Текст книги "Тайна реки Семужьей"

Автор книги: Георгий Кубанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Глава тридцать шестая
ПЕСТРУШКА СВИСТНУЛА ДВАЖДЫ

В погосте Долгушин провел своих помощников в пустое еще правление колхоза и попросил их оттуда не выходить. Старого Каллуста он отправил за Суфриным и задержанными, а сам вернулся в комнату хорового кружка и сел писать заключение.

Суфрин ввел преступников. Барбос с Немым стояли, ожидая, когда следователь обратится к ним. Но Долгушин лишь коротко взглянул на них и продолжал писать, изредка листая протоколы допросов.

Лица задержанных оставались по-прежнему безразличными, будто не их участь решалась сейчас в этой просторной комнате.

Следователь поставил точку и обратился к Барбосу и Немому:

– Признаете себя виновными в организованном хищении семги в запретном для лова государственном заповеднике, в незаконном хранении оружия и насильственном уводе группы молодежи с целью шантажа и оклеветания?

– Было, – тяжело обронил Барбос.

– Прочтите, – Долгушин придвинул к нему заключение, – и подпишите здесь: с заключением согласен.

Барбос долго, беззвучно шевеля губами, читал заключение. Осторожно взял он большой короткопалой рукой поданную следователем авторучку и старательно вывел свою фамилию.

Немой продолжал стоять все с тем же безучастным видом.

– А вы? – спросил его Долгушин.

– А чего я? – глухо произнес Немой. – Оружие это я и в руках не держал.

– У вас при задержании отобрали наган, – сказал следователь. – Вы знали, что товарищ ваш хранил пистолет; видели, как он угрожал им людям.

– Не видел! – отрывисто бросил Немой и тупо уставился в пол. – Не видел я ничего и не знаю…

– Не видели? – переспросил Долгушин. – Что ж! Вам предоставляется право оговорить свое несогласие с одним из пунктов обвинения. Остальные два пункта – хищение семги и задержание людей – вы, надеюсь, признаете?

– Не буду подписывать… – уперся Немой. – Не знаю я ничего.

– Ваше дело, – холодно ответил следователь, подавляя растущее в нем беспокойство. Тупое упорство Немого срывало его план разоблачения хищников. – В таком случае я буду вынужден отправить вас в район под стражей.

– Дело ваше, – вздохнул Немой, по-прежнему избегая встречаться взглядом со следователем. – Только не знаю я ничего.

– А вас… – Долгушин обратился к Барбосу, – поскольку вы признали свою вину, я считаю возможным не брать под стражу, а ограничиться подпиской о невыезде и явкой в милицию по первому требованию.

У Барбоса перехватило дыхание. Такой удачи он никак не ожидал. Только бы вырваться из-под стражи!

– Куда я денусь? – Он с трудом выжимал из себя каждое слово, стараясь не выдать бушующую в нем радость. – В поселке у меня барахлишко кой-какое. Пригодится еще. А потом… тундра для нас… вроде мешка. А завязку от него Советская власть держит. Крепко держит. Не выскочишь.

Заполняя бланк подписки о невыезде, Долгушин украдкой перехватил растерянный взгляд Немого, брошенный в сторону Барбоса. Сам же Барбос держался внешне равнодушно ко всему, что с ним происходило.

Долгушин протянул ему подписку о невыезде:

– Подпишите.

Барбос прочитал поданный документ и по-прежнему старательно вывел свою корявую подпись.

– Стало быть… – Он выпрямился, – я больше не нужен?

Ответить ему Долгушин не успел.

– Можно мне поглядеть? – спросил вдруг Немой.

– Что поглядеть? – с деланным безразличием бросил Долгушин. Он видел, как встревожился Немой, услышав, что Барбоса сейчас отпустят.

– Заключение.

Долгушин протянул Немому заключение и заметил, как изменилось лицо Барбоса.

«Недоволен! – отметил он про себя. – Ему хотелось бы оказаться на свободе одному. Соучастник больше не нужен».

– Я подпишу, – выдавил из себя Немой. – Только насчет оружия… не согласен. Не желаю отвечать за чужое озорство.

– Я уже предупреждал вас: можете оговорить свое несогласие с каким-то пунктом заключения. Существа дела это не меняет, – объяснил ему Долгушин, а сам подумал: «Теперь-то ты все подпишешь! Лишь бы не отпустить от себя сообщника».

– Давайте ручку, – сказал Немой, словно отвечая на мысли следователя.

Еще раз внимательно перечитал он заключение. Для виду поторговался из-за нескольких слов. Долгушин нетерпеливо слушал его, давая понять, что препирательства ему надоели и ни на какие уступки он больше не пойдет.

– Ладно! – решился Немой.

Подписал заключение, подписку о невыезде и вытер рукавом стеганки влажный лоб.

– Все?

– Немедленно возвращайтесь в поселок. – Долгушин помолчал, желая придать своим словам должную весомость. – О своем прибытии в Пушозеро сразу же доложите заместителю участкового. Понятно?

– Все понятно, – ответил за двоих Барбос.

У него уже земля горела под ногами. Скорее бы вырваться, уйти! По всему телу Барбоса разливалась буйная, неуемная сила. Повезло со следователем! Черт знает как повезло! Молодой парень. Самоуверенный. Меньше чем за сутки во всем разобрался и все решил…

Долгушин встал и почти торжественно произнес:

– Надеюсь, вы оправдаете мое доверие. Можете идти.

Барбос и Немой степенно простились со следователем и не спеша направились к двери.

Суфрин нехотя посторонился и выпустил их из комнаты.

Гулко прозвучали в пустом коридоре неторопливо удаляющиеся тяжелые шаги. Хлопнула дверь. Все стихло.

– Товарищ Суфрин! – позвал следователь милиционера, удивленно наблюдавшего за происходящим. – Пройдите за этими орлами. Присмотрите, куда они направятся…

– Чтоб они меня не видели? – понимающе вставил Суфрин.

– Наоборот: проводите их и постойте у последних домов, чтобы они видели вас. – Долгушин увидел недоуменно вытянувшееся лицо милиционера и подчеркнул: – Так надо! Обязательно, чтоб они видели вас. Потом я все объясню. Сейчас нет времени. Быстренько за ними.

– Понятно! – привычно прищелкнул каблуками Суфрин, хотя и не понял, почему надо следить так, чтобы преступники видели его.

Суфрин добросовестно выполнил приказание следователя. Он шел за отпущенными хищниками серединой улицы. Погост кончился. Возле крайнего дома милиционер остановился. Закурил. Долго стоял он, глядя, как Барбос и Немой удаляются. Суфрин заметил, что Барбос дважды обернулся и посмотрел в его сторону, но не остановился, продолжал неторопливо идти по обочине дороги к видневшемуся вдалеке перелеску.

Кроме этого, ничего интересного сообщить следователю Суфрин не мог.

– Идут, как положено, – закончил он свой короткий доклад. – Всего два раза и оглянулись.

– Оглянулись все же? – довольно подхватил Долгушин. – Очень хорошо, что оглянулись! И вас видели?

– Как не видеть? – Суфрин все еще не мог оправиться от удивления. – Я стоял-то… Весь на виду. Наверно, посмеялись они надо мной.

– Пускай смеются, – заключил Долгушин. – Все идет, как надо. – Он быстро сложил бумаги в полевую сумку. – Пошли, Суфрин! Скоро вам все станет понятно.

Долгушин зашел в правление, забрал ожидающих его помощников и направился к Семужьей, где укрылись Прохор Петрович и Федя…

…– Ну как, Прохор Петрович? – спросил Долгушин, разыскав бригадира. – Никто не появлялся?

– Не было никого.

– Скоро придут, – заверил его следователь.

На этот раз места для засады заранее присмотрел Прохор Петрович. Оставалось условиться о сигнале, которым сидящий в засаде мог бы предупредить остальных о появлении Барбоса и Немого. Прохор Петрович предусмотрел и это. Он предложил сигналить, подражая писку пеструшки.

– А если настоящая пеструшка запищит? – возразил Володя. – Может же так случиться?

– Наш сигнал – тройной писк, – уточнил Прохор Петрович. – Три раза подряд.

– Запищит наш Федя басом! – вставила Наташа, умалчивая, впрочем, о том, что и сама-то она не представляла: удастся ли ей запищать пеструшкой.

– Сделаем! – успокоил девушку Прохор Петрович, понимая, что смущает Наташу. – Запищишь, как настоящая пеструшка.

Он ненадолго скрылся в кустах и вышел оттуда, держа в руке несколько тонких стебельков. Один из них Прохор Петрович раздвоил, положил между губами и тоненько свистнул.

– Вот вам и пеструшка! – сказал он и подал стебелек-пищалку Наташе. – Попробуй-ка.

Долгушин дал своим помощникам проверить пищалки.

– Хорошо, – сказал он. – По местам, товарищи!

Засада расположилась по обоим берегам реки. Сидя в укромных местах, ее участники не только просматривали все подходы к лавам, но и прикрывали пути возможного бегства преступников.

Ждать пришлось долго. Больше часа прошло, пока лежащие на левом берегу – Федя, Прохор Петрович и Наташа – услышали тонкий писк пеструшки. Еще и еще раз. Сигнал!

К общему удивлению, свистел старый Каллуст, поставленный Долгушиным на самое безопасное место. Никто не предполагал, что хищники появятся со стороны, противоположной погосту. Очевидно, они обошли погост, перебрались через Семужью выше по течению и, прикрываясь густым низкорослым ивняком, пробрались к лавам – туда, где их меньше всего ожидали.

…Барбос и Немой вышли к реке не сразу, а залегли в кустах, осторожно оглядываясь по сторонам. Лежали они долго, желая, вероятно, убедиться, что ничего им не угрожает. Первым поднялся Барбос. Он осмотрелся и прошел на лавы. Барбос хорошо приметил место, где «уронил» кисет. Стоя на мостках, он подождал отставшего Немого. Вдвоем они напряженно всматривались в реку. Место здесь было неглубокое. Но вода бурлила и пенилась, мешая просматривать дно…

Внимание участников засады было приковано к лавам. Каждый из них готовился, по знаку следователя, броситься к преступникам, взять их в крепкое кольцо. И совсем уже неожиданно в стороне, где притаился старый Каллуст, снова послышался знакомый тройной писк пеструшки.

Старый пастух сигналил, что к реке подошел еще кто-то. Но кто мог появиться здесь? Если б свистел кто-нибудь другой, можно было бы усомниться, заподозрить ошибку. Но старый Каллуст, опытный тундровик, зря сигналить не станет. Как хотелось Прохору Петровичу, Феде и Наташе поднять голову, получше рассмотреть, что происходит там, у старого Каллуста! Но они продолжали неподвижно лежать, прижимаясь к влажной, пахнущей сыростью земле…

…Барбос и Немой, стоя на лавах, настойчиво просматривали дно. Взгляд Немого задержался на двух белых камнях. Он показал на них рукой. Барбос всмотрелся в трепещущее под быстрым течением неровное дно и ловко соскочил на выступающий из воды большой плоский валун. Затем, сорвав с плеч стеганку и засучив по плечо рукав полосатой тельняшки, быстро вытащил из воды знакомый красный кисет с вышитыми желтыми ягодками.

Барбос отряхнул мокрую руку, опустил закатанный рукав, легко забрался на лавы… и замер.

Из зарослей серебристого ивняка поднялся Сазонов. Улыбаясь, шел он навстречу сообщникам. Но улыбка его не предвещала ничего хорошего. Улыбалось у Сазонова только лицо, а глаза оставались холодными, зоркими. Сазонов шел за своей долей добычи, не вынимая правой руки из-за пазухи…

Глава тридцать седьмая
КАРА

Допустить такой просчет! Сазонов не мог себе этого простить. Надо же было ему навязать себе на шею новоселов! Недаром Барбос говорил: «В пропасть их… и концы». Говорил! Но ведь Сазонов оставил его в группе старшим, когда уходил искать мальчишку. Почему же сам Барбос не разделался с пленниками? Ума у него хватило подбивать другого на расправу. А сам даже в пещере не смог рассчитаться с издевавшейся над ним девчонкой. Своими глупыми рассуждениями о законе и расстреле она словно намордник надела на Барбоса. Впрочем, не так уж они были и глупы. Слушая их, Сазонов и сам чувствовал себя неважно, хотя Наташа к нему и не обращалась.

Сазонов понимал, что отступать уже поздно. Да и некуда отступать. Бежать? Куда побежишь? Без денег, в пропахшей дымом стеганке и меховой шапке в июне далеко не уйдешь.

Мог ли он сейчас, потеряв все, отказаться от последней надежды – от жемчуга, богатства?

Как жалел Сазонов, что не сумел захватить кисет, когда выходил из пещеры! Тогда бы он был уже далеко от реки, ставшей такой опасной. А теперь? Пришлось следить за людьми, уводившими его сообщников с побережья, следить, напрягая все силы свои и ловкость, чтобы не потерять их в тумане и самому не попасться им на глаза.

Перед уходом из пещеры Сазонов наспех переоделся. Искать кисет он не стал. Разве найдешь его в огромной темной пещере с многочисленными закоулками и щелями? Куда мог засунуть захваченный врасплох Барбос заветный кисет? Разве додумаешься? Надо любыми путями выручить Барбоса, вернуть его на Дикий Берег, к запрятанному сокровищу.

Сазонов видел, как Барбоса и Немого увели в погост. Не зная, как быть дальше, он решился на отчаянный поступок: нахлобучил пониже шапку и вошел в погост. На улице он окликнул играющих ребят, спросил, где люди, что недавно вернулись с Дикого Берега.

– Отдыхают, – важно ответил лобастый мальчуган с толстыми, чуть оплывшими книзу ярко-красными щеками.

А девчушка постарше, в цветастом фланелевом платье, шагнула к Сазонову и, прижимая тонкие ручонки к худеньким бедрам, деловито сообщила:

– А других заперли в новый сарай. Стерегут их. Чтоб не убежали.

«Стерегут! – подумал Сазонов. – Одному тут ничего не сделать».

А когда он услышал, что в погост приехал большой начальник и с ним милиционер, то понял, на какой риск пошел. Оставалось одно: поскорее убраться отсюда незамеченным.

Так Сазонов и сделал. Он быстро миновал погост и вышел на дорогу, ведущую к райцентру. Но никакая опасность не могла теперь заставить его отказаться от сокровища. Широко шагая, он дошел до мелкого перелеска и залег там в густой листве. Сазонов терпеливо ждал, когда поведут его сообщников в район. Никакого определенного плана придумать ему не удалось. Соотношение сил сложилось явно не в его пользу. Расчет был один – на случай.

Ждать пришлось долго, бесконечно долго. Но Сазонов знал, что другой дороги нет из погоста ни в район, ни в Пушозеро. И он упорно продолжал ждать, временами чутко засыпая вполглаза и пробуждаясь от каждого шороха…

Когда Сазонов увидел вдалеке идущих из погоста Барбоса и Немого, первое, что подумал он: «Бежали!» Однако это предположение сразу же было отброшено. Очень уж не походили его сообщники на беглецов. Шли они как-то слишком спокойно, не скрываясь, даже не спешили…

Сазонов поднялся и хотел выйти из перелеска навстречу Барбосу и Немому, но вовремя остановился. Зачем идти к ним? Кто они ему? Друзья? Приятели? Нет. Это всего лишь участники общего «дела». Не лучше ли подождать их, скрываясь в зелени? Возможно, удастся узнать, куда они собрались и каковы у них планы на дальнейшее.

На этот раз Сазонову повезло.

Барбос и Немой свернули с дороги в перелесок и опустились на землю.

– Куда мы теперь? – спросил Немой. – На лавы?

– Не спеши, – Барбос повалился на спину и потянулся так, что суставы хрустнули. – Если дело выйдет чисто, придется нам после лав дуть ходом. Ложись пока. Отдыхай, знай.

«После лав… ходом! – Сазонов насторожился. – Обо мне и не вспомнили. – Отметил он это без какой-либо обиды, испытывая лишь растущее недоверие к сообщникам. – Зачем они спешат к лавам? Куда собираются идти «ходом»? Неужели обратно к Дикому Берегу?..»

И тут Сазонов услышал такое, что дыхание у него сорвалось и зачастило, как у больного.

– Ты точно заметил, что кисет упал между камнями? – спросил Немой.

– А то я брошу так! – усмехнулся Барбос. – Не глядя.

Лежа на спине, он широко раскинул руки и ноги, жадно отдыхая всем своим большим сильным телом.

Больше Сазонова ничто не интересовало. Он бесшумно отполз в сторону и затаился в зелени. Кисет цел! Доступен! Мысль об этом будоражила, не давала покоя. Вместе с ней к Сазонову вернулась решимость, уверенность, что большая удача наконец-то не уйдет от него. Нет…

Барбос и Немой поднялись. Отряхнули налипшие на стеганки и брюки сухие прошлогодние листья.

Сазонов выждал, дал им отойти от перелеска. Следить за сообщниками было нетрудно. Куда они направились, Сазонов знал, и потому на открытых местах спокойно отпускал их от себя вперед.

К лавам Сазонов вышел несколько позднее Барбоса и Немого. Лежа в густом ивняке, он наблюдал за каждым их движением. А когда они нашли кисет, Сазонов дрожащей от волнения рукой переложил пистолет из кобуры за пазуху, вышел из укрытия и спокойным, подчеркнуто твердым шагом направился к лавам…

Сошлись они на узком дощатом настиле, недалеко от лесистого левого берега, настороженно всматриваясь друг в друга. Связывавшая их веревочка – добыча жемчуга – оборвалась. Оставался кисет. За него они готовы были перегрызть друг другу горло.

– Где будем делить? – резко перешел к делу Сазонов.

– Отойдем в горы, – ответил Барбос.

И взглядом попросил поддержки у Немого.

– В горах поделим, – быстро согласился Немой.

В горах! Чтобы направиться в горы, Сазонов должен был повернуться к своим сообщникам спиной. Оставить их позади себя на узком зыбком настиле?.. Сазонов заметил, как понимающе переглянулись Барбос и Немой. Возможно, они успели договориться…

«Нет уж! – подумал Сазонов. – Дураки на нашей улице не жили».

Впрочем, спорить с сообщниками не стал. Все с тем же напускным спокойствием и уверенностью повернулся он, сделал шаг к берегу. А мозг его лихорадочно работал: «Один раз в жизни можно… Только раз! Лучше остаться живым и богатым преступником, чем быть убитым…»

Подтолкнул его легкий шепот за спиной. Сазонов бездумно выхватил из-за пазухи пистолет, круто обернулся. Барбос не успел и руки поднять. Лишь острая предсмертная тоска коротко оживила его мертвые глаза…

Выстрел в упор свалил Барбоса на лавы. За спиной у него дико взвыл Немой, резко согнувшись, как надломленный. Пуля пробила сердце Барбоса и ударила Немого в грудь.

Сазонов подхватил с дощатого настила выпавший из руки Барбоса мокрый красный кисет и, почти не глядя, всадил еще две пули в упавшего Немого. После каждого выстрела тело Немого резко вздрагивало, будто по нему били палкой. Потом оно медленно, словно нехотя вытянулось и обмякшим мешком сползло с настила в кипящую воду.

Барбос лежал поперек лав. С настила свисала откинутая назад голова с приоткрытым большим ртом и всклокоченными жесткими волосами. С другой стороны лав вода негромко бурлила о сбитые носки его хромовых сапог. И лишь глаза его почти не изменились, остались такими же тусклыми, как и при жизни.

Сазонов остался один. Совсем один! С кисетом.

«Что ж я стою? Бежать надо! – спохватился он. – Скорее бежать отсюда. Скорее…»

А сам не мог оторвать взгляда от распластавшегося поперек настила тела Барбоса, от его вздернутого вверх тупого небритого подбородка. Перед тем как уйти в горы, надо избавиться от Барбоса. Навсегда избавиться! Еле сдерживая подступающую к горлу тошноту, он схватил воротник стеганки Барбоса и рывком сбросил труп в воду. Хорошо бы оттолкнуть его подальше от лав, да некогда… Ладно! Течение унесет. Вода все скроет…

В горы! Скорее в горы! Сазонов оторвал взгляд от убитых сообщников и… похолодел, невольно прижавшись спиной к поручню.

К лавам подходил милиционер. С пистолетом в руке. За ним Сазонов увидел Долгушина. Тоже с пистолетом Подальше – Володю и Ваську Калабухова в пестрой телячьей шапке с болтающимися ушами…

Тугое упругое кольцо перехватило горло Сазонова, мешало дышать. Он рванул ворот рубахи, круто повернулся к левому берегу, к горам… Но и там к лавам подходили люди: Федя, пожилой саам с наганом, старый пастух с арканом, изготовленным для броска, Наташа. Опять она!

– Положить оружие! – приказал следователь.

– Бросай пистолет! – зычно подхватил милиционер.

Бросить оружие! Сдаться! Чтоб они забрали кисет! А потом? Арест, следствие, суд и расстрел. Убил-то он Барбоса и Немого с целью грабежа. Грабеж! Отягчающее обстоятельство! Теперь пощады не жди.

– Оружие на лавы! – властно повторил следователь. – Выполняйте!

Сазонов нагнулся, будто хотел положить пистолет на лавы. И вдруг огромным прыжком перемахнул с настила на плоскую каменную плиту. Над головой его коротко прошипела пуля – как маслом брызнули на раскаленную плиту.

«Близко! – отметило сознание Сазонова. – Убьют! Черт с ним! Терять-то нечего!»

С плиты он перескочил на камень. Еще прыжок и еще…

Прыгая с камня на камень, проворный и верткий, мчался Сазонов к нависшему над водой левому берегу. Над головой снова прожужжала пуля. Еще одна. Странно, но выстрелов Сазонов не слышал, только злое, режущее слух шипение пуль.

Беглецу повезло. Стрелял с правого берега один Суфрин. Долгушин не решался стрелять: преступник оказался между ним и неожиданно выбежавшими из ивняка старым Каллустом и Наташей. На левом же берегу Прохор Петрович выстрелил всего два раза. Убийца забежал за вдающийся в реку высокий мыс и скрылся из виду. Да и непривычный для пастуха наган на таком расстоянии был ненадежным оружием.

Еще несколько прыжков – и Сазонов, хватаясь обеими руками за выступающие из подмытого обрыва корневища, быстро вскарабкался на берег. Слева, наперерез беглецу, ломился через густой ивняк Федя с поднятым посохом. Невероятно отчетливо видел преступник приближающееся бледное лицо юноши. Сазонов на мгновение задержался, вскинул пистолет и выстрелил.

Федя выронил посох, схватился обеими руками за лицо и упал ничком.

«Третий! – злобно отметил Сазонов. – Черт с ним! Ответ один!»

Жив Федя или нет – его не интересовало. Кольцо облавы было прорвано. Оставалось либо пробиться в горы, либо…

«Вперед, вперед! – подгонял он себя, жадно хватая ртом воздух. – Скорее!..»

Низкорослые ивы не могли скрыть его от чужих, ненавидящих глаз, и он бежал почти не пригибаясь, не слыша ни громкого шороха ветвей, ни треска палых сучьев под ногами. Перед ним был путь в горы, в лес – к спасению……

Сазонов миновал ивняк. Каменистой осыпью поднимался он к узкой извилистой щели, раздвоившей невысокий крутой кряж. Преступника подстегивали редкие хлопки выстрелов, невнятные выкрики. Особенно врезался в память далекий, похожий на мальчишеский голос Наташи:

– Держи-и! Уйде-от!..

Сазонов оглянулся и хрипло выругался – за ним грузно бежал Федя. Казалось, что он уже совсем близко. Сазонов остановился и выстрелил. Мимо. Второй выстрел свалил Федю в густые кусты. На этот раз Сазонов не поверил в его смерть и послал наугад еще одну пулю в укрывшую Федю листву.

Теперь погоня была не страшна: остальные далеко. Рывком Сазонов преодолел остаток каменистой осыпи и вбежал в узкую извилистую щель. В сознании его коротко мелькнуло: «Уйду!» Задыхаясь от стремительного бега, он оглянулся… и снова увидел за собой Федю. Вот когда Сазонов пожалел, что сгоряча выпустил в упавшего Немого две лишние пули. В пистолете оставался один-единственный патрон. Последний! Если он промахнется… Сазонов вдруг с невероятной отчетливостью представил себе, как он целится, стреляет – и понял, что промахнется. Обязательно промахнется! Слишком дрожат у него руки и ноги, сбивчиво дыхание. Одно лишь сознание, что патрон в пистолете последний, помешает ему выстрелить точно. Правда, в кобуре есть запасная обойма. Но чтобы перезарядить пистолет, нужно время. Прежде всего, надо избавиться от наседающего сзади парня, уже дважды попятнанного его пулями. Слишком страшен он своим неукротимым стремлением настигнуть убийцу.

Сазонов пробежал немного по щели, чувствуя, как тяжелеют ноги. Остановился за ребристым выступом. Прижался к нему плечом. Так устойчивее.

«Подпущу его и уложу, – думал он. – Буду стрелять в упор. Наверняка. Только наверняка!..»

Настороженный слух преступника уловил за спиной громкий шорох, Сазонов обернулся – и чуть не вскрикнул. Впереди, между ним и выходом из щели на горный простор, спускался на аркане по отвесному обрыву Прохор Петрович. Над обрывом виднелись два лица: морщинистое – старика-саама и юное, взволнованное, с большими горячими глазами – Наташи. Еще секунда-другая, и Прохор Петрович спустится в щель, выхватит из-за пояса наган и встанет между Сазоновым и горами – спасением. Сейчас покачивающийся на аркане саам был беспомощен. Надо покончить с ним, пока он не спустился, не встал на ноги. Сазонов сделал движение к Прохору Петровичу – и остановился, обливаясь горячим потом. Из-за выступа, в каких нибудь нескольких шагах, появился Федя. Он уже не бежал, а шел, грузно шаркая отяжелевшими ногами. Окаменевшее от боли и нечеловеческого напряжения лицо юноши страшило Сазонова. Этот парень, не раздумывая, прыгнул в пропасть и вышел оттуда живым. Дважды падал он под выстрелами Сазонова и не отступался, снова настигал его.

Спускаясь на аркане, Прохор Петрович не отводил взгляда от убийцы. Он видел, как Сазонов поднял пистолет. Прохор Петрович выпустил аркан и с трехметровой высоты спрыгнул в щель.

Сазонов услышал за спиной гулкий удар. Обернулся – и увидел наведенный на него наган. Преступник прижался спиной к стене и быстро, по-волчьи водил головой – то в сторону Феди, то в сторону Прохора Петровича. Гибель тут и гибель там. И если бросить оружие… тоже гибель.

Сознание Сазонова обожгла мысль:

«Патрон один и я… тоже один».

И, словно укрепляя его в принятом мгновенно решении, вспомнились ему слова Наташи: «Расстреляют!.. Не для того Советская власть посылает новоселов в Заполярье, чтоб какие-то барбосы их убивали… Не страшно умереть, – страшно ожидание неизбежной смерти».

С какой-то чудовищной легкостью вскинул Сазонов пистолет к виску. Увидел зажатый в левой руке мокрый красный кисет с желтыми ягодками… и медленно надвигающегося на него Федю.

Федя пригнул голову, коротко качнулся назад и ударил убийцу. В этот удар он вложил не только всю свою силу, но и ненависть, накопленную за время поисков, жгучую ненависть честного человека к преступнику.

Сазонов рухнул навзничь. Правая рука его медленно разжалась и выпустила пистолет с последним и уже ненужным патроном. Но левая по-прежнему крепко держала красный кисет с нелепыми желтыми ягодками…

Федя вложил в последний удар остатки своей огромной силы. Он сразу весь обмяк, привалился боком к стене щели. Перед глазами все закружилось – Сазонов, ребристая каменная стена, клочок неба с четко выделяющимся на нем черным кустом… Потом появился огромный, быстро растущий Прохор Петрович, заслоняя все – и Сазонова, и щель, и небо…

Федя скользнул плечом по шершавому камню стены и медленно повалился на землю.

– Федя! – закричала, подбегая, Наташа: – Федя-а!

Отчаяние, прозвучавшее в голосе девушки, словно бы оживило Федю. Чувствуя, что сознание оставляет его, он чуть приподнялся и, задыхаясь, прошептал в склонившееся к нему бледное лицо со знакомой русой прядкой:

– Ничего страшного… левый бок и щека… царапины.

Последнее, что осталось в памяти – большие, глубокие девичьи глаза. Впервые увидел он в глазах Наташи страх, откровенный страх за жизнь друга. Уже погружаясь в прохладную колышащуюся пучину, он услышал истошный, хриплый выкрик очнувшегося Сазонова:

– Я не хотел, не хотел убивать!

Пучина сомкнулась…

…Федя почувствовал, что голова его покоится на горячих ладонях Наташи. Он открыл глаза, увидел бледного Володю, Ваську Калабухова с опущенной нижней губой. Феде хотелось успокоить друзей и еле сдерживающего слезы отважного защитника природы. Опередил его знакомый глуховатый голос Прохора Петровича:

– Ничего, ничего! Через две недели он танцевать будет. Парень здоровый. Крови у него, как у оленя.

Федя поднял руку. Ощупал перевязанное лицо и бок. Повернулся. В стороне, рядом с неприступно строгим Прокофием Суфриным, сидел на земле связанный Сазонов и, как пьяный, качая головой из стороны в сторону, тупо твердил:

– Я не хотел… не хотел убивать…