Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)

– Маскарадная шутка, без сомнения, – проговорила, смеясь, королева, – нам хотят напомнить ту страшную ночь, и, вероятно, мы увидим через несколько минут трех придворных кавалеров, одетых в костюмы известных нам смелых карлистских офицеров.

– Странная шутка! – ответил, задумавшись, Серрано. – Мне кажется, что не мешало бы хорошенько осмотреть сфинкс.

– Нет, нет, дорогой генерал, не нарушайте веселья этой ночи! Неправда ли, сфинкс, ты не хочешь быть открытым, ты желаешь довести свою шутку до конца? – спросила Изабелла.

– Это не шутка, королева! Прикажи, чтобы все сняли маски и чтобы стража заняла входы в залы и парк, тогда ты увидишь, что я говорю правду. Не оставляй моих слов без внимания, тогда ты овладеешь этими тремя отважными офицерами дона Карлоса и предашь суду!

Изабелла вопросительно посмотрела на Серрано, который приготовился подвергнуть статую тщательному осмотру.

– Отложите это, генерал, – прошептала королева, – мне почему-то кажется, что словам сфинкса можно верить. Полночь уже давно прошла! Мы подадим знак к снятию масок и прикажем страже занять все выходы.

– Мне кажется, что нас обманывают, королева: возможно ли, что эти всем ненавистные карлистские офицеры осмелились присутствовать на празднике!

– Я считаю их способными на все, дон Серрано, они отважные до безумия! Потрудитесь сообщить дону Энгранносу мое желание, чтобы все гости сняли маски и чтобы придворная стража заняла все выходы! Как было бы превосходно, если бы нам удалось найти между бесчисленным множеством гостей тех трех предводителей карлистов, с которыми бы я охотно расплатилась за все! Представьте себе, что даже Нарваэс, несмотря на все его усилия, не смог захватить их. Может быть, хитрости и измене удастся то, что не удалось власти!

– Вы приказываете, королева, а я выполняю, – проговорил Серрано, понизив голос.

– Будьте осторожны, генерал, чтобы ни у кого не возникли подозрения в вашем намерении!

Проводив Изабеллу в Филиппов зал, Серрано быстро отправился к интенданту, чтобы сообщить ему приказ королевы.

Не подозревая об опасности, угрожавшей ему и его друзьям, Филиппо снова направился в главный зал. Жуана была уверена в том, что три предводителя карлистов непременно будут арестованы. Она была от начала до конца довольна своим планом.

Изабелла подошла к королеве-матери, которая беседовала с герцогом Риансаресом, – она искала глазами своих придворных дам – маркиза де Бельвиль прогуливалась по залу с почтенным магистром, под маской которого скрывался дон Салюстиан Олоцаго; Евгении не было видно.

Серрано вышел из зала, чтобы приказать дворцовой страже занять все входы и выходы. В эту минуту раздались звуки литавр, служившие сигналом к снятию масок. Гости, безусловно, должны были покориться приказу. Стало заметно некоторое волнение, но никто не осмеливался ослушаться.

Сняв маску, Изабелла внимательно оглядывалась вокруг – она заметила, как некто в белом домино быстро направился в узкий зал, разделявший раковинные гроты. Вдруг раздались четкие шаги алебардщиков – высокие двери распахнулись, и в них показались блестящие латы рослых, бородатых солдат, на лицах всех гостей появилось выражение неописуемого удивления.

Конде Энграннос с некоторыми придворными адъютантами внимательно искал кого-то в Филипповом зале. Наконец один из королевских офицеров заметил господина в белом домино, который, не снимая маски, казалось, искал выход в раковинной ротонде. Он бросился за ним, чтобы схватить и привести его на допрос. Волнение в зале возросло, так как разнесся слух о каком-то неслыханном происшествии. Некоторые маски последовали за адъютантом в раковинную ротонду.

Филиппо заметил, что за ним следят и что уже все выходы заняты стражей. Он достиг золотой галереи, находившейся за раковинной ротондой, не задумываясь, бросился через перила, и прежде, чем преследователи подоспели к тому месту, благополучно соскочил на перекресток больших коридоров. Наверху раздался крик – присутствующие старались остановить смелого беглеца и удержать его от прыжка, но напрасно! Смельчак уже бросился в портал, чтобы покинуть замок.

Это приключение вызвало стихийное движение. Шум торопливых шагов и крики долетели до Олимпио и молодой графини. Для них настала минута страшного смятения. Что, если станут обыскивать парк и найдут подругу и доверенную королевы возле преследуемого дона Олимпио! Евгения содрогалась при одной этой мысли – и она решилась спасти, укрыть своего провожатого, способствовать его бегству! Вдруг графиня заметила, что несколько алебардщиков, сойдя с террасы, разошлись по аллеям парка.

– Следуйте за мной, – прошептала прекрасная Евгения, – вы не сможете найти ни одного выхода, так как они все заняты стражей. Ради Бога, идите скорее! Тут есть потайная калитка, которая выходит на пустынную улицу, что идет вдоль реки Мансанарес. Королева пользуется этим выходом для прогулок. У меня есть при себе ключ!

– Вы – ангел, графиня.

В эту минуту маркиз вышел из боковой аллеи.

– Следуй за мной! Мы спасаемся от преследователей, которые идут на нами по пятам, – прошептал Олимпио, направляясь по темной аллее к высокому забору, в котором даже не было заметно калитки.

Евгения быстро и неслышно отворила маленькую, потайную калитку, и оба карлиста очутились на мрачной улице на берегу Мансанарес.

– Благодарю вас, моя прекрасная, дорогая графиня, – прошептал Олимпио.

– Идите скорее, прощайте, – проговорила Евгения. Олимпио схватил маленькую ручку графини и страстно прижал ее к губам.

Но Евгения, чувствуя близкую опасность, быстро отняла руку и тихо закрыла калитку в каменном заборе.

XXI. ЖУАНА

После насилия, совершенного над Эндемо, в хижине Кортино водворилась томительная тишина. Старик каждый день отправлялся по своим обязанностям, Долорес занималась хозяйством. Но веселость покинула их с того момента, как Эндемо оскорбил старого Кортино и тут же на месте был наказан за дерзость и жестокость.

Известие об этом приключении привело в восторг всех поселян, и каждый желал, чтобы управляющий не смог перенести побоев, нанесенных ему восставшими работниками, и тем избавил бы все селение от своей жестокости и несправедливости.

Эндемо долго не оставлял своих покоев после этого случая, и Диего, камердинер, рассказывал, что он слег надолго.

– Если он будет в состоянии выходить, – сказал как-то Диего, – нам в замке будет привольно! Но горе вам, поселяне, вам достанется от него, так как он уже теперь, если слышит о работниках, скрежещет зубами и руки его судорожно сжимаются в кулаки!

– Это мы знаем, – заявили поселяне, – но если он еще раз осмелится так жестоко с нами обойтись, мы ловко сумеем заставить его замолчать навсегда!

Диего с удивлением посмотрел на суровые лица работников.

– Не говорите и не поступайте так необдуманно, – серьезно произнес он.

– Ого, что он говорит! Необдуманно! Сообщите вашему господину управляющему, что мы давно обдумали и обсудили то, что сказали вам сию минуту! Мы долго, молча выносили его жестокость, теперь же наше терпение, наконец, лопнуло!

Диего не упомянул в замке ни слова из того, что слышал от поселян, так как знал, что управляющий не выдержит равнодушно такой дерзости от лакея. К тому же участь поселян его совершенно не волновала; Диего заботился только о том, чтобы сеньор Эндемо пощадил девушку, которая пленила его сердце.

Кортино и его дочь, не высказывая друг другу своего мнения, с ужасом ожидали того дня, когда управляющий появится после болезни. Они предчувствовали, что им предстоит пережить много горя, и утешали себя только тем, что не делали ничего такого, что бы могло возбудить раздражение Эндемо.

Староста без устали заботился о точном выполнении своих обязанностей, и под его присмотром все как будто переродились. Поселяне, посвистывая и напевая, весело принимались за работу и выполняли ее с такой быстротой и аккуратностью, что староста не мог нарадоваться цветущему состоянию владений герцога.

Работники горячо полюбили своего старосту, охотно выслушивали и выполняли все его распоряжения, так что старому Кортино не оставалось желать ничего лучшего.

Долорес попросила доктора, приезжавшего каждый день из города в замок, чтобы он хоть один раз навестил больную жену Фернандо.

Тот внял ее просьбе и вместе с доброй девушкой отправился к больной.

На другой день он привез из города лекарство, которое так помогло бедной женщине, что та уже немного погодя смогла встать с постели и вскоре даже принялась за работу. Она не знала, как благодарить доктора и Долорес за их сочувствие и помощь.

Антонио, Лоренсо и все прочие работники свято поклялись в том, что каждую минуту готовы пожертвовать жизнью ради старосты и его дочери. К счастью поселян, болезнь управляющего была более продолжительной, чем они ожидали, но с каждым днем в сердце Эндемо все больше и больше накипало озлобление против ненавистных ему работников и возрастала жажда мести. Сидя дома без занятий, он имел достаточно времени обдумать план своего мщения.

Как-то раз после обеда Долорес отправилась одна в ближайший городок, находившийся по дороге в Мадрид. Ей нужно было закупить там несколько нужных вещей для отца, который не мог отлучиться из дома по причине болезни управляющего. Старый Кортино не боялся отпустить свою дочь одну, так как знал, что она была всеми любима и что поэтому ей никто не мог причинить зла.

Через несколько часов она дошла до небольшого городка, находившегося по соседству с замком Медина, и быстро выполнила поручения, данные ей отцом. Под вечер ей пришлось возвращаться домой по тропинке, ведущей через поля и довольно густой лес. Держа в руках покупки, тщательно завернутые в платок, Долорес задумчиво шла по цветущим и благоухающим полям.

Мысли прекрасной девушки были заняты Олимпио: она представляла его себе то украшенным орденами за храбрость, то преследуемым неприятелем, то убитым на поле битвы, то он опять воскресал в ее воображении и являлся перед ней таким же, каким она видела его в последний раз. Любит ли он меня по-прежнему, думает ли он обо мне в настоящую минуту, как я думаю о нем? – спрашивала себя Долорес. И внутренний голос ей говорил, чтобы она не теряла надежды.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и повсюду ложился мягкий полумрак. Густые деревья в лесу, по которому шла Долорес, только местами пропускали слабые лучи заходящего солнца.

Пройдя не больше двадцати шагов, девушка услышала тихий, сдавленный крик. Она остановилась и стала прислушиваться. Кругом в мрачном, большом лесу не было ни души. Бедная девушка в эту минуту припомнила все рассказы донны Агуадо о лесных ведьмах, злых духах и тому подобном, и невольный страх овладел ею. Деревья распространяли причудливые тени, и со всех сторон раздавались треск, шелест и свист ветра.

Долорес подумала, что крик о помощи, услышанный ею раньше, был не что иное, как завывание ветра в кустах, но жалобный стон вдруг раздался намного громче. Не оставалось сомнения, что это зов о помощи. Но бедная девушка не знала, откуда послышался этот раздирающий душу стон. Долорес собралась с духом и решилась помочь этому несчастному человеку.

– Кто зовет на помощь? – спросила она громко и стала прислушиваться с напряженным вниманием – напрасно! Ответа не последовало. – Пресвятая Дева, – прошептала Долорес, скрестивши руки, – сохрани и помилуй меня! Укажи мне того несчастного, которому я, может быть, в состоянии помочь!

Невыразимый страх овладел и без того робкой девушкой при одной мысли о том, что в мрачном лесу она погибнет от руки злодея, который, может быть, скрывается где-нибудь в кустах. И вся дрожа от волнения, с тревожно бьющимся сердцем, Долорес повернула в сторону от дороги.

Вдруг над самым ее ухом, уже близко, раздался жалобный крик ребенка. Долорес направилась в том направлении, откуда послышался этот крик. При непроницаемой темноте, уже царившей в лесу, она увидела в трех шагах от себя в густой, высокой траве что-то белое. Долорес нагнулась, жалобный стон повторился.

– Ребенок! – воскликнула она с удивлением. – Пресвятая Дева, новорожденный ребенок! Каким образом ты попало сюда, бедное маленькое существо? Ты такой слабенький, несчастный! Я возьму тебя с собой. Ты мог бы погибнуть, если бы я не появилась тут в это время! Но кто же бросил тебя в траву и оставил одного? Где же мать, что бросила тебя на произвол судьбы? – И с этими словами Долорес подняла с земли несчастного ребенка, завернутого в белый платок.

В эту же минуту невдалеке раздался тот же самый крик о помощи, который сразу так испугал бедную девушку. Сделав несколько шагов в сторону, Долорес увидела бедную, беспомощную женщину, закутанную в темный монашеский плащ; та лежала на земле, прислонившись к стволу громадного дерева.

– Спасите моего ребенка, рука моя не в силах больше держать его, меня же предоставьте моей судьбе, – едва слышно прошептала несчастная женщина. Долорес нагнулась к ней, откинула назад большой капюшон, покрывавший голову, и с глубоким участием взглянула на бледное, изнуренное лицо Жуаны; только мрачное сверкание глаз и легкое подергивание губ свидетельствовали о том, что в несчастной еще не полностью угасла жизнь. Черные густые волосы распустились на плечи, ее руки лежали в изнеможении.

– Я тут умру, – шептала она, – это для меня лучший выход, тогда прекратятся мои страдания! Если хотите совершить богоугодное дело, будьте милостивы, спасите этого несчастного ребенка, о, вы уже взяли его на руки, вы хотите помочь ему!

– Я хочу помочь ему и вам, бедняжка! Кто вы и откуда идете? – спросила Долорес с участием.

– Не спрашивайте меня, я изгнана, проклята, покинута Богом и людьми.

– О, не говорите так, я с радостью готова помочь вам!

– Сжальтесь над моим ребенком, для меня одно спасение – смерть, – прошептала бедная женщина.

– Я отведу вас и вашего ребенка в нашу хижину! Она небольшая и невзрачная, но вы ни в чем не будете нуждаться, я буду заботиться о вас.

– Не принимайте меня к себе, вы оказываете помощь неблагодарной! Жуана не смеет пользоваться таким счастьем, она должна бродить без крова и родины до тех пор, пока смерть не явится к ней как избавление!

– Когда вы выздоровеете, я не стану вас удерживать, бедная Жуана! Только сжальтесь над собой и пойдемте со мной в нашу хижину! Она недалеко отсюда. Я понесу вашего ребенка, попробуйте, можете ли вы тихонько пройти несколько шагов. Вот вам моя рука, опирайтесь на нее! О, как я благодарю небо за то, что успела появиться в этом месте вовремя, чтобы помочь вам!

– Вы слишком добры, бедная Жуана не заслуживает такой милости, – прошептала девушка, пожимая руку Долорес.

– Пойдемте со мной! Я не оставлю вас тут в лесу на сырой траве! Уже близко! Я могла бы позвать кого-нибудь из деревни, кто бы смог донести вас, но никто не должен знать о том, что я веду вас и вашего ребенка к себе, так как наш управляющий злой и жестокий человек и строго нас накажет, если узнает об этом! Попробуйте, может быть, вы в силах идти со мной!

Жуана с трудом поднялась, при этом опираясь на руку Долорес.

– Из-за меня вы подвергаете себя опасности, это благородно с вашей стороны, но я не стою такой милости, – с трудом проговорила женщина, еле держась на ногах, затем, обернувшись и увидев на руках Долорес своего ребенка, она бросилась его целовать. Сострадательная Долорес не могла удержаться от слез, видя эту трогательную сцену.

– Опирайтесь на меня, мы тихонько дойдем до дому! К тому же сейчас ночь, нас никто не увидит! Отец мой охотно примет вас, он добрый человек! Как вы дрожите, бедная Жуана, вы больны, но я надеюсь, что вы у нас скоро поправитесь, я заботливо буду за вами ухаживать. Ваше несчастье тронуло меня, и я с первого же взгляда почувствовала расположение к вам.

Жуана со слезами благодарности на глазах посмотрела на девушку, которая вела ее под руку. Больной, бездомной Жуане стало легко на душе при встрече с Долорес; она больше не чувствовала себя покинутой, оставленной всеми людьми, так как пользовалась сочувствием и любовью этой доброй девушки.

– Скажите же, как вас зовут? – спросила Жуана слабым голосом.

– Имя мое Долорес, и я веду вас в хижину Кортино. Отец мой староста поселения Медина.

– Долорес, Долорес… – повторила Жуана. – Имя это больше подходит мне note 8Note8
  Dolores означает скорбь.


[Закрыть], чем вам! Вы живете с отцом без забот. Не знаете скорби и печали – ваша участь достойна зависти, и я от всей души желаю вам всего хорошего в жизни, Долорес! Не привязывайтесь ни к какому мужчине! Не верьте ни одному из них!

– И вы тоже говорите мне это! – прошептала Долорес.

– Я несчастная, я погибла, это последствия моей любви! Я обманута, и душа моя не знает покоя. Ребенок этот – бедное, никому не нужное существо! О, скажите, Долорес, будете ли вы его любить?

– Вы задали очень странный вопрос, Жуана, вы дрожите – успокойтесь, иначе вы не скоро поправитесь!

– Поправиться – да, вы правы, мне нужна еще сила, – проговорила Жуана, подходя с Долорес к деревне.

Ребенок заплакал, и мать, взяв его на руки, стала утешать. Они дошли до хижины старого Кортино, который, сидя у окна, поджидал свою дочь. Он уже стал беспокоиться о ней – как вдруг увидел ее в сопровождении другой девушки, которую сначала принял за поселянку. Но вскоре убедился, что Долорес привела с собой чужую женщину, и после краткого рассказа дочери обо всем случившемся он приветливо протянул руку незнакомой ему женщине.

– Войдите, – ласково проговорил он, – вы найдете в моей хижине радушный прием! И чтобы никто не заподозрил о вашем присутствии здесь, я отделю для вас маленький угол моей комнаты, где вы сможете пробыть в безопасности столько времени, сколько понадобится для полного вашего выздоровления.

– Вы так же добры, как ваша дочь, Долорес, – ответила Жуана, войдя в хижину, – но мне недолго придется пользоваться вашим гостеприимством.

Старый Кортино вскоре убедился из рассказа Жуаны, что она много страдала в своей столь короткой жизни, и поэтому радовался за добрую Долорес, которая неутомимо заботилась о несчастных людях. Бедная женщина заняла постель старосты, и Долорес заботливо ухаживала за ней и ее ребенком.

Поселянам имения Медина было строго запрещено предоставлять убежище чужим, поэтому Долорес и ее отец скрывали насчастных даже от соседей, сами себе во многом отказывали, прилагая все старания, чтобы ослабевшая мать поправилась и полностью окрепла. Таким образом проходили недели, и Долорес все еще не отходила от постели больной женщины.

– Ты все узнаешь, Долорес, – проговорила Жуана однажды вечером, причем на лице ее отпечатались все страдания бедной, изможденной и изболевшей души, – ты получишь скоро объяснения всему, что тебе кажется во мне странным и отталкивающим! Признайся, что я иногда кажусь тебе страшной, я это чувствую. Иначе это и не могло быть, но когда ты узнаешь всю мою печальную судьбу, ты будешь в состоянии хоть немного понять невысказанные страдания моей души.

– Успокойся, бедная Жуана! Взгляни на своего ребенка и будь счастлива!

– О, нет, добрая Долорес, я не могу быть такой счастливой, как другие матери. При виде несчастного ребенка мои страдания увеличиваются! Я всей душой люблю это невинное существо, но при одном взгляде на него в моем сердце снова накипает озлобление и жажда мести, чего ты, счастливая, не понимаешь! Не смотри на меня с таким удивлением, Долорес, ты все со временем поймешь и узнаешь. Я должна наконец все рассказать. Садись на край моей постели. Но не смотри на меня – я открою тебе свое сердце. Повернись ко мне спиной и слушай.

– Ты опять волнуешься, Жуана, и этим наносишь вред здоровью.

– Не бойся, благодаря твоему попечению, я чувствую себя гораздо лучше! Искренне благодарю тебя за такой заботливый уход. Но от того, что терзает мое сердце, меня может избавить только смерть!

– И у меня есть заботы, и я томлюсь глубоким горем, – возразила Долорес, – но я не отчаиваюсь.

– Глубокое горе! Это ничто по сравнению с обманутой любовью, с изменой – ибо это такое страдание, от которого душа томится вечно! Слушай! Ты узнаешь о моей прожитой жизни – я все расскажу тебе – и тогда ты с огорчением скажешь: теперь я понимаю тебя, Жуана, ты погибла безвозвратно!

Мои родители жили в Алькале, где отец мой, человек почтенный и богатый, был губернатором. Они очень любили меня, своего единственного ребенка. Мы жили мирно и счастливо, так как ни в чем не нуждались. Когда я подросла, молодой богатый офицер королевского войска попросил у отца моей руки, мать стала меня уговаривать не отказывать этому вполне достойному человеку.

Тут, к моему несчастью, побежденные христиносы были оттеснены и карлисты заняли Алькалу. Отец мой, опечаленный этим грустным событием, должен был принять в своем доме одного из предводителей неприятельского войска по имени Филиппо Буонавита, он был итальянец, вступивший в ряды карлистов, и приобрел славу своим геройством.

Я часто видела его – он не обходил меня вниманием – и наконец, улучив момент, когда мы остались наедине, он поклялся в своей безмерной любви ко мне. Сердце мое было свободно – я никогда еще не слышала подобных слов и клятв, не видела ни разу таких пламенных взглядов – и поэтому вскоре почувствовала непреодолимое влечение к Филиппо! Я полюбила его страстно, пламенно, как человек, способный любить только раз в жизни.

Первая вина моя была в том, что я скрывала от своих родителей возраставшую любовь к врагу отца и королевы. С трепетом я ожидала приближения того часа, когда он меня поджидал где-нибудь в парке или в лесу, и тайком убегала из дома. Казалось, как будто сверхъестественная сила приковала меня к этому человеку и сделала рабой его воли. Я всецело привязалась к Филиппо, так что забыла родителей и не думала об опасности!

– Утешься, Жуана, у нас с тобой одинаковая участь, – перебила ее Долорес, – настанет время, когда он не будет врагом твоего отца, тогда ты смело и без боязни можешь принадлежать ему.

– Ты утешаешь, не выслушав до конца моего рассказа, – слушай! – продолжала Жуана. – Родители мои и не подозревали о наших свиданиях, которые происходили все чаще и чаще. Филиппо клялся в любви и верности, обещал сделать меня своей женой – и я, не в состоянии противостоять его пламенной страсти, отдалась ему всецело. Я по-прежнему была счастлива и не подозревала, что сделалась жертвой гнусного обмана.

Отец мой в конце концов узнал о наших тайных свиданиях – он застал нас врасплох и с яростью вырвал меня из объятий Филиппо, который замахнулся на него шпагой. Я стала между ними, чтобы предотвратить убийство, и на месте же объявила отцу, что страстно люблю Филиппо и ни за кого другого не решусь выйти замуж.

Отец проклял меня и отрекся от своей несчастной дочери! Я оставила отцовский дом. Проклятие родителей сопровождало меня всюду – бледная, с распущенными волосами, я бежала ночью к Филиппо! Я надеялась, что возлюбленный примет меня, бедную, покинутую, и вознаградит любовью за все страдания и мучения, что достались на мою долю. Ради него я в состоянии была вынести проклятие отца, так как тешила себя надеждой, что вместе с избранником предстану перед родителями и выпрошу у них прощение за все причиненное им горе.

Я явилась к нему со слезами на глазах, рассказала о случившемся, а он, этот гнусный изменник, посоветовал мне возвратиться к родителям и покорно попросить у них прощения!

– Как, – воскликнула я в отчаянии, – ты гонишь меня от себя, не принимаешь к себе в дом?

Изверг этот замялся, извинился, говоря, что война мешает ему жениться и что он не может оставить меня у себя в лагере. Тут только я поняла, что обманута им, что в нем не осталось ни искры любви ко мне! Я была близка к умопомешательству.

– Изменник! – воскликнула я. – Ты разрушил мое счастье и счастье моих родителей!

Филиппо хотел утешить меня всевозможными заманчивыми обещаниями, но я не верила ему больше и, со всей силой вырвавшись из гнусных объятий, я с громким проклятием пустилась от него бежать! Я долго еще слышала знакомый голос, звавший меня, но он не мог больше смягчить меня! Покинутая и проклятая родителями, оставленная тем человеком, ради которого пожертвовала всем, бродила я ночью по глухим, пустынным местам; любовь моя, некогда столь пламенная, искренняя, превратилась в глубочайшую ненависть. Изболевшее, раненое сердце жаждало мести.

– Бедная, бедная Жуана, – прошептала Долорес, – может быть, ты была несправедлива в отношении Филиппе?

– Я подслушивала его несколько раз и убедилась, что он поступает со всеми так, как со мной! Я следовала за ним по пятам и три раза сдавала его в руки неприятеля, но ему все время удавалось ускользнуть! Затем я решилась преследовать его, чтобы самой, своей рукой утолить жажду мести.

– Как, Жуана, ты хотела…

– Убить его, Долорес! Ты испугалась, ты с ужасом смотришь на меня. Я поклялась ужасно отомстить ему и свято сдержу свою клятву! В то время как я готова была преследовать его, вдруг ощутила нестерпимую боль. В отчаянии бросилась в сторону, сама не зная куда, я хотела спрятаться от людей, страх обуял меня, я без цели бродила по лесу, пока наконец не упала в изнеможении.

Не знаю, сколько времени я лежала без сознания, когда же я пришла в себя, меня уже окружал непроглядный мрак, но я чувствовала, что дала жизнь маленькому существу. Я завернула моего несчастного ребенка в платок и кое-как поднялась с земли, но была так слаба, что не удержала ребенка, он выпал из моих рук. В полном отчаянии я искала смерти, и, пройдя шага два, потеряв сознание, упала без чувств на землю на том месте, где ты меня нашла.

– Само небо вовремя привело меня туда

– Ты меня спасла, Долорес, но должна тебя огорчить, что с возвращением здоровья во мне с прежней силой заговорила ненависть! Теперь ты знаешь все, не пугайся меня, когда выражение моего лица покажется тебе странным, ты знаешь мое отчаянное положение!

Долорес с глубоким участием протянула руку несчастной Жуане.

– Останься у нас и постарайся забыть свое горе, – умоляла дочь старосты.

– Не требуй от меня невозможного, Долорес!

– Подумай лучше о твоем ребенке, посмотри, Жуана, с какой любовью он протягивает к тебе ручонки.

Несчастная закрыла лицо руками, слезы полились из ее глаз, но в следующую минуту руки ее опустились, и бледное, изнуренное лицо снова приняло холодное, суровое выражение, говорившее о непреодолимой жажде мести.

– Если вдруг я умру, – прошептала она, – этот несчастный, бездомный ребенок найдет в тебе вторую мать, Долорес, и эта мысль успокаивает меня! Ты же простишь мне все, что бы я ни сделала, так как ты очень добрая и благородная душа! Не правда ли?

– Я тебе это обещаю, Жуана, – проговорила Долорес, поцеловав бедного ребенка со слезами на глазах.

– Теперь я совершенно спокойна, ты облегчила страдания моей души! Благодарю тебя за все, что ты сделала для меня, и Матерь

Божья да благословит тебя за то, что ты обещала мне сделать для моего ребенка!

– Возвратись к своим родителям, они уже, наверное, простили тебя, – уговаривала ее Долорес.

– Мать моя от горя умерла, а отец, желая избавиться от позора, переселился на остров Кубу. Ты ищешь для меня утешения и спасения, Долорес, но для меня уже все, все погибло; и везде, куда ни посмотрю, меня окружает непроглядный мрак. Такова уж моя судьба. Молись за меня!

Долорес была глубоко тронута рассказом Жуаны, поняла, что наполняло сердце несчастной, содрогалась при мысли, что, быть может, и ей самой предстоит такая участь, если Олимпио забудет ее, изменит ей и нарушит свою клятву, как это сделал Филиппо. Она не знала, где он и что с ним, но успокаивала себя мыслью, что возлюбленному не было известно настоящее ее местонахождение или что, может быть, письма от него попали в руки нового смотрителя замка.

Эндемо, управляющий, тем временем уже выздоравливал, и вскоре все почувствовали последствия того рокового дня. Наказать поселян по закону он не посмел, так как герцог, признав в этом деле виноватым самого управляющего, даровал всеобщую амнистию.

Снова настало тяжелое время для работников и поселян. Эндемо был взбешен, что не находил причины излить свой гнев на работников, так как под присмотром старосты имение процветало, за что Кортино похвалил сам герцог. Заметив, что за время его болезни работа выполнялась точно и быстро, управляющий с досады стал требовать от работников еще больших усилий и стараний, грозя в противном случае строгим наказанием.

Ненависть же управляющего к старосте возрастала с каждым днем. Старый Кортино избегал встреч с Эндемо, но если они все же встречались, он коротко и спокойно отвечал тому на вопросы, как будто между ними ничего не произошло.

Эндемо все еще не терял надежды когда-нибудь овладеть прекрасной Долорес. Вскоре же подвернулось обстоятельство, которое увеличило его затаенную пламенную страсть.

Проезжая как-то вечером мимо хижины Кортино, герцог услышал мягкий, звучный голос прекрасной девушки. Остановив лошадь и долго прислушиваясь к восхитительной песне, он подъехал к окну и выразил дочери старосты искреннюю благодарность за доставленное наслаждение.

Долорес была вне себя от испуга при внезапном появлении герцога, тем более что держала на руках ребенка Жуаны. Молодой Медина, приписав испуг Долорес ее скромности, сказал ей, что попросит ее в скором времени петь в замке при знатных гостях. И с этими словами он уехал.

Заметив любезность молодого Медина в общении с прекрасной Долорес, ревнивый и завистливый Эндемо решился разрушить надежды герцога и раньше его овладеть прекрасной девушкой. Эндемо всеми силами старался склонить на свою сторону дочь старосты и вместе с тем устранить старого Кортино. Планы его на этот счет, как мы увидим в следующих главах, были мастерски подготовлены. До сих пор никто не подозревал, что Кортино прятал у себя чужую женщину, о Жуане и впоследствии никто не узнал, так как, проснувшись в одно прекрасное утро, Долорес и ее отец не нашли несчастной у себя в доме. Она скрылась, быть может, бросилась искать смерти. Поцеловав своего ребенка. женщина положила его на постель к Долорес, так как знала, что добрая девушка не оставит его.

Жуана предсказывала, что скоро настанет день, когда Долорес придется выполнить свое обещание – сделаться второй матерью ее ребенку. День этот настал, несчастная бежала! Куда она направилась? Жива ли она еще? Не последовала ли она за тем человеком, которому так упорно хотела отомстить? Старый Кортино долго стоял в задумчивости и с грустью смотрел на бедное, покинутое существо.

– Мы не оставим его, не отдадим никому и будем беречь, как родного ребенка, – наконец проговорил он.

– Благодарю, дорогой мой отец, я это обещала бедной Жуане! Матерь Божья благословит нас за то, что мы приютили у себя сироту. Я так полюбила этого несчастного малыша.