Текст книги "Древний народ хурриты"

Автор книги: Гернот Вильхельм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вследствие скудости источников мы гораздо хуже осведомлены о хурритах, одном из самых важных древневосточных культурных народов, их языке, истории и культуре, чем о шумерийцах, вавилонянах, ассирийцах, хеттах и ханаанеях. И именно контраст между бесспорным значением хурритов в рамках древневосточного мира и малым объемом достоверных знаний о них породил разнообразие мнений и множество спекулятивных домыслов. Критическая оценка результатов, полученных к настоящему времени в области хурритологии, необходима по двум причинам. Во-первых, эти исследования осуществляются в нескольких узких областях, не всегда согласующих свои действия, что может легко привести к тому, что моменты, в которых их результаты соприкасаются, будут упущены из виду. Во-вторых, немногочисленные монографии о хурритах, имеющие большей частью давность в несколько десятилетий, обычно бывают построены вокруг определенной центральной концепции, предопределяющей выбор и трактовку источников, в то время как сама эта концепция успела в основном утратить свое значение. Предлагаемые «Очерки» представляют собой опыт свободного от какой-либо предварительной концепции связного изложения истории хурритов, сопровождаемого кратким обзором их религии; остальные аспекты культуры хурритов по причинам, указанным в соответствующих разделах, даются скорее конспективно.

Характер изложения определяется стремлением выяснить основные линии развития и наиболее важные проявления хурритской культуры. К сожалению, сплошь и рядом пришлось мириться с отсутствием критериев, позволяющих выбрать наилучшую из нескольких возможностей интерпретации источника. Из-за этого многие утверждения, несмотря на всяческое подчеркивание их предположительности и гипотетичности, могут показаться более категоричными, чем им надлежит быть. Следует также сказать, что в списке литературы предпочтение отдано новейшим; исследованиям (с их помощью нетрудно найти более ранние работы). Такой принцип отбора, естественно, не позволяет рассматривать предлагаемую библиографию как исчерпывающую документацию всей хурритологии, начиная с самого ее возникновения.

Хронология ранних периодов древневосточной истории еще окончательно не установлена. В данных «Очерках» даты для XV—XIII вв. до н. э. слегка укорочены (ср. по этому вопросу [Boese, Wilhelm, 1979]); даты до 1500 г. соответствуют так называемой «короткой хронологии»; и, наконец, даты для периода предшествующего времени кутиев (первая половина XXI в. до н. э.) даны согласно предложению У. В. Халло, то есть укорочены приблизительно на 60 лет. Хронологическая таблица, ограничивающаяся именами правителей, упоминаемых в данной книге, находится в Приложении. Все даты, касающиеся истории Древнего Востока, и при отсутствии соответствующего указания относятся ко времени до н. э. Наша передача хурритских имен не является ни фонологической, ни фонетической; она чисто условна. Некоторые авторы стремятся передать существующее и хурритском языке не фонемное, а аллофоническое противопоставление звонких и глухих согласных, то есть тяготеют к фонетической транскрипции, которая, однако, не может быть проведена последовательно. В предлагаемой здесь условной системе транслитерации принципиально используются глухие варианты (следовательно, Хепат, а не Хебат, Кушух, а не Кужуг и т. п.; исключения: z вместо s, w вместо f [или и).

Многие коллеги любезно дали мне советы по частным вопросам и сделали полезные замечания по всей рукописи или отдельным ее частям. Сердечно благодарю за это И. Безе, Ф. Хааса, Г. Хоффнера мл., X. М. Кюммеля, М. Майрхофера, В. Л. Морана, В, Ортмана, X. Оттена и К. Дзакканьини. С берлинским центром, издающим «Корпус хурритских письменных памятников», я связан с момента его основания; благодаря ему мне довелось также участвовать во многих устных беседах и в переписке, что весьма содействовало работе над данной книгой.

Я также признателен Ф. Хаасу, И. Ренгеру, М. Сальвини, Э. фон Шулеру и И. Вегнер. Господин доктор Г. Р. Пуин, сотрудник Восточного факультета университета Саарланда, оказал мне услугу, проверив правильность написания современных топонимов, а господин М. Лайхт (из Саарбрюккена) прислал рисунок, за что я его тоже благодарю. Кроме того, я хотел бы выразить признательность госпоже Э. М. Монеке и господину М. Клайну (оба из Саарбрюккена), а также господину Г. Граафу (из Гамбурга) за помощь при чтении корректур.

Хурритология не представляет собой научной дисциплины, появившейся на свет внезапно, вследствие крупного археологического открытия, как это случилось, например, в 1906 г. с хеттологией благодаря обнаружению архивов города Хаттусы. Однако, учитывая, что библиографический обзор, приводимый ниже, начинается 1881 годом, данные «Очерки» могут послужить скромным даром к столетнему юбилею хурритологических исследований.

Г. Вильхельм. Апрель 1981

ВВЕДЕНИЕ

Хурриты принадлежат к тем древневосточным народам, былая роль которых забыта исторической традицией и выявлена заново в XIX в. по материалам археологических раскопок. Единственное, что сохранилось, – это наименование хурритов в форме hōrī(m), дошедшее до нас в Ветхом завете, где оно, впрочем, но подразумевает хурритов ни в историческом, ни в языковом смысле ([de Vaux, 1967]; иначе [Kammenluiber, 1978]).

Значение этого наименования до сих пор неизвестно. Несколько предложенных до настоящего времени толкований ([Hrozny, 1931, с. 286 и сл.; Ungnad, 1936; Speiser, 1941, с. 4; Dossin, см. [Pohl, 1951, с. 479; Diakonoff, 1972, с. 96, примеч. 14]) недостаточно убедительны. Все же заслуживает внимания связь huradi – «стражник», если это слово, засвидетельствованное в хурритском и урартском, равно как и в новоаккадском, в частности в ассирийском, а также в Угарите, действительно хурритского происхождения. В этом случае следовало бы выделить суффикс -(a)di, встречающийся и при других обозначениях лиц. Основа hur– со значением, относящимся к военной сфере, вполне может быть самоназванием этноса. Наконец, надо еще указать на имя Хурри, принадлежащее спутнику хурритского бога Бури, и на название города Хурра в области обитания хурритов [Speiser, 1941, с. 4].

Еще прежде чем в клинописной передаче всплыло само наименование хурритов, были замечены первые слова их языка (namall – «кровать», pitq – «ребенок»), встречающиеся в аккадском списке синонимов [Delitzsch, 1881, с. 236]. Эти слова имеют пометку su (-bir4ki), совпадающую с встречающимся в аккадских текстах названием страны Субарту. Несколько позже в дипломатических архивах фараонов Аменхотепа III и Аменхотепа IV (Эхнатона), обнаруженных при раскопках Эль-Амарны среднеегипетского периода, было найдено письмо в 494 строки, целиком написанное, за исключением аккадской вступительной формулы приветствия, на неизвестном языке (первая публикация [Winckler, Abel, 1889]; лучшая транслитерация [Friedrich, 1932]). Этот язык по наименованию страны отправителя (Mitanni, Mitani, Mittanni) был сначала назван митаннийским, а сам документ вошел в научную литературу под именем Письма из Митанни. Этот документ позволил достигнуть важных успехов: было установлено, что в нем встречаются слова из числа тех, которые в аккадском списке синонимов имеют пометку su(bir4ki) [Jensen, 1891]; выяснилось, что иноязычные глоссы в одном аккадском письме амарнского времени из среднесирийского города Туниба принадлежат тому же митаннийскому языку [Messerschmidt, 1899, с. 119 и ел.; Sayce, 1900]; и, кроме того, оказалось, что сюда же следует отнести многочисленные личные имена из старо– и средневавилонских текстов [Bork, 1906; Ungnad, 1909].

Начавшиеся в 1906 г. раскопки хеттской столицы Хаттусы (совр. Богазкёй, Богазкале) дали наряду с текстами на первоначально непонятном языке также и аккадские государственные договоры, из которых стало известно о существовании «страны Хурри» и «людей (страны) Хурри». Однако сначала читали «Харри», потому что знак HUR может также читаться har, а недвусмысленное написание наименования хурритов знаками hu-ur– стало известно много позже. Впрочем, правильное чтение было предложено достаточно рано, хотя и без приведения неопровержимых доказательств, Опитцем [Opitz, 1925] и Унгнадом [Ungnad, 1924]. Так как некоторые боги, призываемые в качестве свидетелей клятв, приносимых в государственном договоре между хеттским царем Суппилулиумасом и митаннийским царем Шаттивазой, имеют бесспорные параллели в индийской мифологии, то сначала «Харри» было поставлено в связь с наименованием арийцев, а «харрийский» язык воспринят как древнейший арийский (=индоиранский) [Winckler, 1907, 1910]. Эта гипотеза отпала после того, как на табличках из Хаттусы обнаружились тексты, язык которых был обозначен наречием hurlili (от хет. hurla – «хуррит»), а в самом этом языке нашлись совпадения с языком Письма из Митанни [Hrozny, 1915].

Хотя hurlili представляет собой наименование языка, которое имеет соответствие в самом Письме из Митанни (hurwohe, hurrohe – «хурритский») и основывается на самоназвании, тем не менее несколько ученых вслед за А. Унгнадом предпочли название «субарейский», по имени страны Субарту, принятому в Вавилонии [Ungnad, 1915; 1923; 1936, с. 133 и сл.]. Этот язык засвидетельствован личными именами уже в период III династии Ура [Hommel, 1913] и ранее [Thureau-Dangin, 1912], а наименование хурритов, напротив, известно только с древнехеттского времени; вот почему Унгнад хотел зарезервировать наименованиие «хурритский» для «субарейского» языка богазкёйских текстов, хотя им самим было установлено отсутствие существенных различий между «хурритским» в предложенном им смысле и «субарейским» языком Письма из Митанни [Ungnad, 1924]. Только после неоднократных выступлений Э. А. Спайзера в пользу употребления «хурритского» вместо «субарейского» [Chiera, Speiser, 1926, с. 79 и сл.; Speiser, 1930, с. 129 И сл., 136 и сл.; 1933, с. 16 и сл.] это обозначение постепенно сделалось общепринятым (нем. Hurritisch, англ. Hurrian, франц. hourrite, итал. hurrico); по-немецки наряду с Hurritisch употребляются также формы «Churritisch», «Churrisch», «Hurrisch».

Корпус хурритских письменных памятников и поныне постоянно пополняется. Раскопки в Хаттусе, Мари, Угарите и Эмаре открыли новые хурритские тексты, в том числе весьма важные с лексической точки зрения, и число известных хурритских личных имен благодаря документам, обнаруженным в Нузе, Курруханни, Алалахе, Угарите и других местах, выросло до нескольких тысяч.

Хотя изучение языка, истории и культуры хурритов получило название хурритологии, последняя пока не стала самостоятельной областью науки о Древнем Востоке, такой, например, как ассириология (аккадистика), шумерология и хеттология; ею занимаются «по совместительству» представители названных научных дисциплин, уделяющие внимание тем или иным разделам хурритологии. Однако редкий ассириолог проникает в хеттологию настолько глубоко, чтобы быть в состоянии самостоятельно и критически использовать источники этой науки; то же vice versa касается и хеттологов, вследствие чего, к сожалению, акценты бывают расставлены весьма односторонне и в отдалении от магистральных путей исследователя, для которого хурритологическая проблематика является центральной.

В рамках хурритологии может быть выделено несколько крупных комлексных проблем. Наряду с хурритским языкознанием ими являются: так называемая «проблема хурритов и субареев», «проблема арийцев», изучение Нузы и история малоазиатско-хурритской религии (по богазкёйско-хурритским источникам и ритуалам из Киццуватны).

Интерпретация хурритского языка была начата работами Иензена [Jensen, 1890, 1891, 1899], Брюннова [Brunnow, 1890], Сэйса [Sayce, 1890; 1900], Мессершмидта [Messerschmidt, 1899] и Борка [Bork, 1909], посвященными Письму из Митанни, и позволила выделить несколько морфем и определить значение ряда слов. Большую помощь оказал при этом тот факт, что в амарнской переписке нашлось несколько аккадских писем одного и того же отправителя, в которых использовалась одинаковая фразеология и шла речь о сходных сюжетах («квазибилингвы»). Хурритское языкознание получило новые импульсы в тридцатых годах благодаря находке текстов из Нузы, Угарита и Мари и сильно продвинувшемуся изданию хурритских текстов из Хаттусы. В фонологии были открыты правила дистрибуции звонких и глухих аллофонов. В области морфологии удалось осуществить правильную сегментацию почти всех морфем, известных нам сегодня, и во многих случаях дать им функциональное определение. Хотя и в неадекватных выражениях, трактующих о «пассивном восприятии переходных глаголов» («passive concept of finite transitives»), было предложено правильное описание хурритского языка как языка эргативного. И наконец, в области лексики было установлено, в особенности благодаря текстам из Хаттусы, значение большого количества новых слов. Исследования этого времени связаны прежде всего с именами Фридриха [Friedrich, 1935b; 1939a; 1939b; 1943], Гётце [Goetze, 1939a; 1939b; 1940а; 1940b; 1940c], Спайзера [Speiser, 1936; 1938; 1939а; 1939b; 1940a; 1940b], Тюро-Данжена {Thureau-Dangin, 1931; 1939] и фон Бранденштайна [von Brandenstein, 1937; 1940]. Все сведения, полученные на этом этапе лингвистической интерпретации хурритского языка, были подытожены Спайзером в 1941 г. и его и поныне весьма ценной грамматике [Speiser, 1941].

Лингвистической интерпретации хурритского языка после второй мировой войны особенно способствовали находки текстов в Угарите [Laroche, 1955a; 1968; Kammenhuber, 1970]. Работа над Письмом из Митанни также позволила получить некоторые новые данные [Busch, 1964; 1973; Farber, 1971; Goetze, 1948; Kammenhuber, 1968b; 1968c; Wilhelm, 1983; 1984; 1985a; 1987b]. Изучение хурритских текстов из Хаттусы с момента опубликования первых томов Корпуса хурритских письменных памятников («Corpus der hurritischen Sprachdenkmaler» [Haas, 1984; Salvini, Wegner, 1986]) и открытия пространных хурритско-хеттских билингв в 1983 г. [Otten, 1984] вступило в новый этап.

Родство хурритского языка с урартским, засвидетельствованным памятниками IX—VI вв., было обнаружено уже Сэйсом [Sayce, 1890], Иензеном [Jensen, 1891] и подтверждено Фридрихом [Friedrich, 1933; 1935а; 1961] прежде всего в области лексики. Особый успех был достигнут в работах Дьяконова [Дьяконов, 196l; Diakonoff, 1971], а также и других исследователей [Арутюнян, 1966, с. 28; Balkan, 1960, с. 117 и сл.; Benedict, 1960; Salvini, 1970; 1971; 1978; Wilhelm, 1976а; 1980b], значительно точнее, чем прежде, выявивших степень родства обоих языков. С учетом этих результатов и данных о внутреннем развитии хурритского языка, а также диалектологии [Diakonoff, 1971; Haas, Wilhelm, 1974, с. 129, примеч. 2; Хачикян, 1975; 1976; 1978] сегодня можно определенно сказать, что урартский язык не является более поздним продолжением хурритского; на самом деле оба языка представляют собой независимо друг от друга ветви общего «праязыка» («прото-хуррито-урартского»), которые в третьем тысячелетии уже существовали раздельно.

Давно выдвинутые предположения о связях хурритского и урартского с кавказскими языками получили серьезное подтверждение благодаря собранным Дьяконовым [Diakonoff, 1971, с. 157 и сл.; Дьяконов 1978; Diakonoff, Starostin, 1986] соответствиям, выявленным в северовосточнокавказских языках, в особенности в вайнахском и западнолезгинском.

Новые, различные по замыслу общие работы по хурритской грамматике, продолжающие традиции упомянутого выше классического труда Спайзера, были представлены Бушем [Busch, 1964], Дьяконовым [Diakonoff, 1971], Фридрихом [Friedrich, 1969] и Тилем [Thiel, 1975], а хурритский словарь, впервые включивший большую часть всех доныне засвидетельствованых хурритских слов, составлен Ларошем [Laroche, 1980].

Изучение истории хурритов связано с разнообразными попытками выяснить, насколько велик вклад последних в развитие древневосточной культуры в целом. Крайнюю позицию занял здесь Унгнад [Ungnad, 1936], считавший хурритов древнейшим этническим субстратом Месопотамии и первостепенным культурным фактором, действовавшим со времен неолита. К этой оценке, не подкрепленной ни историческими, ни языковыми, ни археологическими источниками, он пришел путем совершенно недопустимого с методической точки зрения соединения расовых признаков с языковыми и культурными явлениями. Хотя Спайзер довольно рано высказался против «пансубарейской» концепции [Chiera, Speiser, 1926, с. 82], сам он со своей идеей о наличии хурритского субстрата в Северной Месопотамии [Speiser, 1930] сначала не слишком далеко ушел от гипотезы Унгнада. Он изменил свои взгляды [Speiser, 1932] только после того, как раскопки в Гасуре (Нузе) показали, что в этом городе, который около 1400 г. был населен хурритами, в аккадское время почти полностью исчезли следы их пребывания здесь. Иную трактовку получил этот вопрос у И. Е. Гельба, который четко размежевал хурритов и субареев. Субареев он рассматривал как существовавший с древнейших времен языковой и этнический субстрат Северной Месопотамии, а хурритов, подобно Спайзеру, уже успевшему пересмотреть свою позицию, как поздних пришельцев [Gelb, 1944]. Когда стала известна царская надпись конца третьего тысячелетия на хурритском языке, эту трактовку пришлось несколько модифицировать [Gelb, 1956], но основной принцип остался непоколебленным. С другой стороны, Спайзер [Speiser, 1948] справедливо отметил, что явно хурритский языковой материал помечался шумерами и вавилонянами как «субарейский». Вместе с тем он допускал, что среди так называемой «субарейской» лексики могли также присутствовать несемитские и нехурритские элементы.

Оценка роли хурритов в развитии древневосточных культур, наметившаяся в ходе этой дискуссии, действует в основном и поныне: хурриты пришли в конце третьего тысячелетия из северо-восточных предгорий Месопотамии, попали под сильное влияние шумеро-аккадской культуры и сыграли в середине второго тысячелетия важную роль в передаче этой культуры Сирии и Малой Азии [Speiser, 1953—1954; Guterbock, 1954]

Долгое время преувеличивалось, да и теперь вызывает споры историческое значение индоарийских языковых групп, к которым восходит ряд имен собственных и нарицательных, встречающихся с XV в. в текстах из хурритского государства Митанни и из области его культурно-политического влияния. История изучения этой особой области хурритологии представлена М. Майрхофером [Mayrhofer, 1966; 1974] в виде аннотированной библиографии.

Работа над текстами XV и XIV вв., найденными к северо-востоку от Тигра (область так называемых «нузийских исследований»), со временем превратилась в обширную специальную отрасль внутри древневосточной науки, имеющую большое значение как для ассириологии, так и для хурритологии (библиография [Dietrich, Loretz, Mayer, 1972]). Жившие в данном районе хурриты были, по крайней мере отчасти, двуязычными и пользовались в качестве письменного языка раннесредневавилонским диалектом, включавшим ассиризмы (количество их было у разных писцов различным); в нем также обнаружилось много случаев вызванного хурритским влиянием взаимного проникновения языковых форм [Wilhelm, 1970a]. По своему содержанию соответствующие письменные памятники дают богатый материал по общественным, хозяйственным и правовым отношениям. Поиски отдельных совпадений с данными повествований Ветхого завета, которые долго занимали много места в исследованиях Нузы, в особенности в Америке, тем временем отошли на задний план [Selman, 1974; 1976].

Не было недостатка и в попытках с помощью археологии ответить на вопрос о происхождении хурритов и их расселении по территории Плодородного полумесяца[27]27
  Так традиционно в истории Ближнего Востока называется плодороднейшая полоса низовьев Тигра и Евфрата с включением Северной Месопотамии, Сирии и Палестины, образующая форму полумесяца. – Примеч. ред.


[Закрыть], опираясь при этом на локализацию разных типов керамики. Прежде всего к хурритам возводилась керамика, первоначально названная хирбет-керакской, которая некогда получила распространение от Закавказья через Восточную Анатолию и Северную Сирию до Палестины [Burney, 1975, с. 97 и сл.]. Однако эта гипотеза не выдерживает критики из-за хронологических несообразностей: хирбет-керакская керамика на несколько веков старше первых свидетельств присутствия хурритов, а проникновение хурритов в пределы Сирии произошло, несомненно, лишь во втором тысячелетии. Обзор материальной культуры на территории расселения хурритов, нуждающийся теперь в значительных дополнениях, представил в 1958 г. Б. Хруда [Hrouda, 1958].

Распространение керамических форм нельзя считать бесспорным показателем этнических перемещений, так как оно может иметь различные причины. Помимо демографических сдвигов здесь должны учитываться изменения политических структур, торговых путей, моды. Та же оговорка касается и аргументации, связанной с палестинской бихромной керамикой [Epstein, 1966] и с хабурской керамикой [Kramer, 1977; Stein, 1984], хотя обе стали распространяться в период, когда хурриты уже засвидетельствованы исторически.

Термин «хурритский» в том широком смысле, в котором мы сегодня его употребляем, прежде всего связан именно с языком. Хотя это слово и базируется на самоназвании хурритоязычного населения, однако сильно расширено нами в пространственно-временном смысле. Такое расширительное употребление может не совпадать (и действительно не совпадает!) с засвидетельствованным текстами определением исторических понятий, таких, как «страна», «войска», «царь», в качестве «хурритских». С этим «несовпадением» связано логическое противоречие, присущее данной книге: группа, выделенная прежде всего на основании употребления ею определенного языка, может не быть одновременно социальной группой, то есть не обязательно выступает в качестве общности, играющей некую роль в истории. Если автором тем не менее предпринимается попытка целостного изложения истории и культуры хурритоязычного населения Древнего Востока, то право на это ему дают те традиционные узы, которые связывали древнейшие государства, где говорили по-хурритски, с периодом, когда распространению хурритского языка в культурной области Передней Азии пришел конец. Эти традиционные связи позволяют надеяться, что на том же основании, на котором мы говорим об ассирийской и хеттской истории, мы можем говорить и об истории хурритской.