Текст книги "Венецианец Марко Поло"

Автор книги: Генри Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Наконец работа была закончена, книга написана – это произошло в 1298 году.

День освобождения мессера Марко и его земляков венецианцев приближался. Катастрофа под Курцолой не устрашила Венецию, и в 1299 году она вновь собрала флот в сотню галер, а чтобы укомплектовать их воинами, наняла множество лучников из Каталонии. В это время капитан-генерал Милана Маттео Висконти, стремясь на почетных условиях примирить две враждующие республики, предложил свои услуги в качестве посредника. Хотя венецианцы считали поражение под Курцолой случайным и были убеждены, что в конечном итоге они легко добьются победы, международная обстановка складывалась для них не очень благоприятно и они решили воспользоваться предложением Висконти. Представлять свои интересы Венеция попросила Падую и Верону, а Генуя – Асти и Тортону. Стороны встретились и 25 мая 1299 года в Милане заключили «вечный мир». На удивление, договор был составлен в духе равноправия обеих республик. Генуэзцы не потребовали ни контрибуции, ни возмещения убытков, и многие статьи договора свидетельствуют, что Венеция отнюдь не рассматривалась как сторона, проигравшая войну.

1 июля 1299 года на торжественном утверждении договора в Венеции присутствовал генуэзский представитель, а 28 августа были освобождены венецианские пленники, сидевшие в тюрьмах Генуи. Почти в это же время, 31 июля, было заключено двадцатипятилетнее перемирие между Генуей и Пизой. Хочется думать, что помощник Марко Рустичелло, после почти шестнадцатилетнего плена в Генуе, тоже был выпущен на свободу.

Глава восьмая
Снова Венеция

Мы не знаем, каким путем возвратился мессер Марко из Генуи в Венецию. Может быть, он ехал сухопутьем, может быть, плыл морем. Но с тех пор как он вышел из Венеции в свое последнее злосчастное плавание, в домашних его делах произошло немало перемен. Мессеру Никколо, отцу, и мессеру Маффео, дяде, плен Марко доставил много забот и горя. Рамузио сообщает, что они не раз пытались вызволить Марко, но безуспешно, постоянные слухи о том, что генуэзцы держат венецианцев в тюрьмах «десятки лет», тоже не вселяли в них бодрости.

Братья Поло, по словам Рамузио, собирались женить Марко сразу же, как он вернется в Венецию: Маффео был бездетным, а братьям хотелось передать свои богатства прямому наследнику. Едва ли это свидетельство верно, так как у Марко было несколько двоюродных братьев; кроме того, был жив и Маффео – тот единокровный брат Марко, который встретил его по возвращении из Китая.

Ветви родового древа Поло распутать чрезвычайно трудно – дошедшие до нас факты не укладываются ни в одну схему, какую только можно придумать. Все без исключения данные, какими мы располагаем, говорят, что Марко был единственным ребенком господина Никколо от первого брака. Брат Марко, Маффео, был явно моложе его – в завещании Марко старшего, дяди, датированном 27 августа 1280 года, он назван на втором месте. Мы можем предположить что за те шесть лет, которые Никколо прожил в Константинополе, он по меньшей мере раз приезжал домой и что его сын Маффео был зачат до отъезда братьев Поло из Константинополя на Восток. Если это так, то очень трудно понять, почему Марко, рассказывая в своей книге о возвращении отца и дяди в Венецию в 1269 году, ни словом не обмолвился о брате. Помимо того, в одной рукописи говорится, что, приехав в Венецию, Никколо вторично женился и прижил с новой женой ребенка. Удовлетворительного объяснения этой загадки до сих пор никто не предложил, новых документов, которые бы пролили здесь свет, не обнаружено. А что если некий писец записал историю рождения Марко дважды и с тех пор по неведению все повторяют его ошибку?

Такие обстоятельства не дают нам права брать на веру наивное объяснение Рамузио, как и почему мессер Никколо будто бы вновь женился, пока Марко сидел в генуэзской тюрьме: «И видя, что они не могут вызволить его [Марко] ни на каких условиях… и посоветовавшись друг с другом, они решили, что мессер Никколо, который был хотя и очень стар, но, тем не менее, крепкого сложения, должен взять себе жену сам». Перед нами картина: старики Поло – стужа долгих лет уже выбелила им бороды – совещаются друг с другом точно так же, как они совещались где-нибудь на дальних дорогах во время своих прежних странствий. Подобной дружбы двух братьев, теснейшей дружбы на всю жизнь, вероятно, не знает история: не было, кажется, случая, чтобы Поло предприняли какой-нибудь шаг, пока они не сядут с важным видом вместе и не посоветуются. Такими мы видели их в Константинополе, когда они обдумывали свой отъезд на Восток, так их представил нам добрый Рамузио и сейчас, на склоне их лет: для нас, уже знакомых с братьями Поло, это вполне привычно. Рамузио безоговорочно верит в «крепкое сложение» старика Никколо, ибо он говорит дальше: «Итак, он женился, и по истечении четырех лет у него было трое сыновей: один Стефано, другой Маффео и третий Джованнино».

Мы уже видели, что Маффео родился до 27 августа 1280 года. Что же касается Стефано и Джованнино, то, увы, если существующие документы не лгут, они, подобно сыну Глостера[101]101
  Сын Глостера, Эдмунд, – одно из действующих лиц в «Короле Лире» Шекспира, побочный сын графа Глостера. – Прим. ред.


[Закрыть], «не зачаты в законных простынях»: старший их брат, Маффео, в своем завещании от 31 августа 1300 года завещает деньги «моим побочным братьям Стефано и Джованнино». А блестящий переводчик и комментатор Юл заявляет: «Вполне возможно, что они родились в результате какой-нибудь связи, возникшей во время долгого пребывания в Катае, хотя, естественно, их участие в обратном путешествии и не увековечено в прологе книги Марко». Орландини[102]102
  Орландини – венецианец, автор книги «Марко Поло и его род» (1926), которую Г. Харт широко использовал. – Прим. ред.


[Закрыть] идет еще дальше, утверждая, что «они определенно родились на Востоке». В завещании Маффео-старшего их мать названа Марией, а другие источники говорят, что даже младший из них, Джованнино (или Джованни), родился до 1291 года.

Итак, несмотря на смелую попытку Рамузио приписать старику Никколо великие доблести, последний должен быть освобожден от подозрения в женитьбе после возвращения с Дальнего Востока в 1295 году или в наличии отпрысков от этого предполагаемого брака. Можно только думать, что Джамбаттиста Рамузио, наткнувшись на имена трех братьев путешественника и не найдя никаких документов, чтобы объяснить, откуда эти братья появились, принял или изобрел версию, более или менее правдоподобно включающую этих братьев в семейство Поло.

Выйдя из генуэзской тюрьмы, мессер Марко Поло приехал к отцу и этим странным образом подобравшимся трем побочным братьям. То ли еще во времена плена Марко, то ли вскоре после его освобождения Поло приобрели дом в приходе Сан-Джованни Кризостомо, и здесь Марко на какое-то время поселился, ведя спокойный образ жизни и стараясь восстановить все то, что было оборвано в роковой день, когда его захватили генуэзцы.

После пяти лет плена Венеция, должно быть, показалась Марко истинным раем, тихим убежищем, где можно было отдохнуть и оправиться от всего того, что пришлось ему видеть и перенести и на корабле и в темнице. Рукопашные схватки на море, кандалы, грязь, блохи, прогнившая вода и пища, эпидемии, ужасное зрелище смерти – вот что было у него позади, если не считать светлых, благословенных часов труда над книгой, когда под быстрым пером Рустичелло груда плотных пергаментных листов росла и росла прямо на глазах. И вот теперь его повесть написана, она при нем, здесь, в Венеции. Марко бродил по набережным и мостам, подолгу глядел на море, на корабли, которых было в гавани всегда множество.

За долгие годы в плену в Генуе Великолепной у мессера Марко времени для размышлений было с излишком. Как знать, быть может, задумывался он и о какой-нибудь красавице в далеком Катае – в его память и сердце врезалось и облако ее черных, глянцевитых волос, и ее кроткие, ласковые глаза, и ее изящные руки, и ее прелестная фигурка, когда она, склонясь, точно ива на ветру, шла с ним рядом и застенчиво взглядывала на высокого бледнолицего мужчину с неведомого Запада. Любимец великого хана, он, должно быть, мог выбрать себе дочь какого угодно вельможи или придворного купца. Быть может, он сватался и получил согласие, женившись по тамошним обычаям. Быть может, в день свадьбы, чтобы уберечься от порчи и злого духа, он на руках перенес невесту через порог своего дома. И, быть может, когда они выпили вино из нефритовых чашек, связанных тонкой шелковой красной ниточкой, и она отдалась ему, он загорелся всей своей доселе сдерживаемой страстью – ведь мессер Никколо увез его из Венеции семнадцатилетним юношей, и он мог тогда ни испытать глубокой любви, ни набраться большого опыта с женщинами.

Вполне возможно, что от этой женщины чужой расы у него были дети – дочери Хань всегда отличались плодовитостью. И, может быть, когда отец и дядя, «посоветовавшись друг с другом», придумали, как, наконец, уехать на родину, Марко должен был поневоле распрощаться и с плачущей женой и детьми, обещая – увы, обещание было напрасным – возвратиться после того, как он проводит отца и дядю до Венеции и убедится, что там у них будет все хорошо. Всего этого нам никогда не узнать, ибо никаких записей на этот счет не сохранилось. Но в книге Марко мы ясно читаем между строк, что половину своего сердца он оставил в Катае; и, конечно, прожив все эти столь богатые приключениями годы да еще при такой натуре, какая была у него, Марко не мог не встретить любовь женщины, даже, скорей всего, не женщины, а женщин.

А теперь все это уже отошло в прошлое, умерло, возвращаясь лишь в мечтах и думах. Никогда ему уже не плыть морем по золотисто-красной дорожке прямо на восход солнца в ту далекую страну, с которой он сроднился так, как не роднился ни один европеец ни до него, ни после. Но воспоминания навевали грусть. Он должен отогнать их. С прошлым покончено, оно похоронено в сердце вместе со всеми лучшими воспоминаниями. Ему сорок пять лет; по понятиям венецианцев XIII века, это далеко уже не средний возраст. Следовало бы, пожалуй, жениться и, греясь у семейного очага, забыть свои думы. Может быть, пойдут дети, которых так хочется отцу и дяде, может быть, сыновья и дочери утешат его старость, наследуют богатства, которые достались ему столь нелегко и которые он с такими заботами, с такой хитростью, не считаясь ни с какими превратностями и опасностями пути, провез по суше и по морю и надежно поместил в Венеции. Итак, говоря словами хроники, мессер Марко Поло, знатный венецианец, взял в дом жену.

Все, что известно об этом браке, основано на сообщении Рамузио. Сведениями о том, когда имела место свадьба, мы не располагаем, и вполне возможно, что на Донате, дочери Витале Бадоэра, он женился еще до того, как попал в плен к генуэзцам.

Молодые были помолвлены по исконному венецианскому обычаю. Может быть, брак совершился по любви, а возможно, все было сделано через специальных агентов, занимавшихся брачными делами. Деловые соображения вторгались в Венеции в любую сферу, не обходилось без них и при заключении брака. В качестве гарантии нареченный должен был дать своей невесте кольцо и заверить, что брачный договор будет выполнен. Потом, в день, называемый dies desponsationis, родственники жениха и невесты торжественно обещали друг другу соблюдать условия брачного договора, и на ближайший праздничный день намечалась свадьба.

В положенное время – этот день назывался dies traditionis или dies nuptiarum – Марко и его невеста, в присутствии своих родственников и друзей, произнесли брачный обет. На эту торжественную церемонию были приглашены и соседи. За день до венчания жених явился в дом невесты и по обычаю, унаследованному от римлян, вымыл ей голову. У венецианцев издавна существовало три венчальных ритуала, которые носили древние латинские названия. Первый назывался transductio ad domum – невесту вели в дом жениха. Это было шумное, веселое шествие, за женихом и невестой шли родственники. Второй обряд носил название visitatio – посещение церкви – и третий – benedictio – передача и благословение кольца. В приданое невеста приносила в дом жениха шкатулки и сундуки с драгоценностями, с шелками и другими тканями. Немалое приданое – repromissa – принесла в дом Марко и Доната Бадоэр. Ведь даже первые сведения о Донате Поло мы находим в судебном документе от 17 марта 1312 года, которым дядя Донаты передавал ее приданое в собственность Марко.

Как только после венчания проходило восемь дней, исполнялся обычай reventalia: молодая торжественно шла в свой родительский дом, там устраивался большой пир, всех гостей оделяли богатыми подарками. После этого у молодоженов начиналась обыкновенная, рутинная семейная жизнь.

От брака, в который мессер Марко вступил, когда ему было уже за сорок, у него родилось трое детей. И что сказали бы о нем его друзья в далеком Катае, знай они, что у него родились лишь дочери и ни одного сына, который мог бы поклоняться ему, когда он уйдет в свое последнее долгое путешествие в страну Желтых Рек? Ведь что бы ни видел и ни слышал Марко в Венеции, он все, буквально все и сличал и сравнивал с тем, что он видел и слышал в той прошлой жизни, которую он так долго вел на другом конце света... Три дочери и ни одного сына!

Дочери Марко носили имена Фантина, Беллела и Морета. Фантина – по имени Фантино, одного из венецианских святых; Фантино был и среди ее внуков. Морета – это, вероятно, другая форма от имени Марота: так звали одну из двоюродных сестер Марко. Беллела или Беллелло – у этого имени есть и иные начертания – обычное имя, довольно часто встречающееся в венецианских средневековых документах. Из трех дочерей младшей была, надо думать, Морета: когда Марко составлял свое завещание, две другие дочери уже вышли замуж, и он оставил специальное указание, чтобы она получила такое же приданое, какое получили ее сестры.

В каком году умер отец Марко мессер Никколо Поло, наставник, советник и товарищ сына смолоду до зрелых лет, – этого мы не знаем. Но в завещании сводного брата Марко, Маффео, составленном в 1300 году, этот Маффео аттестует себя так: «Matheus paulo filius condam [quondam] Nicolai Paulo». На латинском языке того времени «quondam» часто значит «defunctus» или «покойный». Итак, старик, проживший долгую и полную приключений жизнь, к тому времени уже скончался. Трижды он пересек огромные азиатские равнины и горы, он проплыл морем с Востока на Запад. Это был один из первых европейских путешественников на Дальнем Востоке, и хотя мессер Марко в своем повествовании без колебания отодвинул его вместе с дядей Маффео на задний план, мы должны отдать этому человеку должное – «держа совет» со своим братом, он годами бесстрашно стремился к неведомому, продвигаясь через Россию, Малую Азию и по татарским караванным дорогам. Это он направил Марко на путь благосостояния и чести и руководил им, делясь своими знаниями об азиатских странах и народах. И он же некогда представил его, «молодого холостяка», великому Хубилаю в качестве «моего сына и вашего слуги».

Рамузио рассказывает нам:

затем его отец умер, и он [Марко], как приличествует доброму и благочестивому сыну, заказал для него весьма пышную и почетную по тем временам гробницу; это был огромный каменный саркофаг, который можно видеть и по сию пору, он находится в этом городе под портиком перед церковью Сан-Лоренцо, по правую руку, как войдешь; надпись на камне говорит, что это могила мессера Никколо Поло из прихода Сан-Джованни Кризостомо.

Судя по всем дошедшим до нас данным, мессер Марко и его дядя Маффео с головой ушли в свои дела – покупали и продавали, импортировали и экспортировали; в торговой жизни Венеции Поло, надо думать, играли значительную роль. Все они жили в родовом доме в приходе Сан-Джованни Кризостомо – Маффео и его жена, Марко со своей семьей, брат Марко Маффео с семейством, молодой, еще не женатый Джованнино, а также Стефано, его жена и пятеро их детей.

Род Поло по-прежнему занимался торговлей и, как предполагает Орландини, вполне вероятно, что Маффео младший совершил плавание на Крит. Опасности предстоящего плавания и возможность смерти заставили Маффео написать завещание и изложить в нем свою последнюю волю. Завещание это датировано 31 августа 1300 года. Кроме сведений о кончине отца, Никколо, мы узнаем из него, что женой Маффео была Катерина Сагредо, что у него был один законный ребенок – дочь по имени Фьордализа (возможно, она была названа так в честь матери Маффео) – и одна незаконная дочь, Паскуа. Интересно отметить, что по завещанию Маффео его жена должна была получить известную сумму денег и «те ее платья, какие имеются в настоящее время». Отсюда можно заключить, что мужья у венецианцев распоряжались как собственностью даже платьями жены. Своей побочной дочери Паскуе – то ли потому, что жизнь незаконнорожденного была действительно гораздо труднее, то ли по особому расположению – Маффео оставил 400 лир: «на ее свадьбу, а если она сама пожелает уйти в монахини, то я хочу, чтобы 200 лир было отдано в монастырь, что же касается остальных 200 лир, то я хочу, чтобы на них были куплены ценные бумаги, от которых она получала бы доход в течение всей своей жизни». Но самым интересным пунктом в завещании Маффео является тот, в котором он назначает господина Марко своим наследником на случай, если после отъезда Маффео на Крит у него не родится сын.

Тем временем Марко целиком отдался торговым делам, используя свои способности и весь опыт, приобретенный в странствиях по Азии. Он торговал русскими мехами и корнуэлльским оловом. Он привозил из Малой Азии кипы красных колпаков и сбывал в мечети неверных стеклянные лампы, изготовленные в Мастерских Мурано. Он закупал прославленные на весь мир ткани Флоренции и отправлял их в Берберию, Египет, Сирию, на острова Эгейского моря, на Балканы. Иногда он даже брался перевозить паломников в Святую Землю – такие операции приносили изрядный доход. Паломников набивали в трюмы, как рабов, – это были простые люди, много платить они не могли. Они плыли в тесноте и грязи, питаясь чем придется, в то время как хозяин корабля, восседая на палубе, обедал под музыку с серебряных блюд.

Средние века нередко называют «темными веками». Действительно, в те времена людские устремления были совсем другими, кругом царили предрассудки и дикие поверья. Но хотя деятельность человека носила в ту пору иные формы, чем позднее, жизнь была все же богата и красочна. В Венеции это ощущалось сильнее, чем где-либо, все здесь было полно новизны и движения – поток торговых грузов и изделий человеческих рук, проходивший по каналам и лагунам Царицы Адриатики, постоянно нес, возбуждая ум и энергию, новые идеи, новые открытия.

Каждый год уходили в Англию две галеры, до отказа нагруженные пряностями, и привозили оттуда увесистые мешки с английской шерстью – ее сбывали в Лукку, во Флоренцию, в Геную. Из-за Альп в Венецию слали молодых людей немцы – «изучать грамматику, арифметику и торговое дело». Швейцарский Базель закупал множество венецианского стекла. В Венецию везли столько парчи из Багдада, что слово «балдахини» – багдадские товары – стало ее названием. Немало парчи перепродавалось во Францию и Англию; там из нее делали занавесы и полога – их назвали балдахином.

Из несчастий городов-соседей Венеция извлекала только выгоду. Вскоре после того, как мессер Марко приехал из татарских земель, возникли беспорядки в Лукке, а лукканские ткачи славились как самые искусные мастера по шелку и бархату. Много ткачей сбежало в Венецию, прихватив свои орудия труда и инструменты. Хитрый Совет Светлейшей, как часто называли Венецию, гостеприимно встретил беженцев и позволил им установить свои станки близ моста Риальто. Здесь они делились с венецианцами секретами своего ремесла, и благодаря их искусству венецианский шелк и бархат завоевали в то время весь мир. Предусмотрительные купцы требовали от ткаческих цехов выпускать изделия во всех отношениях высококачественные, и у старинного Риальто нередко вздымались в небо столбы дыма – чтобы предотвратить продажу недоброкачественных тканей и, следовательно, потерю рынков, плохие ткани публично сжигали. Но торговля тканями все росла и росла, одних венецианских шелков не хватало. Шелк ввозили из Греции, в платяные шкафы и сундуки прелатов, монархов и богачей-купцов все больше попадало изделий арабских ткачей.

Марко торговал также металлическими и ювелирными изделиями – ими Венеция славилась повсюду, – торговал он и всякого рода стеклом – разве не всем было известно, что в странах Востока каждая состоятельная девушка на выданье должна была запасти в приданое хотя бы одно венецианское зеркало?

Оживленный товарообмен и наплыв иностранных денег заставили венецианцев прибегнуть в торговых делах к таким нововведениям, как, например, вексель, посредством которого можно было перевести деньги из одного места в другое, в какой-нибудь далекий город. В этих нововведениях религия столь причудливо переплеталась с соображениями о барыше, что на векселях были начертаны такие слова: «Е che Christo vi guarde» [«Храни тебя Христос»].

Марко немало торговал с иностранцами, и это казалось ему довольно сложным делом. Ведь венецианские законы не позволяли торговать с иностранцами непосредственно, надо было пользоваться услугами маклера, или sensal. Торговля с иностранцами представляла собой некую разновидность товарообмена. Платить иностранцам за их товары не разрешалось, они должны были брать в обмен венецианские товары. Денежный доход оставался в руках венецианских купцов, которые страшно обогащались.

В Венеции развивались своим чередом крупные события, немало изменений происходило и в правительственной структуре республики. Но нет никаких свидетельств того, чтобы мессер Марко занимался политикой. Он с головой ушел в торговлю – его занимала только торговля да неизбывные думы о прошлом, о золотом Востоке. Хотя его книга была написана, размножена в копиях, переведена на много языков и уже ходила, часто в искалеченном виде, из рук в руки, он все еще всюду рассказывал о виденных им странах и чудесах. Семейным эти разговоры, должно быть, давно надоели, друзья и знакомые Марко уже избегали его. Поскольку в своих рассказах Марко называл необыкновенные числа, к нему прилипло прозвище – «мессер Марко Мильоне». Ему страстно хотелось возбудить у своих земляков интерес к торговле с Дальним Востоком, он то и дело предлагал им разные проекты – он убеждал венецианцев, что торговля с землями великого хана принесет «миллионы», в особенности если руководить ею будет он, мессер Марко Поло, знающий эти земли так, как никто другой на свете.

Но ко всем этим проектам Марко, обещавшим златые горы, венецианцы, оставались глухи. У них было достаточно хлопот и у себя на родине и в других странах, от фантастических планов торговли с Дальним Востоком они просто отмахивались. Хотя Венеция Светлейшая богатела и набиралась сил, такие обстоятельства, как постоянные раздоры с папой, войны с другими городами и государствами, смена дожей и членов совета, а также внутренние волнения заставляли купцов с Риальто вкладывать капиталы лишь в те предприятия, где прибыль была надежна и давалась быстро. Быстрый оборот и скромные барыши, которые приносила торговля в близлежащих землях, были желательнее, чем связанные с огромным риском сказочные доходы в отдаленных странах. Более того, этим опытным дельцам, благодаря которым Венеция стала владычицей морей, мессер Марко Мильоне, всем надоевший своими россказнями о Дальнем Востоке, казался просто помешанным.

Свою книгу, написанную в генуэзской тюрьме, путешественник не забывал; живя в Венеции, экземпляр или даже несколько экземпляров этой книги он, видимо, хранил при себе. Надпись на экземплярах рукописей книги Марко, находящихся в Париже и Берне, гласит, что мессер Марко подарил свою книгу «монсиньору Тибо, рыцарю, владельцу Сепой, да хранит его Господь». Из надписи явствует, что этот рыцарь, приезжавший в Венецию как представитель Карла Валуа[103]103
  Валуа – в начале XIV века фамилия французских владетельных принцев. – Прим. ред.


[Закрыть], попросил книгу Марко у самого автора. Он получил – в августе 1307 года – будто бы первоначальную рукопись книги Марко. Хотя то обстоятельство, что Тибо был в это время в Венеции и получил список книги Марко, не подлежит сомнению, мы, однако, не знаем, преподнес ли ему книгу сам Марко: для решительных утверждений у нас не имеется никаких доказательств. Ведь в упомянутой выше надписи говорится, что экземпляр, на котором она сделана, представляет собой лишь копию первоначальной рукописи, полученной Тибо, – учитывая этот факт, а также фальшивую льстивость надписи по адресу Карла Валуа, приходится сомневаться, дарил ли вообще Марко рыцарю рукопись своей книги или какую-либо ее копию.

Венеция переживала бурное время, история творилась на глазах Марко. Но как и большинство свидетелей исторических событий, он стоял к ним слишком близко и испытывал на своей жизни чересчур сильное их влияние, чтобы смотреть на них объективно и верно определить их значение в истории своей родины, в ее прошлом и будущем. Правлением дожа Пьетро Градениго были довольны далеко не все. В 1300 году возник неудачный заговор Марко Бокконьо. Когда с заговором было покончено, на высокой виселице между красными столбами Пьяцетты раскачивались, встречая возвращавшихся из плавания моряков, трупы руководителя заговора и десяти его сообщников.

Заговор Бокконьо был лишь первым проявлением недовольства, тлевшего среди венецианцев, первым звеном в цепи внутренних смут. Улицы были постоянно полны мятежниками, у дворцов, храмов, мастерских и складов стояла стража. Тяжба и раздоры с церковью по поводу Феррары привели к тому, что папской буллой от 27 марта 1309 года Венеция и ее жители были отлучены от церкви. Все договоры с Венецией были объявлены недействительными, венецианское имущество за границей конфисковалось, всем сынам церкви торговать со Светлейшей запретили, а к духовенству обратились с призывом, чтобы оно покинуло обреченный город. К Риальто неслись слухи о поджогах и разграблении венецианских банкирских контор, мастерских и кораблей, находившихся за пределами республики, такие нападения происходили даже в далекой Англии. Венецианскую торговлю сковал словно бы паралич, всякая жизнь на лагунах начала постепенно замирать. На первых порах венецианцы встречали все беды с отвагой, но когда их гарнизон в Ферраре, не устояв перед болезнями и силой осаждающих войск, сдался, когда пришла весть о гибели одной из венецианских флотилий, дож Градениго, подстегиваемый усиливающимся в Венеции голодом и волнениями, направил к святому отцу в Авиньон[104]104
  Авиньон – город в Южной Франции, резиденция пап с 1309 по 1377 год. – Прим. ред.


[Закрыть] миссию со смиренной просьбой о мире. Папа согласился и снял отлучение, но с Венеции была взыскана большая контрибуция, и недовольство правлением Градениго возросло еще более.

Все это нарушало тихий образ жизни мессера Марко. Но очень скоро ему предстояло увидеть на улицах родного города куда более ужасные дела. Правлением Градениго был недоволен уже не только народ, дожа возненавидело и много знатных родов. Вожаками таких знатных родов были Марко Кверини и Баямонте Тьеполо. Заговорщики предполагали захватить Риальто и убить дожа, а также главных его сторонников. Поднять восстание было решено утром дня святого Вито, 15 июня 1310 года. В этот день сплошным потоком лил дождь, и с моря ворвался жестокий ураган. Грохотал гром, грозовые молнии заливали зловещим светом всю узенькую улицу Мерчерья – она была и остается поныне главной деловой улицей Венеции. Крики: «Liberta!» («Свобода!») и «Morte al doge Gradenigo!» («Смерть дожу Градениго!») тонули в вое ветра и шуме дождя. Различные группы заговорщиков, вопреки договоренности, не сумели найти друг друга и стянуть свои силы. Войска дожа напали на одну группу на Пьяцце и разгромили ее: дож был предупрежден о заговоре накануне.

В то время как группа заговорщиков во главе с Тьеполо, крича и размахивая оружием, двигалась по улице Мерчерья, домовладельцы, из любви к уличным скандалам, со всех сторон начали забрасывать ее камнями и всем, что попадет под руку.

Как это произошло с Абимелехом в дни Израиля, так случилось и сейчас. Заговорщиков охватила паника, едва только пал знаменосец. Некая женщина по имени Джустина Россо, услышав под своим окном леденящие кровь крики «Morte ai tiranni!» («Смерть тиранам!»), открыла окно и выглянула, что было строго запрещено венецианским законом. Мгновенно оценив ситуацию и ни секунды не подумав о законах, она схватила большой каменный горшок с красной гвоздикой и изо всех сил метнула его в голову Баямонте Тьеполо. Тяжелый снаряд в цель не попал, но раскроил череп знаменосца, шедшего рядом с предводителем. Знаменосец упал, забрызгав кровью и мозгом Тьеполо. Это неожиданное несчастье привело в ужас всех сообщников Тьеполо – они были зажаты меж домов узенькой улицы, с крыш и из окон на них беспрестанно летели всякие предметы. Ужас сменился смятением, заговорщики повернули и побежали к деревянному мосту Риальто, и здесь Тьеполо в конце концов вынужден был сложить оружие. Его самого и нескольких ближайших его помощников приговорили к четырехлетней ссылке в Далмацию, дома их снесли; других, менее влиятельных заговорщиков казнили, а их имущество было конфисковано.

Однажды донну Россо позвали к дожу, который хотел отблагодарить ее от имени республики. В ответ на вопрос, что она просит в награду за свое смелое деяние, донна Россо скромно ответила, что отказывается от вознаграждения, но все же выразила желание, чтобы ей было разрешено вывешивать в окне флаг святого Марка каждый раз в день святого Вито. Она попросила, кроме того, чтобы с нее брали налога не больше пятнадцати золотых дукатов в год. Слух об этом обошел все каналы и площади, и ее дом – Casa Giustina, – дом женщины, которая отказалась от дожеской награды за свой смелый поступок, – потом показывали каждому. Дом Джустины, так же как и она сама, не забыты в старой Венеции и поныне.

Рассказывали в Венеции и другую, более поэтичную историю, трогавшую сердца всех, кто ее слушал, – среди набожных людей она не сходила с уст. Это история о Беаттине – «благословенной девочке». Она родилась в июне 1288 года у графини Елены, жены графа Пьера Тальяпетры, кондотьера, жившего поблизости от Кампо Сан-Вито. Девочка росла прекрасная, как цветок, нежная, как весенний венецианский бриз. Звали ее Мария Беата, это было чудесное, безгрешное дитя. Ежедневно девочка ходила к утренней мессе и к вечерне в церковь святого Мауризио, за Большим каналом. Все лодочники на канале знали ее, все были готовы служить ей, как преданные рабы.

Когда девочка выросла и стала невестой, отец решил повенчать ее с богатым. Она отказалась, а когда отец запретил ей ходить в церковь, она не послушалась отца и по-прежнему ходила туда. Отец и подкупал и запугивал лодочников, запрещая им возить девушку через канал, и однажды, когда она явилась, из страха перед ее отцом перевозить ее все отказались. Тогда прекрасная Мария Беата тут же на мостовой опустилась на колени и стала молить пресвятую деву и святого Мауризио о помощи. Уверовав в их заступничество, она сняла с себя фартук, разостлала его на воде и легонько ступила на него. И – глядите! – тонкая ткань удержала ее, нежный ветерок подхватил девушку, и с божьей помощью она благополучно добралась до другого берега. «Чудо! Чудо!» – кричали лодочники; весть о таком диве быстро распространилась по всем улицам, мостам, базарам и набережным, и скоро только и было разговоров, что о Беаттине и ее фартуке. Скоро самые знатные юноши предлагали девушке руку и сердце, но Беата всем отказала и стала «невестой Христа», свадебные покои заменила ей монастырская келья. Люди начали шептаться, что в ее глазах жизнь потеряла всякую цену и что она в своих молитвах постоянно призывает смерть. И небо услышало ее мольбы, ибо накануне Дня всех святых в 1308 году, без всяких страданий, по-прежнему прекрасная, она опочила, отойдя к отцу небесному; шел ей тогда двадцать первый год. Вся Венеция провожала ее катафалк к церкви святого Вито; никогда не горело столько свечей и не вздымалось столько курений, как в день похорон Беаттины. Ее могила стала святыней, сюда приходили богомольцы и паломники, дож и догаресса ежегодно возлагали на нее свои дары. Потом зародился странный обычай: каждый год в День всех святых ее гроб открывали и к нему, даже из далеких мест, шли женщины с малыми детьми – чтобы дети никогда не тонули, они должны были коснуться священных останков. Все это вызвало такой шум и пересуды, что, по прошествии немалого времени, духовенство приказало гроб закрыть и запечатать. Но венецианские матери и дети вспоминают Беаттину в День всех святых и поныне; толпой идут они в церковь святого Вито, чтобы получить ее благословение.