Текст книги "Скажи им, мама, пусть помнят..."

Автор книги: Гено Генов-Ватагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Кто вы такие? Назовите пароль!

– А кто вы такие? – отозвался я. – Какой у вас пароль?

Снова тишина и молчание. Я не выдержал и приподнялся:

– Что вы за люди? Я – Ватагин.

– Да ну, ты ли это? Один?

Я узнал голос дяди Калчо и выскочил из укрытия:

– Дядя Калчо, неужели это ты?

И сразу меня охватило теплое, нежное и радостное чувство. Наконец из глубины холодного, неприветливого леса до меня донеслись не ругательства и угрозы, а дружеские голоса! Штокман, Веселин, Йонко тоже поднялись во весь рост.

– Эй, братья, как вы, живы ли? – быстро подбежал к нам дядя Калчо.

– Живы, дядя Калчо, гадам назло! – протянул я руки и обнял его. – А как вы тут?

– Все целы и невредимы.

– Только это мы и хотели услышать, товарищи! – взволнованно сказал Штокман.

Все стали обниматься, дружески похлопывая друг друга по плечу. А в это время как-то внезапно и быстро рассвело. Проснулись птицы. Природа улыбнулась. Небо просветлело, и лес засиял своей свежей чистотой.

БЛОКАДА

Темные кучевые облака, как чудовища из детских сказок, проносились над самыми крышами, разбиваясь о холмы, и исчезали где-то на востоке. Казалось, что опустевшие улицы стали шире. На тротуарах все реже раздавался звук шагов. Люди встречались только на Брезовской или Карловской улицах. В коротеньких и грязных переулках Каршиака время от времени появлялись лишь полицейские и некоторые засидевшиеся в трактирах мужчины.

До ворот нас проводила тетя Анка, тысячи раз приговаривая, чтобы мы берегли себя и, когда вернемся с гор, опять наведались бы к ней. Добродушная и спокойная, тетя Анка не раз встречала нас, как дорогих гостей. У нее мы чувствовали себя как дома. Дядя Янко вышел раньше нас, чтобы осмотреть улицу. Он, казалось, по одному запаху узнавал обстановку и мог по самому неприметному факту предусмотреть все. И это не случайно. Дядя Янко – старый конспиратор, один из создателей партийных организаций в Кричиме и Пловдиве. Он отличался необыкновенной наблюдательностью, сообразительностью и безошибочным чутьем. Через несколько минут он вернулся, улыбаясь, подбодрил нас взглядом и подал знак отправляться в дорогу.

Мы вышли из дома Янко Шопа. На улице Тича стало уже совсем пустынно и темно. Но в моем сердце было светло. Светло было от встречи с Янко Шопа, этим чудесным человеком, который ничего не боялся. Мы знали, что он готов пойти за нас в огонь и в воду. Он всегда принимал нас, как родной отец. И слова его, обращенные к нам, такие теплые и нежные, заставляли не думать о смерти, хотя она подстерегала нас повсюду.

Мы шли вместе со Слави Чакыровым. За нами на некотором удалении дядя Иван нес в мешке наши рюкзаки. Мы часто прибегали к этой уловке. Без вещей, в случае неожиданного нападения, можно было свободнее действовать, а прохожий с мешком за спиной в таком квартале, как Каршиак, не вызывал подозрений. Какими только хитростями мы не пользовались в тяжелые дни подпольной борьбы! И всегда после успешного завершения какого-нибудь задания в груди бушевало особенное чувство – радость, искреннее удовлетворение и гордость от сознания своей силы.

Вскоре мы дошли до садов на окраине города. Быстро темнело, как будто бы невидимые руки опускали перед нами занавес. Я обернулся и тихо произнес:

– Дядя Иван, давай вытащим рюкзаки.

Пока мы натягивали ремни мешков на плечи, выглянула луна, стало чуть светлее, и мы могли уже разглядеть, что делается вокруг.

– Ребята, доброго вам пути и наилучших пожеланий всем товарищам, – сказал дядя Иван.

Мы пожали друг другу руки и расстались. Этой осенней ночью мне и Слави предстояло идти на северо-восток по направлению к Среднегорью и к рассвету добраться до стрямалийских лесов, где нас должны были ждать товарищи, чтобы отвести в отряд.

Через час мы очутились среди пловдивских рисовых полей. Жидкая грязь предательски засасывала ноги. Часто мы увязали в ней по колено.

– Ватагин, – прошептал мне Слави, – если увязнем но пояс, не представляю себе, как мы выберемся.

– Давай, давай, осталось совсем немного, – ответил я. Отяжелевшие ноги едва подчинялись мне.

Кому не доводилось идти через рисовые поля ночью, тот не сможет себе представить всех наших мучений. Всегда, когда мне приходилось проезжать по шоссе, я засматривался на эти поля и удивлялся крестьянам, возделывающим свои затопленные участки, как им удается работать в этой жидкой грязи. В нашем селе никогда не выращивали рис, и это представляло для меня известный интерес, но мне никогда не доводилось непосредственно иметь дело с полем, подготовленным для посева риса. Пробираясь по колено в грязи, я вспомнил о людях, месивших эту грязь на рисовых полях в течение многих дней, и полюбил их еще больше. Нас одолела такая усталость, что просто не хватало сил перемолвиться словом.

Вдруг Слави тихо проговорил:

– Послушай, дорогой, отсюда нет выхода. То, что мы встретим здесь рассвет, ясно, но мне не ясно, как мы проведем день в этой грязи.

Через час показалось село. Мы догадались об этом по бледным огонькам и собачьему лаю. По всей видимости, это было село Калековец.

Наконец мы ступили на твердую землю и оказались на берегу Стрямы. Слева заметили деревянный мост.

– Слави, думаю, что по мосту идти опасно. Дядя Иван говорил, что там устраивают засады.

– Ну что ж, перейдем реку вброд ниже моста по течению. Заодно, может быть, удастся смыть грязь с одежды.

Мы перешли реку вброд. На противоположном берегу в небольшом молодом лесу нас ждали товарищи. Первым появился сияющий Седов.

– Что вам сказать, товарищи, добрый вечер или доброе утро? Да не все ли равно! Хорошо, что вы благополучно добрались.

Мы присели на минутку, обменялись новостями и снова пустились в путь. Молчали, потому что на дороге могла быть засада.

На рассвете остановились в молодой дубовой роще, недалеко от села Дрангово. Утро обещало, что день будет солнечный. По ясному небу проносились небольшие облака, похожие на брызги мыльной пены. Красиво. Издали донеслось мычание коров и перезвон их медных колокольчиков. Крестьяне воспользовались хорошей погодой и чуть свет вышли кто в поля, кто пасти скот.

– Люди встают, когда мы ложимся, – сказал я. – Но ничего не поделаешь, нужно отдохнуть. Двигаться днем слишком опасно.

– Ну что, поужинаем? – засмеялся Слави. – Обычно вечером мы почему-то завтракаем.

– Похоже, что нам все приходится делать наоборот, – откликнулся я.

Ничто так не вселяет в людей мужество и бодрость духа, как скромная шутка в суровой обстановке, как приподнятое настроение после бессонной ночи.

– Ну, если мы собираемся поесть, то нужно разжечь костер, – предложил Слави.

Мы развязали свои рюкзаки. Тетя Дайка набила их белым хлебом, брынзой, мармеладом да еще и медом.

Затрещал огонь. Не знаю, найдется ли хоть один партизан, который бы не любил костер. И тогда, как и всегда, костер разгорался по всем правилам конспирации, без струйки дыма. Я нарезал хлеб. Мы решили обжарить его.

– Ну, прошу к столу, – пригласил Седов.

Я только поднес к губам первый кусочек «жаркого», как мне внезапно показалось, что за нами кто-то следит. Я резко обернулся. В десяти шагах от меня, поджавшись, как для прыжка, на нас смотрела крупная полицейская ищейка с широкой мускулистой грудью и высунутым языком.

– Товарищи, вставайте! Поблизости полиция!

Мы лихорадочно собрали свои продукты и затоптали огонь. Собака, ощетинившись, смотрела на нас, но напасть боялась.

Вдруг она встала и неожиданно залаяла. И сразу же где-то поблизости с остервенением отозвались другие псы. Прогремел выстрел. С шипением в воздух взвилась желтая ракета.

– Сигнал! – промолвил Слави. – Нас обнаружили!

Коварное животное продолжало предательски захлебываться от лая.

– Проклятый пес, – заскрипел я зубами, схватил большой круглый камень и изо всех сил швырнул его в собаку. Седов тоже метнул в нее камень. Удары попали точно в цель. Собака пронзительно заскулила и отскочила в сторону. Еще несколько удачно брошенных камней окончательно отбили у нее желание преследовать нас. Мы поспешили уйти.

– Товарищи, – сказал я, – в этой маленькой роще даже комар не сможет укрыться. Полицейских, безусловно, больше, чем нас. Предлагаю добежать до златоселского леса, а туда километров десять.

– Путь впереди пока, наверное, свободен, – добавил Слави, – и у нас нет другого выбора.

Положение создалось весьма серьезное. Предстояло среди белого дня пересечь большой участок голой местности.

– Пока нас не окружили, все еще есть какая-то надежда! – проговорил Седов.

Мы вышли из рощи и остановились в полной растерянности. Перед нами простиралось ровное, свежераспаханное поле, которому не было видно конца-края. Над бороздами поднимался белый туман.

– По этому вспаханному полю идти будет трудно, – бросил я тихо.

Затрещали выстрелы. Пули срезали листья с крайних деревьев. Мы поняли все без лишних слов. Я залег, а остальные бросились бежать через поле. Я открыл огонь, чтобы задержать полицейских. Появившиеся первые фигуры в синей форме вели себя как-то нерешительно и, попав под мой огонь, сразу же бросились на землю. Только один из них, видимо наиболее дерзкий, продолжал стоять во весь рост, но потом упал, чтобы уже никогда больше не подняться. Я оглянулся назад. Мои товарищи оторвались уже метров на двести. Слави махнул мне рукой.

«Уже пора», – мелькнула мысль.

Полицейские не подавали признаков жизни. Я вскочил и помчался по небольшому склону. Сначала бежал быстро, но как только попал на свежевспаханное поле, так сразу же ноги увязли по щиколотку в грязи. Я напряг все тело. Снял со спины рюкзак и с большим сожалением выбросил его, а потом, согнувшись, бросился вперед. Засвистели пули, с тупым звуком вонзаясь в землю. Но винтовка Слави тоже не молчала: под прикрытием его огня я невредимым добрался до своих товарищей. Теперь залег Седов, а мы продолжали путь. Точный огонь Седова вынудил полицейских передвигаться ползком. Когда он нас догнал, я бросил взгляд назад. Нас преследовало множество полицейских и жандармов с собаками-ищейками. Ближе всех к нам продвинулись их фланги. Вражеская цепь растянулась.

– Хотят перекрыть нам дорогу, гады! – выругался Слави.

Началась погоня. Один из нас оставался, чтобы прикрыть остальных, пока те, отстреливаясь, отходили. Иногда преследователи настолько приближались к нам, что я ясно видел их озверевшие лица и слышал их грязную ругань и угрозы. Но они явно боялись встать и накинуться на нас в открытую и не смогли замкнуть кольцо окружения.

Только к обеду мы добрались до густого златоселского леса. Его манящая зелень вдохнула в нас свежие силы. Взбешенные полицейские к этому времени уже стали отставать. Холодный ветер обдувал мое вспотевшее лицо. Но когда я встретился взглядом со своими товарищами, то не увидел среди них скромного и всегда сосредоточенного Седова. У меня потемнело в глазах. Седов погиб…

Мы углубились в лес. Никто не проронил ни слова. Все стояли неподвижно, сняв шапки. Слезы навернулись на глаза. Я не стыдился этих слез. В тот момент сильнее всего во мне горело желание, чтобы наступил день, когда убийцы заплатят за все…

Уже к вечеру, падая от усталости, измученные, убитые горем, мы добрались до отряда Бойчо. Партизаны расположились в неглубокой, по отлично замаскированной деревьями и буйно разросшимся кустарником пади. Посты вели наблюдение с холмов, опоясывающих ложбину. Не успели мы рассказать Бойчо и его людям о том, что случилось с нами около Дрангово, как появились запыхавшиеся партизаны Владо и Пейчо. Они вернулись после трехдневной разведки. Все присели. Владо снял шапку, вытер лицо и опустил голову:

– Плохо, товарищ командир! Не только в Златоселе, но и в других селах полно солдат. Наши помощники сказали, что готовится большая блокада. Завтра, вероятно, начнут рыскать повсюду…

Пейчо нетерпеливо прервал его:

– Все дороги перекрыты!

Бойчо встал:

– Товарищи, идите сюда.

В отряде насчитывалось примерно пятьдесят человек, главным образом из района Брезова; почти все они являлись ремсистами. Самым старым партизаном был Владо, который давно ушел в горы вместе с сыном Стояном. Брезовский отряд отличался маневренностью: в случае необходимости его сразу же разбивали на небольшие группы, которые незаметно проскальзывали между селами и всегда благополучно соединялись в заранее определенном месте.

– Товарищи, – поднял руку Бойчо, – положение серьезное, началась блокада. Считаю, что нам не следует переносить лагерь в другое место. По пути мы наткнемся на полицию и солдат. Если придется вести бой, то лучше всего принять его здесь: место хорошо замаскировано и защищено.

Мы согласились. Предложение показалось нам разумным. Бойчо продолжал:

– Если нас обнаружат, отряд придется разделить на четыре отделения. Мы нанесем внезапный удар по врагу, овладеем ближайшими скалистыми высотами и будем там обороняться до вечера. Вот так, товарищи.

Партизаны стали готовиться к бою. Возле нас остались Бойчо и Боцман.

Мы поговорили еще какое-то время, уточнили некоторые вопросы и легли отдохнуть.

Нас разбудил крик Владо:

– А ну, налетай, мамалыга готова!

Я встал, потянулся. Усталость прошла, и каждой клеткой своего тела я чувствовал бодрость.

– Ого, Владо, да ты приготовил райское угощение! – засмеялся Боцман. – Мамалыгу с медом я еще никогда не ел. Браво!

Только мы успели поесть, как сверху донесся голос часового:

– Товарищи, с юга к нам цепью продвигаются каратели!

Я посмотрел на часы: было около шести. Лагерь походил на муравейник. Владо лихорадочно суетился возле своей маленькой кухни, ему никак не хотелось бросать посуду, которую он использовал для приготовления пищи. Мы снова уточнили план, и Бойчо приказал:

– Пора, занимайте свои места!

К северу от лагеря, метрах в пятидесяти – шестидесяти, проходила тропинка. Там расположилось одно отделение во главе с Бойчо. Ему предстояло командовать боем. Это было правильное решение. Бойчо, несмотря на молодость, проявил себя смелым и умным командиром. Другие отделения тоже заняли свои места. Партизаны все с большим нетерпением ждали встречи с врагом.

Послышался лай полицейских собак. Мы лежали, ждали и прислушивались. Обычно во время блокад противник поднимал неимоверный шум, и это помогало нам ориентироваться в том, откуда он наступает. И сейчас до нас явственно доносились крики идущей впереди группы.

Взорвалась граната, затем вторая. Резко прозвучали выстрелы. Группа Бойчо вступила в бой. Похоже, что среди фашистских гадов из-за неожиданности нашего нападения возникла суматоха. В промежутках между выстрелами до нас долетали крики, проклятия и ругань. Прошло несколько напряженных минут. Стрельба на тропинке заметно усилилась. Я поднял голову. Другие отделения молчали.

«Что случилось? У Бойчо кипит бой, а у других – затишье! – Мое сердце забилось в тревоге. – Ясно, что враг продвигается только по тропинке. Кто знает, сколько их? В любой момент они могут пробить оборону, ворваться на наши позиции и ударить с тыла. И тогда пьяный полицейский сброд может уничтожить весь отряд!» Эти мысли мелькнули в моей голове молниеносно. Я вскочил на ноги.

– Товарищи! – громко крикнул я. – Слушай мою команду! Пейчо, Стоян, Филипп, за мной, вперед, к тропинке, остальным оставаться на местах! Ура-а-а, бей врагов!

Мы бросились на помощь Бойчо как раз вовремя. Пять партизан сражались с десятками полицейских. Вражеские пули отламывали щепки с деревьев. Партизаны других отделений тоже прибежали на помощь. Схватка приняла неожиданный оборот. Мы отбили атаку врага. Несколько полицейских остались на поле боя. У нас жертв не было, даже никого не ранило.

– Стойте, не надо их преследовать! – остановил я чересчур вошедших в раж товарищей. – Перестрелка, несомненно, привлечет сюда новые силы противника. Займите свои прежние места, ведь мы не знаем, откуда они появятся.

Было чрезвычайно важно, чтобы мы не увлеклись преследованием спасающейся бегством группы карателей. В противном случае это могло привести к тому, что отряд окажется раздробленным, да еще на открытой местности. И когда подойдет подкрепление, нас могут окружить в поле.

Поступили правильно. Не успели мы еще полностью подготовиться, а уже завязалась новая перестрелка, на сей раз противник наступал с юга. Сейчас в бой вступило подразделение Стеньки, а вслед за ним сразу же и все остальные. Враг нас обнаружил и начал атаковывать со всех сторон. Наиболее упорно он рвался туда, где залег Стенька со своими людьми. Я направился к нему, чтобы выяснить положение. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Стенька разжился автоматом! Я помахал ему рукой:

– Ну как там у вас? Все в порядке?

– В порядке, разве не видишь! – подмигнул мне он, указывая на свой сверкающий на солнце автомат. – Ребята не отступят!

Бой длился целый час. Врага мы разбили наголову, и он в беспорядке отступил к селу Златосел. Мы собрали трофеи и поднялись на ближайший скалистый холм, где, как выяснилось, были еще более выгодные для обороны позиции. Выставили посты.

Слави подтолкнул меня локтем:

– Ватагин, мы им задали такую взбучку, что у них штаны прилипли к телу! Убегали, окончательно потеряв рассудок. У нас же не оказалось ни одного раненого. Пусть и впредь нам так везет!

Я молчал. У меня сердце замирало от радости, от огромной радости.

– Это уже победа, – заявил я. – Враг нас будет помнить.

– Ну, что вы скажете, не отправиться ли нам в горы? – спросил Слави.

– Думаю, пока что в этом нет необходимости, – добавил я. – Противник может снова напасть на нас.

– Для надежности останемся до вечера здесь, – предложил Бойчо. – Позиции у нас прекрасные. Если они нападут, будем отбиваться, пока не стемнеет, а потом уйдем в горы.

Только Бойчо встал, чтобы сообщить об этом товарищам, как раздался чей-то крик:

– Каска! Огонь! – И выстрел нарушил тишину.

Мы умолкли. Я выскочил из-за большого камня и приготовился к бою. То же самое сделали и другие товарищи. В тот же миг прозвучал другой голос:

– Убили Миладина!.. Подождите, что вы делаете, мы же свои!

Я понял, что произошло что-то страшное, и отправился к месту происшествия. Миладин лежал мертвый с пробитой головой.

– Кто стрелял, почему? – спросил я строго.

Вместо ответа я услышал неподалеку какой-то шум. Посмотрел: два человека боролись.

– Что ты делаешь, с ума, что ли, сошел? Держите его крепче! Товарищ Ватагин, иди сюда, а то Иванчо…

Иванчо едва дышал в объятиях Пейчо, который сжал его, сколько хватало сил, и уговаривал не делать глупостей.

– Успокойся, разберемся, ты же не виноват. Война, – продолжал убеждать его Пейчо. – Слышишь, ты же не виноват, произошла ошибка.

Иванчо вроде бы и слушал, но до него явно ничего не доходило. Он до такой степени расстроился, что почти безжизненно повис на руках Пейчо.

Что же, в сущности, произошло?

Группу, в которую входил Миладин, послали собирать оружие и одежду убитых полицейских и солдат. Выполнив задание, партизаны через лес отправились к вершине, где мы занимали позиции. Миладин, который нес ворох полицейской одежды и оружия, видимо для удобства, решил надеть на голову солдатскую каску.

Иванчо, стоявший на посту, вооруженный турецкой винтовкой, подумал, что навстречу идет полицейский. Он выстрелил. Ему и в голову не пришло, что это могут быть свои.

Но после выстрела и началась трагедия. Откуда мог знать Иванчо, что идет Миладин, а не полицейский? После одержанной большой победы этот трагический случай омрачил наше настроение. Иванчо не решался смотреть нам в глаза. Он громко плакал, умолял расстрелять его или позволить самому пустить себе пулю в лоб. Ему трудно было перенести этот удар. Иванчо считал, что его место рядом с Миладином, которого он любил, как брата.

Немало товарищей погибло у меня на глазах, но этот случай был поистине ужасен. Мы не знали кого оплакивать: молодого Миладина или парализованного горем Иванчо.

Дорого обошлась нам эта победа.

КАДИЛО ПОПА НЕОФИТА

Луна появилась из-за двух курганов, которые, как вечные стражи, стояли на восточной окраине села Брезово, осветила дорогу в Чирпан, сжатые поля и отяжелевшие от крупных гроздьев виноградные лозы. Ночь стала светлой, как день, настолько светлой, что мы различали даже янтарные гроздья винограда.

Мы с Йонко шли и слушали лунную сказку ночи. Как же прекрасен наш край! До чего же приятно быть в пути в такую ночь!

Луна, словно лодка, плыла по усыпанному звездами небу. Слышалось тихое журчание Коджабеглийской реки, раздавались звуки падающих на землю налившихся сладким соком крупных яблок.

Йонко наклонился, поднял яблоко и хотел уже его надкусить, но побоялся даже этим нарушить царящий вокруг покой. И, подержав его, выпустил из рук.

Перед нами раскинулись села Брезово, Чоба, Зелениково, Дрангово, притихшие, как стада в ночи. Только собачий лай то там, то здесь нарушал тишину звездной ночи. Мы шли, и нам не хотелось даже разговаривать. Все казалось нам ясным, совсем как эта лунная ночь. Наши мечты и помыслы словно бы растворились в лунном свете.

Мы бесшумно двигались и мысленно переносились в мир детства. Вот и наше поле, вот и старая груша, под которой мы много раз ели соленый таратор[16]16
  Таратор – суп из кислого молока, свежих огурцов, чеснока и орехов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Перейдя через дорогу в село Чоба, мы спустились в долину реки, к нижней окраине села Брезово. Жернова Мрывковой водяной мельницы молчали. Здесь, на этом месте, будучи детьми, мы встречались с Йонко и не раз затевали настоящую войну между мальчишками из его и нашего села. Мы изображали тогда две воюющие армии, сражавшиеся за богатые спорные пастбища.

Мы подошли к нашему кварталу, и я явственно ощутил запах роз и теплого хлеба, который с таким трудом достается крестьянам. Весь квартал спал после изнурительной дневной работы, чтобы снова встретить рассвет на полях.

Мы перелезли через ограду сада. Йонко остался стоять у стены под тенью сливового дерева, а я тихо постучал в дверь.

Мама еще не ложилась, пряла шерсть.

– Это ты, сынок? – сказала она. – Я очень испугалась, услышав стук: уж не заявились ли снова те негодяи? Каждый вечер кружат вокруг дома, тебя поджидают. Не заметил ли тебя кто-нибудь?

– Не так легко меня увидеть, мама, – успокоил я ее и поцеловал.

Отец поднялся с постели, обнял меня.

– Опасно, Генко, берегитесь, они совсем взбесились. Ходят по селу пьяные, буянят. Теперь я боюсь и за Ивана, – проговорил отец.

Брата Ивана дома не оказалось. Он поехал в город по делам, и отец беспокоился, как бы его не схватила полиция.

Мама поспешно бросилась к стенному шкафу, достала хлеб, брынзу, перец и завернула все это в какую-то домотканую скатерть. Пока я наспех закусывал, она рассказывала о том, где и что она слышала и видела.

Вчера приходил старый поп Неофит, чтобы окропить дом за здравие. Мой отец, который недолюбливал церковников, вышел во двор, но поп и не подумал убраться восвояси.

– Покроплю, – сказал он, – за здравие Генко. Может, господь бог меня и послушает. Я знаю, что Генко неплохой парень.

И отец, который сначала хотел прогнать попа, как-то сразу преобразился, даже улыбнулся в усы. Почему бы не позволить покропить дом за здравие сына, ведь поп это решил сделать из хороших побуждений.

Поп Неофит сделал несколько шагов, натянул на свое огромное широкоплечее тело епитрахиль, раздул кадило, даже насыпал в него ладан и, посмотрев через окно в небо, крикнул во весь голос:

– Да сохранит господь вашего молодца!

Мама, хоть и не очень-то верила в бога, зажгла лампадку перед иконой с изображением святого Георгия на колеснице, запряженной белыми лошадьми, и помолилась богу, чтобы он хранил меня. После этого она успокоилась, щедро угостила попа анисовой водкой и пожелала ему здоровья. Вдохновленный анисовкой, поп еще больше оживился, высоко поднял кадило и запричитал:

– Врагам пусть за зло платит сторицей, и пуля пусть его не берет! И пусть живым и невредимым вернется с победой!

Длинная молитва попа Неофита очень понравилась моим родителям. Отец, сидевший в углу, слушал его с удовольствием. Мама же все подливала в рюмку попа водки и ловила каждое его слово, будто от его молитвы зависела моя жизнь.

На прощание он обещал моим родителям, что, если понадобится, спрячет меня в церкви; в случае же, если владыка выгонит его за это со службы, то он, поп Неофит, уйдет в горы.

Молился ли он искренне – не знаю, но позже я понял, что поп Неофит был неплохим человеком. Даже в молитвах перед амвоном он упоминал и мое имя, чтобы господь бог хранил меня от злых врагов.

Когда мама рассказывала мне об этом, я невольно посмотрел в угол комнаты, и мне показалось, что я вижу попа Неофита и его дымящееся кадило. На душе стало грустно и светло.

Меня проводили: отец выглянул за ворота, мама поцеловала меня, и скатившаяся из ее глаз слеза обожгла мне щеку.

Йонко стоял в тени дерева и ждал меня. Мы перешли вброд реку и через поля добрались в горы.