Текст книги " «Белое дело». Генерал Корнилов"

Автор книги: Генрих Иоффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

То, чего в силу своего высокого официального положения не мог сказать Корнилов, досказал донской атаман генерал А. Каледин. Он прямо потребовал упразднения Советов и комитетов (кроме разве самых низовых, которые должны быть превращены в хозяйственно-бытовые органы), удаления политики из армии и т. д. И также прямо высказал сомнение в способности существовавшей власти – Временного правительства – провести эти меры в жизнь. Их, как он сказал, могла осуществить только «твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми интересами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться па всевозможные комитеты и Советы...».

Ес ли перечитать всю обширную стенограмму Государственного совещания, то нетрудно увидеть, что, может быть, за небольшим исключением почти все выступления сводились к требованию установления порядка через «твердую власть». Таков был «голос» той «земли», которая собралась по зову Временного правительство ва в Большом театре. Но стенограмма в то же время обнаруживает и определенный водораздел между самими носителями этой идеи.

Одни еще считали возможным идти к «порядку», к «твердой власти», действуя при поддержке «общественных сил», «общественных организаций». Так, выступивший на Государственном совещании лидер меньшевиков И. Церетели говорил: «Нельзя купить порядка ценой потери веры парода в силы народные, силы демократии. Если бы вы создали такой порядок в стране, это был бы порядок не живого борющегося государства, а это был бы порядок кладбища, похороны судеб России. Это было бы потерей всей России». В общем, наверное, точный, правильный прогноз. Но прокорниловский лагерь требовал «отсечения» общественных организаций (прежде всего Советов) от власти или низведения их до бессильных придатков к ней. Как сказал Каледин, «расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел».

В этой новой структуре вряд ли нашлось бы место и самому Керенскому, вся политика которого строилась на политической дозировке, балансировании между правым и левым (правосоциалистическим) флангами. Не желая рвать ни с тем, ни с другим, Керенский оказывался как бы в центре, в промежутке, надсадно взывая к единству и сплочению всех и вся. Он призывал к единению тех, кто был разделен ненавистью. И если «левых» (меньшевиков и эсеров) эти призывы устраивали, то у правых (корниловцев) они все больше вызывали раздражение. В их представлении «линия Керенского» была потаканием «самочинным организациям», которые якобы и являлись ответственными за «развал».

В дни Государственного совещания правая газета «Утро России» откровенно указывала источник, откуда, по ее мнению, должна прийти настоящая «твердая власть». «Нужна сильная власть, твердая, незыблемая... она должна начаться с армии и распространиться на всю страну... Кто другой так мучительно сейчас нужен для дела, для работы на спасение гибнущей армии и с ней вместе родины, как не военные народные герои, украшенные белыми крестами...»

Сознавали ли меньшевистско-эсеровские вожди, претендовавшие на руководство «революционной демократией», к какому политическому повороту может привести

такая точка зрения, поддержанная явным большинством Государственного совещания? Как опытные политики, они не могли этого не понимать. Да и правые, в том числе кадетские, газеты не считали нужным скрывать подлинный смысл этого поворота, призывали перейти от методов терапии в «лечении общества» к «хирургической операции». Но лидеры Советов слишком уверовали в политику соглашения всех «живых сил России», слишком боялись нарушить ее дальнейшими революционными преобразованиями, чтобы стать преградой этому грозному повороту.

« Кале дни,– писал В. И. Ленин,—издевался над меньшевиками и эсерами, которые вынуждены были молчать. Им плюнул казачий генерал в физиономию, а они утерлись и сказали: „божья роса!“» ²⁵.

Когда 15 августа Керенский произнес свою заключительную речь, еще более цветистую, но такую же пустую, как и при открытии совещания, раздались аплодисменты, слышались крики: «Да здравствует революция! Ура! Да здравствует Керенский!» Однако все это было не более чем выражением официальных, казенных чувств. Трезвым политикам, делающим политику ие в парадных залах, а за кулисами, при закрытых дверях, было ясно: Государственное совещание, задуманное Керенским как мера сплочения и единения вокруг правительства, напротив, обнаружило углубляющийся общественный раскол. Оно к тому же показало крепнущую силу правого лагеря и нерешительность, половинчатость позиции соглашателей, поддерживающих Керенского, но явно не желающих «ожесточать» правых. Все прочнее складывалась убежденность: Керенский теряет престиж, шансы Корнилова растут.

Корнилов, но-видимому, так и понял. Во время Государственного совещания в своем поезде, стоявшем на Александровском вокзале, он вел конфиденциальные переговоры с рядом лиц, па которых мог рассчитывать в дальнейшем. Здесь побывали такие люди, как генерал М. Алексеев, промышленно-финансовые воротилы А. Путилов п А. Вышнеградский, кадетский лидер П. Милю-.ков, черносотенец В. Пуришкевич и др. О чем шла речь? В разговоре с Алексеевым Корнилов будто бы предложил ему встать во главе «движения», как создателю «Союза офицеров» – сердцевины заговора. Если дело обстояло действительно так, то почти наверняка Корнилов рассчитывал получить от Алексеева отрицательный ответ: по преклонным годам, по личным качествам и по своему положению (он находился в отставке) Алексеев никак не годился на роль диктатора. И Алексеев действительно отказался.

Беседа с «деловыми людьми» – Путиловым и Вышнеградским – носила «меркантильный» характер: Корни

лов просил денег на затеваемый им переворот. «Надо собрать офицеров, юнкеров,– говорил он.– Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить». Деньги были твердо обещаны. Побывал в поезде Корнилова и «сам» Милюков. Позднее он признал, что уже тогда ему стало ясно, что «момент открытого конфликта с правительством Керенского представлялся в уме Корнилова совершенно определившимся вплоть до заранее намеченной даты 27 августа». Корнилов, по словам Милюкова, просил политической поддержки со стороны кадетов, но Милюков якобы предупредил Корнилова против выступления «насильственного и кровавого характера». Есть, однако, данные о том, что Милюков пе был вполне искренним. Еще перед Государственным совещанием на заседании ЦК кадетов Милюков говорил, что в назревающем конфликте между военным командованием и правительством нужно взять сторону военных. Он не исключал, правда, и «двуумвирата» (Керенский + Корнилов), но более склонялся к мысли, что лучшим вариантом будет власть без Керенского. Вполне можно допустить, что во время встречи с Корниловым в дни Государственного совещания Милюков обещал ему поддержку.

Можно предположить, что именно после Государственного совещания, по возвращении в Ставку, Корнилов принял важнейшее решение: начать прямую борьбу за диктаторство, в жертву которой могли быть принесены не только ненавистные ему большевики, лидеры «самочинных организаций», но при определенных обстоятельствах и «виляющий» Керенский. К сожалению, трудно документально подтвердить это решение, но оно становится вполне осязаемым в таком важном эпизоде, как предпринятое Ставкой форсирование переброски и сосредоточения воинских частей в пунктах, напрямую ведущих к Петрограду.

Это была старая, еще со времени командования Петроградским военным округом, идея Корнилова. Тогда, как мы помним, он (вместе с Гучковым) бился над осуществлением замысла ликвидации революционного гарнизона Петрограда. В конце концов родился «обходной» план.

Поскольку в случае захвата немцами Риги могла возникнуть угроза Петрограду, по приказу Корнилова в штабе округа начали разрабатывать проект формирования отдельной Петроградской армии с включением в нее войск, расположенных в Финляндии, Кронштадте, районе Ревеля, и... Петроградского гарнизона. Это открывало путь для его переформирования.

Бывший тогда Верховным главнокомандующим М. Алексеев одобрил проект. Однако в начале мая Корнилов «убыл» в 8-ю армию, вскоре началась подготовка к наступлению на Юго-Западном фронте, и дело застопорилось. По, став в конце июля Верховным, Корнилов вспомнил о своем апрельском плане. Теперь он приобретал для пего, пожалуй, еще большее значение. Включив в проект пункт об изъятии Петроградского военного округа из ведения военного министра (так было еще с царских времен) и подчинении его Верховному главнокомандующему, можно было дать возможность Ставке стягивать в район Петрограда воинские части по собственному усмотрению, а в самом Петрограде устанавливать любой режим, вплоть до введения осадпого положения.

Еще перед Государственным совещанием, б августа, Корнилов направил в Петроград «военмину» телеграмму, в которой просил в связи с предполагаемым наступлением немцев на северо-западном участке фронта подчинить Петроградский военный округ Ставке. Но, не дожидаясь ответа, он отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, а также Туземной дивизии генерала князя Д. Багратиона с Юго-Западного фронта в район Великие Луки – Невель – Новосокольники. Другим приказом, отданным в те же дни, с Северного фронта в район между Выборгом и Белоостровом должна была быть переброшена 5-я Кавказская дивизия из состава 1-го конного корпуса, которым командовал генерал князь В. Долгоруков.

Даже для начальника штаба Ставки генерала А. Лу-комского приказ о переброске войск с Юго-Западного фронта был неожиданным и непонятным. Ведь Петроградская армия по первоначальным наметкам должна была формироваться главным образом из частей, расположенных в близлежащих к столице районах. Почему же вызываются войска с Юго-Западного фропта, из района Проскурова? И почему эти кавалерийские части концентрируются в районе Невель – Великие Луки – Новосо-колышки? Если уж они так необходимы в качестве иод-креплений Северному фронту, то их лучше придвинуть ближе к фронту, а не держать в его глубоком тылу. Проницательный Лукомский заподозрил, что у Корнилова имеется какой-то другой расчет, о котором он не говорит, очевидно, не вполне доверяя даже своему начальнику штаба. Лукомский решился на откровенный разговор. И Корнилов, вернувшись с Государственного совещания, признал, что он действительно передвигает кавалерию с Юго-Западного фронта не столько по стратегическим, сколько по политическим соображениям. Он сказал, что, хотя проектирует создание особой Петроградской армии для обороны столицы, это предполагает и «очистку» города от «тыловых учреждений и запасных частей», вообще – целый ряд мер по «оздоровлению Петрограда».

«Оздоровление» же, в свою очередь, вполне может привести к «недоразумениям» (например, сказал Корнилов, есть сведения контрразведки о том, что к концу августа ожидается «выступление» большевиков), с которыми Временное правительство может ие справиться. А между тем «пора с этим кончать. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогпать так, чтобы он нигде и не собрался». Вот для этого и потребуются части, сосредоточиваемые теперь на путях, ведущих к Петрограду. Не исключено при этом, что после подавления «беспорядков» придется «оказать некоторое давление на правительство» и принять личное участие в создании новой, «твердой» власти. Теперь все становилось на свои места. Передвижение 3-го конного корпуса и Туземной дивизии к Петрограду перестало быть для Лукомско-го загадкой.

«Крымовская организация» еще до назначения Корнилова Верховным установила связи со Ставкой, с Главным комитетом «Союза офицеров армии и флота», и Крымов, естественно, должен был стать одной из ключевых фигур готовившегося переворота. Корнилов сказал Лукомскому, что руководство всей операцией будет поручено Крымову, так как он «не задумается перевешать весь состав Совета».

Пока части 3-го конного корпуса двигались в назначенный для них район, Крымов прибыл в Ставку. Он явно ждал здесь возвращения Корнилова с Государственного совещания ^: и – дальнейшего развития событий. Командир Туземной дивизии князь Багратион, так же как и Крымов, в 20-х числах августа прибыл в Ставку.

По некоторым данным, приблизительно 18 августа в Ставке происходило какое-то секретное совещание с участием Крымова и некоторых членов Главного комитета «Союза офицеров». В эго время две дивизии 3 го конного корпуса – 1-я Донская и Уссурийская – соответственно уже находились близ Пскова и Великих Лук; Туземная дивизия, 22 августа переформированная в корпус,– в окрестностях станции Дно. Отсюда в эшелонах они должны были быть продвинуты па рубеж Царское Село – Гатчина – Красное Село, т. е. на расстояние прямого перехода к Петрограду.

19 августа Корнилов направил Керенскому и Савинкову новую телеграмму, в которой уже настаивал на передаче Петроградского округа Ставке и сформировании Петроградской особой армии «для защиты подступов к Петрограду».

Если для Корнилова и его окружения в Ставке Государственное совещание стало своего рода акселератором в ходе подготовки к решительному выступлению, то и в политическую линию Керенского оно тоже внесло коррективы. В общем она сдвинулась вправо. Керенский не мог не учитывать явного усиления правых сил, что требовало от него, если он хотел остаться в седле, определенных «контрлевых» демаршей. Проблема состояла только в том, чтобы нажим на левый фланг, и прежде всего удар по большевикам, па который он уже давно был готов, осуществился без каких-либо потерь лично для него: Керенский все-таки не мог не считаться с эсеро-меньшевистским ВЦИК, со многими лидерами его он был тесно связан. Короче говоря, новая атака против революции ие должна была заходить так далеко, чтобы сам Керенский и керенщина в целом оказались под угрозой.

Когда уже после Государственного совещания Керенский получил от Корнилова новую телеграмму с требованием безотлагательного введения мер, изложенных в его «записке» от 10 августа, оттягивать решение дальше он уже не счел возможным. 17 августа, вернувшись в Петроград из Москвы, он вызвал Савинкова и сообщил ему, что принципиально согласеп с «запиской» и потому даст поручение разработать соответствующий законопроект. Вместе с тем он выговорил Савинкову за то, что «контрреволюция подняла голову» и что он, Савинков, тоже виноват в этом, иоскольку выдвижение Корнилова– ото его рук дело. Керенский обвинял Савинкова в стремлении к власти за спиной Корнилова.

Но мотор корниловского заговора был уже запущен. Ход событий явно способствовал замыслам Корнилова и корниловцев. Еще 18 августа немцы начали наступление на фронте 12-й армии, и утром 20 августа Рига была оставлена русскими войсками: предвидение Корнилова, высказанное им на Государственном совещании, сбылось. Говорили, что Ставка намеренно пошла иа это, чтобы, еще больше осложнив положение, развязать себе руки в контрреволюционных действиях. Трудно сказать со всей определенностью, но то, что потеря Риги явно играла на руку генералам, для которых политические интересы теперь преобладали над стратегическими,– это факт.

Между тем в Ставку поступали разведданные о возможности дальнейших операций немцев – на Ревель и даже непосредственно на Петроград. Они проникали в печать, сея панические слухи, подогревая контрреволюционные настроения. Распространялись сведения об ужасных взрывах па пороховых заводах и артиллерийских складах в Петрограде, Одессе, Казани. В Казани, например, было уничтожено 12 тыс. пулеметов. Потрясали сообщения о событиях в Особой армии, где разложившимися, анархиствующими солдатами были убиты потерявший в боях обе руки генерал К. Гиршфельд и правительственный комиссар Ф. Линде. Угроза развала, разгула анархии становилась все реальнее. Наступала ситуация, определяемая реакцией четкой формулой: «чем хуже, тем лучше». Чем хуже внутреннее положение, тем больше шансов у тех, кто требует установления «твердой власти» как единственного средства против «анархии», демагогически отождествляемой с демократией и революцией.

Корниловцы стремились предстать перед страной, прежде всего перед огромной обывательской массой, «партией порядка», противостоящей «партии развала», возглавляемой Керенским. 22 августа из Ставки па имя Керенского и Савинкова пошла новая телеграмма. Корнилов требовал «крутых мер» и немедленного подчинения ему Петроградского военного округа. Иначе, грозил он, будет поздно.

Таким образом, замысел Ставки определился. Она намеревалась осуществить переворот под прикрытием стратегической необходимости обороны Петрограда а с согласия... Временного правительства.

Между тем Керенский, располагая, вероятно, какими-то новыми тревожными данными из Ставки, все больше оказывался во власти подозрений. По свидетельству видевших его, в эти дни он находился в нервическом состоянии. Поэтесса 3. Гиппиус, в доме которой он иногда бывал, нашла, что «впечатление он производил совершенно гнетущее. От него веяло состоянием большой растерянности и недоверия решительно во всем».

На 24 августа в Могилеве было запланировано совещание с целью обсуждения проекта нового положения о комиссарах и армейских комитетах.

Па совещание должен был выехать управляющий военным министерством Б. Савинков (Филонепко уже находился в Ставке). Перед отъездом Керенский вновь пригласил Савинкова и дал ему норучепие, которое касалось не частного вопроса – проекта о комиссарах и комитетах (этот вопрос уже фактически был решен), а всей проблемы своих взаимоотношений с Корниловым, Ставкой. Керенский наконец выразил согласие на включение частей Петроградского военного округа в состав формируемой Петроградской армии и подчинение его таким образом Главковерху, но с одной важной оговоркой: из округа выделяется сам Петроград, который по-прежнему останется в ведении военного министра (иначе нас здесь «скушают», сказал Керенский). На гот случай, если в соответствии с имеющимися сведениями в городе в конце августа произойдет новое «выступление большевиков», Савинков должен был «испросить» у Ставки кавалерийские части для проведения в жизнь военного положения и разгрома большевиков. По этим инструкциям выходило, что намерения Керенского и Корнилова в значительной степени совпали, ведь Корнилов, как мы знаем, уже отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса, Туземной дивизии и других частей поближе к Петрограду. Более того, они уже начали движение к нему. По, идя навстречу Корнилову в важнейшем вопросе подвода фронтовых войск к революционной столице, Керенский выставил свои условия: чтобы особо подозрительный для него Главный комитет «Союза офицеров» был «выведен» из Ставки. Для проведения этого второго пункта, точнее, для предварительного негласного расследования деятельности «Союза офицеров» с Савинковым и сопровождавшим его помощником военного министра (шурином Керенского) В. Барановским выехал начальник контрразведки Миронов.

23 августа они прибыли в Ставку. Тут же из Ставки были удалены Завойко и некий профессор Яковлев, разрабатывавший здесь аграрную и продовольственную программы. Совещание о комиссарах и комитетах в общем не очень интересовало как Корнилова, так и Савинкова. В присутствии только высших чинов Ставки (генералов А. Лукомского, И. Романовского и др.), а то и с глазу на глаз они договаривались о совместных действиях.

Довольно быстро договорились о выделении Петрограда и его окрестностей (так называемого Петроградского военного губернаторства) из пределов Петроградского военного округа, который нередавался в подчинение Ставки. Какой был смысл Корнилову возражать против этого, если в Петроград, пусть подчиненный военному министру, вводились его, корниловские войска? Далее Савинков в соответствии с поручениями Керенского заявил: нискольку у правительства существует опасение, что при введении в действие законопроектов, основанных на корниловской «записке», могут возникнуть «серьезные осложнения», усугубленные ожидаемым в конце августа «выступлением большевиков», то необходимо принять соответствующие меры. Правительство просит поэтому отдать распоряжение, чтобы 3-й конный корпус и другие части были «подтянуты» к столице. В случае если большевиков поддержат Советы рабочих и солдатских депутатов, говорил Савинков, придется действовать и против них. При этом, подчеркнул он, «действия должны быть самые решительные и беспощадные», на что получил ответ Корнилова, что «иных действий он не понимает и что инструкции будут даны соответствующие». В. Барановский тут же поддержал Савинкова и Корнилова. «Конечно,– сказал он,– необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы почувствовала вся Россия». Окончательно договорились так: когда войска будут подтянуты к Петрограду (приблизительно 27– 28 августа), Корнилов телеграфно сообщит об этом Савинкову, и Петроградское военное губернаторство должно быть объявлено на военном положении. Все, таким образом, вращалось вокруг предполагаемого «выступления большевиков». На нем строились все расчеты.

Савинков затем передал личную просьбу, даже требование Керенского – не вводить в Петроград «Дикую»; дивизию, так как «неудобно», чтобы «русские дела» решали «инородцы», и, самое главное, не ставить во главе 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, поскольку, как сказал Савинков, с его именем связываются такие побуждения, которыми он, может быть, и не руководствуется. Это означало, что Крымову, как подозреваемому в монархизме, выражается персональное недоверие. Любопытный, примечательный факт, особенно для историков, отводящих важную роль в событиях 1917 г. некоему «масонскому сообществу». По имеющимся данным, масонами были как Керенский, так и Крымов; и казалось бы, между ними должно было существовать полное взаимопонимание. На деле было иначе...

Не все, однако, в ходе бесед Савинкова с Корниловым шло гладко. Сказывались обоюдные недоверие и подозрения. В разговоре «с глазу на глаз» Савинков упорно добивался от Корнилова заверений в полной лояльности Керенскому, на что получал довольно резкие ответы. Керенскому, прямо говорил Корнилов, я больше не верю, необходимо изменить состав правительства таким образом, чтобы из него были изгнаны «социалисты», да и роль самого Керенского, вероятно, уменьшена. Савинков соглашался с тем, что из состава правительства действительно должны быть удалены социалисты, но без Керенского правительство пока невозможно. На этом как будто бы поладили. Корнилов заверил Савинкова, что Керенский получит его полную поддержку, если решительно встанет на путь создания «твердой власти». В общем договорились и по вопросу о «высылке» из Могилева Главного комитета «Союза офицеров». Однако откомандировать в Петроград нескольких офицеров – его членов – Корнилов решительно отказался, пригрозив даже арестом Миронова.

24 августа Савинков уехал из Могилева. Несомненно, в Ставке должны были ликовать. Ведь несмотря на некоторые оговорки и условия (устранение Крымова, «ликвидация» Главного комитета «Союза офицеров» и др.), Керенский, по существу, не только санкционировал действия Ставки, уже двинувшей войска к Петрограду, но и как бы легализовал их. Это был почти невероятный подарок. Генералу А. Лукомскому показалось даже, что тут какой-то подвох, «подкоп». Он поделился своими сомнениями с Корниловым, заметив, что предложения, переданные Савинковым, выглядят так, словно в Петрограде хорошо осведомлены о намерениях Ставки и провоцируют ее. Однако пребывавший в эйфории Корнилов отвел эти подозрения. По его мнению, получилось долгожданное совпадение намерений правительства и Ставки; что же касается Крымова, то Керенский и Савинков просто боятся, чтобы он «не повесил лишних 20—30 человек».

В общем, в Ставке и Главном комитете потирали руки. Немедленно вернулся Завойко. В тесном кругу начались совещания, на которых прикидывали будущую форму правления. Решили создать «Совет народной обороны», обладающий всей полнотой власти. Во главе, конечно, Корнилов, его помощник – Керенский, другие члены – генерал Алексеев, адмирал Колчак, Савинков, Филоненко. В исполнительный орган – правительство – намечали широкое представительство: от бывших царских министров – «либералов» М. Покровского и П. Игнатьева до... Г. Плеханова. Не забыли, конечно, и «своих» – Завойко и др. В общем замышляли «надпартийное» правительство под диктаторской рукой генерала Корнилова. Впрочем, для окончательного решения этого вопроса решили пригласить в Ставку таких «общественных деятелей», как М. Родзянко, П. Милюков, В. Маклаков и др.

Тем временем, пока Савинков и Филоненко добивались урегулирования отношений Керенского и Корнилова и, казалось, уже добились этого урегулирования, договорившись о совместных действиях, скрытая липия подготовки заговора развертывалась своим чередом.

Члены Главного комитета офицерского «союза» Л. Новосильцев, В. Сидорин, В. Пронин, Роженко, К. Сахаров, Д. Лебедев и др. активизировали свою деятельность. Эти люди, как мы уже знаем, имели прямые связи с петроградским «Республиканским центром», его военным отделом, «крымовской организацией» и другими про-корпиловскими военными организациями.

Еще в середине августа в Петроград для поддержания прямых контактов между «Республиканским центром» и Ставкой прибыл полковник В. Сидорин. Совместно с руководителем военного отдела «Республиканского центра» полковником Дюсемитьером он распределял между про-корниловскими организациями деньги, получаемые от таких банковских воротил, как А. Путилов, Ф. Липский, А. Вышнеградский, А. Белоцветов и др. На эти деньги шла подготовка к контрреволюционному перевороту в Петрограде, который планировалось осуществить синхронно с подходом к городу корниловских войск. Как часть этой подготовки, из Ставки в Петроград под разными предлогами должны были направиться десятки вызванных с разных фронтов офицеров. Им «разъясняли», что в Петрограде готовится восстание большевиков, арест правительства, резня офицеров; они должны ехать в Петроград, чтобы «смягчить ужасы надвигающихся событий», конкретно – взять под свой контроль мосты, телеграф, банки и т. п. Там им следовало поступить в распоряжение полковника Сидорина, полковника Дюсе-митьера, председателя «Военной лиги» генерала Федорова.

В Петрограде, таким образом, сколачивался ударный кулак, в ходе переворота призванный сыграть роль «пятой колонны». Сигналом для нее должно было стать все то же мифическое «выступление большевиков». Его ожидали с таким вожделением, что в случае, если бы оно задержалось или не произошло, руководители «пятой колонны» готовы были пойти на любую провокацию, вплоть до того, чтобы самим сыграть роль «восставших большевиков». Руководить этой «операцией», по некоторым данным, должен был председатель «Союза казачьих войск» будущий атамап Оренбургского казачества А. Дутов.

По свидетельству одного из руководителей «Республиканского центра» – П. Финисова, примерно к 20-м числам августа подготовка к перевороту казалась завершенной. Предполагалось захватить важнейшие пункты города, «арестовать Смольный» и ждать прибытия войск из Ставки. Затем по указанию Корнилова предстояло изменить состав Временного правительства. Для окончательного согласования в Ставку вызвали руководителей «Республиканского центра». Поехали Финисов и Лип-ский. Они прибыли в Могилев как раз тогда, когда здесь только что завершил свою «согласительную миссию» Б. Савинков. Корнилов принял посланцев «Республиканского центра» немедленно. Присутствовали генералы А. Лукомский, А. Крымов, И. Романовский, несколько полковников из офицерского «союза». Корнилов сообщил, что он только что согласовал свои действия с Савинковым, за исключением кандидатуры генерала Крымова и участия в операции «Дикой» дивизии. «Центристы» посоветовали вызвать в Ставку Керенского, поскольку в офицерской среде против него существует «крайнее озлобление» и дело может кончиться убийством. Пытались они обсудить и вопрос о будущем правительстве, однако Корнилов сказал, что этот вопрос он обсудит позже и по договоренности с Керенским.

На другой день, 25 августа, Финисов и Липский вернулись в Петроград. А воинские эшелоны с частями кор-иуса Крымова и «Дикой» дивизии медленно продвигались к столице. В Петрограде Савинков ждал от Корнилова телеграмму о сроке введения военного положения, а офицеры Сидорина и Дюсемитьера – подхода корниловских войск, для того чтобы в случае необходимости ударить в спину Советам и правительству. Телеграмма Корнилова, но предварительным расчетам, ожидалась 27 августа. Близилась развязка драматических событий, последствия которых могли стать для революции роковыми. Произошло, однако, непредвиденное.