Текст книги "Кровавый триптих"

Автор книги: Генри Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Знаю.

Она ещё теснее прижалась ко мне. У неё было мягкое теплое тело.

– Хорошо, что вы пришли. Я думала о вас. Даже пыталась вам позвонить. Но в книге указан только ваш офисный номер. Вас не оказалось на месте. Я попросила дать мне ваш домашний, но ваша секретарша мне отказала. И я не оставила записки.

– Что-то срочное?

– Нет, просто хотелось поговорить с вами. В доме никого нет.

Я назвал ей свой адрес и номер телефона.

– Запишите!

– Я и так запомню.

– Ага.

– На днях я к вам зайду.

– Конечно. А где все?

Она отшатнулась, и я сразу ощутил пустоту. Она отпила брэнди.

– Мы с Марком взяли отгул, но он ушел. И Рита ушла. А Виктор сегодня изображает большого человека.

– Это как?

– Ну, он же получил то, о чем всегда мечтал. Мистер Уитни назначил его выпускающим редактором.

– Я смотрю, смерть Пола обернулась выгодой для него.

– А вот это не смешно!

– Простите.

Она села в кресло, поджав под себя ноги.

– А вы милый. Походите! Своей тигриной походкой.

Но я не собирался изображать тигра. Сегодня. Сегодня мне предстояло прояснить кучу запутанных дел. Я глотнул виски, которое согрело мне желудок. Я посмотрел на свернувшуюся клубочком в кресле женщину. Я бы с радостью походил перед ней тигром, мне бы это очень даже понравилось, но только не сегодня. Как-нибудь в другой раз. Я хмыкнул.

– Что такое?

– Как-нибудь в другой раз... Сегодня я вынужден все откладывать на потом. Наверное у меня размягчение мозгов.

– Говорите загадками. Но все равно вы милый.

– До скорого!

– Вы куда?

– По делам.

Дела привели меня ровно в три часа к дверям редакции "Буллетина" на Восточной Тридцать четвертой улице, где я выдержал поединок с тамошним цербером, после чего очутился в многоокнном офисе Линкольна Уитни. Уитни был в голубом пиджаке и голубом галстуке с жемчужной булавкой.

– Очень рад, что нашли время, молодой человек, – улыбнулся он. Солнечный свет освещал его круглое красное лицо точно прожектор.Ему на вид можно было дать не больше пятидесяти: напыщенный самоуверенный пятидесятилетний дядя с повелительными манерами, а ведь вчера вечером он выглядел куда старше.

– Отложил все прочие дела, – отозвался я.

– Ценю, ценю. Дело, конечно, идет о Поле. Полиция делает все что в их силах.

– Как всегда.

Он почесал пальцем бровь.

– Я бы хотел иметь более подробную информацию, я хочу быть в курсе расследования. Полиция, конечно, с нами сотрудничает, но это ведь закрытая организация.

– Вы предлагаете мне работу, мистер Уитни?

– Да. Я навел о вас справки. Вы справитесь. Вы как предпочитаете, твердый гонорар в конце или поденную оплату?

– На ваш выбор.

– Пятьсот?

– Звучит заманчиво, если только дело не слишком затянется.

– Если затянется, непременно попросите надбавку. – Он выдвинул ящик, достал пачку банкнот, отсчитал пять и передал мне. Иногда вот такое случается – ежедневно платят наличными и только сотенными. А бывает, считаешь каждый центик.

Он дал мне листок бумаг и махнул на мраморную подставку для карандашей и ручек.

– Напишите расписочку, пожалуйста.

– Конечно.

Пока я писал, он поинтересовался:

– А что от вас хотел Пол?

– Не знаю, – я отдал ему расписку.

– Простите?

– Я не знаю. Он позвонил и попросил меня прийти. Он не сказал, зачем.

Уитни встал – крупный, и какой-то шкафообразный в своем простом голубом пиджаке..

– Мне необходимо получать от вас отчет ежедневно, мистер Чемберс. И я полагаю, у вас есть связи... Я хочу знать, как продвигается расследование. Кстати, вам известно, что объявлено вознаграждение за поимку убийц Вудварда?

– Да, я читал.

– Вознаграждение объявили мы через наших адвокатов. Пять тысяч. Так что имейте в виду, молодой человек. Если вы не будете манкировать тем, за что я вам плачу, займитесь и этим тоже.

– Спасибо, сэр.

Он улыбнулся уголками губ и протянул мне свою веснушчатую толстенькую лапу.

– Ну что ж, тогда...

Мы обменялись рукопожатием и я ушел, а по дороге спросил, где находится кабинет выпускающего редактора. Мне объяснили, и я, войдя без стука, обнаружил Виктора Барри в объятьях Риты Кингсли. Они даже не слышали, как я открыл дверь.

– Ай-яй-яй! – воскликнул я. – Тело ещё не предали земле...

Они расцепились – лицо Барри вспыхнуло и обратилось в маску гнева, он двинулся на меня, играя желваками, но она встала между нами и оттащила его в сторону.

– Напрасно вы не дали ему помахать кулаками, – усмехнулся я. Она повернулась ко мне спиной и стала отгонять его растопыренными ладонями назад, пока не усадила за стол. Только после этого она сама уселась в кресло. Выглядела она очень клево, в узкой кирпично-красной юбке и крохотной шляпке с вуалеткой, а когда она закинула ногу на ногу, обнаружилась весьма соблазнительная икра и чуточку пухловатые лодыжки. в целом нога оказалас очень стройненькая.

Уперев ладони в стол, Барри проскрежетал:

– Что вам угодно?

– Поболтать. О Поле Кингсли.

– А вам-то какое до этого дело?

– Сотрите губную помаду со щеки!

– Убирайтесь вон!

Я склонил голову набок.

– Значит, разговора не получится?

– Разговора? О чем нам говорить? Вы ворвались ко мне без спроса. Убирайтесь пока я не приказал вас вышвырнуть силой.

Он был высокий, худой и такой весь аккуратненький в полосатой рубашке с воротничком на пуговках, но кровь ещё клокотала в нем: лицо было красное и на лбу выступили бусинки пота.

– Ворвался без спроса, говорите? Да не совсем. Убийство Кингсли входит в круг моих интересов. У меня клиент.

– Какой ещё клиент?

– Линкольон Уитни.

Костяшки пальцев, упертых в стол, побелели.

– Для убийства необходим удобный момент. У вас обоих таких моментов сколько угодно. Для убийства также требуется мотив. Вот эта дама с вуалью ненавидела своего мужа, а смерть ничуть не хуже развода. Вот вам и мотив. У перемазанного губной помадой парня с грозными желваками – тот же мотив. К тому же он получает наконец место, с которого его почти что согнали. Вот вам ещё мотив! – я направился к двери. – Хороший сегодня денек, ребята. Ну, продолжайте миловаться!

Выйдя на улицу, я поймал такси и отправился к себе в офис и выслушал нотацию Миранды. Когда она замолчала, чтобы перевести дух, я сообщил ей, что голоден, и строгая матушка в душе Миранды оттеснила проповедника, и она ушла купить мне что-нибудь на обед. Я набрал номер Эдвины Грейсон. Телефон звонил и звонил, пока наконец не прозвучал щебечущий голосок:

– Резиденция Грейсон.

– Мисс Грейсон, пожалуйста.

– Нет дома, сэр, – пропел голосок. – Ей что-нибудь передать?

Все телефонистки секретарской службы щебечут одинаково.

– Это секретарская служба?

– Да, сэр.

– Когда она вернется?

– А кто спрашивает?

– Питер Чемберс. Это по делу.И очень важно.

– Ее нет дома. Простите, сэр!

– Ей можно куда-нибудь позвонить?

– Нет! Ее не будет весь день. А вечером с ней можно связаться в театре.

– Спасибо. Огромное.

– Спасибо, сэр.

Я открыл сейф и вытащил чемоданчик с инструментами и проверил набор оборудования, котороому позавидовал бы любой опытный взломщик. Я выбрал нужную отмычку, и в ту же секунду ощутил прикосновение щеки Миранды, которая потералсь о мою щеку с неодобрительным мычанием.

– Рано или поздно вас отправят за решетку.

– Миранда, прошу тебя...

– Рано или поздно...

– Да брось! Я же не облечен никакой властью. Я не полицейский. Так что мне не возбраняется иногда взять фальшивую ноту.

– Рано или поздно, – возразила она

– Миранда, я рыцарь без копья, герой без герольдов, гладиатор без победных труб. Такие как я, встречаются в любом бизнесе. Я то что стыдливо называют частная ищейка. Стоит тебе сказать, чем ты занимаешься, как все вокруг начинают хохмить, каламбурить, хихикать, поднимать брови. Я дейстуую в пределах очень строго кодекса чести – моего собственного – и по-моему, я делаю немало добра. Да-да, можешь фыркать сколько угодно, но ведь даже ты, милая Миранда, должна признать, что... убийтво омерзительно...

– Вот ваш обед, гладиатор!

Я проглотил пару сэндвичей и, прихватив отмычку, помчался к дому 15 по Восточной Восемьдест четвертой улице. Я позвонил в неколько квартир, и сразу из нескольких мне открыли входную дверь, потом я прождал минут десять в вестибюле, потом поднялся на шестой этаж и приступил к отмыканию замка квартиры 6В. Потом я проник внутрь, заперв за собой дверь. Жалюзи были опущены, и в комнатах было прохладно и темно – идеальные условия для работы. И я поработал на славу. За час я узнал ничуть не меньше, чем за то же время могут узнать девочка с мальчиком на заднем сиденье автомобиля ночью. Ничего. Ни малейшей мелочи, представляющей хотя бы какой-то интерес, и признаюсь, я был страшно этим разочарован, потому что у меня было сильное подозрение, что я что-то найду. Я уже собирался сделать ноги, как вдруг услшал звук вставляемого в замок ключа. Я бросился в коридор и встал так, чтобы отворившаяся дверь скрыла меня, и уже приготовил объяснительную речь для хозяйки дома, но это была вовсе не дама, а мужчина, так что я, естественно, напал на него сзади. Мы сцепились как два борца в телевизионном поединке, но вскоре я уложил его на обе лопатки и смог заглянуть в лицо. Это был Марк Дворак. И я был ему больше удивлен, чем он при виде меня.

– Боже ты мой, да что вы, в самом деле... Отпустите!

Я повиновался. Он встал.

– Какого черта вы тут делаете? – спросил я.

Он поправил пиджак и легким движением руки привел в порядок усы. И на его лице вновь заиграла улыбка, и он заговорил привычным мелодичным голосм, по-старомодному протяжно выговаривая слова:

– У меня ключ. А что у вас?

– Ключ?

– Ну да.

Даже современный болван способен уловить намек, если ему этот намек разжевывают и кладут в рот. Я бросил на Дворака восхищенный взгляд.

– Ключ... А я-то думал, это Вудвард.

– Вудвард был стариком.

– А вы молоды?

– Как посмотреть, – Он достал пачку сигарет и закурил . – Ну так что вы тут делаете?

– Может быть, я ваш преемник.

Он и бровью не повел.

– Сомневаюсь, что преемник в данном случае подходящее слово. Вокруг Эдвины любовники ходят стаями. Конкурент, я бы сказал, а не преемник. Что ж, примите мои поздравления.

– Спасибо, конечно. И уж раз вы тут оказались и мы с вами вроде как братья по классу, давайте поболтаем.

– О чем?

– Да так, ни о чем. Давайте выберем какую-нибудь отвлеченную тему. Например, убийство.

Парень оказался кремень.

– Убийство – отлично. Кого убили?

– Давайте ближе к дому. Скажем, Кингсли.

– Вполне подходяще. – Он затянулся и выпустил дым через ноздри. – Мы сосредоточимся на каком-то определенном участке интересующей нас темы?

– Давайте поговорим об орудии убийства. Похоже, никто ещё не заинтересовался орудием.

– Ножом, что ли?

– Именно.

– Увы, я не могу это обсуждать, поскольку у меня не было возможности рассмотреть его. Марсия завизжала, мы все бросились туда, но вы – так решительно! – заставили нас остановиться на значительном расстоянии от трупа, чтобы ничего не трогать. К сожалению, нам придется оставить этот предмет в стороне.

– Принято. Тогда перейдем к более традиционному предмету. Мотив убийства.

– Давайте для начала включим свет. А то я вас уже и не вижу.

Он был прав. Уже стемнело.

– Это не праздное любопытство, – пояснил я, щелкнув выключателем. Мистер Уитни нанял меня разобраться в убийстве Кингсли.

– Уитни? – Магическое имя! Он постарался скрыть свое изумление, но не смог.

– Ладно, мистер Дворак, в интересах дела начните вы первый.

– Хорошо, сэр. Первым я назову вам Виктора Барри, достойного джентльмена, для которого, впрочем, смерть Кингсли открывала дорогу к занятию должности, на которую он давно уже метил.

Я захлопал.

– Браво! А я назову вам Риту Кингсли. У неё роман с Виктором, она ненавидела Пола. И после смерти Пола ей тоже открывается дорога к браку с Виктором.

Он явно опешил. И нервно затянулся сигаретой.

– А вы и впрямь поработали. Снимаю шляпу, сэр.

– Ваша очередь.

– Марсия. Пол отплатил Рите за её нелюбовь вдвойне. Он застраховал свою жизнь, кажется, на пятьдесят тысяч, и оформил страховку в пользу Марсии, а не Риты. Как, по вашему, есть тут мотив?

– Пожалуй, да. Итак, три члена семьи имели прямую выгоду в результате смерти Пола Кингсли. А что скажете о четветом?

Он щелкнул каблуками и с улыбкой отвесил поклон.

– Обаятельный джентльмен, ученый, занимающийся исключительно важными исследованиями и абсолютно равнодушный к смерти или жизни соседа по дому, котрого он считает велеречивым, ультрасовременным занудой.

– Вы его не любили?

– Мягко говоря. Но моя антипатия не была столь сильной, чтобы я желал его смерти, если вам хочется знать именно это.

– А как вы вообще оказались в этом доме?

– Очень просто. Барри получил в наследство большой многокомнатный дом, а доходов у Барри с гулькин нос – только жалование, которое он полчает за работу в газете. Туда въехали Пол с Ритой – это было давно – они стали платить ему колоссальную ренту. Потом, когда Марсия вернулсь из Оук-Риджа, она тоже поселилась там за, спешу добавить, весьма приличную плату. Я работал в Монмуте. Марсия вошла в мою группу и она настояла, чтобы я пожертвоввал роскошью гостиничного номера ради более уютной комнаты в городском доме. – Он усмехнулся. – Я снимаю у них тоже за немалые деньги.

– Спасибо за откровенность, мистер Дворак.

– Не стоит благодарности. А теперь позвольте вам задать практический вопрос?

– Слушаю.

– Кто из нас двоих все-таки остается?

– Ну, это просто! – Я пошел к двери. – Будем соблюдать протокол. Вы все ещё занимаете место во главе стола. Поцелуйте её за меня.

– Извините. Я её поцелую за себя.

IX

Потеплело. На небе высыпали звезды. Мне хотелось спать и подышать свежим воздухом. и я не мог решить, в чем нуждаюсь больше. Поэтому я пошел по улице. Прошагал я много, мысленно перебирая все события дня. И очень скоро я очутился перед театром "Уэбстер" и с удовольствием стал разглядывать на афише портрет Эдвины Грейсон во весь рост. Внизу была приклеена табличка "Билеты проданы". Надо же, представления были рассчитаны на двадцать недель, они уже отыграли три недели и все равно каждый вечер аншлаг. Эдвина Грейсон. Ценой нашего знакомства было убийство, нет два убийства, а я-то корчил из себя труднодоступного... Я передернул плечами. Нет, определенно, когда я работаю, у меня начинаются нелады с сообразилкой. Я пошел на угол, сел в такси и попросил отвезти меня домой. Расплатившись с щофером и перекинувшись шуткой с швейцаром, я поднялся на лифте, открыл дверь, зажег свет и увидел Гарри Страма, развалившегося на моем диване.

– Руки за голову! Хреновый у тебя замок. Ребенок может его вскрыть.

Я положил ладони на затылок.

– Все замки хреновые. Я знал одного мужика, который наставил у себя железные двери, да все равно ему всадили две пули в башку.

Гарри Страм. Высоченный и худющий, он сидел на низком диване и колени его торчали вверх, а локти покоились на торчащих коленях и в руках он держал тупорылый револьвер 38 – го калибра. Он спокойно и даже небрежно держал револьвер обеими изящными белыми руками, да и вообще он был спокойный парень с лицом зловещим, как у каменного идола, и белым, как у прокаженного, но все же смазливым, надо признать. Глубоко запавшие черные глаза, прямые черные брови над ними, впалые щеки, тонкий большой рот, точно шрам, и торчащий вперед подбородок. Гарри Страм в безукоризненно пошитом черном костюме, ослепительно белой рубашке, узком желтом галстуке, начищенных до блеска черных штиблетах и узких черных носках. Гарри Страм, худой и длинный, с револьвером в белых руках, казавшимся продолжением его тела, – этакий сапфир, сияющий на розовом сафьяне.

– Ты мусор, – у него была манера тихо, убаюкивающе говорить одними губами, а лицо при этом оставалось неподвижным как камень, а глаза пустыми. – Ты уже труп. Обрубок. Дуршлаг.

Гарри Страм. С револьвером. Нет револьвера – нет и Гарри Страма.

– Полегче, Гарри-дружок. Ты ошибся дверью.

– Может быть. Но я так не считаю. Ты с пушкой?

– Да.

– Честный малый. Люблю честных. Ценю. Я тебе сделаю хорошо. Не больно. Ты же знаешь Гарри. Гарри многих угрохал. Гарри может сделать больно. А тебе больно не будет. Я люблю честных ребят.

Один ноль в мою пользу. Гарри Страм любил почесать языком. Мне это было на руку. Он встал с дивана, весь из себя высокий, худой, гибкий, спокойный, подошел ко мне и сунул свой тупорылый мне в ухо. Потом запустил руку в мою кобуру, вытащил пистолет, отошел к дивану, бросил мой пистолет на пол, сел. Я шагнул вперед и тупорылый встрепенулся, точно черепашья голова.

– Ты куда, приятель?

– Руки с головы можно опустить, Гарри?

– Валяй.

Но я все же сумел подойти к нему ещё на шаг.

– Ты что тут делаешь, Гарри?

– Ты ж меня пригласил.

– Что-то не припомню

– Ах ты . А чего же ты ждал? Что я к тебе с медалью приду?

– За кого?

– За Фейгла.

– Гарри, ты сотрясаешь воздух. Но все без толку.

Теперь в его лице появилось выражение. Печали. У Гарри была ранимая душа.

– Ты со мной так не разговаривай, чмыш! Гарри всегда говорит с толком. Гарри не какой-то там вшивый чмыш из глухой деревни. Гарри городской. И не мочит хохмы ради. Гарри мочит либо по заказу, либо по-личному. У Гарри и так дел по горло.

– А сейчас-то мочить собрался как?

– По-личному.

– Кто-то дал тебе не тот адресок, приятель.

– Я так не считаю.

Я мотнул головой на столик, где лежала пачка сигарет.

– Закурить можно? – и сделал еше шаг вперед.

– Нет.

Но я уже сделал ещё два шага. То, что мне и нужно. Он был в пределах досягаемости. Теперь только бы он продолжал балагурить. В таком случае я бы смог отвлечь его хоть на мгновение...

– Если это не по заказу, Гарри, то можешь идти заниматься своими делами. Тебя надули.

– Ты мне мозги не крути! Ты же нас вчера искал, мне доложили. И ты нашел Фейгла у "Бенджи". Его рыжий дружок целый день сегодня рыдает, но в перерывах между рыданиями он описал гостя. Это ты был. А теперь скажи, что ты вчера не виделся с Фейглом у "Бенджи".

– Конечно, виделся.

– Зачем?

– А он пустил феню, что хочет встретиться со мной.

– Шутишь, парень.

– Мне с тобой шутки шутить нечего, Гарри.

– А с чего бы это ему с тобой встречаться?

– Он хотел сговориться.

– С кем? С тобой?

– С законом.

– Да у тебя мозги закипели!

– Слушай меня внимательно, Гарри. До Фейгла дошло, что полиция вешает на вас обоих мокрое дело, которое вы вчера провернули. Фейгл получил верную информацию – вас опознал незаинтересованный свидетель. У Фейгла-то котелок всегда варил. Он знал, что у меня большие связи. Вот он и шепнул, что хочет меня видеть. Ты сам подумай, Гарри. Как бы я сам додумался пойти к "Бенджи"? Ты спроси у его дружка. Рыдальщика. Сам спроси, разве Фейгл не приказал ему оставить нас вдвоем, что он захотел поговорить с глазу на глаз.

– У тебя была пушка. Ты её вытащил.

– Ну да. Я же не знал, что ему от меня надо. Пока он сам не сказал. А когда я сегодня прочитал в газете, что его замочили, я подумал на тебя.

Я подбирался все ближе.

– И чего он хотел? – теперь в его глазах сверкнул огонек.

– Он хотел, чтобы я пошел в полицию и предложил сделку. Он был готов им сдать тебя в обмен на помилование.

Гарри напрягся.

– Сволочь! – потом он успокоился. – Врешь, парень. – Потом он стал хитрить. – А кого вчера замочили? Как?

– Адама Вудварда. В центре у Перл-стрит. Ты был за рулем. Фейгл стрелял из обреза.

Он соединил колени и дернулся. Тут я на него прыгнул.

Я выбил у него револьвер из рук, одновременно рванул его вверх, оторвал от дивана и врезал ему в рот. Кожа на костяшках моих пальцев лопнула, но его зубы порвали ему верхнюю губу, и у него появилась какая-то чудовищная нечеловеческая улыбка, кровь хлынула ручьем и он повалился на пол. Я схватил его за шиворот и поднял голову вверх. Я схватил двумя пальцами его порванную верхнюю губу и оттянул вниз.. Дыра была знатная, правда, зубы больше не белели.

– Ну, а теперь побеседуем спокойно, приятель, – сказал я.

Его трясло точно в лихорадке. Без револьвера Гарри был тьфу.

– Давай! – я толкнул его на диван и подобрал оружие, взяв свой пистолет в правую руку. Чемберс-двухстволка, в роли шерифа. Мне недоставало только шпор, шляпы, лошади и прерий за спиной. И красавицы-подружки. А в грозном противнике я не нуждался. Грозный противник корчился передо мной на диване, глотая кровь сквозь дыру на верхней губе – у него точно появились алые усищи. – Давай потолкуем, Гарри.

– Слушай, сыскарь, по рукам, давай по-мирному, я зла не держу. – Он шепелявил, кровь стекала струями. по подбородку. Он провел ладонью по губам и вымазал все лицо красными полосами.

Я опустил его револьвер в карман, переложил свою пушку в другую руку и приподнял его с дивана за черные волосы.

– Кто сделал заказ, Гарри? Теперь ты будешь говорить, приятель, или я тебя здесь же и кончу. – и я отпустил его. Гарри плюхнулся на диван.

Он смотрел на пистолет.

– Стреляй, сволочь! Стреляй, гад! – прошипел он.

Я с размаху чиркнул пистолетом по его лицу, несильно, но на щеке образовался короткий кровавый овраг. Мне это не доставляло никакой радости, но я начинал тихо закипать. Вот этого парень уже не смог вынести – я же говорю: Гарри без револьвера – тьфу! Из глаз у него брызнул слезы.

– Ты убийца, Гарри, – рявкнул я. – Ты мокрушник. Ты же не такой уж силач, вообще-то говоря. Я же совсем другое дело. Посмотри на меня, Гарри. Я не буду стрелять. Я из тебя отбивную котлету сделаю, Гарри! – Я приподнял его, схватив за галстук. – Последний раз спрашиваю, Гарри, кто сделал тебе заказ?

– Пол Кингсли.

Я так и ахнул. и выпустил его. Он рванул галстук вбок, расстегнул рубашку. Он задыхался. Потом стал трогать лицо, нашел рваные раны и осторожно их ощупал, потом взглянул на окровавленные пальцы.

– Мне нужно к врачу, сыскарь. Я задыхаюсь, кровь в глотку льется.

– Пол Кингсли. А зачем ему?

– Он не сказал. Он сделал нам заказ. И заплатил хорошо.

– Сколько?

– Шесть штук. По три. Мне и Фейглу.

Я бросил ему носовой платок.

– Приложи к губе.

– Мне надо к врачу.

– Сейчас вызову, не плачь.

Я пошел в кладовку, нашел там магнитофон и приказал ему все повторить. Он все повторил. Потом я позвонил в полицию.

Х

В квартире у меня толпились полицейские. Гарри Страма зачинили и залатали. Четыре раза запись с его показаниями была прослушана. К ней добавился новый материал – беседа Паркера со Страмом. Наконец Паркер сказал:

– Ладно, мы проведем опознание и на этом закончим.

После чего вся компания двинулась в часовню Мэннинга с миссией извлечения тела из гроба и предъявления его Гарри для опознания. Гарри опознал, и его повезли в управление, а мы с Паркером отправились в кафе по соседству, где он заказал себе чай с лимоном и бутерброд с салями и соленым огурцом. Я рассказал ему все, начав со звонка Вудварда. Паркер закурил сигару.

– Первое что приходит на ум, – заметил он. – Кингсли был коммунистическим агентом, Вудвард его раскусил и Кингсли его убрал.

– Замечательно, но кто тогда убрал Кингсли?

– Мы почти у цели.

– Каким образом?

– Мы получили данные о продавце ножа. Иностранец, сейчас проживает на Стейтен-айленде, а в Нью-Йорке у него антикварная лавка. Мои ребята как раз сейчас им занимаются.

– Посвятишь меня?

– Как только, так сразу. А ты молодец. Пять тысяч вознаграждения твои. Что ж, желаю тебе удачи. У тебя нет случаем пушки, из которой пришили Фейгла?

– А то! Прошу, лейтенант! – с этими словами я вытащил из кобуры свой пистолет. – Глаза продавца за прилавком едва не вылезли из орбит. Паркер заметил это и крикнул через зал:

– Спокойно, приятель! – и посветил ему полицейским значком.

– Да, сэр, – пролепетал тот. Глаза у него все ещё грозили выскочить наружу. – Это честь для нас.

– Давай-ка двинемся отсюда, – предложил Паркер. – Расплатись – ты у нас сегодня богач.

– С превеликим удовольствием.

На улице он спросил меня:

– Не хочешь проехаться со мной в управление?

Я взглянул на часы.

– Не могу. Дела.

– Вечно у тебя дела, – вздохнул он. – Я смотрю, твой бизнес идет в гору. Где тебя искать, когда мы возьмем продавца ножа?

– Дома.

– Ладно. Я позвоню. Тебя подбросить куда-нибудь?

– К театру "Уэбстер".

Он иронически взглянул на меня. Мы сели в машину и я отлично прокатился по Нью-Йорку с полицейской сиреной.

– Не забудь поставить меня в известность, – сказал я ему на прощанье.

– Не забуду.

Я пошел к служебному входу, отдал охраннику записку, которую даже не разворачивал, но там, вероятно, было написано все что надо, потому что он сказал:

– Ясно, сэр. По коридору направо. Артистические уборные на втором этаже. Первая дверь направо.

Я вошел в уборную и увидел Эдвину Грейсон, лежащую на кушетке в костюме, который едва прикрывал её тело, длинные полные изящные ноги были обнажены до бедер. Она обратилась к своей костюмерше, пухлой седой женщине:

– Спасибо, Анна. Можешь пойти за кулисы. И подожди меня там. Мне после следующего номера понадобится твоя помощь.

– Слушаюсь, мисс Грейсон. У вас есть пять минут.

– Я буду через три.

Костюмерша вышла. Грейсон села и одарил меня ослептельной белозубой улыбкой. Она потянулась и провела ладонями по своим грудям.

– Отдыхаю. У меня ещё два выхода. Надеюсь, вы меня подождете.

– Обязательно.

Эдвина соскочила с кушетки. Я наслаждался каждым дюймом её тела. Она присела к туалетному столику и начала приводить в порядок лицо. Я огляделся. Уборная как уборная: кушетка, стулья, стол, телефон, туалетный столик, ширма, дверь в туалет с душем и огромный чемодан. Я кивнул на него.

– Не верю, что всеми вашими костюмами можно набить его доверху.

– Вы правы, – Она разговаривала с тремя моими отражениями в трехстворчатом зеркале. – В этом сундуке хранятся вещи, которые я годами не вынимаю. Чемодан артиста – это как чердак старого фермерского дома. – Она встала. – Ну, мне пора идти изображать балерину. Ждите.

– Есть!

Я закрыл за ней дверь и задвинул засов. Свой осмотр я начал с туалета и тщательно все исследовал. На это ушло немало времени, но я ничего не обнаружил, потом я обратился к чемодану – он был незаперт, и на его осмотр тоже ушло много времен, но я выудил со дна толстенький и дорогой на вид саквояжик. У саквояжика был медный замок и как только я заметил золотые иницалы А.В., по спине у меня заструился холодный пот.

Я водворил все вещи обратно в чемодан, отодвинул засов и открыл дверь – и столкнулся с ней. Эдвина шла вместе со своей костюмершей. В руках у меня был саквояжик.

– Вы же не уходите? – спросила она.

Они вошли, а я незаметно положил саквояжик инициалами вниз на туалетный столик.

– Мне пора. Я позвонил и... Мне надо идти.

Черные бездонные глаза буквально пожирали меня.

– Но у меня ещё только один выход.

– Мне надо быть дома. Может быть, запишете кое-какие цифры.

Седая костюмерша принесла мне карандаш и бумагу, и я продиктовал ей свой адрес и номер телефона.

– Жаль, что я не могу остаться! – с этими словами я двинулся к двери.

– Вы забыли свой саквояж! – крикнула она.

Я вернулся и пристально посмотрел на нее. У неё на лбу возникла поперечная морщинка.

– Я и не заметила, что вы с ним пришли. Ох уж эта работа. Даже отдыхая, постоянно о ней думаешь. Вы попали не в самый лучший момент, Питер. Обыкновенно я не принимаю гостей во время спектакля. Я-то думала, вы придете после.

Она даже не взглянула на саквояж. Подхватив его, я бросил:

– Люблю вас, сестра!

Сверкнули зубы и один глаз торжественно подмигнул мне:

– Взаимно, брат!

– Вам надо переодеться, мисс Грейсон, – сказала костюмерша.

– Пока! – попрощался я.

Она махнула рукой.

– Я позвоню. Не знаю, когда, но позвоню. И ничему не удивляйтесь. Никогда. Не зря же говорят, что я непредсказуема.

Я спустился по железной лестнице и вышел мимо охранника на улицу. Сев в такси, я стал думать об Адаме Вудварде. Конечно же, он сам припрятал саквояж в таком месте, где никто бы не стал искать – даже хозяйка чемодана. Она выступала здесь в течение двадцати недель и он мог бы забрать его в любое удобное время. Кому бы пришло в голову искать там? Но, пожалуй, он сделал это импульсивно – скорее всего, сунул саквояж в чемодан пока она выступала на сцене. Именно об этом он и хотел поговорить со мной и услышать мой совет.

Такси подкатило к моему дому, я расплатился, дал огромные чаевые и, прошмыгнув мимо швейцара, взлетел наверх, а вбежав к себе, сразу же приступил к замку саквояжа. Только я его открыл, как зазвонил телефон. Это был Паркер.

– Если поторопишься, успеешь к финалу!

– Куда?

– В дом, где жил Кингсли. Я их всех собрал. Поживее, дружок!

– Лечу, лейтенант!

Я схватил саквояж, запер дверь и заметил, между прочим, что Страм не сотавил на замке ни царапинки. Швейцар сказал мне:

– Это для вас – и вручил мне белый конверт.

– Где вы его взяли?

– Посыльный принес.

– Спасибо! – я сунул письмо в карман, выбежал на улицу, поймал такси, назвал водителю адрес и включил свет в салоне. Едва я успел перерыть содержимое саквояжа, как водитель объявил:

– Дом 262, сэр!

Я снова звонил в белый звонок. Дверь открыл Виктор Барри. Он поглядел на меня так, словно проглотил кусок ваты, думая, что это мороженое.

– Имейте в виду, я вас не приглашал! – после чего он проводил меня в комнату с зелеными стенами.

Они все были тут, включая и Линкольна Уитни, и все они выглядели как и раньше, за исключением Марсии, та была просто сногсшибательна в обтягивающем вечернем платье на узких бретельках. Был тут и Паркер в сопровождении целого взвода полицейских.

– Ну, вот у нас кворум, – объявл Паркер и обратился к полицейскому. Введите его!

Полицейский вышел и вернулся с низеньким лысым человечком в темном костюме. Лицо у него было все в морщинах как жилетка толстяка.

– Так, ну начнем, – сказал Паркер. – Назовите ваше имя, сэр.

– Антон Амстердам. – Чудно, что такой маленький человечек обладал столь низким голосом. Говорил он со странным акцентом, вроде бы французским.

– Вы давно живете в Соединенных Штатах?

– Восемь лет. Но я теперь американский гражданин. И горжусь этим.

– Чем вы занимаетесь?

– Я торгую антиквариатом.

– Откуда вы родом?

– Из Антверпена. В Антверпене у меня был процветающий бизнес, я...

– Ладно, – перебил его Паркер. – Сейчас я покажу вам нож – узнаете ли вы его? – Паркер вытащил означенный предмет из кармана и передал его Амстердаму.

– О да! – Лысый коротышка любовно держал нож. – Я же уже заявил вам, что узнал его.

Паркер ухмыльнулся.

– Помню. Но сейчс мы все повторяем. Чтобы все было по закону. Итак, вы узнаете этот нож?

– Да, это разновидность ножа с выбрасывающимся лезвием, отличная от аналогичных ножей американского производства. Он был сделан в Италии в эпоху позднего Ренессанса, возможно, в шестнадцатом веке. Он золотой, ручной работы с хитроумно спрятанным лезвием, которое выталкивается пружиной, после нажатия потайной кнопочки вот здесь. Вот так! – Словно из ниоткуда появилось шестидюймовое смертоносное лезвие. – А убирается лезвие путем нажатия на другую потайную кнопку. Вот так! – и лезвие исчезло в рукоятке. Теперь нож был похож на золотую безделушку с искусным орнаментом. Этот нож был одной из достопримечательностей моей коллекции в Антверпене. Там я и продал его.