Текст книги "Древний народ хурриты"

Автор книги: Гернот Вильхельм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

ИСТОРИЯ

Древнейшие исторические источники Передней Азии освещают почти исключительно историю городов-государств Шумера, их династии и конфликты. Они не дают, хотя бы попутно, какой-либо информации о тех землях в верхнем течении Тигра и его восточных притоков, которые мы склонны считать наиболее ранним местом обитания хурритов в Передней Азии. Поэтому нам не известно, с каких пор хурриты жили в горах северной и северо-восточной окраины Месопотамии, и вопрос об их возможном доисторическом приходе из-за Каспийского моря [Kammenhuber, 1977; 1978, с. 214] в данной ситуации остается в сфере умозрительных рассуждений.

На протяжении аккадского периода (ок. 2230—2090) впервые в известной нам истории Древнего Востока область более поздней Ассирии, включавшая страну к северо-востоку от Тигра, а также часть Северной Месопотамии, была подчинена прямому политическому господству южномесопотамского царства. Если доверять в этом пункте более поздней хронике, уже первый царь династии Аккада, Саргон, воевал в стране Субарту [Ungnad, 1936, с. 41]. Под Субарту (шумер. su-bir4) подразумеваются не всегда географически точно очерченные области Северной Месопотамии [Finkelstein, 1962, с. 77]. Это название, вероятно, первоначально касалось только части страны к северо-востоку от Тигра, затем включало Ассирию и Северную Месопотамию и в конце концов в нововавилонских текстах стало литературным обозначением Ассирии [Romer, 1967—1968].

Из наименования года, относящегося ко времени правления Саргона, мы узнаем, что последний совершил поход против страны Симуррум, которая теперь с уверенностью может быть локализована в верхнем течении Нижнего Заба, поскольку надпись одного из царей Симуррума, восходящая к позднему периоду III династии Ура или к раннему старовавилонскому периоду, найдена не так давно к северу от равнины Рания (совр. оз. Дукан) [Al-Fouadi, 1978]. Данный поход Саргона положил начало завоеванию земель к востоку от Тигра, которые в дальнейшем при его преемниках, как и Ассирия, включая Ниневию, прочно входили в состав Аккадского царства.

Важные письменные памятники обнаружены в двух весьма отдаленных друг от друга северных районах, завоеванных царями Аккада, а именно в Телль-Браке (расположенном в треугольнике, образуемом Хабуром) и в Гасуре (северо-восточнее Тигра, где позже была Нуза). Оба района принадлежали во втором тысячелетии к хурритской языковой области, так что выявление в найденных здесь текстах хурритских имен и слов весьма важно для определения распространения хурритов в это время. К сожалению, таблички из Телль-Брака так немногочисленны и невелики по объему текста, что отсутствие бесспорно хурритских имен мало о чем говорит. Табличек из Гасура до нас дошло значительно больше, и в них удается выявить несколько имен, которые следует трактовать как хурритские [Gelb, 1944, с. 52 и сл.]. Наряду с шумерскими и аккадскими именами в Гасуре засвидетельствовано много имен неизвестной языковой принадлежности. Высказывалось предположение, что они относятся к так называемому «субарейскому» языку [Gelb, 1944, с. 108, примеч. 9]. Однако сам термин «субарейский» вызывает сомнение, так как не может считаться бесспорным обозначением языка как лингвистической единицы [Speiser, 1948J, к тому же в более позднее время под «субарейским» (шумер, eme-subir4ki) однозначно понимался хурритский язык [Edzard, Kammenhuber, 1972—1975, с. 508]. Среди нешумерских, неаккадских и нехурритских имен из Гасура особенно распространен тип имен, аналогичный имени одного городского правителя Ашшура ранней поры; имена эти трехсложные, причем второй и третий слог одинаковы (Азузу, Азизи, Азаза, Эдада и т. д.). Однако имена аналогичной структуры имеются в большом количестве также и в Шумере, поэтому, пытаясь отнести их к какому-либо определенному языку, следует проявлять осторожность. Ономастический материал из Гасура может быть связан и с языками народов, обитавших в горах Загроса, таких, как луллубеи и кутии, которые пока нам совершенно неизвестны.

Сохранившаяся, к сожалению, только фрагментарно надпись царя Нарам-Суэна (Michalowski, 1986] касается его завоеваний в Северной Месопотамии, а также к востоку от Тигра и, может быть, в Сирии. Она дает нам несколько топонимов с хурритскими словообразовательными элементами. В наименовании года, относящегося к правлению названного царя, упомянуты Субир, город Азухиннум на Нижнем Забе и некий Тахишатили; вероятно, Тахишатили был правителем или военачальником этого города, а его имя, скорее всего, следует считать хурритским [Lambert, 1982]. Старовавилонское историко-литературное повествование о всеобщем восстании против Нарам-Суэна [Grayson, Sollberger, 1976] упоминает царя страны Симуррум с хурритским именем Путтим-аталь, однако здесь, как и во многих других местах текста, возможно, отражена более поздняя ситуация.

В религиозном центре Шумера, Ниппуре, найдена надпись аккадского периода, содержащая бесспорно хурритские имена и грамматические элементы [Gelb, 1959]. Речь идет о списке одежд, переданных человеку с явно хурритским именем Шехрин-эври. Странным образом эта, казалось бы, будничная запись сделана не на глине, а на таком дорогом материале, как мрамор. Поэтому данный текст рассматривается как «торжественное сопроводительное письмо к подарку» [Ed-zard, Kammenhuber, 1972—1975, с. 509]. Происхождение таблички остается неясным.

Таким образом, имеется достаточно указаний на существование малых хурритских государств на севере и северо-востоке царства Аккада. Хотя terminus post quem для самого раннего поселения хурритов в этих краях отсутствует, пребывание хурритов на Переднем Востоке с давних времен подтверждается древним шумерским словом ta/ibira – «работающий по меди», хурритское происхождение которого может быть доказано с большой долей вероятности [Otten, 1984; Wilhelm, 1988].

Под натиском пришедших с Загроса кутиев и из-за внутриполитических противоречий царство Аккада пало вскоре после того, как кончилось правление Шаркалишарри (ок. 2114—2090), одного из последних значительных его царей. Кутиям, занявшим часть Вавилонии, не удалось осуществить свои притязания на аккадский престол, этому помешало повсеместно оживившееся стремление к самостоятельности. Так на развалинах царства Аккада возникло первое известное нам хурритское государство, правитель которого с типичным древнехурритским именем Аталь-шен (или Ари-шен [Finet, 1966; Kammenhuber, 1974, с. 165; 1977, с. 139; Gelb, 1943, с. 207]) оставил нам надпись на аккадском языке, выгравированную на бронзовой табличке [Thureau-Dangin, 1912; Sollberger, Kupper, 1971, с. 128]. Эта надпись посвящена закладке храма богу Неригалу, который впервые упоминается в аккадский период и особо почитался древнейшими хурритами; позже этот бог занял важное место в вавилонском пантеоне. Аталь-шен именует себя царем Уркеша и Навара. Сначала полагали, что Уркеш находился к востоку от Тигра [Thureau-Dangin, 1912], затем его искали в треугольнике Хабура [Goetze, 1953, с. 62 и сл,] и, наконец, отождествили с городищем Телль-'Амуда в непосредственной близости от современной турецко-сирийской границы [van Liere, 1957; Hrouda, 1958]. Такой локализации, между прочим, помог путеводитель старовавилонского периода, в котором перечислены станции на торговом пути из Сиппара в Эмар, пролегавшем по соседству с излучиной Евфрата [Goetze, 1953; Hallo, 1964]. Судя по более поздним источникам, город Уркеш был культовым центром бога Кумарби, одного из центральных персонажей хурритской мифологии.

Локализация Уркеша в районе Хабура заставляет полагать, что Хурритское царство занимало до странности большую территорию – от треугольника Хабура до Диялы, включая Северную Ассирию. Сколь далеко оно простиралось на север, пока остается неясным; возможно, оно захватывало горные районы южнее озера Ван, в которых спустя почти полтора тысячелетия всё еще говорили по-хурритски.

Аталь-шен называет себя сыном некоего Шатармата, который по другим источникам нам неизвестен, само же его имя, судя по всему, может считаться хурритским. Правление Аталь-шена точной датировке не поддается, но, вероятно, оно приходится на конец периода кутиев (ок. 2090—2048) или на первые десятилетия периода III династии Ура (2047—1940). Во всяком случае, формула проклятий в его надписи полностью совпадает с аналогичными формулами царей Аккада [Sollberger, Kupper, 1971, с. 128; Wilhelm, 1988].

Другой хурритский царь позднеаккадского или кутийского времени известен нам по хетто-хурритскому ритуалу из Хаттусы, сохраненному на протяжении многих веков традицией, заслуживающей доверия [Kammenhuber, 1974, с. 166 и сл.]. Его имя – Киклип-аталь, а город его Тукриш, расположенный где-то далеко к востоку от Месопотамии, пока не локализован, хотя часто упоминается в старовавилонских источниках.

Письменные памятники III династии Ура позволяют установить, что горные районы к востоку и к северу от Двуречья были в это время заселены хурритоязычным населением, которое проникло также в земли восточнее Тигра, к северу от Диялы. Население малых государств этой области, частично контролируемых Уром, носит преимущественно хурритские имена, но в единичных случаях встречаются также и имена, не поддающиеся определению [Gelb, 1944, с. 112 и сл.; Goetze, 1953]. Если локализация некоторых городов, упоминаемых в текстах, верна, то хурритская языковая область в эту пору захватывала в западном направлении по меньшей мере район истоков Хабура.

Мы не знаем, сохранило ли царство Уркеш размеры, установленные на основании титулатуры царя Аталь-шена, и к тому моменту, когда Шульги (2029—1982), второй царь династии Ура, пытался во второй половине своего правления подчинить себе земли к северо-востоку от Тигра. Но, как бы то ни было, большое число походов Шульги в эти края свидетельствует о силе оказанного ему здесь сопротивления. Походы, известные нам по датировочным формулам царя Шульги, могут быть сведены к трем войнам [Hallo, 1978]. Первая и вторая были направлены против стран Карахар и Симуррум, к северо-востоку от Джебель Хамрина, а в течение третьей войны Шульги прошел по землям к востоку от Тигра вплоть до городов Шашрум и Урбилум (современный Эрбиль) и по стране луллубеев вблизи современной Сулеймании. Преемник царя Шульги Амар-Суэн (1981—1973), видимо, устойчиво удерживал под контролем область восточнее Тигра и совершил два похода к отдаленным форпостам зависевшей от него территории – к городам Урбилум и Шашрум.

Вследствие войн Шульги в Шумер попало в качестве военнопленных большое число хурритов, которых использовали как рабочую силу. Поэтому в Южной Месопотамии периода III династии Ура засвидетельствовано много лиц с хурритскими именами. Однако отсюда не следует, что здесь имелись хурритские поселения, которые могли бы мыслиться как языковые и культурные очаги. Вырванные из своей среды и помещенные в Шумер хурриты, разумеется, быстро ассимилировались, чему подтверждением может служить случай с хурритом по имени Унап-шен, сын которого уже носил шумерское имя и достиг социально престижного положения писца [Cig и др., 1954, с. 277]. Уркеш остался вне сферы влияния царей Ура; в сообщениях о войнах он не упоминается. Однако между Уром и Уркешем существовали дипломатические контакты [Edzard, Farber, 1974, с. 224].

Время правления Шу-Суэна (1972—1964) ознаменовалось поворотом в истории царства Ура; под натиском аморейских племен, пришедших с северо-запада, ему пришлось внезапно перейти к обороне. Признаком этого явилось строительство крепостной стены; она проходила севернее Багдада, от Евфрата до Тигра и дальше, достигая Диялы, и должна была уберечь культурный ареал от вторжений кочевников. В какой мере землям восточнее Тигра удалось в ту пору освободиться от контроля правителей Ура, мы не знаем. Полностью избавиться от господства царей Ура над северо-восточной частью этого района удалось лишь при Ибби-Суэне (1963—1940). Однако есть основания предполагать, что один из царей Урке-ша последовал в то время примеру Аталь-шена и снова продвинул границы хурритского государства Уркеш далеко на восток и, может быть, даже на юго-восток.

Имя этого царя, Тиш-аталь, встречается в нескольких надписях; впрочем, не исключено, что эти свидетельства могли касаться разных царей, носивших одно и то же имя. Время правления Тиш-аталя удалось недавно уточнить при помощи двух документов из Эшнунны ([Whiting, 1976]; неопубликованный текст с музейным номером А 31210 – Уайтинг, устно). Тиш-аталь именуется здесь «Человеком из Нинуа» (Ниневии), откуда следует, что он владел северной частью Ассирии, включавшей культовый город хурритской богини Щавушки. Обе таблички были составлены на третьем году правления царя Ура Шу-Суэна, то есть в 1970 г. Согласно одной из них, Тиш-аталь с эскортом численностью более 100 человек посетил дядю и полководца царя Ура, который только что успешно завершил военный поход против страны Симанум и тем самым приблизился к границе владений Тиш-аталя.

От Тиш-аталя, как и от Аталь-шена, до нас дошли надписи, посвященные закладке храма бога Нергала. Важно, что надпись Тиш-аталя является первой надписью, составленной на хурритском языке и, таким образом, она представляет собой древнейший из известных нам памятников хурритского языка [Parrot, Nougayrol, 1948; Diakonoff, 1971, с. 110 и сл.; Edzard, Kammenhuber, 1972—1975, с. 509]. Надпись гласит:

Тиш-аталь, эндан Уркеша построил храм Нергала. Этот храм пусть защитит бог Лубадага. Кто его уничтожит, (того) пусть Лубадага уничтожит. Бог (Бури) (??) пусть его молитву (??) не услышит. Госпожа Нагара, бог Солнца и бог Бури пусть того, кто его уничтожит...

Тиш-аталь называет себя энданом Уркеша, титулом, который вызвал у исследователей большие затруднения. Ныне мы уже знаем, что окончание -dan часто встречается в хурритских наименованиях профессий [[Wilhelm, 1971]. Для остающегося en– могут быть даны разные объяснения. Не исключено, что оно восходит к древнему шумерскому обозначению правителя еп, но может также оказаться хурритским словом, имеющим в текстах второго тысячелетия значение «бог» (eni). Если бы последнее оказалось верным, мы бы приобрели дополнительный довод в пользу гипотезы о том, что хурритские цари конца периода III династии Ура обожествляли себя, следуя примеру Шульги и его преемников.

Существует печать, происхождение которой, к сожалению, неизвестно, с легендой: «Тиш-аталь, царь Карахара...», причем имя царя написано с детерминативом божества [Sollberger, 1971, с. 169; Kammenhuber, 1974, с. 165]. Другими письменными источниками, подтверждающими сам факт обожествления царей, правивших к востоку от Тигра, являются уже упоминавшаяся надпись царя Иди-Суэна из Симуррума [Al-Fouadi, 1978], а также печать его сына Забазуны и печать другого царя Карахара по имени Зардаму [Sollberger, 1980]. По стилю печать Тиш-аталя принадлежит к периоду III династии Ура, но может быть и несколько более поздней; следовательно, с точки зрения датировки отождествление Тиш-аталя Уркешского с царем Карахара того же имени не вызывает затруднений. Что касается города Карахара, то он идентифицируется с городом Хархар ассирийских источников и локализуется где-то в верхнем течении Диялы [Edzard, Farber, 1974, с. 91]. Сказанное позволяет предположить, что царство Уркеш в конце III династии Ура занимало весьма обширную территорию, не уступая по своим размерам царству Аталь-шена в послеаккадский период.

Дальнейшая судьба царства Уркеш неясна. Однако хурритская традиция сохраняла до конца второго тысячелетия имена собственные, относящиеся ко времени основания царства Уркеш, в том числе и имена правителей Аккада до Шаркалишарри, а также различных царей стран Восточного нагорья. Возможно, среди них упоминается также и царь Аталь-шен (Kammenhuber, 1974, с. 167]. Таким образом, мы видим, что, с одной стороны, сам Уркеш ставил себя в преемственную связь с царством Аккада и что, с другой стороны, история хурритов не только результат лингвистических построений, но и одно из реальных звеньев исторической преемственности.

Крушение III династии Ура привело в Северной Месопотамии и в странах к северо-востоку от Тигра к усилению местной власти. Об обширных государственных образованиях на севере нам ничего не известно; для политической карты скорее характерно множество самостоятельных малых государств, состоявших в большинстве случаев из городского центра и прилегающей к нему территории. Их история за недостатком письменных источников пока скрыта от нас во мраке.

К наиболее древней группе текстов второго тысячелетия, из которой можно почерпнуть сведения о положении дел в Ассирии, Северной Сирии и Анатолии, относятся архивы ассирийских купцов, торговавших в начале XVIII в. драгоценными металлами, оловом и тканями. В некоторых из их анатолийских поселений были найдены деловые документы, причем наибольшее их количество обнаружено при раскопках городища Кюль-тепе, скрывавшего важный древнеанатолийский город Каниш [Garelli, 1963; Orlin, 1970; Larsen, 1976]. В этих текстах хурритские имена встречаются крайне редко [Garelli, 1963; Edzard, Kammenhuber, 1972—1975, с. 510; Kammenhuber, 1977, с. 142]. Поэтому пока трудно определить, сколь далеко простиралась хурритская языковая область в Анатолии староассирийского времени.

В Канише было найдено письмо, адресованное его правителю царем Анумхирби, правителем Мамы, города, находившегося где-то в районе Мараша [Balkan, 1957]. Если, как все считают, это имя действительно является хурритским (Анум-Хирве), то можно попытаться заключить, что район Мамы, который в XIV в. бесспорно принадлежал к хурритской языковой области, уже в начале XVIII в. частично включал хурритоязычное население и даже, может быть, имел хурритскую династию. Но пока такого рода соображения опираются на зыбкую почву.

Только с конца XVIII в., то есть со времени Шамши-Адада в Ассирии и Хаммурапи в Вавилоне, исторические источники становятся обильнее. Знакомство с ними, в особенности изучение архивов среднеевфратской царской резиденции Мари, дает картину целой «серии хурритских городов-государств, охватывающих, наподобие ожерелья, все пространство от Северной Сирии через Северную Месопотамию до района восточнее Тигра и гор Загроса включительно. Определение этих малых государств как «хурритских» опирается, с одной стороны, на царские имена, принадлежащие хурритскому языку, а с другой стороны, на тот факт, что на основании статистики личных имен на всем обширном пространстве южнее высокогорного массива устанавливается присутствие значительного слоя хурритоязычного населения. Разумеется, и здесь нельзя не учитывать, что принципиальные возражения методического характера не позволяют судить о языке носителя имени по языковой принадлежности этого имени. Если из ста имен пятьдесят являются хурритскими, это не означает, что половина населения говорила по-хурритски. С другой стороны, неправильно было бы соглашаться с излюбленным утверждением, согласно которому имена на Древнем Востоке якобы давали, следуя «моде». Но даже если согласиться, что носители хурритских имен могли не только не говорить по-хурритски, но и не происходить из: некогда хурритоязычных семей, мы все-таки имеем: право допустить определенную взаимосвязь между частотой соответствующих имен и масштабами притока хурритов в период, предшествующий времени, когда эти имена засвидетельствованы.

Крайней западной точкой, где найдены тексты старовавилонского времени с хурритскими личными именами, является город Алалах в нижнем течении Оронта [Wiseman, 1953; 1954]. Во времена, соответствующие VII слою Алалаха (первая половина XVII в. – приблизительно до 1560 г.), около половины всех выявленных имен – хурритские, а доля лиц с хурритскими именами среди жителей, известных нам по именам, составляет около трех восьмых [Draffkorn, 1959, с. 17; Gelb, 1961, с. 39]. В табличках, найденных в. Шагир-Базаре (Ашнакум (?)) в пределах треугольника Хабура [Loretz, 1969a; 1969b], хурритских личных имен несколько меньше, но все же их количество значительно (минимум 20%). И найденные в Телль ар-Римахе (Карана, или Катара), между Ниневией и Джебель Синджаром, клинописные тексты старовавилонского времени [Dalley, 1976] также содержат многочисленные хурритские имена [Sasson, 1979].

Как в Шагир-Базаре, так и в Римахе имена встречаются прежде всего в списках, касающихся выдачи: продовольствия работникам, прибывшим в данное место то ли в качестве военнопленных, то ли как купленные рабы. Возможно, что ситуация здесь принципиально та же, что и в Мари, где хурритские имена преимущественно приводятся в подобного же рода: списках [Sasson, 1974] и где, надо полагать, хурриты не составляли сколько-нибудь заметной доли населения. В Мари носители хурритских имен, судя по роду их занятий, принадлежат к нижним слоям населения и в тех случаях, когда их происхождение удается установить, оказываются набранными в Северной Месопотамии [Kupper, 1978].

В текстах, найденных в верхнем течении Нижнего Заба, в Шушарре, возможно идентичной неоднократно называемому в период III династии Ура Шашруму, упоминается местный правитель с хурритским именем Кувари; кроме того, часто встречающиеся в этих текстах хурритские слова и имена позволяют сделать вывод о значительном присутствии здесь хурритоязыч лого населения [Laessoe, 1959a; 1959b; 1963; 1965; 1966; Laessoe, Knudsen, 1962].

Дальше на юг на месте древнего Гасура возник город Нуза, который в XV—XIV вв. имел хурритоязычное население. Причины переименования города, которое можно датировать первой половиной XVIII в., пока неизвестны. Однако мы вправе с определенной степенью вероятности предполагать, что преобразование прежнего городского святилища, посвященного Иштар, в двойной храм может быть увязано с основанием нового или с переименованием старого города [Wilhelm, 1970a, с. 7]. В храме наряду с Иштар, которая была отождествлена с хурритской Шавушкой, по-видимому, стал почитаться хурритский бог Бури и царь богов Тешшуп, чей культ, возможно, приобрел особое значение благодаря новой волне хурритских переселенцев. Бросается в глаза, что имя этого бога, позднее возглавившего хурритский пантеон, в текстах XV и XIV вв. стало самой распространенной составной частью личных имен, тогда как в хурритских именах до периода Мари оно играло ничтожную роль и по частоте употребления не шло ни в какое сравнение с элементом личных имен -atal [Meyer, 1937—1939; Gelb, 1944, с. 115].

О сильном этническом натиске в хурритских областях на окраине Месопотамии свидетельствует тот факт, что рабы были одним из важнейших предметов экспорта как в Верхней Месопотамии, так и в районах к северо-востоку от Тигра. Старовавилонский документ времени Самсудитаны (1561—1531) упоминает о деловой поездке одного купца, в ходе которой был куплен раб из Субарту; в другом тексте того же времени идет речь о покупке рабыни из (Северной) Месопотамии (mat biriti) [Finkelstein, 1962]. К востоку от Тигра города Ашух и Лубди, расположенные у южной границы хурритских земель, служили рынками хурритских рабов [Finkelstein, 1955]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в центре Вавилонии мы наталкиваемся в это время на хурритские имена, как это уже было в источниках, относящихся к III династии Ура. Особенно много таких имен встречается в текстах из города Дильбат [Ungnad, 1909; Charpin, 1977].

Прямые сведения об этническом натиске на восточных окраинах дают письма из Мари, согласно которым жители Загроса, именуемые туруккеями, мучимые голодом, нападают на поселения, чтобы добыть съестного. Некоторые из немногих известных нам имен туруккеев, в частности имена их предводителей, являются хурритскими [Klengel, 1962].

Во второй половине XVIII в. Шамши-Ададу, отпрыску династии, сидевшей в Терке, на среднем Евфрате, но потом свергнутой царями Мари, удалось, вероятно не без вавилонской поддержки, овладеть ассирийским городом Экаллатумом и, уже сидя здесь, свергнуть староассирийскую династию и завладеть Ассирией. В конце концов он добился контроля над обширным районом, границы которого лишь приблизительно совпадали с Евфратом на западе и юге и с горами Загроса на востоке. Основу владений Шамши-Адада составляли три региона: область верхнего Хабура и его притоков с главным городом Шубат-Энлилем (Телль-Лейлан(?)), где обычно пребывал сам Шамши-Адад; Ассирия, управлявшаяся наследником престола, и область среднего Евфрата вокруг Мари, подвластная более молодому принцу. Сложная система проявлений лояльности и демонстрации военной силы удерживала кочевников, живших в. симбиозе с культурным ареалом, от насильственных вторжений на его территорию [Kupper, 1957; Klengel, 1972], тогда как контроль над поселениями речных долин сохранялся благодаря лояльности аморейского и хурритского населения по отношению к местным властям. Таким образом, царство Шамши-Адада было весьма непрочным государственным образованием; оно находилось в очень сильной зависимости от дипломатического искусства и военного престижа его правителя и со смертью последнего неминуемо прекратило свое существование. В то время как наследник престола Ишме-Даган сумел сохранить свою власть над Ассирией, Мари возвратилось к наследнику прежней династии Зимрилиму, а Северная Месопотамия распалась на множество мелких царств. В такой ситуации мы застаем ряд верхнемесопотамских царьков с явно хурритскими именами, например: Аталь-шенни из Бурундума [Finet, 1966] и Шукрум-Тешшуп из Элахута. И в верховьях Тигра севернее Ассирии, а также к востоку от Тигра засвидетельствованы многочисленные правители с хурритскими именами, среди них Нанипшавири из Хабуратума, Шаду-Шарри из Азухинума и Тиш-ульме из Мардамана [Birot, 1973; Kupper, 1978].

Северная Сирия со своей метрополией Халабом (Алеппо) сумела оказать сопротивление экспансии государства Шамши-Адада и после его смерти оказалась одной из наиболее значительных держав Переднего Востока. После того как наследник престола страны Мари Зимрилим нашел убежище в Халабе и благодаря женитьбе установил родственные связи с местной правящей династией, а затем не без помощи своего халабского тестя сумел овладеть городом своего отца, коалиция Халаба и Мари стала неизбежной. И если источники более чем сто лет спустя рассматривают Халаб как столицу «великого царства», то это всего лишь отражение только что описанной ситуации, характеризуемой бесспорным главенством Халаба в Северной Сирии.

К западу от Евфрата находилось помимо Хала-Фа еще несколько государств, не упускавших случая с помощью Мари уберечься от перевеса превосходящих сил Халаба. Прежде всего здесь имеются в виду Каркемиш, Уршум и Хашшум, из которых локализован точно лишь первый, находившийся на Евфрате, у современной турецко-сирийской границы. Хашшум ищут к северо-востоку от Халаба – западнее или восточнее Евфрата [Groneberg, 1980, с. 94], но нами будет предложена другая его локализация. Из писем, найденных в Мари, известны имена царей Уршума и Хашшума, соответственно Шеннам и Анишхурби. Оба имени, возможно, хурритские, но окончательно это пока не доказано [Kammenhuber, 1977].

Почти не поддается выяснению, насколько велика была доля хурритского населения и его культурного, в частности религиозного, наследия к западу от Евфрата в период Мари. В дальнейшем, приблизительно до 1560 г., в Халабе и Алалахе, несмотря на сохранение аморейской традиции в отношении царских имен, хурритское влияние отчетливо ощущается не только в ономастике [Draffkorn, 1959], но и в пантеоне [Landsberger, 1954, с. 64] и в ритуальной терминологии [Haas, Wilhelra, 1974, с. 138 и сл.]. И когда Ландсбергер [Landsberger, 1954, с. 64] применительно к Халабу, Уршуму, Хашшуму и Каркемишу говорит о «четырех хурритских царствах к западу от Евфрата», то такую оценку можно в основном считать правильной, хотя применительно к Каркемишу и должна быть сделана известная оговорка. Так как в это время (приблизительно 1695—1660), насколько возможно судить, не происходило никаких особых потрясений, то появилось стремление ситуацию в Халабе, Алалахе и Хашшуме в XVI в. экстраполировать в XVII в.; это столь же сомнительно, как и не подкрепленный ясными свидетельствами вывод о том, что в период Мари хурритское переселение на территорию между Евфратом и Средиземным морем еще не начиналось (Kammenhuber, 1977], Бесспорного, terminus post quem для переселения хурритов в Северную Сирию письменные источники этой поры, не говоря о значительно более ранних текстах из Эблы, пока не дают.

Ход событий вслед за распадом царства Шамши-Адада напоминает ситуацию после падения царств. Аккада и Ура в том смысле, что здесь снова, уже в третий раз, отмечается усиленный приток хурритоязычного населения. В политико-экономическом отношении этот процесс мог неизменно протекать аналогичным образом: крушение обширных политических структур вслед за утратой военного и административного контроля ведет к деградации экономического взаимодействия; свертывается торговля на дальние расстояния, урбанизация идет на спад, оросительные сооружения приходят в негодность, площади обрабатываемых земель сокращаются, а взамен широко распространяется разведение мелкого рогатого скота; аграрное производство приходит в упадок, опускаясь до уровня мелких сельских хозяйств, способных удовлетворять только собственные потребности. Для жителей горных пограничных районов все это означает полную потерю относительной стабильности, которой им удалось достигнуть путем использования экологических ниш в виде разнообразных форм «горного кочевья» в сочетании с торговым обменом и посреднической торговлей с соседним культурным ареалом. В результате часть населения оказывается вынужденной расстаться с привычным образом жизни и двинуться на земледельческие равнины в поисках новых возможностей для существования.

Внедрение пришельцев осуществлялось в равной мере мирным и военным путем, тогда как вновь возникающие политические структуры несут на себе все признаки военного захвата территории и подчинения сохраняющихся поселений на квазифеодальный манер системе ценностей военной элиты, все более осваивающейся с ролью крупных землевладельцев. Этот процесс засвидетельствован многочисленными источниками из архивов города Нузы, находившегося в расположенной к востоку от Тигра стране Аррапха; однако данные источников с точки зрения генезиса отражаемого ими общества еще почти не рассматривались.