Текст книги "Тайна реки Семужьей"
Автор книги: Георгий Кубанский
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Глава двадцать третья
ПОТЕРЯНЫ
Едва лишь маленькая группа скрылась под берегом, как вдалеке из-за небольшого и ничем неприметного камня выглянул мальчишка. Зорко всматривался он в сторону взморья, не решаясь выйти из-за укрытия. Но и на месте ему не сиделось.
Мальчуган не выдержал: ползком перебрался к крупному валуну. Прижался к нему, все так же украдкой наблюдая за берегом. Ничего опасного там не было. На недалекую скалу-часового будто хлопья снега падали, забивая там каждую выемку: взбудораженные появлением людей птицы успокаивались и шумно занимали привычные места.
Мальчишка осмелел. Пригибаясь, перебегал он от камня к камню, осторожно приближаясь к морю. Пристально вглядывался он в спускающуюся к воде гладкую площадку, сжатую с обеих сторон высокими округлыми утесами. Здесь совсем недавно исчезли люди, за которыми он шел по пятам почти двое суток. Куда они делись?
Разглядеть ему не удалось. Летавшие над морем беспокойные чайки круто взмыли вверх и отчаянно заголосили. Мальчишка бросился под ближайший камень и сжался под ним неприметным комочком. Потом осторожно выглянул… и увидел нечто совершенно необъяснимое. Из моря вышел человек в милицейской фуражке и стеганке. Из моря! Сухой! Мальчишка не верил своим глазам.
– Сазонов! – узнал он и плотнее прижался к камню.
Преступник поднялся на берег. Внимательно осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, он вскарабкался на большой, выше человеческого роста замшелый валун, с плоской, будто примятой вершиной и растянулся на нем. Отсюда хорошо была видна спускающаяся сверху и постепенно расширяющаяся к взморью складка и небольшая рощица в стороне от нее.
Мальчишка замер. Выцветшая стеганка его с протертыми локтями и серые брючки слились с шершавым гранитом.
Томительно тянулось время. Воздух заметно посвежел. Мальчуган зябко передернул плечами, но с места не двинулся.
– Лежишь? – буркнул он, глядя исподлобья в сторону притаившегося недруга. – Ну и лежи! Посмотрим, кто кого перележит.
Помогла ему похожая на утку гага. Летела она мимо и заметила на валуне неподвижного Сазонова. Часто взмахивая крыльями, гага повисла над ним в воздухе. Внимание ее привлекло маслянистое пятно на брюках лежащего человека. Глупая птица с лёта хватила пятно вместе с телом. Сазонов вскочил на ноги, выругался вслед улетевшей гаге и легко спрыгнул с валуна. Поправляя на ходу сбившуюся на живот тяжелую кобуру с пистолетом, он быстро направился вверх по береговой складке.
– Так бы и давно, – шепнул посиневшими от холода губами мальчишка, провожая взглядом удаляющегося Сазонова. – Подумаешь!.. Фигура!
Сазонов не спеша поднялся на невысокий гребень и скрылся за ним.
Мальчуган по-прежнему лежал под камнем неприметным серым комочком. Он не доверял морю, в которое люди входили и так же запросто выходили. Занимала его только одна мысль: «Куда же девались остальные четыре человека?». И он упорно ждал, не выйдет ли еще кто из моря. А холодок донимал его все крепче. Как ни кутался мальчуган в старенькую стеганку, как ни вертелся – лежать на холодном камне он больше не мог. Но и отступать было некуда: где-то за гребнем горы бродил Сазонов. Мальчишка все же решил рискнуть. Перебегая от камня к камню, подобрался он к гранитной площадке взморья и, взглянув на нее, облегченно вздохнул.
Два черных с белыми галстуками и брюшками кулика-сороки плавно опустились на площадку. Высоко поднимая голенастые красные ноги, они деловито осматривали выброшенные прибоем водоросли, время от времени выхватывая добычу длинным острым клювом. Глядя на них, соблазнился и летевший мимо рябенький зуек. Подсел он к куликам-сорокам и, прыгая на тонких, словно чужих ножках, принялся рыться в темной влажной зелени, искать мелких рачков. За ним спустились на ближний утес несколько белых с голубовато-серыми крыльями чаек-моевок – погреться на вечернем солнце, отдохнуть от непрерывной сутолоки птичьего базара…
Мирная картина придала мальчишке смелости. Если осторожные кулики-сороки спокойно кормятся на площадке, а зоркие чайки греются на утесе, значит, людей поблизости нет. И он решительно направился к площадке.
Кулики-сороки встретили его недружелюбно. Чуть присев на пружинящих ножках, они громко закричали. Потом, почти одновременно взмахнув крыльями, обе птицы взвились вверх и потянули к скале-часовому. За ними вспорхнул зуек. Сорвались с мест и чайки…
Площадка, круто обрывающаяся в воду, оказалась пластом гранита, зажатым между округлыми каменными утесами.
Мальчишка обошел площадку. Недоумение его все нарастало. Как ни всматривался он – в сплошном пласте гранита не нашлось не только хода, даже щели, трещины. Ужу, и тому некуда было бы здесь заползти. Справа и слева от мальчугана над морем нависали округлые, источенные волнами и северными штормами утесы. Их отражения шевелились в воде, то поднимаясь вместе с плавным накатом, то снова опускаясь. Забраться на такой утес – нечего и думать. Впрочем, если б кто неумел подняться туда – мальчуган из своего укрытия на берегу увидел бы. Но тогда куда же делись люди? Выход с площадки оставался только один – в море. Но оно было пустынным – вода и вода, без конца и края…
Все случившееся на берегу было совершенно необъяснимо. На глазах у мальчишки пять человек вошли в море и… бесследно исчезли в нем. Потом один спокойно вышел из него. Сухой! Какая-то чертовщина!
Задерживаться в каменной западне было страшновато. Последний раз окинул мальчуган взглядом площадку и, укрываясь за камнями, побежал к рощице. В густой зелени он присел и долго не мог отдышаться. Сердце колотилось в груди часто и звонко. Во рту пересохло.
В низкорослом березнячке было безопасно. Мальчуган устроился в небольшой ямке, засыпанной сухими прошлогодними листьями. Достал из кармана обкусанный со всех сторон ломоть ржаного хлеба и измятые перья дикого лука, набранного в пути. Ел он неторопливо, с сожалением осматривая каждый кусочек, прежде чем его съесть. Покончив с хлебом, он доел вялый лук и огорченно вздохнул:
– Еще бы раз все сначала!
Но есть уже было нечего.
Посидеть спокойно удалось недолго. Снова стал пробирать холод. Мальчуган ежился, старательно запахивал стеганку, но оставался на месте. Он не верил ни в чудеса, ни в нечистую силу, а потому решил не оставлять засады, пока тайна исчезновения людей не раскроется. Эх, был бы у него хоть кусочек хлеба!..
Время шло. Холод усиливался. А тайна все не раскрывалась. Стараясь согреться, мальчишка прижимался к листьям то боком, то спиной. Порой хотелось поджечь сухие листья, чтобы обдало всего жарким пламенем, прогрело бы до самых косточек. Но сейчас нечего было и думать о костре, хотя бы и самом крохотном: где-то недалеко волком рыскал Сазонов. Приходилось согреваться только движением. Да разве согреешься так, ворочаясь на тощий желудок?
«Чего, я жду? – думал мальчишка. – Зачем сижу тут?» Уже несколько раз он говорил себе: «Хватит. Ничего здесь не высидишь. Надо уходить». Но подняться и уйти, оставить пропавших людей, за которыми пробирался почти два дня по горам и зарослям, он не мог…
Глава двадцать четвертая
ЧАН РУШЛА
Прохор Петрович и Федя шли к ручью, где их должен был ждать старый Каллуст, широким руслом, просматривающимся издалека. Но обратно, к месту ночлега Сазонова, Прохор Петрович повел своих спутников кружным путем. Сперва они немного прошли по ручью, в сторону Семужьей, продолжая отдаляться от своей цели. На повороте русло резко сузилось.
Прохор Петрович свернул в щель между скалами, заросшую остро пахнущим багульником. Дальше они расселинами пробирались к зарослям, где оставили Сазонова, всматриваясь в каждый камень, в каждый куст: не укрывается ли кто за ним?
Чем ближе подходили они к знакомому мелколесью, тем осторожнее держался Прохор Петрович.
– Не такой человек Сазонов, чтоб не посмотреть, ушли мы или нет, – объяснил он Феде и обернулся к старому Каллусту: – Пускай Тол поищет чужого человека.
Старый Каллуст понимающе кивнул и подозвал собаку. Поглаживая ее, он что-то говорил ей по-саамски.
Пес внимательно выслушал его и побежал вперед, плавно поводя из стороны в сторону тяжелым хвостом. Он заглядывал за камни, высоко поднимая голову – ловил встречный ветерок. Время от времени Тол возвращался к хозяину и виновато вилял хвостом.
– Никого нет впереди, – говорил старый Каллуст.
И снова посылал Тола на поиски.
Возле зарослей, прикрывающих поляну, где оставался Сазонов, Тол скрылся в зелени. На этот раз ждать его пришлось долго. Наконец он бесшумно вынырнул из густой листвы и, подняв острые уши, выжидающе остановился: людей впереди не было.
У погасшего костра старый Каллуст опустился возле Тола на корточки и протянул к его носу смятый комочек Наташиных волос.
– Апьсь! – приказал он. – Апьсь, Тол! [3]3
Нюхай! Нюхай, Тол!
[Закрыть]
Пес обнюхивал волосы так старательно, будто хотел запомнить запах незнакомого человека на всю жизнь. А старый Каллуст серьезно, как понимающему собеседнику, объяснял ему что-то по-саамски. Потом он еще раз поднес пушистый комочек к влажному носу собаки и отрывисто бросил:
Голос его прозвучал неожиданно резко и властно.
Тол подскочил, вытянул морду с чуть проступающими из-под верхней губы белыми клыками. Легкой трусцой пошел он вокруг костра и вдруг, с ходу, свернул в сторону моря – взял след…
Среди своих друзей Федя считался неутомимым ходоком. И все же после часа стремительного движения по бездорожью за бегущей собакой он весь взмок. А старый Каллуст широким, чуть скользящим шагом (сказывалась многолетняя привычка к лыжам) шел за Толом, изредка похваливая его, сбиваясь с русского языка на саамский:
– Ай, пенно! Мун шиг пенно! [5]5
Ай, собака! Моя хорошая собака!
[Закрыть]Тол найдет людей. Воротимся мы к нашим олешкам. Умный Тол получит сладкую кость и много мяса…
Чем дальше удалялись они от остатков костра, тем менее бодро звучал голос старого Каллуста. Шаг его замедлился. Теплившаяся в душе старика слабая надежда, что след свернет в сторону от моря, исчезла. Тол тянул прямо к страшившему старика Дурному месту. Где-то там, на берегу глубокого незамерзающего моря, обосновался грозный Чан Рушла. Русский черт! Старый Каллуст издавна боялся чертей. Очень боялся! Но все же свой, саамский черт был ему ближе, понятнее. От своего черта можно спастись старинными заклинаниями, амулетами. А русский черт!
Он же не знает саамских амулетов, не понимает саамских заклинаний!
Пока старый Каллуст предавался невеселым размышлениям, Тол все той же ровной рысцой поднялся на мягко закругленный, невысокий гребень. Впереди открылось бескрайнее холодное море с одинокой скалой-часовым, над которой носились потревоженные чем-то птицы. Под косыми лучами ночного солнца море переливалось тяжелыми бронзовыми бликами.
А пес, упруго вытянув косматый хвост, стремительно шел по следу.
Время от времени он останавливался, поджидая отстающего хозяина. Остальные люди для работающего Тола не существовали.
– Устал, Каллуст? – спросил Прохор Петрович. – Отдохнуть хочешь?
– Если б Чан Рушла хотел отдохнуть! – вздохнул старик, еле переступая все более тяжелеющими ногами.
– Опять ты! – досадливо отмахнулся Прохор Петрович. – Русский черт или саамский… Один черт!
– Нет! – убежденно ответил старый Каллуст. – Русский черт хуже.
Растущий страх все сильнее сковывал его движения. Вернее, даже не страх, а страхи. Старик боялся засевшей в Дурном месте нечистой силы, бесследно уничтожавшей сильных, смелых и хорошо вооруженных людей. Ему хотелось повернуться и бежать, бежать не оглядываясь назад, – в тундру, к дорогим его сердцу олешкам. Желание это тут же заглушала другая мысль: как вернется он в куваксу и скажет своим, что бросил людей возле Дурного места?
Первый страх словно опутал ноги, мешал идти вперед. Второй настойчиво толкал в спину, не давал остановиться.
Сумятица в мыслях старика все усиливалась. А верный Тол, выполняя его приказ, уже спускался к морю.
Неожиданно из густой березовой заросли, оставшейся в сотне метров левее следа, выбежал мальчишка в распахнутой стеганке и измятой шапке с болтающимися ушами.
– Федя! – кричал он на бегу. – Фе-едь!..
– Петька!
Федя крепко обнял запыхавшегося чумазого мальчугана.
– Видел их? – И почувствовал, как Петька сразу как-то обмяк. – Где они? – встревоженно встряхнул мальчугана Федя. – Говори скорей!
– Там, – Петька, не оглядываясь, махнул рукой назад. – В море.
– В море? – Федя невольно отступил от мальчугана.
– Так я и знал, что не поверишь! – огорченно вздохнул Петька. – Даже и говорить не хотел.
– Как в море? – Федя от волнения не находил нужных слов. – Да говори же!
– Не знаю я… – Петька запнулся и голос его зазвучал почти испуганно: – Сам ничего не понимаю. Шли они, шли. Дошли до самого берега и пропали. Все пропали! Вместе с теми чертями.
– С какими чертями?
Мальчуган растерялся и окончательно запутался. Федя увидел, что толку от него не добьешься, и припустил за ушедшим вперед старым Каллустом. На ходу он передал бессвязный Петькин рассказ Прохору Петровичу, молчаливо наблюдавшему за этой сценой издали…
Тол опередил людей. Спустился к берегу, миновал знакомую Петьке широкую гранитную плиту. Пес подбежал к морю, растерянно оглянулся на хозяина и злобно зарычал на воду.
– Пе, пе! – подогнал его старый Каллуст. – Ооуз! [6]6
Пошел!
[Закрыть]
Тол топтался на месте, лаял на море, пробовал даже хватить зубами мелкую волну.
Все окружили его, не понимая, что случилось с собакой. Почему тихий, спокойный Тол с такой яростью бросается на воду и даже пробует укусить волну? Ничего подобного не видели не только Федя с Петькой, но и хорошо знающий нравы и повадки местных собак Прохор Петрович.
Старый Каллуст стоял в стороне. Бледные губы его беззвучно шептали старинное полузабытое заклинание. А мысль работала лихорадочно быстро. Вот они, проделки русского черта! Саамский черт прячется в лесу или в скалах. Это понятно. Надо же где-то жить и черту? Саамский черт может сбить человека с пути, навести на него метель, запутать следы лося. Это тоже понятно и в конце концов не так страшно. Дорогу можно найти, от метели отлежаться в глубоком сугробе, умелый охотник выследит другого лося.
Но русский черт!.. Он прячется на дне моря и утаскивает людей в холодную бездонную пучину. Оттуда уже не вернешься. И место-то выбрал какое! Незамерзающее. Чтобы круглый год подстерегать неосторожных людей. Хитрый черт! Очень хитрый…
Один лишь Петька принимал все как должное и решительно ничему не удивлялся.
– Говорил я тебе! – значительно шепнул он Феде. – А ты не поверил…
Перебил его Прохор Петрович.
– Ты ходил сюда? – спросил он у Петьки.
– Ходил.
– Понятно! – заключил Прохор Петрович. – Собака сбилась на твой след.
– На мой след! – проворчал Петька. – А я на чей след сбился? Я же сам видел!..
– Что ты видел? – сухо остановил его Прохор Петрович. – Ты видел, как люди ушли в воду?
– Да, – твердо сказал Петька, – они ушли в воду.
Глядя в упрямое веснушчатое лицо мальчугана, Федя вспомнил слова Сазонова: «Болтун он! Вы больше слушайте его. Он наговорит».
Глава двадцать пятая
ДВОЙНАЯ ЗАСАДА
Петька обиделся. До чего взрослые считают ребят дураками! Даже разговаривать с ними трудно. Ты говоришь им: «Я сам видел. Своими глазами!» А они и слушать не хотят. Повернулись и пошли. Осматривают стены утесов. Будто сам Петька не догадался до них все тут облазить. А еще толковали о мушкетерах! Д’Артаньяном называли! А сейчас все мушкетеры вылетели из головы. Разговаривают, как со шпингалетом!..
Прохор Петрович и Федя недолго осматривали утесы. Внимание их опять привлекло странное поведение Тола. Разгоряченный поисками, пес все еще не мог успокоиться. Старательно принюхиваясь, кружил он по гранитной площадке.
Сделав несколько кругов, Тол упорно возвращался все к тому же месту на обрыве и принимался с неутихающей злостью лаять на воду.
– Ищите, ищите! – ворчал в стороне обиженный Петька. – Хоть до утра ищите… – Он не закончил фразу и горестно отвернулся от моря. Не стоило зря тратить слова. Все равно не верят.
Поиски пропавших, как и предсказывал Петька, ничего нового не дали. Оставаться у взморья было бессмысленно.
Стоило Прохору Петровичу только заикнуться об этом, как старый Каллуст с неожиданной поспешностью направился прочь от моря. За ним потянулись и остальные. Старик шел быстро. Остановить его удалось лишь у березовой рощицы, где скрывался Петька Жужукин.
Прохор Петрович осмотрел товарищей. Растерянность старого Каллуста его не удивила. Говоря по совести, он ожидал даже худшего. Зато очень не понравился ему поникший угрюмый Федя. После первого испытания на Семужьей Прохор Петрович проникся доверием к ловкому и смелому юноше. Но сейчас его нельзя было узнать.
– Что делать? – тихо спросил Федя. – Где теперь искать их?
– Что делать? – задумчиво повторил Прохор Петрович и, не советуясь ни с кем, решительно произнес: – Вернемся назад, к костру. Пустим собаку по следу еще раз.
Старый Каллуст поднял на него выцветшие маленькие глазки, пошевелил губами, но ничего не сказал.
– Надо бы одному остаться здесь, – предложил Федя. – Последить, не появится ли кто на берегу.
– Я останусь, – живо согласился Петька. – Из березок хорошо смотреть за берегом. Все видно!
– Можно, – одобрительно кивнул Прохор Петрович. – Жди нас здесь. Из березняка – ни шагу. А если солнце поднимется над горой на три пальца и мы не вернемся, значит, собака взяла другой след. Тогда бросай тут все и возвращайся к костру. Понятно?
– Ясно! – ответил по-военному Петька.
– Смотри хорошо, – наказывал Прохор Петрович, хотя он и был убежден, что никто здесь не появится. Но усталый мальчишка не выдержал бы стремительного движения за собакой, а потому лучше оставить его на время здесь, в укрытии. – На солнце не забывай поглядывать. Как поднимется на три пальца над горой – не жди нас.
– Ясно! – по-прежнему четко отрубил Петька. – Только… – Он вытащил расческу, неловко повертел ее в руках. – Покушать бы чего.
– Это можно! – Федя достал из рюкзака кусок жареной оленины, хлеб и протянул мальчугану: – Держи.
– Вот это да! – обрадовался Петька. – Кусочек… с коровий носочек!
Довольный, направился он к облюбованной рощице, пробрался в уже обжитую ямку и улегся на мягких сухих листьях. Холодная оленина, еще припахивающая дымком от костра, показалась ему необыкновенно вкусной. Петька достал нож, вытер его об рукав стеганки. Ел он по-охотничьи, отрезая от куска мяса длинные полоски. Как ни вкусна была оленина, мальчуган не забывал посматривать на берег. Он и не подозревал, что никогда еще опасность не была так близка, как сейчас, – почти за плечами…
Сазонов еще за гребнем заметил людей с собакой. Осторожно, стороной, пробрался он за ними и укрылся в березовой рощице. Из нее он следил за взморьем, видел, как Петька простился с людьми и свернул в ту же рощицу. Люди с собакой быстро перевалили через гребень и скрылись из виду…
Сазонов подобрался поближе к мальчишке и залег в густой зелени. Он нетерпеливо посматривал на карманные часы. Время тянулось нестерпимо медленно. Сазонов не выдержал и поднес часы к уху. Прислушался к ровно тикающему маятнику – часы шли. Приходилось ждать. И это сейчас, когда каждую минуту могли вернуться люди с собакой! Но иного выхода не было. Не мог он оставить опасного мальчишку здесь, на воле. Да и пробраться на глазах у него к тайнику, где находились сообщники и пленники, незамеченным было невозможно.
Последний раз Сазонов взглянул на часы и облегченно вздохнул. Время!
Он пополз к мальчугану, бесшумно раздвигая ветки, покрытые свежей листвой…
Петька – сытый и довольный – лежал на животе, болтая поднятыми ногами: он честно выполнял нехитрые обязанности наблюдателя. Впрочем, пользы от своих наблюдений мальчуган не ждал. Сколько просидел он тут до встречи с Федей! А что ему удалось увидеть? Сперва люди пропали в море. Потом, так же непонятно, вышел из него Сазонов…
…Страшная тяжесть обрушилась на мальчугана внезапно. Жесткая, будто деревянная рука сдавила сзади шею. Вторая рука схватила его кисть и рывком завернула за спину.
Лицо мальчишки исказилось от боли. Он хотел крикнуть, позвать на помощь… и не смог. Из раскрытого рта вырвалось лишь невнятное мычание…
– Пикни только! – послышался за спиной знакомый низкий голос. – Придушу!
– Сазонов! – еле слышно прохрипел Петька.
– Да. Сазонов.
Хищник рывком поднял Петьку, поставил на ослабевшие ноги и подтолкнул его вперед, к морю.
Направляемый сзади сильной рукой, мальчуган почти бегом спускался к взморью. А Сазонов толкал его все сильнее, нетерпеливее. Не раз он тревожно оглядывался: не выходят ли из-за гребня люди с собакой.
Петька уже не шел, а бежал с пригнутой головой; бежал и не видел ничего, кроме шероховатого серого камня и своих ног, обутых в сапоги с оббитыми носками.
На гранитной плите Сазонов оглянулся последний раз. Гребень по-прежнему оставался пустынным. Море отступило и оголило выглядывающий из-под знакомого Петьке обрыва неровный уступ, поросший длинными и тонкими водорослями.
Случайно Петьке удалось поднять голову. Он увидел перед собой море и с неожиданной силой дернулся всем телом в сторону. Вырваться ему не удалось. Сазонов крепко стиснул завернутую за спину руку мальчугана и почувствовал, как сразу обмякло напрягшееся было тело Петьки.
Как ни коротко оказалось сопротивление Петьки, все же он успел свободной рукой оторвать от стеганки нарядную дамскую пуговицу и отбросить ее назад. Но о дальнейшем сопротивлении нечего было и помышлять.
Придерживая завернутую назад руку мальчугана, Сазонов заставил его спуститься с обрыва на уступ и осторожно слез сам. Подталкивая мальчишку впереди себя, он свернул направо. Уступ круто спускался вниз, заходил под округлый утес, нависший над спокойной водой.
Под утесом Петька увидел широкую щель с приподнятым углом, похожую на искаженный от злости беззубый рот.
Сазонов сорвал с пояса мальчишки нож и забросил его в море.
– Лезь! – отрывисто приказал он.
Мальчуган замер перед щелью в тяжелом ожидании чего-то страшного, непоправимого. Сазонов с силой втолкнул его в темную, пахнущую сыростью и водорослями дыру, откинул за спину кобуру с пистолетом и скользнул в грот.
…Вода у берега медленно поднималась. Начинался прилив. Небольшая волна плеснула на уступ, по которому совсем недавно пробирался Сазонов с мальчуганом. Плеснула она и в устье грота. Еще час – и вход в него окажется закрытым. А еще немного спустя его нельзя будет увидеть и вовсе – под водой и густой тенью, падающей с нависшего утеса. У Дикого Берега высота прилива достигает без малого восьми метров…
