Текст книги "Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

ДЕНЬ МЕСТИ

Прошло несколько недель после описанных событий.

Последуем с читателем в Мадрид и пройдем через Цыганскую улицу на площадь, куда выходит много грязных и темных улиц.

Это мадридская площадь Растро11
  Испанцы называют «растро» место, куда сносят старые краденые вещи. В каждом городе Испании для этого торга отводится какая-нибудь площадь. Стоит испанцу обнаружить, что у него украли какую-то вещь, он отправляется к судье своего квартала и описывает ему пропажу; тот, в свою очередь, тотчас посылает альгуазиля на площадь.


[Закрыть], здесь можно купить все, что душе угодно, и притом по весьма дешевой цене.

На одной стороне этой площади в ряду деревянных лавок продается мясо: на железных крюках висят потроха, в больших чанах с грязной красноватой водой лежат головы и ноги – это пища для бедных людей.

Напротив мясных лавок, на другой стороне площади, со своим товаром сидят какие-то подозрительные женщины в неопрятных платьях. Тут вы найдете все – от тряпок до мантии герцогини, от деревянной ложки цыгана до серебряного бюста святого Бонифация, всевозможный хлам, который, однако, быстро раскупается, разумеется, маньолами с их провожатыми, обедневшими людьми и преступниками.

На бюсте Пресвятой Девы висела старая мужская шляпа, которая продавалась по одной цене с этим бюстом, тут же были великолепный сервиз, полинялая мантилья, два револьвера и распятие.

Аромат цветов смешивался с отвратительным запахом гниющего под палящим солнцем мяса, заплеснелых платьев и тухлой рыбы; говор мошенников сливался с визгом и криком мужчин, женщин и ребятишек, приехавших сюда из разных провинций Испании.

– Сюда, сеньор, – кричит толстая торговка, – купите у меня эту бархатную мантию, ее ноcил маркиз Сетон, доверенный короля Фердинанда!

– Вот талисман, сеньор, – перебивает другая, – он предохраняет от чумы, уверяю вас, потом будете жалеть об этом, он защищает от чумы, которой легко заразиться, проходя по Растро!

– Купите это ожерелье для вашей возлюбленной, – вступает третья и сует под нос старые грязные бусы, – не зевайте, завтра уже не найдете таких!

Чья-то рука протягивается к ожерелью – это обожатель какой-нибудь маньолы, глаза у этого человека запали, щеки почти серые, ему надо бы купить тот талисман, предохраняющий от чумы, или, быть может, уже поздно?

На Растро Мадрида смерть – нередкий гость!

На углу площади сидят несколько оборванных цыган, предлагая прохожим грязные карты – большинство посетителей Растро азартные игроки. Игра их нередко кончается кровавой дракой, при которой, однако, цыгане прежде всего стараются спасти свои старые карты.

Солнце начинало заходить. С наступлением ночи на Растро стекались подозрительные личности, мужчины и женщины. Смеющиеся публичные женщины, в коротеньких юбках, с цветами в густых темных волосах, с маленькими образками на почти обнаженной груди, прогуливались под руку со своими кавалерами, заглядывали в лавки, чтобы купить у торговок платье к предстоящему балу; со всех сторон раздавались веселые восклицания, брань и проклятия.

Никому не было дела до этого вертепа, никто из правительственных чиновников не заботился о том, чтобы очистить площадь от всякого сброда. В то же время стоило каким-нибудь честным гражданам собраться небольшой толпой, как тут же появлялись альгуазили.

– Посмотри-ка, – вдруг воскликнул один из цыган, обращаясь к своему соседу, – идет Аццо. Хотя на нем бархатный плащ и шляпа, как у какого-то гранда, это наверняка он.

– Ну да, разумеется, это он, Витто, – отвечал другой цыган, – Аццо князь, он может себе все позволить.

– Посмотри, – продолжал Витто, – он идет с маньолой, как она отвратительна!

– Может быть, она ему нравится!

– В таком случае у него нет глаз. У нее синие губы и впалые щеки!

– У нее, должно быть, чума.

Чумой называли на Растро ту болезнь, которая сопровождает холеру, но еще ужаснее последней. Тот, кто заражался чумой, умирал несколько дней спустя в страшнейших муках. Эта болезнь появлялась неожиданно и распространялась удивительно быстро.

Цыган Витто вскочил на ноги. Пробравшись сквозь толпу, он пошел за человеком в бархатном плаще, желая убедиться, действительно ли Аццо прогуливается под руку с маньолой. Витто узнал Аццо и с ужасом увидел на шее девушки роковые темные пятна.

Цыган вздрогнул: если Аццо пойдет с ней, он может погибнуть. К несчастью, никакой альгуазиль не запрещал заболевавшим показываться на улицах. Возможно, цыганский князь в сумерках не заметил признаков страшной болезни?

Витто осторожно дотронулся до плеча Аццо.

Тот обернулся и увидел цыгана.

– Витто, ты ли это? – удивленно воскликнул он. – Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.

– Останься тут, Аццо. Куда ты идешь? У этой девушки чума!

– Я знаю это, Витто, и потому иду к ней.

– Ты с ума сошел, – закричал цыган на языке, которого маньола не понимала, – если ты дотронешься до нее, то погибнешь!

– Я ищу чумы. О, ты не знаешь моих планов. Я задумал месть, Витто, такую страшную месть, о которой никто и понятия не имеет!

– Но если ты избираешь эту страшную болезнь орудием своей мести, ты сам погибнешь, – пытался остановить его Витто, – разве у тебя нет ножа?

– Нож слишком хорош для наказания женщины, которую я ненавижу и которая должна умереть в страшных муках, – отвечал Аццо. – Кроме того, она хитрая и осторожная, и мне не подобраться к ней. Однако она любит меня, – добавил он с усмешкой, – я обниму и поцелую эту тварь, после того, как проведу время с маньолой.

Цыган окаменел – он не мог представить себе такой мести.

– Ты должен ее убить, но не жертвовать собой!

– Повторяю тебе, я четыре дня безуспешно подстерегал ее. Прежде, чем приблизить к себе, она снимет с меня платье, чтобы убедиться, что на мне нет оружия.

– Я не пущу тебя, я не допущу этого! – закричал Витто, удерживая Аццо за руки.

– Не мешай мне, Витто, или ты сам поплатишься жизнью!

– Имеешь ли ты при себе ожерелье святых жуков? – вдруг спросил его Витто.

– Ожерелье святых жуков, – повторил Аццо. – Что это?

– Разве твой отец перед смертью не сообщил тебе?

– Смерть настигла его раньше, чем он ожидал.

– В таком случае отпусти маньолу, я подскажу тебе другую месть, – сказал Витто, увлекая за собой Аццо.

– Бедная женщина погибнет…

– Дай ей денег, чтобы она могла послать за доктором.

Аццо так и сделал, маньола хотела поцеловать его руку, но он быстро убрал ее.

– Ну говори, – с нетерпением начал Аццо, – я помню, что среди сокровищ находится цепь из черных жуков.

– Тот, кто наденет ее на шею, погиб.

– Это же самый роскошный наряд наших женщин.

– Это ожерелье носили только княгини. То, что находится у тебя, снято с покойной княгини, изменившей одному из твоих предков, оно пропитано ядом. Старая Цирра однажды говорила об этом твоему отцу.

– Может быть, это сказка, переходившая из уст в уста.

– Старая Цирра не лгала. Используй для своей мести этот способ.

– И ты думаешь, что яд, которым пропитаны жуки, действует и теперь?

Витто усмехнулся.

– Разве ты не цыган, не знаешь, что яд, который использовали князья, действует вечно, стоит лишь чуть-чуть поцарапать кожу!

– Согласен с тобой, Витто. – Аццо остановился в раздумье. – Я хочу непременно наказать ее тем же способом, какой выбрала она, отравив Марию. Она посыпала розу какой-то ядовитой пылью – я надену ей на шею ожерелье святых жуков!

– Вот это настоящая месть! Если яд не произведет желаемого действия, у тебя будет достаточно времени, чтобы заразиться чумой.

– Ты прав, Витто, она торжествовала бы, если бы знала, что я погибну вместе с ней – этой радости я не доставлю ей! Она умрет так, как изменница-княгиня, она должна надеть это редкое украшение!

Аццо остановился.

– Как же мне удастся передать ей ожерелье? – проговорил он растерянно.

Витто задумался. Действительно, если монахиня так мнительна, то никогда не примет из рук незнакомого человека подарка, даже такого дорогого, как этот.

– Кто же эта женщина, которую ты так ненавидишь?

– Это Ая, ты знаешь ее.

– Ая, которая сопровождала нас в наших путешествиях? Где же она?

– Она теперь сестра Патрочинио, молится рядом с королевой.

– Если все правда и Ая действительно та сестра Патрочинио, тогда…

– Ну, что тогда, говори скорее!

– Говорят, король любит монахиню, – сказал цыган, – что, если предложить ему это драгоценное украшение, которое по своей внешней скромности подходит для подарка монахине? Принеси мне ожерелье, Аццо, я берусь доставить его, куда следует.

– Я не хотел бы лишать себя удовольствия видеть все своими глазами.

– Если я исполню твое поручение, то это так же верно, как если бы ты исполнил его сам.

– Я знаю это, но желал бы полюбоваться, как Ая станет надевать ожерелье, пропитанное ядом.

– Если ты принесешь его, тебя наверняка узнают.

Аццо сознавал справедливость слов цыгана, но все еще колебался.

Витто, видя нерешительность своего товарища, успокаивающе потрепал его по плечу.

– Если не удастся передать монахине подарок, у тебя еще останется твой план мести.

– Ну, хорошо! Жди меня завтра вечером на углу Цыганской улицы, я принесу ожерелье.

– Завтра после захода солнца найдешь меня тут. Аццо пожал руку цыгану и отправился на улицу Толедо.

Ему нечего было опасаться, что его узнают и схватят: в плаще и испанской шляпе он даже отдаленно не напоминал цыгана, которого когда-то гнали, как дикого зверя, и притащили в Санта Мадре. Если бы он попал сейчас в руки инквизиции, то наверняка погиб бы, так как «летучая петля» была разгромлена, а дон Рамиро далеко.

Аццо прошел через городские ворота и поспешил в дальний лес, где зарыл клад своих предков. Долгое время он не трогал этот ящик и не знал всего его содержимого.

Была глубокая ночь, когда Аццо подходил к скале Оре. Он так хорошо знал дорогу, что темнота нисколько не мешала ему. Без малейшего шума пробирался он сквозь чащу, чтобы еще до зари достичь того места, где был зарыт его клад. Дорога, по которой он шел, то поднималась в гору, то спускалась вниз; кое-где приходилось пробираться по острым изломанным сучьям. Вскоре он дошел до скалистой местности, где деревья росли как-то уродливо и криво.

На окруженной кустами возвышенности он увидел скалу Ору, освещенную луной. Дорога к горе пролегала через лес и была пустынной. Несмотря на это, Аццо, прежде чем взойти на гору, на минуту остановился и прислушался. Все было тихо, только журчал лесной ручей и кричали ночные птицы.

Аццо поспешно пересек открытое место, отделявшее его от скалы. С ловкостью, свойственной цыганам, он полез на гору, держась за кусты, и, наконец, добрался до места, где был зарыт клад цыганских князей. Порывшись в кустах, Аццо нашел деревянную лопату, служившую еще его отцу, и быстро принялся за работу. Осторожно отложив в сторону мох и траву, он вырыл яму глубиной в два фута. Работа шла очень медленно, и только на заре его лопата ударилась о камень, под которым в железном ящике лежал клад. Аццо приподнял камень, снял рыхлую землю, открыл ящик, извлек известную ему шкатулку и отпер ее ключом. Внутри она была украшена слоновой костью и выложена маленькими шелковыми подушечками. В углублении лежала нетронутая, может быть, еще с тех времен, как ее положили туда его предки, цепь в виде изящно нанизанных черных священных жуков.

Аццо взглянул на святое украшение. Ему казалось, что ножки жуков от прикосновения его рук зашевелились, он улыбнулся и поспешно закрыл шкатулку, так как уже занималась заря. Аццо осторожно положил камень на прежнее место, засыпал его землей, тщательно зарыл яму и покрыл ее травой и мхом.

Убедившись, что ничего не заметно и прикрыв сломанными сучьями следы своих ног на сырой земле, он спрятал лопату между кустами, положил шкатулку за пазуху и спустился с горы в долину.

Когда он достиг леса, на востоке уже блеснули первые лучи восходящего солнца. Он закончил свою ночную работу вовремя и теперь ему требовался отдых. Времени у Аццо оставалось достаточно, на Растро ему надо было явиться лишь к вечеру.

Наконец, наступил желанный час.

После захода солнца Витто ожидал Аццо на углу Цыганской улицы. На нем был какой-то фантастический плащ. Он встретил княжеского сына вопросом, произнесенным шепотом:

– Ожерелье с тобой?

– Вот оно – все сохранилось как нельзя лучше!

– Я так и знал. Жуки пропитаны ядом и затем высушены. Ты делаешь монахине драгоценный подарок.

– Монахине?

– Нет, нет, я говорю, что украшение, которое ты доверяешь мне для передачи королю, драгоценно, – сказал Витто, раскрыв шкатулку и вынимая жуков. – Тут двадцать жуков и они так хорошо сохранились, будто положены вчера. Это чистый капитал в десять тысяч реалов, не считая черненного золота, из которого сделана застежка.

– Ах, если бы только я мог видеть, как Ая наденет цепь на себя!

– Предоставь это мне, я спешу!

Витто закрыл шкатулку и спрятал ее под плащом. Затем, простившись с Аццо, быстрым шагом направился на Плаццу де Палачио.

Начинало смеркаться, когда цыган прибыл во дворец и беспрепятственно прошел мимо караула до площадки, откуда начинались две лестницы в разные половины дворца. Объявив одному из лакеев, что он пришел с тайным известием к королю, что случалось во дворце довольно часто, он попросил указать дорогу. Лакей исполнил его просьбу.

Витто, держа шкатулку под плащом, взошел по ступеням так решительно, как будто не раз приближался к покоям короля.

В коридорах было так светло, что если бы Аццо сам явился сюда, его, без сомнения, узнали бы монахи, которые шныряли взад и вперед мимо Витто. Цыган дошел до передних комнат, где его, разумеется, остановили адъютанты и лакеи.

– Нищий! Каким образом эта чернь могла пробраться сюда? Уж не заснул ли караул? – воскликнул старый камергер, грудь которого была увешана орденами. – Самый скверный нищий очутился в покоях его величества! В самом деле, это неслыханное дело!

Лакеи уже приготовились вытолкать Витто.

– Я не нищий, я принес тайное известие для короля!

– Подобной ложью нас частенько старались провести, мы знаем подобных людей. Вон!

– Сжальтесь, благородный сеньор! Я должен говорить с королем, он один может достойным образом заплатить мне за драгоценность, которая составляет мое единственное имущество, мое спасение. Видите, я не лжец.

Витто, почтительно наклонясь, вынул из-под плаща шкатулку и раскрыл ее.

– Знаете ли вы это украшение?

– Это святые жуки Востока, – произнес камергер, между тем как адъютанты, косо глядя на цыгана, с любопытством рассматривали редкую драгоценность.

– Без сомнения, надо будет доложить об этом королю, – прошептал камергер, – это необычное ожерелье.

– И как хорошо сохранилось!

– Как же попало оно в руки такого человека?

– Двадцать жуков, – живо сосчитал камергер, – и ни одна ножка, ни одно крылышко жука не повреждены, они блестят, как черное дерево!

– О подделке нечего и думать, – подтвердил один из адъютантов, – мой брат, служивший при турецком посольстве, год тому назад прислал мне точно такое ожерелье. И знаете, что предлагал мне за жуков Превенто, ювелир с Пуэрты дель Соль? Двести крон!

– Не отпускайте этого человека, – прошептал камергер, – я пойду в кабинет короля.

Он закрыл шкатулку, приняв важное выражение, прошел через полутемный зал, отделявший комнату адъютантов от кабинета Франциско де Ассизи, и раздвинул портьеры.

Маленький плешивый король со впалыми щеками, которые он часто намазывал румянами, поливал себе руки благоухающими духами, убедившись только что перед зеркалом в безукоризненности своего туалета.

Камергер, почтительно поклонившись, остановился.

– Что вы мне несете, любезнейший? – спросил Франциско пискливым голосом.

– Великую редкость, ваше величество, – улыбаясь, но с важностью ответил камергер.

– Покажите, покажите, что это такое?

– Ожерелье из святых жуков Востока, которые считаются величайшею редкостью!

– Ожерелье? Это в самом деле такая драгоценность, которой не оплатишь даже короной моей супруги, – сказал король и взял шкатулку, чтобы рассмотреть ожерелье. – Чудесно, превосходно и как хорошо сохранилось! Действительно, я никогда не видал такой редкости, кому оно принадлежит?

– Одному человеку, похожему на нищего!

– Приведите его сюда, я хочу узнать, каким образом попала к нему в руки эта уникальная вещь, которая так неимоверно высоко ценится.

Пока камергер ходил за цыганом, Франциско де Ассизи с удовольствием разглядывал дорогое украшение. Ему часто приходилось делать подарки дамам, а это ожерелье как нельзя больше соответствовало щедрости короля. Причем оно могло достаться ему за бесценок, чем и хотел воспользоваться король, как всегда, находившийся в стесненном денежном положении.

– Нищий, черт побери, он, наверное, нашел или украл это украшение! Но каким образом? Если бы у кого-нибудь пропала подобная вещь, весь Мадрид всполошился бы. А вот и сам странный владелец святых жуков, – сказал Франциско де Ассизи, обращаясь к входившему и низко раскланивавшемуся цыгану, которого сопровождали двое адъютантов с обнаженными шпагами. – Подойдите и скажите, кто вы и как попало к вам в руки это ожерелье.

– О ваше величество, я бедный цыган, бедный человек без крова и родины, – сказал Витто, скрестив руки на груди и подходя ближе к королю. – О ваше величество, – продолжал он, боязливо оглядываясь на адъютантов, – я хотел бы говорить с вами без посторонних, что мне надо сообщить вашему величеству, нельзя слышать этим офицерам!

Король сделал адъютантам знак удалиться. Цыган бросился перед ним на колени, так что лицом своим почти дотрагивался до ковра.

– Ваше величество, сжальтесь надо мной и купите ожерелье, у меня нет денег даже на хлеб, иначе я не продал бы последнего наследства моих предков!

– Я думал, что вы, цыгане, живете милостыней!

– О ваше величество, никто ничего не подает бедному цыгану, который постоянно бродит по лесам без крова.

Король понял, что может приобрести драгоценность в обмен на маленькое подаяние, но все-таки делал вид, будто не желал оставить его у себя.

– Ожерелье слишком невзрачное и черное, – отвечал он.

– За милостыню оно не будет слишком невзрачным! Это прекрасное украшение для благочестивой женщины, которую на вашем языке называют монахиней!

Цыган, по-видимому, совсем не знал цены ожерелью.

– Дайте что-нибудь бедному цыгану, который унаследовал этих жуков от своих отцов. – Дайте мне милостыню, чтобы я мог прожить завтра и послезавтра, а затем отправиться дальше. Когда-то это ожерелье украшало княгинь и благочестивых женщин, заслужите же вы, ваше величество, милость Божью и подарите это святое украшение праведной женщине!

Франциско де Ассизи взглянул на цыгана, и в голове его возникла хорошая мысль. Графиня Генуэзская давно не получала от него знаков высокой милости, ему даже казалось, что она поэтому держала его в отдалении от себя. Слова цыгана пробудили в нем сильное чувство любви к все еще прекрасной Юлии, и он, в знак привязанности и благодарности за бесчисленные услуги, оказанные ею, намеревался подарить ей это незатейливое, но дорогое украшение, которое, как весьма верно выразился цыган, очень подходило в подарок благочестивой женщине. К тому же у него появлялся случай доказать графине Генуэзской, что монашеское платье, скрывающее ныне ее античные формы, не остудило его страсти к блиставшей некогда в большом свете красавице-графине.

– Кто же поручится, что это ожерелье твоя собственность, цыган? – наконец, спросил Франциско де Ассизи.

– О ваше величество, велите посадить меня в темницу, прикажите разузнать, не ищет ли кто-нибудь святых жуков! Поверьте мне на слово, ваше величество!

– У тебя честное лицо, как тебя зовут?

– Ференци, ваше величество. Ференци звали и моего отца, который, в свою очередь, унаследовал святых жуков от своего отца. Я должен их продать, ваше величество, меня мучает голод, – сказал Витто, назвавший себя другим именем, опасаясь, что монахиня припомнит его, – но бедный Ференци никому, кроме вас, не отдал бы украшения своих предков.

– Вот тебе мой кошелек, Ференци.

– О как вы милостивы! – сказал хитрый цыган и прижал к губам брошенный кошелек, в котором зазвучали монеты. – Бедный Ференци очень счастлив!

Франциско де Ассизи позвонил в колокольчик и приказал вошедшему адъютанту:

– Пусть угостят цыгана сытным ужином, бедняга голоден, и мне бы хотелось, чтобы ему хоть один раз в жизни было хорошо.

– О ваше величество, я премного благодарен вам, – воскликнул Витто, протягивая руки к королю, – бедный Ференци готов идти за вас в огонь!

– Следуйте за мной, – сказал ему адъютант. Витто повиновался.

Король улыбнулся ему вслед. Он сделал очень выгодную покупку, что всегда приводило его в хорошее настроение. Он радовался, что провел цыгана с настоящей ценой ожерелья, не подозревая, что, в сущности, был обманут сам.

Оставшись один, он вынул из шкатулки ожерелье и осмотрел его со всех сторон. Жуки были красиво и крепко связаны, замочек из черненного золота выглядел так, словно его сделали за час до этого, а ведь ожерелью было уже несколько столетий.

«Не медли подарить его прекрасной и благочестивой графине, – сказал про себя Франциско де Ассизи. – Цыган прав, говоря, что черное ожерелье годится в подарок благочестивой женщине, притом графиня любит все необыкновенное, и я надеюсь, что это старинное украшение понравится ей».

Чтобы не сломать ножек жуков, король осторожно вложил ожерелье в шкатулку и закрыл ее, не догадываясь, что сам только что избежал опасности: если одна из острых ножек оцарапала бы ему кожу, он неизбежно погиб бы; эти же самые жуки убили изменницу-княгиню.

Франциско де Ассизи накинул темный плащ, надвинул на глаза шляпу, которую обычно носил во время подобных тайных прогулок, и вышел через маленькую боковую дверь, ключ от которой имел только он. Дойдя до перекрестка, он направился к соборному флигелю, чтобы незамеченным войти в комнаты сестры Патрочинио, где не было ни стражи, ни камергеров и лакеев.

В первой комнате стояло несколько монахов, которые, узнав короля, тотчас сделали вид, что углублены в религиозный разговор.

Франциско де Ассизи отворил дверь в молельню монахини, предполагая застать ее там в этот поздний час. Закрыв за собой дверь, король, полный ожидания, остановился за портьерой и раздвинул ее обеими руками.

Довольное выражение скользнуло по увядшему лицу маленького короля: сестра Патрочинио, не замечая его, стояла на коленях перед аналоем. Теплый летний воздух, проходивший сквозь открытые окна со спущенными шторами, заставил графиню сбросить с себя громоздкое коричневое одеяние; таинственный полумрак от неровного света маленькой лампады перед изображением Божьей Матери окутывал стоявшую на коленях фигуру.

Могло показаться, что живописная поза монахини заранее придумана – так прекрасно было ее мраморное лицо с тихо шевелившимися губами и глазами, обращенными к небу, так нежны ее ослепительно белая шея и грудь, напоминавшая грудь античной статуи. Пролетевшие годы не тронули красоты бывшей графини Генуэзской, но под чарующей внешностью скрывалась все та же порочная и фальшивая натура.

Но ослепительная внешность имела такую притягательную силу, что люди неудержимо стремились к ней, как мотыльки к свету. Франциско де Ассизи при виде пленительной монахини бросился к молившейся красавице, чтобы обвить своими дрожащими руками ее стан.

Монахиня испугалась и хотела вскочить, чтобы накинуть на себя свое коричневое платье.

Но Франциско помешал ей, прошептав:

– Божественнейшая из женщин, вечно прекрасная, не отталкивай меня, позволь вернуться на твою грудь и, покоясь на ней, признаться тебе, что ты царица среди женщин, все бледнеют и меркнут перед тобой, и своей красотой ты покоряешь весь мир.

– Король, перед вами молящаяся женщина, давно, как вам известно, покинувшая свет.

– Так позволь же иметь хоть какое-то право на тебя, дай блаженство преклонять перед тобой колени. Ведь не могла же ты забыть, кем была для меня раньше. Своим появлением при дворе ты возбудила во мне надежду, что станешь вечно принадлежать мне. Да, Юлия, я даже осмелился думать, что ты ради меня избираешь монашество. И хотя мои губы прикасались к телу не одной роскошной женщины, хотя многие красавицы Европы были в моем распоряжении, но твоей красоте, божественная Юлия, должны уступить все женщины! О, не отталкивай меня, не скрывай под жалкой одеждой своего обольстительного тела, позволь прижаться к нему горячими губами. О, улыбнись, улыбнись и прижми меня к себе!

Ая действительно улыбнулась.

По ее холодным чертам скользнуло выражение дьявольского торжества: слова короля исходили из глубины сердца, она чувствовала, что не утратила еще своей всемогущей власти над ним, и тихо обвила его шею рукою.

Франциско де Ассизи упал на грудь прекрасной графини Генуэзской. Потом он быстро открыл шкатулку, вынул оттуда ожерелье святых жуков и обвил его вокруг шеи монахини. Она не оттолкнула его, и в знак благодарности позволила поцеловать себя в губы, обещая не снимать подарка перед сном.

Затем графиня попросила короля удалиться и вскоре сладко задремала.

Ослепленный жаждой мести цыган не ошибся, полагаясь на слова опытного Витто, что ядовитые жуки должны непременно впиться в кожу Аи и что она, ничего не подозревая, примет таким образом смерть от его руки.

Ая дремала, черное ожерелье обвивало ее гладкую шею, подарок короля плотно прилегал к ее мягкой влажной коже. Казалось, святые жуки оживали и, исполняя свою страшную задачу в темноте ночи, осторожно впивались в ее тело, как жало скорпиона.

Странные тревожные сны вскоре окружили монахиню; она металась в постели, роскошная грудь ее высоко вздымалась, с уст срывались бессвязные слова. Ае снился дикий Аццо.