Текст книги "Кровавый триптих"

Автор книги: Генри Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Это была длинная речь.

И как оказалась, последняя длинная речь, какую когда-либо произносил Адам Вудвард.

I.

Понедельник – не для холостяков. Понедельник в календаре холостяков следовало бы отменить.... но, разумеется, тогда, к несчастью, остается вторник. Понедельник – это пытка, всю свою жизнь я изо всех сил тщетно пытался избежать муки пробуждения утром в понедельник и сразу же прорваться – пусть и трудом, но неумолимо – в звенящий мир суетливого вторника.

Уик-энд я провел среди зелени за городом на какой-то вечеринке с возлияними – то было веселье вперемешку с головной болью, коктейль забав и похмелья – и теперь, в понедельник, я возлежал на своей кровати под одеялом, надежно защищавшим меня, как хотелось надеяться, от золотой несносности рассвета и пронзительной наглости телефонных звонков. Что касается солнечных лучей, то защита была глухой. А вот телефон довел меня до исступления. В конце концов я вытряхнулся из стеганого кокона, бросил опасливый взгляд на часы – Боже, уже половина второго! – и, бросившись к телефону, поднял трубку, снова бросил на рычаг и после этого зарыл аппарат под подушками набивного кресла, чтобы заглушить невыносимый вой этого мерзавца.

Но это не помогло.

Я вернулся в постель, принял исходное положение под одеялом, прикрыл глаза и уже начал было проваливаться в сон – но тут разверзся ад... Затрубил дверной звонок, и чья-то могчая рука стала выделывать на дверной панели снаружи барабанную дробь.

Я отшвырнул одеяло и, ругаясь на чем свет стоит, побежал к двери, распахнул её и – мой гнев тотчас испарился при виде скорбного выражения лица мисс Миранды Фоксуорт, моей секретарши.

– Вы? – только и спросил я.

– Я.

Миранда Фоксуорт, невысокая, крепенькая, пухленькая и запыхавшаяся от торопливой прогулки.

– Вы, уж кому-кому но вам-то должно быть известно, что я не люблю, когда ко мне врываются в столь ранний час...

– Уже пол-четвертого!

Взгляд на часы подтвердил её правоту.

– Бежит же время... И ни на миг не остановится. Ладно. Только не смотрите на меня так укоризненно. Входите. – Закрыв за ней дврь, я натянул пижаму.. – Кто остался в лавке?

– Никого.

– Великолепно! Ваш босс всегда считал вас отличной секретаршей, а теперь вы пришли и все разрушили. Я же могу нанять другую секретаршу, вам это известно?

– Когда я могу взять расчет?

Ну вот, только этого мне не хватало. Я быстро спустил пары.

– Простите, Миранда. Что-то я разворчался. Вы же понимаете понедельник. Утро.

– Уже половина четвертого.

– Ну я и говорю, вы же понимаете, понедельник, время к вечеру. Что-то очень срочное – раз вы бросили офис и пришли к мне?

– В этом не было бы необходимости, елси бы вы подходили к телефону. Она оглядела комнату, подошла к креслу, освободила телефон из узилища, положила трубку на рычаг и водрузила аппарат на надлежащее место. – Звонил Адам Вудвард.

– Кто?

– Адам Вудвард.

Я тупо уставился на нее, ничего не понимая, но когда до меня дошло, я запрыгал на одной ноге, точно со мной случился припадок буйного помешательства.

– Говорите, Адам Вудвард?

– Именно.

– Тот самый?

– Есть только один влиятельный Адам Вудвард.

– И что ему надо?

– Вы.

Я нашел сигареты, вскрыл пачку, закурил и затянулся.

– Миранда, как же так – Питеру Чемберу звонит не кто-нибудь, а сам Адам Вудвард, а я сплю как бревно среди дня. Я вынужден просить прощения у вас, у Адама Вудварда, у всего света.

Ее голос подобрел.

– Вы с ним знакомы?

– Никогда в жизни не встречал. Странно, как это он узнал о моем существовании. Когда он звонил?

– В полдень.

– В полдень, – простонал я. – Всемирно известный клиент – вполне вероятно, что клиент – а я дрыхну без задних ног.

– Он уже два раза перезванивал.

– Но что ему надо? Миранда, он не говорил, по какому вопросу?

– Я была сама вежливость Я сказала, что вы занимаетесь оередным расследованием, что вас нет на месте, но я постараюсь вас найти. Еще я сказала, что вы скорее всего сами ему позвоните.

– И что он?

– Сказал, чтобы вы позвонили. Сказал, что это очень срочно. Сказал, что хотел бы просить вас заняться его делом. Сказал, что у него на примете есть ещё три частных детектива, но что список возглавляете именно вы, и что он готов подождать до четырех, но больше ждать не станет, и что если к четырем вы не проявитесь, он будет вынужден обратиться к другому...

Я одним прыжком оказался у телефона.

– Он оставил номер?

– Оставил.

Она назвала номер и я набрал цифры. В трубке послышался женский голосок, я попросил мистера Вудварда и когда голосок спросил, кто его просит, я ответил: "Питер Чемберс" – и голоск прощебетал "Одну минутку" после чего наступила пауза, а потом хрипловатый мужской голос произнес:

– Мистер Чемберс?

– Да, это Питер Чемберс.

– Вы звоните из офиса, мистер Чемберс?

– Нет, сэр.

– Тогда откуда же?

– Из дому.

– Ладно. Повесьте трубку. Я перезвоню.

– Вам назвать мой номер?

– Не надо.

– Но он не значится в справочнике.

– Повесьте трубку. Я сейчас перезвоню. Не занимайте линию.

Он дал отбой, а я положил трубку и сказал Миранде:

– А клиент-то чем-то обеспокоен. Даже я у него вызываю недоверие.

– Что вы имеете в виду?

Я передал ей наш с ним разговор.

– Что-то я не понимаю, – удивилась Мирнада.

– Он обеспокоен. Меня он не знает. Когда он звонит мне в офис, он уверен, что к телефону подойду я. Когда я сам ему звоню, он понятия не имеет, кто звонит. Я ему говорю, что я дома. Вот он и проверяет. Для таких больших шишек, как он, не существует незарегистрированных телефонных номеров. Сейчас он про меня все узнает, а потом позвонит. И будет знать наверняка, что к телефону подойдет нужный ему человек.

Вызвать у Миранды восхищение столь же непросто, как получить согласие миллионера на брак его единственнй дочери с нищим, но она одарила меня кивком, вздернутой бровкой и легким подобием улыбки – для Миранды это очень много. Миранда в грош не ставит современную разновидность частного дознавателя. Миранда – почитательница Шерлока Холмса. Но сполна упиться самодовольством мне не удалось. Зазвонил телефон.

Я схватил трубку.

– Алло?

– Мистер Чемберс?

– Да.

– Это мистер Вудвард. Я звоню вам вот почему...

– Я знаю.

– Вы так думаете?

Я ему вкратце сообщил.

– Замечтальено. Вы молодец. Я бы хотел вас видеть у себя в офисе.

– Когда?

– Как можно скорее. Дом 20 по Уолл-стрит. Кабинет 1901. Но туда не входите.

– А куда?

– В моем кабинете есть несколько приемных, с разных сторон. Когда я обсуждаю сугубо личные дела, я предпочитаю не сообщать своим секретарям, кто ко мне придет. Мой кабинет расположен у угла коридора. За углом есть дверь с табличкой 1910. Дверь ведет прямо в мой кабинет. Позвоните мне снизу из фойе, предупредите о своем приходе, а потом вы постучите в 1910, и я вам сам открою дверь. Вы меня поняли, мистер Чемберс?

– Да, сэр.

– Когда вас ждать?

– В течение часа.

– Отлично. Чем скорее, тем лучше. Тогда до встречи.

– До встречи.

II.

Дом 20 по Уолл-стрит выглядел так, как и должно было выглядеть подобное здание: сооружение из стекла и бетона, устременное в небо. Облицованный мрамором парадный подъезд, людской поток, текущий в обе стороны через массивные вертящиеся двери, обшитые бронзой, сотни окон, пылающих отблеском закатного солнца. Я позвонил ему из фойе и был вознесен на рокошном лифте к девятнадцатому этажу, потом совершил путешествие по длинному Г-образному коридору и, очутившись перед дверью 1910, постучал. Дверь мне открыл лично Адам Вудвард. Описывать его внешность нет нужды: вы же сами видели её в кинохронике: высокий, долговязый, голова увенчивает длинное туловище. Длинный тонкий нос, выдающийся подбородок, кустистые брови. Но меня поразила моложавая энергия его движений, пронзительные подвижные глаза, гладкая кожа лица.

– А вы Чемберс. Вы, оказывается, моложе, чем я думал, – заметил он. Ну, проходите.

Он сел за стол и сунул сигрету в мундштук. Я дал ему прикурить.

– Благодарю. Мне вас рекомендовали как весьма дельного специалиста...

– Кто, позвольте спросить?

– Фогерти, из Вашингтона.

– О, исключительнй человек этот Фогерти, – отозвался я.

– Да, просто подарок судьбы для тех, на кого он работает, золотая голова, но это все лирика, давайте-ка перейдем к нашему делу.

– Давайте, сэр.

– Садитесь. Я узнавал о ваших обычных расценках. Я заплачу вам больше того, что вы обычно получаете.

– За что?

– Я хочу чтобы вы... стали моим телохранителем, что ли. Я хочу, чтобы вы были моим телохранителем до дальнейших распоряжений. Мне потребуется все ваше время, двадцать четыре часа в сутки. Я понимаю, что оторву вас от прочих дел – вот потому-то я и намерен платить вам сто долларов в день, начиная с этого вот момента. Вы согласны?

– Ну...

Он полез в левый карман брюк, достал бумажник, вынул оттуда семь сотенных и протянул мне.

– Недельное жалованье в виде аванса. Хорошо, мистер Чемберс?

Попробуйте сами отказаться от семи сотен наличными! Я не отказался и только смиренно сказал:

– Я работаю на вас, сэр. Позвольте узнать, в чем будет заключаться работа?

– Я вам вратце сейчас изложу. Я разоблачил коммунистического агента, но не совсем обычного. Я полагаю, это будет весьма шумной сенсацией, безумно шумной сенсацией. Я задумал серию статей, основанных исключительно на фактах, которые постепенно подведут читателя к заключительной статье, где я во всеуслышанье обнародую имя агента. К тому времени я уже передам весь собранный компромат в соответствующие инстанции и тогда-то, полагаю, тут его губы искривила угрюмая усмешка, придавшая ему сходство с сытым волком, – я более не буду нуждаться в ваших услугах.

– В таком случае я могу предположить, что лицо, которое вы намерены разоблачить , подозревает о вашем намерении.

– Более чем подозревает, мистер Чемберс. Я открыто признался в своем намерении этому лицу. Я предложил лицу доказать мне мою неправоту и я оттягивал публикацию трижды, в последний раз – сегодня утром. Я абсолютно убежден, что у этого лица нет никаких опровержений.

– И вы полагаете, что он может прибегнуть к насилию против вас?

– Да, потому что к насилию прибегают в момент сильного нервного напряжения. При этом насилие может быть направлено против меня, но оно может получить и прямо проивоположну направленность и иметь своим следствием самоубийство. Это уже не мое дело, но я нанял вас с целью пресечь всякую возможность первого варианта. Я впрочем, не верю, что подобная попытка может иметь место, но все же... – он пожал плечами. – Все мы психологически отрицаем факт насилия, направленного против нас, а я хочу избежать этой психологической ловушки – вот я и прибег к вашей помощи.

– А как зовут это лицо?

– Мне бы не хотелось этого говорить.

– Хорошо, но это мужчина или женщина?

– Давайте оставим этот разговор, мистер Чемберс. Но я вам вот что скажу. С того момента, как я объявил этому лицу о своем намерении, в моем доме в Ривердейле был учинен тайный обыск, ко-то пытался проникнуть в мой офис и очень может быть, что мой бановский сейф также был вскрыт. Банковские сейфы, увы, не столь уж неприступны, несмотря на два ключа от замка и внушительный антураж банковского хранилища. Ведь если некто облдает дотаточно большими связями – а в моем случае эти связи могут быть очень и очень большими...

– И за чем же они охотятся?

– За компрометирующими документами, о которых я упомянул. Я составил солидное досье на эту птицу, там все документировано, и из этих строго документированных улик впоследствии может получиться очень занятная публикация с эффектом разорвавшейся бомбы.. Но до поры до времени я, как говорится, схоронил все бумаги в надежном месте. И я хочу получить ваш совет, вы же специалист. Может быть, мне следует куда-то перенсти этот тайник и поскорее – тут я буду целиком полагаться на ваше мнение и на предложенный вами способ транспортироки материалов. Мы об этом ещё поговорим.

– Когда, сэр?

Он усмехнулся, вынул сигарету из мундштука, вмял её в пепельницу и встал.

– Нам пора. Не откажетесь поужинать со мной? У меня дома. Я живу в Ривердейле, о чем уже упоминал. Идемте, мистер Чемберс.

Он подошел к массивной двери, в которую я вошел к нему, и закрыл её на три разных замка.

Я постучал по дверной панели.

– Солидная защита!

– Внутри листовая сталь. И посажена на особые петли. Как и эта! – с этими словами он подвел меня ко второй двери, толкнул её и вывел в крошечную прихожую, после чего запер дверь тоже на три замка.

– А вы сказали, что кто-то учинил обыск в вашем офисе, – заметил я.

– Я не сказал, что в офисе учинили обыск. Я сказал: кто-то влез. Неизвестным удалось проникнуть в приемные. Но сюда они влезть не смогли. Они – она или он – просто не предвидели, что на их пути возникнет стальная дверь.

– Значит, вы их прячете здесь?

– Что?

– Компрометирующие материалы.

– Не-ет. Можно проникнуть и сквозь стальную дверь, если очень надо. Нет. Перво-наперво они стали искать в офисе. Я же сказал: я говорил с этим лицом трижды. Когда мы разговаривали вторично, я убедил своего оппонента, что интерсующаяя его информация находится не здесь и что было бы глупо пытаться снова вслепую пробить стальную дверь. Полагаю, мои заверения возымели действие, потому что сюда больше не пытались вламываться. К тому же я за дополнительную плату поручил сторожу этого здания раз в полчаса осматривать офис в ночное время – чтобы пробраться сквозь эти двери в мой личный кабинет потребуется не меньше получаса.

– Тогда почему же вы не спрятали эти документы здесь?

– Потому что кто угодно может подкупить сторожа. Или убить его.

– Вот тут вы правы, мистер Вудвард.

Он провел меня через несколько помещений, где, склонив головы над какими-то бумажками, работали его клерки и секретари, и он со всеми прощался и с ним прощались, и наконец он помахал своей секретарше в приемной, мы спустились на лифте и вышли через вращающиеся двери на улицу, и скоро я уже с трудом поспевал за ним. Мы двигались в восточном направлении.

– Мой гараж находится недалеко от Перл-стрит, – пояснил он. Я попытался поддержать разговор на ходу.

– А "Нью-Йорк буллетин" – вы там печатаетесь, да?

– Угу.

– Очень люблю эту газету. Ваши колонки никогда не пропускаю.

– Хорошо.

– Никого там не знаю – только одного репортера.

– Кого же?

– Парня, который ведет колонку бродвейских сплетен. Пол Кингсли.

Он резко остановился и я машинально проскочил вперед. Нагнав меня, он пробурчал:

– Весьма честолюбивый молодой человек.

– Кто?

– Кингсли.

– Неужели?

– Очень честолюбивый.

– Я и не знал.

На Перл мы свернули направо, а потом ещё раз направо к реке и оказались на сумрачной широкой улице, сплошь застроенной оптовыми складами и пропахшей ароматами специй из бакалейных лавок.

– Гараж вон там! – сказал Вудвард. И тут я увидел большой черный автомобиль, который, набирая скорость, мчался прямо на нас, а в следующий мгновение я увидел высунувшуюся из окна черную палку, и тут я сильно ударил старика по спине – он покатился на тротуар и я за ним, да только во время падения я задрал голову, забыв о всякой предосторожности, и заметил, как палка плюнула огнем, а потом услышал выстрелы и противный визг летящих пуль, а затем увидел их обоих – одного с обрезом в руках и другого за рулем, после чего черный авомобиль-убийца пронесся мимо и, отчаянно визжа шинами, на повороте, скрылся за углом. Я узнал обоих.

Потом наступила тишина, ужасная мертвая тишина после смертоносного визга, лязга и выстрелов. Потом послышался топот бегущих ног и вопли людей и вокруг нас начала собираться толпа, а я, вскочив на ноги, тут же стал безымянным, безликим зевакой, быстро растворившимся в толпе.

Адам Вудвард был мертв, три пули засели у него в черепе. Он лежал недвижно с волчьим оскалом муки на лице. Вдали раздался вой сирены "скорой помощи". Я поспешил прочь и толпа лишилась одного очевидца происшествия.

Я узнал обоих: за рулем сидел Гарри Страм, а из обреза палил педрила, отчаянный и хладнокровный убийца, имевший привычку по-девчачьи хохотать, известный в городе только под фамилией Фейгл.

Я поймал такси и поехал домой, мучимый сомнениями.

III.

Дома я вступил в поединок со своими сомнениями. Я выпил два хайболла, потом разделся, наполнил ванну, сварганил ещё один хайболл, прихватил пачку сигарет и погрузился в ванну вместе со своими сомнениями. Я пил, курил и сражался со своим вторым "я".

Итак, Адам Вудвард нанял себе телохранителя. Да это ж смех! Телохранитель, у которого даже пушки при себе не оказалось. Хотя, конечно, у меня для этого нашлись оправдания: телохранитель же не знал, что его собираются нанять в этом качестве. У меня было намерение по пути в Ривердейл заскочить к себе домой и взять ствол. У меня также было намерение задать ему кое-какие вопросы – конкретно, самый естественнй: зачем он обращется к услугам частного детектива, почему не идет в полицию. Впрочем, я заранее знал ответ. Он же опасался связей "лица" и он опасался ненужных сплетен. Когда просишь полицию приставить к тебе охрану, надо пускаться в объяснения и никогда не знаешь, останутся ли твои страхи и твои объяснения в стенах полицейского участка или нет, и ты не будешь знать, что за человека тебе предложат – у тебя не будет выбора и придется брать что дают.

Все эти доводы лишь усилили мои сомнения. Что я имел – семьсот зеленых, мгновенно умершего клиента – уже, считай, бывшего – и неспокойную совесть. Самое меньшее, что я мог сделать – это поставить полицию на уши ипустить их по следу головорезов, которые пришили Адама Вудварда. Что вновь возродило мои сомнения. Я узнал киллеров и был уверен, что меня они не узнали. Фейгл мастерски управлялся с нарезным оружием, и на этот раз он вопользовался автоматом без суеты и уложил только конкретную жертву, хотя, разумеется, вполне мог бы потратить и на меня неколько пуль, если бы он знал, кто я такой, памятуя о первом правиле гангстерской науки: лучший свидетель – мертвый свидетель. Но ребята сидели в мчащейся на бешеной скрости машине, их клиент находился прямо перед ними на линии огня, на улице было не слишком светло, а я мог оказаться просто долговязым хмырем, который случайно оказался рядом с Адамом, шагающим навстречу собственной смерти. Итак – опять – сомнения: идти ли мне в полицию? Полиция, стрекот телетайпа, федеральный розыск, описание примет убийц переданы по радио и ТВ. Ребят повяжут и все обернется очередной блестяще провернутой полицейской операцией.

Меня же такой ход событий совсем не устраивал. Я хотел, чтобы все было шито-крыто, ни улик, ни свидетелей – ничего. Я хотел, чтобы ребята отпраздновали с блеском исполненное заказное убийство, чтобы они потратили честно заработанные бабки, чтобы потом они ходили по улицам не таясь, расслабились и тепленькими попали прямехонько ко мне в лапы. Я вздыхал, пил виски и курил одну за одной. Я шел против принципа. Вообще-то я не сторонник той идеи, чтобы становиться вершителем правосудия в одиночку. Так я себя убеждал. Я готов был стать помощником правосудия, его правой – или левой – рукой. Мне надо было найти их, сесть им на хвост – во всяком случае, зайти к ним с тыла – а потом уж навести на них правоохранительные органы, а себя предложить в качестве главного свидетеля совершенного ими убийства.

Так что вот. Никаких полицейских. Пока.

Я вылез из ванны и вытерся. Потом побрился, одел рубашку-апаш. Часы показывали восемь. Я позвонил в кафе на первом этаже и заказал ужин в комнату. Было ещё слишком рано отправляться в джунгли на поиски хищников. Да и джунгли-то ещё не были джунглями. это был пока что большой город с восьмимиллионным – причем благочинным – населением, посвятившим себя честному труду и пристойным отдыху и удовольствиям. Потом, значительно позже, когда многие из них отправятся мирно спать, наступит час моей охоты.

Но что делать теперь? С чего начать? За что хвататься? С кем поговорить? У кого узнать побольше информации об Адаме Вудварде? Я позвонил кое-кому, но результаты оказались неутешительными. Старик, давно вдовец, детей нет. Я сделал ещё один звонок – в приемную "Дейли ньюс" и попросил Эла Дэвиса, сотрудника с двадцатилетним стажем и моим старинным приятелем. Меня соединили довольно быстро.

– Привет, Эл. Пит Чемберс.

– А, здорово, сыскарь!

– Окажи услугу, старина.

– Так, а ещё что?

– Ты знаешь Пола Кингсли?

– Да кто же не знает Пола Кингсли.

– Ну и что скажешь?

– Желторотый гаденыш с неуемным темпераментом. Но далеко пойдет. Ведет довольно-таки мерзкую колонку и знает всех и каждого, как наверху, так и внизу. Работает как крот, но при этом лезет только вверх. Любит газетное дело, но мечтает оказаться среди сильных мира сего. Готов отдать правую руку лишь бы сесть в руководящее кресло. Умеет играть жестко, но знает, когда и кого нужно умаслить... слышал, он в прекрасных отношениях со своим боссом.

– Кто такой?

– Линкольн Уитни, владелец "Буллетина".

– А что он за птица?

– Это я хотел бы от тебя услышать: слишком высоко летает. А я простой репортер.

– А что Кингсли?

– Что именно?

– Ну, я хочу спросить, что он за человек, Эл. Ты же меня понял.

– Как я и сказал, гаденыш.

– И что сие означает в данном конкретном случае?

– Означает, что он интриган, пробивной малый, готов плясать под любую дудку. Короче, за душой ничего, ни достоинства, ни чести.

– Эк ты его любишь!

– Я его ни люблю, ни ненавижу.

– А как войти с ним в контакт?

– У нас что сегодня?

– Понедельник.

– Ну тогда считай, тебе повезло.

– Это почему?

– А потому, что в понедельник вечером наш Очарованный принц устраивает аудиенции у себя дома. Интервью, взятки, оплата долгов. Вечер понедельника он сидит дома.

– А где это?

– Дай-ка посмотрю, – он ушел, но скоро вернулся. – Пит?

– Я все ещё тут.

– Западная Сентрал-Парк, дом 262.

– Какая квартира?

– Это частный дом.

– Спасибо тебе, Эл.

– С тебя ужин в приличном ресторане.

– Заметано. Пока.

Я видел Пола Кингсли в злачных местах, которые сам любил посещать, а однажды стал героем его колонки. За последние два года он раз пять или шесть обращался ко мне за незначительной информацией и посему был моим должником. Теперь я собрался истребовать этот долг. Адам Вудвард был знаком с Полом Кингсли, И меня разбирало любопытство, насколько хорошо. Поэтому я надел рубашку с воротничком, повязал галстук, облекся в портупею, проверил обойму пистолета, прежде чем сунуть его в кобуру, затем надел пиджак, поверх него легкое пальто и отправился в дом 262 по Западной Сентрал-Парк. Означенный дом оказался светлокоричневым трехэтажным особняком с большой белой кнопкой звонка справа от полированной черной двери. Я вонзил палец в кнопку и услышал, как на весь дом заголосил звонок. Слушал я довольно долго, но ничего не произошло. Тогда я оторвал палец от кнопки, отступил назад и задрал голову вверх. В верхнем этаже горел свет, поэтому я подошел к черной двери, подергал за ручку и, удостоверившись, что дверь заперта, стал звонить. Звонил я долго – ведь все равно в столь ранний час других дел у меня не было. Наконец лязгнул замок и дверь распахнулась.

– Вы долго звоните, – заметила молодая особа.

– Ну, не преувеличивайте!

– Простите.

– Милая, если вы горничная, то будь я вашим хозяином, я бы вас немедленно уволил.

– Я не горничная.

– А я не ваш хозяин, – вздохнул я.

Малышка была одета в туго обтягиващий свитер-водолазку белого цвета, черную бархатную юбку, из под которой виднелись ножки в нейлоновых чулках и в черных кожаных туфельках на шпильках. Вместе с каблуками росту в ней было пять футов два дюйма, но выглядела она ужасно миленько. У неё были серебряные короткие волосы, нелепые черные очки в огромной оправе, живые голубые глаза, бледые щеки без тени макияжа, крошечный надутый ротик и всем своим видом эта особа словно хотела доказать, что она – воплощенная чопорность.

– Простите, вам кого? – спросила чопорная малютка.

– Я пришел к Полу Кингсли.

– Вам назначено?

– Разумеется.

– Как ваше имя?

– Питер Чемберс.

– Входите, пожалуйста.

Я очутился в квадратной прихожей с настенными бра и голубым ковром и последовал за ней, мягко ступая по ковру. Мы миновали арку, за которой оказался просторнаый холл – на полу все тот же голубой ковер, стены желтые, свет струился сверху от тяжелой люстры на толстой цепи. Холл был обставлен со вкусом подобранной современной светлой мебелью. Справа и слева располагались двери, а прямо в середине холла ачналась ведущая на второй этаж лестница, устланная, разумеется, голубым ковром. Она пошла к правой двери. У неё были тонкие изящные лодыжки, а бархат юбки соблазнительно обхватывал округлость зада. Она дважды постучала и обернулась. Впервые за все время её личико осветила улыбка, и от чопорности не осталось и следа.

– Когда он занят, то даже на стук не отвечает, – сказала она. Пройдите сюда, – с этими словами она указала пальчиком на вторую дверь. – Это что-то вроде приемной.

Она открыла левую дверь и на этот раз моя нога утонула в ковре, а глаза уперлись в темно-зеленые стены. Помещение освещалось лампами в кованых подставках, вокруг стояла темная резная мебель – комоды, шкафчики, масса стульев, – а в углу столик-бар с батареей бутылок. Мой взгляд, должно быть, слегка задержался на этикетках, потому что как только я взглянул на нее, она сказала:

– Угощайтесь!

– А вы?

– Если вы настаиваете, то немнго брэнди.

– Я не настаиваю.

– Брэнди.

Льда я не нашел и сделал себе хайболл безо льда, а ей налил брэнди в широкий бокал.

– Я Марсия Кингсли, – представилась она.

– Жена Пола?

– Нет.

– Сестра?

– Нет.

– Но не мать же!

– Я сводная сестра. Меня удочерили родители Пола. Давно. Они уже умерли.

– Ясно. – Я прошелся по комнате. – И долго мне тут предстоит ждать?

– Он за вами придет как только совободится. Мне нравится ваша походка.

– Простите?

– Она такая легкая, пружинистая.

– Это хорошо?

– О да! Вы похожи на тигра. А знаете, почему вы так долго стояли на улице под дверью?

– Почему же?

– Сегодня у горничной выходной. У нас есть и дворецкий. Но сегодня у него тоже выходной. По понедельникам, начиная с пяти вечера, все домашние собираются наверху. У Пола по понедельникам много разных посетителей, и мы не хотим болтаться под ногами. Он сам открывает дверь.

– Моего звонка он , видно , не расслышал?

– Иногда он бывает страшно занят и тогда ни на что не обращает внимания. Я к вам спустилась с третьего этажа.

– Спасибо. Я могу как-то вас отблагодарить – ну, походить перед вами пружинисто и легко как тигр?

– Сядьте.

Она села и я тоже сел, а когда уже почти совсем расслабился, она вдруг брякнула:

– А что вы думаете по поводу Адама Вудварда?

Этот вопрос заставил меня буквально выпрыгнуть со стула и я с трудом удержал в руках стакан. Я постарался скрыть свое изумление.

– Вудвард? – отозвался я как можно более спокойно, но слово прозвучало точно вороний крик. – А что?

– Он мертв.

– Адам Вудвард?

– Убит на улице. Из проезжающей машины.

– А вы откуда знаете?

– По радио и в теленовостях только об этом и говорят.

– Адам Вудвард, – задумчиво протянул я, усажиаясь обратно.

– Вы были с ним знакомы?

– Раз как-то встречался. А вы?

– О да! Чудесный был человек. Бедняжка Эдвина.

– Эдвина?

– Эдвина Грейсон.

– Танцовщица?

– Да-да.

– А какого хрена... Мм... простите... Какое отношение Эдвина Грейсон имеет к Адаму Вудварду?

– Надо думать, теперь по всему городу поползут сплетни...

– О чем?

– Об их отношениях.

– Каких?

Она отпила брэнди. Я уже успел составить о ней некоторое впечатление: ей двадцать шесть лет, окончила частную начальную школу, среднюю школу и колледж. Она обладала приятным глубоким голосом с немного горловым выговором, и в её манере говорить ощущалась та унаследованная культура, которая точно прилипает к человеку – так южный акцент не исчезает даже много спустя после того, как Южная Каролина остается в одних вопоминаниях детства.

– Они были очень долго знакомы... – начала она, но осеклась и по её решительному кивку головой я понял, что вдаваться в подробности она не намерена.

Я встал и долил виски в стакан.

– У Пола, я смотрю, дела идут неплохо. Хорошую берлогу он себе устроил.

– Этот особняк не его.

– А чей?

– Виктора Барри.

Имя показалось мне знакомым, но я не смог увязать его с кем-то определенным.

– Барри?

– Редактор "Буллетина".

– Ах, ну да. Богатенький?

– Не так что бы уж очень.

– Но такой дом...

– Да у него больше ничего нет. Получил его по наследству. Мы тут вроде как квартиросъемщики. Пол, Рита, я...

– А кто такая Рита?

– Жена Пола. Еще тут живет Марк Дворак. Мы платим каждый за себя.

– Это какой Дворак? Ученый?

– Да, мой коллега.

– Бросьте!

– А вы женоненавистник?

– Я женообожатель.

– Тогда что плохого в ученой даме?

– Ничего. Если она похожа на вас.

– Я вундеркинд. Колледж окончила в шестнадцать, это истинная правда, сэр! Потом защитила диссертацию, получила несколько стипендий от университетов с мировым именем. Наука! Моими руководителями были крупнейшие светила. Пусть вас не смущает мой вид маленькой девочки. Я брэнди пью уже лет десять. В своей области я большой авторитет. Работала в Оук-Ридже. Теперь работаю вместе с Двораком в составе группы гражданских специалистов в лаборатории корпуса связи в Форт-Монмуте.

– Ну... – начал я и тут моя челюсть отвалилась, точно к нижней губе привесили гирю.

– Нет, я правда знаменитость. Можете как-нибудь почитать справочники.

– Ну...

– А чем вы занимаетесь?

– Я?

– Вы.

– Я частный детектив.

– Правда? – тут у неё отпала челюсть. – Впервые в жизни.

– Я тоже впервые в жизни вижу женщину-ученого.

Она поставил бокал.

– Пойдемте навестим Пола.

Я поставил свой пустой стакан рядом с её бокалом и последовал за ней к двери Пола. Она постучала. Потом ещё раз.

– Не надо! – остановила она меня, когда я взялся за дверную ручку. Но я не послушлся: если Пол был занят с постителем, то ему предстояла встреча с очередным.

Но посетителй у Пола не было.

Пол был в одиночестве. Он сидел в большом кожаном кресле. На нем был синий костюм белая рубашка, красный галстук и черные остроносые туфли. У него был широкий двугорбый подбородок, длинный тонкий нос, песочные волосы коротко подстрижены. Он смотрел прямо на нас с далеко не веселой усмешкой. Он сидел, широко рсставив ноги, и каблуки его остроносых туфель глубоко вонзились в коричевный ковер – такой же, как в соседней комнате. У него были белые как воск уши, вокруг глаз виднелись белые круги, а на рубашке слева расползлось красное пятно. Даже издали мне стало ясно, что он мертв.

Она пронзительно вскрикнула. Раз. другой.

Я и не подозрезвал, что у этой малышки-ученой такие могучие легкие.

Потом в комнату начали сбегаться люди.

IV

В особняке по-прежнему толпилось много людей, труп уже унесли, а из полицейских осталось только трое детективов: Абрамовиц, старший детектив, здоровенный молчун, Кэссиди, старший детектив, здоровенный молчун, и лейтенант Луис Паркер, тощий говорун. Прочими присутствующими были Рита Кингсли, Виктор Барри и Марк Дворак. Среди присутствующих находились также Марсия Кингсли и я.