Текст книги "Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

МАСКАРАД В ЭСКУРИАЛЕ

Мадридский двор, не ведая надвигавшейся грозы, предавался такому буйному веселью, словно не желал упустить ни минуты из тех сладостных дней своего спокойного правления, которые ему еще оставались. Генерал-интендант Марфори, как и обещал королеве, устроил в Эскуриале грандиозный бал-маскарад, который состоялся сразу после переезда двора в летнюю резиденцию.

Последние приготовления были закончены, и Изабелла, стоя перед зеркалом, придирчиво рассматривала свой туалет, открывавший ее все еще прекрасную стройную шею и полные округлые руки.

Дуэнья ввела в комнату одиннадцатилетнего принца Альфонса, одетого в костюм мальчика-виноградаря и сегодня казавшегося очень веселым. Он был тихим и молчаливым мальчиком, так как постоянно хворал и патер Фульдженчио не разрешал ему принимать участие в веселых детских играх. Маленькая маска скрывала его худое, желтовато-бледное лицо. В принце Альфонсе патеры, по-видимому, хотели воспитать второго Франциско де Ассизи.

Террасу украшали разноцветные светящиеся шары, развешенные на деревьях. В огромном парке звучали чудные звуки придворной капеллы, скрытой от глаз зрителя. Между деревьями стояли шелковые палатки, в которых очаровательные богини наливали вино и подавали мороженое разгоряченным маскам. Порхали грациозные баядерки и дриады, и, смеясь, ускользали от своих преследователей. Аллеи были усыпаны благоухающими цветами. На лугах танцевали пары. В центре парка горел блестящий фейерверк.

На празднествах дона Марфори был принят свободный тон. Царица бала, жена посланника, приехала в прозрачном костюме Елены. Ее окружила толпа рыцарей и других масок.

Маленький супруг Изабеллы, в костюме Фауста, сознался герцогу Риансаресу, что эта Елена обворожила его:

– Какая очаровательная нога и рука!

– Какие божественные формы! – вторил герцог. – Взгляните, мантия раздвигается – совершенство! После королевы она прекраснейшая женщина при дворе.

– Такую дивную фигуру, – сказал Франциско де Ассизи, сладострастным взором следя за Еленой, – я видел только у графини Генуэзской, но теперь! – король вздрогнул, вспомнив о язвах, покрывавших некогда прекрасное тело монахини, которая теперь, изможденная, лежала на своих подушках в мадридском дворце.

В эту минуту, опираясь на руку матадора, появилась Изабелла.

На матадоре красовалась остроконечная шляпа с пестрыми лентами и драгоценной бриллиантовой пряжкой, красный шелковый платок был ловко перекинут через плечо. На концах коротких бархатных панталон развевались пестрые ленты, скрепленные у колен бриллиантами, мускулистые ноги обтягивало трико телесного цвета, так что они казались голыми.

Взоры королевы-матери, одетой в старо-французский костюм, были прикованы к этой атлетической мужественной фигуре.

Матадор, идущий рядом с королевой и держащий ее руку в своей, был дон Марфори.

Знал ли об этом шутник-арлекин, который шел за ним на цыпочках? Озираясь по сторонам, не замеченный беседующей парочкой, он бесшумно следовал за ней, желая убедиться, действительно ли матадор обладает такими великолепными икрами.

– Что это он затевает? – шептали со всех сторон.

Арлекин, смеясь, вынул из своего пестрого камзола длинную булавку, незаметно подкрался сзади к прекрасно сложенному матадору и воткнул ее в его роскошные икры. Марфори не почувствовал ни малейшей боли.

Арлекин покатился со смеху.

Он не ошибся, решив, что мускулистые икры – подкладные. Громкий взрыв хохота раздался кругом, но матадор, не подозревая подвоха, продолжал шествовать со своей прекрасной дамой, с булавкой в ноге.

Королева-мать отвернулась, глубоко разочарованная.

Смех моментально стих, когда узнали, кто скрывался под маской матадора.

– Дорогая маска, вы так скоро узнали меня, – проворковала его спутница.

– Внутренний голос шепнул мне, когда вы подошли ко мне, ваше величество, что я приближаюсь к своей прекрасной цели, – отвечал Марфори, пытаясь говорить поэтическим языком.

– Как превосходно устроили вы этот праздник! Клянусь, я не испытывала прежде таких приятных часов.

– Ваше величество, я не достоин вашей похвалы!

– Бросьте слово «величество», в такие прекрасные минуты я не королева, а только Изабелла Бурбонская, которая с удовольствием болтает с доном Марфори и видит его подле себя. Называйте меня донной Изабеллой, это звучит гораздо теплее, чем холодное слово «величество», которое годится для тронного зала.

– Вы очень милостивы, донна Изабелла, я с сильно бьющимся сердцем пользуюсь вашим прекрасным позволением, которое доказывает, как добры вы ко мне.

– Посмотрите вы на это желтое домино, дон Марфори. Оно, кажется, преследует нас.

– О, воспользуемся случаем укрыться от его взоров.

– Он начинает мне надоедать.

– Посмотрим, кто скрывается под ним.

– Нет, нет, мне кажется, это не чужой.

Маска в желтом домино все ближе подходила к ним и, наконец, осторожно приблизилась к королеве.

– Извини, прекрасная маска, если я попрошу тебя дать мне твою маленькую прекрасную ручку.

Марфори окинул домино с головы до ног вызывающим взглядом. Изабелла, поколебавшись, подала левую руку.

– Странно, если я ошибаюсь, – пробормотал человек в желтом домино и нарисовал на ладони буквы К и И.

Изабелла с любопытством взглянула на незнакомца. Он осторожно оглядывался по сторонам – кроме трех масок в боковой аллее парка, вокруг больше никого не было.

Человек в желтом домино снял маску.

– Наш министр-президент, – проговорила изумленная королева, – превосходно! Мы вас не ожидали.

– Трехдневный срок, данный мне вашим величеством, давно истек. Я поспешил сюда, чтобы найти вас в толпе масок.

– Приветствуем вас, дон Гонсалес Браво. Я с нетерпением жду известий.

– Я привез много новостей.

– Вероятно, хорошие, господин министр. Вы пожимаете плечами? Ваше лицо выражает сдержанность и нерешительность? Не оставляйте нас более в сомнении. Я вижу вас перед собой, это лучшее доказательство, что вы счастливо избежали там опасностей. Но дуэли, вероятно, не было? Вы не могли отомстить дону Топете?

– Нет, я это сделал, ваше величество.

– Дальше, ради Бога, дальше! Вы меня мучите!

– Контр-адмирал ранен.

– Только ранен, но не мертв! Вы просили трехдневный срок, а мне кажется, прошло уже восемь дней.

– Совершенно верно, ваше величество. Остальные пять дней я, занимался служебными делами в Мадриде, прежде чем явиться сюда.

– Я так и думала, господин министр. Ваше усердие к службе обнаруживается с каждым днем все больше. Какие же другие новости?

– И этот дон Топете не пал от вашей руки, – вмешался Марфори в разговор. – Ужасно!

– Однако, надеюсь, я отнял у него охоту к дальнейшим таким встречам.

– А стража, которую мы послали вам на помощь?

– Пришла вовремя, ваше величество.

– Вам следовало просто-напросто убить его, – продолжал Марфори, – это ваша ошибка, дорогой дон Браво.

– Сообщите же скорее другие вести, я сгораю от нетерпения, – торопила королева, – слуги наши, которым мы поручили догнать сеньору Энрику, еще не вернулись?

– Другие вести касаются Энрики.

– Поймали эту герцогиню из народа?

– Преследователи пришли слишком поздно, ваше величество.

– Как! В таком случае, они могли настигнуть эту сеньору и ее спутника в море!

– Им удалось только прострелить в одном месте корабль, на котором плыли не только герцогиня де ла Торре, но и ее супруг, – ответил Гонсалес Браво с намеренной прямотой, предвидя, какое действие произведут его слова на королеву.

– Не только герцогиня де ла Торре, но и супруг ее, говорите вы!

– Да, ваше величество. Отважной сеньоре удалось освободить мужа и изгнанных генералов. Корабль, на котором находились наши люди, стрелял в судно, по-видимому, принадлежащее герцогине. Удалось повредить только одну мачту.

Изабелла побледнела. Она отказывалась верить своим ушам. Глаза ее сверкали гневом. Она быстро сдернула с лица маску.

– Герцог де ла Торре бежал! – повторила она почти шепотом. – Бежал вместе с генералами! Донна Энрика и граф Теба, как нам доложили люди, вернувшиеся несколько дней тому назад на сильно поврежденном корабле, весьма умело и отважно провели это дело. В крепости заметили бегство лишь тогда, когда корабль уже вышел в открытое море, – продолжал Гонсалес Браво, с удовлетворением наблюдая, как приходит в бешенство королева.

– Высадились беглецы уже на берег? – быстро спросила Изабелла.

– С тех пор как я вернулся, об этом еще не было никакого известия, поэтому – сомневаюсь!

– В таком случае, сообщите всем портам мой приказ: арестовать преступников, как только они ступят на берег, и заковать в цепи! А эту сеньору Энрику, которая осмеливается не только противиться, но и затевает мятежные планы, пусть приведут ко мне! Я сама хочу вынести над ней приговор! Она должна умереть, как и герцог де ла Торре. Нет им пощады!

– Спешу исполнить приказ вашего величества, – ответил министр и раскланялся.

Приказ уничтожить Серано был ему особенно приятен, так как это совпадало с планами иезуитов.

– Еще одно, господин министр, – сказала Изабелла, тяжело дыша от волнения, – контр-адмирал Топете, который, без сомнения, участвует в этой государственной измене, также следует арестовать и заковать в цепи! Так вот что содержали шифрованные письма, вот каковы намерения этих господ! И дона Олоцагу, хотя он и был моим учителем и министром, я привлеку к ответственности, он наверняка знал о планах герцога де ла Торре и сеньоры Энрики. Они все почувствуют мою руку! Торопитесь, дорогой министр. Надо немедленно приняться за дело, чтобы не дать предателям окрепнуть! О, как отрадна мысль оторвать прекрасную сеньору от груди герцога и дать ей узнать, что она полностью в моей власти! Не щадите их, дон Браво! Я приказываю!

– Надеюсь на днях же известить ваше величество, что герцогиня закована в цепи!

– Превосходно, дон Браво! На этот раз ни ее, ни герцога не минует топор палача!

– И совершенно справедливо, – прибавил Марфори.

– Я всех уничтожу, и даже графа Теба, который осмелился сделаться рыцарем этой сеньоры! Они дорого заплатят за унижение, которое мне сегодня доставили!

– Чрезвычайно прискорбно, – прошептал Гонсалес Браво, – если я тому причиной.

– О нет, дорогой министр, вы оказали королеве важную услугу. Спешите довести ее до конца, схватив и передав этих предателей в надежные руки. Только тогда я успокоюсь.

– Эти слова дают мне крылья, ваше величество. Позвольте уверить, что как только беглецы ступят на испанскую землю, они окажутся в наших руках.

Желтое домино скрылось за деревьями парка, наполненного благоуханием и светом. Королева под руку с генерал-интендантом пошла по глухой аллее к той части парка, где находились скрытые беседки.

Заглянем в те из них, где у входа стоят лакеи и извещают приближающиеся пары, что беседки уже заняты. (Дон Марфори – внимательный интендант, он предусмотрел все).

– Как прекрасен ваш наряд Елены, – вполголоса прошептал герцог Риансарес, обращаясь к супруге посланника, – вы совсем очаровали меня.

– Вы умеете льстить, герцог, – отвечала Елена, усаживаясь рядом с супругом королевы-матери, – и как ловко вы разлучили меня с моим кавалером! Я не думала, что герцог Риансарес способен на это.

– В ваших словах я слышу намек, обожаемая Елена.

– Какой же? – спросила прекрасная женщина с кокетливой улыбкой.

– Вы считаете меня слишком старым.

– О, нет, нисколько!

– Вы говорите неискренне, но при этом так очаровательно улыбаетесь, что на вас невозможно сердиться. Должен сознаться вам, что я еще так полон жизни, как будто мне двадцать пять лет.

– Это видно, господин герцог. Ваши глаза горят таким огнем, – проговорила кокетка, – что заставляют верить вашим словам. К тому же, кажется, я успела доказать вам в Аранхуесе, что заслуживаю доверия.

– Для вас не должен существовать другой наряд, кроме этого. Вы та самая Елена, за которую сражались древние герои. О, разрешите мне не называть вас другим именем! Позвольте припасть к вашим ногам! Я готов сам рисковать жизнью, чтобы получить блаженство назвать вас своей! – прошептал герцог Риансарес и упал на колени перед очаровательной маской, страстно прижимая ее руки к груди.

– Я почти поверила вашим словам, так умело вы льстите, – улыбнулась маска, будто невзначай распахивая свой прозрачный наряд.

– О, к чему сомнения? К чему эта холодная шутка? Я горю нетерпением с тех пор как увидел вас в этом очаровательном платье.

– Мой супруг может явиться…

– Он согласится со мной, что вы божественная из женщин, и будет еще больше гордиться вами. О, если бы блаженство, которым он, достойный зависти, наслаждается всегда, досталось мне на один час…

– Встаньте, господин герцог, мое платье в беспорядке…

– К чему скрывать такие дивные формы?

– Королева-мать, ваша высокая супруга, может подойти к беседке.

– Беседку стерегут лакеи, которые не знают и потому не могут выдать того, кто в ней находится. О, не сопротивляйтесь, божественная Елена, не ищите причин, которые могли бы заставить меня отказаться от этого прекрасного часа.

Придворная дама милостиво улыбнулась, она любила слушать такие слова, какие нашептывал ей герцог Риансарес, и самолюбие ее было сильно польщено при виде влиятельного и избалованного супруга Марии-Христины, стоящего перед ней на коленях.

По окончании одной из живых картин Франциско де Ассизи встретил грациозных баядерок, которые с недавних пор совершенно завладели сердцами всех пожилых грандов, каждый вечер посещавших балет.

Это были те танцовщицы, которых мы видели на одном из роскошных придворных банкетов. Нина и Виола превосходили друг друга в красоте и грации, невозможно было понять, какой из них отдать предпочтение.

Как обворожительные сильфиды, порхали они по парку. Их короткие прозрачные юбки, отделанные зелеными лентами, развевались при малейшем дуновении ветерка, длинные черные косы ниспадали почти до колен.

Маленький король в костюме Фауста схватил их за талии.

– О прекрасная Нина и очаровательная Виола, давно уже я ищу случая поймать вас, бабочек. Ни с места! Теперь вы от меня не уйдете!

– А, король! – прошептала Нина, улыбаясь под маской.

– Мы пленницы! – вздохнула Виола, сопротивляясь, чтобы дать королю время рассмотреть свою фигуру.

– Нина и Виола, рядом с вами я настоящий король. Кто не позавидует мне?

– Куда ведешь ты нас, Фауст?

– Куда угодно, прекрасная сильфида.

– О, только не в толпу масок.

– Понимаю, бабочки, вы не хотите утруждать своих милых ножек.

– Как ты любезен, маска! – смеясь, отвечала Виола, которую очень забавляло говорить королю ты.

– Не пойдешь ли ты с нами вон в те палатки?

– О, нет, палатки мы предоставим другим маскам, а для себя выберем прохладную беседку.

Франциско де Ассизи тотчас же нашел среди беседок одну незанятую. Она находилась рядом с беседкой герцога Риансареса и отделялась от нее густым кустарником и поросшими мхом камнями. Король, приказав лакею принести шампанского, нырнул со своими танцовщицами внутрь полутемной круглой беседки. Ее стены составляли покрытые большими виноградными листьями камни, крышу – густо сплетенные толстые лозы, к которым была подвешена лампа с красным абажуром, вход закрывали кусты и ветвистые деревья.

Посредине беседки стоял круглый стол, окруженный изящными садовыми стульями, в глубине висело зеркало – необходимая принадлежность мадридского двора.

Вскоре заискрилось шампанское, зазвенели бокалы и маски были сняты. Франциско де Ассизи все смелее и смелее обвивал руками стан веселых баядерок. Красноватый свет лампы был бледен и как нельзя лучше подходил к пиру этой летней ночи.

Счастливо улыбаясь, вошла и королева со своим матадором в одну из таких беседок, украшенную большой золотой короной, и опустилась рядом с ним.

– У меня теперь только еще одно желание, – проговорила Изабелла, – уничтожить Энрику. О, одна мысль, что моя рука настигнет ее, доставляет мне несказанное блаженство.

– Уничтожить ее и зазнавшихся гвардейцев, – прибавил Марфори, всегда питавший зависть к Серано и Приму.

– Они все узнают мою власть! Я забуду прошлое, в сердце моем не шевельнется ни малейшее чувство жалости. Когда их, наконец, арестуют по моему приказу, они не выйдут живыми! – продолжала она, и по ее мрачному лицу было видно, что это не простые угрозы. – Но не станем терять ни минуты, которые отпущены нам для удовольствий. Мы одни, дон Марфори, наливайте вина.

Беседка, где сидела Изабелла со своим фаворитом, была наполнена чудным запахом роз. На ветвях каштановых деревьев, окружавших ее, висела арфа, ее струнами играл ночной ветерок; таинственные, словно из другого мира, звуки возбуждающе действовали на королеву, и вскоре их беседка ни в чем не уступала тем, где герцог Риансарес стоял на коленях перед Еленой, а Франциско де Ассизи держал в объятиях обеих баядерок.

Было около полуночи, когда Изабелла быстро вскочила, услышав чьи-то шаги.

В беседку вбежал запыхавшийся адъютант.

Королева с изумлением посмотрела на вошедшего.

– Что случилось? – спросила она.

– Ваше величество, я приехал на взмыленной лошади, – еле вымолвил взволнованный адъютант, – чтобы сообщить вам известие…

– Опять известие! Арестовали ли, наконец, сеньору Энрику и ее спутника? – спросила королева, подходя к побледневшему офицеру.

– Я имею несчастье сообщить весть, которая приведет ваше величество в негодование.

– Говорите!

– В Кадисе начинается восстание…

– Ну, это не первое, за которое нам приходится наказывать.

– Гарнизоны отказываются повиноваться и поднимают оружие против войск вашего величества!

В эту минуту в беседку вбежал другой адъютант.

– Ваше величество, извините, – вскрикнул он, упав на колени. – Я не могу говорить, моя лошадь пала в тысяче шагов от парка. Выстрелы раздаются с валов Кадиса, вся провинция участвует в восстании. Войска вашего величества вышли из повиновения.

– Так надо их расстрелять! – проговорила Изабелла, гордо выпрямившись. – Мы имеем власть на это!

– Войска и города переходят к восставшим, Кабинет министров не знает, на что решиться, он послал меня к вашему величеству. Гренада и Севилья приветствуют мятежников.

– И кто же предводители, – спросила королева с лихорадочным блеском в глазах, – которые осмеливаются поднимать против нас оружие?

– Ваше величество, это маршалы Прим и Серано!

– Вы лжете, повторите еще раз – я, вероятно, вас не поняла.

– Маршалы Прим и Серано вернулись в Испанию, войска переходят к ним.

Королева пошатнулась.

– Выройте из могилы Зантильо, – вдруг вскрикнула она страшным голосом, – он предсказал мне правду, а я велела убить его! Маршалы Прим и Серано, которых я увидела в зеркале! – Изабелла закрыла руками побелевшее лицо. – Выройте из могилы Зантильо! – простонала она и, лишившись чувств, упала на оттоманку.

НАЧАЛО ВОССТАНИЯ

Вто время как двор в августе и начале сентября 1868 года предавался в Эскуриале самым необузданным наслаждениям, в мадридском дворце из приближенных королевы оставался еще один человек. Это была мучимая страшной болезнью монахиня Патрочинио.

Она велела перенести свою кровать в молельню, которая теперь казалась ей последним прибежищем.

Эта порочная Ая, посвятившая жизнь наслаждению и греху, сумевшая, находясь в публичном доме во Флоренции, завлечь в свои сети итальянского дворянина, который представил ее неаполитанскому двору; эта Юлия с роскошным телом и прекрасным мраморным лицом, заключившая с патером Маттео и братьями неаполитанского святого ордена союз и развратившая по их наущению совсем молодого юношу, принца Франциско де Ассизи; эта Медуза, пожалованная титулом графини Генуэзской и присоединившая к нему состояние одного из князей, пронзив однажды на улице свою соперницу кинжалом, была приговорена к ссылке на галеры или смерти на эшафоте и предана в руки палача.

Но могущественной и влиятельной союзнице иезуитов удалось избежать карающей руки справедливости, и наказание, заслуженное ею, ограничилось тем, что палач выжег ей клеймо на левой руке. Она бежала, достигла Испании и, взяв себе имя Ая, прибилась к цыганскому табору.

Графиня Генуэзская, не побоявшаяся надеть благочестивую одежду монахини, изведенная болезнью, лежала теперь на полу своей молельни и насилу, так как при малейшем движении кровь опять начинала течь из ее ран, дотащилась до стоявшего на аналое распятия.

Покинутая всеми, над кем прежде властвовала, брошенная королем, чувствовавшим отвращение при виде ее открытых ран, забытая королевой, оставленная патерами, после того как те убедились, что ее «чудеса» уже не действуют на народ, монахиня, наконец, решилась покончить с прошлым.

В ней еще сохранилось желание властвовать, повелевать и наслаждаться, но тело отказывалось служить ей.

Монахиня без сил упала на свои подушки, и только в глазах ее сохранился отблеск прежней силы и могущества. Одержимая мучительной болезнью, она впервые задумалась о загробной жизни, и страх овладел ею.

Люди, проведшие всю свою жизнь в грехе и преступлениях, под старость часто делаются крайне набожными и пытаются усердными молитвами заслужить себе прощение.

Такая перемена произошла и в сестре Патрочинио, когда с наступлением вечера она, собрав все силы, сошла с постели, чтобы добраться до аналоя. Впервые в жизни хотела она искренне молиться, и, сложив руки, со смирением в душе просила отпущения грехов.

Ее когда-то цветущее здоровьем розовое лицо было бледным, щеки запали, гордый стан согнулся. Кающаяся преступница лежала на полу перед аналоем и, протягивая к нему руки, шептала:

– Смилуйся, о Боже! Сжалься надо мной, Спаситель, и не прокляни навеки! Я обещаю тебе обратиться и каюсь в своих грехах! Не отталкивай меня от себя, Сын Божий.

Внезапно в комнате раздался ужасный смех.

Монахиня почувствовала, как холодная дрожь пробежала по ее телу, глаза расширились, руки бессильно повисли.

– Нет тебе пощады, ядовитая змея! – прозвучало за ее спиной. Она обернулась и громко вскрикнула.

– В ад тебя, проклятье человечества! Твой последний час, фурия, настал!

– Аццо! – простонала монахиня.

– Да, это Аццо, для которого, наконец, настала минута отомстить тебе. Да, это Аццо, который, наконец, нашел тебя. Как ты дрожишь, жалкая женщина! Точно так же дрожали и умоляли тебя твои жертвы.

Аццо, выпрямившись, как грозный судья, стоял перед графиней Генуэзской. Она, привыкшая торжествовать и улыбаться при виде своих жертв, с ледяным спокойствием взиравшая на их страдания, находилась теперь во власти цыгана, наслаждавшегося ее страхом.

– Сжалься, ужасный человек, – прошептала она слабым голосом, – не убивай, прежде, чем я раскаюсь.

– Твое раскаяние пришло слишком поздно, змея! Молись, твой последний час настал!

Монахиня дотащилась до цыгана и протянула к нему руки, накидка спустилась с ее плеч. Аццо отшатнулся, увидя ее руки и шею, сплошь покрытые кровоточащими язвами.

Рука потрясенного Аццо, державшего блестящий кинжал, мгновенно опустилась, чувство жалости одержало верх.

– Продолжай жить в этих мучениях, забытая Богом! Больная и покинутая всеми, ты теперь не опасна. Пусть воспоминания о твоих грехах вечно мучают тебя. Я удовлетворен, моя жажда мести утолена!

Аццо отвернулся, спрятал нож и хотел удалиться.

Это торжество цыгана, этот позор были слишком непереносимы для преступной души графини, унижение, острее кинжала, поразило ее сердце. Забыв о своей немощи, монахиня поднялась – сатанинское выражение исказило ее бледное лицо, глаза метали молнии вслед уходившему Аццо.

Сестра Патрочинио стала лелеять план мести. Ненависть вдохнула в нее свежие силы. Ужасное проклятие сорвалось с уст. От волнения кровь с еще большей силой стала течь из ран на пол комнаты.

«Горе тебе, чудовище, – прошептала она, – унижение графини Генуэзской не пройдет для тебя безнаказанно. Теперь вечер, улицы темны, не мешкай, он не должен уйти из твоих рук!»

Монахиня бросилась к двери, быстро отворила ее и, как фурия, предстала перед испуганными сестрами и послушницами. Окинув взглядом восьмерых крепких монахов, неотлучно находившихся при ней, она довольно усмехнулась.

– Вас удивляет, что сестра Рафаэла дель Патрочинио, час тому назад лежавшая в ужасных мучениях, вдруг твердым шагом подошла к вам? Дело в том, что в руки благочестивых братьев Санта Мадре надо предать врага. Он только что вышел из моей молельни, пригрозив тем же кинжалом, которым убил патера Жозе.

– Это цыган? – вскрикнули монахи.

– Да, это он. Бегите за ним, он еще не вышел из дворца. Схватите его и, зажав рот, потащите по темным улицам в монастырь! Вознаграждение вам обеспечено.

– Цыган Аццо! Да поможет нам святой Мерино схватить забытого Богом язычника, проклятого Аццо! – вскрикнули монахи и бежали из комнаты, чтобы исполнить приказание сестры; по их расчетам цыган не мог еще выйти за ворота дворца.

После ухода монахов, графиня Генуэзская, только что утолившая свою ненависть, приложив такие нечеловеческие усилия, опять почувствовала сильную боль, послушницы и сестры подняли ее на руки и уложили в постель.

Аццо, убедившись, что монахиня наказана больше, чем могла бы сделать простая смерть от его руки, дошел до перекрестка дворца. Он чувствовал глубокое удовлетворение: графиня Генуэзская утратила, наконец, свою пагубную власть.

Аццо спешил в Кадис, чтобы узнать, вернулась ли Энрика и не нужна ли ей его помощь. Он еще ничего не знал о том, что в Кадисе идет пушечная пальба и что изгнанные генералы во главе с Серано готовятся высадиться на берег, а адъютанты королевы мчатся в Эскуриал, чтобы сообщить ей это неприятное известие.

Генерал Эскаланте, товарищ бывших гвардейцев королевы и сосланных генералов, заканчивал последние секретные приготовления: он велел раздать в казармах оружие и назначил командиров отдельных отрядов. Всеобщее недовольство народа охватило и большую часть армии, поэтому генералу Эскаланте было нетрудно склонить на свою сторону офицеров многих гарнизонов, хотя день, назначенный для восстания, и имена руководителей составляли тайну.

Вся подготовка велась так умело и скрытно, что солдаты, даже получив новое оружие, ничего не подозревали о грядущих событиях.

Эскаланте был уверен во всех генералах, находившихся в дружеских отношениях с Серано и Примом, исключая шестерых, в числе которых был генерал Новаличес – преданный сторонник королевы, подарившей ему большое имение. Возможно, Новаличес чувствовал благодарность к королеве или рассчитывал на новые милости в награду за свою верность.

Аццо, торопившийся выбраться из дворца, чтобы тотчас же отправиться в Кадис, ничего не ведал об этих событиях.

Кругом все было тихо, окна дворца заперты, караул уменьшен – обстоятельства, благоприятствовавшие его предприятию.

Крадучись и постоянно оглядываясь, побрел цыган вдоль домов, но не успел повернуть на площадь де Палачио, как услышал за собой быстрые шаги. Он приостановился, чтобы решить, в какую сторону лучше повернуть.

Площадь де Палачио была безлюдна и темна, одинокий фонарь почти не освещал ее. В ту минуту, когда Аццо хотел обернуться, кто-то сильно ударил его по голове каким-то тупым, тяжелым предметом.

Аццо схватился за голову, ноги его подкосились – удар поленом, нанесенный одним из монахов, лишил его чувств и мог быть смертельным, если бы попал в висок.

– Хватайте его, братья, скорее! Как нам унести этого негодяя, чтобы никто не заметил нас на улице? – прошептал один из монахов.

– Завернем его в плащ и понесем или потащим за собой.

– Он не так скоро придет в себя.

– Этот проклятый цыган уж никогда больше не увидит света Божьего!

– Тише, братья, я придумал: накинем на него мою сутану и поставим на ноги, двое из вас подхватят его под руки и поведут, как будто он пьян. Если он станет кричать, никто не обратит внимания на монаха и не поможет ему, разве что отпустит пару шуточек, и мы легко доберемся до монастыря.

– Ты прав, переоденем его. Если глупая толпа взбунтуется против нас, мы бросим им нашего якобы пьяного брата, пусть испробует на нем свои кулаки. Если же не встретим никаких препятствий, то через час достигнем монастыря.

– Скорее за дело! Вы оба внимательно следите за площадью, мы же окажем язычнику великую честь, надев на него наше благочестивое платье.

Монахи стали накидывать на почти безжизненного цыгана свое облачение и надвинули на его раненую голову капюшон. Двое самых сильных, приподняв его, подхватили под руки и пустились в путь, обходя стороной людные места.

Монахи думали, что несут мертвого, так как Аццо не приходил в себя, но вдруг он тяжело вздохнул, как будто проснулся после глубокого сна. Его веки, на которых запеклась кровь, стали медленно приподниматься, глаза открылись и он пытался сообразить, что с ним, и где он находится.

Монахи многозначительно переглянулись и остановились, колеблясь, идти ли им к площади Педро, где толпился народ, или свернуть в сторону.

– Двигай ногами, проклятый язычник, – сказал один из монахов вполголоса, – неужели ты думаешь, что мы понесем тебя?

– Кто вы такие? Что делаете со мной? – спросил Аццо, еле шевеля губами.

– Молчи, собака, а не то бросим тебя на произвол судьбы!

– Куда вы меня ведете? Что случилось со мной?

– Молчать!

– Монашеская сутана! – ахнул Аццо, разглядев своих провожатых. – Вы же все монахи – пустите меня!

– Подвигайся скорее, мы сейчас дойдем до угла.

– Отпустите меня! Что вы хотите со мной сделать? – вскрикнул Аццо и попробовал, насколько позволяли силы, вырваться из рук монахов, зорко наблюдавших за прохожими.

– Отпустите меня! Я истекаю кровью!

Эти крики долетели до площади, и через несколько секунд вокруг них собралась толпа любопытных. В то время как тащившие Аццо старались протиснуться дальше, один из монахов подошел к толпе.

– Не дайте себя обмануть, дорогие, – проговорил он смиренным голосом, – бедный брат, который зовет вас на помощь, выпил слишком много вина.

– Но он истекает кровью, – послышалось из толпы, – не трогаться с места! Эти негодяи опять затевают что-то недоброе, посмотрите, как они волокут раненого.

– Вы ошибаетесь, дорогие, брат наш упал на камни, выпив больше, чем может переварить его слабый желудок.

Язвительный хохот был ответом на слова монаха.

– Лжец! Лицемер! – раздались голоса. – Как будто мы не знаем, кто больше всех нас пьет!

– Не смейтесь, дорогие. Бедный брат, который кричит о помощи, при падении разбился о камни и лишился чувств.

– Спасите меня, я не монах! – выкрикнул в это время Аццо и попробовал вырваться из рук провожатого.

– Не выпускайте их! Убейте их! – Люди так враждебно относились к иезуитам, что этих слов оказалось достаточно, чтобы внезапно более ста рук потянулось к монахам.

– Они ударили меня по голове, чтобы потащить в Санта Мадре, – объяснил Аццо.

– Негодяи! Убийцы! Убейте их! Держите их! Чтобы никто из них не ушел отсюда! – бушевала толпа. Аццо освободили, а за бежавшими монахами послали погоню.