Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)

II. ДОМ НА БЕРЕГУ МОРЯ

Сутенд – это такое местечко в устье Темзы, с пристанью. Оно лежит в шести милях от Лондона и сообщается с ним железной дорогой. Жители Лондона летом часто совершают прогулки в Сутенд и в Маргате, лежавший по другую сторону Темзы. Здесь много дач, которые принадлежат богатым купцам, приезжающим сюда вечером отдыхать после дневного труда в конторах Сити.

Зимой в Сутенде очень холодно, от близости моря, которое со страшным шумом и ревом выбрасывает на берег свои волны; рыбаки редко пускаются в плавание; и местечко имеет пустынный и унылый вид.

В то время, о котором идет наш рассказ, на берегу моря стоял дом, представлявший собой что-то среднее между хижиной рыбака и городским домом. Он был деревянный, на каменном фундаменте, с низкими дверями, маленькими окнами и был выкрашен грязной белой краской; словом, вид у него был очень непривлекательный.

Все обыватели Сутенда и его окрестностей знали этот дом. Он принадлежал старой, горбатой Родлоун, которую все звали теткой. Но, несмотря на данное ей прозвище, все боялись сближаться со старухой и избегали встреч, потому что она пользовалась недоброй славой. Простой народ называл ее колдуньей; действительно, тетка очень была на нее похожа. В среднем сословии ее считали отличной, правдивой гадальщицей на картах; а в высшем, знатном кругу, – сводницей, которая готова сделать все на свете за хорошие деньги. Родлоун всегда была на стороне того, кто ей больше платил. В ее маленьких блестящих глазах, когда она обдумывала какой-нибудь новый план, отражалась вся ее иудейская душа.

Ей было около шестидесяти лет. Ростом тетка была около четырех футов и казалась еще меньше из-за огромного горба; невозможно было определить, была ли горбунья когда-нибудь хороша собой или всегда отличалась безобразным видом. Длинный, горбатый нос, широкий, впалый рот, огромные уши, маленькие косые глаза – все говорило за то, что Родлоун была так же безобразна в молодости, как и в старости. Известно, что безобразие сохраняется лучше красоты. Одевалась тетка очень странно: пестрое и короткое платье лишь наполовину прикрывало большие ноги, обутые в валенки; большой старый серый платок обтягивал ее горб. На голове она носила белый чепчик с густой оборкой, которая, точно рама, окаймляла ее широкое лицо. В костлявых, жилистых руках горбунья держала костыль.

Домик, или скорее хижина, старухи стоял отдельно; только на расстоянии тысячи шагов была рыбачья хижина. К дому вела узкая тропинка, большая же дорога, или, как мы называем, улица деревни, шла в противоположную сторону от домика к городскому шоссе; вдоль всей дороги виднелись зеленые луга и деревья. Старуха Родлоун очень любила тишину, царившую вокруг ее домика, которая особенно была ощутима зимой.

Справедливо это или нет, но говорят, что горбатые люди всегда самые злые. Может быть, безобразное телосложение возбуждает в них ненависть и зависть к людям, которых природа одарила щедрее. Может, сознание своего безобразия раздражает их и они сознают, что никогда и никого они не в состоянии привлечь, – любой человек бежит от них. Так или иначе, но старуха Родлоун всегда ненавидела и презирала людей, особенно женщин.

– Все люди не стоят и шиллинга, – кричала она, махая своей костлявой рукой. – Самые красивые всегда самые хитрые. Разве они не знают, что нет такого мужчины, который бы не преклонялся перед смазливым личиком? Знает ли мужчина, что красавицы, которые желают понравиться, слишком много времени уделяют своей персоне перед зеркалом, изучая разные улыбки и телодвижения, чтобы еще сильнее очаровать мужчину и завладеть им всецело. Все у людей основано на расчете да плутовстве!

Но, несмотря на ее ненависть к людям, домик ее был всегда для всех открыт. В зимние вечера перед дверьми часто стояли экипажи, уезжавшие только утром; летом же гондолы из Лондона, Фон-Маргате останавливались у домика Родлоун, и в ее парадной комнате, с опущенными на окнах красными занавесками, происходили дела, которые мы не беремся описывать.

Направо от приемной комнаты была спальня старухи; наверху жила девушка замечательной красоты, если верить рассказам жен рыбаков. Часто они видели в верхнем окне домика, как красавица печально и задумчиво смотрела на обширное море, и между собой жалели, что старая Родлоун лишает света это ангельское создание.

Если девушка захочет познакомиться с добрыми людьми или даже детьми, то старая Родлоун наведет на красавицу порчу, которая загубит ее красоту, говорили между собой жены рыбаков.

Это суеверие так укоренилось, что стар и мал – все старались обходить домик колдуньи и издали наблюдали за ним со страхом и недоверием. Когда Родлоун выходила на берег или на лужок, все сворачивали в сторону и старались даже скотину держать от нее подальше. Рыбаки и лодочники, отправляясь на промысел, не надеялись на удачу, если встречали или видели старуху. Казалось, что колдунье был по сердцу внушаемый ею страх; она злобно смеялась и издали грозила своей палкой, будто говорила: «Берегитесь меня, я всегда вас ненавидела и рада всякой возможности сделать вам зло!»

Старуха чувствовала себя безопаснее, если не общалась с людьми. Хотя страх жителей Сутенда был преувеличенным и даже несколько забавен, но он имел основания. Домик и его владелица были окружены какой-то таинственностью. Присутствие в нем молодой красавицы напоминало сказку об очаровательной принцессе или злой волшебнице и прелестных дочерях королевы.

Никогда никто не видел девушку на берегу или у порога дома, старуха берегла ее от чужого глаза и не выпускала никуда. Бедняжка сидела, точно птичка в клетке. В лунную ночь рыбаки видели, как она стояла у окна, простирая к морю свои белые руки, напевая тихую, грустную, чудесную песенку на непонятном для них языке. Однажды, в летнюю ночь, когда все уже спало в домике старухи, молодой рыбак услышал, что кто-то тихо и жалобно стонал. Он подплыл ближе и увидел прекрасную незнакомку, освещенную лунным светом. Она тоже заметила рыбака и поманила его своей белой ручкой; но когда он, пристав к берегу, хотел подойти к ее окну, раздался злой, хриплый голос старухи, которая оттащила девушку от окна и крепко заперла его.

В холодную пору, когда море, теряя свой прекрасный голубой цвет, становится бурым, прекрасный голос умолкал, но грустное ее лицо по-прежнему виднелось в окне, которое было крепко заколочено.

Наступила зима; дерн на лугах стал вялым, коричневым; листья с деревьев облетели; с моря поднимался туман; волны с шумом ударялись о берег, и суша и море имели мрачный вид; буря сильно и жалобно ревела над одиноким домиком и окружающими его деревьями. Дни стали короче, ночи темнее и длиннее.

Какую пытку терпела бедная пленница старухи, как мучительно отдавались в ее душе рев бури, шум и плеск моря и вой ветра. Она проводила без сна томительно долгие ночи. Такое состояние природы как-то особенно тяжело отдается в душе человека – тем тяжелее было выносить его бедной невольнице, одинокой, лишенной всякого утешения.

Темные, холодные ночи были неприятны для городского жителя, но для прибрежного они совершенно невыносимы. Прибрежный житель испытывает мучение вдвойне. Природа летом такая роскошная и величественная: море, дающее щедрую добычу, дороги, удобные и веселые, – все зимой становится невыносимым. Рыбаки плетут сети, чинят лодки и хижины, а вечером сидят при свете тусклого ночника в своих низких комнатах, служащих иногда кладовыми и курятниками.

Жены и дети рыбаков садятся по вечерам у каминов и у самопрялок; в камине стоят почерневшие от долгого употребления горшки с картофелем; в трубе развешана сушеная рыба – почти единственная зимняя пища бедняков. Они не имеют никаких сношений за пределами своего селения. Словом, ничто не нарушает спокойствия этой местности. Мертвое молчание и безжизненная пустота царят вокруг, дни тянутся бесконечно долго.

Был вечер. На берегу моря тишина нарушалась однообразным плеском волн; туман застилал дороги и луга; на небе не было ни одной звездочки; серые тучи висели над берегом, предвещая снег. Дверь маленького домика старухи Родлоун отворилась, и из нее высунулась ее голова в белом чепчике; старуха к чему-то прислушивалась, придерживая чепчик своей костлявой рукой.

Казалось, шум моря лишал всякой возможности услышать или увидеть что-нибудь; но старая колдунья привыкла к нему с самого детства; и он абсолютно ей не мешал.

– Сегодня что-то он долго не едет, – ворчала она про себя, – не слыхать и звука кареты! Этот герцог, сын дочери моей сестры, хотел сообщить мне что-то очень важное. Никто и не подозревает, что у меня такое знатное родство! Сара сумела вскружить голову старику! Ловкая была, шельма! Жаль, что она умерла так рано! Чу! Никак я слышу ржание лошади, верно, это едет он. Что он нашел хорошего в этой девке? Она никогда не будет второй Сарой, и он от нее ничего хорошего не дождется. Он думал, что, отняв у нее ребенка, заставит ее отдаться ему; но он ничего с ней не может сделать; кажется, что у нее в голове другой мужчина. Дура она, что отказывает и противится богачу-герцогу!

Старуха больше не прислушивалась; она ясно увидела приближающийся экипаж. Лакей соскочил с козел и отворил дверцы богатой кареты. Из нее вышел человек в длинном плаще и калабрийской шляпе. Оставив на дороге экипаж и лакея, он пошел по тропинке, ведущей к домику. Старуха встретила своего знатного гостя у дверей дома.

– Добрый вечер, тетка, – сказал герцог. – Какой страшный холод! Что делает Долорес?

– Что ей делать, сын мой, – приветливо ответила старуха, запирая за гостем дверь, – она была и будет дурой, какой еще не являлось на белом свете!

– Я не теряю надежды, что она образумится; в противном случае она насильно будет моей; терпение мое уже истощилось!

– Ага! – засмеялась старуха. – Да ты не на шутку по уши влюблен в девку! Охота тебе так возиться с ней?

– Молчи, старуха! Ведь я тебе плачу за все очень исправно!

– О, мой друг! Я только думаю, что другие мужчины обладают меньшим терпением, чем ты. Зачем ты возишься так долго с этой дрянью? Не следует ей давать возможность заметить, что твоя страсть достигла высшего предела, она этим пользуется и отталкивает тебя, брось ее!

– Замолчи, старуха!

И с этими словами Эндемо вошел вслед за горбуньей в большую комнату, на окнах которой висели темно-красные занавески. Старомодные кресла и диваны составляли обстановку этой комнаты, на столе стоял старый тяжелый подсвечник с нагоревшей свечой.

Старуха засуетилась по комнате, смела с дивана пыль и пригласила гостя сесть. Бросив шляпу на стол, Эндемо сел на мягкий диван. Волосы растрепаны, лицо худое и бледное, черные глаза сверкают из-под густых ресниц, лоб рассекают морщины, рыжеватая борода всклокочена.

– Гадала у тебя сегодня или вчера знатная дама? – быстро спросил он.

– Вчера вечером у меня были две дамы, – ответила старуха.

– Старая и молодая?

– Эге! Да ты, кажется, образумился, обратил внимание на другую! Но мне кажется, что та, о которой ты спрашиваешь, еще у меня не была. Обе вчерашние посетительницы очень молодые и знатные дамы, потому что при них был ливрейный лакей.

– Как их звали? Старуха пожала плечами.

– Они не говорили мне своих имен, но, кажется, что они сестры, чуть ли еще не дочери одного лорда в Сутенде.

– Довольно! Значит, графиня с дочерью еще у тебя не были! Слушай, на этих днях к тебе приедет дама, высокая, красивая, с рыжеватыми волосами. Говорит она на ломаном английском языке – она испанка.

– Эге, и эта тоже испанка! – дружески засмеялась старуха. – И что ты в них находишь хорошего?

– Слушай, она войдет к тебе одна и попросит погадать ей и рассказать, что ее ждет в будущем. Говори ей все, что тебе взбредет в голову!

– Я буду говорить только то, что скажут карты, сын мой. Старая Родлоун гадала королям и принцам, и предсказания мои всегда сбывались.

– Но ты должна оказать мне услугу.

– Охотно, сын мой, ты знаешь, что я на все готова ради тебя!

– Ни в коем случае не произноси в ее присутствии моего имени, не вспоминай обо мне. Скажи ей, что в такой-то день вечером она встретит того, кого она любила на мосту Цельзия, который ведет к парку Ватерлоо. Она попросит тебя описать его наружность; скажи, что он очень высокий и сильный; чтобы ей угодить, скажи, что этого человека зовут дон Олимпио Агуадо! Ты будешь помнить, что ей нужно сказать?

– Хе-хе! Что тут спрашивать, сын мой! У старухи Родлоун отличная память!

– Еще одно! Этот Олимпио Агуадо, как сказал мне мой камердинер, знает, что у тебя наверху живет девушка.

– Как? Неужели и он любит ее? Милосердное небо! Так это-то и сводит тебя с ума!

– Но этот Олимпио пока не знает, где ты живешь. Несмотря на это, я требую, чтобы ты была осторожней. Ни под каким предлогом не выдавай нашей тайны, в противном случае я никогда не прощу тебе этого! Хорошенько запирай двери и никого не впускай ночью, не поддавайся ни на какие просьбы! Олимпио может подослать сюда шпиона; он не остановится ни перед каким средством, лишь бы найти Долорес!

– Ого! Понимаю тебя, сын мой! Ты хочешь заставить его отказаться от Долорес, устроив ему встречу с прекрасной донной, которая придет ко мне гадать!

– Не отворяй ночью дверей ни нищему, ни богатому! Берегись, старуха! Вот возьми это в награду за новую услугу, я в состоянии дать тебе гораздо больше, чем он, хотя он и будет обещать тебе большие деньги! – сказал Эндемо, бросая на стол кошелек с золотыми.

– Ты ведь страшный богач, тебе ничего не стоит отдать столько денег! Одно только жаль, что за все свои деньги ты все равно не можешь добиться своей цели! Что ты на это скажешь, если мы их употребим в дело: в любовный напиток – хлороформ? – тихо спросила старуха, подойдя к нему и поглаживая его руку.

– Сегодня я предложу ей последнее условие, – ответил Эндемо, – если и это мне не удастся, тогда я обращусь к тебе за помощью. Она должна быть моей во что бы то ни стало! Я не знаю сна и не нахожу покоя! Она свела меня с ума!

– Хе-хе, это перешло к тебе от твоей покойной матери Сары; она была такая же» пылкая и обладала такой же дикой страстью! В тебе сидит сатана! Привести ее тебе? Она теперь плачет по ребенку.

– Это хорошо! Может быть, желание видеть его заставит ее согласиться на мое предложение. Принеси вина, старая, и приведи Долорес; только запри хорошенько дверь этой комнаты и вход. Она не решится выскочить из окна!

– Еще бы, у нее не хватит на это ни сил, ни храбрости! Можешь забавляться с ней, никто не помешает тебе! Хе-хе-хе! Да как ты побледнел! – сказала, смеясь, старуха и отправилась в погреб за вином.

Ей часто приходилось подавать вино в красную комнату, за что, конечно, ей очень хорошо платили. Она взяла несколько бутылок шампанского; это вино Эндемо предпочитал другим винам и всегда платил ей за него очень дорого. Поставив на стол бутылки и стаканы, она пошла наверх.

Эндемо был очень взволнован. Он то подходил к окнам, чтобы посмотреть, хорошо ли они заперты, то к дивану, то опять к окнам, приподнимая шторы и выглядывая на улицу, чтобы удостовериться, что никто не едет. Страсть его проснулась со всей силой. Была это любовь или только похоть? Он купил корабль, захватил Долорес и привез ее в Англию, поселив у старухи Родлоун, о которой знал со слов своей матери. Лучшей соучастницы он не мог и желать!

Старый Кортино умер раньше, чем даже предполагал. Умирающим он был перенесен в каюту Эндемо и скончался, не зная, к счастью, о том, что Долорес находится в руках его смертного врага. Плачущая девушка стояла на коленях перед умирающим – ей отныне предстояло жить без доброго старика и к тому же с риском для собственной жизни, чего она еще не понимала, стоя у смертного одра своего отца. Убитая горем, Долорес закрыла глаза своему обожаемому отцу; и когда плотник принес гроб, в который положили тело ее обожаемого отца, сердце ее надорвалось от горя и печали.

Старый Кортино попал на то безграничное кладбище, которое служит местом вечного упокоения морякам; его опустили в эту общую могилу; раздался плеск; и море приняло эту новую добычу и похоронило старого Кортино в своих голубых водах. Матросы обнажили головы и молились. Долорес без чувств лежала на палубе, держась руками за борт, откуда за минуту до этого бросили в волны ее дорогого отца.

Пришедшая в себя бедняжка поняла весь ужас своего положения. Она была на корабле Эндемо – в его власти! Куда он повезет ее? После нескольких дней путешествия корабль пристал к берегам Англии; они бросили якорь в Сутенде. Ночью Эндемо с помощью слуги высадил Долорес на берег и, переговорив со старухой Родлоун, поместил ее у этой горбуньи.

Бедная, беспомощная девушка терпеливо переносила все неприятности, оберегая ребенка и свою невинность. Она была в таком положении, при котором у любого человека опустились бы руки. У нее отняли все, даже ее сильная вера начала колебаться. Долорес видела, что зло постоянно одерживает верх над добром и что молитвы ее не доходят до Бога.

Стоит ли удивляться тому, что в сердце этой девушки поколебалась даже самая сильная вера? У нее не было больше ни слез, ни молитв, ни надежды – перед нею лежало темное, непроглядное будущее!

Эндемо, приведя бедную девушку к старухе Родлоун, поместил ее в комнату наверху, не разлучая с мальчиком, из-за которого ей еще предстояло пережить немало горя. Ребенок был сильно привязан к девушке и, несмотря на всевозможные лишения во время долгого морского путешествия, он выглядел совершенно здоровым.

Мало-помалу Долорес начала привыкать к своему положению. Старуха Родлоун исполняла все ее желания, приносила ей все необходимое и даже стелила ей постель. Время летело. Проходил месяц за месяцем. Эндемо стал упорнее приставать к ней со своими предложениями, а Долорес так же стояла на своем и отсылала ему обратно все его подарки.

Она очень часто стояла у окна своей тюрьмы и грустно смотрела на море, будто ожидала Олимпио, которого все еще любила и от которого ждала помощи. Но каким образом он приедет в Англию? Как он сможет найти ее в затерянном на берегу моря домике? Нет, все это – несбыточная мечта!

Проходили дни, месяцы и, наконец, даже целый год. Страсть Эндемо росла, негодяй приходил в бешенство, видя полное к нему отвращение девушки. Он изобретал и придумывал всевозможные средства, но ничего не помогало. Тогда злодей решился разлучить ее с ребенком. Он знал, как Долорес любит мальчика, и подумал, что она решится на все, только бы не трогали ее малыша. Безумный стал угрожать ей смертью ребенка, если она не покорится ему. Долорес просила, угрожала – он стоял на своем.

– Так возьми же у меня мое последнее утешение! Ты и так уже все у меня отнял!

– Подумай, ведь волей или неволей ты будешь моей! Ты больше не увидишь мальчика!

– Да будет воля Божья! Я не могу поступить иначе, – вскрикнула несчастная Долорес.

Разъяренный Эндемо, забрав с собой мальчика, вышел. Долорес была в отчаянии: у нее отняли последнее звено, которое связывало ее с жизнью! Теперь она осталась совершенно одинокой и оставленной всеми!

Она не ожидала, что Эндемо выполнит свою угрозу, хотя и знала, что он способен на все и что нет преступления, перед которым мог остановиться этот изверг, чтобы достичь своей цели; и все же она до последней минуты сомневалась, что Эндемо пойдет на это.

Но вот она услышала его удаляющиеся шаги, хотела побежать к нему, умолять его отдать ей мальчика. Но дверь ее темницы была заперта на ключ. Он уехал и увез с собой ребенка.

Неужели злодей убьет мальчика, чтобы выместить на нем свою злобу? Да, он был в состоянии совершить такое гнусное преступление! Долорес находилась в состоянии страха и неизвестности. Она больше не услышит голоса ребенка, зовущего тетю Долорес, его маленькие ручки не обовьются вокруг ее шеи. В ее комнате тихо, точно в могиле.

Прошло много тяжелых, безрадостных дней; о ребенке не было никакого известия. Старая Родлоун стала с ней грубо обращаться, бранила ее разными низкими словами.

Вдруг однажды вечером девушка услышала чьи-то шаги на лестнице, кто-то поднимался наверх. Долорес стала прислушиваться – это идут к ней в комнату; может быть, она услышит что-нибудь о мальчике – жив ли он или злодей Эндемо его убил?

Долорес содрогнулась при одной только этой мысли. Дверь ее комнаты отворилась, и на пороге показалась безобразная фигура старухи Родлоун.

– Хе! Девственница, – заговорила она, насмешливо улыбаясь и махая своей костлявой рукой, – можешь на один час оставить свою комнату. Образумься, выбрось свои капризы; если этот знатный господин предложит тебе руку и сердце, не отказывайся, а благоразумно соглашайся на его предложение!

– На предложение Эндемо! Ступай к нему сама, а я не могу его видеть, я ненавижу его!

– Дура! Ты не понимаешь своего счастья! Ступай к нему сейчас же или я потащу тебя силой!

– А возвратит он мне мальчика?

– Я думаю, что возвратит. Спустись скорее вниз, он тебя ждет!

– Если он и не отдаст тебе мальчика, то, по крайней мере, скажет тебе о нем что-нибудь!

– Неужели это правда, неужели я услышу о нем? О, если бы он был жив! – вскрикнула Долорес по-испански. До сих пор она говорила только на английском.

– Убирайся ты со своим испанским языком! Ступай скорее вниз! Старуха схватила девушку за руку и потащила ее за собой;

Долорес не противилась ей, надеясь услышать что-нибудь о своем питомце. Горбунья с девушкой сошли вниз. Эндемо открыл дверь, Родлоун втолкнула девушку в комнату и заперла за ней дверь.

Несчастная очутилась одна с глазу на глаз со своим мучителем, у которого, при виде девушки, страсть вспыхнула с новой силой. Красота Долорес, несмотря на ее душевные муки, стала еще ослепительнее. Фигура постройнела, лицо выражало глубокое горе и страдание, отчего девушка казалась еще прекраснее. В глазах ее было что-то печальное и вместе с тем страстное. Бледность лица казалась еще резче из-за черных волос, грудь ее порывисто поднималась от волнения. Взгляд ее искал в темной комнате мальчика. Но увы! Его здесь не было, несчастная была одна в руках своего смертного врага!

– Где ребенок? – тихо спросила Долорес.

– Если ты согласишься быть моей, я возвращу его тебе, моя красавица! – закричал Эндемо, обнимая ее.

– Прочь от меня! Я вас презираю!

– От любви до ненависти и от ненависти до любви один шаг. Твои слова ободрили меня! У меня появилась надежда на твою любовь. Как я тебя люблю, ты знаешь!

– Прочь! Пустите меня в мою темницу!

– В которой ты сидишь для одного меня! Не забывай этого, ты не ускользнешь из моих рук! Садись рядом со мной! Ты должна узнать то, чему не верила до сих пор! Ты будешь моей! Ты должна стать моей! Я убью тебя, если ты будешь мне противиться!

– Убейте меня! Вот мое сердце! – вскрикнула Долорес, разрывая платок на своей груди.

Эндемо бросился к ней на грудь, покрывая страстными поцелуями, она с силой оттолкнула его. Началась борьба.

– Ты будешь моей – или я не обрету покоя! Ты должна быть моей – или я убью тебя! Ведь ты принадлежишь одному мне!

– Никогда! Несчастный! Прочь, или я задушу тебя! Сердце мое навсегда отдано другому!

– Я это знаю! Я привезу тебе его труп! Он не будет обладать тобой! Я убью твоего Олимпио!

– Наглец! Ты отнял у меня отца, вырвал из моих рук ребенка, теперь хочешь убить любимого мною человека!

– За то, что ты его любишь! Я не позволю ему жить! Нам двоим будет тесно на этом свете!

– Я вижу безумие в твоих глазах! Матерь Божья, спаси меня от этого изверга!

– Сядь возле меня на диван! Ты должна со мной выпить! – приказал Эндемо. – Ты не уйдешь от меня сегодня, все двери заперты, ты в моей власти.

– Убей меня! Я предпочитаю смерть твоим объятиям! Если ты убьешь Олимпио, я тоже не хочу жить!

Долорес с силой вырвалась из рук безумца. Нетвердыми шагами подбежала она к двери, но та была запертой. Долорес закричала от ужаса. Эндемо бросился к ней. Она вырвала свое платье из его рук и забилась в угол комнаты. Но могла ли она защититься от него?

Началась страшная борьба. Долорес спряталась под большой стол, Эндемо, задыхаясь от страсти, бросился за ней, опрокинул стол. Свеча погасла. В комнате стало совершенно темно. Эндемо схватил девушку и с нечеловеческой силой швырнул на диван. Несчастная была в его руках, не было ни помощи, ни спасения! Она неистово закричала, чувствуя, что насильник сильнее ее. Безумный торжествовал! Никто уже не вырвет у него жертву! Долорес чувствовала его горячее дыхание на своих щеках, его холодные губы покрывали поцелуями ее уста.

– Ты моя, – бессвязно пробормотал Эндемо.

Его дрожащие руки уже обнимали ее тело; еще мгновение – и девушке бы не избежать насилия! Несчастная собрала свои последние силы и оттолкнула его от себя. Эндемо увидел, что она еще сильна. Он с яростью выхватил из кармана кинжал; над Долорес блеснуло лезвие. В комнате раздался ее отчаянный крик.

Старуха предвидела борьбу и стояла у дверей, готовая броситься на помощь герцогу и заставить девушку покориться… Вдруг раздался громкий стук в дверь, Эндемо бросился к Долорес и зажал ей руками рот.

Родлоун отворила дверь комнаты и стала на пороге. Снова раздался громкий стук во входные двери. Старуха пошла отпирать. Долорес была спасена. Эндемо выпустил ее из рук. Он подбежал к окну, поднял красную занавеску и выглянул на улицу. Долорес воспользовалась этим мгновением, чтобы выбежать из комнаты. Эндемо увидел, что кто-то приехал, кинулся, чтобы задержать Долорес, но было уже поздно!

Между тем старуха отперла двери. Эндемо поспешил спрятаться, чтобы не быть замеченным. Вошла стройная дама в черном платье с длинным шлейфом. Служанка осталась ждать ее у входа; экипаж стоял на большой дороге. Появление знатной гостьи в доме старухи не было редкостью. Она рассказывала, что даже наследный принц приезжал к ней гадать.

При появлении знатной дамы, Долорес бросилась ей в ноги.

– Спасите меня! Сжальтесь надо мной! Освободите меня, – кричала бедная девушка, заламывая руки.

– Извините, миледи, – сказала старуха, грубо поднимая Долорес с колен и запирая двери, – это ведь дурочка!

Бедняжка вскрикнула и закрыла лицо руками. Старуха провела свою знатную гостью в приемную комнату, а затем потащила Долорес с угрозами наверх.

Нарядная гостья начала расспрашивать старуху о девушке, лицо которой показалось ей очень знакомым. Старуха сказала, что это ее безумная дочь.

Эндемо покинул Сутенд, чтобы на некоторое время оставить в покое Долорес, и возвратился в Лондон. Несчастная девушка в отчаянии опустилась на свою постель в одинокой темнице.