Текст книги "Агент абвера. Повести"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер,Алексей Зубов,Леонид Леров,Андрей Сергеев,В. Владимиров,Л. Суслов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

– Как чувствует себя мой дорогой друг? Вы, кажется, слегка побаловались ночью? Ну, не расстраивайтесь. Можно же позволить себе иногда и шалости. Поверьте, все это останется между нами… Я же понимаю, нужна революционная бдительность. Не так ли?

И он фамильярно похлопал профессора по плечу. Тот удивленно посмотрел на него и направился к администратору – платить за гостиницу. А тут новая, мягко выражаясь, неприятность: счет ресторана. «Афинская ночь» влетела в копеечку; распоряжался Серж, а платить–то надо ему. Увидев сумму счета, он побледнел, у него затряслись руки.

Где взять столько валюты? Все уже подсчитано, все израсходовано, сегодня день отъезда. Он беспомощно оглянулся. Серж стоял рядом и улыбался.

– Что поделаешь? Надо платить денежки…

– Но у меня нет столько денег!

– Это печально… Нужно искать выход…

– Какой же выход? – вопрос застрял у него в горле.

– Возможны варианты, профессор. Но, мне кажется, что холл не лучшее место для обсуждения этих вариантов. Может, зайдем к вам в номер? Давайте сюда счет…

Они, поднялись в номер. Серж говорил тихо, вкрадчиво.

– Вот здесь, – он показал на свой портфель, – магнитофонная запись и фотографии всех пикантных сцен минувшей ночи. Здесь, – он показал на кармашек пиджака, – счет ресторана на ваше имя, счет, который будет оплачен мною. О соответствующей расписке я позабочусь сам. А здесь, – он постучал пальцем по лбу, – сохранены все сведения касательно ваших признаний в гестапо и касательно вашей тетушки, проживающей в Париже. Кстати, по первому моему сигналу она готова нагрянуть к вам в Сибирь в гости… Туристом… В вашей анкете сие, кажется, не предусмотрено.

– Чего вы от меня хотите?

– Сущие пустяки! Поверьте слову русского человека. Мы расстанемся добрыми друзьями. Вот вам значок с видом Эйфелевой башни. Сохраните его, пожалуйста. Человек, который вам предъявит у вас дома такой же значок, будет нуждаться в некоторых ваших услугах… Самых мелких, ничего не значащих. Вы меня поняли, профессор? Не удивляйтесь, если этим человеком буду я… Вы изволили уже слышать от меня – возможны варианты…

РОКОВОЙ ЗНАЧОК

С того дня прошло много времени, и профессор решил, что все благополучно обошлось. Кошмарный сон, и ничего более. Никто его не тревожил.

И вдруг…

– Это случилось недели две назад, в воскресенье, – продолжал свой рассказ профессор. – Я возвращался с охоты. Иду лесной опушкой и на самом повороте к шоссе меня кто–то сзади тихо окликнул. Я обернулся – человек протягивает мне значок с видом Эйфелевой башни и спрашивает: «Это не вы обронили?» Протягивает и улыбается. А я едва на ногах стою. Кровь хлынула к лицу: «Значит, не дадут покоя. Вспомнили». Спрашиваю:

– Кто вы такой? Что вы пристали?

– Вам не надо знать, кто я. Завтра меня уже не будет в этом городе. Слушайте и не возражайте: под любым предлогом вам нужно приехать в Москву. Не дадут командировку, сошлитесь на болезнь близкого человека. Если через две недели не приедете в Москву, пеняйте на себя.

– Я не могу сейчас уехать. Меня не пошлют в Москву…

– Повторяю: возьмите отпуск. Выдумайте подходящий предлог. Когда приедете – дадите знать: на стене будки автомата в вестибюле кино «Ленинград» напишите: «Саша плюс Маша = любовь». Вас найдут. Не вздумайте вилять.

…Птицын слушал профессора и мысленно разносил своего сибирского коллегу: «Как же вы так опростоволосились! Сказано же было вам: год, два смотрите. Кто–нибудь да выйдет на связь… Хорошо, что дело так обернулось».

А профессор продолжал свою исповедь:

– Я решил твердо: не поеду. Будь что будет. Внутренне готовил себя к сегодняшнему нашему разговору. И вдруг вызывают к директору: «Срочно выезжайте в Москву. Звонил Алексей Михайлович, соглашается проконсультировать вас». Я обомлел. На консультацию! Да не в сговоре ли они все против меня? Что ты будешь делать? Надо ехать. А насчет автомата – «Саша плюс Маша» – это черта лысого. Пусть что хотят делают… Да и будут ли что делать… В общем, я условленного сигнала не подал.

Профессор привез на консультацию Круглова проект новой схемы управления сложной установкой, работающей на том же принципе, что и установка «Альфа», известная в узком кругу ученых как «эффект К». В Сибири сооружается огромный корпус, в котором частично будут проводиться эксперименты, призванные в какой–то мере еще раз подтвердить смелые гипотезы профессора Круглова.

…Вчера Константин Петрович вернулся в гостиницу поздно ночью – был в гостях у родных жены. И сегодня собирался ехать в институт попозже, часам к одиннадцати.

В десять раздался телефонный звонок.

– С вами говорит помощник заместителя председателя Госкомитета… Сейчас за вами придет машина. Срочно поезжайте в филиал института. Вы знаете, где он находится? Да, там… Хозяин уже на месте. Профессор тоже выехал туда. Сегодня он начинает новую серию экспериментов. Пожалуйста, поспешите, вас будут ждать.

Константин Петрович через пять минут спустился вниз, полный всяких догадок и недоумений: в чем дело, почему вчера Алексей Михайлович не предупредил его ни о каких экспериментах? Странно… Позвонил в институт. Секретарь ответила, что Алексей Михайлович действительно рано утром уехал. Куца? Неизвестно. В филиал? Возможно, что и в филиал…

У подъезда его ждала «Волга». Он подошел к машине, назвал свою фамилию и сел рядом с водителем. Шофер сидел нахохлившись, с поднятым воротником пальто.

– Добрый день, профессор. Будем знакомы. – И водитель протянул значок с видом Эйфелевой башни.

Профессор вздрогнул, слегка повернулся влево, изумленно посмотрел на водителя. За рулем сидел широкоплечий атлетического сложения человек лет пятидесяти.

– Что вам от меня надо?

– Меня просили передать вам этот сувенир. Извольте… Небольшой фотоальбом.

Связник – профессор мысленно окрестил его кличкой «Атлет» – явно издевался: в альбоме были собраны фотографии, запечатлевшие ученого с Дженни.

– Это что, ловушка? Шантаж? Куда вы везете меня?..

– Слегка проветриться… Обсудить кое–какие проблемы… Я вас долго ждал. Есть о чем поговорить.

– Кто вам сообщил, что я в Москве, что я в гостинице? – крикнул профессор.

– Не кричите! Вопросы задаю я, – зло буркнул Атлет. – Запомните это раз и навсегда и не задавайте больше дурацких вопросов. Это я должен спросить, почему вы не подали условленного сигнала? С огнем играете, профессор… Будем считать инцидент исчерпанным. Рассеянность ученого. Забывчивость или нервы. Да? Согласны? А теперь к делу. Вы в курсе намеченной профессором Кругловым программы экспериментов? – Не ожидая ответа, он в который уже раз с тех пор, как выехали на шоссе, тревожно посмотрел в зеркальце. – Э, наши дела осложняются, профессор… Хвост… Эту машину я приметил еще на проспекте Мира… Сейчас мы ее проверим.

Он замедлил ход. Выехал на обочину. Остановился. Поднял капот. «Хвост» проскочил мимо, свернул с шоссе влево и тоже остановился. Ясно – ждет. Атлет подал знак, чтобы профессор вышел из машины. И, продолжая «копаться» в двигателе, сказал:

– Не поворачивайтесь лицом к «хвосту». Пусть, если хотят, спины фотографируют… А теперь слушайте внимательно. Нам нужны точные данные о последних работах профессора Круглова. Нам известна проблема и еще кое–что. Но это очень непрофессионально. Потому я говорю: нам нужны точные данные. Вы ученый, и вы сможете дать больше, чем мы получили раньше, о работах Круглова. Плюс такие же точные сведения о работах вашего сибирского института, которые, надеюсь, вы не откажетесь сообщить нам. Все это, как вы понимаете, мы сравним, уточним… Через три дня мы встретимся на остановке троллейбуса № 3 на улице Чехова. У Пушкинской площади. В девятнадцать ноль пять… А теперь садитесь в машину. Будем «хвост» сбивать.

– И сбили? – полюбопытствовал Птицын.

– По–моему, да.

– Ну–ну! Но это так, к слову, чисто профессиональное любопытство… Человек вы… как бы это помягче сказать, ну недальновидный, что ли… Однако образумились вовремя, и это делает вам честь. А то мы уж сами собирались вас вызывать. Сейчас уж нечего расстраиваться, губы кусать… Выпейте воды… Могу валокордин предложить. Успокаивает… Возьмите себя в руки. Будьте мужчиной. Нам о серьезных делах говорить. Вот так… Спокойнее. Значит, говорите, что «кое–что» им известно, а просят «точные данные».

Кто же поставляет им это «кое–что?» Птицын задумался. Он сам был в свое время причастен к науке. И хорошо знал цену этого «кое–что». Птицыну, когда он был аспирантом на кафедре радиоэлектроники, профессор частенько говорил: «Путь к открытию тернист и многотруден. Иногда кажется, что уже все знаешь, все тебе ясно, а вот чего–то еще не хватает, самой малости… Унция знаний… А добываешь ее годами». Профессор верил в талант своего аспиранта, пришедшего в науку из заводской лаборатории. «У вас дар исследователя, аналитический ум, – говорил он. – Это очень важно для ученого».

Птицын вспомнил своего учителя и улыбнулся. Что поделаешь! Его «дар исследователя и аналитический ум» были по достоинству оценены людьми, работавшими совсем в другой области…

Итак, что же получается?..

Он достал из папки запись бесед с Петром Максимовичем, вновь и вновь перечитывал строки, уже давно привлекшие его внимание: обстоятельства, при которых Егоров вторично встретил человека, приходившего к нему за спиннингом. Неужели это случайность – из магазина вышла она, близкий друг Петра Максимовича, а через несколько минут вслед за ней он, Атлет… резидент… Если это не случайность, тогда…

– Вот что, Константин Петрович. При встрече с Атлетом скажите ему, что последние данные о работе института Круглова вы можете получить от самого Круглова, вашего доброго знакомого, но что вам при беседах с шефом очень мешает его ближайший помощник Егоров: при нем Круглов менее откровенен, более сдержан…

– Не понимаю… Что же от меня еще требуется? Скажу я ему это… а дальше…

– Спокойствие и выдержка. Атлет должен вам верить. Скажите ему, что в четверг вы задержитесь подольше с Кругловым… Конечно, если вам не помешает Петр Максимович… Желаю успеха.

Птицын проводил сибиряка и, не заходя в свой кабинет, отправился к генералу. Клементьев ждал его…

– Задумали вы хорошо, Александр Порфирьевич. Согласно элементарным законам логики Атлет должен поручить своему человеку в институте в четверг увести Егорова из лаборатории пораньше. Кто окажется этим человеком?

– Завтра узнаем об этом у Егорова…

– Ему известен ваш план?

– Нет. Надо ли посвящать его…

– Посвящать во все детали плана не следует, но как–то подготовить его, пожалуй, надо… Повстречайтесь с ним сегодня и попросите внимательно присматриваться ко всему, что будет происходить в лаборатории в четверг. Ведь по–разному можно заставить Егорова пораньше уйти из института. Мы с вами предполагаем, что это будет поручено кому–то из работников института… Логично… А если Атлет другой способ найдет?

…Разговор Птицына с Егоровым был не из легких.

– Я прошу вас, Петр Максимович, внимательнейшим образом, не пренебрегая деталями, мелочами, зафиксировать все, что увидите и услышите в четверг в институте…

– Именно в четверг?

– Да.

Егоров несколько раздраженно отреагировал на такое поручение.

– Но я же не чекист. Вы должны понять… Есть какая–то грань… Я – ученый и…

– Вы гражданин. Это ваша главная должность на советской земле, Петр Максимович. Прошу не забывать… К тому же во всем этом в какой–то мере вы заинтересованы персонально… Вот так… И над этим подумайте…

Егоров сник и растерянно посмотрел на Птицына.

– Вы меня не так поняли, Александр Порфирьевич. Я хотел подчеркнуть свою неприспособленность. Это ведь все не так просто… Я опасаюсь – сумею ли…

– Сумеете. Я тоже в свое время опасался – сумею ли?

…Егоров в общем–то достаточно добросовестно выполнил задание. В пятницу утром Птицын слушал наиподробнейший доклад обо всем, что слышал и видел в тот день Петр Максимович. Начиная с девяти утра.

– В четыре часа дня я получил приглашение пойти в театр. Но отказался. Мне срочно надо было готовить свой доклад шефу… И я никак не мог уйти пораньше из института.

– От кого вы получили столь приятное приглашение? – Птицыну не легко сохранить на лице выражение полного безразличия. Впрочем, сейчас это уже не так важно. Развязка близка.

– От переводчицы, Натальи Викторовны… Приглашение было действительно приятное… И я не устоял. Она все же увела меня в театр: «Пусть это будет моим капризом. Я ведь не так часто капризничаю. Не правда ли?» И я не смог отказать ей…

ОНИ ПЛЫЛИ РЯДОМ

Все, кажется, становится теперь на свои места, и Птицын вынужден сказать Егорову всю правду. А это не легко. Ученого уже, видимо, терзают тяжелые предчувствия. В лице его столько грусти, печали, душевного волнения. Но иначе нельзя. Он должен все знать о ней. Так требует задуманный чекистами план.

…Они гуляли по набережной – это любимое место их прогулок: здесь, собственно, все и началось. Первое пожатие руки. Первое объяснение в ту безлунную ночь, когда сквозь нависший над рекой туман мерцали одинокие звезды.

А сейчас он смотрит на нее глазами, которым открылся весь ужас свершившегося. Она все щебечет и щебечет о чем–то, а он ее не слышит. Он думает о том, хватит ли у него физических и душевных сил выдержать и не выдать себя, скрыть, как клокочет его сердце – гневом, ненавистью, презрением. Должен, обязан выдержать, не имеешь права выдавать себя – это ничтожно малая расплата за все… За что? В чем твоя вина?

– О чем ты думаешь, Петя? Ты меня не слушаешь…

– Прости, пожалуйста, Наташа, я действительно задумался. Меня все же тревожит этот визит иностранца и необычное его предложение насчет статьи. И потом неожиданный отбой. Как–то неспокойно на душе… Странный джентльмен…

– Петя, вспомни, ты за рюмкой водки не сболтнул чего–нибудь лишнего? – испуганно спросила она.

– Успокойся, Наташенька. Ты ведь знаешь, какой я пьяница… Я, конечно, ответил на некоторые его вопросы…

И Петр Максимович вслух стал вспоминать вопросы, которые ему задавал Карл, и то, что он ответил на них.

– А по–моему, Петя, ты был слишком откровенен с ним…

– Дорогая, ты не волнуйся за меня. Главное–то в нашем открытии совсем не в том, что я ему рассказал. Ведь мы нашли… – И он долго говорил о последних исследованиях института. Однако Наташа вовсе не слушала его, а довольно откровенно позевывала. «Майор как в воду глядел: «Ни одного вопроса она не задаст вам», – вспомнил Петр Максимович. – Прости меня, пожалуйста, Наташенька… Для тебя это, конечно, скучная материя, а для меня – вся жизнь…

…Был жаркий вечер. Они зашли на Поплавок поужинать. Наташа была очень весела, ласкова.

На следующий день сразу после работы Наташа поехала в Химки. Петр Максимович задержался в институте, и они условились встретиться в восемь часов вечера у входа в речной вокзал.

…Она заплыла далеко–далеко, когда рядом с ней неожиданно появился мужчина. Кругом – ни души. Какую–то минуту плыли молча, бок о бок. Достав из–под купальника пластмассовый мешочек, она протянула его мужчине.

– Тут последние данные. Я их записала со слов Егорова.

– Хорошо. Изучим, увидим, решим, что дальше делать. – Инструкцию и вознаграждение получите через тайник номер два.

И они поплыли в разные стороны.

В восемь вечера Петр Максимович ждал ее у подъезда речного вокзала.

За ужином Наташа говорила Петру теплые и ласковые слова, которые его уже не согревали. Но он понимал, что ему надо улыбаться. И он улыбался, рассказывал какие–то забавные истории про своего приятеля Жору, а потом они живо обсуждали премьеру в «Современнике».

В институте жизнь шла своим чередом. Улеглись волнения, страсти, кипевшие в первые дни после того, как пришел зарубежный журнал с заметкой об «Альфе». Ничего не изменилось и в отношениях Наташи и Петра Максимовича – они все такие же веселые, жизнерадостные. И только шеф, профессор Круглов, сильно сдал, осунулся, как–то сник, побледнел, и, кажется, впервые этот крепкий старик почувствовал, что такое боль в сердце…

К «Альфе» Наташа по–прежнему не проявляла никакого интереса. И если случалось, что в кабинете Круглова в ее присутствии кто–то заводил разговор о новом аппарате, переводчица незаметно исчезала из комнаты.

После работы Наташа и Петр Максимович, как правило, уходили вместе. В тот вечер они собирались идти в кино. И вдруг по дороге к метро Наташа вспомнила, что ей надо заглянуть в ближайший универмаг: «Это нам по пути».

Был час пик, народу много, и Егоров предложил не задерживаться в магазине: «Иначе опоздаем в кино». Наташа капризно повела плечами и сказала, что завтра непременно должна отнести своей портнихе пуговицы.

– Ты подожди меня, Петя, на улице… Зачем нам обоим толкаться… – И быстро направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

Был у Егорова в то мгновение порыв – ринуться вслед за ней. После всего того, что ему рассказал Птицын, после того, как началась эта тягостная игра – он должен мило улыбаться этой девушке, ухаживать за ней! – в нем нарастало желание самому выследить переводчицу, самому схватить ее за руку на месте преступления. Но он не имеет права, есть строгий запрет Птицына: «Без нашего разрешения – ни шагу, ни одного самостоятельного действия». И он не пошел вслед за Наташей, хотя и подозревал, что портниха, пуговицы – все это выдумано на ходу.

Наташа не заставила себя долго ждать. Прошло лишь две–три минуты, и она снова рядом с Егоровым. Увы, нужных ей пуговиц в этом универмаге нет и ей придется отправиться в поход по магазинам.

– Что делать, Петенька… Дамское пальто сшить труднее, чем дом построить… Ты не сердись… Портниха страшная злюка. Если я завтра не принесу ей пуговицы – будет скандал…

– Зачем же до скандала дело доводить. Дамская портниха – царица всех цариц. Даже мужчины это знают. Отправляйся в экспедицию за пуговицами, а я позвоню Жоре, он тоже хотел пойти в кино…

И они расстались.

…В тот же вечер Птицын получил сообщения.

…В двенадцать ноль–ноль Атлет прибыл из своей мытищинской квартиры в Москву и в течение нескольких часов колесил по городу, переходя из одной станции метро в другую, путешествуя из Химок в Измайлово и обратно. Видимо, приметил, что кто–то следует за ним по пятам, и пытался оторваться. Последняя его попытка – через проходные дворы, соединяющие Новослободскую и Бутырский вал – не увенчалась успехом.

…В семнадцать тридцать Атлет зашел в универмаг, расположенный близ института Круглова, поднялся на второй этаж, заглянул в телефонную будку и что–то начертил на стене.

…В восемнадцать десять в эту же будку зашла Венера и сделала вид, что звонит по телефону, но даже забыла опустить монету и автомат. Разглядела надпись на стене и тут же вышла на улицу, где ее ждал Егоров. Через несколько минут они разошлись в разные стороны. Венера так же, как и Атлет, целый час путешествовала по разным станциям метро и наконец вышла на Октябрьскую площадь. У остановки троллейбуса ее ждал Атлет. Они переглянулись и подошли к афишной тумбе, возле которой толпился народ. Атлет сунул в карман Венеры какую–то бумажку и мгновенно исчез. Венера прочла записку, немедленно разорвала ее на мелкие кусочки и бросила их в урну. Кусочки записки прилагаются.

…В двадцать один час Венера приехала на Пушкинскую площадь, направилась на улицу Чехова. На остановке троллейбуса № 3, около театра Ленинского комсомола, на столбе она начертила мелом три крестика.

…В двадцать один десять к этому столбу подошел Атлет.

Поздно ночью Птицыну принесли из лаборатории реставрированную записку Атлета.

«Требуем новые данные о работе профессора. В полученной от вас информации оказались неточности. Нужны уточнения. Ждем более точных сведений. Используйте благоприятную ситуацию: после публикации зарубежного журнала секретность темы ослабеет. Действуйте быстрее и тем же оружием».

И Венера продолжала действовать. У контрразведки было достаточно оснований, чтобы арестовать и Венеру, и Атлета. Но чекисты решили подождать, посмотреть, как будут развиваться события.

Птицын следит, не выявятся ли новые действующие лица, в Москве ли хозяин Атлета? Увы, пока их только двое. Атлет и Венера. Однако хозяин должен быть где–то рядом, вряд ли Атлет самостоятельно решает все вопросы, связанные с операцией «Альфа».

…В антракте Наташа с Петей прогуливались по фойе Большого театра. Птицын шел им навстречу. Чуть–чуть впереди его – изысканно одетый, высокий, худощавый человек средних лет… Он был один. Без дамы. И когда Наташа поравнялась с ним, взглянула на него, лицо ее внезапно стало пунцовым, в глазах метнулись искорки испуга. На какую–то долю секунды она растерялась и даже чуть было не поклонилась человеку, шедшему ей навстречу. Только на какую–то долю. Но Птицыну этого было достаточно.

Александр Порфирьевич ушел с последнего действия «Спартака». Он должен встретить смутившего Наташу незнакомца при выходе из театра. На случай всяких осложнений вызваны два оперативных сотрудника.

Незнакомец уехал домой на машине. А на следующее утро Птицын получил исчерпывающую информацию: это был сотрудник посольства.

К вечеру поступило еще одно сообщение.

«…Сегодня в шестнадцать пятнадцать Атлет зашел в кафе «Националь» и занял столик, за которым только что сидел тот самый сотрудник посольства. Под неубранной тарелкой лежала бумажка. Через секунду она оказалась в руках Атлета».

О содержании записки Птицын узнает позже – шеф недоволен поведением Наташи в театре, нет выдержки, не умеет владеть собой, забывает о строгих правилах конспирации.

Прошло еще несколько дней. Были условные телефонные звонки Атлета. Была его мимолетная встреча с Венерой в Мосторге в субботу, в час, когда у прилавка большая толпа народа. А в понедельник на остановке троллейбуса № 10 на площади Восстания появилось приклеенное к стене объявление Семивзоровой: она продает иностранный транзистор фирмы «Текап акьлак ортем».

Странная, никому не известная фирма! Но Атлету она известна. И Птицыну тоже. Он читает сообщение оперативного сотрудника и улыбается.

– Нервы сдают… Немудрящее объявление… Без выдумки…

Пишется «текап акьлак ортом», а читается наоборот – пакет калька метро. Все ясно!

…В девять вечера Наташа вышла из дому с чемоданчиком в руках и направилась к станции метро.

…Она стояла у двери, соединяющей один вагон метропоезда с другим. У ног ее – чемоданчик. Наташа совершает длительное подземное путешествие – от Речного вокзала до Автозаводской. Уже несколько раз сменился состав пассажиров, и никто уже не считает, что чемоданчик, стоящий на полу, принадлежит этой девушке. Наташа вышла из поезда на Автозаводской, а чемоданчик остался в вагоне, у ног Атлета… Так она передала ему кальку с чертежами, формулами, кальку, специально обработанную и подготовленную Егоровым по указаниям Птицына. Еще одна «совершенно точная» информация об «Альфе» уйдет за рубеж.

В одиннадцать вечера Птицын докладывал генералу о ходе операции. Было решено, что рисковать дальше нельзя.

Их арестовали в один день: Наташу в Москве, дома, Атлета – в Сибири. Его взяли в лесу в момент свидания с сибирским ученым – Атлет полетел к нему по срочному заданию своего хозяина, сотрудника посольства.

Константин Петрович, получив от Атлета условную телеграмму «Буду. Выезжаю санаторий», сразу же позвонил Птицыну. Александр Порфирьевич выслушал сообщение сибиряка и мысленно отметил: «Молодцом! Искупает вину…»

На первом же допросе Атлета стало ясно – он того же поля ягодка, что и Серж.

А вот Наташа – она–то как дошла до жизни такой?

КАК ЭТО БЫЛО?

…Это случилось во время практики. Наташе в Интуристе дали одно из наиболее ответственных поручений – работать с иностранным гостем – ученым. Она должна помочь ему познакомиться с нашей страной.

Наташа с волнением приступила к новому для нее делу и быстро освоилась с ним. Ей понравился необычный для нее образ жизни – машины, приемы, театры. И еще одно немаловажное обстоятельство: иностранец был сравнительно молод, обаятелен и, как ей это показалось, несколько более обычного внимателен к ней.

…Нет, она не поедет к Димке в тайгу. К чему, зачем? «С милым рай и в шалаше» – это выдумка неудачливых девиц. Теперь она это уже твердо решила и даже написала Диме: «Не сердись, кактус! Ты должен понять меня».

Однажды в холле гостиницы студентка встретила сотрудницу Интуриста, помогавшую практикантам. «Рада сообщить вам приятное, ваш подшефный весьма доволен своим гидом».

Тогда Натали еще не догадывалась, что у ученого были серьезные для этого основания: его вполне устраивала болтливая, веселая, падкая на комплименты и сувениры девушка. Тогда она еще не понимала, почему так участливо иностранец расспрашивал ее о погибшем отце, о матери, бабушке, дяде. У девушки учащенно билось сердце, когда гость будто невзначай дольше обычного задерживал ее тоненькие пальчики в своей большой руке…

Однажды он познакомил гида со своим другом юности – «мы вместе учились в колледже» – работником посольства. Они втроем несколько раз были в Большом театре, ездили в Загорск смотреть Лавру. И в тот прощальный вечер, когда ученый собирался улетать домой, когда он горячо благодарил свою переводчицу (не словом – сувениром), сотрудник посольства тоже был тут. Ученый дружески похлопывал его по плечу.

– Я прошу тебя, мой друг, не оставлять без внимания мисс Натали. Она заслуживает этого внимания. – Он галантно поцеловал ей ручку. – Вспоминайте меня, когда будете вместе… Я даже разрешаю вам когда–нибудь выпить за мое здоровье… Но ни шагу дальше… – И ученый весело рассмеялся, обнимая своего друга.

И Натали смеялась. Ей было и весело и немного грустно: она привыкла к своему подшефному. А ученый продолжал: «Мисс Натали, я вас тоже прошу не забывать моего друга. Он пишет книгу о русской пауке и, может быть, ему потребуются какие–нибудь справки или официальные справочники или устная консультация. Если это вас не очень обременит – помогите ему. Я заранее благодарю вас».

«Друг» дал о себе знать через неделю после отъезда ученого: позвонил Наташе домой и пригласил ее в ресторан. «Я хотел бы воспользоваться вашим любезным согласием помочь мне консультацией… Вы как–то говорили, что читали о последних открытиях советских пушкинистов. Мне хотелось бы побеседовать с вами на эту тему…»

Они пили кофе по–турецки и французский коньяк. Говорили о русском балете и венском айс–ревю. Ну, конечно, и о пушкинистах.

Они встретились раз, другой, третий. Как всегда, Наташа без умолку щебетала о маме, бабушке, дяде, институте, рассказывала о студенческих вечерах, на которые приезжают ребята из МГУ и МВТУ, о парне из МВТУ, который зачастил к ним на вечера и танцует только, с ней. Так разговор зашел об МВТУ.

– Я хочу рассказать об этом великолепном институте в своей книге. И был бы очень признателен вам, если бы вы смогли узнать для меня некоторые детали обучения на машиностроительном факультете. Вы, кажется, говорили, что ваш поклонник учится на этом факультете? Или я ослышался?..

Даже не очень сметливый человек, услышав такую просьбу иностранного дипломата, должен был насторожиться. Но девушка выполнила и эту просьбу, тем более что поклонник оказался парнем весьма болтливым.

Наташа охотно встречалась с сотрудником посольства. Была у него дома, полагая, что для нее это прекрасная разговорная практика. Дипломат был в меру любезен, внимателен. Разговаривать с ним было приятно, интересно – он много и многих знал. Оказывается, ему хорошо известно и имя ее дядюшки. «Я много слышал о нем! Блестящий ученый, острый ум, смелый экспериментатор». Наташа прервала его и сама стала подробно рассказывать об исследованиях Федора Степановича – все, что запомнилось из бесед с ним. Иностранец рассеянно слушал и незаметно переводил разговор на какую–то другую тему, хотя к исследованиям дядюшки, словно невзначай, они возвращались несколько раз…

И вот наконец…

В тот вечер он встретил ее у себя дома с подчеркнутой галантностью. Когда сели за стол, он достал из кармана коробочку, раскрыл ее, и на красном бархате ослепительно блеснуло золотое кольцо с бриллиантом. «Мисс Натали, я буду с вами откровенен. Вы сообщили мне сведения, очень ценные для нашего правительства. Я хотел бы от его имени поблагодарить вас…»

Она растерялась, засуетилась, стала отталкивать протянутую коробочку, вскочила с места… «Я не понимаю, о чем вы говорите?» Он стоял перед ней, этот сухопарый, с виду еще молодой человек, в щеголеватом костюме, с гладко прилизанными волосами, и нагло рассматривал ее. «О, не надо так… Я мог бы сейчас включить магнитофон и предоставить вам возможность выслушать, например, ваш рассказ о работах дяди… Или об МВТУ… Передавая вам этот скромный подарок, я хотел бы попросить вас помочь мне узнать некоторые дополнительные данные, касающиеся дядюшкиной лаборатории. Поверьте – это важно для всемирного прогресса. Наука не может замыкаться в рамках одной страны».

Она, как затравленный зверек, металась по комнате.

– Как вы смеете!.. Это шантаж! Вы хотите, чтобы я занялась…

Он подошел к ней и нежно прикрыл ее рот своей большой ладонью.

– Не надо, не надо так говорить, мисс!.. К чему такие слова. Вы умненькая девушка. И мы всегда найдем с вами общий язык. Это бывает, когда стоит дилемма – или пойти с повинной в Комитет государственной безопасности, или… Ну, ну. Не будем больше говорить об этом… Я хочу выпить за здоровье очаровательной мисс Натали.

Терзания души легкомысленной девушки длились недолго. У Наташи не хватило воли пойти с повинной.

– Ваша главная задача, – наставлял иностранец, – отлично учиться, чтобы заслужить право на интересную работу после окончания института. Что я считаю интересной работой? Переводчица большого научного института… для начала… А в будущем? О, у вас прекрасное будущее – вы должны стать и переводчицей и ученой. Да, да. Мы вам поможем. Вы одаренная девушка – вы будете работать и учиться в институте. Ваш дядя позаботится об этом. Вы пойдете в науку… Вам ясно?

С того дня у Натали появился строгий хозяин, который перестал быть галантным мужчиной, – он приказывал, требовал. Они не должны больше встречаться. И вообще ей следует держаться подальше от иностранцев, поближе к советским ученым. «Ваша главная задача: попасть в отдел Алексея Михайловича… Старик нас очень интересует… Меня вы, возможно, больше никогда не увидите. Связь со мной будете поддерживать через человека, который сам найдет вас и нужном и удобном ему месте. Пароль: «Где тут ближайшая булочная?» Вы ответите: «Сейчас я вам покажу». Запомнили? Дальше будете действовать по приказу этого человека. Если вы мне потребуетесь, я вас сам найду. Если вы когда–нибудь встретите меня и вздумаете по собственной инициативе подойти ко мне, то эхо будет ваша первая и последняя попытка. Вам ясно, мисс?» – И он посмотрел на нее серыми прищуренными глазами, пренебрежительно скривив губы.