Текст книги "Камень Сокрушающий (СИ)"

Автор книги: Георгий Михаилович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава Шестая – Камень Сокрушающий

Тем временем над часовней совсем развиднелось. Утреннее солнце бодро выкатилось из-за гор осветив округу по-летнему ярким сиянием, но сорвавшийся с моря ветер вскоре заставил его померкнуть, с грозою нагнав огромный вал свинцовых туч. Природа замолчала, застыв в ожидании ливня. Резко стряхнув с глаз остатки сна, старина Сид очнулся и, маленько поворочавшись и покряхтев, поднялся с кресла. В часовне все еще царили сумерки, но глядя на остывший камин и серые от холода угли Сид догадался о наступившем утре. Умыв лицо водой из жестянки и как следует протерев глаза, Сид решил осмотреться: отца Исгарота в часовне не было, молодой-же Бард, забывшись утренней дрёмой, лежал на коврах и по-младенчески сладко посапывал. Приглядевшись, Сиду показалось что лицо Барда омрачилось некой заботой, словно тот и не спал вовсе, а прикрыв глаза, предавался глубоким раздумьям. – Вот же бедолага. Натерпелся, видать, всякого. Ух, живорезы! – насупился Сид, вспомнив вчерашних «дорогих гостей», которые теперь безо всякого уже сомнения являлись бывшими поработителями молодого Барда. Посидев немного в Часовне и откушав четвертинку хлеба с водой, старина Сид отпер ведущую во внутренний двор калитку и, насколько возможно тихо дабы не потревожить спящего, просочился наружу. Калитку он решил не затворять и, на случай скорого пробуждения Барда, оставил её приоткрытой, дабы тот без лишних тревог смог догадаться что ночной его спутник не исчез, а отлучился во двор подышать свежим воздухом.

Двор часовни порадовал Сида аккуратностью и бурным разнотравьем – стало быть отец Исгарот травнического дела не бросил, а напротив уделял ему всяческую заботу и рачительное внимание. Рассаженные по деревянным кадкам лечебные травы сочились благоуханием, на маленькой полке подле колодца покоились различных форм склянки и лейки, сочиненные Исгаротом для аккуратного полива и удобрения самых капризных растений. Подле ограды, у южной стены часовни, был разбит палисадник с огромными кустами наливной, садовой голубики. К ним старина Сид и направился, рассудив, что сладкой ягодой не мешало бы маленько подкрепиться, да и Барду раздобыть лукошко. Сорвав парочку ягод, Сид их как следует распробовал и тотчас расплылся в блаженной улыбке, до того деликатными они оказались на вкус.

– Доброго утра, милсдарь Сид! Голубикой угощаешься на тощий желудок? – окликнул Сида отец Исгарот, выглянув из-за угла часовни.

– И тебе доброго, отче! – ответил Сид, – Уж больно хороша у тебя голубичка – как не угоститься? Но я не шибко для своего живота: старое брюхо к пригожему глухо, а вот молодому-бы лукошку подсобрал. А то чахнет он без опеки, горести всякой хлебнувши.

– Так собери, а я покамест воды наберу, – ответил Исгарот заковыляв к колодцу.

– Скажи, справедливый отец, много-ли на этот цветник у тебя волшебства ушло? Вестимо, такому густоцветию без волшбы не вызреть, – сказал Сид, начав собирать ягоды.

– Волшба! – добродушно проворчал старый маг, – Всюду им волшба мерещится, некумекам! На цветник этот перегноя ушло три мешка и чернозема телега – попробуй-ка землю волшбой унавозить. Перегной, тук, и сыпец – и Инносу, владыке нашему, скромная молитва, вот тебе и секрет – на все воля Божья! А волшба… Слишком уж она людей тревожить стала, норовы да аппетиты людские распалять. Не к добру это, милсдарь Сид, не к добру.

– Так оно и так, – ответил Сид, – Но что тут поделаешь, да и разве люд обвинять можно? Долго-же мы жили безо всяких забот, всецело уповая на могущество королевских рыцарей-паладинов и бесконечную мудрость Магов Огня. Но грянул гром, и пошла вся мудрота прахом. Слыхивал, праведный отче, о вестях с материка?

– Может и слыхивал, – сказал Исгарот, выуживая ведро из колодца, – Но ты расскажи, авось чего нового узнаю.

– Да чего уж мне рассказывать, – махнул рукой Сид, понимая, что престарелый Маг Огня даром что живет среди глуши – а о мирских делах меж тем получше всяких будет ведать. – Пришла беда ко двору, вот лихая молва с языков человеческих как парша и сыпется. Поговаривают, что королевство пало, а король Робар сидит в родной столице под замком и конину солит, дабы с голоду ног не протянуть. По крайней мере так шепчут моряки в Хоринисских кабаках, и что-то мне подсказывает, что соли в их толках все же больше, чем в королевской конине.

Старый Маг Огня усмехнулся. – Не буду спорить, милсдарь Сид. Одно только мне известно: во всех прежних разговорах о непреложности нашего королевства славословий было завсегда больше, чем, собственно, настоящих, подлинных сил. Позабыли вельможи что на все – воля Божия, и веру в Инноса с молитвою тоже решили позабыть. Позабыли что войну выигрывают решимость и ответственность, дисциплина командирская и военное умение генералов, а не лихая ворожба. Волшебной рудой Миненталя хотели спасти королевство, и что-же? Сами от этой руды и погибли. А как суетились, сколько мудрствовали, какую толчею базарную развели с волшебным Барьером над рудниками – ну и где теперь этот Барьер? Вышел-ли из него толк, согласно разумению почтеннейших магов? Нет, не вышел. Одни лишь беды вышли и горькие испытания. Да и сильно-ли пригодилась нарытая каторжанами руда, в обмен на которую за Барьер бывало что и безвинных женщин ссылали – непорочные души в неволю для утех Рудным Баронам! Сколько вражьих когорт смогли сдержать рыцари-паладины оружием из этой волшебной руды? Говорят, что не мало, но очевидно и не так уж и много – ибо войну этим оружием не выиграли. А вот нынче руды не стало – и что теперь? Должно быть, теперь будем пропадать всем королевством, а все потому, что королевские вельможи вместо мужества, вместо ответственности, вместо дисциплины, предпочли понадеяться на ворожбу, на магию, на руны, на «артефакты древней силы», на руду из Миненталя и, конечно-же, на безудержное свое хвастовство. Впрочем, это как раз таки всем давно известно, я-же между прочим хотел тебя, милсдарюшка Сид, новостями подлинно удивить!

– Какими-же такими новостями, справедливый отче? – насторожился Сид.

– А такими, от которой весь Монастырь уже вторую неделю ходуном ходит: магия рун пропала!

– Как, пропала? – ахнул Сид.

– А вот так: была – и сплыла! – сказал Исгарот, аккуратно наполняя лейки колодезной водой. – Нет ее больше, и все. Отныне волшебными рунами можно щели в коровниках и овинах затыкать, под ножки кривой мебели подкладывать, и рыбу в водоемах глушить – до того бесполезными они стали в одночасье. И это, между прочим, не только рун церкви Огня касается, а вообще всех рун без исключения, даже тех, что у рыцарей-паладинов на вооружении стоят. Ох наплачутся они без привычной магии супротив орков! А ведь лорд Хаген с паладинами нынче в Минентале, ушел туда месяц назад дабы осаду с замка снять и вызволить гарнизон сотоварищей. Но на все воля Божия. Говаривал я и прежде – не на руны надо уповать, не на золотые скипетры с зачарованными камнями, а на волю и мудрость Божию днесь осанну ему воспевая! Только от Бога настоящая сила берется, сила подлинная а не ворожба кликушеская, неподдельная магия. Но кто-же меня слушал? Никто, только отмахивались. А теперь поздно.

С этими словами Исгарот выудил из глубин своей садовничьей сумки старую пеньковую трубку и, набив её табаком, деловито раскурил. В этот-же момент раздался скрип садовой калитки и во дворе Часовни появился Бард.

– Эй, Бард, старина, – окликнул его Сид, – Вовремя ты пробудился. Я для тебя лукошко ягод подсобрал, подходи, угощайся!

– Доброго утра, милсдарь Бард, – поприветствовал его Маг, – Присядем-же тут, на свежем воздухе, и угостимся.

Некоторое время трое молча угощались и, поглядывая на темнеющее небо, прикидывали когда-же наконец разразится гроза. Первым тишину нарушил пожилой Маг прочтя краткую молитву положенную после любого приема пищи, а потом, сызнова раскурив трубку, обратился к Сиду с вопросом:

– Что-же, милсдарь, аппетит развязавши да пищи постной отведавши, развяжи теперь и свою душу. С чем пришел, что с собою принес, от чего тебя со столь молодым и пригожим спутником преследуют иноземные тати, от которых за версту разит тьмой и Белиаровым смрадом?»

– Эх была… – подумал старина Сид, но ничего не сказав стал нащупывать в кошеле таинственный чёрный камень. Словно почувствовав это, артефакт мигом сковал Сидову волю, противясь извлечению на свет Божий и, тем паче, не желая попадать под острый и пытливый взор Мага Огня. С трудом скинув с себя внезапные эти оковы (и столь-же внезапно зажегшуюся в сердце враждебность к престарелому Магу Огня), Сид выудил из кошеля артефакт и с легким трепетом положил его на траву подле ног отца Исгарота.

– Отче! Ведомо-же тебе, достопочтенному Магу Огня, праведнику Инносову, многое из того, что в мире нашем сокрыто от разумения простого люда, – начал говорить Сид, указывая на камень, – Тем паче надеюсь и уповаю, что известно тебе и об этом – о вещи иноземной и лихой от которой точно беда стрясется, да не знамо какая. Поведай-же, отче, и милостью Божьей благослови!

Но прежде, чем отец Исгарот успел подобрать камень и что-то ответить, в разговор вступил Бард.

– Откуда у тебя это? – спросил он, изумленно поглядывая на Сида.

– У твоих прежних хозяев упёр, когда их в покоях не было. Оно в ларчике хранилось, я отомкнул и – и будто бы вещица собственной волей себя подобрать заставила. Да и нынче вот порядком пришлось попотеть и с собою пободаться чтобы из кошеля его достать и перед отцом Исгаротом на свет божий выказать.

Тем временем, отец Исгарот подобрал черный камень и, покрутив его в руках, аккуратно положил на ладонь.

– Хозяин эту штуку очень берег, – пробормотал Бард, – Да и слыхивал я разговоры с другими хозяевами – с другими колдунами то есть, что вещь эта довольно ценна и должна особым образом пригодится на грядущей войне. Но что оно и как оно – я не знаю, хозяин мне вещи этой никогда не доверял.

– А как её именовали колдуны, вещицу эту, не помнишь? – тихо спросил Исгарот, не отводя взгляда от камня.

– Вроде никак, – сказал Бард, но тотчас добавил: – А! Нет, один раз назвали, старый колдун – наставник моего хозяина, он назвал: сказал, что это есть камень сокрушающий, и велика мощь его. Правда, что надлежит сокрушать этим вот маленьким камушком вслух никто не рассказывал, по крайней мере мне.

– Мм, хорошо, – ответил Исгарот. – Теперь оба умолкните и отойдите-ка лучше в сторонку, туда – за колодец. Я хочу с этим камушком как следует потолковать.

Оба мигом вскочили и спрятались за колодец, понимая, что престарелый Маг решил затеять с камнем колдовское состязание, которое для посторонних может вылиться непредсказуемой бедой. Но все-же, поддавшись любопытству, Сид и Бард аккуратно высунули головы из-за края колодца – уж больно интересно было посмотреть на настоящую ворожбу.

Поначалу ничего не происходило. Отец Исгарот как сидел, так и продолжал сидеть на лавке, балансируя камень на раскрытой ладони. Глаза его были прикрыты, а губы тихо шевелились, словно во сне. Сид в душе огорчился, что ворожбы-то, может быть, и не будет вовсе, но тут Исгарот перекинул камень из левой руки в правую, а камень – вместо того чтобы приземлиться, над ладонью мага воспарил! Голос Исгарота тем часом усилился: послышались слова заклинаний на древних, неизвестных ни Сиду, ни Барду языках. Воспаривший над ладонью Мага камень заискрился и засиял, переливаясь всеми цветами радуги и источая ощутимый жар. Воздух вокруг камня загудел словно закипая. Сид зажал уши от страха и спрятался, Бард-же не шелохнувшись продолжал смотреть как заколдованный. Солнце, было пробившееся сквозь тучи минуту назад, окончательно померкло.

Около четверти часа Маг Огня состязался с таинственным артефактом. Парящий над ладонью Мага камень сыпал искрами и распалялся будто кто-то ввергал его в жерло вулкана, но поддаваться воле Мага и открывать своих секретов, очевидно, не желал. Под конец, то-ли от бессилия, а то-ли от гнева, старый Исгарот сорвался со скамьи и, силою воли удержав камень перед собой, поразил его оглушительно громким и яростным заклинанием Огня. Показалось что Маг наконец-то одержал верх: парящий в воздухе камень померк и стал медленно опускаться вниз, но вдруг – диво из див! Будто оживши, загадочный камень волчком завертелся вокруг своей оси и, страшно зашипев, поразил Мага ярчайшим разрядом молнии. Всплеснув руками в воздухе и пронзительно вскрикнув, старый Исгарот потерял равновесие и без сил повалился наземь. Рядом с ним, ухнув словно сорвавшийся с горы валун, рухнул загадочный камень.

– Вот дела, – немыми губами пробормотал отец Исгарот, усаженный Сидом и Бардом обратно на лавку.

– Я уж думал, святый отче, что ты… – молвил Сид, утирая со лба холодный пот.

– Хо! Я было сам подумал что Богу душу отдам, но нет – пожалуй еще задержусь, поживу! – усмехнулся пожилой Маг.

– Может Вас, батюшка, обратно в часовню проводить? – поинтересовался Бард.

– Отдышусь и вместе пойдем, – ответил Исгарот. – Покамест подумаю, что делать-то будем с этим паскудством.

– Ой беда! – брякнул Сид со страхом покосившись на валяющийся посреди травы чёрный камень. Померкнув и словно пригорюнившись, загадочный артефакт выглядел совершенно безвольным, почти-что обыкновенным куском черной скалы, будто бы минуту назад он вовсе не вертелся волчком, поджигая воздух и рассыпая горячие искры в разные стороны.

– Беда-то она и есть, – кивнул Исгарот, – Знать бы что с этой бедой поделать. Ох и потрепал он меня, ох и потратил! Чем-бы этот артефакт ни был, магию он чует великолепно и умеет её у владельца прямо-таки из самого существа вырывать, из жил и сосудов выкачивать. Вдобавок, артефакт этот очень голоден.

– Голоден? – переспросил Сид боязливо.

– Да, голоден, по магической силе истосковался и голодает. Иначе мне не понять почему он так в меня вцепился – уже думал, что и не отцепится вовсе.

– Потому-то вы его, отче, огнем и припекли? – спросил Бард.

– Да, – кивнул Исгарот, – А то он всю энергию из меня бы высосал и плоть мою до смерти иссушил. Вот я и ужалил – чтобы он, озлившись, ужалил в ответ, и этим самым связь между нами порушил. Ох! Отдохнуть охота, усохни мои косточки, – старый Маг вздохнул, и приподнявшись со скамьи, тяжело заковылял в сторону часовни.

Глава Седьмая – Басня

Весь вечер старый Маг прохворал, ворочаясь в келии и стеная на жестком монашеском ложе, а к ночи проняло его лихорадкой – да такой, что старина Сид, утирая с глаз накатившиеся слезы, было уверовал в неизбежность наихудшего. Вместе с Бардом ухаживали они за пожилым магом как за родным отцом, отпаивая его элексирами и охлаждая пылающее его чело травяным компрессом. Всю ночь маг пролежал в бреду скрежеща от озноба зубами, но к утру хворь немного попятилась и бледный как полотно отец Исгарот наконец-то смог прикрыть почерневшие от недуга веки. Старина Сид без устали менял компрессы, а Бард воскуривал в келии целебные благовония, пел молитвы и настаивал травы. За окнами между тем развиднелось, жар окончательно отступил, старый отец Исгарот забылся каменным сном.

– Авось выкрутится, родимый, – сказал Сид, поглядывая на спящего Мага.

– Выкрутится, – твердо сказал Бард, хотя, по правде говоря, особо в это не верил. – А тебе лучше и самому поспать, я покамест покараулю.

– Это ты спи, – буркнул Сид, – Нам, старикам, сон не впрок – чай всю жизнь прохрапели. Но Бард все-же настоял на своем и, выпроводив Сида из келии, разложил для него подушки подле камина. Не смотря на горящий очаг в часовне было сыро и зябко, за окнами хлестал начавшийся еще вчера ливень. Дороги в округе покрылись по щиколотку водой и, превратившись в непроходимые трясины, стали полностью непроходимы, поэтому оставшийся на страже Бард не сильно опасался незваных гостей. То и дело заглядывал он к отцу Исгароту, проверяя здоровье старого мага. Тот спал в полном забытье и с каждым часом ему делалось лучше.

За лекарскими заботами и попеременной дремой прошел весь тот тоскливый день, на следующее-же утро старый Маг пришел в себя, хоть и был по-прежнему чрезвычайно слаб. Подозвав обоих благодетели и благословив Божьим знамением, Маг велел нащипать в саду пучок целебных травок из которых, под его строгую диктовку, было состряпано живительное зелье придавшее силы не только самому Исгароту, но и Сиду с Бардом, коих старый Маг тоже заботливо отпоил. Передохнув с четвертинку часа и помолившись, Исгарт велел принести к нему в келию фолианты из часовенской библиотеки, получив-же их замкнул за собою двери и уединился, таким образом проведя ночь в молитвах и размышлениях.

Вновь развиднелось, дождь престал лить и, впервые за последние два дня, яркое солнце выкатилось из-под отступающего фронта туч. Бард и Сид по обыкновению завтракали хлебом с голубичным вареньем, когда из келии показался отец Исгарот и, пожелав обоим доброго утра, велел не мешкая собираться на совет. Мигом отложив пищу, оба проследовали за магом в библиотеку.

– Дети мои, – заговорил старый Маг, – Вестимо, само провидение принесло вас к дверям моей часовни, дабы стараниями вашими и кроткой заботой, я – было попавший в мир мертвых, был вновь возвращен к миру живых. Провидение свело нас не зря – многое открылось мне за ночь молитв и чтений: боюсь, что из-за моего недуга и телесной слабости потеряли мы немало ценного времени. Но, как мне видится, потерянное все еще возможно наверстать. Артефакт, который прибыл с вами в часовню, более не может тут находится. Помнится, в ту памятную ночь, когда вы впервые появились на моем пороге, я ручался что зло вас не достигнет покуда крепко стоят стены Часовни и жив старый маг Исгарот. Так оно есть и нынче, но с каждым уходящим днем стены Часовни дряхлеют, а старому магу Исгароту становится все труднее и труднее противиться наступающему злу, тем паче если это зло решит обрушиться на меня всем своим могуществом. Не устоять Часовне, не устоять и мне! А сердце тем временем подсказывает что рокового часа осталось ждать совсем недолго: близок день, когда зло заявится лично и властно потребует выдать то, что по праву считает своим. Сможем-ли мы перечить этой власти? Может быть поначалу и сможем, но испытывать судьбу безвольным ожиданием я не хочу. Поэтому крепитесь, дети мои, ибо впереди нас ждет дальняя дорога.

Сид и Бард переглянулись. Сказать, что они не ожидали от Мага подобных слов было-бы неверным, ибо догадывались о невозможности вечно укрываться в часовне: рано или поздно враг все равно подоспеет к воротам во всеоружии, и тогда поминай как звали! Оба предполагали, что как только Исгарот окончательно оправится и окрепнет, то все трое тотчас выступят к Монастырю Огня и там, под охраной чертогов древней обители, передадут таинственный чёрный камень на попечение мудрецам. Но Монастырь от часовни лежал довольно близко, поэтому слова Мага о дальнем пути обоих изрядно изумили.

– Идти нам надлежит к Магам Воды, – продолжил тем временем отец Исгарот, – Ибо если есть и кто на этом острове способный разомкнуть тайну чёрного артефакта, так это они – мудрые дети Аданоса и кроткие жрецы его. Насколько мне известно их нынешняя обитель находится далеко на Юге, посреди нежилых земель куда наведываются разве что охотники за шкурами троллей и лихие искатели приключений. Маги воды отправились в эти опасные края несколько лет тому назад, дабы изучить сокрытые там руины некоего древнего народа что населял Хоринис за много веков до владычества Робара и Миртанского королевства. До этих руин добраться будет непросто, более-менее надежные ориентиры отмечены только на старых картах острова, которые меж тем вам обоим надлежит как следует изучить, не теряя ни минуты времени. Увы, дети мои, другого пути у нас нет – так что крепитесь в вере и собирайтесь, на все воля Божия!

– Я думал мы пойдем к Магам Огня, в Монастырь, – молвил Бард, – Ужели они не смогут нам с этим чертовым камнем помочь?»

– Явись вы ко мне в другую годину, я бы пожалуй что сам вас до Монастыря и спровадил, – ответил Исгарот с горькой улыбкой, – Но увы, иные нынче порядки. Страхи теперешних времен даже такую твердыню как Монастырь пошатнули, досточтенные Маги Огня порядком изменились как во нраве, так и в добродетелях своих. Церковь Инноса теперь больше карает, чем милует. Заявись вы в Монастырь с этой загадочной штукой, вас тотчас схватят и бросят за решетку, низвергнут в глубокие, темные узилища, из которых своими ногами еще никто не выходил. Впервые за долгие века Маги Огня – пусть и благородные, мудрые, да набожные в целом люди, почувствовали себя уязвимыми лишившись магии рун, перед накатившейся бедой ощутили беспомощность граничащую с наготой, засим и замкнулись, взирая на любого чужака с крайним подозрением и страхом. Узрев-же чёрный артефакт, теперешние обитатели Монастыря мигом решат, что несущие его – вражьи клевреты, коварные прихвостни самого Белиара, и дабы допытаться до признания вины, замучают вас до смерти. Даже Верховный Маг Пирокар, наимудрейший предводитель всей монастырской общины, пожалуй что и не выручил-бы вас, ибо даром что сильнее прочих верой и пуще любого любовью к ближнему богаче, предводитель сделался совсем уже старым, ушедшим всецело в себя, позволяя другим – куда менее достойным членам братства, судить и рядить за себя. В Монастыре теперь не столько его преподобие Пирокар верховодит, сколько магистр Серпентес и лиха от его верховенства выходит все-ж больше, чем добра, да не осудит меня Иннос за слова хулящие!

– Дела-дела, – почесал голову Сид, – Вот уж не думал, что и в Монастыре все наперекосяк пошло. Не врут видать кликуши про судный час, да и значит от этой чёртового бремени нам просто так не отвертеться. Ну что-же, лиха беда начало! Собираемся, значит, в путь. Когда выступим, отче?

Отец Исгарот было начал отвечать, но тут в разговор вмешался Бард.

– Ужели нет другого выхода? – возразил он неожиданно громко и, мгновенно смутившись, продолжил говорить почти-что шепотом. – Я конечно осознаю всю теперешнюю необходимость, пусть и не полностью ибо в магии ничегошеньки не смыслю, но камень этот проклятый мне хорошо знаком. Точнее говоря, мне знакомы страшные люди – бывшие хозяева мои, которые к этому артефакту имеют почти-что рабскую привязанность, да и если что ведомо мне о мучителях и истязателях этих, под чьим игом я мучался последние четыре с лишним года не такой уж длинной моей жизни, так это то, что ни от нас, ни от своего вожделенного камня они во век не отстанут и будут нас преследовать до последнего издыхания. Выйдем вот мы на большак – они тотчас выйдут за нами, дьявольскую эту штуку в воздухе почуяв, и непременно нас догонят. Устоим-ли мы против них? Я вот драться не умею совсем, но скорее погибнуть готов с оружием в руках чем попасть обратно к ним в лапы. Так что если обрушаться они на нас – а точнее не «если», а когда обрушатся, то я буду сражаться, сражаться хоть и без умения, да и на верную гибель, но жизнь свою в чужие руки волей не отдам. Но ужели угодно нам всем погибать? Рассудите, друзья! Ведь успеем еще в могилу прыгнуть, такое уж нынче время что всенепременно успеем и плакать по нам никто не будет. Но раньше назначенного срока прыгать зачем? Зачем силой стремиться к неизбежности? А ведь могут-то и не убить вовсе, а оглушив – в рабство взять, клеймо на груди выжечь, из вольного человека в вещь бессловесную обратить, а это, братцы, много раз хуже смерти! – вскрикнул Бард, и вновь устыдившись высокого голоса, раскраснелся лицом и умолк.

– Что-же ты предлагаешь, сын мой? – доброжелательно спросил Исгарот.

– Кабы я знал, – ответил Бард понуро, но мигом воспрянув продолжил, – Но подумаем, рассудим, хотя-бы на минуточку! Корень зла – в камне, из-за него эти страшные люди гонятся за нами, любая встреча с ними обещает сквернейшую каверзу и скорую расправу. И тут я вас спрашиваю: не будет ли нам угодно корень этот злонравный где-нибудь по-тихому схоронить, да и самим схорониться, уйти с глаз долой! Ну или не схоронить, а в реку вышвырнуть или в море утопить, да и самим-же морем с острова уйти. Ну, как вам? Я с хозяевами, мучителями распроклятыми, на Хоринис через море попал. Высадились мы подле какой-то дикой бухты пиратами кишащей и там-же, у пиратских шатров, заночевали. Так вот, покамест хозяева дрыхнули, я с пиратами разобщался и потолковал. Оказались эти ребята не такими уж и скверными малыми, какая о них ходит молва: сказали, что за угодливый кошт за море переправить могут, а на картах у них начерчены не то, что острова – а цельные архипелаги, докудова ни война не добралась, ни разбой, ни лихая наша година. Так от чего-же нам с пиратами не сторговаться и не сплавиться до какой-нибудь мирной и пригожей земли, зачем будем голову в пекло совать? Королевство вестимо пало, да его нам втроем от погибели не выручить. Камень-же этот проклятый в морскую пучину уроним, авось этим самым планы какие спутаем врагам и козни подлые порушим, ну а остальное… Остальное авось как-нибудь без нас, само растрясется, а ежели нет – то что-же поделать? Не прыгать же в реку вслед за утопленником! Когда драка проиграна всяко лучше кулаки в карманы запрятать, а голову в шапку схоронить чем зазря к смерти в двери ломится или, что сверх того гаже, врагу в лапы угодить и кандалами до скончания веков побрякивать.

Бард окончил свое слово и над библиотекой повисла гробовая тишина. Старый Маг задумчиво раскуривал трубку, Сид-же, потупив глаза, словно утоп в каких-то далеких и глубоких думах. Бард сперва поглядел на обоих с видимой нетерпеливостью, но потом и сам уплыл в мысли, поддавшись всеобщему молчанию. Так они просидели около пяти минут. Первым тишину нарушил отец Исгарот:

– Что-же, дети мои, надобно решать. Сид, что скажешь на счет Бардовского соображения? Разумно-ли?

– Разумно-ли, отче? – переспросил Сид, очнувшись от забвения, – Вроде как и разумно, но… Но мудрость твоя как это видит? – обратился он к Исгароту.

– Никак, покуда не услышит твоего разумения, – ответил Исгарот и, пустив замысловатое колечко дыма под потолок, снова умолк. Сид почесал подбородок, поглядел сперва на Барда, потом на старого Мага и, очевидно набравшись храбрости, заговорил:

– Я старый солдат и разумения во мне как каши в армейском котле – скудно, горько, и водою по краям размазано. Уж не обессудьте друзья, не серчай и ты – Отец преподобный, но не могу ничего по делу сказать, прежде не излив души горемычной и не поведав об одном событии из давней моей молодости, что и теперь тяжестью лежит на сердце. Рассказ то, правда, выйдет не короткий, так что коль не время выслушивать – скажите, и я все собственные соображения отрину и просто да по-солдатски к вашему мнению притулюсь.

– Право лучше рассказывать, – молвил Бард, – Ибо без личной воли любое подчинение – рабство.

– Ну вот, на том и порешили, – сказал Исгарот, – Так что рассказывай.

– Коли на то есть ваша благорасположеность, – начал свой длинный рассказ Сид, – То откроюсь как на духу. Было то тридцать лет назад, в годину моей молодости, когда меня – Сильденского «лесного барина» из измельчавшего нашего рода Сиддрада отправили в город Трелис, служить под королевскими знамёнами. Трелисом в те времена управлял прославленный воевода Буркхард – муж телом громадный и духом добронравный, отличившийся в походах супротив Варанта еще во времена Робара Святого. Путевым был воеводой этот Буркхард, только когда я заступил на службу в Трелисе и за удаль вскоре был произведен в оруженосцы, воевода наш успел как-то состариться, согнуться и, не то, чтобы былую могучесть утратить, обернуться тем не менее каким-то рыхлым, затрапезным пригудником – лишь бы вино в рот цедить да на брюхо поплевывать. В гарнизоне нашем дисциплина от этого зашаталась, и если бы не молодой полковник Венцель из Венгардских знаменосцев, то разомкнулась бы и вовсе по швам. Ведь солдат без порядка и муштры одно только дело знает: водку пить, по кабакам обжорствовать, и девок по сеновалам драть.

Так вот, служба шла не шатко, не валко, как вдруг из столицы прибыл вельможный гонец с донесением: в Варанте, оказывается, мятеж вспыхнул и хашишины поганые, налетевшие словно вихрь из пустыни, выбили наши гарнизоны из Браго и Бен Эрай – двух городов к Трелису самых близких. С донесением шел королевский приказ: немедля войско собрать и выступить на Браго, покамест соберутся хоругви королевские и, обогнув с другой стороны, подойдут к Бен Эрай. Распалился тогда старый воевода Буркхард, закипела в жилах кровь ратная, памятуя былые Варантийские побивки велел он трубить о скором походе. Но правду говоря, соображение всего мероприятия по обыкновению легла на широкие плечи полковника Венцеля, который и обозом занялся, и панцири наши велел в порядок привесть, да и в целом выступал подлинным воеводой и пастырем чутким над солдатами. Буркхард-же на радостях заперся у себя в залах и три ночи пировал не вставая, бочата с мёдом один за другим пустоша, в назначенный-же день еле взгромоздился на своего аргамака – до того от возлияний обильных огрузнел.

Итак, выступили мы на третий день после получения королевского приказа. Путь до Браго недалекий, город Трелис на самой границе с Варантом лежит. Я лишь только недоумевал как мы первыми о Варантийском бунте не узнали и решил, вестимо, что аспиды эти пустынные действовали скрытно и, скорее всего, город Браго захватили какой-нибудь хитровывернутой подлостью. К концу дня добрались мы до застав пограничных и тут меня ожидало первое, но увы не последнее потрясение: заставы практически пустовали, а те солдаты, которых удалось разыскать, на солдат внешним видом своим вовсе и не походили. Без проверок и строгого надзора из Трелиса, жалонёры эти горемычные о долге своем и присяге успели позабыть и, обратившись полудиким мужичьем, разбрелись бандитствовать по окрестностям. От того мы в Трелисе и не услыхали о Варантийских волнениях! Воевода Буркхард, всю дорогу мучимый жарою, вертелся от злости в седле и наказал парочку одичалых солдат вздернуть, но в скорости приказ поворотил и, объявив стоянку, ушел ночевать в свою квартиру. Там-то и состоялись первые громкие препирания с полковником Венцелем и там-же я впервые услышал ставшие в последствии роковыми Буркхардовы слова: «да не тревожься ты так, не пекись дитино! Порою лучше будет ничего не делать, а беда – она сама по себе, как-нибудь да и рассосется!»

Наутро выступили, и минуя вконец опустевшие заставы (убоявшись гнева воеводы, остаток одичавшей солдатни дождался ночи и дал дёру), к полудню добрались до подступов к Браго. С высоты песчаных холмов город виднелся как на ладони, и всем смыслящим в военном деле стало ясно что с текущими нашими силами эту твердыню не взять. Хашишины, не будь дураками, времени даром не теряли и набросали вокруг городских стен довольно крутой вал, укрепив его для верности внушительным частоколом. С подвижных башенок подле частокола в нас мигом посыпались стрелы, а из-за городских стен машины стали метать горшки с ядовитым пустынным огнем.