Текст книги "Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску"

Автор книги: Георгий Адамович

Соавторы: Юрий Иваск
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

5

29/I-1953 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

По-моему, в тексте стихотворения «Из голубого обещанья…» опечаток нет[33]33
  Строка из стихотворения «Из голубого океана…», включенного Иваском в антологию «На Западе».


[Закрыть]. Если Вам кажется, что есть, то, вероятно, Вам хотелось бы что-нибудь изменить и исправить. Будьте так добры, сообщите, что именно (если предположение мое правильно). Вопреки распространенному мнению, я считаю, что стихи исправлять можно и «со стороны». Иногда «со стороны» видно то, чего не видит автор.

Но я просил бы Вас поставить необходимые многоточья, т. е.:

Из голубого обещанья…

Из голубого… la, la, 1а…

Это абсолютно необходимо, т. к. la, la, 1а ничего кроме растерянности и поисков нужного и несуществующего слова не выражает[34]34
  «La» – там (франц.).


[Закрыть]. Кстати, эти стихи вызвали в свое время дружный хохот. Но нравились Ходасевичу. И я ничего против них не имею.

Помимо того, что я против них ничего не имею, я – как уже писал Вам – не считаю себя вправе что-нибудь «разрешать» или «не разрешать» в антологии. Составляете ее Вы. Вы не вправе были бы распоряжаться стихами ненапечатанными. То, что напечатано, – общее достояние. Да и какая радость в составлении антологии, если бы составитель не мог в ней дать волю своему вкусу и выбору?

Значит, еще раз: берите что хотите.

И притом: сколько хотите. Даю Вам слово, что мне совершенно безразлично, будет ли моих стихов семь или восемь. Если бы чьих-нибудь было бы 50, а моих 2 – мне тоже безразлично. Никак не могу допустить и считать, что существует какая-то числовая табель о рантах. Но если и существует – она не существует для меня.

Насчет «устремлений» и «высказываний» есть у Брюсова строчка, которую часто случается вспоминать: «Сами все знаем, молчи!»[35]35
  Строка из стихотворения В.Я. Брюсова «Каменщик» (1901). В оригинале: «Знаем все сами…».


[Закрыть]

Варшавского в «Н<овом> Ж<урнале>» я еще не читал[36]36
  Имеется в виду публ.: Варшавский В. Дневник художника // НЖ. 1952, Кн.31. С. 80–99. Владимир Сергеевич Варшавский (1906–1977) в молодости входил в круг «Чисел», потом, как и Адамович, служил во французской армии, участвовал в Сопротивлении, был в немецком плену. С 1950 жил в США и принимал участие в работе над «Опытами», в том числе был постоянным консультантом их издательницы, М.С.Цетлиной.


[Закрыть]. Но уверен, что хорошо: он не из тех людей, которые пишут «с кондачка», и при его тяжелом и медленном писании ничего не попасть в то, что он говорит или рассказывает, не может. Английских поэтов, я знаю мало и плохо, п<отому> что плохо знаю язык.

До свидания. От души желаю благополучья, здоровья и крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

6

7/III-<19>53 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Сегодня я получил от Яновского вырезку из «Н<ового> Р<усского> С<лова>» с Вашей статьей о четырех критиках[37]37
  Речь идет о статье: Иваск Ю. Четыре критика // НРС. 1953. 1 марта.


[Закрыть]. Он поторопился мне прислать ее и приписать, что мне «будет, вероятно, придир ее прочесть». Приятно – не совсем то слово. У меня очень много всяких недостатков, но самого обычного из писательских недостатков – тщеславия или чего-то в этом роде, – кажется, почта нет совсем. Вероятно, это – от равнодушия. Я с одинаковым безразличием читаю брань или одобрение, и Вам говорю это в надежде, что Вы мне поверите. Большей частью – не верят, считая, что это – «поза» и ломание.

Но вот что хочется мне сделать: поблагодарить Вас за доброжелательное внимание (как за внимание был бы благодарен, даже если бы оно и не было доброжелательным). По-моему, за отзывы в печати вообще благодарить не следует, т. е. нечего. Алданов[38]38
  Марк Александрович Алданов (Ландау; 1886–1957) – прозаик. См. о нем: Адамович Г. Мои встречи с Алдановым // НЖ. 1960. Кн.60. С. 107–115.


[Закрыть] с этим не соглашается, благодарит за каждое слово. Но это – формальная вежливость, не более, и в сущности за ней скрывается как будто и подозрение, что критик хвалит тоже из вежливости или по дружбе, не вполне искренне. Если искренне, за что же благодарить? Критик сказал правду, она оказалась положительной, но могла бы быть и отрицательной.

Значит, я Вас благодарю не за самое Ваше мнение, а за то, в результате чего оно сложилось. Кстати, Вы окружили меня такой компанией, в которой быть мне действительно «приятно», хотя я и знаю, что в ней я только прапорщик среди генералов[39]39
  В статье Иваска, помимо Адамовича, речь шла о К.Н.Леонтьеве, В. В.Розанове и И.Ф.Анненском.


[Закрыть].

Насколько помню, о К.Леонтьеве я никогда дурно не писал: почему Вы приписали мне «суровость»?[40]40
  См. в упомянутой статье Иваска: «Суров он и <к> К.Леонтьеву, на которого его мог натолкнуть Розанов» (Иваск Ю. Четыре критика).


[Закрыть] Я его не то что люблю, но всегда им восхищаюсь, даже вот теми цитатами, которые Вы привели. Он был необыкновенно умен и талантлив, куда до него Вл<адимиру> Соловьеву, которого он почему-то считал орлом и гением. Впрочем, у Соловьева есть les hauts et les bas[41]41
  Высоты и низины (франц.).


[Закрыть]. Les bas достойны журналиста из «Русской мысли» (парижской)[42]42
  Газета «Русская мысль», издающаяся с 1947. Адамович специально оговаривает «парижской», чтобы корреспондент не спутал ее с известным одноименным журналом.


[Закрыть], но les hauts иногда удивительны. А насчет «пьяной бабы, вцепившейся в Россию», – неужели это о Достоевском, а не о Щедрине?[43]43
  Иваск писал: «Начал <Розанов> с кумира юности Достоевского. Первый открыл, что суть его в “Записках из Подполья”. Культ этот сохранил до конца, но иногда проговаривался: у Достоевского не было настоящего, он, как пьяная истерическая баба, вцепился в сволочь на Руси…» (Иваск Ю. Четыре критика). Возражение Адамовича основано на общем впечатлении от оценок М.Е.Салтыкова-Щедрина у Розанова, однако в конкретном случае прав Иваск. В «первом коробе» «Опавших листьев» Розанов писал: «Достоевский, как пьяная нервная баба, вцепился в “сволочь” на Руси и стал пророком ее. Пророком “завтрашнего” и “давнопрошедшего”. “Сегодня” не было вовсе у Достоевского» (.Розанов В.В. О себе и жизни своей. М., 1990.).


[Закрыть] По-моему, о Щедрине. Да, есть еще один старый критик, вялый, но порой замечательный – Страхов (я начал его читать еще в России, найдя где-то цитату из него: «Облака не вполне прекрасны, потому что в них нет отчетливости»: это не Бог весть что, но сразу что-то задевает). А Белинский, со всем своим ученичеством, все-таки лучше своих учеников и в частности хваленого Добролюбова. Только уж очень плохо он писал, предоставив почему-то писать хорошо критикам правым (политически)[44]44
  Иваск писал: «Для Белинского эстетика была еще не совсем затемнена. Он мог восхититься стихотворением чуждого ему Батюшкова. Иногда кое-что угадывал он в Пушкине или Гоголе. Но именно он увел русских взрослых детей (интеллигенцию) в начальную школу социальной этики. А потом Писарев повел послушных ему детей в анатомический театр. <…> Теперь скучно читать Белинского и, в особенности, Чернышевского или Добролюбова. “Веселит” только Писарев – своим задором» (Иваск Ю. Четыре критика).


[Закрыть].

Крепко жму Вашу руку. Спасибо.

Искренно Ваш Г.Адамович

7

17/V-<19>53 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Я Вам не ответил на Ваше давнее – от 12 марта! – письмо, п<отому> что Вы в нем сообщили мне о выходе Вашего сборника и обещали мне его прислать[45]45
  Речь идет кн.: Иваск Ю. Царская Осень: Вторая книга стихов. Париж, 1953. Отзыв о ней Адамовича см. в примеч. 54.


[Закрыть]. Я его ждал, но до сих пор не дождался. По письму кажется мне, что издает Ваши стихи не «Рифма»[46]46
  «Рифма» (Париж, 1949–1976) – наиболее авторитетное парижское эмигрантское издательство, занимавшееся выпуском стихотворных книг. 24 февраля 1954 Ю.К. Терапиано писал В.Ф. Маркову: «“Рифма” – издательство для поэтов – для тех, которые не могут сами издать свои книги. Но именно своим намерением и любовью к поэзии “Рифма” продолжает прежние традиции» (Письма Терапиано. С.252). Вопреки предположению Адамовича, именно это издательство выпустило книгу Иваска.


[Закрыть], – или я ошибаюсь? Помню, что в «Рифме» был о Ваших стихах разговор, но не знаю, к чему он привел. Маковский[47]47
  Сергей Константинович Маковский (1877–1962) – поэт, художественный критик, мемуарист, основатель и редактор журналов «Аполлон», «Старые годы», «Русская икона». В 1949–1959 возглавлял издательство «Рифма». Адамович относился к его деятельности неизменно отрицательно.


[Закрыть] – человек капризный и очень переменчивый при этом. Нельзя знать, что он сделает. Сегодня Вы можете быть для него первым поэтом в мире, а завтра – бездарностью. Свойство, м<ожет> б<ыть>, не такое плохое, но плохо то, что он склонен к единовластию и диктаторству. Сейчас у него какие-то «передряги» с Гингером[48]48
  Александр Самсонович Гингер (1897–1965) – поэт. Адамович имеет в виду разворачивавшуюся как раз в эти дни полемику: планируя издать книгу в «Рифме», Гингер собирался включить туда сонет «Лоно», которому придавал особое значение (в итоговой книге его стихов занимает второе место). Сонет завершался строками:
Благоуханная! КоленопреклоненныйВернулся скуден к матернему лону.Трепещет сердце, предвкушеньем радо.Уста горят блаженным вожделеньем.От ярых мечт – пречистая ограда! —Избавлен я земли произволеньем.  (Присманова А., Гингер А. Туманное звено. Томск, 1999. С.193)
  Дальнейшее Адамович рассказывал в письме к Гингеру:
  От Маковского я получил третьего дня Ваш сонет и тут же вернул его ему с резолюцией. Смысл ее был в том, что 1) «матернее» – чисто русское слово, у Даля подтвержденное пословицей о «матернем сердце» 2) «мечт» – по Ушакову не употребительно, но мнение Ушакова произвольно, и никаких незыблемых законов на этот счет нет и быть не может. <…> Каюсь, я не заметил «предвкушеньем», приняв его за «предвкушеньям» – дат<ельный> пад<еж> множ<ественного> числа. Тут, пожалуй, Маковский прав. <…> Не капризничайте, что без означенного «Сонета» сборник Вам не нужен и не желателен. Вы правы упорствовать, он неправ – и не квалифицирован – возражать, но если бы действительно надо было обойтись без сонета, все же сборник стоит такой жертвы. Вы – украшение нашей поэзии, и Ваш сборник будет ее торжеством и праздником. <…> «Сонет» очень мил, но не такой уж бессмертный шедевр, чтобы из-за него умирать.
  (Письма Адамовича. С. 266–267)
  Несколько позже Адамович еще раз вспомнил эту полемику, написав Гингеру 28 октября 1955:
  …видели ли Вы в предпоследнем номере «Нов<ого> Журнала» цитату из Макса Волошина:
  И матерние органы Европы…
  Я Волошина не особенно уважаю, но для Маковского, кажется, это великий мэтр и авторитет. Что же он думает об этих строчках?
  (Там же. С.276)
  См. также статью Адамовича «Об Александре Гингере» (Мосты. 1966. № 12) и письмо 12 наст. публ. Книга Гингера в «Рифме» вышла только в 1957.


[Закрыть]. Я вовсе, не поклонник поэзии Гингера, но он, несомненно, – поэт, и очень своеобразный. Будь я на месте Маковского, то издал бы его «с закрытыми глазами». Не так уж много в «Рифме» вышло шедевров, чтобы придираться к Гингеру из-за случайно неудачного слова. Но Маковский упорствует и даже рассылает какие-то циркуляры в свое оправдание.

Насчет Леонтьева, Розанова, Страхова и др.: Вы, верно, забыли, что мне о них писали; отвечать, значит, поздно. Летом – если достану – перечту романы и повести, совсем их не помню. Хотел бы перечесть (вернее, прочесть) и Бол<еслава> Маркевича, которого он считал почти равным Толстому[49]49
  Болеслав Михайлович Маркевич (1822–1884) – прозаик. Об отношении К.Н.Леонтьева к Маркевичу см.: Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т.З. М., 1994. С.520 (статья О.Е.Майоровой).


[Закрыть]! Я когда-то говорил об этом Алданову. Он очень заинтересовался, достал Маркевича – и пришел в ужас. По его словам, это – ничтожество. Я вообще Алданову верю (не во всем, но это как раз область, где ему верить можно и надо: едва ли такая же область – Леонтьев). А все-таки хотел бы узнать сам, что такое Маркевич. Возможно, что Леонтьев им восхищался потому, что это – grand monde[50]50
  Большой свет (франц.).


[Закрыть], никаких мужиков, а все то мнимо красивое, что он иногда принимал (наперекор своему острейшему чутью) за сущность искусства.

Ваши стихи о Штейгере – очень личные, и при этом и в его, Штейгера, тональности[51]51
  Личность и творчество Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944) занимали большое место в сознании Иваска. Видимо, отчасти это было вызвано тем, что Штейгер рецензировал его первую книгу стихов «Северный берег» (Круг. 1938. Кн. З. С. 182–185). Письма и стихи Штейгера, сохраненные Иваском, хранятся в Beinecke Rare Book and Manuscript Library (Yale University; далее – Beinecke) (недавно опубл.: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. Р. 83–115). Об отношении Адамовича к Штейгеру см.: Письма Г.В. Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925–1931 /Подгот. текста, вступит, ст. и коммент. Н.А.Богомолова // Диаспора: Новые материалы. Т.3. Париж; СПб., 2002. С. 487–489. Письма Штейгера к Адамовичу также опубликованы в названном выше материале Л. Ливака (Р. 117–119).
  Нам известно единственное стихотворение Иваска, посвященное А.Штейгеру, и хотя вряд ли имеется в виду оно, приведем его полностью:
  Памяти Анатолия Штейгера
Три года этой переписки.Потом война. И – ничего.Да, ничего. А были близко.Но не узнал бы я егоНа дальней улице Парижа,А он меня – в моей глуши.И не узнаем. Будем – ближе?– Не знаю. – Лучше не пиши.  (Amherst. Box 27. F.2)


[Закрыть]. С припиской, что «два Парижа» – Вам не по душе, я согласен. По-моему, лучше бы остаться при одном, – тем более что это легко поддалось бы переделке (с рифмой на «годами».;. что-нибудь вроде: «Иллюзия ль, что мы с годами…» и даже «Иллюзья ль – ближе мы с годами…», с иллюзией не с «и», а с «ь», как иногда пишут). Иногда пишешь стихи, знаешь, что в них что-то не так, и пытаешься себя уговаривать: нет, ничего, именно так и получается оригинально!.. Но почти всегда знаешь «в глубине души» что переделать и изменить надо, как бы ни было это трудно. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Я здесь в Манчестере еще дней 8-10, а потом буду в Париже, адрес обычный: 53, rue de Ponthieu, Paris 8e… Летом, вероятно, поеду на юг, но парижский адрес – постоянный и верный. Когда выходит Ваша Антология? Когда выходят «Опыты», или уже вышли?[52]52
  Первый номер «Опытов» вышел в середине мая 1953, о чем см. в письме Р.Н.Гринберга к В.В.Набокову от того же числа («Дребезжание моих ржавых русских струн…»: Из переписки Владимира и Веры Набоковых и Романа Гринберга (1940–1967) / Публ., предисл. и коммент. Р. Янгирова// In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж 2000. С. 383–384). Ср. также протокол обсуждения номера: Янгиров Р. К истории «встречи двух эмиграций»: Документ из архива Р.Н.Гринберга // CASS. Р. 121–131.


[Закрыть]

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

8

17/Х-1953 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Я вчера писал Яновскому[53]53
  Василий Семенович Яновский (1906–1989) – прозаик и мемуарист. Письма Адамовича к нему опубл.: Адамович Георгий. Письма Василию Яновскому. Письма Роману Гринбергу / Публ. и примеч. Вадима Крейда и Веры Крейд // НЖ. 2000. Кн.218. С. 121–151 (в публикацию вошли 12 писем из 21 сохранившегося).


[Закрыть], и начал с того, что каждое мое письмо начинается со слова «простите». Вот и Вам в письме должен начать так же. Я не ответил Вам, а вижу, что Вы мне писали в мае! Но летом я как-то разленился, вероятно, от южного солнца в Ницце, и всю переписку забросил. Надеюсь, Вы на меня не сердитесь, а если сердитесь, то не очень.

Надеюсь, что и не сердитесь за несколько слов о Вас в «Н<овом> Р<усском> Слове». Я статьи еще не видел, но знаю, что она появилась. Писал я с лучшими к Вам чувствами[54]54
  Имеется в виду статья: Адамович Г. Новые стихи // НРС. 1953. 4 октября. Там он, в частности, писал:
  В «Царской Осени» Юрия Иваска замысел глубже и сложнее, чем самые стихи, в которых замысел этот воплощен. Стихи далеко не совершенны, но бывают неудачи, которые предпочтешь мнимо-блестящим «достижениям» и «свершениям», и «Царская Осень» – образец этого. В последние годы мало было у нас книг, где поэзия так явно – и, хочется сказать, так трагически – присутствовала бы, и не только в словах и строках, но и в тех провалах, в том молчании, которым строфы разделены. Иваск, по-видимому, долго и много читал Осипа Мандельштама, едва ли не единственного из новых русских поэтов, который чувствовал великое значение молчания и внезапной остановки в стихах, т. е. слова, которое не может быть найдено, которое мучает тем, что не может быть найдено. «Царская Осень», может быть, не будет иметь успеха в обычном легковесном смысле этого понятия. Книга, может быть, немногим понравится. Стихи Иваска – не из тех, которые легко остаются в памяти. Но зато в памяти остается нечто большее и более редкое: смущение, волнение, которое возникает при встрече с тем неуловимым и безымянным, ради чего поэзии только и стоит существовать.
  В письме к И.Чиннову от 28 октября 1953 Адамович так сформулировал свое отношение к книге Иваска:
  Писал я о нем с хорошим чувством и уже получил из Парижа письма с удивлением по поводу этих хороших чувств. Но я написал, что стихи, собственно говоря, неудачные, а хорошо и важно то, что у Иваска не стихами – т. е. поэтическое волнение и смятение, невозможность сказать то, что сказать и нельзя и ainsi de suite <и так далее франц>. Мне было бы очень досадно, если б он принял это как осуждение рядом с более казенными и пустыми похвалами другим. Это не осуждение, и кто умеет читать, так это и поймет. Я написал ему письмо с неделю назад, но ответа еще нет.
  (Письма к Чиннову. С.247)


[Закрыть]. Но вот что получается неправильно и даже неловко, хотя по человеческой слабости это и неизбежно: об одном пишешь то, что думаешь действительно, о другом – далеко не так. «Перспектива» нарушается, и понимают истину лишь те, кто читает между строк и зная автора. Я об этом часто размышляю и мечтаю когда-нибудь написать статью, которая начиналась бы приблизительно так: ну, поговорим начистоту – такой-то, такая-то и т. д. – как в «гамбургском счете», помните, у Шкловского[55]55
  Выражение, ставшее популярным благодаря предисловию к одноименной книге В.Б. Шкловского (см.: Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С.331).


[Закрыть]. О Вас я писал с намерением «ткнуть пальцем» в то и на то, чего многие у Вас не слышат и не понимают. Если статья появилась без сокращений (едва ли) и искажений (почти всегда опечатки), то это должно бы быть ясно. У Вас есть «главное», хотя бы тень от главного, которое и не снилось другим.

Как Вы живете? Не отвечаю на то, что писали Вы мне в мае, т. к., Вы, конечно, забыли об этом. О Достоевском хотел бы кое-что сказать Вам «в дискуссионном порядке». В сущности, это писатель для юношества[56]56
  Несколько лет спустя Адамович развил эти соображения в статье о Достоевском: Адамович Г. Писатель для юношества // РМ. 1957. 21 марта.


[Закрыть], не как Жюль Верн, а в дополнение к нему. Должны любить его те, кто остается молод душой всю жизнь. Я перестаю его любить, очевидно, старея. (Не думайте, что хочу сказать «взрослея».)

До свидания. Буду искренне рад, если когда-нибудь напишите.

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

9

14/I-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вернулся в Манчестер три дня тому назад – и нашел Ваше письмо (от 8-го января). Антологии еще не получил.

Вы хотели бы, чтобы я дал на книгу рецензию в «Опыты». Но я еще не послал им свои очередные «Комментарии» и едва ли успею написать еще и рецензию. Когда выходит № «Опытов»?[57]57
  Речь идет о третьем номере «Опытов», где рецензии на антологию «На Западе» не было, но зато были очередные «Комментарии». Антологию Адамович рецензировал в газете: Новые голоса // НРС. 1954. 6 июня.


[Закрыть]

Помимо того, у меня есть другое соображение. Я хочу в № 4 «Опытов» – если только он будет! – дать большую статью о поэзии в эмиграции[58]58
  Адамович Г. Поэзия в эмиграции // Оп. 1955. № 4. С. 45–61.


[Закрыть]. У меня давно об этом была мысль, все не могу собраться написать это, да кроме «Опытов» и негде. Конечно, это была бы отчасти и «рецензия» на Ваш сборник. Тема большая, в двух словах ничего не скажешь, и мне не хотелось бы в короткой предварительной заметке комкать все то, что надо бы сказать. Конечно, это еще – мечта и проэкт, м<ожет> б<ыть>, я ничего и не напишу. Но надеюсь, что напишу, заменив такой статьей обычные «Комментарии». В Париже я слышал, что продолжение «Опытов» далеко не обеспечено и вообще под сомнением. Но это, м<ожет> б<ыть>, очередное «злопыхательство»[59]59
  Возможно, такое впечатление создалось у Адамовича после беседы с редактором «Опытов» поэтом и пианистом Всеволодом Леонидовичем Пастуховым (1894–1967), который писал Иваску в недатированном письме: «А вообще мне “Опыты” надоели. Р.Н. Г<ринберг> не сходится с М.С. Ц<етлиной>, и я должен быть вечно передаточной инстанцией. Получить деньги от Р.Н. Г<ринберга> на “Опыты” было очень трудно, а М.С. Ц<етлина> на них разорилась. Номер 3-й, я думаю, будет последним (впрочем, я думаю, если М.С. Ц<етлина> отойдет, то Р.Н. Г<ринберг> даст деньги в достаточном количестве)» (Amherst. Box 5. F.11). Впрочем, слухи о прекращении журнала были довольно постоянными. Так, 3 апреля 1954 Ю. Терапиано писал В. Маркову: «Хотя “Опыты” велись из рук вон плохо, все же жаль, если они прекратятся» (Письма Терапиано. С.254), а 30 мая Адамович писал И. Чиннову: «Вы мне сообщили, что “Опыты” кончились; Я написал Гринбергу – вопрос и сожаление, если это действительно так. Получил от него пространное заверение, что это клевета, происки врагов и “Опыты” вечны» (Письма к Чиннову. С.250).


[Закрыть]. Было бы очень жаль, если бы у слухов этих была почва. Журнал с недостатками, но в общем хороший и нужный, п<отому> что не совпадающий с «Нов<ым> Журналом» и не делающий «double emploi»[60]60
  Двойное использование (франц.).


[Закрыть].

Так что, Юрий Павлович, простите – рецензии я писать не хотел бы. В газете наверно напишет Терапиано[61]61
  Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) – поэт, критик, мемуарист. В «Новом русском слове» и «Русской мысли» был постоянным обозревателем новинок. См. его статью об антологии «На Западе»: РМ. 1954. 10 февраля; см. также: Письма Терапиано. С. 251–252; ср. также письмо 14 и примеч. 100.


[Закрыть] (если только Вы ничем его не обидели, он ведь из породы «мимоз»). Да и что в газете писать о стихах после Аронсона и Ко?[62]62
  Григорий Яковлевич Аронсон (1887–1968) общественный деятель (меньшевик), публицист, выступал также как поэт. Был постоянным рецензентом «Опытов», начиная с первого номера (НРС. 1953, 24 мая). Подробнее о нем см.: Серман И. Григорий Яковлевич Аронсон// Евреи в культуре русского зарубежья. Т.4. Иерусалим, 1995. Отметим, что вопреки своему намерению Адамович все-таки отрецензировал антологию в «Новом русском слове». См. также след. примеч.


[Закрыть]

Спасибо за пожелания к Новому Году. Желаю и Вам здоровья, благополучия и всяких возможных успехов. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

P.S. Письмо хотел отправить, а сейчас пришла антология. Спасибо. Успел только перелистать, кажется – все хорошо, и много полнее, чем я предполагал. Но сколько таинственных незнакомцев! (плюс несколько графоманов!)[63]63
  В письме к А.С. Гингеру ОТ 2 февраля 1954 Адамович писал: «Видели ли антологию Иваска? Там есть среди ди-пи люди далеко не бездарные. Но есть что-то капризное и жеманное в самом Иваске, хотя и с тонкостью несомненной» (НЖ. 1994. Кн. 194. С.270). В письме к И.Чиннову от 20 мая 1954 Адамович сообщает:
  Насчет ивасковской антологии: я как раз собираюсь о ней написать в «Новом Русском Слове», но не о всей, а о новых голосах, т. е. о Ди Пи. По-моему, самый своеобразный и, может быть, талантливый из них – М-ов <В.Ф.Марков?>. Мне что-то о нем Иваск писал, но я не помню что, хорошее или плохое, и еще о ком-то писал, но я забыл, о ком, Е-н <И.Елагин>, конечно, не бездарен, но… писать Вам о нем нечего, сами все понимаете. Г.Иванов говорил мне, что очень хорош М-н <Н.Моршен>, но я этого не вижу. А вообще-то у них всех общий недостаток – развязность, вернее, почти у всех. А-й <О.Анстей>, например, – сплошной ужас.
  (Письма к Чиннову. С. 249–250; имена раскрыты по оригиналу (РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова), выписка из которого предоставлена О.А.Коростелевым.)
  Из авторов, не приобретших серьезного литературного имени, в антологии были представлены Н.Муравьев, А.Браиловский, Т.Тимашева, М.Толстая, М.Чехонин, Ю.Галь, А.Касим, Г.Широков, С.Юрасов.


[Закрыть].

10

7/VII-<19>54 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович,

Спасибо за Ваше милое письмо и простите, что не сразу ответил. Я уехал из Манчестера с месяц назад, письмо Ваше получил в Ницце, где думаю пробыть до начала сентября.

Все, что Вы сообщили о Маркове[64]64
  Владимир Федорович Марков (1920–2013) – поэт, литературовед, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.


[Закрыть], а также о Гале[65]65
  Юрий Владимирович Галь (1921–1947) – поэт, о трагической судьбе которого впервые рассказал Иваск, поместив в своей антологии 6 его стихотворений, а в «Опытах» (1955. № 4. С. 91–103) – фрагменты его писем. Родился в Ленинграде, во время войны попал в немецкий плен, потом жил в оккупированной Эстонии, ушел с немцами в Германию, дождался советских войск, получил 10 лет лагерей и умер в туберкулезном лагпункте. подробно о нем см.: Минц З.Г. О Т.П. Милютиной, ее воспоминаниях и о поэте Юрии Гале // Блоковский сборник. Тарту, 1990. Вып.11. С. 107–146; Милютина Т. Юрий Галь: Из воспоминаний // Там же. См. также в отдельно изданных воспоминаниях Т.П.Милютиной «Люди моей жизни» (Тарту, 1997).


[Закрыть], – очень интересно. Между прочим: письма от Маркова, насколько помню, я никогда не получал[66]66
  О переписке В.Ф.Маркова с Адамовичем см. в комментариях О.А.Коростелева: «По усиленным просьбам Ю.Иваска, стремившегося помирить двух критиков, Адамович попытался завязать переписку с Марковым, но она оборвалась после двух писем, которые сейчас хранятся в личном собрании Жоржа Шерона (Лос-Анджелес)» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.Адамовича И.Одоевцевой и Г.Иванову (1955–1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. Вып.21. М., СПб., 1997. С.430).


[Закрыть]. Куда и когда он мне писал? Правда, со мной случается, что письмо лежит, лежит, а потом и отвечать уже и неловко, и поздно. Но было бы досадно, если бы я так поступил с Марковым. Кажется, пред ним я не виноват.

Я рад, что Вы оценили рассказ Варшавского в «Опытах»[67]67
  Варшавский В. Отрывок // Оп. 1954. № 3. С. 52–59. Ср. в письме Адамовича к Чиннову от 20 мая 1954: «Кстати, 3-й номер лучше предыдущих. Вейдле хорошо написал о Бунине, а Варшавский всегда меня трогает своим простодушием, беспомощностью и отсутствием всякой лжи. Набоков в сто раз даровитее, но его нельзя читать после Варшавского, “воняет литературой” с первой фразы» (Письма к Чиннову. С.250).


[Закрыть]. Кроме кислых фраз по поводу этого рассказа я ни от кого ничего не слышал. Даже сам редактор, промелькнувший в Европе[68]68
  Редакторами «Опытов» были Р.Н.Гринберг и В.Л.Пастухов. Кто из них приезжал в Париж летом 1954, неизвестно.


[Закрыть], считает, что это – пустое место. А по-моему, он не только «выдерживает соседство» с Набоковым[69]69
  Набоков В. Воспоминания // Оп. 1954. № 3. С. 3–49.0 подготовке этой публикации см.: «Дребезжание моих ржавых русских струн…» (с. 378 и далее).


[Закрыть] (Ваши слова), но и много лучше него. Конечно, у Н<абокова> больше таланта. Но важен не только числитель, но и знаменатель. Набоков редко бывал так никчемно «блестящ» (да и не очень блестящ!), как в последних «Опытах», с напетом несомненного моветона. Мне жаль только, что Варшавский вывел с презрением и злобой человека, который этого не заслужил. Портретность очевидна с первого слова[70]70
  См. в рассказе Варшавского:
  Владимир Рагдаев принадлежал в Париже к кучке последних русских мальчиков, собиравшихся по ночам в монпарнасском кафе для споров о Боге и справедливости, как по Достоевскому и полагается русским мальчикам. Эмигрантский воздух оказался для них особенно губителен. Никого не удивляло, когда кто-нибудь из них умирал от чахотки или кончал самоубийством. Во время войны многие из нашего кружка попали во французскую армию, участвовали в «сопротивлении» или были сварены на мыло. Это тоже казалось последовательно. Но то, что один из нас стал миллионером, возбуждало любопытство, как нарушение некоторой закономерности
  (Оп. 1954. № 3. С. 56–57)
  Судя по этому фрагменту, Адамович полагал, что героем рассказа Варшавского является Н.Рейзини (подробнее о нем см. примеч. 410).


[Закрыть]. Но вне этого – в рассказе много и содержания, и прелести, и всего того, что преуспевающим беллетристам не снилось.

Елагина я мало знаю, мало читал[71]71
  Иван Венедиктович Елагин (Матвеев; 1918–1987) – один из наиболее известных поэтов второй волны эмиграции. Его стихи Иваск включил в антологию «На Западе». См. отзыв Адамовича в несколько ироническом контексте в письме к А.Присмановой и А.Гингеру от 3 февраля 1956: «В Рассуждениях о поэзии пришел к выводу, что все-таки наш самый хороший поэт, helas <увы – франц>, Пушкин. <…> Все другие – дрянь, кроме нас троих. А самая дрянь – Елагин, теперь раздутый, как Надсон, о чем я хотел бы сочинить статейку» (НЖ. 1994. Кн. 194. С. 280).


[Закрыть]. Им сейчас увлекается С. Маковский. Но это – ничего не значит, во-первых, потому, что М<аковский> – поверхностно ограничен во всем, а во-вторых – завтра он может сказать, что Ел<агин> – круглая бездарность. Более «версатильного»[72]72
  от versatile (франц.) – переменчивый.


[Закрыть] человека нет в мире. До свидания. Еще раз благодарю Вас за письмо. Вы пишете, что у Вас – «неудачи». Какие? Мне очень хочется о Вас написать, но надо найти случай и место. Если я соберусь написать о эмигр<антской> поэзии – будет и то, и другое. Кстати, я хочу наладить с Г.Ивановым (с которым возобновил дружбу) «переписку из двух углов» о поэзии и стихах. Но не знаю, удастся ли. У меня с ним никогда не было много общего, а кроме того – он сейчас в каком-то расслаблении и растерянности[73]73
  После ссоры в 1939 Адамович и Г.В.Иванов возобновили знакомство лишь в 1953 или 1954. Подробнее см. в предисловии О.А.Коростелева к публ.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 393–401. Правда, это был, по выражению Иванова, «худой мир», когда ни он, ни Адамович не скрывали друг от друга нелицеприятных высказываний. Образцы отзывов Адамовича – гораздо более спокойных – см. далее в публикуемых письмах; значительно более гневные отзывы Иванова, вплоть до предельно оскорбительных, представлены в: Письма к Маркову. S.37–38, 46, см. также: Иванов Г. Дело Почтамтской улицы / Публ. и комм. Г.Поляка // Митин журнал. 1997. № 55. С. 212–218. О судьбе «переписки из двух углов» (названа так по аналогии со знаменитой книгой, составленной из писем Вяч. Иванова и М.О.Гершензона друг к другу) известно очень немногое. 23 марта 1955 Адамович написал Иванову: «Посылаю – наконец – начало нашего совместного сочинения. Написал первое, что пришло в голову, а мог бы писать без конца, и, надеюсь, вместе напишем нечто вроде целой книги. Тон я взял довольно непринужденный, по-моему, так и лучше, чтобы не был академический трактат» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 403–404). Однако 2 февраля 1956 Иванов обращается к В.Ф.Маркову: «Предлагаю Вам то, что год назад предложил мне Г.В.Адамович – вести “Переписку из двух углов”. Но с ним сразу же ничего не получилось. Он начал так академически скучно о каких-то ямбах, что я закис. С Вами этого не получится» (Письма к Маркову. S.13). Позднее, в декабре 1957, Адамович в письме к Иванову возвращается к этой теме: «Насчет нашей предполагавшейся переписки. Я будто бы начал с “чуши о ямбах”. Голубчик, с ямбов и надо было начать, никак не с вечности. Да и ямбы – не чушь, т. к. я хотел обозреть всю галерею поэтов, а не писать, что есть жизнь. Теперь – единственный возможный корреспондент Чиннов. К нему и обратимся, т. е. я. Есть еще Иваск, но уж очень переутончился не по летам» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.461).


[Закрыть].

Крепко жму руку,

Ваш Г.Адамович

11

15/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Это все-таки удивительно! Утром отправил Вам письмо, а днем, вернувшись домой, нашел Ваше на столе, об «Опытах». Мне уже писал Варшавский, что в «Опытах» готовятся перемены, но я не был уверен, какие именно. Очень рад, что Вы будете редактором, и рад, что вообще «Опыты» будут. Ходили слухи, что они скончались[74]74
  20 сентября 1954 издательница «Опытов» М.С. Цетлина известила редактора журнала Р.Н.Гринберга: «Довожу до Вашего сведения, что я намерена издавать “Опыты” в другом составе редакции» («Дребезжание моих ржавых русских струн…» С.511). В то же самое время отказался от соредакторства и В.Л. Пастухов, а редактором был определен Иваск. В недатированном письме Пастухова Иваску говорится:
  Я приветствую Вас как издателя «Опытов». С Романом <Гринбергом> я остался в дружбе и устроил так, что он ушел ни на кого не обиженный. Я тоже временно отстраняюсь формально (так нужно для дипломатии с моим коллегой) и для мирных отношений между прежней и будущей редакцией. Для того, чтобы подчеркнуть мое дружеское и приветственное к Вам отношение, я могу дать для следующего номера статью (хотя мне лень писать ее), если Вы это найдете желательным. Фактически я всегда помогу Вам в Вашей работе советом и делом.
  (Amherst. Box 5. F.11).
  Ср. реакцию на эти редакционные перемены в письме Ю.Терапиано к В. Маркову от 4 января 1955 (Письма Терапиано. С. 266–267).


[Закрыть]. Отвечаю по Вашему желанию сразу, и на все Ваши три вопроса.

1) «Поддержу ли я Вас?» Не совсем понимаю, что это значит. В том, что я Вам всячески готов содействовать, Вы – надеюсь – не сомневаетесь. Ну, а в чем «поддержка» конкретно может выразиться – не знаю. Все, что могу, все, что Вам может оказаться желательно, сделаю во всяком случае.

2) Могу ли дать статью?

Могу. Я предпочел бы не обычные «комментарий», а статью о поэзии в эмиграции. Думаю, это Вам подойдет, и к этому – как Вы сами пишете – есть интерес. Но статья будет не обзором с именами и названиями, а попыткой внутреннего объяснения того, чего мы все хотели и чего не сделали[75]75
  Имеется в виду статья «Поэзия в эмиграции» (см. письмо 9).


[Закрыть].

3) Каких авторов могу рекомендовать в Париже?

По совести говоря, почти никого. А печатать, конечно, можно многих, и Вы сами знаете все Имена (и Варшавский знает). Пожалуй, из: малоизвестных интереснее других Одарченко[76]76
  Юрий Павлович Одарченко (1903–1960) – поэт и прозаик. При жизни вышла единственная книга стихов – «Денек» (Париж, 1949). О его прозе см.: Цивьян Т.В. Юрий Одарченко: Представление прозы // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб., 2001. С. 220–231. В «Опытах» Одарченко напечатал стихотворение «Стрелки бывают разной масти…» (Оп. 1953. № 2. 16), т. е. еще до предложения Адамовича. В первом номере «Опытов» Иваск рецензировал сборник Одарченко «Денек».


[Закрыть]: стихов его я не люблю, но пишет он и прозу. Это умный и талантливый человек (не без некоторого безумия из-за пьянства). Не знаю его адреса, но в Париже легко адрес его узнать.

Адрес Кантора: 14 rue Nungesser et Coli Paris (XV). Зовут его Михаил Львович. Очень бы хотелось, чтобы Вы ему написали. Он во многом может быть полезен. Кажется, я Гринбергу[77]77
  Роман Николаевич Гринберг (1893–1969) – литератор и издатель. Подробнее о нем, помимо указанных публикаций Р.Янгирова (примеч. 52), см.: Адамович Г. Памяти ушедших // РМ. 1970. 22 января; Дымерская-Цигелъман Л. Альманах «Воздушные Пути» и его издатель-редактор Роман Гринберг // Евреи в культуре русского зарубежья. Т.5. Иерусалим, 1996. С. 135–152. 23 августа 1953 Адамович писал Гринбергу: «…посылаю 6 стихотворений К.Эвальда (псевдоним: если хотите, могу его Вам раскрыть, но только Вам)» (Library of Congress. Manuscript Dept. Washington. D.C. Vozdushnye Puti Coll.). Полный корпус их переписки (в общей сложности 83 письма) скоро появится в тематическом номере, посвященном «Опытам»: Переписка Г.В.Адамовича с Р.Н.Гринбергом: 1953–1967 / Публ., подгот, текста и примеч. О.А.Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17 (в печати).


[Закрыть] послал когда-то его стихи (под псевдонимом Эвальд). Их стоило бы напечатать, но не одно, а 5 или 6 подряд. Одно – бесцельно, т. к. то, что в них есть личного, (не поэтически, а т<ак> сказать психологически), лишь в нескольких обнаружится. Это» поэтически бледновато, во в целом —: лучше многого, что принято хвалить и отмечать[78]78
  Судя по всему, это были те стихи М.Л.Кантора, о которых Адамович писал 20 апреля Л.Д.Червинской: «…кстати, мне дал свои стихи (целую рукопись) Кантор. Таланта не много, но есть тема, есть тон, к сожалению, Связанный литературной корректностью, а пожалуй, в этом соединении несоединимого и есть у него своеобразие. <…> Qui sait <кто знает – франц>, потом будут говорить, что мы проглядели нашего Анненского или Тютчева, хотя – едва ли» («Все существенное – между строками»: Письма Георгия Адамовича Лидии Червинской / Подгот. текста, вступит, ст. и примеч. О.Р.Демидовой // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып.2. М., 2002. С.201. В эту публикацию вошли 22 из 97 сохранившихся писем Адамовича к Червинской). Ср. также в письме Адамовича А.С. Присмановой и А.С.Гингеру 2 мая 1953: «Кстати, я получил от Кантора “пук” стихов и читал, право, не без удовольствия и удивления, хотя едва ли Вам (обоим) эти стихи понравятся. Там мало словесных качеств, но есть качества личные, психологические, с какой-то сверханненской темой пребывания en marge de la vie <за бортом (франц.)>. <…> В общем, уверяю Вас, что это лучше многих наших мэтров…» (Письма Адамовича. С.265). В «Опытах» они опубликованы не были. Отметим, что псевдоним «К.Эвальд» не раскрыт составителями указателя: L’emigration russe: Revues et recueuls, 1920–1980. Index general des articles. Paris, 1988. P.563.


[Закрыть].

Если вообще Вам мои суждения интересны, буду очень рад переписку продолжить. От души желаю успеха, и уверен, что журнал будет у Вас хороший, насколько с нашими местными силами это возможно. Варшавского я не только люблю, но и верю ему. Хорошо, что Вы его берете в близкие люди. Есть у нас Арнольд Блох, друг (теперь враг, но, надеюсь, временно) Червинской[79]79
  Об Арнольде Самсоновиче Блохе дополнительными сведениями мы не располагаем, Лидия Давыдовна Червинская (1907–1988) – поэтесса, приятельница Адамовича.


[Закрыть]. Загадочный человек, с какой-то бессильной, но редчайшей тонкостью в мыслях. Варшавский может Вам о нем рассказать. Надо было бы его расшевелить.

Ваш Г.А.

12

22/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович, получил сегодня два Ваших письма и, видите, отвечаю сразу. Давайте – примем это за правило (по мере сил и усердия!).

Все, что Вы сообщаете об «Опытах», очень интересно. Желаю успеха и уверен, что успех будет, т., е. что журнал у Вас, будет хорошим. Мне это казалось и раньше, а теперь – после Ваших писем и соображений – в этом я убежден. Посылаю стихи, по Вашему желанию[80]80
  Стихотворением Адамовича «Посвящение» открывался 4-й номер «Опытов».


[Закрыть]. А насчет статьи (поэзия в эмиграции) хочу сказать Вам следующее:

Я человек аккуратный и обещания свои сдерживаю. Но я не умею писать «впрок», пишу всегда все в последнюю минуту, а сейчас я, кроме того, очень занят. Поэтому прошу Вас: назначьте срок, когда Вам статья нужна. Но срок – крайний и последний (притом честно, без расчета, что будет опоздание). В этот срок статья будет у Вас. Но сейчас я писать ее не могу, да и вообще не хотел бы ее написать, не подумав и кое-чего не вспомнив.

Думаю, что все равно раньше как месяца через два Вы рукописей не соберете.

Затем другое. Я Вам писал, что никого в Париже по совести ((рекомендовать» не могу. А потом вспомнил – Гингер. Его почему-то не любит Варшавский (кажется), но они очень разные люди.

О Гингере хочу Вам сказать следующее. Он хотел, чтобы его сборник был издан «Рифмой», Маковский взял, повертел, понюхал – и решил, что стихи малограмотные. Между тем, в одной строчке Гингера больше умения, своеобразия и ума, чем во всем, что сам Маковский когда-либо сочинил! Это произвело в Париже некоторый шум, отчасти даже возмущение (не везде). Кроме того, какое-то недоразумение было у Гингера с Гринбергом[81]81
  Об А.С.Гингере и его полемике с С.К.Маковским см. примеч. 48. Сведениями о «недоразумении», произошедшем между Гингером и Гринбергом, мы не располагаем.


[Закрыть].

Он – очень ценный человек. Правда, в довольно узкой области: в формальном чувстве поэзии и стихов. Но в этом смысле мало кого можно рядом с ним и назвать. Да и сам он поэт подлинный, хотя и какой-то умышленно «бескрылый».

Я думаю, что бы он Вам ни прислал, было бы интересно. Напишите ему: 4 rue Tureau-Dorangin, Paris 15е.

У него есть жена – Присманова (Вы, верно, знаете о них от Чиннова, их друга). Она – но это между нами, пожалуйста! – бледнее и как– то менее оригинальна, чем он, но в том же нео-тредьяковском духе[82]82
  Анна Семеновна Присманова (1892–1960) – поэтесса.


[Закрыть].

У меня с Гринбергом было условие: корректура! Возвращаю немедленно, но без нее ни на что не согласен, зная по опыту, что без авторской правки ошибки бывают всегда.

Ну, кажется, все.

Стихи Ваши о белоголовом мальчике совсем прелесть, и я нахожу, что Чиннов с советами «не печатать» чересчур щепетилен или имеет какие-то свои резоны, глазу вооруженному не видимые[83]83
  С некоторой долей вероятности можно предположить, что «стихи о белоголовом мальчике» – неизданное стихотворение Иваска:
Я счастлив, не веря, не веря, но верил:Его я, наверное, встречу.Твои ли ресницы и плечи?Тишайший таинственный вечер.Следы заметающий ветер.Ресницы и плечи. И лыжи.Поморский, норвежский ли лыжник?И брата и друга роднее и ближе.Я только неловкий, мечтательный книжник.Я только к несчастью. Ты дальнее счастье.Свобода. Сияние. Зимнее солнце.Ресницы и плечи. Горячее сердце.Ты дальнее счастье. Я только к несчастью.Я счастлив, не веря, не веря, я верил.  Ю<рий> И<васк>, 1952 (дек<абрь>) (Amherst. Box 27. F.2) Впрочем, эта тема была в стихах Иваска довольно постоянной (см., например, письмо А.Штейгера к нему от 30 января 1937: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. Р.89).


[Закрыть]. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович.

Для успеха – не в глубоком смысле, скорей успеха в кавычках – нужно бы побольше мелочей, рецензий, откликов. Ведь с этого обыкновенно чтение журнала и начинают!

13

14/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вы меня просили ответить еще на каникулах, а я отвечаю из Манчестера, где, по Вашему предположению, у меня «мало времени». Нет, мало времени у меня именно на каникулах, где всегда всякая суета, приятная и неприятная. А здесь – тьма, одиночество, времени сколько угодно, п<отому> что Университет – не в счет.

Отвечать на Ваши мысли о русском ампире, о пушкинской эпохе, о слове «культура» – поздно[84]84
  Судя по всему, размышления Иваска в неизвестном нам письме были связаны с его работой над диссертацией и, в частности, над статьей: Ivask G. The “Empire” Period // Russian Review. 1954. Vol. 13, № 3. P. 167–175.


[Закрыть]. Не само по себе поздно, а потому, что Вы, конечно, забыли, о чем писали. Чьи это, кстати, стихи:

Теперь же упивайтесь ею…[85]85
  К этому вопросу Иваск сделал примечание: «Это из “Евгения Онегина”. Ю.И.». См.:
  Покамест упивайтесь ею,
  Сей легкой жизнию, друзья!
  (Гл. 2, XXXIX)


[Закрыть]

Вяземского?[86]86
  Творчеству П.А.Вяземского была посвящена диссертация Иваска.


[Закрыть] Перефразируя Розанова, он мог бы сказать: «Я-то, м<ожет> б<ыть>, и бездарен, да эпоха-то моя талантлива!»[87]87
  Имеются в виду неоднократно вспоминавшиеся Адамовичем слова В.В.Розанова из статьи «Заметки на полях непрочитанной книги»: «Я – бездарен; да тема-то моя талантливая» (Розанов В.В. Во дворе язычников // Собр. соч. Т. 10. М., 1999. С.141).


[Закрыть] Конечно, Вяз<емский> бездарен далёко не был, но прелесть его – от выделки и стиля, всем в его время свойственным.

Спасибо за «Июнь»[88]88
  Приводим это неизданное стихотворение Иваска:
  Июнь
О, радость, радость: я жизнью бывалоюСнова дышу!  Дельвиг
  1
Бронзовый мальчик-амур. Удушливый запах асфальта,Пыли, сирени, тоски. Траурно-яркий июнь.Мальчику же хорошо. Поэзией Рима ли, раяБронза омыта его. Кто-то сказал, что война.О, если я выживу, выживу,Господи Боже, клянусьСвободой, песней,Я снова, я сноваДыханием каждымТворцу и творениюХвалу воспою.Может быть, завтра умрет веснушчатый звонкий мальчишка:Вырос бы – Гектором был. Дылда задумчивый, Федр,Книгу уже не дочтет. У плачущей матери ТроиВыпал из рук ридикюль. Сплетницы-парки прядут.Увы, достойны ли все мы бессмертия?Даже такойОбычной жизни,Сирени ли, пыли,Скамьи у фонтанаЖурчащей поэзии —Достойны ли мы?Мать, и мальчишки, и те, прядущие дуры, и автор,Знаете ли, что сейчас вечность уже на земле?Город, июнь, духота и даже божок у фонтана —Это Элизий земной! Если бы растолковать.О, радость, радость, равно недостойные,Дышим ещеИ сердце знает,Что двадцать второгоИюня (военного) —Мы счастья дыханияДостойны еще.  2
Камни, пустыня, июнь: иной, но единственный тоже.Белая едкая пыль. Розовый цвет: Иван-Чай,Сыздетства милый, опять. Дырявый амур у фонтана.Трубы и стены руин после троянской войны.Я выжил! Радость, о детская, жадная,Радость моя!За что, о Боже,Помиловал сына!И едкою пыльюИюня и вечностиДышу я, дышу.Горем обглодана мать проклятой, разрушенной Трои.Черный ее ридикюль. Хлебные марки. Тоска.Пали ее сыновья. Но снова – другие мальчишкиКниги читают, кричат. Город отстроится тот.Но ничего не забудется матерью.Вечность ее:Обида, слезы,Сияние-память.Все носит под сердцемМальчишек умученныхТроянская мать.Рано еще говорить: ни города нет, ни июня.Розовый лишь Иван-Чай. Умерли деды, отцы.Отчее синее небо. Юные матери-девы,Юные их сыновья. Радость и рай бытия.Хвала, хвала и сияние чистое,Радость вполне.Слова иссякли.Божок развалился.Прозрачные струиИсточника вечностиИ мать, и друзья.  Весна 1954. (Amherst Box 27. F.2)
  Стихотворение существует в нескольких незначительно друг от друга отличающихся вариантах.


[Закрыть] и за стихи. У Вас все больше общего становится с Вяч. Ивановым, – только Вы тоньше, гибче и как-то человечнее его. Вы как будто догадываетесь, что он хотел в поэзии сделать (и не мог) и переводите на свой лад. Нисколько не упрекаю Вас в подражании: это совпадение, продолжение, не подражание, У Вас слова легкие, <у>[89]89
  В оригинале – «а».


[Закрыть] Вяч. И<ванова> в каждом – сто пудов. Сходства прямого нет, но он как будто передал Вам свое вдохновение, у него начавшееся где-то в Греции, и которое он хотел, как мост, перекинуть к современности. «Июнь» – почта непрерывно – подлинная поэзия, только я боюсь за его участь в печати, по вульгарности вкусов, по привычке к дурно-приперченной поэтической пище и т. д. Скажут: «мертво», ничего не разобрав другого, не почувствовав реакции против улично-площадных новшеств и злободневностей, с невозможными метафорами, паузами и всеми прочими прелестями. Не уловив благородства и горечи. То же – и в отдельном Вашем стихотворении («Ивы нежности…»[90]90
  Приводим два варианта (или различных стихотворения, одинаково начинающихся), сохранившихся в архиве Иваска:
  * * *
Ивы нежности, ивы жалостиИ поэзии земной.Земляничное сердце – алое,Запах жизни – запах грибной.Клочья, кольца дыма над хворостом,Сыновьями сложенным здесь.Если горести, если горести, —Разве мало радости здесь.И оттуда сюда – воочию —Свободное, синее, отчееОткровение его,Только ничего.Сизые, дымно-туманные,Витиевато виясь,Привидения, испарения,Песнопения – мы связь.  * * *
Нежность, жалость юной материИ поэзии сыновей.И пение панихиды-памяти,И кадило, и вздох друзей.Мать и память, память вечная,Кольца – клочья, дым – фимиам.Небо синее, бесконечное,Ничего оно и храм.Если свиться дыму сизому,Сыну, сыну сказала мать,Свиться памяти и небу синемуНичего, и опять, опять.Полдень-рай, июль по-прежнему,Земляничный, грибной, лесной:Полдень жалости и нежностиИ поэзии земной.  (Там же)
  Вероятно, Адамович получил какой-то иной вариант стихотворения.


[Закрыть]). Впрочем, с Вашей манерой (в этом стихотворении) я лично не совсем согласен. По-моему, и я все больше это думаю, надо бы всяких «несказанностей», недоговоренностей и намеков оставлять как можно меньше, поливать все это серной кислотой логики и прозы, чтобы осталось только то, что всякую кислоту выдержит (осталось, т. е. уцелело – после всех усилий превратить стихи в самую обыкновенную речь). Вы, наоборот, культивируете полу-слова, и поливаете их не кислотой, а чем-то питательным. «Родимое ничего»: очень хорошо сказано, но я всегда вспоминаю Базарова: «Не говори красиво»[91]91
  В романе И.С.Тургенева «Отцы и дети» (1862) эта фраза звучит так: И друг мой, Аркадий Николаич, не говори красиво».


[Закрыть]. То же самое, сказанное сквозь усилие сказать абсолютно понятно и просто, было бы выразительнее и как-то трагичнее, именно от отсутствия нужных слов.

Не думайте, что я с Вами спорю: я говорю, а не спорю, зная, что Вы один из двух-трех людей, с которыми о стихах и стоит говорить.

Еще раз благодарю Вас за присылку текстов.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

P.S. Прочел на днях Ваш отзыв о Ходасевиче[92]92
  Имеется в виду статья: Иваск Ю. Взыскательный критик (О Ходасевиче) // НРС. 1954. 5 сентября. Она была посвящена появлению сборника Ходасевича «Литературные статьи и воспоминания» (Нью-Йорк, 1954).


[Закрыть]. Что же, Вы правы: книга не плохая. Но уверяю Вас, Белинский со всеми своими промахами и наивностями больше понимал, дальше видел, глубже чувствовал, чем Х<одасевич>, у которого все, в сущности, верно, все умно (или вернее – не глупо) и все непоправимо – мимо. Я этого не люблю говорить в печати, п<отому> что долго с ним спорил, да и не был никогда с ним в подлинно хороших отношениях[93]93
  О литературных отношениях Адамовича и Ходасевича см.: Hagglund R. The Adamovic – Xodasevic polemics // Slavic and East European Journal. 1976. Vol.20, № 3. P. 239–252; Полемика Г.В.Адамовича и В.Ф.Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А.Коростелева и С.Р.Федякина // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. С. 204–250.


[Закрыть]. Но, прочтя его книгу, снова почувствовал то же самое: ограниченность и надуманную позу какой-то мудрости и всепонимания.