Текст книги "Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)

ПРОРОЧЕСТВО МОНАХИНИ

Водном из флигелей замка, имеющем прямое сообщение с покоями королевы, жила с недавних пор одна благочестивая и даже, по уверениям отца Фульдженчио, удивительно вдохновенная монахиня, которая благодаря этому и удостоилась милости королевы.

Патер имел большое влияние на королеву, так что вследствие его ходатайства и склонности самой Изабеллы верить во все неземное, последняя отыскала монахиню, одержимую чудесным недугом, как называли тогда ясновидение, и предложила ей помещение в своем замке. Появление монахини Рафаэли дель Патрочинио произвело на нее хотя и своеобразное, но все-таки выгодное для иезуитов впечатление.

В придворных кружках рассказывали, что в определенные ночи неодолимая сила повергала эту монахиню ниц и тогда она могла давать чудесные ответы на самые таинственные вопросы, что она была одержима сомнамбулизмом и в этом состоянии видела будущее.

Этот рассказ, конечно, передавался друг другу под строгим секретом и тем скорее сделался всем известен.

Королева также скоро узнала его. В ту самую ночь, когда так неожиданно был ранен Франциско Серрано, благочестивый отец Фульдженчио пришел к королеве с известием, что достойная сожаления монахиня Патрочинио погружена в свой магнетический сон. Это случилось как нельзя более кстати.

Но никто не должен был об этом знать и потому Изабелла, набросив на голову и плечи густую вуаль, без провожатого последовала за отцом Фульдженчио к флигелю замка.

– Позвольте вас предупредить, ваше величество, чтобы, несмотря на ваше великое благочестие, вы не испугались при виде тяжело испытываемой сестры, – шепнул патер королеве.

– Так она, бедная, действительно страдает?

– И очень сильно, ваше величество. Болезнь эта неизлечима и постоянно повторяется через известный промежуток времени, истощая душу. Монахиня очень часто предсказывает с удивительной точностью день и час, в который она снова впадает в свой сон.

– Я очень жалею благочестивую сестру и считаю своим долгом заботиться о средствах, могущих облегчить ее страдания и принести ей пользу. Только мне кажется, что ее наружность говорит о силе и здоровье.

– Это именно и есть, ваше величество, чудесный признак ее состояния, тело процветает, между тем как душа томится! Позвольте мне, ваше величество, быть проводником вашим, – шепнул патер, и, проскользнув на цыпочках вперед, вошел в слабо освещенную комнату, которую темно-синий ковер делал еще более мрачной.

Посреди комнаты на постели, не шевеля ни одним членом, лежала монахиня Патрочинио. Руки ее были стиснуты и лежали вдоль тела, вытянутого как мертвое. Бледное как мрамор красивое лицо покоилось на белой шелковой подушке, по которой рассыпаны были длинные черные волосы. Немного открытые губы показывали кончики прекрасных зубов. Дыхания же не было слышно. Грудь ее не опускалась и не подымалась, и она так походила на мертвую, что Изабелла, которую патер подвел к постели монахини, при первом взгляде на нее, с ужасом отвернулась.

Наконец, преодолев страх, подошла она к монахине, спавшей мертвым сном. Глаза последней были полуоткрыты, выражение их было восторженное, и неземной их взгляд сделался еще страшнее, когда монахиня почувствовала, что к ней подошли.

– Сестра Рафаэла дель Патрочинио, – начал отец Фульдженчио, сложив руки и став к ногам неподвижно лежавшей монахини, – видишь ли ты нашу великую королеву?

– Я вижу не только королеву, стоящую у моего изголовья, но и всех близких ей, – начала монахиня монотонным голосом, – я вижу короля, преклонившего колени в своей спальне. Я вижу королеву-мать, отворяющую в эту минуту потаенную дверь, через которую должен прийти к ней герцог дель Рианцарес. Я вижу герцога де ла Торре, только что раненого в доме своей возлюбленной.

Королева побледнела, услышав, что опасения ее оправдались. Надеясь еще больше узнать от ясновидящей монахини, она сделала знак патеру, чтобы он удалился.

Фульдженчио тихо вышел в переднюю и запер за собою дверь, так что Изабелла, любопытство которой было страшно возбуждено, осталась одна с хитрой монахиней.

Графиня генуэзская, Ая, жаждущая мести, играла смелую комедию.

Королева стала на то же место, с которого патер допрашивал ясновидящую и, в свою очередь, спросила:

– Как зовут возлюбленную герцога де ла Торре?

– Которую? Ту, которую он более любит, зовут Энрикой.

Королева задрожала, услышав, что Франциско любит незнакомку, одетую в черное, горячее и постояннее, нежели ее; этого было слишком много для пылкого сердца Изабеллы.

– И Франциско Серрано был сегодня у этой Энрики?

– Он ее искал на Гранадской улице, во дворце нынешнего покровителя Энрики, дона Аццо, который позаботился о том, чтобы не каждый мог к нему проникнуть. Франциско Серрано не нашел своей возлюбленной.

По лицу Изабеллы пробежала торжествующая улыбка.

– Но как же он попал в драку? – спросила она.

– Он встретился на лестнице дворца с третьим любовником Энрики.

– Нравственная красавица! – прошептала с насмешкой королева, потом прибавила громко:

– Когда Франциско Серрано увидится с Энрикой?

– Завтра вечером. Когда Аццо уйдет из дворца, нетерпеливый герцог найдет возможность проникнуть

к своей возлюбленной.

– Ты говорила мне, что чужой не может войти во Дворец, так скажи мне теперь, что надо сделать, чтобы найти Энрику? – спрашивала королева с возрастающим нетерпением.

– Ты увидишь перед собой пять входов, из которых три будут привлекать тебя таким великолепием, какое только может создать рука человеческая. Два же из них непроницаемо темны. Ты выбери один из последних, а именно тот, который лежит направо. Возьми с собой свечку и в десятом часу вечера ты найдешь Серрано у Энрики.

– Отлично, – подумала Изабелла, – мне теперь недостает только предлога, чтоб забрать в свою власть прекрасную Энрику. Может быть, и в этом поможет мне ясновидящая.

Монахиня все еще лежала неподвижно с полуоткрытыми глазами.

– С каких пор Франциско Серрано знает эту Энрику? – спросила взволнованная Изабелла.

– С самого детства, – ответила монахиня тем же монотонным голосом.

– Я должна ее взять в свои руки, чего бы мне это ни стоило, – проговорила оскорбленная в своей любви женщина, – скажи мне еще одно.

– Говорите скорее. Ваши вопросы причиняют мне боль, которая предвещает всегда мое освобождение от ослепительных лучей, пронзающих меня и проникающих повсюду.

Лицо Изабеллы просияло. Она знала теперь, как поставить ясновидящей вопрос, для того чтобы не только узнать, что ей было нужно, но и испытать монахиню, которая своим непостижимым знанием уничтожала всякое сомнение в своей правдивости.

– Кто, кроме дона Серрано и Энрики, будет находиться завтра в десятом часу во дворце на Гранадской улице? – спросила Изабелла, в высшей степени возбужденная.

– Королева! – ответила ясновидящая.

– И каким образом королева возьмет власть над Энрикой?

– Через вопрос: куда Энрика дела своего ребенка, отец которого Франциско Серрано.

Изабелла задрожала. Она должна была опереться, чтобы не упасть от этого ответа. По красивым ее чертам пробежала холодная улыбка.

– Через вопрос: куда Энрика дела своего ребенка? – повторила она. Ее дрожащие губы никак не могли произнести имя Франциско Серрано в связи с именем соперницы. Она торжествовала, потому что все знала, все, даже более того, что желала и опасалась узнать.

– Неверный, – произнесла она шепотом, – я его страшно накажу за то, что он обманул два женских сердца.

Королева пошла к двери, которую патер Фульдженчио отворил с низким поклоном.

Она закрыла лицо свое и шею вуалью и скорыми, но твердыми шагами воротилась в свои покои. Лицо ее горело страстным волнением. В эту же ночь она написала собственной рукой некоторые решения и распоряжения на следующий день и вечер. Молодая королева за один час стала старше на несколько лет.

Если бы она могла взглянуть в комнату флигеля, она бы увидела, что коварная женщина поймала ее в свои сети. Монахиня Рафаэла дель Патрочинио, которая так долго лежала неподвижно и с таким искусством и ловкостью сыграла роль ясновидящей, повернулась наконец на своей постели, покрытой матовым голубым светом, который еще больше увеличивал впечатление, произведенное на королеву. Когда она, наконец, осознала свое превосходство и великую победу, на ее прекрасном лице мелькнула адская улыбка.

Графиня генуэзская приподнялась с постели. Белая и широкая одежда опустилась вдоль ее прекрасного тела, слегка обрисовывая ее пластичные формы. Когда она взглянула на себя, довольная улыбка показалась на ее обольстительно прекрасном лице. Ей теперь пришло в голову, что ее божественные формы и умение их ловко скрывать, могут ей дать силу, которая сделает ее непобедимой, тем более что королева уже была в ее руках.

Она распахнула белую одежду, чтобы убедиться, не ослабла ли ее красота и правы ли ее обожатели. Прекрасная графиня, осмотрев себя, созналась, что если бы она была мужчиной, то также была бы ослеплена красотой своего тела и не противостояла бы ему.

Патер Фульдженчио вошел неслышно и стал молчаливо наблюдать за этим осмотром, который открыл ему все прелести роскошного тела прекрасной женщины. Глаза патера сверкали как огненные искры. Еще одна минута и благочестивый отец, забывшись, бросился бы как разъяренный тигр на дивную графиню генуэзскую, чтобы утолить страсть, кипевшую в каждой его жиле.

Всегда верно рассчитывавшая Ая с холодной улыбкой посмотрела на патера, который стоял у порога бледный и взволнованный.

– Позовите в мой кабинет, благочестивый брат, мужчину в коротком черном плаще и с рыжей бородой, – сказала она, – мне нужно еще ночью с ним переговорить. Вы удивлены? Не думайте, благочестивый брат, что между мною и этим незнакомцем, служащим мне, существуют какие-нибудь особенные отношения. Вы ведь знаете, достойный брат, что Рафаэла дель Патрочинио постриглась и сделалась вашей сестрой, отказавшись от всех мирских сует.

Патер Фульдженчио знал власть монахини. Его губы подернулись завистливой и дикой улыбкой. На лице его отпечатались все пороки и грехи, какие только могут наполнить человеческую душу.

– Оставьте кесарю кесарево! – проговорил он, но графиня не хотела понять этой шутки патера и подошла к двери, ведущей в ее кабинет. Она еще раз обернулась к ничего не значащему, по ее мнению, инквизитору и шепнула ему, придавая глазам своим особенный блеск:

– Через шесть месяцев день святого Франциско, и мы, благочестивый брат, увидимся в этот день в павильоне Санта Мадре.

– О, желанная ночь, – ответил патер шепотом, – горе мне, если я тебя не обниму. Я с ума сойду, если другой придет раньше меня и мои губы не прикоснутся к твоим. О, прекраснейший из грехов!

Ая вошла в кабинет и заперла за собой дверь. Эта комната, устроенная для монахини, хотя и поражала своей рассчитанной простотой красок и обстановки, однако же далеко не походила на монашескую келью.

Около одной стены стоял изящно вырезанный деревянный налой с большим распятием из черного дерева. Около другой – письменной стол из розового дерева без всяких украшений, который распространял благоухание по всей комнате. В одном углублении этой стены стояло большое, сделанное из чистейшего белого мрамора изображение Святой Девы, а перед ним висела вечно теплящаяся маленькая лампада. В нижней части ниши, на столике, стояла мраморная чаша со святой водой. Несколько стульев из черного дерева дополняли меблировку кабинета монахини. Зато самый избалованный вкус какой-нибудь королевы не мог требовать большего комфорта и удобства, с какими были устроены будуар и спальня прекрасной графини, отделенные дверью и портьерой от ее кабинета.

Войдя в кабинет, она села к письменному столу и стала быстро писать. Не одна Изабелла писала в эту минуту приказы и распоряжения. Ая также должна была сделать свои приготовления к следующему дню.

Несколько минут спустя вошел в комнату брат герцога де ла Торре, тот страшный рыжебородый Жозэ, со сверкающими глазами и бледным лицом, искаженным страстями, который сделался теперь орудием графини.

Ая не удостоила его никаким поклоном. Она имела довольно оснований, чтобы презирать дона Жозэ Серрано. И действительно, должны были быть основания, если даже эта женщина-демон приходила в ужас от адской развращенности и отвратительной порочности животного, которое называло себя братом герцога де ла Торре.

Но графине генуэзской еще нужен был дон Жозэ.

– Какое еще поручение вы хотите возложить на меня, беспокойная графиня, – сказал он, – после того как я вас удостоверил, что неотступно стою на карауле?

– Вы должны, дон Серрано, доставить самым секретным образом два письма. Эти письма так важны, что от них зависит ваша и моя жизнь. Первое назначено владельцу чудесного дворца на Гранадской улице.

– Аццо, которого вы любите?

– Другое испанскому главнокомандующему, герцогу де ла Торре.

– А, моему светлейшему брату.

– У вас, конечно, есть преданные вам люди, которые в точности исполнят ваши приказания и не проговорятся?

– Они их исполнят так же точно и молчаливо, как бы я сам это сделал.

– Хорошо! Я полагаюсь на вас и на ваших людей.

Рыжебородый мошенник, выйдя из комнаты, остановился под одним из канделябров замка, и прочел только слегка запечатанные письма, с тем чтобы, прийдя домой, снова на них наложить печать. Между тем графиня позвала своего поверенного камердинера, явившегося тотчас же по ее призыву.

Вошедший в комнату мужчина был уже не молодой человек с хитрым лицом, но скромной наружности и очень просто одетый.

– Мне нужно дать тебе поручение, Иоаким! – сказала графиня, перечитывая маленькое душистое письмо, которое было следующего содержания:

«Мария Непардо.

Податель сих строчек вручит вам как знак верности условленное кольцо, и вы пришлете мне через него порученного вам ребенка по имени Мария Энрика. Кольцо можете себе оставить за ваши попечения».

Под этими строками графиня приложила кольцом печать и сложила письмо.

– Завтра, когда наступит вечер, ты пойдешь в Прадо Вермудес. Там на реке Мансанарес лежит одинокий остров…

– Я его знаю, ваша светлость.

– На этом острове живет отшельница Мария Непардо. Ты переедешь к ней в гондоле, но не произнесешь ни слова о поручении, прежде чем не найдешь одноглазую женщину. Ты ей передашь письмо и кольцо и получишь от нее девочку. Все для меня зависит от этого ребенка, и ты мне отвечаешь жизнью, если с ним случится что-нибудь, прежде чем он дойдет до моих рук.

– Я вам его принесу невредимым, ваша светлость.

– Только не сюда, Иоаким! Я в десятом часу буду ждать у темной боковой двери Антиохской церкви, куда ты немедленно принесешь ребенка, тщательно закрытого.

– Слушаю, ваша светлость.

– Береги кольцо, ты без него не получишь ребенка, – проговорила Ая тихим, но настоятельным голосом, вручая слуге письмо и драгоценную вещь.

– Завтра в десятом часу я буду с ребенком у темной боковой двери Антиохской церкви, – проговорил он также вполголоса и удалился.

– Теперь опасно оставлять ее у корыстолюбивой Марии Непардо, потому что через несколько дней будут предлагать золото, чтобы достать сведения о ребенке, – проговорила шепотом Ая, – завтра в это время ненавистная соперница будет низвержена: Аццо не откажется от таинственного приглашения. Наконец-то я достигаю желанной цели.

Графиня генуэзская стояла величественно выпрямившись, рассчитывая все выгоды, какие могли ей принести только что предпринятые ею действия.

Ая как змея караулила свою жертву и манила ее всевозможными обманами, наблюдая сверкающими взорами за сокращающимся расстоянием, отделяющим ее от жертвы. Ая употребляла все прелести и обольщения своего прекрасного тела, чтобы возбудить самую горячую, самую буйную любовь, любовь, готовую на все, и потом с ужасающим хладнокровием использовала эту страсть для своей выгоды.

В прекрасной груди графини генуэзской не было сердца, а между тем она любила Аццо самой бешеной страстью.

Когда наступило утро, Франциско Серрано, после довольно спокойно проведенной ночи, почувствовал себя лучше и сильнее. Он встал, не желая, чтобы королева узнала о том, что он был ранен, и не подозревая, что Изабелле уже все было известно.

Стиснув от боли зубы, Франциско Серрано надел свой богатый мундир и стал принимать, как обычно, доклады генералов. Прим и Топете спросили его, как он себя чувствует, и радовались, видя его опять здоровым. Олоцага предпринял таинственное путешествие, о цели которого он не сообщил своим друзьям. Но несмотря на все любезности, в поведении дипломатично сдержанного дона было столько таинственности, что Серрано не стал более обращать внимания на рассказ Прима.

В эту минуту один из адъютантов принес герцогу письмо, маленький аккуратный формат которого доказывал, что оно было написано женской рукой. Топете Добродушно улыбнулся.

– Верно от высочайшей особы, – шепнул он своему Другу, пока тот распечатывал записку.

Франциско был поражен, и сердце его сильно забилось, когда он, вскрыв письмо, прочел следующее:

«Дорогой мой Франциско!

Приходи сегодня вечером в десятом часу в объятия твоей Энрики, которая страшно желает тебя видеть. Я нахожусь в заключении, и если ты не придешь в назначенный час, в который я буду совершенно одна, то я лучше умру, чем буду продолжать жить в разлуке с тобой».

Рука Франциско, державшая доказательство любви Энрики к нему, сильно дрожала. Прочитав эти строки, он почувствовал, как был несправедлив, заподозрив свою возлюбленную в неверности при виде ее богатого покровителя.

– Да, я приду к тебе, – проговорил он про себя, – хотя бы мне это стоило жизни.

Герцог де ла Торре не подозревал, что строки эти были подделаны. Он ждал вечера с мучительным нетерпением. С несвойственной ему поспешностью отстранял он самые важные дела, которые лежали на его ответственности как главнокомандующего. От волнения он забыл даже о ране, полученной им от брата во дворце Аццо.

Франциско был поражен появлением в чудесном дворце того, кого он считал умершим, но Прим, который видел насквозь все мошенничества его презренного брата, вскоре разъяснил себе это обстоятельство. Теперь же он видел, как Франциско получил письмо, и, когда наступил вечер, не мог не предостеречь своего друга от неожиданных опасностей, которым он снова мог подвергнуться.

Франциско благодарил заботливого Прима, но никакое препятствие, никакое предостережение не могло бы заставить его отказаться от намерения отправиться на Гранадскую улицу.

– Мы с Топете не можем тебе сопутствовать, – сказал Прим, предчувствуя недоброе, – и потому позволь тебя уговорить быть осторожным. Ты превосходный боец и герой на поле битвы, но ты не можешь себя защитить против презренных, которые подстерегают из-за угла в темных проходах.

– Спасибо тебе, дорогой Жуан, но ты не скажешь более ни одного слова, когда я тебе сообщу, что письмо это от Энрики, которая томится в заточении. Сегодня вечером, в десятом часу, я отправлюсь к ней, чтобы освободить и возвратить себе возлюбленную, – проговорил Серрано голосом, исполненным чувства, – теперь посуди сам, могу ли я не стремиться туда? Я насилу могу дождаться блаженного часа.

– Нам приказано явиться к королеве, – произнес Прим в раздумье.

– К королеве? – спросил удивленный Франциско, но потом с поспешностью прибавил, – хорошо, что она меня не пригласила, иначе я должен был бы в первый раз в своей жизни придумать ложь, чтобы уйти из ее гостиной. А вы, не думая обо мне, предайтесь веселью и всем удовольствиям, которые вам предлагают. Я же спешу к своей Энрике.

Друзья расстались. Прим, с тягостным предчувствием в сердце, пошел к Топете, чтобы вместе с ним отправиться к королеве, а Франциско, так как уже приближался столь желанный час, надел большую шляпу, закрывающую его лицо, и темный плащ.

Наконец, стрелка его больших стенных часов подошла к десятому часу. Франциско ощупал свою шпагу под плащом, надвинул шляпу на лоб и отправился через боковой коридор.

Через несколько минут он был на улице. Никем не узнаваемый, пробирался он через толпу и достиг, наконец, дворца на Гранадской улице. Балкон был освещен, но Энрики не было на нем.

Немедля Франциско вошел доверчиво в ротонду и через бесчисленное множество проходов все же достиг вертящейся двери. В темном проходе добрался он до лестницы и быстро вбежал на нее.

Вдруг раздался вблизи нежный напев женского голоса. Франциско стал с восторгом прислушиваться. Он узнал голос Энрики. Несколько шагов только отделяли его от возлюбленной, но он никак не мог найти входа в покой, у которого стоял так близко.

Наконец Франциско решился позвать свою возлюбленную и громким голосом произнес:

– Энрика!

Дверь отворилась у ближайшего перекрестка, около которого он бродил, и осветила темное пространство.

– Энрика! – крикнул он еще раз и приблизился к проходу, по которому раздавались навстречу легкие Шаги. Лицо его засияло, когда увидел свою возлюбленную. Энрика слышала зов, узнала его голос и с трепещущим сердцем, молча, обессиленная счастьем, упала на руки так давно ожидаемого возлюбленного.

– Мой Франциско, – проговорила она наконец, между тем как слезы радости катились из ее прекрасных глаз, и в этих двух словах выразилось все блаженство ее души. Сердца их сильно забились и губы соединились в горячий поцелуй. Что за счастливое свидание для двух любящих сердец, всегда пламенно стремившихся друг к другу, несмотря на все, что случилось во время их внезапной разлуки!

– Я пришел тебя освободить, моя Энрика, – сказал наконец Франциско, – возьми скорее плащ и пойдем со мной.

– Прежде всего дай мне насмотреться на тебя, дай мне прийти в себя от блаженства, которое я чувствую, покоясь в твоих объятиях! Как тяжела была эта долгая разлука! – проговорила Энрика с такой любовью, так чистосердечно, что Франциско был глубоко тронут. Он последовал за ней в гостиную, из которой она вышла к нему навстречу.

Прекрасную фигуру Энрики обдал матовый свет большой изящной гостиной, убранство которой изобличало нежную женскую руку. С балкона, соединенного прямо с гостиной, веяло запахом роскошных цветов; великолепные картины, изображения мадонн украшали стены, но Франциско смотрел только на свою возлюбленную.

Черные волосы ее, без всяких украшений, падали роскошными локонами на плечи, ее кроткие глаза, осененные темными ресницами, смотрели на него подобно двум звездам. Маленький изящный ротик улыбался блаженной улыбкой, которой он давно уже не видел. Черное платье покрывало ее нежные и прекрасные формы.

Но Франциско вдруг выпрямился, в его душу, наполненную до сих пор блаженством счастья и любви, проникла ужасная мысль, которую он едва мог высказать.

– Где наш ребенок? – спросил он, наконец, нерешительно и всматриваясь с лихорадочным ожиданием в лицо своей возлюбленной. – Во имя всех святых, говори, где наш ребенок?

Энрика задрожала. Этот вопрос поразил ее как проклятие, как всеуничтожающая молния. Ужасная скорбь, томившая ее душу, уничтожила все блаженство этого свидания. Дрожащими бледными губами несчастная произнесла:

– Его похитили – он пропал.

Франциско закрыл лицо руками, его прекрасные темные волосы упали в беспорядке на лицо и висели между его пальцами. Герцог де ла Торре застонал под страшным бременем этого известия.

– Кто-то идет, бежим! – воскликнула Энрика голосом, исполненным страха.

– Ты меня для этого позвала? И ни слова о печальном известии в твоем письме, – сказал с горечью Франциско, пораженный до глубины своей души.

– В моем письме? – повторила Энрика. Холодная дрожь пробежала по ее членам: она не писала Франциско. Между тем шаги все приближались к ним.

Страшная минута ожидания!

– С тобою я все могу вынести! – воскликнула вдруг, прильнув к его груди, измученная страхом и горем Энрика.

Казалось, сам Бог внушил ей эти слова, и еще раз Франциско почувствовал все счастье своего свидания с нею. С выражением пламенной любви прижал он Энрику к своему сердцу, между тем как она все смотрела по направлению к двери боязливым взором.

– Кто осмелится тебя еще раз у меня отнять? – воскликнул Франциско Серрано, гордо выпрямившись и сбросив свой плащ, так что можно было видеть его высокую, стройную фигуру и богатый мундир главнокомандующего.

– Герцог де ла Торре тебя защитит! Горе тому, кто захочет тебя вырвать из моих рук!

С этими словами Франциско выдернул правой рукой свою блестящую шпагу, между тем как левой он держал Энрику. Вдруг из их уст вырвался громкий крик удивления.

Дверь отворилась и вдоль длинного коридора, освещенного красным огнем факелов, они увидели целый ряд адъютантов и страшных шпионов инквизиции, называемых фамилиарами. На пороге же стояла женщина высокого роста. Темно-синяя мантия обхватывала ее плечи и ниспадала с них широкими складками. Густая белая вуаль закрывала ее лицо и шею.

Франциско пристально всматривался во внезапное явление.

– Королева! – проговорил он и опустил шпагу. Изабелла отбросила назад свою вуаль, и Франциско

с Энрикой увидели гордое и строгое лицо своей повелительницы. Ее обыкновенно мечтательные голубые глаза сверкали в этот момент подобно молнии, да и всем своим видом молодая королева выражала гнев и оскорбление, бушевавшее в ее сердце.

Изабелла сомневалась до последней минуты в возможности случившегося, она не могла решиться поверить словам, которые порочили любимого ею человека. Когда близок был роковой час, назначенный ясновидящей, взволнованная королева решила сначала не идти на Гранадскую улицу. Тогда должно было рушиться пророчество монахини, и все, что она сказала, могло быть ложью. Эта мысль на мгновение успокоила королеву, измученную ревностью, но вскоре ею с новой силой овладели любопытство и неистовое желание убедиться, основательно ли подозрение и правду ли сказала ясновидящая. Она вскочила со своего кресла. Взор ее блистал отвагой и решимостью.

– Я должна удостовериться, – воскликнула взволнованная королева и, обращаясь к маркизе де Бевилль, сказала:

– Велите, маркиза, заложить мою маленькую карету и передайте вот этот приказ дежурным адъютантам, вы меня проводите на Гранадскую улицу, где мы хотим осмотреть чудесный дворец, принадлежащий одному иностранцу по имени Крез, о котором только и говорят с некоторых пор в Мадриде.

Четверть часа спустя королева вошла во дворец через вторую дверь, которая прямо вела к лестнице в верхний этаж. Ее сопровождали маркиза и несколько фамилиаров, посланных Фульдженчио, с факелами в руках. Изабелла прошла через коридор и сама подошла к двери гостиной, из которой раздался голос:

– Горе тому, кто захочет тебя вырвать из моих рук!

Изабелла толкнула дверь и перед ней страшным образом осуществилось то, что предсказала ясновидящая. Она должна была позвать на помощь все свои силы, чтобы сохранить присутствие духа и, только пошатнувшись от изумления и желая удержаться, невольно схватила она руку маркизы.

– Я, господин герцог, вырву из ваших рук эту донну, потому что я> знаю, что при вашей храбрости никто другой не осмелится этого сделать со шпагой в руках. Я пришла для того, чтобы еще раз оценить оказанную вами услугу, которая конечно будет последняя: господин герцог де ла Торре, вы держите в руках убийцу!

Королева сделала шаг вперед. К ней воротилась вся ее сила и обдуманность. Она хотела наказать изменника, которого так горячо любила, и наказание должно быть ужасно.

Энрика, смущенная всем случившимся, пошатнулась при последних словах королевы и, вырвавшись из рук Франциско, бросилась на колени и протянула руки к королеве.

Все присутствующие ужаснулись, когда Изабелла сказала: «Господин герцог, вы держите в руках убийцу». Маркиза, бледная и испуганная, смотрела на донну, одетую в черное, и на главнокомандующего, мрачный взор которого был обращен на королеву. Адъютанты, в высшей степени изумленные, переглядывались, думая найти друг у друга объяснение.

– Ваше величество, я был дворянином прежде милостей, которыми вы меня до сих пор осыпали: дон Франциско Серрано и Домингуэц Дельмонте просит у вас объяснения страшных слов, которые вы произнесли против беззащитной женщины, – холодно и гордо сказал в высшей степени взволнованный Франциско, подходя к Изабелле, которая смотрела на него также гордо и холодно.

– Вы произносите странные речи, господин герцог. Вы опекун этой донны?

– Встань, Энрика, – произнес Серрано, протягивая руку Энрике, лежавшей у ног королевы, которая и не замечала ее, – я за тебя отвечаю. Свидетелей ваших слов здесь довольно, теперь я требую, ваше величество, Доказательства!

Королева сделалась бледна как вуаль, упавшая на ее грудь, и задрожала всем телом, потому что знала, что встретит в раздраженном Серрано страшного противника. Но она решилась действовать и с горькой улыбкой вспомнила ясновидящую, которая дала ей в руки все к тому средства.

– Вы требуете доказательства того, что донна эта убийца, извольте: куда дела она ребенка, которого она постоянно называла своим сокровищем? Куда девала она эту нежную девочку?

Франциско Серрано почувствовал, как холодный пот выступил на его лбу. Он видел, что Энрика теряет сознание. Ужас этого часа был не по силам измученной женщине.

– Донна молчит, господин герцог, – продолжала насмешливо королева, в высшей степени возбужденная, – и молчание это оправдывает мое обвинение. Я намерена вам доставить более верные сведения об этом обстоятельстве, которое, как видно, интересует, вас ещё более, чем меня.

Страшное предчувствие овладело Франциско: он узнал фамилиаров и догадался, что инквизиция тайно восстановлена.

– Я приказываю схватить детоубийцу! – проговорила Изабелла.

Поклонившись королеве, адъютант отворил дверь и Франциско увидел блестящие шлемы и латы королевских алебардистов.

– Капитан де лас Розас, я приказываю вам отвести убийцу на улицу Фобурго, с тем чтобы она в монастыре доминиканцев призналась в том, что она сделала с ребенком. Этого требует справедливость.

Энрика провела рукой по глазам и по лбу. Ей казалось, что она видит все во сне. Она не могла найти ни слов, ни слез.

Когда же Франциско встал между ней и капитаном де лас Розасом, чтобы защитить ее до последней капли крови, она посмотрела на него немым, но трогательно-умоляющим взором, как будто хотела сказать: ты своим вмешательством погубишь нас обоих, а между тем, если ты будешь свободен, спасешь меня, может быть.

Королева же, заметив намерение Франциско, проговорила резким тоном:

– Господин главнокомандующий, я приказываю. Энрика боролась. Ей хотелось еще раз броситься к ногам королевы и просить о пощаде. Она так была измучена похищением ребенка. Но кто бы поверил ей, что у нее украли ее сокровище?

Изабелла сделала знак капитану де лас Розасу. Она, торжествуя, наслаждалась гневом и страданием Франциско. В последние дни она стала совсем другой.