Текст книги " «Белое дело». Генерал Корнилов"

Автор книги: Генрих Иоффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Быховский «исход»

Гатчинское «отречение» Керенского (он формально сложил с себя полномочия главы правительства и Верховного главнокомандующего) и его бегство выдвинули на политическую авансцену начальника штаба Ставки генерала Н. Духонина. По «Положению о полевом управлении войск» к нему перешли функции Верховного главнокомандующего, а эта должность, по крайней мере начиная с Л. Корнилова, все более и более наполнялась политическим содержанием.

Собственно говоря, Духонин еще до формальной отставки Керенского оказался в ожесточенном перекрестии различных сил, вызванном Октябрьским вооруженным восстанием в Петрограде и крушением Временного правительства. Находившийся в Пскове, а затем в Луге и Гатчине Керенский требовал немедленного движения войск к Петрограду. Главнокомандующий Северным фронтом В. Черемисов явно саботировал выполнение этих требований. Другие главнокомандующие фронтами проявляли колебания и старались уклониться от «втягивания в политику». Многие армейские комитеты заняли позицию Викжеля, действуя по формуле «ни одного солдата Керенскому, ни одного – большевикам». Другие поначалу как будто бы выражали готовность «штыками привести тылы государства в порядок», хотя, как записал в своем дневнике генерал А. Будберг, все это было «бахвальством»: было ясно, что, когда эти части окажутся в Петрограде, «надо будет думать о том, как и кем их усмирять». Совнарком и ВРК решительно требовали остановить всякое передвижение войск, не связанное со стратегическими соображениями и не санкционированное народными комиссарами...

На генерала Духонина свалилась тяжелая, вероятно, непосильная для него ноша. Это был военный интеллигент, высокопрофессиональный штабист, готовый добросовестно выполнять свой, как он понимал его, служебный долг, но вряд ли способный к принятию ответственных решений. В нем ничего не было от Корнилова и даже Черемисова, которые, кажется, не прочь были выйти из революционного круговорота с наполеоновскими лаврами...

Два основных соображения, по-видимому, руководили Духониным. Как военный, в сложившейся экстремальной обстановке он стремился всеми средствами сохранить и удержать все более разваливающийся фронт. Как политик, в стремительном калейдоскопе событий он, натолкнувшись на невозможность оказать быструю помощь Керенскому, склонялся к мысли об изоляции большевиков в Петрограде и их быстром «внутреннем разложении». Действия Духонина в первые ноябрьские дни как будто подтверждают такую версию. От наступательных попыток сосредоточить «здоровые войска» под Лугой или на линии Везенберг—Невель—Старая Русса—Вязьма он пришел к сугубо оборонительному замыслу, состоявшему в том, чтобы попытаться отрезать центральные районы от фронта. Войсковая «завеса» по линии Везенберг—Остров должна была «отсечь» Петроград, войсковая завеса по линии Великие Луки—Орша – «отделить» Москву.

В этом Ставке и Духонину виделась возможность парализовать обоюдное влияние фронта и тыла, дождавшись перемены политической ситуации.

Однако военное и политическое маневрирование духо-нинской Ставки могло продолжаться только до тех пор, пока Советское правительство не освободило себе рук в борьбе с Керенским—Красновым, юнкерским мятежом в столице и антисоветским мятежом в Москве. Затем настал час претворения в жизнь, может быть, главного лозунга большевистской партии и первого декрета II съезда Советов – Декрета о мире. Осуществить это помимо, в обход Ставки было невозможно. Очень многое, если не все, зависело от ее позиции.

В ночь на 8 ноября Совнарком предписал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров». По существу, целые сутки Ставка молчала. В ночь на 9 ноября В. И. Ленин, И. Сталин и Н. Крыленко потребовали Духонина к прямому проводу. Переговоры длились два с половиной часа. Когда Духонину в ультимативной форме было отдано распоряжение немедленно приступить к переговорам о перемирии, он наконец ответил прямым отказом, поскольку отрицал за Совнаркомом право представлять центральную правительственную власть. Тогда Ленин продиктовал приказ: «Именем правительства Российской республики, по поручению Совета Народных Комиссаров, мы увольняем вас от занимаемой вами должности за неповиновение предписаниям правительства... Главнокомандующим назначается прапорщик Крыленко». До прибытия Крыленко в Могилев Духонин обязан был «по законам военного времени продолжать ведение дела» ⁶². Сразу же после этого Совнарком обратился с воззванием ко всем комитетам, солдатам и матросам с призывом взять дело мира в свои руки. «Пусть полки, стоящие на позициях,– говорилось в воззвании,– выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам права на это» ⁶³. Мог ли Духонин, воспитанный в совершенно иных традициях, понять и воспринять этот революционный, поистине беспрецедентный шаг?

Поддержанный союзными представителями в Ставке, некоторыми главнокомандующими фронтов, Общеармейским комитетом в Ставке, он решил не подчиняться приказу о снятии его с поста Главковерха. В обращении к солдатам он призывал их не поддаваться «обольщению» большевиками, Советом Народных Комиссаров, поскольку таковой не является «полномочным правительством», «общепризнанной законной властью». Это был первый шаг, который сделал Духонин по пути к своей гибели, первый, но еще не окончательный..,

11 ноября новый Верховный главнокомандующий Н. Крыленко с отрядом красногвардейцев и матросов численностью примерно в 50 человек прибыл на Северный фронт. В Двинске им был отдан приказ по армии и флоту, который за неподчинение отстранил от занимаемых должностей главнокомандующего Северным фронтом генерала Черемисова, и. о. комиссара фронта В. Шубина и командующего 5-й армией генерала В. Болдырева. Особым пунктом «за упорное противодействие исполнению приказа о смещении и преступные действия, ведущие к новому взрыву гражданской войны», приказ объявлял Духонина врагом народа. Суровое слово было произнесено.

Между тем 13 ноября в полосе действий 19-го корпуса Западного фронта три советских парламентера – поручик В. Шнеур, член комитета 5-й армии; военный врач

А. Сагалович и вольноопределяющийся Г. Мерен в сопровождении трубача и с развевающимся белым флагом двинулись к германским окопам. У них имелись официальные полномочия наркома по военным делам и Главковерха на ведение переговоров об установлении перемирия на всем Восточном фронте. С замиранием сердца ожидался ответ: пойдут немцы на переговоры или нет? Казалось, время остановилось...

Парламентеры вернулись примерно через сутки: немцы соглашались на переговоры, предлагая начать их 19 ноября в Ставке своего верховного командования – Брест-Литовске. Главковерх Крыленко тут же издал приказ о прекращении огня. Разрешались только ответные боевые действия. «Всякого, кто будет скрывать или противодействовать распространению этого приказа,– оповещал Крыленко,– предаю революционному суду местных полковых комитетов вне обычных формальностей». Жесткость приказа была понятной: слишком высокая цена была заплачена за возможность долгожданного мира и слишком много зависело от его достижения.

17 ноября революционные войска под командованием Крыленко двинулись к Могилеву. В составе их находились сводный отряд балтийцев под командованием мичмана С. Павлова, часть Литовского полка под командованием В. Сахарова и разведывательный отряд во главе с С. Кудинским. Концентрация столь крупных сил не была лишь результатом перестраховки. В Ставке имелись воинские части, которые вполне могли организовать ее оборону. Прежде всего это были несколько ударных батальонов численностью примерно до 2,5 тыс. Командовавшие ими подполковник В. Манакин и полковник

В. Бахтин заявляли, что «готовы защищать Ставку до последней капли крови». Однако подобные воинственные настроения не находили общей поддержки. Сам Духонин был в смятенном состоянии. Уже известный нам член Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова, побывавший в эти дни в Ставке, полковник II.г Украинцев в своих воспоминаниях нарисовал довольно яркую сценку. В кабинете у Духонина он застал командира Польского корпуса генерала И. Довбор-Мусницкцш, который убеждал его ни в коем случае не сдавать Став-ки, ибо его долг сохранить и отстоять «идею» при любых обстоятельствах и в любом месте, хотя бы «в чистом иоле». Высоким, взволнованным голосом, непрерывно двигаясь по кабинету, Духонин отвечал, что «это все теория», а на практике из всего этого «выйдет ерунда».

В конце концов в ночь с 18 на 19 ноября на совещании решено было эвакуировать Ставку в Киев: таков был совет «заключенного» в Быхове генерала Луком-ского, поддерживавшего тесную связь с Духониным. По некоторым данным, переговоры об этом велись и с военным министром Центральной украинской рады С. Петлюрой. Ранним утром 19-го уже началась погрузка документов, по почти сразу же она была остановлена. Примерно в то же время, когда в Ставке шло совещание, принявшее решение об отъезде в Киев, бурное заседание происходило и в Могилевском Совете. Обсуждался вопрос о признании Советской власти. Большевистская фракция, поддержанная левыми эсерами, постановила создать из представителей партий, разделяющих платформу Октябрьской революции, Военно-революционный комитет и передать ему всю власть в городе. После острых прений исполком Совета утвердил это постановление. Наутро 19 ноября ВРК объявил себя высшей властью в Могилеве, установил контроль над Ставкой и постановил подвергнуть Духонина, «комиссарверха» В. Станкевича и заместителя Главковерха по гражданской части В. Вырубова домашнему аресту. Это и сорвало уже начавшуюся эвакуацию Ставки в Киев. Солдаты Георгиевского батальона остановили погрузку.

Но, но всей вероятности, незадолго до всех этих событий Духонин совершил шаг, ставший для него роковым. Он распорядился, чтобы сосредоточенные в Могилеве ударные батальоны срочно покинули город и уходили на юг, по последующему признанию подполковника Мананина, на Дон. И они ушли... А ранним утром 19 ноября в «быховской тюрьме» появился начальник оперативного отдела Ставки полковник Г1. Кусонский. Его спешно провели к Корнилову...

* * *

Оборвем здесь наш рассказ и немного вернемся назад, к «быховским узникам», собранным в старом католическом монастыре после провала корниловского мятежа. Как мы уже знаем, они пристально следили за события-По свидетельству Деникина, решено было покинуть Быхов в случае угрозы неминуемого самосуда или окончательного падения власти Временного правительства. Однако с помощью Ставки и Чрезвычайной следственной комиссии, всецело сочувствовавшей корниловцам, под разными предлогами удалось «наладить» постепенное освобождение «узников» уже в октябре. Как уже отмечалось, ко времени Октябрьского вооруженного восстания в Быхове находилась лишь половина «заключенных». Затем стали освобождаться и другие. Шабловский, однако, никак не решался на «легальное» освобождение пяти «высших генералов»: Корнилова, Деникина, Лукомского, Романовского и Маркова. Но они готовились. Все поступавшие на их имя суммы переводились в Новочеркасск, куда пробрался освобожденный каким-то образом В. Завойко и где он, по свидетельству Деникина, создал «единую центральную кассу». Из Новочеркасска Завойко писал Корнилову: «Помните, что стихия за Вами, ничего, ради бога, не предпринимайте, сторонитесь всех; Вас выдвинет стихия. Вам не надо друзей, ибо в должный момент все будут Вашими друзьями... За Вами придут...»

Это письмо в какой-то мере проливает свет на подлинные причины задержки Корнилова и других «высших генералов» в Быхове: «апархическому плоду», в «спасительность» которого так верили многие корниловцы, хотели дать полностью созреть...

Наступил, однако, момент, когда становилось все яснее, что дальнейшее промедление может стать роковым. «Быховские сидельцы» решили действовать. Уже известный нам Н. Украинцев позднее рассказал о том, как это было. Чрезвычайная комиссия, после Октября продолжавшая свою работу больше по инерции, находилась в здании Адмиралтейства. Вскоре после Октября к Украинцеву зашел другой член комиссии, Раупах, и сообщил, что, так как Шабловский уехал в Ригу, вечером он приведет к замещавшему его Украинцеву некоего «гостя из Быхова». Действительно, вечером Раупах явился в сопровождении какого-то человека в потертой солдатской шинели без погон. «Солдат» отрекомендовался капитаном Чунихиным. В Петроград он пробрался с фальшивым удостоверением по поручению Корнилова. Поручение заключалось в том, чтобы склонить комиссию к освобождению всех оставшихся «быховцев» – «больных и старых», поскольку не исключена возможность, что «высшим генералам» и некоторым офицерам придется освобождаться «силой» и тогда «больные и старые» будут помехой.

Чунихин просил, чтобы в случае, если комиссия по каким-то соображениям не сможет пойти на это, ему выдали чистые бланки с постановлением об освобождении: в соответствующий момент в Быхове сами впишут нужные фамилии. Украинцев и Раупах пообещали. Чунихин уехал. Однако задача была не так проста. Все материалы комиссии, в том числе и необходимые бланки, хранились в кабинете главного военно-морского прокурора Шабловского. Находившийся здесь матрос заявил, что дело Корнилова «находится под запретом» и без разрешения наркома по морским делам Дыбенко допуск к нему невозможен. Пошли к Дыбенко, который встретил членов комиссии «холодно, но не враждебно». Объяснили ему, что «корниловское дело» имеет теперь огромный исторический интерес, но оно не систематизировано и не закрыто. Чтобы «привести его в порядок», составить «заключение» и закончить переписку, нужно получить материалы. И Дыбенко разрешил: поверил военным юристам. Через некоторое время в той же солдатской шинели снова объявился Чунихин, забрал бланки и исчез.

Приблизительно в середине ноября Раупах, по всем данным державший прямую связь с Корниловым, заявил Украинцеву, что кто-то из них должен ехать в Ставку и в Быхов, чтобы передать новые бланки для арестованных: другого пути на сей раз не было. Поехал Украинцев. Сначала он побывал у Духонина, откровенно рассказав ему, что привез бланки для передачи в Быхов на случай освобождения все еще находившихся там Корнилова, Деникина, Лукомского, Романовского и Маркова. Духонин тут же распорядился предоставить Украинцеву автомобиль. На другой день он был в Быхове. Передавая бланки Корнилову, Украинцев спросил его, куда он к другие генералы предполагают уходить. Корнилов прямо ответил: на Дон.

Возможно, в сложившейся обстановке «быховские узники» могли бы покинуть свою «тюрьму» и без «липовых документов», но тут все-таки имелся риск. С ними же коменданту Быхова подполковнику Текинского полка Эрхардту было легче убедить солдат охраны в полной «законности» освобождения корниловцев...

Описанная выше встреча Украинцева с Корниловым состоялась, вероятно, 15—16 ноября или около того. Но приближение революционных войск советского Главковерха Крыленко спутало последние карты «быховцев». Ранним утром 19 ноября в Быхов из Могилева неожиданно прибыл полковник П. Кусонский и доложил Корнилову: «Через 4 часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов». По существу, это было последнее распоряжение Духонина.

Корнилов тут же вызвал подполковника Эрхардта и коротко приказал ему: «Немедленно освободите генералов. Текинцам изготовиться к выступлению к 12 часам ночи. Я иду с полком».

Начальник внешней охраны прапорщик Гришин в присутствии Эрхардта заявил солдатам, что Лукомский, Деникин, Марков и Романовский освобождаются по распоряжению Чрезвычайной следственной комиссии. Вся четверка направилась на квартиру к подполковнику Эрхардту, где все переоделись и как могли изменили свой внешний вид. Лукомский превратился в «немецкого колониста», Романовский сменил генеральские погоны па прапорщические, а Марков стал солдатом, уволенным и едущим домой. Деникин преобразился в «польского помещика». Всем были вручены фальшивые документы, полученные в штабе Польского корпуса. Затем решили разделиться. Романовский и Марков уехали на паровозе (вместе с Кусонским) в Киев. Лукомский также поездом направился на Смоленск. Последним из четверки отбыл Деникин, имевший документы на имя помощника начальника перевязочного пункта А. Домбровского. Его путь лежал па Харьков. Здесь через несколько дней он случайно встретился с Романовским и Марковым, и они вместе добрались до Новочеркасска. Сложнее оказался путь у Лукомского. В Быхове остался один Корнилов,

В первом часу почи на 20 ноября в караульное помещение, где находились солдаты Георгиевского батальона – внешней охраны «быховской тюрьмы», явились офицеры караула прапорщик Гришин и капитан Попов. Гришин сказал, что по постановлению Чрезвычайной следственной комиссии генерал Корнилов освобождается и что все «бумаги» об этом они с Поповым видели сами п за их достоверность «ручаются головой». Тут же сняли часовых. Через некоторое время в «караулку» в сопровождении текинских офицеров пришел Корнилов, Он был в папахе, одет по-походному. По воспоминаниям «быховца» полковника С. Ряснянского, Корнилов обратился к солдатам с короткой речью. В ней он, между прочим, сказал, что направляется на Дон, где будет ожидать «справедливого суда, который выяснит его отношение к Керенскому». «Одно знаю,– говорил Корнилов,– что его бог наказал и еще накажет...» Прощальная речь была «подкреплена» двумя тысячами рублей, которые Корнилов, если верить А. Деникину, передал солдатам «в награду».

Три эскадрона текинцев уже стояли, готовые двинуться в путь. Четвертый, под командованием командира полка полковника Н. Кюгельхена, должен был выйти из Могилева и присоединиться уже за Быховом. Была светлая, морозная ночь. Полная тишина. Корнилову подвели коня, он легко вскочил в седло, снял шапку, широко перекрестился и дал знак к движению. Вытянувшаяся темной качающейся лентой вереница всадников спустилась к Днепру, перешла мост и рысью двинулась на юг...

* * *

Спешно и скрытно направив ранним утром 19 ноября полковника Кусонского в Быхов, Духонин, может быть, спас жизнь Корнилову и другим «быховским» генералам. Но они, воспользовавшись прибытием Куссшского и срочно покинув Быхов, по существу, обрекли Духонина. Говорят, что, дав указание об уходе «быховцев», он якобы сказал: «Этим распоряжением я подписал себе смертный приговор». Вообще, как только стало очевидно, что Могилев будет взят войсками Н. Крыленко, Духонина практически покинули все. Общеармейский комитет самораспустился и рассеялся. «Комиссарверх» В. Станкевич уехал в Киев. Генерал-квартирмейстер К. Дитерихе скрылся где-то в Могилеве. С Духониным осталась только жена. Впрочем, в этом смысле судьбу Духонина разделят и другие. «Отыгранные карты» безжалостно отбрасываются в сторону политиканами, готовыми и дальше продолжать политическую игру. На поверхность всплывали какие-то проходимцы. По-видимому, в станочной типографии был отпечатан «Манифест Митрофана Грозного». В нем сообщалось, что с согласия Духонина «Военный Совет» избрал... нового царя, некоего Митрофана Михайловича, который беспощадными мерами спасет Россию...

В 9 часов вечера 19 ноября, когда Корнилов был еще в 'ТЗыхове, находившийся в Витебске Крыленко отдал ифЙйаз о немедленной отправке эшелонов с революционными войсками в Могилев. Первыми в город наутро вступили отряды В. Сахарова и матросы С. Павлова. Перед губернаторским дворцом, в котором размещалась Ставка, скапливалась солдатская масса. Ввиду ее явно возбужденного состояния решено было перевести Духонина в поезд Крыленко, уже стоявший на станции. Но толпа двинулась вслед. Тем не менее Духонин был благополучно доставлен в поезд. Через некоторое время Крыленко и поручик В. Шнеур направились в Ставку, чтобы принять там дела. Духонин ехать отказался, заявив, что здесь, в поезде, он чувствует себя в большей безопасности.

А по городу уже разнеслась молва о бегстве Корнилова и о том, что под Жлобином уже идет бой с ушедшими из Быхова ударниками. На станции вокруг поезда Крыленко забурлила толпа солдат и матросов. Взобравшись на площадку вагона, какой-то человек в матросской форме хрипло и надсадно кричал: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов тоже... Всех выпускают, но этот-то (т. е. Духонин.– /¹. И.) не должен уйти!»

Как только Крыленко, находившемуся в Ставке, донесли, что толпа на станции требует выдачи Духонина, он, Шнеур и еще один офицер бросились в машину и выехали на станцию. Они успели: Духонин еще находился в поезде. Крыленко пробился к своему вагону, поднялся на площадку и начал говорить. Он просил собравшихся не пятнать себя самосудной расправой, уверял, что Духонин будет отправлен в Петроград, где предстанет перед судом, наконец, прямо заявил, что только через его труп кому-либо удастся «дотронуться до Духонина». Казалось, что горячее обращение Крыленко сделало свое дело. Толпа постепенно стихала. Кто-то еще требовал, чтобы Духонина хотя бы вывели на площадку, показав, что он здесь, но Крыленко решительно отверг эти требования. Тогда кто-то закричал: дайте хотя бы духонинские погоны, пусть отряд, идущий под Шлобин в бой с ударниками, знает, что сам Духонин в надежных руках. Крыленко и генерал С. Одинцов, приехавший с ним из Петрограда для приема дел Ставки, решили, что выполнение этой просьбы может окончательно разрядить обстановку. Вошли в купе к Духонину, попросили у него погоны «для спасения жизни». По свидетельству С. Одинцова, он отказался. Тогда Одинцов сделал это сам, Духонин не сопротивлялся. Когда погоны были отданы стоявшим у вагона солдатам, уже поредевшая толпа разошлась.

Примерно через полчаса Крыленко и Одинцов решили возвратиться в Ставку. Одинцов зашел к Духонину и в ответ на просьбу не оставлять его одного дал слово, что очень скоро вернется и будет сопровождать его до Петрограда. Когда Крыленко и Одинцов вышли на площадку, они увидели, что у вагона снова собралась толпа. Снова Крыленко и вышедший комиссар отряда С. Рошаль начали уговаривать ее разойтись. Крыленко позднее рассказал, что на этот раз его удивило спокойствие обступивших вагон, их готовность прислушаться. По-видимому, это была уловка. С противоположной стороны на площадку вагона ворвалась группа солдат и матросов. Крыленко, Одинцова и Рошаля отбросили в сторону. Через песколько минут все было кончено. Труп Духонина был выброшен из вагона на поднятые вверх штыки...

В тот же день Крыленко издал обращение к солдатам об овладении Ставкой. В нем говорилось: «Не могу умолчать о печальном акте самосуда над бывшим главковерхом генералом Духониным,– народная ненависть слишком накипела, несмотря на все попытки спасти его, он был вырван из вагона на станции Могилев и убит. Причиной этому послужило, накануне падения Ставки, бегство генерала Корнилова... С самым строгим осуждением следует отнестись к подобным актам; будьте достойны завоеванной свободы, не пятнайте власти народа. Революционный народ грозен в борьбе, но должен быть мягок после победы». Увы, не всегда эти призывы находили отклик. Гражданская война разгоралась, ценность человеческой жизни катастрофически падала. Появилось много расхожих выражений, обозначающих расстрел, «высшую меру». Пожалуй, одним из первых было «отправить в штаб к Духонину»...

Трудно сказать, почему Корнилов избрал для себя необычный и тяжелый путь на Дон: походным порядком с неминуемыми боями предстояло пройти несколько сот верст. А ведь он, как Деникин и другие генералы, вполне мог «раствориться» в солдатской массе, хлынувшей на юг и восток, и более безопасно добраться до Новочеркасску. Это тем более справедливо, что, как мы увидим чуть ниже, ему в конце концов именно так и пришлось поступить. Остается предположить, что выбор «исхода» из Быхова имел вполне прагматическую «подкладку»: уходя на Доп, Корнилов предвидел свою роль «вождя» и заранее позаботился о необходимом ореоле. И действительно, уход Корнилова из «быховской тюрьмы» поздней осенью 1917 г., ночью и его десятидневный поход во главе Текипского полка надолго остались одним из событий, «легендировавших» историю «белого дела».

Быховские поэты капитаны А. Брагин и В. Будило-вич даже написали стихи, посвященные Текинскому полку и его походу с Корниловым.

Слава вам, текинские джигиты,

Вы России гордость сберегли.

Подвиг ваш отныне знаменитый Вспомнит летопись родной земли.

Это творчество Брагииа.

Не отставал и Будилович:

Он (т. е. полк.– Г. И.) от врагов коварной мести Вождя Корнилова спасал,

Поход тяжелый совершал,

Готовый смерть принять на месте...:

И он погиб в борьбе кровавой,

Свой до конца исполнив долг...

Однако проза похода намного отличалась от «поэтических» видений быховских виршеслагателей.

Революционные отряды сразу же начали преследование ушедших из Могилева ударных батальонов и текинцев во главе с Корниловым. В нескольких боях ударники, прорывавшиеся на Дои, были сильно потрепаны и наконец в начале декабря разбиты и рассеяны под Белгородом. А Текинский полк (из Быхова ушли 400 всадников и 24 офицера), стремясь как можно дальше оторваться от возможного преследования, делал максимально длинные переходы, почти по 80 верст в сутки.

Поход оказался крайне тяжелым, так как многое не

было предусмотрено. И без того плохие дороги обледенели, а коней в Быхове не успели перековать. У всадников не было теплой одежды. Из Быхова взяли с собой небольшой обоз, но солдаты-обозники, многих из которых заставили идти с полком чуть ли не шашками, после первых же переходов сбежали. Хуже всего оказалось то, что местное население враждебно встречало полк. На станциях, в селах и на речных переправах уже были расклеены объявления с призывом о поимке бежавших корниловцев. Дважды крестьяне-проводники преднамеренно сбивали полк с пути, заводя его в болотистые места и лесные чащи. Приходилось возвращаться назад, понапрасну теряя силы. Вслед за обозниками постепенно начали «исчезать» небольшие группы всадников и даже отдельные офицеры. Никто не знал, что с ними: то ли они бежали, то ли пленены, то ли убиты. Так, по неясной причине не вернулся поручик Рененкампф, высланный с небольшой командой на разведку под городом Сураж. Это произвело тяжелое впечатление на весь полк.

26 ноября у села Писаревка наткнулись на засаду и, попав под кинжальный пулеметный огонь, врассыпную бросились назад. Лошадь Корнилова понесла так, что он никак не мог ее остановить. С большим трудом остановил ее подскакавший ротмистр Натансон. Еле-еле собрали полк. Но на следующий день при переходе железнодорожного полотна у станции Песчаники оказались под огнем подошедшего бронепоезда. И снова возникла паника. Всадники, не слушаясь команд офицеров, бросились в лес. Под Корниловым ранили лошадь. На этот раз потери были большими.

Всадники роптали, открыто выражали недовольство, говорили, что идти дальше бесполезно, так как «вся Россия – большевик». Корнилов, больной, с распухшим глазом, выстроил остатки полка на лесной поляне и выступил с нервной речью, предложив, перед тем как сдаться противнику, расстрелять его здесь, в глухом лесу. Но и это, по-видимому, не произвело нужного эффекта. Положение спас все тот же ротмистр Натансон. Встав на седло своего коня, он неожиданно отдал команду: «2-й эскадрон, садись!» За 2-м эскадроном пошли и остальные, всего примерно 120—125 всадников.

Но после этого случая у Корнилова, по-видимому, все больше крепло убеждение, что полк уже ненадежен. На первой же стоянке, собрав офицеров, он прямо сказал об этом. Никто не возражал. Решено было разделиться

М. 8. АЛЕКСЕЕВА. А. БРУСИЛОВ

8 Г. 3. Иоффе

А. И. ДЕНИКИН А. С. ЛУКОМСКИЙ

А. М. КАЛЕДИНИ. Н. ЛЬВОВ

Л. Г. КОРНИЛОВ

А. П. КУТЕПОВ Н. Н. ДУХОНИН

П. И. КРАСНОВ

па две части. Большая должна была изменить маршрут и идти на Трубчевск и Киев; маленькая группа, состоящая из самых надежных всадников и офицеров,– двигаться дальше, на юго-восток. При Корнплове остались 11 офицеров и 32 всадника. Но идти и с этой группой оказалось опасным. В селе Погар Корнилов решил отделиться от нее. Хозяин дома, в котором он остановился, взялся достать сани и верного кучера. 1 декабря Корнилов в сопровождении ротмистра Толстова и двух всадников выехал верхом из Погар. Они проскакали несколько верст до условленного места, где их уже ждали. Корнилов переоделся в крестьянский полушубок, нахлобучил на глаза меховую шапку, сел в сани. Попрощались. Толстов и всадники поскакали обратно. Путь Корнилова лежал теперь на станцию Холмечи, где оп должен был сесть на поезд.

6 декабря маленький, обросший бородой старик в потертом полушубке и подшитых валенках сошел на станции Новочеркасск. На Барочной улице, куда он сразу направился, в доме, где раньше помещался лазарет, а теперь шло формирование добровольцев, его уже ждали. Он предъявил паспорт на имя беженца из Румынии Лариоиа Иванова. Это был Корнилов.

Ну, а Текинский полк, вернее, его остатки, брошенные Корниловым? Обе части полка соединились в По-гаре, простояли здесь две недели, затем перебрались в Новгород-Северский. Лишь часть их дошла до Киева, где скоро была расформирована, другая часть оказалась пленена, арестована и отправлена в Брянск. Полк фактически перестал существовать. Только единицы служили впоследствии в Добровольческой армии.

Деникин за неудачу похода винил командира полка II. Кюгельхена, который якобы вел его «неискусно и нерасчетливо». Но многие участники похода – мемуаристы утверждают, что полк вел не его номинальный командир, а лично генерал Корнилов.

* * *

Каледипский Дон и вообще юг представлялись «быхов-ским» генералам и офицерам «землей обетованной», Вандеей в борьбе с большевизмом, а затем и с Германией до полной победы. В Быхове казалось, что из Новочеркасска наверняка откроется заманчивая картина золотящихся московских соборов или стройные ряды дворцов на невском берегу. Для таких надежд имелись

225

8 Г. 3. Иоффо

немалые основания. Была вера в казачество, в его, казалось, крепкие консервативные традиции, в его острую неприязнь к революции, угрожавшей вековым казачьим привилегиям. Существовала надежда, что «алексеевская организация», опиравшаяся на поддержку московских и петроградских «общественных деятелей», сумеет стянуть на Дон достаточное количество офицеров и юнкеров, которые и станут ядром новой армии. Имелась, наконец, уверенность в том, что антантовские союзники поддержат деньгами, а затем и военными материалами Каледина н дсбровольцев.