Текст книги "Камень Сокрушающий (СИ)"

Автор книги: Георгий Михаилович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Тут уж ничего не могу сказать, – ответил Бард немного нахмурившись, – Из-за известных тебе злоключений так и не раздобыл всех трудов Некроманта чтобы прочесть. Единственное помню: в иных посланиях говорилось что-то об артефактах – о великих скрепах господних. Буде на то воля человеческая, скрепы эти надлежит немедленно порушить, разорвав тем самым Божью власть над землей. Но дело ведь не в этом! С артефактами, пожалуй, что и какой-нибудь искатель приключений управится, благо отбоя в них нет – дай только срок. Тут в чем загвоздка: как наш мир после изгнания Богов обустроить? А вот на этот Некромант дает вполне рассудительный ответ!

– Ну и как-же нам обустроить Миртану? – язвительно спросил Сид.

– Обустроить? – переспросил Бард, не почувствовав Сидовской иронии. – Да, пожалуй что и так – обустроить. Так вот, обустройство начнется с ответа на извечный вопрос: что есть человек, что это за существо такое? Человек, согласно разумному мнению, есть существо, сочиненное из двух частей – тела, и духа. Как писал Некромант, из-за тирании Богов нынешний человек полностью лишён собственности над этими двумя частями: посредством магической силы духом всецело владеют Боги, ну а телом распоряжаются как мирские, так и церковные порядки, все теми-же Богами сотворенные. Сбросив-же Богов освободится дух человеческий: пропадет магия позволяющая людям творить немыслимое, над освобожденным от сверхъестественного миром тотчас восторжествуют законы природы, те самые законы которые днесь попирают всяческие колдуны, маги, алхимики, и прочие прихвостни Божественного промысла! С исчезновением власти Богов весь живой мир окажется в естественном состоянии, которое пусть и не всегда равновесно, но тем не менее довольно уютно для последовательного познания человеком. Этим и будет заниматься свободный дух – познавать мир и благоразумно его обустраивать! Освободившись от Богов каждый человек получает сам себя в неразлучную частную собственность, из этого-же возникает всеобщее равенство.

– Всеобщее равенство? – изумился Сид, – Это как так?

– А вот так! – триумфально бросил Бард, – Это, к слову, сейчас Маг Огня выше меня, потому что стоит ближе к Инносу и от Инноса-же черпает свою волшебную силу, посредством которой может мною повелевать. Ну или король, вельможи его, и рыцари-паладины – тоже выше меня лишь только потому, что являются помазанниками Инноса, ходят под Его высочайшим покровительством и засим имеют право меня тиранить. Но вот исчезли Боги и каждый, буде то королем или свинопасом, получил над собой безраздельную собственность! Тут-то и возникает равенство, равенство между этими собственностями: ты – король, сам себе владыка, но и я – свинопас, ничуть не меньший владыка самого себя. Сообразно этому равенству и надлежит обустраивать новые порядки!

– Любопытно девки пляшут, – заметил Сид, почесывая бороду, – Но о порядках-то новых Некромант твой что говорит? Или это должно как-нибудь само растрястись, как мой старый воевода Буркхард говаривал.

– Ну-у, – задумчиво потянул Бард, – О новых порядках у Некроманта сказано мало, поэтому могу только самое яркое поведать из того что припомнить могу. Так вот, в мире освободившихся людей будет существовать лишь только один вид отношений – единственный вид, определяющий все остальные порядки. Вид этот Некромант называет «отношением равноценного обмена».

– Довроде купеческого расчета, что ли? – спросил, нахмурив лоб Сид.

– Вроде того, но не совсем, – ответил Бард, – Сейчас объясню! Вот – вот, к слову, давай вспомним твоего давнишнего воеводу Буркхарда и рассудим согласно новому разумению: солдаты ведь служить к Буркхарду шли не по собственной воле, а потому что обязаны. Обязывает их Буркхардово сословие – его вельможеская привилегия, передающаяся от отца к сыну: Буркхард – воевода и земледержец, отец его был воеводой и земледержцем, и дед его тоже был воеводой и земледержцем, и дед его деда тем-же самым был. Почему? Потому что роду Буркхардов титул достался от самого Робара Святого, избранника Инноса, а значит Буркхардово право есть прямое проявление воли Божией. Но вот не стало Богов, исчезла воля Божья, низведены и Его помазанники вместе с титулом и привилегией, и Буркхард теперь ничем не выше солдата а, засим, к службе принудить больше не может, вот и конец принуждению!

– Да неужели? – изумился Сид, – Ая-то думал, что принуждение не только от Бога бывает.

– Дальше слушай, прежде чем возражать, – недовольно отмахнулся Бард, – Принуждения нет, к службе-же привлечь можно только через равноценный обмен. – Послужи-ка мне, солдатик хороший, – скажет Буркхард, – Хорошо, – ответит солдат, – От чего бы и не послужить? Послужу, но только если и ты мне как-нибудь послужишь! Вот коли договорятся солдатик и Буркхард о справедливых условиях службы, будь то в деньгах или каких-нибудь других одолжениях, то выйдет служба. А ежели напротив – не договорятся, значит нет равноценного обмена, и службы тоже нет. Ну, а если Буркхард по старому обычаю решит на своем настоять и попробует солдата против воли принудить, то солдат безо всяких затей Буркхарда к чертям пошлет и ничего ему за это не будет, ибо он не нарушил закон равноценного обмена – главный закон нового мира, а Буркхард – нарушил! Так что неволители будут наказаны, оттоль и свобода со всеобщим равенством.

Тут Сид, уперевши руки в бока, задался таким громким приступом смеха что чуть было не слетел со скамьи в реку. Бард было помрачнел и даже подумал уязвить спутника каким-нибудь едким словцом, но смех Сида вышел настолько заразительным что, немного покривившись, он и сам невольно рассмеялся.

– Воеводу к чертям собачим послать, – пробормотал Сид утирая слезы и тяжело дыша, – Это ты конечно дал зевуна! Зевуна дашь – так год и не справишься, старого Буркхарда к лешему на санях катая!

– Ну а с чего-бы в самом деле его к лешему и не прокатить? – молвил Бард с легким ехидством. – Сам посуди, что такое этот твой Буркхард если у него отобрать вельможество, родовую привилегию, и всякую прочую Божью дребедень? Что – да ничто! Простой человек, такой-же как мы, одинаковым хлебом в теле душу держим, одинаковой водой жажду в глотке сушим, иначе-же и быть не может.

– Это ты говоришь от того, что воеводу Буркхарда ни разу живьем не видывал! А коли увидал-бы, то и помолчал в тряпочку от греха подальше.

– Еще чего! – возразил обиженно Бард.

– А вот чего: воевода Буркхард – это мужик, в котором только роста – три аршина с вершками, плечи – что тебе горные кряжи Нордмара, руки как у тролля здоровые и кулаки – по два пуда каждый! Я сам, своими глазами видел, как воевода наш на Трелисской ярмарке удали ради на плечи годовалого бычка закинул и знай себе через площадь прохаживается, туда-сюда, сюда-туда, играючи так, словно не огромную животину, а хворостину легкую тащит. Фермер, чья была эта скотина, аж запричитал от страсти: вот уж сила богатырская, говорит, я с пятерыми сыновьями с быком этим еле справляюсь, а вот поди ж ты как воевода-то умеет! А ведь ему, Буркхарду-то, в ту годину за сорок зим перевалило, седой уж как лунь – ан трех речных буйволов здоровее. Умом и характером Буркхард оскудел лишь к глубокой старости, в молодые-же годы славнее него во всем Южном королевстве не сыскать было воеводы! С простыми солдатами по-отечески дружен, полковники-же и знаменосцы – то вовсе почитали Буркхарда как старшего, мудрого и щедрого командира. Оттоль я тебе и скажу, милсдарюшка: чтобы над людьми царствовать старине Буркхарду не был нужен ни титул, ни Бог, ни опекающая королевская длань. Появись Буркхард среди дикого, чужого народа, которому не ведомы Боги и короли, то тотчас стал-бы средь них господарем: добрых молодцев очаровал-бы удалью своей и душой нараспашку, людей-же нравом позадиристее приручил-бы богатырской своей силой. От чего так? А от того, что с Богами или без, еще народятся в нашем мире телом сильные и напротив них слабые и тщедушные, народятся мудрецы и сельские дурачки, будут еще красивые и дурные бабы, люди станом высокие аки тис и низкие как кустарник. Ведь даже без Богов не угаснуть многообразию рода людского и творящейся оттоль правде и кривизне.

– Вестимо, что не угаснуть, – ответил Бард, аккуратно разжигая светильник. Солнце полностью скрылось за горами и незнакомые берега, бесшумно проплывая мимо лодки, стали отбрасывать на воду мрачные тени. – Вестимо, но в мире равноценного обмена, где за каждым силой закона закреплено право собою частно владеть, за справедливостью этого обмена будет следить великий Ночной Страж. Этот вечно бдительный, трезвый, и неподкупный поборник порядка будет неусыпно надзирать над народом и не допустит, чтобы сильный телом человек задавил телом слабого, чтобы хитроумный прозорливец обмишурил скудоумного простака, чтобы красивый своей красотой тиранил уродливого, чтобы зрячий воровал у слепого. Великий Ночной Страж – это новое государство, сотканное свободными гражданами через широкое согласие общин, к управлению-же которого допускаются лишь самые достойные и мудрые из людей. Засим разнообразие людское не пропадет, но творящуюся от него правду и кривизну обуздает новый порядок.

– Ох и мудрёно этот твой Некромант излагает, – вздохнул старина Сид немного поежившись от вечерней прохлады. – Был бы тут отец Исгарот, он бы подлинной мудростью возразил, а я вот только смекалкой простой выворачивать умею. Ты говоришь – государство будет следить за новым порядком, но ведь государство – это не воздух, а люди! Ну и каковыми, по-твоему, будут люди у руля государства? Как там его, народное вече свободных общин, кого подпустит к рулю: здоровяка-Буркхарда за которым народ гурьбой так и валит стоит ему только свиснуть, или какого-нибудь любомудрого но застенчивого книгоношу из Коллегии Бардов? Книгоноша-то даром что ума палата, только подле Буркхарда будет выглядеть ничтожнее бельевой вши. Да и если избранием управителей государства занято народное вече, то найдутся ведь особы – состоятельные особы, сильные особы, особы острого ума, ну и всяческие такие особы что смогут мнение вечевых заседальщиков в угодное лишь только им, особам, русло направить. Об этом твой Некромант не подумал? Да и хваленная эта частная собственность – ужели она как-нибудь умаляет или размыкает присущий роду человеческому извечный характер? Во что-же оборачивается это хваленное собственничество коли характер-то людской, пусть и безо всяких Богов, остается все-ж тот старый? Меня спроси – оно только и сделает что навредит, обострив всеобщие пороки!

– Почему-же? – изумился Бард, – От чего пороки обострит? Наоборот, сказано-же что права собственности порождают равенство меж людьми, а засим и свободу. Ну а равные, свободные люди, разве будут ввергать друг друга в порок? Наоборот, товарищество расцвести должно, всем порокам наперекор!

– Равенство, свобода, – буркнул Сид, подгребая вёслами, – Ведь тебе на это еще отец Исгарот указал, когда про земляного червяка рассказывал! Свободы и равенства просто так не бывает: все зависит от мира и бытующих в нем людских отношений. Вот в нашем нынишнем подбожеском мире развернуто целое полотно самых различных отношений: буде то церковенские, королевские, рыцарские, франкелянские, торговые, лихварские, и всякия прочая. Самая главная и толстая нить этого полотна – нить служения: Господь наш Иннос есть Государь Небесный, король Робар – первейший подданый и слуга Его на Земли. Для вельмож Робаровых, для земледержцев и сановников, Робар – господин Господу равный, а они – поданные его и слуги, ну и так далее и тому подобное. Ежели полотно развернуть от верха до низа, то оно все похожим образом оборачивается: господа да слуги, господа да слуги, покамест до крестьян не дойдешь – до семени мужицкого которое слуг не имеет, засим и зашито в самом низу. Хорошо оно или плохо, что в миру нашем выпячены отношения подданства и господарства? Я тебе так скажу: и добра хватает, и худа, разумному-же мужу завсегда найдется, где добродетель помножить, а где и кривду исправить.

– Значит, по-твоему, мир наш совершенен и его вовсе не следует менять? – недовольно возразил Бард

– Напротив, – ответил Сид, – Я-же и заметил что нет совершенства, а для всякого доброго человека всегда найдется что исправить, кому где помочь да и кого из беды выручить. Так что мир меняется и будет людьми меняем, только уж не сообразно Некромантовым лекалам – упаси нас от этого Боже!

– Чем-же тебе не угодили его воззрения? – пожав плечами удивился Бард, – Вроде разумное дело предлагает!

– Разумное? Ну-ну, давай-ка рассудим: что-же все-таки делает провозглашенная Некромантом мысль, что-же такого меняет в мире – ну, окромя мутнословного колобродства о Богах. Заместо выпяченного нынче подданства и господарства, Некромантова пустомудрость выпячивает наверх отношение торговли. Неотлучное право частника и обязательство равноценно менять товары – это-же обычный ханделяж! Да и государство Некромантово, приснопамятный «Ночной Сторож» – он ведь для того только и нужен, чтобы за торговлей надзирать и жуликов ловких по рукам бить, хотя какая торговля без жульничества: не обманешь – не продашь! Но представим, что в этом наилучшим из миров всякая торговля честна, любой обмен равноценен и за каждый товар платится его подлинная цена. Чудеса в решете! Но, меж тем, разве из этого получится равенство? Разве торговля, пусть хотя бы и честная, может породить равенство между людьми? Ведь от торгового промысла какой-бы он ни был – мутный аль прозрачный, от торговли одни завсегда богатеют, другие-же теряю богатство и летят в голую бедность. Я вот, к слову, в целом аршинник недурной и своей выгоды в базарный день не упущу, но вёрткий ханделяжник из Бакареша или ухватистый Южняк с островов меня в три приема вокруг пальца обвертит, как липку обдерет, и по миру пустит в одних дырявых портках. Торговля – это ведь тоже разумение, дарование, талант наконец, а в талантах люди неравны. Равенство-же о котором вещает Некромант – это равенство вольной торговой площади: каждый право имеет в базарный день на площадь явиться и, коль на то есть средства, целый день ханделяжить – покупай, продавай, никто тебе слова поперек не скажет. Но ежели у богатого товар чтобы продать, и деньга в кошеле чтобы нового прикупить, то с бедняками-то как? С чем идти бедняку на базар, чем будет неимущий с рождения аль в ханделяже неудачливый торговать? Чем – а? Нешто не догадываешься?»

Уставившись перед собой, Бард опять незадачливо пожал плечами.

– Не понимаешь? Тогда я растолкую. Как говаривал твой мудрейший Некромант: человек освободившийся от ига Богов получает в частную собственность свое тело и дух. Ну вот этим то как раз он и будет торговать! В мире которым правит торговля, где самое первое отношение – это отношение базарной площади, товаром становится без исключения всё. В первую-же очередь – человек. Ведь сам рассуди – все что вынесут на рынок, сообразно правилу обмена, станет товаром: труд людской и плоды его – товар, ум людской и плоды его разумения – товар, да и сам человек вместе со своим духом и телом – товар, бессловесный и безымянный товар, знающий про себя лишь цену в серебре, золоте, и меди. В дивном новом мире Некроманта каждый человек, будь то младенец, мужик, или баба, каждый окажется непременно взвешен! Взвешен, измерен, и оценен – и горе тому, кто будет найден легким!

Над лодкой повисло неуклюжее молчание, старина Сид продолжил аккуратно подруливать вёслами, Бард-же вывесил за нос лодки светильник и, немного пригорюнившись, присел на скамью.

– Как-же быть? – тихо спросил он, выждав неловкую паузу, – Ведь мир меняется, магия рун вот исчезла, война с орками скорее всего похоронила всё королевство, да и как бы то ни было – по-старому уж больше никогда не будет. Как быть?

– Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся, – ответил Сид. – Исправляй в себе изъяны, обращай заблудших, не молчи перед творящейся кривдой, не закрывай глаза на истязания слабого. Падающего – да подыми, отчаявшегося – да утеши, ответственность же как самую тяжкую неси до конца, на чужое плечо не надеясь, но сам ближнему своему плечо всегда подставляй! Прежде чем раздавать советы, посоветуй себе. Сора в чужой избе не ищи, свою-же каждый день прибирай и до блеска выскребывай. Будь для себя самого строжайшим судьей и смотрителем зорким, соседу – соседом, приятелю – приятелем, родителю – сыном послушным и кротким, жене и отрокам –опорой общего вашего дома и крова; братолюбивым будь и вечно пекись о здравии братьев старших и меньших. Снеси тяготы, не отчаявшись в человеческой доле и будешь спасен, так сказано и будет так во веки веков! Такие вот есть слова в нашем мире, милсдарь мой Бард, а услышал я их в Нордмарском Монастыре многие зимы тому назад, когда паломничал к этой высочайшей святыне всея королевства. С той поры много еще слыхивал разносеянных слов, мудрых и глупых, но лучше этих, пожалуй, что так вовек и не услыхал.

Сидя подле светильника, Бард нахмурил лоб и было приготовился отвечать, но тут лодка как-то неловко завиляла бортами и, накренившись, резко подпрыгнула, словно чья-то незримая рука, коварно протянувшись со дна реки, вцепилась в суденышко с чудовищной силой. Ухватившись за борта, Сид чудом удержал равновесие. Над макушкой Барда стрелой пронесся сорвавшийся с крепления багор и, пронзая тьму ржавым острием, с шумом ухнул в реку. Не успели спутники опомниться, как лодку вновь что-то ударило, пуще прежнего накренив хрупкое судно.

– Пороги, мы пороги проворонили! – заорал Сид, отчаянно выруливая веслами. И правда: река под лодкой начинала гудеть, раздуваясь от бурных накатов и ускоряющегося с каждой минутой течения. Всем телом припав к носу суденышка, Бард все еще удерживал в левой руке медный фонарь стараясь хоть как-то высветить берег, но опустившаяся на путников непроглядная тьма словно поглотила округу. Тем временем лодка, в очередной раз опасно качнувшись и скорбно оскребясь о торчащие из реки скалы, стала набирать воду через раскрывшиеся в боках черные щели.

– Черпай, черпай! – скомандовал Сид, все не отпуская вёсел и бешено ими орудуя. Бард было хватился черпать, но тут лодку бешено подбросило в воздух. Со страшным хрустом лопающейся древесины, тщедушное суденышко рухнуло на выдающийся из воды остроконечный булыжник и тотчас разомкнулось огромным проломом, через который мигом захлестала вода.

– Берегись! – закричал Сид бросая вёсла и кинулся было к Барду, но мгновение спустя оба очутились посреди бушующего потока. Бард чудом зацепился за выпрыгнувшую из лодки деревянную бочку, ну а Сид, вынырнув из пучины, судорожно ухватился за пояс Барда.

– Держись старина, – булькнул Бард сквозь застилающую рот воду, – Нельзя тонуть! Сид, кое как вскарабкавшись на бочку посиневшими от холода руками, послушно кивнул. Путников вертело озверевшим потоком, осклизлый от воды бочонок то и дело норовил по-змеиному извернуться и уйти из-под слабнущего хвата людей. Оба тихо молились о какой-нибудь спасительной коряге или хотя-бы о плоском валуне, на который река буде на то её воля могла бы их безопасно закинуть. Но поток только ускорялся, ярясь грозным рокотом падающей с высот воды и гулким воем мрачных крутовертей.

– Держишься? – спросил Бард.

– Угу, – молвил Сид, чувствуя меж тем, как из немеющих рук уходит сила.

– Держись, не пускай! – Бард ободряюще взглянул на Сида, тот тихо ухмыльнулся и кивнул. Аккуратно приподняв голову и выглянув из-за бунтующих волн, Бард осмотрелся: выкатившийся на небо месяц слабо осветил округу, ему вдруг показалось что где-то впереди замаячила пологая скала.

– Ну-ка, лево руля, – скомандовал Бард, – Ногами работаем! Скала впереди, авось зацепимся.

Оба мигом забили ногами, даром что Бард в существовании этой скалы уверен не был – мало ли что примерещится в ночи! Поток тем временем усилился и бочку понесло пуще прежнего, но теперь уже явственно замаячила впереди скала, чернея гладкими, скособоченными боками. Еще один миг – и бочку зацепило особо яростной волной, но поперек самых мрачных ожиданий не повлекло к бушующим впереди перекатам, а наоборот – как следует подбросив, со всей силы шваркнуло о краешек спасительной скалы. Протяжно скрипнув, деревянный бочонок разлетелся на мелкие щепы, спасенные-же путники вцепились в осклизлые от тины камни и, ощутив под собой твердую почву, поползли наверх, подальше от свирепой реки. Буквально через сажень скала окончательно выровнялась, обессилившие путники распластались на все еще теплой от летнего солнца каменистой поверхности и незрячими глазами уставились в тусклую от полумесяца ночь. Провалявшись в полубеспамятстве с пяток минут, первым на ноги вскарабкался Бард и, все еще раскачиваясь от слабости, аккуратно побрел вдоль скалы. Идти, правда, далеко не пришлось: скала заканчивалась аккурат через десять шагов, обрываясь отвесной стремниной у подножья которой вращались белые от пены водоверти. Левый берег, впрочем, лежал недалеко – шагах в двадцати, но добраться до него со скалы было невозможно – подход сторожила коварно бурлящая река. Сложив ладони лодочкой и приложив их к губам, Бард протяжно крикнул:

– А-уу!

– У-у-у! – ревом отозвалась река.

– Эй! Кто там? – следом послышался чей-то незнакомый голос. Насторожившись, Бард навострил уши и стал вглядываться в темноту.

– А-уу! – вновь крикнул он, – Эй, кто там есть в темноте! Отзовитесь, на помощь!

– Человек! – вторил голос с берега, – Не вижу тебя! На воде ты или к скалам прибило?

– На скале! – ответил Бард, – Лодку перевернуло, спасай!

– Ты один?

– Двое!

– Держитесь! – ответил голос, – я за веревкой схожу!

Голос затих и Бард, постояв на краю скалы с минуту другую, спустился обратно к Сиду. Тот продолжал лежать на камнях, с виду не подавая признаков жизни, но заслышав приближающиеся шаги аккуратно приподнял голову:

– Кто это? С кем ты там говорил?

– Почем знать, – ответил Бард, – Но только он обещал нас отсюда вытащить, а там уж посмотрим – друг или враг. Сам-то как, цел?

– Цел, – буркнул Сид, – Правда потрепало не слабо, до сих пор вода в горле комом стоит.

– Артефакт? – спросил Бард, принизивши голос.

– Тут он, проклятый! – простонал Сид, хлопнув ладонью по привязанному к поясу кошелю.

– Жаль его водой не сорвало, – молвил Бард с горькой ухмылкой, – Тогда бы с нас взятки гладки. Извинились бы перед стариком Исгаротом: так мол и так, незадача, постаралась злая стихия, не обессудь-же теперь – да и отправились бы мигом к пиратам, чтобы подальше от этого острова увезли.

– Ты лучше думай кто это там на берегу караулит, – проворчал Сид, – Кабы не твои заморские приятели.

– Нет уж, – усмехнулся Бард, – Этих-бы я узнал, пусть даже и в темноте! Ну и следом в реку головой вперед бултыхнулся – уж лучше рыб кормить чем извергам этим прислуживать. Но – чу! Что там?

Со стороны левого берега послышался шорох и плеск. Стоящий подле берега незнакомец замаячил факелом и, приложив к губам свободную руку, окликнул путников:

– Эй там, на скале! Видишь меня?

– Вижу! – хором ответили путники.

– Хорошо! Идите тогда к самому краю, я до вас веревку доброшу. Есть её к чему привязать?

– Разыщем, мил человек! – крикнул Сид, – Ты покамест швыряй, а молодой вот поймает.

Аккуратно уложив на землю факел так чтобы тот не затух, незнакомец раскрутил над головой веревку и, как следует прицелившись, метнул её через реку. Серебряной лентой мелькнув над потоком, толстый конец веревки громко шлепнулся о кромку скалы, где был тотчас ухвачен ловкими пальцами Барда.

– Поймал? – крикнул незнакомец.

– Поймал! – ответил Бард, – Сейчас найду к чему-бы приладить. Длины сколько?

– Саженей двадцать, не меньше!

– Сойдет, – сказал Бард и поволочив за собой веревку, стал осматривать скалу.

– Тут вроде есть выступ, на самом верху, – молвил Сид, указывая на выдающийся с противоположного края скалы камень.

– Да, но, если к нему приладить – высоко выйдет! По воздуху придется ползти, не страшно?

– Страшно, но всяко лучше, чем по воде, – ежась ответил Сид, – Да и выбирать нам особо не из чего. Узлы умеешь вязать?

– Только для лютенных струн, – пожал плечами Бард.

– Хо! Давай-ка лучше я, а то неровен час обратно в реку сыграем, – ухмыльнулся Сид и, подмигнув Барду, двинулся к выступу. Через пять минут веревка была надежно прилажена и спутники, подойдя к краю скалы, окликнули стоящего на берегу незнакомца:

– У нас все готово, твоя очередь!

– Что-то веревка слишком поверху пошла, сейчас разыщу деревце с ветвями повыше! – ответил незнакомец и, подхватив свой моток, проследовал вглубь берега. Свет его факела померк, путники вновь очутились посреди угрюмой темноты и стали было воображать что незнакомец – вовсе не явь, а какой-нибудь речной дух или призрак разыгрывающий с ними злую шутку. Лишь только натягивающаяся над бурным потоком веревка свидетельствовала о подлинной телесности происходящего. Минут через пять веревка перестала шевелиться, из-за реки прозвучал торжествующий голос:

– Эй там! У меня все готово, можете ползти.

– Чур ты первый, а я за тобой! – сказал Бард.

– Ну уж дудки, – ответил Сид, – Ты молодой и ловкий, через реку перелетишь бодрым жаворонком! А я буду ползти долго, как жирная гусеница по капустному листу, и если поперёд тебя пойду – только заминка выйдет. Так что твоя очередь первая, а там уж я как-нибудь дотелёмкаюсь. Если и ухну топором в реку, то не жалко, значит на то и судьба состряпана.

– Но-но!» – Бард похлопал Сида по плечу, – Выше нос, и не вздумай купаться. Вода нынче студеная, да и во второй раз пожалуй не вытащу.

– Может и в первый раз не стоило вытаскивать, – добродушно усмехнулся Сид, – Ну-тес милсдарюшка, с Богом!

Переправились без особых приключений, даже страшащийся высоты Сид не замешкался и одолел канат почти-что с паучьим мастерством, спешившись чуть-ли не сразу после Барда. Стоя ногами на твердой земле, оба путника тотчас воспрянули духом и, поблагодарив незнакомого спасителя, принялись его с любопытством расспрашивать:

– Уж не думал я что в этой глухомани живую душу встретим, да тем паче в такое-то времечко! – молвил Сид, показывая пальцем на висящий под небосводом полумесяц.

– Я, право, тоже не думал, – живо ответил незнакомец, – Только слышу треск какой-то с реки идет, и вроде как с голосами человеческими вперемешку. Нешто, думаю, каких-то бедолажных к порогам принесло, экая проказа! Ну и подошел к речке, а там уж и расслухал как вы с кипака кричать начали. Как-же вас батюшки до сюда доволокло, ведь старая пристань в четырех верстах выше по течению.

– Припозднились мы, – ответил Бард, – А ночью в этих краях оказывается ни зги не видно: ущелье узкое и утесы как стена!

– Да-а, – кивнул незнакомец, – Но слава Богу, все ладом обернулось. Докудова путь держите, может вас обратно до пристани проводить?

– Будем очень благодарны, – поклонился Сид, – Но, пожалуй, утром пойдем, тем паче что спешки никакой нет, а я-то на ногах еле стою. А ты, выручитель наш добрый, не из углежогов-ли будешь? Слыхивал я что в тутошних краях делают угольный промысел.

– Нет, – ответил незнакомец, – Это раньше промышляли, но нынче в этих лесах только я и бываю. Зовут меня Драгомир, я – вольный охотник, один из последних среди этого одичалого края.

Вежливо поклонившись, путники назвали свои имена и еще раз горячо отблагодарили охотника за помощь и спасение.

– Коли до пристани утром пойдем, нонче приглашу заночевать на моей охотничьей стоянке! – громко молвил охотник. – Удобства у меня, конечно, мало, чего уж душе греха таить! Но зато сухо, костер теплым огнем пышет, покушать-попить разной лесной всячины есть, да и речные зудни не докучают. Так что, коли скромным ночлегом не побрезгуете, господа мои трактирщик и бард, то добро пожаловать!

Скоро добрались до Драгомировой стоянки, от которой и вправду веяло простым, но по-домашнему пригожим уютом. Утомившиеся и порядком потрепанные путники мигом разомлели, покойно устроившись на длинных деревянных лавках подле костра. Вольный охотник потчевал их мясной похлебкой, подливая в деревянные кубки на редкость пряное вино которое, очевидно, сам настоял на ягодах лесной голубики. По окончанию трапезы всех сразу-же поволокло в сон. Пожелав новым знакомцам приятных сновидений, охотник удалился в свою палатку и, растянувшись на ложе из звериных шкур, по-богатырски захрапел. Сид с Бардом, укутавшись в шкуры, остались ночевать подле костра, прежде бережно развесив на ниспадающих ветках порядком вымокшую одежду и обувь.

– Ты это, – сквозь сон протянул Сид, – спасибо что выручил меня там, на реке. А то пошел бы ко дну не хуже топора и… тово. Ну, а коли выберемся из этой передряги, то я тебе в подарок лютню справлю, самую лучшую на этом острове, из вишневого дерева! В городе закажем, в самом Хоринисе, у многоопытного мастера Торбена, а струны пусть лучник Боспер накрутит из кишок кротокрыса, чтобы тонкие были как девичьи ресницы, но прочнее паладинской стали. Так-то! Будешь музыку играть, как прежде в таверне, и добра наживешь немало – за твою музыку тебе мигом гору золота навалят и еще в долгу останутся, эх! Ты уж прости меня, если я с тобой слишком горячо полаялся об этом… как его… Некроманте, чтоб его леший сегодня-же задрал. Мы вот –смешные-же люди, мудро рядили как будущность мира обустроить, а сами пороги проворонили и, как последние ротозеи, чуть на дно не пошли. А вот коли пошли бы змеям речным на корм, то мир и не заметил бы вовсе! А мы о его судьбах не хуже старой судомойки трещали, эх.

– Кто старое помянет, тому и жабры вон! – тихонько засмеялся Бард, – Но от новой лютни я, пожалуй, не откажусь, тем более что старой лютни мне не видать, как ушей без зеркала. Ну а мир как-нибудь в следующий раз обустроим, может даже обойдемся без мудрых советов Некроманта. Мы теперь сами – сомы с усами! Доброй ночи старина, хлебнули-же мы лиха.

Под раскидистыми кронами деревьев, баюкаемые мерным потрескиванием костра и шелестом благоуханных лесных трав, уставшие путники спокойно заночевали.