Текст книги "Голубой берег"
Автор книги: Георгий Тушкан
Соавторы: Михаил Лоскутов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Тут я должен рассказать о событиях, происшедших с Джалилем после нашей последней встречи, тогда будут понятны те случайные и удивительные открытия, которые связаны с нашей экспедицией.
Расставшись с нами, Джалиль вернулся в Дувану. Здесь он, как полагается, отдал молитвенный визит святому Голубого берега и спокойно отправился на охоту.
Не спеша, он бил птиц, мелкого зверя, поднимаясь в горы, ночуя в пещерах, в лощинах, одиноких шалашах охотников и пастухов. Чуть ли не все горные отшельники знали Джалиля Гоша. «Каждый камень и дым» мог дать нетребовательному охотнику приют и ночлег.
Потом он добрался до кибитки старого Сарыбая. Это был странный бобыль, ведущий одинокую жизнь. Его Джалиль знал давно, по прежним посещениям этих мест, и никогда не видел спускающимся с гор, да и не удивлялся этому: каждый живет, как хочет.
– Какую охоту дает аллах? – только опросил он, придя к старику.
– Ничего, слава ему.
И они больше ни слова не сказали друг другу, прожив вместе несколько дней в кибитке старика.
Очень высоко, в синих горах над голубым берегом, среди арчи, у водопада, стояла эта кибитка, сложенная из камней. Широкая у земли, она суживалась кверху, из отверстия выходил узкий столб дыма. Камни кибитки были скреплены между собой глиняным цементом. Его приготовляли, добавляя к глине ячменную муку; так строили тут с давних пор.
Гигантский водопад у кибитки не был похож на другие водопады в окрестности.
Со свистом и шумом вырываясь прямо из скалы широкой круглой волной в один метр диаметром, он, описывая дугу, срывался в трехсотметровую глубину, разрываясь в падении своем на миллиарды радужных брызг.
С двенадцати часов дня, когда дули западные ветры, облако брызг ветром отклонялось к отвесной стене скалы. Вся стена заросла изумрудными мхами, брызги застывали на мху. Мох просвечивал сквозь лед, и глыбы льда играли разноцветными огнями.
Во время ветров кибитки не было видно совершенно, ни с запада, ни с севера. Ее закрывали тучи брызг.
Единственный путь к кибитке шел у подножья водопада, где образовалось озеро. Озеро казалось черным, как уголь. Воды в нем не прибавлялось, хотя водопад ревел, не замолкая ни на секунду. Множеством ручьев, по расщелинам, вода опадала вниз с гор, в Сурх-об. У озера зеленела арчевая роща.
Когда по утрам лучи солнца врывались из-за синей скалы, зажигая водопад радугой, воздух наполнялся свистом и воркованьем: тысячи голубей слетались сюда.
«Крр-крр», – пели голуби. Слетались они и вечером, когда исчезающее солнце гасило радугу водопада, зажигало багровые огни высочайших ледников на вершинах гор. Солнце уходило, эти факелы гасли один за другим, и долго еще только две высочайшие вершины краснели среди наползающих черных теней. Это сверкали пик Ленина и пик Сталина.
И каждое утро они первыми загорались радостными, яркими огнями. Тени отступали, корчились, уползали, уменьшались и исчезали. Молчаливые охотники каждый день просыпались в этом мире гор.
Стар Сарыбай, очень стар. Много снега насыпали зимы ему в волосы. Редко ходит охотиться Сарыбай на кликов, больше питается голубями. И давно висит на стене карамультук. Пороху мало, и пуль почти нет, да и годы не те.
Сарыбай еще на рассвете встал, надел чареки с теплыми портянками на ноги, надел чапан на куньем меху, подпоясался платком, засунул бутылочку с табаком за пояс, перекинул через плечо сетку и, взяв в правую руку палку, вышел из дому. Джалиль тоже встал. Очень худая рыжая сука подошла к нему, виляя хвостом, и жалобно заскулила. За ней, переваливаясь и падая, спешили шесть щенков. Сарыбай ударил суку ногой в бок, она жалобно завизжала и бросилась в сторону. Сарыбай, шепча молитву, шел вниз. У озера он замедлил шаги и тихо пошел, опасаясь, что от шуму сорвутся сверху льдины: часто льдины, намерзшие на скале за зиму, срывались вниз со скрежетом и грохотом.
– Шумно идешь – обвал сердится и за тобой гонится, зачем разбудил его, – сказал только Сарыбай.
Эту истину и Джалиль давно знал, но подтвердил кивком головы. Они тихо прошли по берегу озера. Дальше, за берегами, стояли разрушенные дождями, снегами, ветрами и солнцем синие скалы, с которых срывались обломки и катились по обрыву вниз.
Сарыбай остановился у зарослей арчи, у самого берега, и внимательно посмотрел на скалы.
– Шайтан-гора, – сказал он.
И это знал Джалиль. И то, что на эту скалу нельзя ступать, так как бог будет гневаться… Так дошли они до длинной узкой щели в камнях, при выходе ручья из озерка. Неровные края щели громоздились, стремясь ввысь. У того места, где свалился сверху камень, образовался проход с одного края щели на другой. Сарыбай размотал длинную сеть и тщательно накрыл ею щель на протяжении пятнадцати метров, привалив края камнями.
Это заняло около получаса. До восхода солнца оставалось ждать недолго. Он вынул бутылочку и, насыпав наос на ладонь, опрокинул его под язык. Джалиль вынул свою бутылочку с табаком.
В тот момент, когда пик Ленина вспыхивал на солнце, Сарыбай подошел к большому, но довольно легкому обломку песчаника и, подложив палку, столкнул его в щель метрах в десяти от сети. Камень полетел вниз. Щель наполнилась гулом и треском. И вдруг весь воздух задрожал и засвистал вокруг. Тысячи голубей, как пули, вырвались кверху из щели. Щель была их извечным жилищем. В щели жили, неслись и выводили птенцов сотни голубей, и сейчас словно занавес из перьев поднялся перед Джалилем, закрывая сверкающую макушку пика Ленина. Тысячи голубей, поднимая ветер, летали кругом, возвращая тьму ночи.
Много испуганных голубей попалось в сеть. Они рвали ее вверх, и только камни, привязанные к краям, удерживали сеть.
Подождав, пока голуби выбились из сил, Сарыбай за веревки подтянул сеть на один край короче, перевязал веревки к камням и, сев на корточки, засунул руку в сетку, где бились в теплой куче голуби. Вынув голубя, он захихикал и отер гной на глазах. Погладил голубя, поднес ко рту и перекусил шейку. Голубь забился, кровь залила разноцветную грудку. Сарыбай отбросил его в сторону, где он долго трепыхался, не желая умирать. Затем Сарыбай вынул другого и, снова погладив, перекусил шейку. Через некоторое время работа была кончена.
– Бир-юз-елик-кырык-каптор… – пятьдесят четыре голубя. Мало, – с сожалением вздохнул Сарыбай и сложил голубей в сетку.
Джалиль с интересом наблюдал эту процедуру. Такой способ охоты ему не понравился, однако он ничего не оказал старику.
Не успел Сарыбай пройти и один километр, как вдруг заметил на соседней вершине дым от костра. Выругавшись, он свернул с дороги вправо. Очень далеко внизу также дымил костер. Выругавшись еще раз – костры, очевидно, требовали от него какого-то дела, а он был ленив, – старик пошел поскорее вверх, но ноша мешала.
Тогда, бросив голубей, он стал быстро взбираться на скалу, у которой стояла кибитка. Поднявшись, он вынул кремень, огниво и трут. Через пять минут трут, приготовленный из древесного гриба, задымил. Раздув трут, старик положил сухую хвою арчи, на нее дрова из большой кучи рядом и раздул огонь. Еще через десять минут огромный костер пылал вовсю. Тогда Сарыбай положил на него сырые ветки арчи. От этого сразу пошел густой дым.
– Знамение домуллы, знамение домуллы, – шептал старик. Расстелив платок, стал на колени, приложив руки к ушам, и начал молиться.
Джалиль очень удивился всему этому, однако тоже опустился на колени: наверное так нужно!
Через пятнадцать минут километра четыре на восток зажегся еще один костер. Значит, оттуда увидели костер старика.
– Дошел знак домуллы, дошел знак домуллы, – шептал старик и разобрал костер, затаптывая тлеющие угли ногами, бросая на них куски тающего снега.
В это время его привлек собачий визг. Сарыбай внимательно посмотрел вниз и, сам взвизгнув от злости, побежал вниз.
Он поспел вовремя: собака со своими щенятами, порвав сетку, начала есть голубей. Старик, брызгая слюной, ругался, вырывал голубей у щенят, которые еще не могли, съесть их, а только грызли перья и визжали от голода и азарта.
Собака испугалась старика, но, слишком голодная, чтобы убежать, старалась проглотить целиком голубя.
Тогда старик, быстро замотав в сетку оставшихся голубей, бросился на собаку и ухватил голубя за торчавшие изо рта крылья.
Скупой и жадный, он считал, что собака сама должна себе добывать пищу. В былое время они вместе охотились, и собака не раз ловила молодых кииков и задерживала раненых. Не раз она спасала жизнь старика. Теперь она одряхлела и не окотилась больше.
Старик выл, колотил ее по голове. У собаки из ноздрей полилась кровь. Она жалобно визжала, но голубя не выпускала изо рта.
Задыхаясь от слюны и бешенства, старик вынул нож и ударил собаку. Сука пошатнулась, но голубя не выпустила.
Но тут новое явление отвлекло внимание старика и Джалиля. По тропинке от кибитки к ним бежали три человека. Первый размахивал длинной палкой. К своему удивлению, Джалиль узнал в нем дервиша из Кашка-су «Палку Моисея». Только сейчас он не прыгал и не кривлялся, был по всей видимости нормален, только громко кричал что-то. Очевидно, волнение заставило его забыть присутствие постороннего – Джалиля Гоша.
– Они вышли из Дуваны! – крикнул он старику подбегая.
Но тут; заметив Джалили, он отвел старика в сторону и начал ему что-то энергично шептать и размахивать руками, указывая на Голубой берег. «Домулла… пшеница», – услышал только Джалиль.
Очевидно, это было что-то важное, так как скупой старик даже позабыл о собаке, и она стала спокойно пожирать голубей. Ни слова не говоря, все пришедшие и старик бросились к озеру, обогнули его, взбежали на холм и, дойдя до окал, начали подниматься на… Шайтан-гору. Это окончательно поразило Джалиля: мошенники-дервиши, больше всех болтающие о святой пещере, о наказаниях, сами пошли как ни в чем не бывало на запретную гору!..
Первое время Джалиль был возмущен только этим и не обратил внимания даже на грохот. Это с горы начали падать камни на тропинку Голубого берега. Джалиль прислушался. Странное поведение старика, появление дервиша, его слова подсказали ему догадку: это, наверное, караван агронома Кара-Тушу и Карабека идет сейчас внизу. И тут вдруг он все понял: Сарыбай и дервиши… сбрасывали камни на проходящих внизу путников.
Джалиль вскочил. Ему было известно отлогое ущелье, ведущее напрямик к Голубому берегу. Спотыкаясь и шлепая сапогами по воде ручья, он побежал вниз…
Так мы встретили его внизу, у выхода из расщелины. Когда он прибежал вниз, камни по обе стороны от расщелины продолжали еще падать.
– Идем сюда, – сказал Джалиль. – Налево и направо на тропе камни убьют. Если пойдешь, сильнее будут падать. Один выход наверх – здесь…
Торопясь и скользя, мы ползли за ним наверх и вскоре без особого труда выбрались к кибитке старика Сарыбая.
– Отдыхай тут, – оказал Джалиль. – Потом – в Дувану. Там домулла сегодня праздник делает. Лепешки дарит. Ядовитые станут хорошими.
– Лепешки?!
Теперь мне все было понятно: вот зачем обман Шамши и Джоддывая; лепешки будут есть как безвредные; но ведь мы снова подменили зерно протравленным, и все отравятся!
– Скорее туда! – закричал я.
Но путь пo горам теперь был далек: в Дувану мы не могли добраться раньше вечера.
ЧУДО В ДУВАНЕ
Убегая от Голубого берега, наши караванщики не потеряли ни одного животного. Но это возвращение походило на скачку с препятствиями.
Все население кишлака выбежало смотреть.
– Дувана! – кричали они. – Сумасшедшие! Вас аллах наказал! Покайтесь!
– Сами вы Дувана! – огрызался Асан, сверкая глазами из-под нависших бровей. – Не даром и название кишлака такое. Вы и есть большие сумасшедшие.
Перепуганный Шамши молчал.
Больше всех кричали и лезли в драку с Азимом и Асаном наши пьяные караванщики, благословляя аллаха, что он наказал неверного Карабека, Сабиру и начальника.
Караванщики хотели сейчас же увести своих лошадей, но Асан взвел курки и клялся, что застрелит первого, кто тронет лошадь с зерном.
– Доедем до чайханы, сгрузим зерно, – говорил он, – и берите лошадей.
Зная Асана, толпа грозила ножами, но каравана не трогала.
Проезжая мимо председателя сельсовета, Азим потребован, чтобы ему помогли. Но председателя самого окружила толпа. Барон и Туюгуи требовали, чтобы Саид был арестован. Они теперь обнаглели, полагая, что я и Карабек погибли.
– Начальник делал преступления! – кричали они. – Саид ему помогал.
Чайханщик демонстративно не захотел пускать к себе Азима и Асана с караваном. Асан вынужден был искать другое помещение, но все отказывали. Зерно сгрузили прямо у дома председателя.
Караванщики, подав заявление о выходе из ТОЗа, забрали своих лошадей. Вскоре вновь пришли требовать уплаты за перевозку груза посевным зерном. Барон и Туюгун их поддерживали.
– Первого, кто возьмет хоть кило, – закричал Асан разозлившись, – застрелю, как собаку!
– Чего ты, дурак! – кричал из-за глиняного забора Барон. – Все равно начальник и Карабек подохли; что тебе: зерна жалко? Скажем, что камни унесли.
– Это – колхозное зерно! – закричал Асан. – Ты должен понимать, иди сюда, я поговорю с тобой как следует. Ты продался домулле.
– Домулла – святой, он сегодня снятое дело сделает! – закричал Барон. – А я мусульманин, я честный мусульманин, и ты получишь зерно, если ты сделаешь так, как я тебе говорю.
– Будь проклята твоя борода! – ответил Асан. – Ты торгуешь племянницей. Ты хотел отравить моего доса – Садыка. Я доберусь до тебя.
– Я мусульманин! – закричал Барон. – Я честный мусульманин, а Садык – кашгар, он браминам верит, я мусульманин. Я правоверный.
Домулла был доволен. Все шло так, как он распорядился. Часть зерна была перемолота, и из муки испекли лепешки, причем дервиши внимательно следили, чтобы никто не съел ни кусочка, а то еще откроется до освящения, что зерно не ядовитое.
Лепешки, завязанные в платки, лежали кучами здесь же, в мечети. Все было приготовлено для чуда.
Официально также все было готово. Были составлены в сельсовете акты о гибели первого каравана ишаков, о гибели начальника и Карабека. Председатель отказывался их подписывать. Барон заставлял его. И тут Шамши вдруг выступил очевидцем нашей гибели. С чувством он рассказывал, как я упал, как мне оторвало голову и даже как он хотел меня спасти. Под конец он заплакал…
Все это было настолько удачно, что домулла решил вывести чудо из рамок, предназначенных только для посвященных, и широко оповестить верующих мусульман.
Из чуда домулла думал извлечь несколько выгод: во-первых, он поднимет религиозное настроение в кишлаках, значительно упавшее в последнее время, во-вторых, докажет, что надо много жертвовать аллаху, переходя Голубой берег, и нельзя быть в пожертвованиях скупым: вот, неверные не хотели дать полмешка зерна и погибли. В том, что мы не вернемся, он, очевидно, тоже не сомневался. Торжествуя победу, он вызвал председателя сельсовета как неверующего убедиться в чуде. Настроение было такое, что Асана и Саида почти силой тоже привели к мечети.
Время шло уже к вечеру. Косые тени тополей уползали, все дальше извиваясь по земле, прокладывая темные дорожки.
Повеяло прохладой. Высоко на минарете кричал муэдзин.
Тысячная толпа стояла на коленях; как по команде, люди склоняли головы, касались лбами земли.
Асан, сидя на корточках в передних рядах, ощущал робость. Что-то похожее на страх закрадывалось в его сердце. Кто знал этих людей? Не разорвут ли его, если он выступит? Брови Асана подымались и опускались – так ставнями закрывают светящиеся окна, – может быть, сомнения закрались в его голову?..
– Аллах, аллах! – закричали дервиши. – Домулла, дай чудо! Дай чудо! – И когда этот гул и грохот разрослись до громоподобного рева, из мечети, что у мазара, вышел домулла.
– Аллах, – оказал он, – посылает вам, правоверные, свое благословение. Аллах подал знамение и сделает чудо. И сыны Магомета задохнутся от радости, и семь небес счастья раскроются над вами… Аллах очистит хлеб от яда, ядовитый хлеб. Вы своими глазами увидите, правоверные, что хлеб сейчас ядовит…
Из передних рядов толпы подвели собаку. Худая и тощая, с шерстью, торчащей клочьями, собака была перепугана, хвост поджала и согнулась дугой.
Вынесли связки платков с лепешками.
– Смотрите, правоверные, смотрите! – : кричали дервиши.
Один из них, помощник домуллы, крикнул: «Ба, ба, ба!» – собака жадно подняла морду и посмотрела нa него.
Домулла приказал подать платок с лепешками.
Двое дервишей бросились к нему с платками.
– Черный, черный, – шепнул Барон сзади, как услышал Саид.
Домулла взял первую, лежавшую сверху лепешку не из красного платка, а из черного и бросил собаке. Та на лету поймала лепешку и, давясь кусками, моментально проглотила. Все внимательно смотрели на нее: она вновь подняла уши, ожидая второго. Но ей не давали.
– Сейчас подохнет, – сказал домулла.
Собака склонила голову направо, налево и вильнула хвостом, тявкнула, прося еще. Этот лай разнесся кругом, резко нарушая мертвую тишину, домулла оглянулся.
Собака, до сих пор напряженно смотревшая на домуллу, вдруг обернула голову и ткнула носом в бок, как бы отгоняя муху, причинившую боль, и не успела выпрямить голову, чтобы просительно тявкнуть, как снова ткнула носом в живот, взвизгнула и закружилась, падая и снова вскакивая.
Лица толпы как бы окаменели, все застыли, следя за судорогами подыхавшей собаки, и сразу вздох облегчения вырвался у всех. Толпа тяжело дышала, после того как простояла минуты полторы, затаив дыхание, сама того не замечая.
– Не ешьте! – закричал я, вбегая на крыльцо.
И вновь тишина. Жуткая тишина, и в этой тишине слышится только хрипловатый бас домуллы, призывающего благословение божие…
– Совершается, совершается, – шептали дервиши.
Толпа завыла.
Домулла поднял руку и в наступившей вновь тишине сказал:
– Сейчас мы будем раздавать освященный хлеб. Кто хочет?
Толпа ринулась вперед. Ее сдерживали дервиши.
– Лепешка стоит одного маленького барана или трех пудов зерна.
– Тихо, тихо! – кричали дервиши.
– Дай, дай! – вопила толпа.
Саид колебался только секунду, но эта секунда показалась ему вечностью. Он вбежал по ступенькам и стал рядом с до-муллой.
– Дехкане! – закричал он, хватая лепешку. – Хлеб ядовитый, не ешьте!
Толпа взвыла и с руганью бросилась на него сквозь цепь дервишей.
– Вот, – закричал Саид, – клянусь! – Саид схватил лепешку, начал ломать ее, говоря – Пусть не есть мне хлеба всю жизнь, пусть умру от голода…
Толпа замерла: это была страшная клятва. Толпа на секунду заколебалась.
– Не верьте! – закричал домулла. – Было ядовитое, сейчас – не ядовитое. Совсем не ядовитое.
Толпа взвыла.
– Лепешки ядовитые, лепешки ядовитые! – твердил Саид.
Толпа гудела.
– Зерно ядовитое? – спросил домулла Асана.
– Мы везли протравленное… – ответил тот.
– Поклянешься на коране?
– Поклянусь, – ответил Асан.
Домулла прекрасно знал, что лепешки испекли из зерна, которое вез Джолдывай, за чистоту которого тот ручался, клялся в этом на коране дома, у домуллы. Поэтому домулла был спокоен. Он хотел получше использовать провал Асана и Саида и злорадствовал.
– А ты, Асан, поклянешься, что хлеб сейчас, после освящения, ядовитый? – спросил домулла ехидно.
Асан заколебался. Какие у него были доказательства– слова какого-то неверного? Правда, он верил начальнику, но клясться на коране – это было слишком серьезно. Вся толпа ждала. Нарастал гул.
– Поклянусь! – вдруг закричал Саид, и снова наступила мертвая тишина в фиолетовых сумерках.
– Поклянусь! – заявил и Асан.
Толпа разбилась на два лагеря. Большая часть кричала, что домулла прав, меньшая– что Асан и Саид поклялись.
Домулла потребовал, чтобы снова принесли платок с лепешками. Он взял сверху одну. Толпа замерла.
– Я съем, – сказал он, – и если я не умру, вы поверите?
– Поверим! – заревела толпа и снова замолкла.
И казалось, что все верили, что чудо совершится. Домулла поднял руку, и настала вновь тишина.
Так во время мертвой зыби море плещет у берега маленькими веселыми волнами, и вдруг из моря вырывается внезапно откуда-то из середины черный вал и с шумом выбрасывается далеко на берег, гремя камешками, и снова прячется в море. На берегу остаются сорванные водоросли с корнями, трепещущими рыбками, медузы, еще прохладные и дрожащие, крабы, которые испуганно карабкаются в море…
И в наступившем тихом рокоте домулла сказал;
– Аллах внял мольбам. Оминь облога ак~ бар. Аллах устранил яд. Хлеб можно есть, – и, вынув из того же платка лепешку, начал есть.
Вся толпа жадно смотрела в рот домуллы. Но пристальнее всех смотрел Саид.
«Подохнет», – думал он.
Кушая лепешку, домулла говорил о том, что забыли аллаха, что надо верить, что надо подавать…
Вся толпа машинально, сама того не замечая, повторяла за ним жевательные движения. Только Саид стиснул челюсти, и желваки мускулов перекатывались у него по щекам.
Но прошло вдвое больше времени, чем надо было, чтобы собака подохла, а домулла и не думал умирать. Саид удивился, но не знал главнейшего, что домулла, страдая желудком, ел только белые лепешки из чистой муки-сеянки, которую ему на золото покупали в Таджикзолоте, в Гарте. И что он сейчас не ел лепешки из муки перемолотого и отравленного зерна.
– Вы видите, – оказал домулла, – я жив.
Пораженные, Асан и Саид молчали. Они ясно видели, что съеденная лепешка не действует на домуллу. Ведь домулла жив и ругает их паршивыми собаками.
Среди бури криков дервиши быстро раздавали лепешки, записывая фамилии. В первую очередь самые большие лепешки получили наиболее верующие богачи, лепешки поменьше получили простые люди, и маленькие кусочки стоимостью в двадцать фунтов зерна получили бедняки.
Вдруг Саид, прыгнув вперед, поднял кусочки белой лепешки с пола, которая упала из рук домуллы во время еды, и старался перекричать шум и рев толпы..
Саид, показывая домулле кусочек лепешки, сказал:
– А ведь она белая, другие лепешки серые.
– Не веришь? – закричал домулла.
– Нет… – нерешительно ответил Саид.
Мулла схватил новую лепешку, начал ее есть, запивая чаем, который разносили дервиши. Ведь он-то наверное знал, что освящен неотравленный хлеб.
В углу крыльца, сидя на корточках кружком, весело перебивая друг друга, ели лепешки Джолдывай, Барон и Туюгун.
– Оминь облога акбар. Оминь облога акбар… – неслось отовсюду.
Тем временем мы слышали издалека крики, рев, секунды тишины, вновь крики, почти бегом подбежали к кишлаку и здесь только перевели дух.
Первым, кого мы увидели, тихонько пробираясь в кустах, был Барон. Он сидел на корточках и, схватившись за живот, тихо стонал.
Карабек даже засмеялся от радости, но я понял весь трагизм положения и бросился к мечети с заднего хода. За мной бежали Карабек и Джалиль.
Многие уже начали чувствовать отравление. Тем более, что все с утра постились и целый день ничего не ели. Так распорядился домулла, желая придать зрелищу больше торжественности.
К тому моменту, когда я вбежал на крыльцо мечети через задний ход, уже многие почувствовали боли, но находили силы скрывать их от присутствующих.
– Не ешьте! – закричал я, вбегая на крыльцо.
– Не ешьте! – кричали Саид по-таджикски, а Карабек по-киргизски.
И вдруг наступила тишина. Я не знаю, с чем сравнить потрясающее впечатление от нашего появления: в таких случаях обычно сравнивают с впечатлением от внезапно разорвавшейся бомбы или с появлением привидения. Было так тихо, что слышался звон в ушах. Нас считали мертвыми, и вдруг мы воскресли. Домулла зажмурился и махал руками, как бы отгоняя мух. И в наступившей тишине раздался его тихий, но отчетливый стон сквозь зубы. Он напомнил мне горниста, играющего вечернюю зорю.
Фиолетовые тени потемнели и полезли по горам, но верхушка пика Ленина еще сверкала багряными зарницами.
– Дехкане, заседание продолжается! – сказал Карабек в наступившей тишине. – Лепешки, ядовиты, и вас просто отравили!
– Это джины, это джины, злые духи, не слушайте их! – кричали дервиши, снуя в толпе и окружая нас плотным кольцом.
Ho в руках у нас было оружие, и они боялись сразу нападать. Как и всегда, они хотели натравить толпу, а сами остаться позади.
Однако настроение толпы менялось. Люди слушали не столько нас, сколько то, что происходило сейчас у них в желудках. Начались стоны.
– Бей их, бей дервишей и муллу! – вдруг неожиданно закричал Карабек, и толпа бросилась на дервишей.
Они этого не ожидали. Толпа, которая еще десять минут назад была послушной, взбунтовалась.
– Что ты сказал, ты с ума сошел! – закричал я. – Ведь мы не уговаривались, чтобы ты так агитировал!
Тем временем дервиши поняли смертельную опасность. Толпа сейчас бросится на них: так дрессированный медведь вдруг бросается на своего хозяина. Дервиши обратились в бегство. Некоторых дехкане успели поймать и избивали камнями. Тут выскочил вперед председатель сельсовета. 0н приказал арестовать муллу и дервишей, но не избивать их.
– Мы их судить будем! – говорил он.
Его приказания беспрекословно исполнялись. Перелом произошел коренной.
Вдруг несколько старцев, пробившись к нам, бросилось на колени.
– Пусть советская власть спасет нас от яда, мы не хотим умирать! – они протягивали руки.
Об этом надо было сейчас же думать.
– Что делать? – опросил Карабек. – Много бедняков лепешки ели, их спасать надо!
– Очень просто, – сказал я, – пусть сейчас же сюда принесут свежее молоко, я туда налью лекарство, и они выпьют!
Яд, которым протравливалось зерно, не настолько силен, чтобы сразу отравить человека, но смертные случаи, конечно, будут, если не принять мер.
Барон, катаясь но траве, был за мечетью. С винтовкой в руках Саид разыскивал Джолдывая.
– Молоко несите, молоко несите! – кричали кругом.
Всадники поскакали по кишлаку. Весь кишлак поднялся на ноги. Кричали жены, и визжали дети. Несли в деревянных чашках молоко и сливали его в деревянную бочку. Все толпились кругом. Тут я вдруг заметил отсутствие Джалиля Гоша. Он исчез.
Зажгли несколько больших костров, и они осветили всю площадь перед мечетью. Стоны неслись со всех сторон. Это напоминало мне поле битвы.
Стало очень тесно. Все боялись отойти в сторону от бочки с молоком, рвали друг другу халаты. Глядя на это трагическое и смешное зрелище, дехкане, не принимавшие участие в «трапезе», смеялись и издевались над теми, кто засовывал два пальца в рот.
– Захотели милости аллаха? Зачем же вы выбрасываете ее вон?
Председателю принесли список дехкан, получивших лепешки в обмен на овец и зерно. Это был большой список. По нему мы решили выдавать и молоко.
Я зачерпнул первую пиалу молока.
– Мне, мне! – закричал домулла.
– Нет, – сказал Саид, – пусть аллах тебя спасет!
– Правильно! – закричали все.
– Кто верит, что аллах спасет, тому не дадим молока. Пусть аллах спасает! – сказал Карабек.
– Не верим! – закричали дехкане. – Не верим! Дай молока! Пусть советская власть спасет нас! – кричали лучшие правоверные, лучшие из лучших, те, кому так доверял домулла.
– Мы первые записаны! – заворчали богачи.
– Мы иначе сделаем, – вдруг предложил Карабек. – Мы начнем давать по списку с конца. Сначала получат бедняки.
– Но ведь я умру до тех пор! – завопил домулла.
– И подыхай, шайтан! – отвечали из толпы. Председатель установил очередь. Ее пытались смять протискавшиеся вперед дервиши, но их оттеснили назад.
Дервиши начали стонать и кататься по земле больше и сильнее всех: эти мошенники желали показать, как они страдают. Они прекрасные актеры, но я их слишком хорошо знал, чтобы верить в их мучения.
В очередь за молоком подошел старик Шамши. Он съежился, старался, чтобы я не узнал его. Я строго спросил его:
– Ты тоже ел лепешки, Шамши?
– Нет, нет, – заговорил он. – Я только кусочек попробовал – интересно…
Наконец, очередь дошла до домуллы. Он протянул свои дрожащие руки к кружке…
– Стой! – вдруг закричал чей-то голос, и у бочки появился Джалиль Гош. Он выбил кружку из рук домуллы.
– Сабира! – закричал тут Саид.
Действительно, за Джалилем в свете костра появилась Сабира.
– Ты святой, домулла… – сказал Джалиль. – Ты прятал в своем доме девушку… Ты… – голос его дрожал от гнева. Он поднял камчу и начал наносить ею удары до-мулле, один за другим.
Если бы не оттащили полумертвого от страха старика, он бы погиб.
Мы бросились к Сабире. Она плакала и смеялась. Рассказывая друг другу виденное, мы все отправились в дом председателя.
– Я не верил, я не верил… – шептал по дороге Шамши. Но тут нас ждала новая неожиданность. У крыльца стояли оседланные лошади. К нам навстречу вышел какой-то хмурый человек с портфелем, сопровождаемый милиционером.
«Уполномоченный, который должен был прибыть в Гарм», – догадался я.
– Я должен вас задержать, – сказал уполномоченный, – директива…
Все остановились.
– Что он говорит? – спросил Джалиль, указывая на уполномоченного, не понимая по-русски, но чувствуя, что мне грозит какая-то неприятность.
– Должен задержать, – объяснили ему.
Джалиль Гош вдруг схватил ружье.
– Хочешь, я его убью? – подскочил он ко мне и готов был привести это намерение уже в исполнение.
– Это еще что за номера? – сухо опросил прибывший. – Это тот самый бандит, с которым вы связались? Это…
– Это не бандит, – резко перебил я его. – Это человек, благодаря которому открылось тут целое гнездо мошенников. Кстати, ваших милиционеров пошлите охранять всю эту компанию. А мы зайдем в дом, и я расскажу вам поучительную историю, которая может помочь разобраться в местных делах…
…Что я рассказал ему? То же самое, что рассказал здесь вам, – всю эту историю, может быть, сбивчиво и неполно, отрывочно: о нашей деловой поездке от Кашка-су до Дуваны, о снегах и горах, о сложных и запутанных тропинках этой страны и разных ее людях: хитрых, доверчивых, скрытных и прямодушных… Герои этой истории окружали нас; они сидели на полу домика председателя в далеком горном кишлаке Большая Дувана. Киргизские смуглые их лица были освещены светом из окна. То всходила луна. Она висела над высокими снежными пиками. Из окошка были видны глубокие тени, падающие в трещины и долинки, извивы и складки скал… Мне вспомнились старинные баллады местных сказочников-старцев о неустрашимом киргизском витязе Ир-Манасе, ничего не боявшемся и скакавшем бесстрашно по горам. Может быть, пройдут времена и здесь будут передавать былину о другом бесстрашном витязе, Джалиле, освободившем Голубой берег от колдовского запрета…
К утру уполномоченным был составлен подробный протокол всех дел с опросом Джалиля Гоша.
Весь караван наш был в сборе и караванщики на местах. Все сели на коней. Голубой берег перед нами был теперь свободен.
Саид и Сабира отправлялись на запад. Они поехали учиться. Мы трогательно распрощались с ними. Старик Шамши при этом случае опять прослезился.
