Текст книги "Венецианец Марко Поло"

Автор книги: Генри Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

В главе, посвященной острову Сокотра, который, по словам Марко, находится в пятистах милях к югу от островов «Мужского» и «Женского», рукопись Зелады сохранила пространное и очень интересное описание охоты на китов в Индийском океане при помощи гарпуна. Этот средневековый способ, по всей видимости, отличается от современного лишь в каких-то малых деталях.

В повести о странствиях трех венецианцев по пути на родину известный интерес представляет собой и рассказ о том крупнейшем острове, на котором они не бывали, – о Мадагаскаре. Хотя Марко, что следует отметить особо, упомянул и описал этот остров первым из всех путешественников, рассказ его полон ошибок: они порождены, надо думать, теми слухами о Мадагаскаре, которыми он пользовался при составлении своих записок. О населении всего острова он пишет так: «Живут там сарацины, молятся Мухаммеду», упоминает львов, слонов, жирафов, верблюдов и т.д. Много приводимых им данных или неверны или являются мешаниной сведений о Мадагаскаре и прибрежных районах Африки, о которых ему также что-то рассказывали. Повествуя о Мадагаскаре, Марко упоминает «грифона» – волшебную птицу рок или рук арабских сказок «Тысячи и одной ночи», о которой говорило так много писателей средневековой Европы, Азии и Африки. Хотя рассказ Марко убеждает нас, что эту легенду, как и многие другие, он слышал из уст арабских мореходов, он совершенно серьезно пишет, будто сам великий хан посылал гонцов разузнать об этой гигантской птице. Марко, кроме того, заявляет (согласно одной венецианской рукописи), что гонцы великого хана принесли ему перо от крыла птицы рук, и торжественно свидетельствует, что он, Марко Поло, сам измерил это перо – оно оказалось в девяносто пядей длины, а ствол его в окружности был равен двум ладоням. Что за предмет измерял своими руками Марко при дворе хана Хубилая – этого мы, вероятно, никогда не узнаем. Быть может, это было животное из той же породы, что и так возмущавшие его мумии карликов с Малайских островов.

Описав Мадагаскар и его чудеса, путешественник рассказывает о Занзибаре – острове, на котором он, по всей видимости, не бывал. Остров этот являлся и является поныне важнейшим центром торговли слоновой костью. Африканских негров Марко описывает столь живо, что он, несомненно, встречал их в своих странствиях:

Они совсем черны, ходят нагишом, прикрывают только срамоту. Волосы у них курчавые, еле-еле вода их расправляет, и черные, как перец; рты у них большие, носы приплюснутые, губы толстые, глаза большие, с вывороченными веками, красные; с виду совсем чудовища; как повстречаешь такого в другой стране, так за черта сочтешь... Здешние женщины с виду очень безобразны; рты большие, и глаза тоже, а носы толстые; груди у них в четыре раза толще, нежели у наших женщин; очень безобразны.

Прощаясь с Занзибаром, наш путешественник дает самое натуралистическое, забавное и вместе с тем ошибочное описание случки слонов, рассказывает, как применяют слонов на войне, как туземцы, прежде чем ехать на них в бой, поят их вином.

Марко сознавал, что его обзор виденных им стран носит слишком беглый характер и не может ответить на все вопросы. Он писал: «Рассказывали мы по правде о самых прекрасных странах, царствах и островах; но всей правды об островах Индии никто в свете не расскажет».

После Занзибара Марко описывает Абиссинию, которая названа у него частью «Средней Индии». Такая путаница при описании Северо-Восточной Африки является обычной, начиная со времен классической древности вплоть до тех пор, пока эти страны не были, наконец, исследованы и нанесены на карту.

Рассказывая об Абиссинии, Марко бегло упоминает «больших страусов, не меньше осла», не выразив при этом никакого удивления. Видимо, венецианцы тех времен были хорошо знакомы с этой птицей или же Марко видел ее так часто, что не считал нужным описывать подробно.

Путешествие близилось к концу, и третья часть книги заканчивается общим очерком Адена и южных районов Аравийского полуострова. Заключительные заметки, посвященные путешествию, состоят из очень краткого дополнительного описания Ормуза, того самого персидского порта, который так не понравился Поло и так их разочаровал на пути в Китай. Затем следует четвертая часть книги; начинается она такими словами, имеющимися в нескольких латинских рукописях XIV века: «Теперь я коснусь некоторых благородных и чудесных земель и областей, расположенных далеко на севере, о которых, краткости ради, я ничего не сказал выше, в первой части книги, где о них следовало рассказывать».

Первые страницы этой части книги посвящены малоизвестным войнам татар – страницы эти не делают книгу интересней и никак не освещают ни личность Марко, ни виденные им страны. За описанием татарских войн идет описание России и Сибири. Хотя нет буквально никаких данных о том, что Марко был в России, глава, посвященная этой стране, полна подробностей, частью верных, частью совершенно ошибочных. Значительный кусок этого описания до недавней находки рукописи Зелады был неизвестен. Этот отрывок, включая скабрезный рассказ, недостойный Марко Поло, содержит некоторые интересные сведения об обычаях русских в эпоху средневековья. Вслед за рассказом о России несколько страниц книги опять говорят о давно забытых войнах татар, затем повесть Марко по всем рукописям неожиданно обрывается; исключение составляет лишь одна старинная тосканская рукопись, в которой имеется дополнительная страничка, написанная, возможно, каким-нибудь неизвестным нам переводчиком. Она гласит следующее:

Итак, вы слышали все, что мы могли вам рассказать о татарах и сарацинах и их обычаях, и то же самое о других странах мира, докуда хватили наши расспросы и сведения. Но мы ничего не сказали о Великом [Черном] море и областях, что лежат вокруг него, хотя мы знаем их очень хорошо. Но мне кажется ненужным говорить о местах, которые посещаются теми, что постоянно плавают по морю, венецианцами, генуэзцами и пизанцами и многими другими, так что каждый знает о них все, и вот поэтому-то я их пропускаю и ничего о них не говорю.

О способе, с помощью которого мы покинули двор великого хана, вы слышали в начале книги, в той главе, где мы говорили о трудностях и препятствиях, которые претерпевали господа Маффео, Никколо и Марко, когда они добивались разрешения великого хана на отъезд, и в той же главе рассказано о счастливом случае, что если бы не этот счастливый случай, мы никогда бы не уехали, несмотря на все старания, и никогда не вернулись бы в родную страну. Но я верю, что воля божия была на то, чтобы мы вернулись и народ мог узнать о вещах, которые есть на свете. Потому что, согласно тому, что мы сказали во введении в начале книги, никогда не было человека, будь он христианин, сарацин, татарин или язычник, который столько бы путешествовал по свету, сколько благородный и знаменитый гражданин города Венеции мессер Марко, сын мессера Никколо Поло. Возблагодарим же господа. Аминь. Аминь.

Так кончается рассказ Марко Поло о его трансазиатском путешествии, рассказ о народах и землях, которые он видел или о которых он слышал у африканского побережья.

Все наши сведения о том, как экспедиция, с которой ехали Поло, прибыла в Персию и что случилось с венецианцами после этого, основаны на кратких и чрезвычайно скупых вводных главах книги Марко; дополнительные данные приходится выискивать, где только можно. Марко пишет: «Скажу вам, что они плыли по Индийскому морю полных осьмнадцать месяцев, прежде чем прибыли туда, куда направлялись...» Весь путь из Китая занял два с половиной года. Путешественники немало страдали от противных ветров, болезней и других бед и напастей, о которых Марко по своему обыкновению умалчивает. В тот момент, когда корабли отплывали из Китая, на них находилось шестьсот пассажиров, не считая несколько сот матросов. Когда же флотилия добралась до персидского порта Ормуз, из пассажиров уцелело лишь восемнадцать человек – остальные погибли. А из трех персидских послов, которым пришлось так долго странствовать и самоотверженно перенести столько лишений, чтобы доставить своему повелителю невесту, – из трех послов трудности плавания вынес только один.

Высадка в Ормузе ничем не напоминала те дни, когда венецианцы, стремясь добраться до Китая, по каким-то неведомым причинам отказались от мысли плыть из Ормуза на корабле. Теперь, когда Поло приехали в качестве послов великого хана, они взирали на город гораздо радостнее. Они любовались множеством кораблей, которые нагружались и разгружались у причалов Ормуза – тут были китайские джонки, персидские корабли всех типов и размеров, быстрые суда арабов – арабы постепенно захватывали в свои руки все морские торговые перевозки между Красным морем и китайскими берегами.

На улицах Ормуза толкались толпы людей, съехавшихся со всей Азии, кое-где мелькали даже лица генуэзцев, пизанцев и венецианцев. Здесь звучал любой восточный язык – персидский, арабский, индийский, китайский; Ормуз, расположенный тогда еще на материке и переживавший последние годы своей славы, был в ту пору одним из самых оживленных морских торговых портов, через которые шла торговля между Европой и Индией. На пристанях, у причалов, на повозках, которые, скрипя, медленно двигались по жарким и пыльным узеньким улочкам, идущим к берегу моря, громоздились груды индийских и левантийских товаров. Тут были пряности и наркотики, перец и финики, изюм и сера, мускатный орех и гвоздика, корица и имбирь, сандаловое дерево и шафран, сахар и рис. На базарах было полно мускуса, ревеня, росного ладана, бирюзы, изумрудов, рубинов, сапфиров, аметистов, топазов, гиацинтов, цирконов, фарфора, ртути. Шла бойкая торговля парчой и шелком, киноварью и розовым маслом, жемчугом и хризолитом. Из рук в руки переходили пышные хлопчатобумажные ткани и чудесное газовое полотно, инкрустированные золотом и серебром кинжалы, ножи, мечи. А над толпами, над улицами и базарами стояла едкая пыль, шел острый запах распаренных зноем человеческих тел, запах животных, мусорных куч, требухи – тот самый запах, который неотъемлем от любого восточного базара; кто побывал там хоть раз, никогда не забудет этот запах, страннику же он всякий раз навевает тоску по родине.

С каким интересом, должно быть, смотрел Марко Поло на эти толпы: тут и персы, красивые, белокожие, тучные, разнаряженные, и их прелестные черноглазые женщины, и арабы из пустынь, с гор Йемена, они смуглы, худощавы и подвижны, высокого роста, с орлиным носом, с пронзительным взглядом; немало из них гордо носит зеленый тюрбан хаджи – знак того, что они совершили паломничество в Мекку. Тут были люди всех цветов кожи – рослые абиссинцы, египетские копты, съехавшиеся из разных стран евреи, индусы (все со знаками своей касты), сыны далеких степей монголы и – Марко видел в них что-то родное – узкоглазые китайцы. Здесь толкались моряки, побывавшие во всех портах, от Кантона до Александрии, бродили рабы, воины, водоносы, продавцы фруктов, купцы.

Наших путешественников встретил военный эскорт – воины были одеты в длинные хлопчатые рубахи, перехваченные в талии плотным поясом, а вооружены кинжалами, ножами и короткими увесистыми мечами. Щиты у них были большие, круглые, а мощные тюркские луки из твердого дерева для прочности выложены роговыми полосками. Одни держали в руках жезлы, другие – боевые топорики, – и жезлы и боевые топорики инкрустированы эмалью. Это было пышное зрелище, и впервые после отплытия из Зайтона, когда их провожала там почетная стража великого хана, Поло почувствовали себя словно бы дома.

В Ормузе венецианцы узнали о многих событиях, которые произошли за те годы, пока их не было в Европе. Они очень огорчились, услышав, что в те дни, когда они еще только собирались отплыть из Китая, умер властитель Персии Аргун, тот самый Аргун, что направил к своему родичу Хубилаю трех послов за невестой. Кокечин лишилась таким образом своего нареченного жениха, и расстроенные венецианцы не знали, что с ней делать.

Страной теперь правил брат Аргуна Гайхату, он был регентом при молодом сыне Аргуна Газане, невзрачном на вид юноше, обладавшем, однако, недюжинным умом и энергией. Старшины экспедиции, прибывшей из далекого Катая, представились правителю страны и рассказали о своих странствиях. После торжественного приема и обычного для Востока утомительного обмена любезностями Гайхату приказал венецианцам доставить Кокечин Газану, который в тот момент командовал войском, охранявшим проходы на границе Хоросана. Привезенная из Китая невеста годилась в жены Газану гораздо больше, чем его отцу. Видимо, они понравились друг другу, ибо вскоре у них состоялась свадьба[91]91
  В 1295 году в Персии вспыхнул мятеж, и Гайхату, дядя Газана, был убит; Газан занял отцовский трон. Его короткое, но выдающееся царствование способствовало прогрессу страны. Бедняжка Кокечин недолго наслаждалась своим положением жены властителя. Она скончалась в 1296 году – как раз в этом году Поло добрались наконец до Венеции.


[Закрыть].

В связи с этой историей надо сказать, что в двух старейших рукописях книги Марко Поло имеется весьма любопытная дополнительная запись. В ней говорится (во всей остальной книге об этом нет ни слова), что венецианцы везли еще, кроме Кокечин, и некую дочь царя Манзи (может быть, дочь покоренного Сунского императора), которую тоже благополучно доставили в Персию. Возможно, что эта девушка была послана дополнительно тоже в качестве жены хана Аргуна. О ее дальнейшей судьбе мы ничего не знаем.

Обе царицы, скажу вам, были под охраною трех послов [Поло]; как родных дочерей, оберегали они их и защищали, а царицы, молодые да красивые, всех трех почитали за родных отцов и во всем их слушались. Послы передали цариц их государям. Кокачина [Кокечин], жена Газана… полюбила послов так, что нет того, чего бы она не сделала для них, как для родных отцов. Когда три посла уходили домой и прощались, так царица на расставании горько плакала. Рассказал я вам все, что похвалы достойно, как трем послам поручено было из далеких стран отвезти таких двух невест к их женихам. Оставим это и расскажем о том, что случилось потом.

Здесь и обрываются у Марко эти скудные и скупые, бесстрастные страницы, повествующие о долгом и многотрудном путешествии, где было, надо полагать, немало бед, опасностей, кораблекрушений, где люди страдали от голода, жажды, зноя, от нападений диких и враждебных племен. Такого сжатого и бесстрастного рассказа о столь опасном плавании и путешествий мы не знаем во всей истории исследований Земли.

Описание труднейшего путешествия со всеми его опасностями и превратностями занимает лишь несколько страничек и выдержано в том спокойном, эпическом, лишенном всяких эмоций тоне, который так характерен для Марко, когда заходит речь о его личных делах. «Et que vous en diroie?» – «Что же вам еще сказать?» – этим своим неизменным восклицанием заканчивает Марко рассказ о путешествии, отчет о котором у других путешественников составил бы объемистый том, пересыпанный местоимением «я».

Благополучно доставив госпожу Кокечин ее будущему супругу Газану, венецианцы возвратились ко двору Гайхату, который, вероятно, был тогда в Тебризе. Тебриз находился как раз на пути к дому, и уставшие после долгого плавания венецианцы были рады отдохнуть в этом сравнительно благоустроенном и спокойном городе. Нам неизвестно, почему они задержались, прожив в Тебризе целых девять месяцев. Может быть, их по каким-то соображениям государственного порядка не отпускал Гайхату. Возможно, что они поджидали какие-либо отставшие суда, где были их товары или слуги. Не исключено, что из-за каких-нибудь военных действий караванный путь оказался закрытым и ехать было нельзя. Может быть, путешественники ждали писем из Венеции или других мест или болели. А может быть, все трое задерживались здесь по торговым соображениям: или представился случай округлить капиталы, чем пренебречь было невозможно, или требовалось обратить громоздкий товар во что-то такое, что было легче перевезти и укрыть от грабителей. Чтобы объяснить задержку венецианцев в Тебризе, можно брать любую из этих причин, ибо истинной причины мы не знаем и едва ли когда-нибудь будем знать.

До нас дошло, однако, известие, отражающее жизнь Поло в Тебризе. Из завещания мессера Маффео мы знаем, что пока Поло жили в Тебризе, там умер слуга Маффео Маркето, вручивший своему хозяину некую сумму денег с тем, чтобы тот привез эти деньги в Венецию и отдал их частью его внебрачному сыну Майсо, а частью матери Майсо – Юсе.

Наконец Поло решили трогаться в путь и предстали перед Гайхату, чтобы попрощаться с ним. В благодарность за великие услуги, оказанные венецианцами, правитель выдал им «четыре охранные золотые дощечки» – две из них были украшены изображением кречетов, на одной был выгравирован лев, а четвертая – чистая. Дощечки были «в локоть длины и в пять пальцев ширины, весом от двадцати четырех до тридцати двух унций каждая». Ценность этих дощечек для венецианцев заключалась отнюдь не в золоте; выгравированные на них надписи предупреждали всех подданных хана, «что властью вечного бога имя великого хана должно почитаться и восславляться на многие годы и что каждый, кто не будет повиноваться, подлежит казни, а его имущество – конфискации и что, сверх того, этим трем послам следует оказывать почет и всяческие услуги во всех землях и странах, как если бы это был сам хан собственной персоной, что они освобождаются от всяких платежей и что им следует давать лошадей и столько проводников, сколько потребуется».

Охранные дощечки сослужили Поло неоценимую службу, ибо, как отмечает Марко, «по всей стране их встречали очень гостеприимно, снабжали лошадьми и всем прочим, что требовалось в пути. Кроме того, им давали и конных провожатых, иногда их было больше двухсот»; провожатые охраняли путников там, где им могла грозить опасность. Это было тем более необходимо, что власть Гайхату признавалась далеко не во всей Персии и для безопасности купцов и их спутников в пути часто требовалась сильная охрана.

Вполне возможно, что именно здесь, в пути, венецианцы и получили известие о том, что их великий друг хан Хубилай, властитель всех татар, «ушел из этой жизни». Эта черная весть лишила их всякой надежды на возвращение в татарские земли. Она весьма расстроила и огорчила венецианцев – ведь всемогущий хан был их неизменным покровителем начиная с того самого дня, как они, много лет назад, попали в его владения. На службе у него они разбогатели, щедрой рукой он сыпал на них и почести и отличия. Но испытывая чувство горя, они и радовались и поздравляли себя с тем, что избежали гибели, которая грозила бы им, останься они при дворе великого хана дольше. Благосклонная судьба не отвернулась от них и на этот раз, она умудрилась вновь спасти им и жизнь и имущество в тот момент, когда они уже оставили всякую надежду добраться до родных краев[92]92
  Когда именно получили Поло весть о смерти Хубилая – на пути ли на родину, позднее ли, знали ли они о смерти великого хана вообще – обо всем этом можно только строить предположения. Марко говорит о Хубилае как о живом даже к тому времени, когда его книга писалась. Это одна из многих деталей в книге Поло, которые трудно объяснить и которые не нашли объяснения: в рукописях книги масса расхождений, в них несомненно имеются вставки, купюры и исправления, сделанные средневековыми переписчиками и редакторами. В книге Марко есть и такие анахронизмы, которые сейчас уже необъяснимы.


[Закрыть].

Глава пятая
От Тебриза до Венеции

К сирийскому побережью, где венецианцы предполагали сесть на корабль и плыть в Италию, караванной дорогой ехать было нельзя из-за постоянных военных раздоров между Персией и Египтом. Пробираться к портам Сирии напрямик было бы безумием: ими владел в тот момент египетский султан Поло избрали хорошо объезженный караванный путь, идущий гораздо севернее. В результате Марко заехал в совершенно новые для него земли, описание которых составило в его книге несколько интересных глав. Караван медленно двигался к Понту Эвксинскому [Черному морю], каждый День венецианцы смотрели на места исторических сражений, где сталкивались силы древних империй, на развалины давно погибнувших городов. Тоска и желание поскорей оказаться на родине все сильней тревожили венецианцев: они ехали по стране, которая навевала им – в особенности Никколо и Маффео – воспоминания о давнем и родном. Здесь, вблизи Понта Эвксинского, с тех пор как человек появился на земле и начал бороться, Восток вечно вступал в соприкосновение с Западом, и они почти незаметно переходили друг в друга.

Хотя Марко, наверное, никогда не слыхал о Ксенофонте и знаменитом походе десяти тысяч, караван Поло шел именно по тем местам, где проходили и древнегреческие наемники, шел с тою же самой целью – как можно скорее, оставшись в живых, добраться до родины. И хотя ни Марко, ни его спутники, завидев с горных вершин Черное море, не кричали «таласса! таласса!» («море! море!») – они, конечно, испытывали необыкновенное волнение: они почувствовали наконец, что родина – а они не ступали на родную землю уже двадцать пять лет с лишним, – что родина уже близка.

Но вот, после долгих и тяжелых дней, «они по милости божьей добрались до Трапезунда [Трабзона]», древнегреческой колонии на Понте Эвксинском, где семнадцать столетий до того дал отдых своему измученному войску Ксенофонт. Трапезунд гораздо больше напоминал венецианцам Европу, чем любой город, в каких они до сих пор оказывались. Трапезунд был раскинут на плоскогорье около моря, стена на византийский манер окружала и весь город и прилегающие к нему склоны гор, кругом благоухали сады, окрестности были чудесны. В свое время в этом городе жили, скрывшись после изгнания их из Константинополя войсками Балдуина и Дандоло, греческие императоры, они опекали город и во время посещения его Поло. Своим союзникам генуэзцам они отвели в Трапезунде специальный квартал и огромный замок с высокими стенами, генуэзцы играли здесь главнейшую роль в торговле. И хотя властителями Трапезунда являлись греки, в нем было множество турок, турецкое влияние чувствовалось всюду – и в нравах и обычаях населения и в его одежде. Даже у воинов императора были турецкие щиты, турецкие луки, турецкие мечи и, по примеру оттоманов, короткие стремена у седел.

В Трапезунде пока еще жили и вели торговлю и венецианцы; на главной торговой улице, широкой полосой опоясывавшей город с моря, Поло встречали их немало. От них наши путешественники узнали, что произошло в Европе и Леванте с тех пор, как они в 1271 году поехали искать счастья в далеком Китае. Тут же, на улицах Трапезунда, Поло знакомились с последними политическими событиями и положением торговых дел.

Надо полагать, что Поло жили в Трапезунде или в прилегающих к нему черноморских местах изрядное время, так как Марко хорошо изучил этот край и описал его в своей книге. Венецианцы задержались здесь или из-за торговых дел, или в ожидании корабля, а может быть, и по соображениям политического характера – относительно этого мы опять-таки можем только строить предположения и догадки. В Трапезунде Поло, очевидно, пережили серьезные волнения, связанные с потерей крупной суммы денег. В своем повествовании Марко ничего не рассказывает об этом, но мы получаем сведения из неожиданного источника – завещания его дяди Маффео.

Следует вспомнить, что недолговечная Латинская империя в Константинополе была основана Балдуином с помощью венецианцев, а разгромили ее греки в союзе с Генуей – самым могущественным и самым ненавистным торговым соперником Венеции в Восточном Средиземноморье. Теперь влияние генуэзцев ширилось и крепло во всех левантийских портах; с венецианцами, дела которых принимали плохой оборот, генуэзцы и греки обращались, надо думать, очень сурово, хотя и не суровее, чем венецианцы обращались в былые времена с теми же генуэзцами, пизанцами или купцами Амальфи[93]93
  Амальфи – приморский город на юго-западе Италии, бывший в X−XI веках одним из крупнейших средиземноморских торговых центров. В 1137 году был завоеван пизанцами и потерял свое значение. – Прим. ред.


[Закрыть]. Может быть, именно в этой враждебности, которую питали по отношению к венецианцам греки и генуэзцы, и кроются причины несчастья, обрушившегося на Поло. В завещании господина Маффео, датированном 6 февраля 1310 года (Марко являлся одним из душеприказчиков), говорится, что он, господин Маффео,

расплатился с вышеназванным Марко Поло, моим племянником… теми тремястами тридцатью тремя с третью фунтами, которые мне причитались из тысячи фунтов, полученных вышеназванным Марко Поло от господина Дожа и города Венеции в качестве частичной компенсации за ущерб, причиненный нам господином Комнином Трапезундским[94]94
  Комнин Трапезундский – государь из византийской династии Комнинов, ветвь которой, после захвата Константинополя крестоносцами (1204), утвердилась на южному берегу Черного моря и основала Трапезундскую империю, существовавшую до 1461 года. – Прим. ред.


[Закрыть] на земле того самого господина Комнина и в других наших предприятиях, и я удостоверяю, что все прочие счеты с названным Марко Поло, каковы бы они ни были, оплачены сполна и что, наконец, я имел право на третью часть всего того, что любым путем могло быть получено в качестве компенсации; я удостоверяю, что вышеупомянутый ущерб, причиненный нам названным выше господином Комнином Трапезундским на его земле, равнялся сумме около четырех тысяч гиперпер[95]95
  Гиперпера, или солид, – золотая монета тех времен стоимостью приблизительно в три американских доллара.


[Закрыть].

Так завещание Маффео, написанное пятнадцать лет спустя после возвращения путешественников в Венецию и изученное совсем недавно, бросает дополнительный свет на жизнь Поло, о которой мы знаем еще очень мало.

Из Трапезунда в Константинополь путешественники ехали морем. После короткой остановки в столице Византии, где граждане Венеции уже утратили прежнее влияние, которым они пользовались в те дни, когда здесь тридцать пять лет назад жили братья Поло, вновь последовала посадка на корабль; вместе с путешественниками были погружены их товары, слуги и большое число рабов. Наступил последний этап многотрудного путешествия, начавшегося в 1271 году, и Поло теряли терпение и нервничали, если происходила какая-нибудь задержка или дул неблагоприятный ветер, замедлявший ход корабля. Вот недолгая стоянка в венецианском торговом порту Негропонте, на Эвбее, вот истомившиеся путешественники проплывают мимо опоясанных белою лентою пены зеленых Эгейских островов, огибают скалистые берега Греческого полуострова и добираются до Корфу, вот корабль еще круче поворачивает на север и уже рассекает своим килем воды родимой Адриатики.

Наконец наступил долгожданный час прибытия. Перед взорами путешественников была родная земля, Венеция, о которой они так долго мечтали, воспоминания о которой согревали им сердца во время холодных бессонных ночей, проведенных под незнакомыми яркими звездами, среди чуждых людей. Окутанная золотой дымкой воспоминаний родная Венеция, ставшая в долгой разлуке еще более милой и прекрасной. Вскормивший их город, в котором они родились и сделали первые в жизни шаги, их колыбель, Венеция. Это она вставала перед ними, словно драгоценный камень, оправленный сияющим морем, по-прежнему величаво-гордая, с бесчисленными дворцами и башнями, с горящими в лучах жаркого солнца куполами собора святого Марка, с будто плывущей по воде где-то за Лидо церковью Сан-Джорджо, с устремленной к самому небу Кампанилой, с далекими бледно-голубыми линиями гор на севере. Вот путешественники уже и в гавани; все стало различимо, все четко. Город, как всегда, жил своей беспокойной жизнью. Плыли туда и сюда корабли – они то причаливали к набережной, то уходили, нагруженные тяжелой кладью, предназначенной для дальних стран, то, словно в предчувствии дороги, нетерпеливо раскачивались на своих якорях. В гавани сновали все те же лодки и гондолы, они то и дело выплывали из каналов и уходили туда; привычные запахи щекотали ноздри; мягкий ветерок доносил знакомые певучие голоса и крики. Поло казалось, что за долгие годы Венеция должна была как-то измениться. Но она была все та же – та же тугая гроздь сияющих островов, та же голубизна и дымчатое серебро – прежняя соблазнительно-прекрасная невеста Адриатики, устами дожа каждый год клянущаяся ей в верности, еще хранящая власть над морем и сердцами своих сынов.

Лишь сейчас путешественники почувствовали: они ждали изменений в облике Венеции потому, что изменились сами. С того дня, когда они ловили прощальным взором быстро исчезающий за чертой северного горизонта абрис недостроенной Кампанилы, прошла целая четверть столетия. Никколо и Маффео стали стариками. С горечью они должны были признать это, исподтишка разглядывая друг друга. В сорокалетнего, вечно занятого, рассудительного мужчину превратился и Марко, он раздался в кости и немного отяжелел; печаль проглядывала в его взорах, он был старше и мудрее своих столь бурно прожитых лет. Ему дано было увидеть то, что выпадает на долю немногих, а теперь он чужеземцем возвращался в родные края, в город своего детства. Сверстники, наверное, совсем его позабыли – много ли из наших приятелей, когда нам пятнадцать лет, бывают друзьями, когда нам сорок? Настоящие его друзья, друзья молодости и зрелых лет, были далеко-далеко, за тысячи миль отсюда, говорили на чужих языках, жили особой, не похожей на здешнюю жизнью. И мужчины и женщины, влиявшие на его судьбу, на его взгляды и действия, стали теперь для него лишь призраками былого. Ныне он разлучен с ними навсегда; возврата к прошлому не было.

Перед этим великим городом, горделиво рисовавшемся на фоне лазурного неба, Марко испытывал даже страх. Венеция была для него такой же чужой, как и далекие, чужие страны. Он был оторван от Венеции и земляков-венецианцев с самого детства, на родном языке объяснялся с сильным акцентом – долгие годы ему приходилось говорить даже с дядей и отцом только по-татарски, – Венецию он воспринимал почти как иноземный город, вроде Ханбалыка, когда, на заре своей жизни, он впервые въезжал, озирая высокие стены и укрепления, в его ворота. Смутное чувство горечи и протеста шевелилось в душе Марко: приезд в Венецию означал для него начало новой жизни, жизни среди незнакомых людей, обычаи и образ мыслей которых были ему уже совершенно чужды. Внутренний голос, возможно, предупреждал его, что над лучшими его годами опустился занавес, что предстоит вечер, что вслед за приливом скоро наступит отлив. Разве легко и просто в сорок лет начать жизнь сызнова, после долгих странствий по безграничным просторам земли осесть в этом городе на морском берегу, навсегда распроститься с яркими картинами средневекового Востока, где у тебя были свои дорогие воспоминания и когда-то была, вероятно, любовь? Именно такие раздумья и такие сомнения одолевали Марко, когда он стоял на носу корабля и смотрел, как уплывает назад Лидо, как падает наконец у причала якорь.

Труднейшее, самое долгое в истории человечества путешествие было окончено. И как только якорь корабля с плеском погрузился, упав в прибрежный венецианский ил, ворота азиатской жизни для Марко навсегда захлопнулись, как захлопывались ворота Ханбалыка, едва звук барабанов возвещал наступление ночи. И подобно тому как монгольские стражи в Хан-балыке изнутри запирали городские ворота, так навек был заперт для Марко мир его юношеских мечтаний, ставший потом, когда он вырос, реальным его миром, а теперь вновь обратившийся в мечту, но на этот раз уже безвозвратно. Трудно сказать, что было сильнее – радость ли Марко по поводу того, что он благополучно, сохранив все свои богатства, доплыл до Венеции, или щемящая грусть о тех странах, которые он оставил на Дальнем Востоке вместе со своей молодостью.

Итак, «они благополучно возвратились в Венецию с великими богатствами и почетной свитой. Это было в 1295 году, благодаря создателю, который довел их до дому живыми и уберег от многих опасностей».