Текст книги "Пролог (часть 1)"
Автор книги: Генрих Боровик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Всё это, конечно, предположения. Но иного объяснения я не нашёл. Исчерпывающий ответ, надо думать, мог бы дать шериф, в контору которого я звонил. Но шериф не проявил никакого интереса к маленькому происшествию.
Рассуждая подобным образом, мы вернулись в городок Гамбург, нашли паром, похожий как две капли воды на тот, что перетаскивал нас через Иллинойс, и благополучно форсировали на нем бурую пустынную Миссисипи.
Паромщик здесь тоже был молчаливым и строгим. И одет он был так же, как тот, на Иллинойсе. Военная фуражка и чёрные очки.
Военных фуражек при цивильной одежде было вообще довольно много в этом районе. Казалось, вся любовь мирных американских граждан к военным фуражкам была сконцентрирована именно на границе штатов Иллинойс и Миссури.
Кроме парома, на желтой и быстрой воде Миссисипи была видна лишь маленькая металлическая плоскодонная лодка с авиационным пропеллером, бешено носившаяся зигзагами по реке, как водялая муха.
За рекой мы лишились тени деревьев, потому что их почти не было. Перед нами простирались поля. Судя по домам, которые попадались нам вдоль дороги, люди жили здесь значительно лучше, чем на восточном берегу Миссисипи.
Переехав на эту сторону, мы не двинулись сразу на запад к Норборну, а свернули на юг вдоль реки. Небольшой крюк был запланирован нами ещё в Нью-Йорке. И объяснялся тем, что неподалёку, в 60 милях от Брюсселя и Гамбурга, почти на самом берегу Миссисипи, находился городок с неожиданным названием Москоу Миллз – Московские Мельницы. Ну как было не заехать!
Путешествуя по США, невольно обращаешь внимание на то, что въезд в маленькие городки всегда предваряет довольно продолжительная рекламная увертюра. Городки могут быть разные. Но увертюра всегда одинакова.
Первые вступительные аккорды звучат миль за пять до городской черты. «Останавливайтесь в мотеле „Свобода“!» «Прекрасные постели в туристском доме „Мудрая сова“». «Ресторан тетушки Энн славится на весь мир жареным кентуккским цыпленком». Ресторанно-мотельное аллегро завершается барабанной дробью из клубных эмблем: «Ротари клаб», «Клуб львов», «Клуб оптимистов». Ещё три-четыре клуба.
Оптимистическая увертюра заканчивается низкой минорной нотой. Перед самым въездом в город обязательно стоит на двух белых каменных столбах темная доска, на которой написано: «Похоронный дом братьев (имярек). Отличное обслуживание по умеренным ценам. Лучшие похороны в округе».
Нет сомнения, что каждый маленький городок в США считает, что жители других городов должны совершать торжественную процедуру переселения в лучший мир в пределах именно его городской черты, а не в другом месте.
Солидная и аккуратная реклама похоронных услуг заставляет путешественника задуматься о бренности всего земного, а также о том, что пора бы снизить скорость.
Но все это, так сказать, оранжировка. Лейтмотив же увертюры, конечно, магазин «антик», то есть магазин антикварных вещей. «Антик» рекламирует себя пронырливо и настойчиво. «Антик» мечется мелким бесом. Он напоминает вам о своем существовании поминутно или, лучше сказать, помильно и даже полумильно. «В нашем городе – редкостный магазин антик!» «Обязательно зайдите в наш магазин антик». «Магазин антик ровно через 2 мили справа. Заходите».
Слово «антик», конечно, надо понимать с довольно значительной поправкой на американское представление о нем. Для американца, не очень-то избалованного древностью собственной истории, даже почтовая открытка десятилетней давности – предмет продажи и купли в магазине «антик». Уж не говоря о сравнительно новых тележках, колесах, чуть запылившихся пивных бутылках и поломанной птичьей клетке.
Увлечение старинными и просто старыми, никому не нужными вещами – это, наверное, тоска американцев по истории, по собственному прошлому и, может быть, способ отдохнуть от излишне рационального современного быта.
За милю до городка мелкий рекламный бес начинает высовывать свою мордочку каждую тысячу футов. «Магазин антик – справа». «Снизьте скорость – можете проскочить магазин антик». «Тормозите! Антик перед вами». «Стойте! Антик ждет вас».
И наконец, через сто футов за магазином совсем отчаянный вопль: «Как, вы не зашли в антик? Поворачивайте назад!»
Жители Московских Мельниц, надо полагать, утоляли свою тоску но старине в соседнем городке Троя. Там же они, возможно, ели кентуккского жареного цыплёнка и пользовались по скромным ценам услугами похоронного дома, потому что перед въездом в Московские Мельницы мы не увидели никакой рекламы. Стояли только три плаката. Один призывал в стихах: «Think! Do noi drink!» – что означало: «Думай! Не пей!» (По тому, как часто мы встречали на американском Западе, начиная со штата Миссури, этот стихотворный призыв, можно сделать вывод, что жители тех мест предпочитали в этом лозунге вторую рифму первой.) Второй’ плакат требовал: «Стой за Америку! Уоллеса – в президенты!»
Третий же плакат был деловой, без поэзии и без эмоций. Он просто сообщал, что за загрязнение дороги следует штраф от 150 до 250 долларов.
Не знаю, стояли ли здешние москвичи целиком за Уоллеса, предпочитали ли они мыслительный процесс выпивке, но вот третий плакат, как видно, действовал безотказно. Дороги вокруг Московских Мельниц были стерильно чистыми.
Московские Мельницы оказались совсем маленьким городком (-360 жителей) в 8 десятков аккуратных, чистеньких, небогатых, но ухоженных деревянных домиков. В самом центре городка, на сухом, открытом солнцу холме, располагалось, как повсюду в Америке, веселенькое и спокойное кладбище с одинаковыми невысокими каменными белыми плитами, по-похожими на спичечные коробки.
Мэр города Московские Мельницы мистер Ллойд Хеппард жил неподалеку от кладбища и в момент нашего знакомства подкрашивал возле своего дома видавший виды пикапчик.
Это был сухощавый человек лет пятидесяти в униформе местного фермера – клетчатая рубашка и линялый голубой комбинезон. Глаза у него были тоже голубые, лицо – бурое.
Он не очень удивился нашему приезду. Оставил кисть в банке с краской и, покряхтывая, поднялся, прижав тыльную сторону ладони к пояснице.
– Мы сами москвичи, – объяснил я. – Как же было не повидать здешних москвичей.
Мэр заулыбался – идея ему понравилась, как видно.
Услышав разговор, на террасу вышла женщина, такая же худощавая, как мэр, и одного с ним возраста. Она была одета в ситцевую кофту, ультракороткие шорты и синие подростковые кеды. Она посмотрела на нас из-под руки, пронзительно, как полководец на запылённой картине в магазине «антик».
– Ну что ж, – сказал хозяин, разводя руками. – Пожалуйста, заходите. – И крикнул жене: – Это москвичи. Из Москвы. Из России.
Домик мэра не отличался от других. Аккуратный и чистенький. На стенах пушкарские фотографии в рамках. На столе в вазе гора пластиковых фруктов. Над диваном висел коврик с изображением покойного Джона Кеннеди и Жаклин, удивительно похожий по манере исполнения на известные нам рыночные коврики с лебедями и замками.
– Так что же вас интересует у нас? – спросила жена мэра, когда мы уселись, и сразу стало понятно, кто мэр в этом городе и кто будет вести разговор. Муж, сидевший рядом с ней под ковриком с четой Кеннеди, кивнул головой, подтверждая, что он присоединяется к вопросу жены.
От миссис Хеппард мы узнали, что мэра в этом городке вообще-то выбирают на два года, но мистеру Хеппарду ещё за год до выборов пришлось сменить какого-то Чайлда, который, чёрт бы его побрал, оказался лентяем и ничего не делал.
Никто в городе не имеет понятия, почему и когда ему дали название Московские Мельницы. Насчет мельниц, конечно, просто. Когда-то здесь, как видно, стояли на речке водяные мельницы. Теперь их, правда, нет. А вот насчет Москвы – неясно.
Городок живёт неплохо. Миссис Хеппард сказала даже, что это самый лучший маленький городок в Соединённых Штатах.
– Мы здесь никогда не ссоримся, – сказала она. – И если кто-нибудь умирает – всегда помогаем хоронить…
Вообще, миссис Хеппард, как сразу можно было заметить, настойчиво гнула в разговоре довольно определенную линию.
– Живём мы здесь хорошо. Лучше с каждым днём, – говорила она. – У всех – телевизоры. У некоторых – цветные. По две машины. У нас, правда, одна машина. Но только потому, что я не умею, водить. А то обязательно купили бы вторую…
Муж при этом покачивал утвердительно головой и очень симпатично улыбался.
Почему же такая разница между жизнью здесь и на том берегу Миссисипи, в Иллинойсе? Пожатие плеч. Оказывается, никто из четы Хеппардов никогда не бывал в Гамбурге и Брюсселе, на том берегу Миссисипи. Более того – никто из них даже не слышал этих названий и не знал, что такие городки существуют в нескольких десятках миль от Московских Мельниц,
И никто из Московских Мельниц там тоже не бывал. Своих дел много. Потому что никто не занимается только фермерством. На фермерстве не проживешь. Люди здесь работают на упаковочной фабрике в Трое. И конечно – это главное – на авиационном заводе в Сан-Луисе. В шумном Сан-Луисе, где, как известно, нарядных много дам, чьи крашеные губы, как тоже давно известно, кто-то целует там…
Нет, сам Хеппард не ездит в Сан-Луис. Хеппард работает на железной дороге. Фермерствовать бросил давным-давно. Ну, а мадам работает на упаковочной фабрике в Трое…
– Мы живём здесь хорошо, очень хорошо – повторяет хозяйка. – Здесь живут хорошие американцы. Настоящие патриоты.
Разговор был прерван каким-то шумом в соседней комнате. Кажется, упало и разбилось что-то стеклянное.
– Джерри, – сказала хозяйка тихо. И повторила вопросительно: – Джерри?
– Да, мама, – отозвался мужской голос из соседней комнаты.
– Открылась дверь, и в комнату въехал на больничном кресле парень лет двадцати, перебирая руками ободья велосипедных колёс. Увидев нас, он резко остановился.
– Простите, – сказал он, – я думал… Я не знал… Я не видел машины.
– Ничего, ничего, – торопливо перебила хозяйка. – Знакомьтесь, это наш старший сын Джерри.
Джерри протянул руку. Рукопожатие оказалось странным – на его руке не хватало двух или трёх пальцев. Обе ноги были в гипсе, живот и грудь тоже покрывал бандаж из полотняных бинтов, а худое, нервное лицо под чёрными кудрявыми волосами от левого уха к шее носило след сильного ожога.
– Я там разбил чашку, – сказал Джерри матери.
– Жёлтую? – спросила мать.
– Да.
– Я ведь просила не трогать жёлтую.
– Ну, ничего, – примирительно сказал отец. – Ты видел Бетси?
– Она ждёт в машине, – ответил сын.
– Куда вы собрались? – спросила мать уже из другой комнаты. Она, как видно, собирала осколки.
– В Трою.
– Надолго?
– Нет, ей нужно в магазин.
– Езжай.
Джерри попрощался с нами, развернул кресло и выехал из комнаты.
Возникла неловкая пауза, которую нарушила хозяйка. Она развела руками и просто сказала:
– Вьетнам.
– Да, Вьетнам, – подтвердил отец со вздохом.
– Врачи говорят, что нога всё-таки будет двигаться. Не полностью, конечно, но будет… Глаз ему сделали хорошо. Совсем не заметно, что нейлоновый, правда? Он лежал в Сан-Луисе. Четыре месяца. Очень хороший госпиталь.
Все это она говорила, одновременно пытаясь склеить разбитую желтую чашку клеем, который выдавливала из тюбика.
– Он и был-то во Вьетнаме всего десять дней. Попал на мину…
– Да, на мину, – как эхо, отозвался мэр.
– Многие из Московских Мельниц во Вьетнаме? – спросил я.
– Только наш… И вот такое, – сказала мать. – Все нам, конечно, сочувствуют. Здесь у нас хорошие люди… – И, как видно, заподозрив возможный вопрос с моей стороны, поспешила заверить: – Если будет нужно, и другие пойдут. У нас не Нью-Йорк.
– А что Нью-Йорк? – не понял я.
– Ну, там всякие демонстрации против войны. Мы видели по телевизору. У нас этого нет. У нас хорошие американцы. Если нужно – пойдут, правда? – обернулась она к мэру.
– Наверно, – сказал тот. – Наверно, пойдут…
Снова помолчали. И потом мэрша сказала:
– Сейчас ему уже гораздо лучше. Он даже водит машину. Специальные штуки там для рук. И у него есть девушка. Сейчас они поехали в Трою.
Она поставила склеенную чашку на стол и посмотрела на нас пристально:
– Он никого не успел убить. Он сам мне сказал. Я ему верю. Конечно, война, но я благодарю господа, что он никого не успел убить. Иначе я думала бы, что всё это – в наказание… А так – мина и мина. Случайность. Там ведь у них, у красных, тоже есть матери…
– Значит, и вы не за войну?
– Война? – переспросила женщина. – Война… – и добавила решительно: – Ну, это уже не наше дело. Раз война, значит, война. На то мы и выбираем президента.
Тут, естественно, разговор перешел на предстоявшие выборы. Оказалось, что решительная жена мэра еще не решила, за кого голосовать. А мэр сказал твёрдо, хоть и с улыбкой, но твердо:
– Я за Маккарти.
– А что же вы-то? – спросил я его жену.
– Ещё подумаю, – сказала она недовольно и пояснила: – Я, может быть, голосовала бы за Кеннеди. Но, видите, убили.
– Нет, я бы за Кеннеди не голосовал, – не согласился мэр. – Он ехал верхом на славе своего брата.
Она покачала головой, осуждая слова мужа, но сказала мирно:
– Я подумаю, может, тоже буду голосовать за Маккарти.
– Почему?
– Симпатичный, – сказала она, улыбнувшись.
– Но ведь он против, войны во Вьетнаме.
– Ну да, – согласилась она.
– А вы говорите, «раз надо, значит надо» и что здесь не Нью-Йорк.
Она подумала.
– Ну и что же, что не Нью-Йорк. Мы ведь тоже думаем – что, как и зачем.
– Не всё тут ясно, – сказал мэр.
Она махнула рукой:
– Какое там ясно. Даже я не понимаю, что нам там нужно и зачем мы воюем… А уж об остальных и говорить нечего…
Часа полтора сидели мы в доме мэра Московских Мельниц.
Уж после того как обменялись адресами и несколько раз сфотографировались вместе на деревянной терраске и даже выпили по чарке водки – ну какие же, скажите, могут быть на свете москвичи, если не пробовали настоящей «московской»? – Хеппард вдруг сказал:
– А тут про вас такое рассказывали, что прямо бери винтовку и ложись в окоп. Нет, не про вас лично, вообще про русских и про коммунистов. Говорят, вы будете здесь высаживать десант и нас всех убивать. Что вы – звери. А я смотрю – у вас даже рогов не видно.
Сказал и засмеялся. И жена тоже улыбнулась милостиво.
– Кто же это вам тут такое рассказывает? – спросил я.
– Шантрапа всякая. Минитмены, – сказал хозяин. – Тут у них в Норборне – штаб-квартира с главнокомандующим. Правда, сам он где-то скрывается. Но штаб есть.
– И много у штаба войска? – решил я выведать военную тайну.
– Трудно сказать. Дураков в мире немало.
– Ив Московских Мельницах есть?
– Есть. Кто поумней из них – держит это в секрете, а кто поглупей – видно за милю. Да вы их сами, наверное, встречали. В военных фуражках.
– Зачем же им фуражки?
Мэр усмехнулся.
– Условный знак. Чтобы друг друга не перестрелять в самом начале боевых действий.
Ну вот, все-таки я выведал один военный секрет…
Мы уезжали из городка под названием Москдв-ские. Мельницы.
Жизнь вокруг не казалась такой мрачной, как вчера, хотя военных фуражек на цивильных головах явно прибавилось.
Машина направлялась в Норборн.
Поёт Джонни Кэш. Знаменитейший певец. Разливается голос на всю Миссурийскую степь и, может быть, даже переваливает через канзасские рубежи.
Был я маленьким, когда
Мама мне твердила:
«С пистолетом, слышь, балда,
Не играй, дурила».
С пистолетом не шалил,
С ним всегда всерьёз.
Ну, а Билла я убил
Просто так, без слёз.
Надо ж было посмотреть,
Что такое смерть.
В мелкой панике разбежались дождевые капли на ветровом стекле. Мчатся в автомашинах ковбои. Сосредоточенные, загорелые лица под трехведерными шляпами. Громоотводики антенн на машинах подрагивают в такт Кэшовой песне.
Время от времени попадается на дороге плакат. Бравый пехотинец указывает пальцем прямо в меня: «Мы нуждаемся в тебе!» Другой плакат сообщает, что во мне нуждается и морская пехота. А на третьем плакате я оказываюсь необходим уже американским военно-воздушным силам.
Говорят, что счастье – это ощущение нужности. Если так, то миссурийские ковбои, мчащиеся по дороге, просто счастливчики.
Какая-то птица ударилась о радиатор нашей машины и разбилась о 235 лошадиных сил цивилизации. Непосредственно вслед за этим, инцидентом мы въехали в Норборн.
Он оказался небольшим городишком, тихим и мирным, совсем не похожим на место, какое должен был избрать воинственный ветеринар для штаб-квартиры партизанского движения против коммунистических вооруженных сил.
Что там говорить, мы, конечно, не ожидали увидеть в Норборне противотанковые надолбы или патрулей на улицах, но и не были готовы встретить глушайшую тишину пустынного городка, будто покинутого населением перед приходом противника. Понятно было, что напряжённая тишина не была вызвана вторжением русских в эти стратегически важные места. Скорее причиной тому была усталость норборнцев после трудового дня (было часов пять или шесть пополудни), но, так или иначе, город производил впечатление вымершего.
Мы не собирались встречаться с главарем минитменов Депю. К тому времени, мы знали, его уже успели арестовать. Нет, нет, не спешите винить в этом ФБР! Из всех мощнейших организаций, которые предназначены в Америке для борьбы с преступным миром, только одна проявила к минитменам вполне профессиональный интерес – налоговая. Она пыталась выяснить, насколько налоговый взнос минитменов отражает их действительное финансовое состояние. Поэтому не агенты ФБР, а налоговые агенты интересовались торговлей оружием, подпольными складами взрывчатки и числом минитменов. И руководитель минитменов был взят не за обстрел, ООН, а за неуплату налога плюс участие в ограблении банка. Знали мы также, что вскоре после ареста Депю благополучно бежал из тюрьмы и, как говорили, скрывался в Канаде.
Но арест Депю даже без его побега не означал конца фашистского движения минитменов. Продолжает выходить их бюллетень. Время от времени где-то проводятся частные маневры, а глубоко штатские паромщики из Миссисипи не собираются, как видно, снимать военные фуражки, чтобы «в случае чего не перестрелять своих».
Мы знали адрес штаба минитменов и скоро нашли дом ветеринара. Дом как дом, ничем не примечательный, если только не считать плотно занавешенных окон, решеток на окнах первого этажа и, может быть, более массивной, чем в других домах, входной двери.
Мы проехали несколько раз мимо бывшей резиденции Депю, но ничего особенного не заметили. Только один раз дёрнулись занавески в окне второго этажа. В нас никто не стрелял и, по всей вероятности, никто не целился.
На долгий звонок в доме ветеринара никто не отозвался. На энергичный стук – тоже. У Депю, по нашим сведениям, оставались в городе жена и двое взрослых сыновей. Но то ли их не было в тот момент дома, то ли они не захотели откликаться.
В состоянии некоторого разочарования – что же, вот так и уезжать из Норборна несолоно хлебавши? – мы подъехали к бензозаправочной станции.
Ещё для милого моему сердцу мистера Адамса из «Одноэтажной Америки» газолиновая станция была первейшим местом сбора информации. Он и Бекки обычно получали там все необходимые сведения – и о дороге, и о погоде; и о жизни вообще.
Во время путешествий по Америке я убедился, что с бензоколонкой в этом смысле могут сравниться лишь два места: небольшое придорожное кафе и парикмахерская. Но согласитесь, что возможности посещения кафе и парикмахерских все-таки весьма ограничены. Так что газолиновая станция со времен «Одноэтажной Америки» остается вне конкуренции.
На этот раз мне даже не пришлось завязывать разговор. Он завязался сам. Заправщик в синем форменном комбинезоне покосился на нью-йоркский номер нашей машины, затем, протирая лобовое стекло, – на фотоаппаратуру на переднем сиденье и спросил с некоторым, как мне показалось, вызовом:
– Значит, из Нью-Йорка?
– Да.
– Журналист?
– Журналист.
Он открыл капот машины и, обмотав руку тряпкой, начал осторожно откручивать пробку радиатора. Сморщив лицо и отвернув его от возможного горячего радиаторного гейзера, спросил:
– Ну, и как там у вас в Нью-Йорке?
– Да все так как-то, – ответствовал я в стиле, классиков и тут же решил, что пора перехватывать инициативу. – А у вас как?
– А что ж у нас. Мы люди маленькие. Живем тихо, незаметно. Не то что вы там в Нью-Йорке – бурлите.
В его словах слышалась явная ирония, если не в наш адрес, то, во всяком случае, в адрес Нью-Йорка.
– Ну, положим, вы здесь, в Норборне, тоже не главные тихони на земле. Кое-что и мы о вас слышали.
Он отвинтил крышечки на аккумуляторе и проверил уровень электролита. И сейчас, поднеся к гл-азам металлический прут, смотрел на него внимательно, как провизор на мензурку, определяя, сколько в картере масла. И так, глядя на прут, тихо, без нажима сказал:
– Придёт день – и не такое услышите.
Разговор определённо начинал мне нравиться.
– Какой же это день вы имеете в виду?
Вместо ответа он показал глазами на металлический прут:
– Не хватает четверти галона масла. Какое вам залить?
Я сказал. Служитель сходил в домик за консервной банкой масла, всадил в неё металлический носик и сунул его в воронку. Только выполнив все эти служебные функции, вернулся к интересовавшей меня теме разговора:
– Да уж такой день, который нужен.
Я спросил напрямик.
– Тот ДЕНЬ, о котором говорил Депю?
– А хотя бы и так, – ответил газолинщик и добавил тихо и торжественно, будто произносил речь на похоронах: – НАШ ДЕНЬ.
– Когда же он придёт?
– Когда придут коммунисты.
– А скоро, по-вашему, это случится?
– Они уже идут, – сказал газолинщик мрачно.
Честно говоря, я подумал, что владелец газолиновой станции намекает на нас. Но из последующих объяснений понял, что наш собеседник говорил о другом.
– Коммунисты не обязательно будут высаживать здесь десант, – пояснил газолинщик, глядя на меня свысока, как на несмышлёныша. – Они действуют изнутри, через предателей. Коммунисты не посмеют совершить вторжение в Соединённые Штаты, если только им не будет послано специальное приглашение от их людей внутри страны.
Он стоял передо мной, сложив руки на груди и перекатывая башмаком камешек. На другой стороне улицы из окна магазина е портрета смотрел на нас Джордж Уоллес, кандидат в президенты США.
– Когда это станет ясно? – спросил я.
Мой собеседник сильно потер темя ладонью. И посмотрел на меня колюче:
– Ну вот, например, когда правительство решит отдать все наши вооружённые силы в распоряжение ООН.
– А. что, есть симптомы? – поинтересовался я.
– А вы что же думаете, мы не разбираемся в политике? – ответил он вопросом на вопрос. – Вы что ж думаете, только вы в Нью-Йорке всё понимаете? Ничего, мы тоже кое в чём разбираемся. Маленькие городки – это великая сила. Мы будем точно знать, когда настанет время.
– Но почему именно ООН вы считаете главной опасностью?
– Потому что ООН – это коммунисты. У Тан – коммунист, это совершенно точно известно. Знаете наш лозунг – Соединённые Штаты – да! Объединённые, Нации – нет!
– Нy хорошо. Предположим. Но ведь у вас есть правительство. У вас есть министр обороны. И есть президент
Газолинщик помолчал. Что-то обдумывал. Может быть, решал – ответить мне или промолчать. Но, как видно, решил ответить.
– У нас нет президента, – сказал он с мрачным вызовом. – Делами Белого дома правит русский посол.
– Кто?!!
– Русский посол, – повторил он убеждённо. – Не знаю, уж какая там у него фамилия.
– Ну а министр обороны?
– То же самое А Макнамара был просто членом коммунистической партии.
– Но что вас заставляет думать так?
– Да уж кое-что заставляет.
– Моим читателям будет интересно узнать факты.
– Скажите своим читателям, что факты есть. Просто ещё не пришло время их выкладывать.
– Почему же?
– Уж есть причины.
Он говорил так уверенно, что не будь я немного знаком с взаимоотношениями Белого дома и советского посольства, то, честное слово, подумал бы: а и вправду, не знает ли газолинщик что-то такое эдакое…
Он выписал мне счет за обслуживание и протянул, считая, видимо, разговор законченным. Но мне никак, понятно, не хотелось отставать от него. Уж очень это было интересно – говорить с минитменом, знающим толк в политике.
– Ну и что же вы собираетесь здесь, в Норборне, делать с ООН? – спросил я.
– Сделаем всё, что нужно, – сказал он уверенно, с подчеркнутой сухостью. – Сами увидите.
– Вооружённое выступление?
– Это уж как получится. Может быть, и так.
– Кто же даст сигнал?
Он посмотрел на меня с сожалением: ну что тебе, нью-йоркский щелкопёр, понять здесь! Ни черта ты здесь не разберёшься. Эти слова я прочёл на тёмных стёклах его очков, они прошли там непрерывней строчкой, как световые новости на Таймс-сквере в Нью-Йорке. Но ответил он терпеливо:
– Никто не может сказать ничего определённого. Вот представьте себе – вы ненавидите соседа. Всё в нём ненавидите – его самого, его жену, его детей, даже его лошадь ненавидите. Разве вы скажете себе: «Ну всё, в четверг я его прикончу»? Нет. Это копится в вас, пока не переполнит до краёв. Тогда вы либо уезжаете к чертям в другое место, либо берёте в руки нож. И тут уж вас ничто не остановит…
– Каких же соседей вы ненавидите?
Но он не услышал или не захотел услышать моего вопроса.
– Так и народ, – продолжал он. – Никто не может принять за него решение – в четверг или в пятницу выходить на улицу с оружием. Никто: ни я, ни наша организация, ни Депю. Надо ждать. Это решит сам народ. Когда терпение его переполнится. Когда он устанет от коммунистов до белой ненависти. И тогда люди снимут со стен винтовки. И выйдут на улицы. Вот тогда и настанет НАШ ДЕНЬ.
– И что же дальше?
Он отсчитал мне сдачи. К колонке подъезжала другая машина. Газолинщик двинулся к ней.
– Постойте, последний вопрос, – остановил я его. – Вы член организации минитменов?
– Это неважно – ответил он.
– А вы не боитесь, что я напишу обо всём этом?
Он засмеялся и махнул рукой.
– Пишите, пишите! Пусть у вас в Нью-Йорке знают об этом.
Конечно, я задал пустой вопрос. В Нью-Йорке кому надо давно знают об этом. И в Вашингтоне знают, и в Лос-Анджелесе, и в Сан-Франциско, и вдоль всей реки Миссисипи сверху донизу.
Мы выехали из сонного Норборна и двинулись дальше на юг.
