Текст книги "Камень Сокрушающий (СИ)"

Автор книги: Георгий Михаилович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Что-же тут делать? Отступить ото стен и осадить Браго в долгую было-бы затеей не только бестолковой, но и пуще смерти опасной: долго-ли войско удержит осаду без воды, посреди пустыни, под палящим солнцем и ветром горячим как из кузнечного горна! Ведь единственные на многие версты колодцы скрывались за воротами Браго, врата-же эти глумящийся над нами враг вовсе не спешил открывать.

Тут, пожалуй, никакого военного разумения не надобно чтобы насущно в голове вещи сочленить и напрямую скумекать всю безнадежность такого положения. Скумекали оба наших начальника – и воевода Буркхард, и полковник Венцель, но скумекали-то по-разному! Венцель предложил отойти от Браго и на время к пограничным заставам вернуться, где хотя-бы свободно добывалась вода и прокормка для лошадей и волов. От застав, по разумению полковника, надобно было гонцов к наместнику в Трелис и к бурмистру Гельдерна направить, дабы оба вельможных мужа знамена подняли к нам на подмогу, также и осадными машинами снабдив. Заняло-бы подобное по меньшей мере недели две, а то и полные три, но полковник рассчитал, что оно так даже лучше выходит: к этому времени хоругви королевские успели бы выступить на Бен Эрай, засим и удар по мятежникам состоялся бы единовременно с обеих сторон, горячими щипцами негодяев за горло прихватив!

У воеводы Буркхарда, меж тем, выплодилась в голове совершенно иная мыслища: по разумению Его Светлости, войскам надлежало «плюнуть на Браго» и, обогнув город, немедленно выступить на Бен Эрай, не дожидаясь ни королевских хоругвей, ни каких-либо подможных знамен из Трелиса или Гельдерна. Услышав план воеводы, полковник Венцель от ужаса за голову схватился и, презрев офицерские приличия, страшно на воеводу возопил: «ты чего это, милость ваша, войско сгубить удумали?! Или голову на солнышке напекло, что рожаете на свет такое сумасбродие! Не взявши Браго, как на Бен Эрай выступать? Ломится, значит, очертя голову вперед, а меж тем врага у себя в тылу оставлять! И если чудом дойдем до Бен Эрая и с тылов не ударит враг по нашим обозам, то как прикажете осаждать новый город, буде там такие-же укрепления, как и при Браго? От чего там не быть схожей обороне: коли мятежники Браго так обложили, кто бы им помешал укрепить и Бен Эрай? Околеем мы пустыне без славы и доблести, побьют нас хашишины, а кого не побьют – того в кандалы обуют и пустят пешим гоном до самого Иштара!».

В общем, завязался жаркий спор. Буркхард кричал что от Браго до Бен Эрая путь – не дольше полудня, и ежели и вправду Бен Эрай окажется не по зубам, то тогда и его обойдем, проследовав в лежащую за Бен Эраем рыбацкую деревушку Лаго, а там на челнах обратно до Трелиса, через залив воротимся. На это возражение полковник наш распалился хуже прежнего и напрямую стал Буркхарда в измене обвинять – мол-де, а как-же подавление мятежа, на которое прямой королевский приказ? Возвращение в Миртану безо всякого военного успеха, не расквитавшись с мятежом – это-ль не измена, не предательство, не попрание присяги? Буркхард от полковничьих возражений и в этот раз отмахнулся громко, заявив что тревожиться не о чем, что «мы уж тут постараемся!» а восстание это, мятеж хашишинов, «он может и без нас, как-нибудь сам рассосется». Продлились прения до самого утра не вылившись, впрочем, за пределы Буркхардовской квартиры – и я только за это Господа горячо благодарствовал, ибо проведай о диспуте войско то, как пить дать, вышел бы бунт. К счастью обошлось, но победителем в споре вышел воевода Буркхард: раздавил он полковника Венцеля и старшинством, и силой богатырской, и умением убеждать.

Словом, с Браго не разобравшись выступили мы на Бен Эрай, но вместо обещанных полудня протаскались по пустыне полные две сутки. Что это был за поход – рассказывать не буду, только много крепких, отважных молодых парубков полегло, обоза-же было растрачено просто без счета. День – жаркий как печь, ночи – холодные до боли в суставах, а изо тьмы – копья и стрелы докучливого врага, который малым отрядом выступил из Браго и всю дорогу покоя нам не давал. Голодными и битыми оборванцами доплелись мы до стен Бен Эрай на третий день злосчастного похода, и разглядев эти стены сквозь утреннюю хмарь чуть там-же не отдали Богу души: город был укреплен во многим лучше Браго и охраняли его, судя по количеству знамен, лучшие из сборных хашишинских войск.

Тут даже воевода наш горемычный за голову взялся и, спешно приказав соорудить табор, лично бросился полковника Венцеля искать. Полковник был найден в крайне скверном состоянии – то-ли от тягот, то-ли от отравленной вражьей стрелы скрутило его лихорадкой и, отмучавшись сутки, почил он на руках нашего полевого лекаря. Ну а тем часом хашишины, высыпавши всей гурьбой из города, собрали чёрные свои порядки и, как следует раздухарившись, обрушились всей нечистой силой на наш измучанный табор.

Битву ту я тоже пересказывать не буду, бо язык мой не знает слов достаточно глубоких дабы всю ту скорбь, весь тот страх многострадальный правдиво передать. Когда солнце наконец закатилось и для боя стало слишком темно, воевода Буркхард с грехом пополам собрал выживших (коих набралось меньше одного знамени) и приказал отступать к Лаго. Вышло правда вовсе не отступление а беспорядочное, трусливое бегство: под покровом ночи на нас охотились легкие отряды хашишинов и били тех, кто днем каким-то чудом уцелел.

В общем, чтобы не томить, скажу я вам так: из Трелиса вышло четыре полных знамени, обратно на рыбацких челнах вернулось, дай Боже, если пять неполных копий. Старый воевода Буркхард, осознавая какую беду сотворил и сколько горя людям наделал, решил королевского суда не дожидаться и, распрощавшись с домочадцами в Трелисе, подался отшельником в горы. Там, средь холодных скал и лютого зверя гнездовищ, он долго бродяжничал в скорбном одиночестве так и не сумев угомонить совести глас вопиющий, брань с собственным позором покончить, и лишил себя жизни мечом заколовшись, один, непрощенный, забытый.

Словом, такая со мной приключилась беда, и не смотря на сонм последующих дел и отделяющих от тех событий лет, досель приходиться сердцем бремя скорби носить, хоть и вины моей в том, что произошло нет. Откуда-же, коль нет вины, взялась скорбь? Оттоль, что вместо подвига и ратной славы сыскал я в том походе лишь страшную боль от потери товарищей, позор несмываемый от бесславной их гибели. Позорно что вместе с ними не сгинул, что Бог погубил их – а меня, недостойного, жалкого, вывел живым и выручил от могилы, хоть и не заслуживал я спасения ни толикой больше чем они, добрые молодцы!

Голос Сида оборвался, в горле его застрял горький комок. Было опять повисла тишина, но старый рассказчик перевел дух и, проглотив комок, хлопнул себя по лбу:

– Друзья, простите! Я ведь главного не сказал вам, о главном забыл! А главное ведь вопрос: от чего так вышло, от чего беда случилась которая моих товарищей, братьев моих безвременно пожрала? Вышла она от разгильдяйства, от попустительства, от тщетной надежды на удачу, и – что, пожалуй, главнее, вышло от веры в благоглупость согласно которой против беды ничего делать не надо: что-де, беда сама как-нибудь отступит и разомкнется безо всякого напряжения сухожилий, без того чтобы человек поперек этой беды восстал и пошевелился! Словно беда вовсе и не от мира сего, а наоборот – небыль, призрак, воздух химерический. Да чего уж там: «оно как-нибудь само рассосется» – вот слова, которыми мощена дорога позора, тракт ведущий в скорбное небытие. Так что братцы, единожды я трактом этим хаживал и хватило с меня на десяток жизней вперед. Второй раз итти отказываюсь, и согласен следовать только тем путем, который поперек беды, на котором волею своей и рукой смогу беду сокрушить. Сокрушить, или погибнуть – но в бою, а не в бегстве от ответственности, примеряя раз за разом платье трусливого самозванца. Так что, братцы, мы либо этот проклятый камень вместе волочить будем, либо пойду я с ним сам – а там уж судьба рассудит. Только бегать, топить его в море, надеясь что он сам, в пучине морской, «как-нибудь рассосется» и что враги наши тоже как-нибудь сами себя огорчат – это я не собираюсь. Набегался, натерпелся, так что увольте – либо вместе, либо одного отпускайте: я этот камень у колдуна похитил, я кашу заварил, мне-же её и расхлебывать, не выискивая легкого пути.

Окончив тираду, старина Сид утер разгорячившийся лоб носовым платком и стал ждать, что-же скажут его спутники. Боялся он что упорство за мудрость не сочтут а, как оно водилось и прежде, поругают старым солдатским ослом и поступят согласно своему разумению. Что-же выйдет в итоге? Маг Огня раскуривал трубку и задумчиво молчал, словно его ничего не касалось, да и над самой Часовней свинцовым облаком повисла удушливая, тяжелая тишь. Первым молчание нарушил Бард:

– Что-ж, вот и потолковали, – начал он привычливо тихо, но с необыкновенной бодростью в голосе, – А в поход-то когда? Ведь даже мне, молодому брынчале, становится очевидным что дело наше отлагательств не потерпит, ибо «с каждым днем уплывает надежда, а ветры из-за гор возвещают мирскую печаль!» – слова из песни великого барда-лицензиата Бартоса Ларанского, будто про нас писаны. До Магов Воды путь неблизкий, так что посушим сухари – и айда!

Глава Восьмая – Потоп

Оставим-же ненадолго собирающихся в непростой путь друзей и, обернув склянку времени вспять на трое суток, перенесемся в город Хоринис. Лежа под одеялом из серых туч, раскисший и взопревший от ливня и болезнетворной сырости, город залихорадило новой тревогой: вернувшиеся поздним вечером рыбаки клялись, что довелось им заприметить чёрные паруса орочьей галеры в трех морских милях от Хоринисской гавани. «Разведчик!» – божились рыбаки, «покружил немного перед нашим носом, понахальничал нагло, и ушел в туман. За разведчиком как пить дать армада идет и видно скоро прибудет. Быть беде, ох – спасайся братцы!»

Слух этот молнией разлетелся по городу и уже на следующий день можно было лицезреть распалившуюся сумятицу. Судорожно зашевелились сонмы людские: кто побогаче – грузил дорогую поклажу, распихивал по кошелям нажитое злато, гнал взашей трусливую прислугу и, наспех уплативши пошлины, срывался с первым дуновением ветра купеческими кораблями. Люд победнее плелся вглубь острова за обозами, надеясь укрыться от беды на пажитях Онара, где квартировалось мятежное войско наемников. Чернь из портового квартала меж тем затаилась в своих норах, ожидая от орков дикой вольницы и возможности всласть пограбить да пожечь. Лишь только один человек возвысился над этой сумятицей: над спасающимися бегством купцами, скорбными ремесленниками и охочей до крови и грабежа чернью, лишь один человек. Звали его Андре и был он молодым рыцарем-паладином, которого отбывший в Миненталь лорд-командор Хаген назначил своим полноправным наместником в городе. Лорд Андре, не смотря на юные годы (было ему не более двадцати-пяти), отличался нравом суровым, слыл любителем строгой дисциплины, но вместе с тем не отставал и в рассудительности, засим пользуясь среди городской стражников и рыцарских хоругвей неоспоримым почетом, позавидовать которому мог любой опытный воевода. Надо сказать, вести об орочьей армаде молодого рыцаря-паладина врасплох не застали, начавшийся-же в городе переполох он тотчас приказал угомонить: уходящих морскими путями купцов и богачей обложил соразмерным налогом, люду победнее что отступал вглубь острова препонов не чинил а наоборот, оказав посильную помощь, наказал сопроводить вооруженной охраной до Онаровых пажитей, ну а сеющих панику воров и рыскучих поджигателей велел по возможности брать живьем и вешать, в строгое назидание остальным. Единственное, с чем лорд Андре справиться не мог, так это с произволом городских вельмож и докучливого сейма, чиновничье своеволие которых вкупе с наглым казнокрадством лишь только подзуживали и пуще прежнего возбуждали итак порядком взбудораженный народ.

Все еще разбираясь с вестями об армаде, лорд Андре всецело погрузился в военные заботы и первым делом велел выступить разведчикам, чтобы те на легких челнах обшарили морскую округу и детально доложили о присутствии орочьих галер, о точном их числе и относительных сроках прибытия. Отправленная ранним утром разведка воротилась той-же ночью с дурными, в целом, вестями: не смотря на непроглядный туман что в ту пору ватным одеялом окутывал морские просторы, разведчикам удалось разыскать орочью флотилию, которая как выяснилось встала на якорь в двух милях к северу от Хориниса, подле дикой бухты, и из-за плохой погоды особенно не сторожилась. Таким образом, лазутчики лорда Андре смогли беспрепятственно сосчитать двадцать три орочьих галеры – это значило что на город вскорости обрушится двадцать полных когорт свирепого орчьего воинства.

– Скверные новости, – сквозь зубы процедил лорд Андре, оглядывая дремлющий город со стен цитадели, – А у нас что? Пять знамен – чуть меньше одного полка. Впрочем, причин для отчаяния я не вижу. Ничего другого мы в принципе и не ожидали, так ведь? – обратился он к начальнику городской стражи, старому солдату и опытному рубаке Вульфгару, стараниями которого ряды новонабранных ополченцев, вчерашних еще сельских мужиков безо всякого опыта, нынче укрепляла воистину образцовая воинская дисциплина.

– Так точно, ваше сиятельство, – ответил Вульфгар, – Мы их еще приложим как следует, да и дадим отведать из какого такого теста наш Хоринис слеплен!

– Очень хорошо, – кивнул лорд Андре, – Приказываю усилить наряды на морских стенах и проверить готовность орудий. Главное не дать орку легкой высадки и подольше на воде удержать. А что там с портовым кварталом?

– Чернь проклятая, – ответил Вульфгар, – Бунтовать удумала, чтоб их свиньи слопали! Кто-то распустил слушок что-де орки в захваченных городах из людей наёмников набирают, так эти сразу рады стараться: ножи точат и оружие мастерят в самопальных кузнях, чтобы как только орк высадится – сразу к нему, и нашим солдатам на морских стенах в спину ударить.

– Угомонить их надо, – скомандовал лорд Андре, – Угомонить как следует, пропащее ведь дурачье! Они не столько под орками наёмничать, сколько город разграбить хотят. Поэтому возьми отряд да побольше и наведи в порту толковый шорох. Самодельные кузни – разобрать, склады с оружием – конфисковать, ну а смутьянов – по возможности брать живыми и лупить розгами, самых-же отъявленных и записных – прилюдно вешать. Но право, не на пустом-же месте они взбунтовались? Один только слух про наёмничью службу бунт-бы не распалил, благо многим в городе ведомо что орки не столько наёмников, сколько невольников-гребцов собирают для своего флота.

– Верно, ваше превосходительство, – склонив голову ответил Вульфгар, – Да и я тоже подозреваю что с бунтом этим что-то нечисто, будто нарочно кто-то чернь на злодейства подбивает и головы им кружит. Приструнить бы вельмож городских и сейм этот проклятый, а то ведь голотьбу пуще прежнего налогом стали гнуть, немудрено что и бунт!

– Увы, над сеймом у меня власти нет, – мягко посетовал лорд Андре. – Тут только лорд Хаген и управился бы – булава у него. Ну, а я-же – наместник, а городские вельможи, очевидно, это очень хорошо понимают… Уж не ждал, право дело, что и на Хоринисе встречу столь типичное для бедной Миртаны своевластие… Но полно, с провизией в городе как?

– Более-менее, ваше превосходительство, – молвил Вульфгарг с некоторой неуверенностью в голосе, – Гражданских едоков поубавилось: поразъехались кто куда, спасаясь, а на солдат покамест хватает, правда если осадят вкрутую и надолго – то, пожалуй, что туговато придется… Торговцы, из тех кто остались, цену на жито взвинтили почти что вдвойне и по-тихому склады набивают, мимо лицензии. Запасы у них значит, чтобы в случае нужды как следует на оставшихся горожанах нажиться. Мои ребята уже два таких незаявленных склада разоблачить успели, двадцать восемь ящиков с провизией нашлось, в том числе и те, что под королевской печатью полгода назад морем прибыли – для знамён наших то бишь, а затем с военных складов загадочно пропали.

– Вешать, – отрезал лорд Андре, – Вешать ворье, вешать наживщиков, вешать смутьянов, пороть и вешать каждого кому вздумается на беде руки погреть и, этим самым, врагу подыграть. Содержимое незаконных складов – реквизировать, владельцев коли сыщутся – под розги и в петлю. Вешать! Никаких больше милостей, итак куда не глянь – размазня, произвол! Ополченцам тоже накажи чтобы за порядком следили тверже прежнего и всяческое непослушание пресекали со строгостью военного порядка. Иначе, любезный мой солдат, нас непременно сомнут и раздавят, а времени мало.

– Так точно! Еще будут распоряжения, ваше превосходительство? – спросил Вульфгар

– Нет. А впрочем, как там с беженцами, укрылись?

– Еще вчера, ваше превосходительство, последние обозы стража до пажитей Онара сопроводила. Наемники тамошние вроде как не злодейничают по-старому а наоборот, беглецов принимают радушно, и сами тоже ведут оборонную подготовку – копают рвы, валы наворачивают, частоколец там всякий. Эх, кабы нам этих молодцев вместе с генералом Ли в город… – вздохнул Вульфгар.

– Да, наемники не помешали бы, – задумчиво молвил Андре, – Только Ли их не отпустит да и сам не явится, упрямый генерал. Окопаться решили значит, молодцы… Наше дело город удержать, а там посмотрим – может с людьми Ли повстречаемся в итоге коли сами на подмогу придут, правда надежды возлагать на это не стоит, нет-нет. Впрочем, отправь им два обоза с провизией от нашей, так сказать, доброй воли: и беженцам будет толк, и Ли с его людьми от нас эдакий комплемент. Пора-бы ведь старое несогласие благоразумно забыть – но какое, впрочем, дорогой капитан на войне может быть благоразумие? В общем, мои распоряжения тебе известны, ступай, Иннос с нами!»

Начальник стражи молча салютовал и откланялся, лорд Андре остался один в своих покоях. Дождь беспокойно стучал по крыше, шелестел колючий ветер, через несколько часов должно было светать. Покончив с бумажной работой и откушав тарелку холодной похлебки, лорд Андре отправился досматривать работы над снаряжением. Кузня в ту пору трудилась круглые сутки: закалялись мечи, клепались панцири, точились страшные острия и клинки для алебард-оркобоев, мастера-кузнецы с присущей им ловкостью сочиняли сложные шестерни и ролики для метательных машин. В лекарских залах тоже кипела работа: травники толкли порошки и разливали зелья по склянкам, женщины нарезали белое полотно на повязки, а в отдельном помещении, подальше от чужих глаз, несколько ученых алхимиков корпели над горшками с Варантийским огнем – ими надлежало заряжать катапульты и жечь подступающих орков.

Осмотрев оборонные работы и осведомившись о нуждах ремесленников, лорд Андре решил проведать солдат на морских стенах и, направившись в сторону порта с отрядом верных оруженосцев, покинул цитадель. Время вплотную приблизилось к утру, начало светать, из-под клубов тумана вырезались, словно ощерившись, грубые очертания портового квартала: чёрные от смолы верфи, длинные стрелы погрузочных кранов, скособоченная от ветхости будка портмистра, глухие склады, и поеденные морской солью рыбацкие лачуги – нагромождение огромных пропорций, свалка старья которую порой и взором было не охватить, располагалась за морскими стенами Хориниса.

Впрочем, что это были за стены? Возвели их во времена Робара Святого, в первое десятилетие правления этого достойнейшего из монархов, когда Хоринис перешел из-под власти разгромленного графства Тиморис в руки Миртаны и, стараниями короны, приобрел звание торговой жемчужины морей, по значимости уступая разве что Архолосу. Времена те были сытые да спокойные, поэтому стенам особого внимания не доставалось – как возвели их в первое десятилетие нужды, так и бросили морю на растерзание по её пропаже, будто стены и вовсе являлись чьим-то глупым капризом, нелепой прихотью, пережитком старых времен с огрызками которых нынче квиталась стихия. Поэтому, в теперешнюю ненастную годину, когда в крепких морских стенах все разом ощутили острую необходимость, от былой твердыни оставались лишь побитые морем куски: кое где все еще в подобии стен, но больше размытые прогалины и насыпи, перекинуться через которые могло бы любое мало-мальски пригожее войско. Прибывшие на остров рыцари-паладины строго наказали привести стены в порядок, но порядком-же припозднились: даже посреди утреннего тумана, скрывающего самые позорные огрехи данной конструкции, лорд Андре без труда осознавал всю их плачевную, пагубную безнадежность. Да и людей на стенах отчаянно не хватало: полную милю протухлых этих фортификаций стерегло не более ста человек.

Похлопотав вокруг стен и справившись о новостях с моря, лорд Андре воротился обратно в ратушу. Почти рассвело, но из-за непроглядной хмари и стелящего глухими потоками дождя солнце на небосводе видно не было, лишь редкие отблески и мимолетные всполохи света между прогалинами в тучах указывали на взошедшее светило. По заведенному в последний год обыкновению, лорд Андре засыпал к рассвету и, подремавши около двух с половиной часов, был на ногах к утреннему построению войск. Отдыхал он в целом крайне мало, тревожными урывками на протяжении дня, но по молодости лет усталости не чувствовал, а к лишениям относился спокойно, принимая их за естественную часть военной службы. Воротившись в свои покои, он приказал страже немедленно будить его в случае любого, пусть и самого незначительного донесения, и скинув с плеч порядком отсыревший за ночь плащ устроился поудобнее возле камина.

– Ваше превосходительство, лорд Андре…– спустя всего лишь час в покои осторожно постучался оруженосец.

– Заходи, я не сплю, – ответил тотчас пробудившийся рыцарь.

– Извините, Ваше превосходительство, но тут капитан Вульфгар прибыл с рапортом, говорит – неотложно, изволит требовать Вашего внимание.

– Пропускай ко мне, – сказал лорд Андре, поднимаясь с кушетки и усаживаясь за письменный стол. Буквально через несколько секунд в покои вступил капитан Вульфгарг, вышагивая по привычке чеканно и бодро салютуя, но лицо старого солдата расстраивала очевидная тревога.

– Неужели орки подоспели? – спросил лорд Андре с мягким удивлением, – За окном дождь, море тревожится – нешто решились на высадку посередине шторма?

– Никак нет, ваше превосходительство, – ответил Вульфгар, – У стен все спокойно, врага нет. Погода дюже ненастная, на якоре выжидать будут, тати. Я за другим делом, господин, но право не знаю даже как начинать… – замялся старый солдат.

– Начинай сначала, – ответил лорд Андре с еле заметной улыбкой, – Уж если не орки к нам постучались в окошка, с остальным как-нибудь стерпимся, переживем.

– И то правда! – заметил Вульфгарг несколько расслабившись, – Так вот, ваш-превосходительство, ребята мои на рассвете по портовому кварталу пошарить отправились, смутьянов искали чтобы их – ну, в качель, и вдруг заприметили небольшой отрядик: люди какие-то идут крадучися да по-воровски, совсем без света, и телегу за собой тянут здоровую. Решили ребята значит проследить куда эти шельмы намылились, заодно и сосчитали их – оказалось восемь человек, не больше. А эти знай толкают телегу, ребят моих не видят, да и почти-что к докам выкатились уже, где купеческий ког стоит за неуплату портовой пошлины арестованный. Глядят ребята – на коге тоже люди шебаршат, явно моряки к отплытию готовят корабль, поэтому решили больше не временить и на смутьянов этих из засады прыгнули. Прыгнули значит, сходу двоих порубали, завязалась драка! Голосят негодяи от страха – а тут с телеги мужичок небольшой слез и как закричит: «отставить валку, именем закона заклинаю, я – губернатор Лариус!» Все так и опешили, мечи опустили, уставились на того мужичка – и ведь правда, его милость Лариус собственной персоной! Ну мои парни не растерялись, быстро покликали меня, а этих покамест взяли в кольцо и глаз не спускают. Я было сначала не поверил, думаю: нечистый что ли им глаза застелил, только оно правдой оказалось – его милость Лариус во плоти, двое сыновей его и слуги, а на телеге – казна! Губернатор стал объяснять, что он-де по Вашему наказанию казну с острова вывозит, что делается это специально в секрете, но приказа в письменном виде с печатью предоставить не смог, а я его без приказа пропускать не решился – мало-ли там какие секреты! Да и ведь губернатор он бывший, ибо по букве закона сложил полномочия перед лордом Хагеном и булаву ему передал, засим распоряжаться казной прав не имеет. В общем, Ваше превосходительство, господин Лариус временно задержаны, но коли велите – мигом будет свободен. Ох, надеюсь не оплошал я, а если да – то раскаиваюсь искренне! Но ведь приказа о вывозе казны не слыхал поэтому и счел нужным, согласно закону, особу эту милостивую задержать, а Вам господин теперь виднее будет, что делать – меня ли казнить за глупость, или с господина Лариуса разъяснений испрашивать, – окончил Вульфгарг свой рассказ и, потупив взгляд, виновато уставился под ноги.

– О моем приказе вывести с острова казну ты не знал, – молвил Лорд Андре, поднимая побледневшее от гнева лицо, – Потому что такого приказа в природе не существует!

Старый Вульфгарг хлопнул себя по лбу и ахнул от ужаса.

– Так значит, его милость…

– Его милость, как самый распроклятый вор, решил умыкнуть королевскую казну и утечь с острова посреди ночи. Такие, видать, у его милости нынче забавы. Теперь понятно кто подстрекает смуту в портовом квартале, кто чернь терзает чтобы она бунтовала. Ведь это так разумно, так гибко, так хитро – тропу воровскую шумихой застелить и сутолокой прикрывшись уйти среди ночи! Немедленно доставить предателя ко мне, и сыновей его тоже веди. Может им – молодым рыцарям под присягой, будет чего заявить в свою пользу. И ребят своих не забудь, вместе с тобой они всему этому скверному делу свидетели.

Молча откланявшись, старый Вульфгарг ушел. Лорд Андре, приподнявшись из-за стола, несколько раз беспокойно пересек комнату и, выйдя на балкон, уставился в даль. Местами поредевший туман падал на город мелкой моросью, усилился ветер и волны с раскатистым грохотом опускались на морские стены. В портовом квартале шипели пожары, мелькали еле заметные силуэты бунтовщиков, то и дело затевавших с городской стражей все новые и новые стычки. «Иннос всемилостивый» – тихо молвил молодой паладин, «дай мне сил выручить этот несчастный городишко! Сами не ведают чего творят, помилуй их души. И что-же с провинившемся вельможей делать? Если миловать, то город вконец задавит мятежом: может и войско восстать, взбунтуется стража – кому охота гибнуть за открытых клятвопреступников, воров, и казнокрадов? А если не миловать, а казнить то пакостить начнет уже сейм – ведь он, изменник этот, шкура продажная, из тамошнего смрадного клубка выкатился! И вся эта дрязга затеялась именно к подходу врага – ох уж и везет поганым оркам: думают небось, что на штурм неприступной твердыни идут, на труд тяжелый и бранный, на деле-же их встретит утопший в раздоре, разделенный надвое дом который только ударь по трухлявой опоре, так он и рассыпется в пыль! Нет, право, надо брать дело в руки, пока не ударил последний колокол и не забили в набат»

Постояв с четвертинку часа и порассуждав как бы лучше повернуть этот случай, лорд Андре еще раз оглядел утопающий в хмари город и, тяжело вздохнув, воротился назад. За порогом, меж тем, загремели шаги, скрипнули дверные петли, и в покои к рыцарю-паладину проследовали пойманные с поличным господа: бывшей губернатор Лариус и двое его детей.

– Утро доброе Ваша милость, присаживайтесь, – сухо молвил лорд Андре, – Хотелось бы с Вами немного потолковать – так сказать, беседа на пороге неизбежности.

– Достопочтенный лорд Андре, я могу всё объяснить! Вышло форменное недоразумение…

– Ваши объяснения меня нисколечко не интересуют, – отрезал лорд Андре, – Да и оправдания тоже. Оправдания, они как волосы в ноздрях – есть у каждого. В целом-же ваша вина не требует никаких доказательств. Приказа вывозить казну я не отдавал и отдать не мог, стало быть, вы её выкрали и с нею бежать изволили, изменяя тем самым присяге, да и собственному сану с королевским доверием вместе. Так что, сударь мой, о формальной сути вашей вины не может быть и речи – тут все открыто и ясно. Удерживаю-же я Вас лишь по одной только причине, по причине можно сказать личного, внутреннго любопытства: мне любопытно знать, почему?

– Почему? – пробормотал озадаченный Лариус.

– Да, почему. Почему Ваша милость изволила поступить именно таким образом. Почему Ваша милость изволила опорочить собственную честь? Ведь ежели вы желали покинуть остров вместе с семейством и домочадцами – почему не объявили об этом на сейме? Да и мне бы тоже могли объявить: как наместник достопочтенного лорда Хагена и представитель высшей власти на острове, мне не составило бы труда удовлетворить вашу просьбу, тем паче что подобные просьбы я безо всяких колебаний выполнял все прошедшие дни. Кому как не вам известно, скольким из уважаемых жителей Хориниса я позволил беспрепятственно уйти! Думаете, я против вас удержал бы эту ничтожную милость? Или сейм, над головой которого вы безраздельно властвуете уже десять лет, посмел бы отказать вам в прошении? Напротив, вам – человеку преклонных лет, отслужившему короне верой и правдой, вам бы все удовольствием сделали одолжение и, буде на то ваша воля, отослали бы с острова наибыстрейшим, удобнейшим кораблем. Но вы не стали просить. Почему-же? И казну, кстати, почему взяли? У вас вроде нет проблем с золотом. А коли есть – ну хотя-бы и меня попросили! Клянусь честью – я бы от своего обеспечения оторвал, от себя даже лично, из собственного жалования дал бы вам денег, провизии, одежды, оружия, провожатых, всего чего пожелаете и лично благословил бы вас и ваше семейство плыть до Миртаны, до Архолоса, или до любой другой тихой гавани на ваш личный выбор. Но нет, очевидно такие мелочи как просьбы вам чужды – ваша милость привыкла не просить, а молча брать. Ну и вот – как распоследний висельник, вы молча-же решили ограбить корону, молча обесчестить город позорнейшим бегством, молча бросить тень наконец-то и на меня – наместника королевской власти. Хорош, значит, наместничек – средь бела дня казну проворонил, вора королевских денег отпустил! Думаете лорд Хаген, вернувшись из Миненталя с войском, меня за это похвалит? Так что простите, Ваша светлость, но до зарезу хочется услышать именно из ваших уст – почему. Почему вы так поступили?