. Поболтать о давних деньках.

Но знаете, Пол, я до сих пор невольно горжусь тем, что был у вас особым любимцем. «Мой херувимчик, мой ангелочек» – вот как вы меня тогда звали. Учительский любимчик – вот кто я был. Маленький любимчик, которого учитель охотно гладил, обнимал, ласкал и целовал, помните? Вы это помните, Пол?

– О господи, перестаньте, прошу вас! Перестаньте!

– Ха! До чего же мир тесен! Знаете, почему я это говорю, Пол? Знаете почему? Потому что давным-давно я выкрикивал те же самые слова: «Перестаньте, прошу вас! Перестаньте!» До сих пор, до сего дня слышу, как мои вопли многократным эхом отдаются от стен гимнастического зала. Да только никто больше их не слышал. И вас сейчас тоже никто не услышит.

Помните, Пол? Помните, что вам больше всего нравилось?

Вам нравилось вытаскивать из штанов свой член, помните? Да? А потом вы брали мои руки, две маленькие ладошки…

– Перестаньте! Ради бога, перестаньте!

– Заткнись!

Брали, значит, мои руки и ими направляли его, свой огромный мясистый багровый член – в те дни он был чудовищных размеров, совсем не та вечно мокрая тряпица, что нынче болтается у вас между ног, – направляли моими руками его мне в рот, а рот мой никак не мог раскрыться на нужную ширину. Прелесть! Вы находили все это чертовски прелестным. Помнится, вы любили словечко «прелестный», пользовались им направо и налево. А потом, потом, когда член уже был у меня во рту и я едва мог дышать: меня невыносимо тошнило, – вы стягивали с меня трусы, влажные серые трусики без ширинки. О, эти маленькие серые трусики без ширинки тоже были прелестны, чертовски прелестны. Настолько, что вы зарывались в них носом, помните? А потом брали в руки мои яички, маленькие, прелестные, и сжимали их с такой силой, что я готов был кричать во все горло – а не мог, не мог, потому что глотку мне затыкал ваш член, разбухший, слюнявый, багровый, а вы сжимали яички все сильнее, покуда не кончали мне прямо в рот.

А помните, что вы потом делали? Помните? О, это было самое замечательное, лучше не бывает. Вы быстренько выдергивали член из моего рта, и тут меня рвало, я ничего не мог с собой поделать и каждый раз, по вашей милости поливая блевотиной ваш член, видел ваше лицо, смотрел на него, Пол, и в тот миг, уверяю вас, оно было еще страшнее, чем теперь.

– О боже, боже, боже!

– Это все не годится, я знаю. Для «Закрытой книги», я имею в виду. Тема совершенно неподходящая. После всей вашей высокопарной ахинеи про глаза, слепоту и безглазие читатель не вынесет неожиданного удара по нервам. Но, видите ли, Пол, жизнь есть жизнь. Вы сами это говаривали, помните? Она ведь правил не соблюдает. Возьмет да и обрушит на вас событие такого накала, какого и ожидать невозможно.

– Господи Иисусе, что вы намерены делать?

– Во-первых, Пол, я намерен продолжить свой рассказ. Вы ведь не знали, что я пытался покончить с собой? Да, с помощью бритвы. Нет, конечно же не знали. Это было уже после того, как вы ушли из школы. Бросили преподавание. Выпустили «У ног призраков». Большой, огромный успех. Букеровская премия. Бог знает сколько изданий. В Голливуде сняли дорогущий фильм. Во мне вы больше не нуждались. Да и ни в ком из нас. Кроме того… кроме того, вы становились известным человеком. Были даже чересчур на виду. И если у вас возникала охота, чтобы какой-нибудь мальчонка облевал ваш член, приходилось отправляться в путешествие, подальше от родных мест. Например… например, в Шри-Ланку, а, Пол?

Я тоже немного попутешествовал. Только на свой лад. Побывал не в одном исправительном заведении для малолетних правонарушителей, ночевал на улицах – такие вот у меня были странствия. Всегда один-одинешенек, неизменно. Потому что не мог доверять никому. И никогда. Как? Вам нечего сказать, Пол? Дар речи вам вдруг изменил? Ну и пусть, я все равно продолжу. Вы, наверное, удивитесь, Пол, но дальше мой рассказ станет повеселее. Вы этого уж и не чаяли, но так сложилось. Потому что я встретил одного парня. Ничего особенного в нем не было. Просто неплохой парень, оказавшийся, как и я, на улице. Звали его Крис; и мы стали держаться вместе. А в один прекрасный день – ура! – Крис нашел работу. Учителем английского. Вроде вас. Что, страшненькое совпадение? В захудалой школе, наподобие курсов по системе Берлина, которая ютилась в подвале неподалеку от Риджент-стрит, за обучение английскому с иностранцев, по рассказам Криса, драли три шкуры. Видите ли, Крис, как выяснилось, получил действительно хорошее образование, не знаю уж, почему он очутился на улице; я его никогда не спрашивал, а он сам не рассказывал. Но на работу его взяли, он снял квартиру, и я поселился там вместе с ним. Муниципальная квартира в Ист-Энде.

Ну вот, так мы некоторое время и жили. Однажды, оставшись один в Крисовой квартире, я вдруг подумал… подумал вот что: если он смог это сделать, я тоже смогу. Понимаете? Тоже смогу кое-чего добиться. И тогда я сменил имя – стал Джоном Райдером. Вовсе не из осторожности, как вы понимаете. В те времена я же знать не знал, что буду когда-нибудь стоять над вами, как сейчас. Просто с увлечением творил из себя совсем другого человека, изобретал себя заново, а с новым именем я и ощущал себя по-новому.

Итак, я стал искать работу, любую – что уж подвернется; где я только не подвизался: и в пункте видеопроката, и у букмекера, торговал с лотка фруктами и овощами, да что ни возьми, я все перепробовал. Короче говоря, меня в конце концов взяли рассыльным в одну брокерскую контору в Сити. Попросту говоря, рядовым курьером, но я оказался смекалистее других и даже сам стал понемногу приторговывать акциями, пусть и грошовыми; дела у меня пошли замечательно, настолько, что мне стало ясно: я куда больше заработаю, если буду действовать самостоятельно, с домашнего компьютера. Этим я и занимался последние восемь лет. Пока не появился у вас на пороге.

Вам по-прежнему нечего сказать? Н-да, такая история вас ничуть не привлекает. Она же не из тех, что принято называть «постмодернистскими». Слишком много в ней сурового реализма. Отдает Ирвином Уэлшем [28]28
  Ирвин Уэлш (р. 1958) – шотландский писатель (см. «ИЛ» 1998, № 4).


[Закрыть]и иже с ним. Совсем не в вашем вкусе.

Вы не ожидали, что я знаю такое заковыристое слово, как «постмодернистский», правда? Представьте себе, Пол, этим я обязан вам. Видите ли что: вы меня позабыли, но я-то вас не забыл . Никогдане забывал. Я читал ваши романы. Читал ваши интервью. Сходил на ваш фильм. Даже смотрел по телевизору церемонию вручения «Оскаров». Вот где вам крупно не повезло, Пол. Только одна премия, и та за костюмы! А все лучше небось, чем вообще остаться с носом.

Я превратился в соглядатая, невидимого соглядатая. Ведь в наше время, как я понял, можно стать соглядатаем, не выходя за порог собственного дома. Вот я за вами и следил по телику, по газетам и журналам. Очень просто. Пара пустяков. Вы же, Пол, были так знамениты, так, черт бы вас побрал, вездесущи. Правильно я употребил слово? Вездесущи?

Букеровская премия. Премия «Уитбред». Присвоение вам рыцарского звания. Что бы вы ни делали, я за вами следил. Куда бы вы ни шли, я шел за вами. Невидимый, я всегда был подле вас. А потом, в один прекрасный день, в один прекрасный день – бац! – «Лауреат Букеровской премии едва не погиб в автомобильной катастрофе в Шри-Ланке».

И тут, Пол, хочу отметить забавный момент. Вы-то небось подумали, что я был вне себя от счастья, узнав про вашу аварию. Ничего подобного. Нет, нет, нет и нет! Ведь ее никак не назовешь местью. Возможно, то была кара Божья. Возможно, Бога она и устраивала. Но меня она не устраивала совсем.

Нет-нет, сообщение о вашей аварии было для меня плохой вестью. Потому что вдруг – всё, полное молчание. Про вас больше ни словечка. Никаких сведений, по которым я мог бы понять, где вы: по-прежнему в Шри-Ланке, или здесь, или совсем в другом месте. Вот тут, Пол, я решил, что потерял вас навсегда. Думал, что для меня все кончено, правда-правда, но лишь до того дня – о, это был чудесный, самый радостный день в моей жизни, – когда я открыл «Таймс» и заметил, совершенно случайно, Пол, краем глаза, едва не пропустил, – словом, до того дня, когда я увидел ваше объявление.

* * *

А как искусно оно было составлено! Ни имени. Ни других конкретных данных. Только два слова «слепой писатель». Нет, нет, нет, вру. На самом деле вы написали «незрячий писатель», да? «Незрячий писатель ищет приватного секретаря». И я понял, я сразу понял – это вы и никто другой. Ну, теперь он попался, подумал я. Теперь уж попался! Я-то и стану его приватным-хренатным секретарем!

– Что вы хотите со мной сделать?

– Погодите, погодите, погодите. Это еще не все. Самое интересное я оставил на закуску.

Мы тут корпели над вашей книжкой. Как это вы ее любовно называете? Своим завещанием? Знаете, что я вам скажу, Пол? Вам и невдомек, что вы попали в самую точку. Книжка-то и впрямь станет вашим завещанием. Но главная хохма знаете в чем, а, Пол? Уразумели небось? Наверняка уже догадались? Или нет?

Идею мне подал Крис. Помните Криса? Который преподавал английский в школе для иностранцев. Английский как иностранный.

Так вот, он частенько мне рассказывал про свою школу. У него в классе собирались ученики со всего света: немецкие бизнесмены, японские студенты, какие-нибудь там бразильские переводчики – настоящий этнический винегрет, но говорить разрешалось только по-английски. С самого начала, прямо с первого же урока. Это у них называлось «полное погружение». Даже в классе, где из сорока учеников ни один по-английски ни бум-бум, кроме, может быть, «да», «нет», «о'кей», «кока-кола». Так что Крису приходилось начинать с самых азов. И знаете, что он мне говорил? Иногда, когда он шел на урок к новичкам, его так и подмывало обучать их совсем даже не английскому, а совершенно искусственному языку!Понимаете? Ночью накануне урока он сам придумывал словечки вместо «я», «вы», «приходить», «уходить», «стол» и «стул», представляя, как он учит им своих студентов, а те ни о чем не догадываются, и к концу курса они уже будут балакать друг с другом очень, очень бегло на несуществующем языке! Здорово, правда? Он воображал, как они, очень довольные обучением, возвращаются домой, в свою Германию или Японию, прямо на следующий день являются на какую-нибудь крутую конференцию и с большой важностью начинают трещать на этом искусственном языке! Бог ты мой, мы просто умирали со смеху!

Я и сейчас улыбаюсь, вспоминая все это. Слышите, Пол? Слышите, как я улыбаюсь?

Для Криса, однако, то была лишь игра воображения. Но я про нее помнил всегда. И, приехав сюда, подумал: а не попытаться ли осуществить эту фантазию? Поэтому ваша книга, Пол, – чистая хохма. Полная абракадабра.

Я уже слышу, что скажут критики. Трагический случай… ранний маразм… болезнь Альцгеймера… мозговая травма в результате жуткой катастрофы. Рембрандт… статуя Дианы… Хартфорд-колледж… Собор Святого Павла… «Купол тысячелетия»… экспресс-кафе «Бургер кинг» на Хампстед-Хит. Да всего и не перечислить. Исайя Берлин не жив, а умер, зато Пит Тауншенд не умер, он жив; а ведь там еще Тони Блэр, Саддам Хусейн, О. Дж. Симпсон, Сальман Рушди, Мартин Эмис… Ваша книга, Пол, – чудо-юдо, бред, посмешище, она – такой же урод, как вы сами, полная околесица, которую несет слабоумный заговаривающийся старпер!

– Господи помилуй!

– Почему бы вам не убедить себя, Пол, что вам снится страшный сон? Вы же мне это советовали в давние времена. Помните? «Просто убеди себя, ангелочек, что тебе снится страшный сон».

– Послушайте, Джон, послушайте, что я вам скажу. Ради бога, выслушайте меня. Понимаю, я причинил вам зло. То, что я сделал, было ужасно, совершенно ужасно. Я никогда не сумею это загладить, никогда, но – смотрите, вы же… Я хочу сказать, я ведь богат, Джон, я состоятельный, очень состоятельный человек и могу возместить вам… Нет, нет, нет, этого я, конечно, не могу и не смогу никогда, но… Но вы молоды, у вас вся жизнь впереди, и я могу превратить ее в сплошное удовольствие, действительно могу, правда, Джон. Я дам вам… я отдам вам все свое состояние, до последнего шиллинга, вы получите все, только… Джон, вы слушаете? Вы меня слушаете, Джон?

Джон?

Джон? Где вы?

Умоляю вас, Джон, не надо так со мной поступать, умоляю! С несчастным слепым стариком…

Что вы делаете, Джон? О боже, пожалуйффффхм…

– Ну-ну, Пол. Не слишком туго, надеюсь. Нет, вроде бы нормально.

Не волнуйтесь. Это ненадолго.

Ой-ой-ой, простите великодушно! Я случайно сбил с вас очки и… вот незадача, еще и наступил на них. Ах, ах. Руки-крюки. Вернее, ноги-крюки.

Да теперь уж все равно. Зачем вам в аду темные очки?

Итак, Пол, позвольте мне разъяснить вам, почему рот у вас заклеен скотчем. Это, как вы понимаете, временная мера, вы и оглянуться не успеете, как я сниму его с ваших губ. У меня нет ни малейшего желания оставлять какие-либо предательские следы нашей с вами, скажем так, небольшой размолвки. Не воображайте, что я опасаюсь, как бы вас кто не услышал. В вашем пустом старом доме, Пол, и вам это прекрасно известно, услышать вас некому.

Просто мне хочется, чтобы вы точно знали, что именно сейчас с вами произойдет, а если вы приметесь вопить, то можете, чего доброго, и не услышать всего, что я собираюсь сказать.

Странно. Рот у вас заклеен. Глаз нет. Тем не менее я улавливаю на вашем лице страх.

Да, но не могу же я вечно стоять здесь и разглядывать вас, хотя это было бы увлекательное занятие. Я хотел сказать вам следующее: с самого начала, с самой первой нашей встречи я вынашивал один лишь план – конечно же, убить вас. Уверен, вы это уже и сами поняли. Выбрать способ, однако, было непросто. Видите ли, я твердо решил, что наказание должно соответствовать преступлению. Или хотя бы преступнику. И, как вы понимаете, я совершенно не намерен сам оказаться под угрозой наказания. Поэтому пришлось все продумывать долго и тщательно. И однажды меня осенило. Произошло это в тот день, когда мы с вами просматривали у вас в спальне ваши галстуки. А кстати, Пол, вы помните галстук с грязным пятном – «Черрути», как вы полагали? Ну… Да вы и сами прекрасно знаете, что я сейчас вам скажу.

Все равно скажу, так, на всякий случай, вдруг вы не поняли. Это и был «Черрути», а вот пятна никакого не было. Очередная моя шуточка.

Знаю, знаю, что уж там говорить – идиотская шутка, ребячество. Как и большинство моих розыгрышей. Но тогда было ужасно смешно, и потом – зачем торопиться? К кульминации следует подбираться очень медленно, без спешки.

Словом, сидели мы там с вами вдвоем, перебирали ваши галстуки, и я вдруг подумал: до чего же просторный шкаф. Такой просторный, что в нем можно стоять в полный рост. Конечно, особо там не повертишься. Да и дышать полной грудью не получится. Тем не менее…

Ах, ах, Пол. Какой вы нехороший. Ну-ну, не надо вырываться. Сидите тихо, а не то придется вас связать.

Одно было плохо: если бы мне и удалось засадить вас в шкаф, даже вы сумели бы оттуда выбраться. А снаружи запирать его тоже не годится, по вполне понятным причинам. Но идея мне все же понравилась, отказываться от нее не хотелось; я и так, и сяк ее обмозговывал, пока наконец – собственно говоря, сегодня утром – не нашел решение. Дверца. Дверца-то сама распахивается. Сегодня утром вы снова на нее налетели, как налетали и раньше, даже миссис Килбрайд про это знает; ее показания особенно пригодятся, когда полиция начнет тут все осматривать и обнюхивать. Да, опять же кстати, Пол, мне кажется, вам следует знать, просто чтобы вы были в курсе последних событий: бедняга Джо Килбрайд на самом деле болен. Мне просто повезло, такая, видите ли, выпала удача. Хоть раз-то должно подфартить, как вы считаете?

* * *

Ну а теперь займемся нудными подробностями нашего дельца. Я сам сообщу – полиции, я имею в виду, – что вы попросили меня сменить на той дверце пружину, чем я и собираюсь сегодня заняться. Я ведь купил-таки один такой доводчик – помните, я вам о них говорил: когда вы дверь отпускаете, он плотно закрывает ее; словом, купил доводчик в мастерской по ремонту замков в Чиппинг-Кэмпдене и собираюсь поставить его изнутри на дверцу шкафа. На это уйдет с полчаса, не больше. Потом я уеду на выходные в Лондон, а вы останетесь совершенно один; вы, конечно, пойдете подобрать себе галстук, один из ваших элегантных галстуков «Шарве», а вешалка – на тебе, что это значит? – вешалка с галстуками висит почему-то в самой глубине. «Вот хреновина!» – я прямо-таки слышу, как вы это произносите в своей неподражаемой манере: «Вот хреновина, кто это перевесил мои галстуки?» А потом, поскольку вам ведь галстук совершенно необходим, без галстука вы уже не вы, так вот – машинально, совсем забыв про новую пружину, вы залезаете за ним в шкаф, и – бамс! – дверца за вами захлопывается!

Я оставлю вам на кухне кое-какую еду. Скорее всего тарелку с мясными закусками и бутылку «риохи». Никто не зайдет навестить вас. Никто не услышит ваших воплей. Никто, кроме вас. И тьмы. И тишины.

Вы будете заперты в шкафу, Пол, как между страниц книги. Закрытой книги.

* * *

Я не оставлю вас там, взаперти, очень уж надолго. На всякий случай я приеду в воскресенье утром. Времени должно хватить. И уж на самый пожарный случай я решил обклеить шкаф снаружи этим прочным скотчем. По моим расчетам, ваша клаустрофобия успеет сделать свое дело, но хочу принять меры предосторожности на случай осечки, поэтому воздух к вам поступать не будет. Почти не будет, поскольку шкаф навряд ли станет герметичным.

Итак, воскресным утром я сдеру скотч, открою дверцу и… бог знает, что я там обнаружу. Скорее всего крайне малоприятное зрелище. Но для меня, Пол, – для меня оно будет бесподобным.

Ну, вот и конец моей маленькой повести. Душу я себе облегчил, осталось только выбросить это из головы.

Теперь, Пол, я собираюсь повести вас наверх. Ясно? Предпочитаю не отпускать вас от себя, пока буду заниматься дверцей; пусть лучше вы будете у меня на глазах. Да, да, чего там, знаю я, что вы хотите мне сказать. Слепой, мол, особой беды наделать один не сможет. Это верно. Но такой уж я человек, осторожный донельзя.

А потому… потому дайте-ка возьму вас под руку… вот так… Ну, не сопротивляйтесь, Пол, пожалуйста, не сопротивляйтесь… это же все равно случится, что бы вы ни делали. Вот правильно… обмяк, и хорошо, так-то оно лучше, очень даже хорошо… хорошо… Нам же обоим легче. Ну, давайте, одну ногу вперед, потом другую… правую… теперь левую… вот умница… молодец…таким темпом мы мигом доберемся до лестницы… Нет-нет-нет, без паники… я же вас держу… держу… не отпущу, даю слово… Просто постарайтесь выпрямиться… вот так… правильно… хорошо, очень хорошо… Теперь другой ногой… хорошо… вы просто молодчага… так…. так… так… вот так… хорошо, Пол, очень, очень хорошо.

* * *

– Мистер Райдер? Мистер Джон Райдер?

– Да.

– Я инспектор Трукс. Надеюсь, вас предупредили о том, что я к вам заеду?

– Да, да, конечно. Входите, пожалуйста.

– Спасибо. Мы постараемся не отнимать у вас слишком много времени.

– Ничего, ничего. Я все понимаю. Проходите сюда. Да мне в общем-то говорили. Да. Пожалуй, здесь будет удобней всего.

– А, благодарю вас.

Гм-м. Интересная комната, правда? Сразу видно, что здесь живет писатель.

– Да, наверное. Хотя на самом деле сочинительством он по большей части занимался в соседней комнате. В кабинете. Вон там кабинет сэра Пола. Прошу вас. Садитесь, пожалуйста. А вы тоже?..

– Простите. Это сержант Гиллеспи.

– Здравствуйте, сержант.

– Здравствуйте, сэр.

– Ха, ну я и бестолочь! Вы тоже садитесь, пожалуйста, сержант. Так. Хотите чего-нибудь? Может быть, выпьете по стаканчику?

– Вы очень любезны, сэр, спасибо, но не надо. Знаете, как говорят в телефильмах? Только не во время дежурства.

– А, так, значит, вы на дежурстве?

– Ну да, само собой. Но вас это беспокоить не должно. Обычная формальность.

– Как тоже говорят в телефильмах.

– Верно, сэр, именно так и говорят. Словом, надо задать несколько вопросов, которые положено задавать в таких… в таких тяжелых случаях. Мы могли бы побеседовать с вами и в участке, но я подумал, что вы предпочтете дома. Надеюсь, вы не против?

– Ничуть. Я вам чрезвычайно признателен. Но на самом деле не стоит называть этот дом моим. Я просто работал у сэра Пола. Здесь ничего моего нет.

– И потому вы укладываете вещи, сэр?

– Откуда вы взяли, что я укладываю вещи?

– А вон на тахте под окном стопочка аккуратно сложенных сорочек.

– Вы очень наблюдательны, инспектор. Верно, укладываю вещи. Большей частью они еще наверху. Теперь, когда сэр Пол… Словом, как я уже сказал, мне здесь не для чего задерживаться и на день.

– Вы не рассчитываете быть в числе наследников?

– Я? Господи, конечно нет.

– Случаются и куда более странные вещи.

– Нет-нет. Сэр Пол платил мне жалованье. Причем очень хорошее жалованье. Но речи о том, чтобы оставить мне что-то по завещанию, не было. Такая мысль мне и в голову не приходила.

– Сколько времени вы у него работаете? Вернее сказать, работали?

– Чуть больше месяца. И мне заплачено по сегодняшний день. Здесь никаких претензий быть не может.

– И вы едете?..

– Еду?

– Могу я узнать, куда вы едете? Я имею в виду, сейчас?

– А-а. К себе домой, в Лондон. Знаете, инспектор, я уже сообщил полиции мой лондонский адрес.

– Пожалуйста, не обижайтесь, мистер Райдер, я спрашиваю без всякой задней мысли. Обычное мое любопытство.

– Значит, я могу ехать? То есть не нужно кому-то об этом сообщать?

– Совершенно не нужно. Нет, нет, нет. Вы вольны ехать куда вздумается.

– Так чем все-таки я могу быть вам полезен?

– Что ж, я скажу вам, мистер Райдер. По-видимому, нет никаких причин сомневаться в том, что именно произошло в этом доме. История прескверная. Несчастный случай со смертельным исходом – судя по всему, от удушья. Однако при расследовании подобных происшествий, особенно когда они касаются таких выдающихся людей, как сэр Пол, приходится соблюдать все формальности. Будет, конечно же, проведено полное дознание. Но, как вы сами понимаете, моя задача убедиться в том, что мы ничего не упустили из виду.

– Я постараюсь ответить на любые ваши вопросы.

– Итак, именно вы обнаружили труп сэра Пола?

– Да. Нашел его наверху. В его спальне, в гардеробе.

– Простите меня, мистер Райдер, но как… гм… как вы узнали, что он там? Ведь он, насколько я понимаю, оказался заперт в шкафу.

– Правильно.

– И умер за несколько часов до вашего приезда?

– Да.

– Так откуда же вы узнали, где его искать?

– Боюсь, что по запаху.

– По запаху?

– Послушайте, инспектор, все, что мне известно, я уже рассказал тому полицейскому, который… ну, когда я вызвал полицию.

– Если вы не против, сэр, расскажите, пожалуйста, еще разок.

– А, ну ладно. Итак, вернувшись – на выходные я уезжал в Лондон, – я принялся искать его по всему дому; вы же понимаете, он не мог никуда уйти, один, я имею в виду; поэтому я снова поднялся в спальню и, случайно проходя мимо гардероба, вдруг, ну… почувствовал запах… Бедняга обмарался.

– Н-да. Весьма неприятная для вас ситуация.

– Это еще что, инспектор. Вот его лицо… Никогда, никогда в жизни не забыть мне выражения ужаса, застывшего… заледеневшегоу него на лице. А его руки…

– Что же руки?

– Он, видимо, изо всех сил царапал ногтями дверцу. Ногти были сточены до самого мяса… На пальцах… на всех десяти пальцах запеклась кровь, кожа содрана… просто окровавленная плоть. Жуткое зрелище.

– Угу.

А вы, значит, были в отъезде?

– Ну да. Я же говорю, уехал на выходные. На субботу и воскресенье я стараюсь здесь не оставаться. Еду в Лондон и обычно возвращаюсь – вернее, возвращался – в воскресенье вечером. Или рано утром в понедельник.

– Но ведь тело вы обнаружили в воскресенье утром?

– Правильно. В силу некоторых обстоятельств я приехал раньше.

– В силу некоторых обстоятельств? Значит, были какие-то обстоятельства?

– Да ничего особенного. Просто слегка заскучал в Лондоне, заняться было нечем, вот я и подумал: а не вернуться ли пораньше? Я, можно сказать, тут уже прижился. Месяц – это долгий срок. Вся моя жизнь оказалась тесно связанной с сэром Полом.

– Вы помогали ему писать книгу?

– Да. Он задумал написать, как он выражался, свое завещание. Литературное завещание. Но при его состоянии здоровья…

– У него не было глаз?

– Он лишился их, обоих глаз, в страшной автокатастрофе, произошедшей в Шри-Ланке. Четыре года назад.

* * *

– Стало быть, он вообще ничего не видел?

– У него не было глаз, сержант.

– А. Ну да, ну да.

– Слушай, Гиллеспи, осмотри-ка быстренько дом. Кто его знает, вдруг наткнешься на что-нибудь такое, что подскажет нам, в каком умонастроении был сэр Пол. Конечно, если вы не возражаете, мистер Райдер?